Глава 14
— Chere madame! — Пуаро с поклоном преподнес миссис Оливер изящный букет — подобранный в лучшем викторианском стиле.
— Мосье Пуаро! Право, очень-очень мило с вашей стороны, и, знаете, он чем-то похож на вас. Мои цветы всегда какие-то растрепанные! — Она взглянула на вазу с довольно-таки буйными хризантемами и снова посмотрела на тесно прижатые друг к другу чинные розовые бутоны. — Я так тронута, что вы пришли навестить меня.
— Пришел поздравить с выздоровлением.
— Да, — сказала миссис Оливер, — вроде бы уже оправилась. — Она осторожно покачала головой. — Но головные боли… И сильные.
— Я же предупреждал вас, мадам, просил не предпринимать ничего опасного…
— Иными словами, просили не совать свой нос куда не следует. А я, видимо, сунула. — Помолчав, она добавила:
— Я чувствовала, что добром моя слежка не кончится. Все вокруг было каким-то зловещим. Мне было страшно, но я говорила себе, что бояться глупо, потому что чего, собственно, бояться? Я же в Лондоне, а не в дремучем лесу. В самом сердце Лондона. Вокруг люди. А значит, и бояться нечего…
Пуаро внимательно взглянул на нее. Действительно ли в тот момент она ощущала что-то зловещее и безжалостное, испытывала предчувствие надвигающейся беды? Или все это ей кажется только сейчас? Он по опыту знал, как часто это бывает. Сколько раз клиенты говорили ему примерно следующее: «Меня не оставляло чувство, что тут что-то не так. Что рядом таится зло. Что неминуемо произойдет что-то страшное». А на самом деле ничего подобного они не испытывали. Что, собственно, за человек миссис Оливер? Он осторожно взглянул на нее. Миссис Оливер очень гордилась якобы присущей ей необыкновенной интуицией, но на самом деле одно ее прозрение сменялось другим, диаметрально противоположным, причем происходило это с поразительной быстротой, миссис Оливер же оставляла за собой право гордиться тем, которое в какой-то мере все-таки сбывалось. Беспроигрышная позиция.
Однако ведь и в самом деле предчувствие существует. Человек ощущает неясную тревогу перед грозой — не хуже кошки или собаки. Да, такое бывает — чувствуешь некий дискомфорт, а почему — неясно.
— Когда именно вы почувствовали этот страх?
— Когда свернула с магистрали, — ответила миссис Оливер. — До того момента все было нормально и даже увлекательно.., да, я получала удовольствие, хотя и.., злилась. Как выяснилось, это весьма утомительное занятие — кого-то выслеживать. — Она помолчала. — Но в целом я все воспринимала как веселую игру. И вдруг это перестало быть игрой — пошли какие-то проулки, закоулки, обветшалые дома, закрытые склады, расчищенные под застройку пустыри… Ну, не знаю. Не могу объяснить. Но все стало другим. Как во сне. Понимаете? Начинается сон с того, что вы, скажем, на званом вечере, и вдруг вы уже в джунглях, в каких-то зарослях, и все кругом жутко зловещее!
— В джунглях? — повторил Пуаро. — Интересное сравнение. Значит, у вас было ощущение, что вы в джунглях и боитесь павлина?
— Ну, по-моему, я его не боялась. В конце-то концов, павлин — вполне безобидное существо. Это… В общем, я его окрестила Павлином, потому что у него очень живописный вид. Павлины же весьма декоративны, верно? И этот жуткий мальчишка — тоже.
— И до того, как вас ударили по затылку, у вас не было ощущения, что за вами следят?
— Нет. Нет, ни малейшего, но тем не менее я убеждена, что дорогу он мне объяснил не правильно.
Пуаро кивнул, о чем-то размышляя.
— И, естественно, ударил меня Павлин, — сказала миссис Оливер. — Кто же еще мог это сделать? Тот чумазый в засаленном кожаном костюме? От него скверно пахло, но ничего угрожающего в нем не было. И уж тем более не эта размякшая Фрэнсис, как бишь ее там? Она возлежала на каком-то ящике, разметав черные космы чуть не на полкомнаты. Она очень напомнила мне какую-то актрису. Но вот какую?
— Вы говорите, что она позировала?
— Да. Только не Павлину, а второму — Чумазому. Не помню, вы ее видели?
— Пока еще не имел удовольствия. Если это, конечно, удовольствие.
— Ну, в общем она даже очень недурна. Если вам по вкусу богемный стиль. Дико накрашена. Мертвенно-белое лицо, кило туши на ресницах и свисающие лохмы. Работает в художественной галерее, так что, видимо, позировать всем этим битникам для нее вполне естественно. Не понимаю я этих девиц! И как они могут? Возможно, она влюблена в Павлина. Нет, скорее в Чумазого. Но как бы то ни было, решительно не представляю, что это она могла так шарахнуть меня по голове.
— Я допускаю еще один вариант. Кто-то мог заметить, что вы выслеживаете Дэвида, и начал выслеживать вас.
— То есть кто-то заметил, что я иду за Дэвидом, и пошел за мной?
— Или кто-то уже прятался на складе, потому что его тоже интересовала эта живописная компания.
— А ведь верно, — сказала миссис Оливер. — Но кто бы это мог быть?
— Вот именно! — досадливо вздохнул Пуаро. — Запугано, все чрезвычайно запутано. Слишком много людей, слишком много привходящих обстоятельств. Все как в тумане. Ни одного четкого ориентира. Кроме заявления нашей Офелии, сказавшей, что, она — возможно — совершила убийство. Вот и все, на что я могу опереться.., и даже тут — сплошная путаница.
— В каком это смысле — путаница?
— А вы подумайте. Только хорошенько сосредоточьтесь.
Умением сосредоточиться миссис Оливер особенно не блистала.
— Вы всегда ставите меня в тупик! — посетовала она.
— Я упомянул убийство. Но какое именно убийство?
— Убийство мачехи, я полагаю.
— Но ведь мачеху никто не убил. Она жива.
— Нет, с вами можно сойти с ума! — сказала миссис Оливер.
Пуаро выпрямился в кресле, сложил кончики пальцев и приготовился — во всяком случае так показалось миссис Оливер — отпустить какую-нибудь шуточку в ее адрес.
Но он только с мягким укором произнес:
— Вы отказываетесь думать. И рассуждать. А без этого мы не продвинемся ни на шаг.
— Да. Я не желаю ни думать, ни рассуждать, ни сосредоточиваться. Я просто хочу узнать, что вы сделали, пока я лежала в больнице. Ведь что-то вы наверняка предприняли. Так что же?
Пуаро пропустил ее требование мимо ушей и терпеливо продолжил:
— Мы должны начать с самого начала. С того момента, как вы мне позвонили. Я был расстроен. Да, признаюсь, я был расстроен. Мне сказали нечто чрезвычайно неприятное и весьма меня ранившее. Но вы, мадам, были сама доброта. Вы меня утешали, вы меня ободряли. Вы угостили меня восхитительным de chocolat. Более того: вы не только предложили помочь мне — вы мне помогли! Вы помогли мне найти ту странную девушку, которая заявила, что, кажется, совершила убийство. Так спросим себя, мадам, что это за убийство? Кого убили? Где убили? Почему убили?
— Ах, да перестаньте! — воскликнула миссис Оливер. — Из-за вас у меня опять разболелась голова, а мне это противопоказано.
— И вообще, есть ли у нас убийство? — неумолимо продолжал Пуаро. — Вы сказали: мачеха, но я ответил, что она жива, и, следовательно, убийства нет. Но убийству следует быть. И вот я задаю вопрос: кто умер? Ко мне приходят и говорят про убийство. Но я не могу отыскать это убийство. И не надо говорить, что тут вполне сгодится покушение на Мэри Рестарте. Я же знаю, что вы хотите сказать именно это. Так вот, Эркюля Пуаро это не устроит.
— Право, не понимаю, чего вам еще нужно, — проворчала миссис Оливер.
— Мне нужно убийство, — сказал Эркюль Пуаро.
— Вот не знала, что вы такой кровожадный!
— Я ищу убийство и не могу его найти. Это нестерпимо, и я прошу вас все-таки сосредоточиться и поразмыслить вместе со мной.
— Меня осенила великолепная мысль, — сказала миссис Оливер. — А что, если Эндрю Рестарик убил свою первую жену? Перед тем как в такой спешке отправиться в Южную Африку? Вам такой вариант в голову не приходил?
— Естественно, нет, — отозвался Пуаро.
— Вот видите, а мне пришел, — сказала миссис Оливер. — Получается очень мило. Он был влюблен в ту, другую, и, как Криппен, хотел бежать с ней, а потому убил первую — и никто даже не заподозрил.
Пуаро испустил мученический вздох.
— Или дочь могла дать ей не то лекарство, — не унималась миссис Оливер.
— Но его жена умерла только через двенадцать лет после его отъезда в Южную Африку. А дочь никоим образом не могла быть замешана в убийстве собственной матери — ей было тогда всего пять лет.
— Они все эти годы могли скрывать, что она умерла. В конце-концов нам же неизвестно, когда она на самом деле умерла.
— Известно, — возразил Эркюль Пуаро. — Я навел справки. Первая миссис Рестарик умерла четырнадцатого апреля шестьдесят третьего года.
— Откуда вы знаете?
— Поручил кое-кому проверить факты. Умоляю вас, мадам, не стройте столь маловероятные предположения.
— А по-моему, они не столь уж маловероятные, — упрямилась миссис Оливер. — В своем романе я все так бы и закрутила. А убийцей сделала бы именно маленькую девочку. Она, естественно, не хотела убивать. Это папа велел ей дать маме лекарство, настоянное на ягодах самшита.
— Norn d'un nom d'un nom! — воскликнул Пуаро.
— Ну, ладно, ладно, — сказала миссис Оливер. — Теперь вы изложите свой вариант.
— Увы! В том-то и штука, что мне нечего излагать. Сколько я ни старался, не нашел ничего стоящего.
— Даже после того, как Мэри Рестарик занемогла и слегла в больницу? Там ее подлечили, но, вернувшись домой, она снова занемогла. Да если бы хорошенько поискали, непременно нашли бы мышьяк или какой-нибудь другой яд, припрятанный Нормой.
— Именно мышьяк и нашли.
— Нет, право, мосье Пуаро, что же вам еще нужно?
— Мне нужно, чтобы вы были повнимательней. Эта девушка в точности повторила мне то, что перед этим сказала Джорджу, когда он открыл ей дверь. Ни ему, ни мне она не сказала: «Я пыталась убить одного человека» или «Я пыталась убить мою мачеху». В обоих случаях она говорила о том, что уже было совершено, о том, что уже случилось. Несомненно случилось. В прошедшем времени.
— Я отступаюсь, — сказала миссис Оливер. — Вы просто не желаете верить, что Норма покушалась на жизнь мачехи.
— Да нет же! Я считаю вполне возможным, что Норма могла покушаться на жизнь мачехи. Возможно, так оно и было — такой поступок вполне согласуется с ее душевным состоянием. Но ведь никаких доказательств. Согласитесь, спрятать мышьяк среди вещей Нормы мог кто угодно. Даже мистер Рестарик.
— Ясно. Вы твердо убеждены, что женщин в первую очередь убивают их мужья.
— У мужа больше всего причин и возможностей, а потому его и подозреваешь в первую очередь, — сказал Пуаро. — Спрятать мышьяк у себя в комнате могла и сама Норма, а также кто-нибудь из слуг, или секретарша сэра Родрика, или сэр Родрик, или даже.., миссис Рестарик.
— Вздор! С какой стати?
— Ну мало ли. У нее могли быть какие-то свои причины. Их, конечно, довольно трудно представить, но наверняка вполне объяснимые.
— Однако, мосье Пуаро, нельзя же подозревать всех!
— Mais oui, можно. Я подозреваю всех. Сначала я подозреваю, потом ищу причины.
— Но какая причина может быть у этой молоденькой иностраночки?
— Все зависит от того, чем она занимается в этом доме.
Еще неизвестно, зачем она приехала в Англию, равно как и многое другое.
— Нет, вы определенно сошли с ума!
— Или Дэвид. Ваш Павлин.
— Ну, уж это вы хватили чересчур. Его там не было. Он и близко к дому не подходил.
— Да нет, подходил — и не просто подходил, а разгуливал по нему, как по своему собственному. Во всяком случае, в тот день, когда я там был.
— Но яд в комнату Нормы все-таки подбросил не он!
— Откуда вы знаете?
— Так они же влюблены друг в друга. Норма и этот.., жуткий тип.
— Да, выглядит это именно так.
— Нет, вы всегда создаете трудности на ровном месте. Когда все яснее ясного… — страдальческим голосом проговорила миссис Оливер.
— Отнюдь. Мне кажется, что это мне их нарочно создают. Мне нужна информация, и получить я ее могу только от одного человека. И этот человек исчез.
— Вы говорите о Норме?
— Да, о Норме.
— Но ведь мы ее нашли — вы и я.
— Она ушла из кафе и вновь исчезла.
— И вы позволили ей уйти? — с горьким упреком сказала миссис Оливер.
— Увы!
— Вы позволили ей уйти? И даже не пытались ее снова отыскать?
— Последнего я не говорил.
— Но пока еще не нашли! Мосье Пуаро, вы меня разочаровываете!
— Во всем этом есть система, — произнес Эркюль Пуаро задумчиво. — Да, есть система. Но не хватает одного-единственного факта. А без него все рассыпается. Вы видите эту систему, так ведь?
— Ничего я не вижу, — ответила миссис Оливер, у которой все усиливалась головная боль.
Пуаро продолжал говорить, пожалуй, больше для себя, чем для своей слушательницы — впрочем, нельзя сказать, что миссис Оливер его слушала: она кипела негодованием. Нет, похоже, Норма, была права — Пуаро действительно слишком стар! Это она отыскала девушку, позвонила ему и пошла по следу Павлина. Да, девочку она оставила на Пуаро — и что же! Этот хвастливый старикашка ее потерял. А что вообще он сделал за эти дни? Ничего, ровным счетом ничего. Нет, она определенно в нем разочаровалась. Когда он наконец замолкнет, она все ему выскажет.
Но Пуаро замолкать не собирался, с совершенно невозмутимым видом он методично объяснял, что он подразумевал под системой.
— Все соединяется в звенья, в том-то и трудность. Одно смыкается с другим. Но тут оказывается, что оно смыкается и с чем-то еще, что вроде бы находится вне системы. Но оно вовсе не вне. Короче, в конце концов, в круг подозреваемых втягиваются все новые и новые действующие лица. Подозреваемых в чем? Опять-таки неизвестно. Мы начали с девушки, а потом образовалась целая сеть связанных между собой, противоречащих одна другой систем. И во всей этой путанице мне нужно найти ответ на самый важный из вопросов: кто же все-таки Норма? Жертва, и ей грозит опасность? Или ловкая интриганка, притворяющаяся несчастной, ради каких-то своих определенных целей? Истолковать можно и так и эдак. Но чтобы разобраться, мне требуется точное указание, и оно наверняка есть, Я уверен, что где-то оно есть.
Миссис Оливер рылась у себя в сумочке.
— Не понимаю, куда все время исчезает мой аспирин, — произнесла она с досадой.
— У нас есть одна система: отец, дочь, мачеха. Их жизни переплетаются между собой. Но еще имеется престарелый и не совсем адекватно воспринимающий действительность дядюшка, у которого они живут. Мало того, еще есть Соня, которая связана с дядюшкой. Она выполняет все его поручения. Соня, у которой приятные манеры и привлекательная внешность. Старик от нее в восторге. У него, скажем, к ней слабость. Но что ей нужно в этом доме?
— Наверное, хочет научиться поприличней говорить по-английски, — вставила миссис Оливер.
— И для чего она встречается с сотрудником рутландского посольства.., в садах Кью? — словно не слыша ее, продолжал Пуаро. — Встречается, чтобы, по всей видимости, передать ему какую-то информацию.., при этом они соблюдают определенные меры предосторожности: она оставляет на скамье книгу, а он ее забирает…
— О чем вы? — спросила миссис Оливер.
— Есть ли здесь какая-нибудь связь с нашей первой системой? Это нам пока еще неизвестно. На первый взгляд маловероятно. Но в действительности связь может быть, и самая прямая. Вдруг Мэри Рестарик, сама того не зная, случайно наткнулась на что-то опасное для этой девушки?
— Только не говорите мне, будто тут замешан еще и шпионаж!
— Я этого не говорю, я только анализирую возможности.
— Но вы же сами сказали, что сэр Родрик уже совсем в маразме.
— В маразме он или нет, не суть важно. Во время войны он занимал ответственный пост. Через его руки проходили важные документы. Ему писали важные письма — письма, которые он получил разрешение хранить у себя, когда они утратили важность.
— Так война же давным-давно кончилась!
— Совершенно справедливо. Но с прошлым, пусть и очень давним, не всегда удается покончить. Возникают новые альянсы. Произносятся речи: от чего-то отрекаются, что-то отрицают, о чем-то лгут… И, предположим, существуют письма или еще какие-то документы, которые могут представить некую именитую персону в совсем ином, невыгодном ему сейчас, свете? Нет, у меня нет никаких фактов. Я только выдвигаю предположения. Предположения, опирающиеся на некие известные мне ситуации в прошлом. Вполне возможно, что некоторые письма или документы необходимо уничтожить.., или с какой-то целью передать какому-нибудь иностранному правительству. Для выполнения подобной задачи кто подойдет лучше очаровательной девушки, которая будет помогать обремененному годами государственному мужу собирать и систематизировать материалы для своих мемуаров? Сейчас ведь все взялись за мемуары! Просто как по команде. А что, если мачехе подают суп, приправленный мышьяком именно в тот день, когда услужливая секретарша, она же по совместительству домашняя прислуга, готовит обед? И предположим, она же устраивает так, что подозрение падает на Норму?
— Ну и ум у вас! — заметила миссис Оливер. — Просто какие-то кренделя выделывает. Я хочу сказать, слишком много всяких предположений и действующих лиц. Так не бывает.
— В том-то и соль. Слишком много разных систем. Но какая из них соответствует действительности? Но вернемся к этой девушке, к Норме. Она уезжает из дома и поселяется в Лондоне. В качестве третьей квартирантки, вместе с двумя другими девушками. Тут тоже складывается какая-то цепочка, а значит, и система. Девушки как будто ей совсем чужие. Но что я узнаю? Клодия Риис-Холленд — личная секретарша отца Нормы. Стало быть, еще одно звено. Что это — случайность? Или частица системы? Вторая, по вашим словам, знакома с молодым человеком, которого вы называете «Павлином» и в которого влюблена Норма. Снова звено. Вернее, звенья. А какую роль играет во всем этом этот ваш Павлин? Любит ли он Норму? Как будто да. Ее родителям это очень не нравится, что, впрочем, совершенно естественно.
— А странно, что Клодия Риис-Холленд оказалась секретаршей Рестарика, — задумчиво произнесла миссис Оливер. — Кстати, насколько я могу судить, она великолепно справляется со всем, за что бы ни взялась. Может быть, это она вытолкнула женщину из окна на седьмом этаже.
Пуаро медленно повернулся к ней всем телом.
— Что вы сказали? — спросил он напряженно. — Что вы сказали?
— Она жила в их доме… Я даже фамилии этой женщины не знаю, но она выпала из окна — или выбросилась. Из окна седьмого этажа. И разбилась насмерть.
— И вы мне ни слова не сказали? — сурово произнес Пуаро.
Миссис Оливер посмотрела на него с изумлением.
— Не понимаю, о чем вы?
— О чем я? О смерти, вот о чем! Я просил вас рассказывать мне обо всех известных вам смертях, хоть в какой-то мере имевших отношение к нашему делу, и вы сказали, что ни о каких смертях не знаете. Только о попытке отравления. А смерть есть. Смерть в.., как называются эти корпуса?
— Бородин-Меншенс.
— Да-да. А когда это случилось?
— Самоубийство? Или.., в общем, она выпала… По-моему.., да.., по-моему, за неделю до того, как я там побывала.
— Великолепно. А как вы об этом узнали?
— Мне сказал молочник.
— Молочник, bon Dieu!
— Ему просто с кем-то хотелось поговорить, — объяснила миссис Оливер. — Вообще-то ужасно, да? Вот так, среди бела дня… Нет, кажется, это произошло рано утром, очень рано.
— Как звали эту женщину?
— Понятия не имею. По-моему, он не называл ее имени.
— Молодая, пожилая, старая?
— Ну-у… — Миссис Оливер напрягла память. — Точно он ее возраста не упомянул. Около пятидесяти, вот что он, кажется, сказал.
— Так-так. Ее знали все три девушки или только одна из них?
— Понятия не имею! Об этом никто ничего не говорил.
— Такое событие, и вы молчали!
— Нет, право же, мосье Пуаро, я не вижу, какое это может иметь отношение к делу… Ну, наверное, может. Но никто ни разу ее не упоминал. Ни до, ни после.
— Но это же звено! Ведь Норма живет в этом доме. Итак, там кто-то кончает с собой (насколько я понял, так это выглядело со стороны). То есть какая-то женщина выбрасывается или ее выталкивают из окна седьмого этажа и разбивается насмерть. А дальше? Несколько дней спустя Норма, услышав, как вы случайно упомянули в разговоре мою фамилию, является ко мне и говорит, что она совершила убийство. Да, видимо, это оно и есть — искомое убийство.
Миссис Оливер хотела было сказать «вздор», но не решилась. Хотя и осталась при своем мнении.
— Вот тот факт, которого мне не хватало. И он свяжет все воедино! Да-да. Я пока еще не знаю, каким образом, но это так. Мне надо подумать. Мне необходимо подумать. Я должен вернуться домой и думать, думать, пока все звенья не образуют единого целого. Но это звено, несомненно, центральное, которое их все и соединяет. Да! Наконец-то! Наконец-то мне станет ясно, как следует действовать. — Он встал, добавил:
— Adieu, chere madame! — и ринулся вон из комнаты. Миссис Оливер дала волю своим чувствам.
— Вздор! — объявила она пустой комнате. — Полнейший вздор! Четыре таблетки аспирина разом — это ничего или все-таки многовато?
