39
Итак, я сидел, в сущности, между Смертью и Космосом. В форме Женщины. На что рассчитывать в такой позиции? А между тем мне предстояло разыскать Красного Воробья, возможно не существующего. У меня было очень странное чувство. В первый раз я попал в такой переплет. И непонятно, с какой радости. Что же мне делать?
Не суетись, болван, — родилось решение. Хорошо. Подали напиток.
— Ну, дамы, ваше здоровье!
Мы чокнулись и засадили.
Почему я не кто-то другой и не сижу на бейсбольном матче? Волнуясь за результат. Почему я не повар и не сбиваю омлет, как бы отстраненно? Почему я не муха на чьем-то запястье и не заползаю в рукав с затаенным волнением? Почему не петух в птичнике и не клюю зернышки? За что мне такое?
Джинни толкнула меня локтем и шепнула:
— Билейн, мне надо поговорить с тобой…
Я положил на стойку деньги. Потом посмотрел на Леди Смерть.
— Надеюсь, вы не заимеете на меня клык, если…
— Знаю, толстяк, ты должен поговорить с дамой наедине. С чего это мне заиметь на тебя? Я в тебя не влюблена.
— Но Bы всегда крутитесь около меня, леди.
— Я около всех кручусь, Ник. Просто ты чаще меня замечаешь.
— Да. Ну да.
— Ну, ты помог мне с Селином…
— Да, с Селином…
— Поэтому я пока оставлю вас с дамой наедине. Но только пока у нас с тобой одно незавершенное дело, так что увидимся.
— Леди Кранк, я в этом не сомневаюсь.
Она допила свое виски и слезла с табурета. Потом повернулась и пошла к двери. Ее красота пробуждала суеверное чувство. Она скрылась.
Бармен подошел за деньгами.
— Кто это такая? — спросил он. — Как она ходит! У меня прямо голова закружилась.
— Будь доволен, что только закружилась, — сказал я ему.
— Как тебя понять? — спросил он.
— Если скажу, все равно не поверишь, — ответил я.
— А ты попробуй.
— Незачем. Слушай, освободи пространство, я хочу поговорить с дамой.
— Сейчас. Только скажи мне одну вещь.
— Ну?
— Почему это такому толстому уроду достается весь товар?
— Потому что у меня там медом намазано. А теперь исчезни.
— Не хами, приятель, — сказал он.
— Ты же спросил.
— Но грубить не обязательно!
— Если ты думаешь, что это грубость, постой тут еще.
— Дурак, бля, — сказал он.
— Очень находчиво, — сказал я. — А теперь отойди, пока не поздно.
Он медленно отошел к краю стойки, остановился там на секунду, потом почесал зад. Я снова повернулся к Джинни.
— Извини, детка, чуть не с каждым барменом у меня получается такой конфликтный диалог.
— Можешь не извиняться. — Вид у нее был грустный. — Я должна тебя покинуть.
— Ну что ж. Тогда давай на посошок.
— Нет, понимаешь, совсем покинуть, я и все, кто со мной, мы должны покинуть… Землю. Не знаю почему, но я к тебе даже привязалась.
— Это понятно, — засмеялся я, — но почему вы собрались покинуть Землю?
— Мы все обдумали; здесь ужасно. Мы не хотим колонизировать вашу Землю.
— А что ужасно, Джинни?
— Земля. Смог, убийства, отравленный воздух, отравленная вода, отравленная пища, ненависть, безнадежность — все. Единственное, что тут /`%*` a-., - это животные, но их истребляют, и скоро все исчезнут, кроме прирученных крыс и скаковых лошадей. Это так грустно — неудивительно, что ты пьешь.
— Да, Джинни. Ты еще забыла наши ядерные арсеналы.
— Да, кажется, вы сами себя хороните.
— Да, мы можем исчезнуть через два дня, а можем протянуть еще тысячу лет. Что будет, мы сами не знаем, и поэтому большинство людей на все махнули рукой.
— Я буду скучать по тебе, Билейн, и по животным…
— Вы правы, что улетаете, Джинни… На глаза у нее навернулись слезы.
— Джинни, не плачь, пожалуйста, черт возьми… Она взяла стакан, выпила залпом и посмотрела на меня такими глазами, каких я никогда и нигде не видел и никогда больше не увижу.
— Прощай, толстяк, — сказала она с улыбкой. И ее не стало.
