Голова у Уилли Брю раскалывалась, суля день, полный мучений.

Проснулся он с жутким сушняком, смутно соображая, что, хотя и провалялся всю ночь как бревно (все тело затекло), выспаться не выспался. Может, боги все же улыбнутся благосклонно и хмарь за день понемногу сойдет. Но увы: к прибытию в автомастерскую голова уже начала тяжко пульсировать. К полудню Уилли весь покрылся липкой испариной, да к тому же стало подташнивать. Короче, токсикоз по полной программе. Скорее бы минул день, чтобы добраться до дома, хлопнуть чего-нибудь холодненького и рухнуть в постель, а наутро встать если и с тремором, то уже легким, с головой сравнительно ясной, ну и, понятно, с чувством глубокого всеобъемлющего раскаяния (оно всегда пробирало Уилли по факту протрезвления).

Такое с ним происходило с той самой поры, как он завязал с крепким алкоголем. В добрые старые лихие времена Брю, бывало, запросто мог приговорить бутылку самого забористого пойла, а наутро все равно был как огурчик. А вот теперь нечасто употреблял даже пиво, да и то в умеренных дозах, потому как от него поутру еще муторней, чем от вискаря. Ну да ладно, куда деваться: не каждый же день человеку исполняется шестьдесят. Да и друзья бы не поняли, если б Уилли не устроил по этому поводу гульбище, так что всё, если вдуматься, в порядке вещей. Просто теперь приходится расплачиваться за семь часов безудержного пития. О-хо-хо, грехи наши тяжкие.

Не помог даже ланч. Мастерская располагалась в проулке сразу за 75-й улицей между двумя авеню – 37-й и Рузвельта – невдалеке от конторы юриста-индуса, специализирующегося по иммиграции и визам (место для офиса выбрано очень прозорливо, поскольку в этом районе индусов больше, чем в некоторых частях Индии). На 37-й авеню имелись итальянские, афганские и аргентинские рестораны, но от стыка с 74-й шли уже только индийские. Сама улица была даже переименована в Калпана Чавла-вэй – в память об индийском астронавте, погибшем в 2003 году при крушении шаттла «Колумбия», – а на всей ее протяженности прохожим вручали ресторанные агитки степенные сикхи в тюрбанах.

Для Уилли это, можно сказать, родимый край. Здесь он вырос и здесь же, будем надеяться, помрет. Отсюда пацаном мотался на мопеде в «Ла Гуардию» и на стадион «Ши», по пути кидая камни в крыс. Тогда здесь жили в основном ирландцы и евреи. 94-я улица в те дни не без смысла именовалась «линией Мэйсона-Диксона», так как сразу за ней селились сплошь темнокожие.

Сложно даже припомнить, чтобы до конца шестидесятых здесь ниже границы 94-й мелькнуло хотя бы одно черное лицо. Это уже потом, ближе к восьмидесятым, в преимущественно черную школу на 98-й стали ходить белые ученики. И ничего, очень даже неплохо ладили со своими темнокожими сверстниками: вместе росли, вмести играли в баскетбол, вместе же дрались с проникающими на их территорию чужаками. Тогда же, в восьмидесятые, все начало меняться. Ирландцы в основной своей массе перебрались в Рокэуэй. А здесь пустили корни банды и разрослись до самой Рузвельт-авеню. Уилли, однако, остался: ему удалось от них отделаться, хотя после этого он был вынужден поставить на окна своей квартирки решетки. Теперь он уже давно жил неподалеку от места, где находилась его нынешняя мастерская.

Что до Арно, тот по-прежнему обитал вверху на Форли-стрит, где сейчас находилась Маленькая Мексика, и все так же не знал ни единого слова по-испански. Ниже 83-й улицы мексиканцев своим числом и влиянием опережали колумбийцы, и ощущение там складывалось такое, будто находишься совсем в другом городе: на тротуарах бдят над своим товаром парни, перекликаясь и переругиваясь на своем испаноязычном диалекте; в магазинчиках продаются музыка и фильмы, которые ни за что не купит ни один белый. Киношка на Джексон, 123 – и та крутила фильмы исключительно с субтитрами на испанском. И вот на всем этом фоне Уилли сумел уцелеть. Не снялся он с якоря и в те нелегкие времена, когда Луис был вынужден продать то помещение у Киссены. Уилли воспользовался этим, чтобы перебраться поближе к дому, и теперь со своим бизнесом стал уже такой же исторической частью местного ландшафта, как и бар Нейта. Хотя от похмелья все это не спасало.

Едой напарники загрузились со стола самообслуживания, как всегда бдительно обойдя козлятину в соусе карри (похоже, фирменное блюдо здешней кухни).

– Ты вообще тут козу когда-нибудь видел? – поинтересовался однажды Арно.

Уилли сознался, что нет. Уж во всяком случае не в Куинсе. По его прикидкам, любая коза, отправься она прогуляться вдоль 74-й улицы, в любом случае долго б не протянула, учитывая уже то, насколько широко она представлена в здешних меню. Так что свой выбор они с Арно остановили на курятине, щедро догрузив порции рисом и индийскими лепешками наан. К прелестям индийской кухни (за вычетом козлятины) Уилли приохотил Арно. Между прочим выяснилось, что если не припадать на горячее, а сконцентрироваться на рисе с лепешками, то от похмелья давешней ночи начинаешь даже понемногу отходить.

Теперь механики снова находились в мастерской, и Уилли мысленно отсчитывал минуты, когда можно будет поставить на работе крест и податься наконец домой. При этом он негромко, но смачно прошелся по той пивоварне в Бруклине и по всей ее продукции.

– Плохому монтеру всегда гирьки мешают, – перефразировал известную поговорку Арно.

– Да пошел ты, – вяло огрызнулся Уилли, у которого Арно нынче весь день был не в фаворе.

Надо же, чертов шведишка (или датчанишка), как изгаляется – по какому такому праву? Вчера вечерок они закончили вполне себе душевно, оба слегка покачиваясь на упертых в барную стойку локтях, за сбивчивыми воспоминаниями о былых временах и ушедших друзьях. Из тех друзей кое-кто был даже в человечьем обличии, хотя большинство все-таки – о четырех колесах и с восьмицилиндровыми двигателями. Арно с крепким спиртным был вообще на «ты». Пил все, что горит, – главное, чтобы напиток отличался чистотой, а потому выбор останавливал всегда на джине или водке. Вчера о каждый свежий бутылек пива в руке у Уилли он чокался новой водкой – сначала двойной с тоником, а затем и без. А сегодня, гляди-ка, прямо-таки живчик, в то время как его бедный товарищ кое-как ворочается, вполголоса понося пивных богов. Похмелья у Арно не бывало отродясь. Видно, метаболизм такой: в тщедушном теле все сгорает.

Сегодня Арно был попросту несносен.

– Разве ж это пивоварня виновата, – продолжал глумиться он. – Тебе ж пивище никто за шиворот не лил.

– Как это не лил, – возмущался Уилли, – когда ты мне его постоянно подсовывал. Можно сказать, впихивал. А я хотел одного: домой.

– Нет, это тебе просто казалось, что ты хочешь домой, – безжалостно вещал Арно. – А на самом деле ты жаждал продолжения банкета. Со мной на пару.

Его дурацкая улыбка сейчас решительно выводила из себя.

– Я вижу тебя каждый день, – плачущим голосом сказал Брю. – Даже по воскресеньям в церкви. Ты меня преследуешь. Ты как то чудовище из сказки, а я в ней красавица. Только она его в конце концов полюбила – и здесь мы с ней в корне расходимся.

Сравнение получилось как минимум странным, но что-либо с этим поделать Уилли не находил в себе сил.

– И с чего вдруг я захотел продолжать возливать с тобой на пару?

– Потому что я твой лучший друг.

– Не говори так. Иначе я впаду в отчаяние.

– Разве у тебя есть друг лучше, чем я?

– Нет. Не знаю. Послушай, да ты вообще должен ходить у меня в работниках, и то еще как сказать.

– Я знаю, что ты это говоришь не от души.

– Почему. От души.

– А я не слушаю.

– Черт возьми, а ты слушай.

– Ти-ра-ри-ра-ри-ра-ри-и!

Издевательски вибрируя голосом на манер поющего тирольца, Арно уплыл на небольшой склад слева от рабочего помещения, в оба уха вставив по пальцу.

Уилли хотел было запустить ему вслед гайкой от колеса, но раздумал. Это ж весь остаток сил уйдет, да еще и вопрос, попадет ли снаряд в цель. Или еще хуже – угодит не в Арно, а во что-нибудь ценное.

Брю сел на тарный ящик и, подперев ладонями щеки, прикрыл глаза. Скоро восемь, снаружи уже темно. По четвергам мастерская как раз до восьми, так что через несколько минут можно будет спокойно закрыться, и хватит на сегодня. Арно уберет с улицы рекламные щиты-раскладушки насчет починки тормозов за $49.99 и замены масла за $14.99. А там домой, немного попялится в телик и на боковую. Утро вечера мудренее.

Позже Уилли с недоумением прикидывал, не провалился ли он на несколько секунд в дремоту прямо там, на тарном ящике, поскольку когда механик открыл глаза, перед ним стояли двое. Брю сразу почуял в них заезжих гастролеров – можно сказать, по запаху коровьего навоза. Оба среднего роста. У того, что постарше, лет сорока с небольшим, над воротником неопрятно торчали темные волосы. Бакенбарды сужались книзу в козлиную бородку. Вид странноватый, словно волосы на голове и лице образовывали некий единый покров, который на ночь можно снимать, как головной убор, и вешать на манекенную болванку. Из-под коричневой вельветовой куртки виднелась безрукавка-«гольфистка» в бурую, желтую и зеленую полоску, заправленная в коричневые джинсы. Довершали гардероб дешевые замшевые ботинки бежевого цвета, явно контрафактные.

«Гольфистки» Уилли ненавидел почти так же, как самих гольфистов. Всякий раз, когда в мастерской появлялся кто-нибудь, одетый для игры в гольф, или же в машине обнаруживались соответствующие клюшки, Уилли с ходу начинал что-то плести насчет чрезмерной занятости – короче, с обслуживанием не получится. Быть может, среди гольфистов говнюки и не все, но только Уилли они попадались в количестве недостаточном, чтобы он усомнился в общем сучестве их жалкой, никчемной породы. Опыт также подсказывал, что чем дороже тачка гольфиста, тем он говнистей. Общая неприязнь механика к гольфистам постепенно распространилась и на все связанные с гольфом причиндалы, а в первую очередь – на удлиненные, цвета соплей шорты и их носителей, имеющих наглость появляться в них на людях, а уж тем более в рабочем помещении Уилли Брю, да еще когда он страдает с похмела.

Второй тип выглядел пошире первого и, несмотря на основательную прохладу, одет был всего лишь в куцую куртейку, майку и потертые джинсы. Он нажевывал резинку, а гниленькая ухмылка давала понять, что вот он, во плоти, не просто козел, а козел, для которого день прожит считай что зря, если по его ходу не сделано хоть каких-то гадостей простому человеку.

И вот еще, кстати. На Уилли оба смотрели так, будто он уже покойник.

Уилли знал, кто они. Знал, что где-то неподалеку от входа в его драгоценную мастерскую припаркован синий «Шевроле Малибу», готовый унести этих людей туда, откуда они явились, как только дело будет сделано. Надо, надо было обо всем рассказать сразу, едва он приметил этот автомобиль. А теперь уже поздно.

Уилли неторопливо встал. В правой руке все еще лежала монтировка.

– У нас на сегодня всё, ребята, – сказал он.

Но эти двое здесь не из-за машин. Слова, которые сейчас произносил Уилли, лишь оттягивали неизбежное. Никчемное притворство, на которое визитерам не хватало терпения. Они здесь по делу, и Уилли тщетно прикидывал, кому он мог насолить так крепко, что тот наслал на него этих типов. А затем понял, что заказчика как такового назвать нельзя. Потому что к Уилли никто не испытывал настолько уж кипучей ненависти. Вопрос не в этом. Речь идет о послании, и отправить его надлежит через него, Уилли, переломав ему кости и отняв жизнь.

Жвачник вынул из-под куртейки пистолет. Ствол он даже не направлял на Уилли, а просто побалтывал им в опущенной руке, словно все это самая обыденная вещь на свете – вот так заходить к человеку на работу, готовясь его убить. Большой и указательный пальцы стрелка находились на месте, а остальные он поочередно оттопыривал: ни дать ни взять спортсмен за разминкой перед основными упражнениями.

– Брось ключ, – скомандовал его кореш с козлячьей бородкой.

Уилли выронил монтировку, отчего железяка громко зазвенела о бетонный пол.

– Чё вид-то такой замученный? – спросил Козлетон.

Уилли попытался определить акцент, но не сумел. Вроде как слегка смахивает на канадский. А впрочем, какая теперь разница.

– Ночь выдалась тяжелая.

– Не хочу тебя расстраивать, но и вечерок тебе светит немногим лучше.

Козлетон ткнул Брю кулаком в лицо. Не успев изготовиться к удару, Уилли лишь почувствовал, как хрустнул сломанный нос, и упал на колени, поднимая руки к хлынувшей крови. Слышно было, как Жвачник хихикнул и двинулся в сторону склада. Дверь открылась, и Уилли сквозь поднесенные к лицу пальцы разглядел, как бандит с поднятым стволом заходит в закуток. Брю мысленно взмолился, чтобы Арно вел себя разумно.

Теперь Козлетон тоже держал в руке пистолет.

– Вот что я тебе скажу, – заговорил он. – Тебе следовало быть разборчивей насчет того, с кем ты впаиваешься в дело. Мне известны люди, которые водят дружбу с педиками. Я их не уважаю и вряд ли люблю то, что они делают вместе, но это их выбор. Видит бог, знаком я и с людьми, которые водятся с киллерами, – можно сказать, что я сам из таких, и мой товарищ тоже. Мы оба убиваем людей, и делаем это сообща. А вот ты пытаешься закрывать обе лунки сразу: якшаешься с киллерами-гомами. А это, на мой взгляд, неправильно. Так что не обессудь за то, что сейчас с тобой произойдет.

Козлетон навел ствол Уилли на голову, и тот закрыл глаза. Грянул выстрел, от которого механик зажмурился еще сильней, но звук раздался не вблизи, а эхом со стороны склада. Это на секунду отвлекло Козлетона. Он повернул голову, и в этот миг Уилли на него набросился. В грузном прыжке механик ухватил с пола ключ и, замахнувшись, врезал киллеру по руке, в которой тот держал оружие. Под ударом хрупнула кость. Пистолет выпал на пол, а Уилли всем своим весом прижал Козлетона к красному «Олдсмобилю», который ремонтировал Арно.

Даже с поврежденной правой рукой киллер действовал быстро: он выкинул вперед левую, повторно ударив Уилли по сломанному носу, отчего у него вместе со свежей болью в глазах взметнулся еще и сноп слепящих искр. Уилли наугад лягнул и носком своего кованого рабочего башмака въехал обидчику в бедро, отчего тот охнул, запнулся и не смог дотянуться до уроненного пистолета. Нога у Уилли омертвела. Сам же он потерял равновесие и упал, при этом исхитрившись отпнуть оружие куда-то в темный угол гаража. В это мгновение бахнул второй выстрел. Посыпалось битое стекло. Уилли съежился, глазами ища, куда бы спрятаться, и тут через выбитое заднее окошко «Олдсмобиля» увидел, как Козлетон, припадая на ушибленную ногу, неловко улепетывает. Грохнул еще один выстрел, третий, и правое плечо Козлетона дернулось вперед, а сам он, ускорив ход, через гаражную дверь унырнул в потемки прежде, чем в кирпичной кладке рядом с его головой сделала выщербину четвертая по счету пуля.

В складском дверном проеме, сжимая пистолет, показался Арно. Ствол подрагивал, а само оружие в руках у Арно смотрелось слегка не по росту. Оружие он не любил и, насколько Уилли известно, не стрелял из него ни разу в жизни. Удивительно, как напарник вообще умудрился попасть в цель. Между тем Арно подобрался к гаражной двери и осторожно выглянул наружу. Оттуда послышалось, как заводится, а затем отъезжает машина.

– А что с тем, вторым? – поднимаясь на ноги, спросил Уилли.

– Молотком его вырубил, – ответил Арно, бледный как смерть. – Он, когда падал, невзначай пальнул. Ты в порядке?

Уилли кивнул. Нос чертовски саднило, но зато сам он, черт возьми, остался жив. Руки тряслись, а содержимое желудка явно просилось наружу. Протянув руку, Уилли бережно вынул пистолет из руки Арно и поставил на предохранитель.

– Что вообще все это было? – спросил напарник.

– Позвонить надо, – сказал вместо ответа Уилли. – Найди пока кусок шнура, свяжи тому подонку руки.

Арно не двинулся с места.

– Это, скорее всего, уже без надобности, – заметил он.

– Вот черт. – Уилли озадаченно покачал головой. – Ты его что, сильно огрел?

– Так ведь молоток же. Ты сам как думаешь?

Уилли снова покачал головой – непонятно, от отчаяния или от восхищения.

– У меня, оказывается, в работниках гребаный Рэмбо, – хмыкнул Брю. – Не знаю даже, как ты сподобился попасть в того, второго.

– Вообще я ему по ногам целился, – развел руками Арно.

– Для чего, чтобы он станцевал? В ноги он ему целился. Бог ты мой. Запирай давай дверь.

Арно поспешил выполнять указание, а Уилли прошел к себе в каморку и снял телефонную трубку. Номер он знал наизусть.

На том конце включился автоответчик. Тогда Уилли попробовал набрать службу. Трубку взяла вездесущая Эми и сказала, что сообщение передаст куда следует. Наконец Уилли позвонил на сотовый, используя номер этой недели (звонить надлежало лишь в самых экстренных случаях), но голос ответил, что абонент отключил телефон.

У Луиса с Ангелом были сейчас свои неотложные заботы.

Миссис Бондарчук находилась у себя в прихожей, когда зазвонил дверной звонок. В окошечко видеокамеры на ступенях перед наружной дверью она разглядела человека в синей униформе, со свертком в одной руке и с планшеткой в другой. На втором звонке миссис Бондарчук нажала кнопку связи домофона. За спиной уже звонко тявкали шпицы.

– Чем могу помочь? – спросила она тоном, дающим понять, что слова о помощи – большое преувеличение.

Миссис Бондарчук с подозрением относилась ко всем незнакомцам, особенно к мужчинам. За исключением тех двоих джентльменов наверху, доверия не заслуживал ни один.

– Посылка, – раздался в динамике строгий голос.

– Извините, для кого?

– Для миссис Эвелин Бондарчук, – сообщил голос после паузы.

– Оставьте внизу, – сказала Эвелин, нажатием кнопки открывая лишь подъездную дверь.

– Миссис Бондарчук – это вы? – спросил курьер на входе.

– Ну а кто ж еще?

– Тогда распишитесь в получении.

В квартирной двери для подобных случаев была предусмотрена щель шириной в дюйм.

– Подавайте сюда, через щелку, – потребовала миссис Бондарчук.

– Мэм, так не делается. Как я могу отдать вам свой планшет для документов? Он должен оставаться при мне.

– Я его что, съем? – рассердилась дама. – Или еще лучше, продам и улечу на Украину. Давайте папку сюда в щель.

Курьер уже приближался к квартирной двери и был отчетливо виден. Брюнет с дурной кожей.

– Мэм, будьте же благоразумны. Откройте и по-человечески подпишите.

Фраза о благоразумии задела миссис Бондарчук за живое.

– Не дождетесь. Хотите уходить – забирайте посылку с собой. Оставьте номер – я приду за ней сама.

– Миссис Бондарчук, это глупо. Если вы не возьмете, мне ее переть обратно аж в самый центр города. К тому же она и потеряться может, – заметил брюнет со значением. – Или вдруг там скоропорт? Что тогда?

– Тогда она начнет вонять, – ответила хозяйка шпицев, – и вам придется ее выбросить. Всё, вы мне надоели. Уезжайте.

Но курьер не уехал. Вместо этого он вынул из униформы пистолет и наставил на дверную панель из матового стекла. К стволу был привинчен цилиндрик. Миссис Бондарчук видела достаточно коповских сериалов, чтобы узнать в нем глушитель.

– Ты старая тупая сука, – процедил тип.

И в этот момент палец миссис Бондарчук, обрывая диалог, с кнопки домофона сместился на бесшумную тревожную кнопку.

Человек оглянулся через плечо на пустую улицу и сделал два выстрела. Звук был как от пары лопнувших бумажных пакетов, а перед лицом миссис Бондарчук на дверной панели почти одновременно возникли две вмятинки. Однако стекло уцелело. Почти все предметы в этом доме, включая и саму миссис Бондарчук, на деле куда прочнее, чем могло показаться на первый взгляд.

До человека снаружи как будто бы дошло, что его усилия напрасны. Рукой в перчатке он еще раз саданул по стеклу, словно надеясь вышибить его из рамы, после чего снова открыл наружную дверь и выбежал на улицу. Какое-то время все было тихо. А затем со стороны подвала в задней части дома миссис Бондарчук заслышала какие-то приглушенные шумы. Она посмотрела на часы. С момента нажатия тревожной кнопки прошло пять минут. Если никто не придет, то ровно через столько же по инструкции надо вызывать полицию. При установке новой системы сигнализации мистер Ангел с мистером Луисом очень подробно на этом остановились, а затем это же оказалось подчеркнуто и в официальном письме от самого мистера Лероя Франка, присланного лично на имя миссис Бондарчук. В нем сообщалось, что для частичной разгрузки прославленной городской полиции обязанности по обеспечению безопасности объектов мистера Франка возлагаются на одну крайне эксклюзивную и сугубо частную охранную фирму. И только по истечении десяти минут, если помощь не прибывает, следует звонить в полицию.

Звуки в тыльной части дома все не утихали. Усмирив своих шпицев, миссис Бондарчук тихо спустилась в цокольный этаж. Там за задней дверью находился небольшой закуток с плиточным полом, где стояли мусорные баки. Сама дверь была из арматурной стали, с глазком посередине. Поглядев в него, Эвелин увидела двух людей в курьерских униформах, приспосабливающих что-то снаружи к дверному полотну. Один из них – тот, что стрелял по квартирной двери, – поднял глаза и, должно быть, понял по перемене света, что за ними наблюдают. Он махнул комком какого-то беловатого материала вроде строительной шпатлевки. С одной стороны из комка торчало что-то наподобие огрызка карандаша с приделанным шнуром.

– От двери лучше отойти, – послышался приглушенный стальной дверью голос. – А еще лучше залечь рядом и посмотреть, что произойдет.

Пожилая дама отпрянула, непроизвольно прижав руки ко рту.

– Нет, – пролепетала она. – О нет.

Надо срочно вызвать полицию. Миссис Бондарчук отошла подальше. Следует возвратиться обратно в квартиру, позвать на помощь. Охрана мистера Лероя Франка не пришла. Подвела в самый необходимый момент. Эвелин побежала, ловя себя на том, что плачет. В ушах звенело тревожное тявканье шпицев.

С улицы прогремели подряд два выстрела – гораздо громче тех, что были раньше, – а снаружи о дверной металл упало и проелозило что-то тяжелое. Эвелин застыла, после чего обернулась в направлении двери и поднесла к своим полным губам кончики дрожащих пальцев.

– Миссис Бондарчук? – окликнули из-за двери, и она узнала голос мистера Ангела. – С вами там все в порядке?

– Д-да, – неуверенно выговорила Эвелин. – А… кто были эти люди?

– Мы не знаем, миссис Бондарчук.

«Мы».

– Они ушли?

– Э-э, – откликнулся мистер Ангел после некоторой заминки, – в некотором смысле да.

Миссис Бондарчук оторопело возвратилась к себе, закрыла и заперла дверь и сидела там, прижимая к себе двоих шпицев, покуда спустя какое-то время к ней в квартиру не постучался мистер Ангел с приветливой улыбкой и шоколадным тортиком из «Забара». Вместе они съели по кусочку и выпили по стакану молока, а милый мистер Ангел, проявив чудеса обходительности, наконец успокоил миссис Бондарчук и придал ее мыслям нормальный ход.