Уилли Брю и Арно после консультаций с Луисом решили, что снова открывают свою автомастерскую. Вообще-то Луис был против, опасаясь за их безопасность, зато Уилли с Арно были категорически за, опасаясь за свое психическое состояние, если только не возвратятся в собственный укромный раёк из автомобилей, запчастей и комбезов. У них, как они сами сказали, ждали ремонта машины и ждали своего выполнения обещания. Насчет последнего Арно вмешался с идиотски-страдальческой репликой, что он-де «готов лезть в петлю от тоски и угрызений совести». Уилли заподозрил, не слямзена ли эта строчка из какой-нибудь песни или стиха, и поглядел на Арно так, чтобы тот не усомнился: еще одна такая залепуха – и в горло ему зальется машинное масло прямо из канистры.

Вынутый из мирка своей любимой автомастерской, отрезанный от заведенного порядка, который вот уже столько лет поддерживал его по жизни, Уилли ловил себя на том, что слишком много думает. С мыслями приходили сомнения, за ними огорчения, а с огорчениями приходил позыв накатить (он, собственно, никуда не девался, просто дремал), и накатить больше, чем того требовал благоразумный расчет поднять себе настроение. Звучит как парадокс, но Уилли по своей натуре был одиночкой. Счастливее всего он чувствовал себя в окружении людей и в роли, для которой годился больше всего: добрый доктор, одетый в синий комбез с нагрудником, со смазкой на руках, поглощенный процессом интимного общения с прихворнувшим четырехколесным другом. Какая-то внутренняя часть Брю при этом могла уютно отступать, растворяться в уютном понимании того, что необязательно полностью погружаться во всю эту рутину, и в этот момент на автомате врывалась другая его часть и позволяла активировать иную роль – чуточку своенравного и чудаковатого, но вполне радушного хозяина. Без этого второго персонажа, в котором он временно растворялся, Уилли грозила бы участь потерять нечто самое лучшее в себе, причем окончательно и бесповоротно.

В силу этих причин их с Арно даже по воскресеньям частенько можно было застать в мастерской, где они под приглушенную музычку по радио что-то там мастерили, с благодушно-увлеченным видом и в перемазанных маслом спецухах возясь каждый на своем месте. Благо работа имелась всегда. При своей заслуженной репутации нехватки в клиентуре, желающей прибегнуть именно к их услугам, Уилли с Арно не испытывали. Сказать по правде, рабочее рвение у Уилли подстегивалось еще и желанием рассчитаться с займом, полученным бог весть когда от Луиса. Уилли хотя и испытывал к нему благодарность за ту судьбоносную помощь, но ощущать себя на финансовой привязи было ему поперек души. Деньги, как известно, отбрасывают тень на любые отношения, а отношения Уилли с Луисом явно не вписывались в разряд обычных.

Взять хотя бы то, что Уилли в курсе, чем занимается Луис, но при этом делает вид, будто этого не замечает; осознает, что руки его благодетеля в крови, но вынужден закрывать глаза и на это. А недавнее нападение на мастерскую и понимание, что они с напарником чуть не погибли, вносило в отношения с Луисом дополнительный осадок. Вместе с тем прерваться окончательно этой связи, похоже, не дано, поскольку связывали их не только деньги. А потому, даже отделившись финансово, Уилли должен заявить о своей независимости на каком-то другом, уже и не денежном уровне. И в тайной, им самим не до конца осознаваемой глубине, Уилли вкладывал в оплату своего долга некое другое, более символичное значение, словно бы она, эта оплата, представляла собой самое что ни на есть фактическое, окончательное разделение, к которому он втайне стремился.

Ну а пока в своем родном чумазом окружении, среди насквозь знакомых предметов и запахов, о таких материях можно и позабыть. Это его место. Здесь у Уилли имелась цель, осмысленность. Здесь он мог быть собой и даже чем-то немножко бо́льшим. И это ощущение после той атаки необходимо восстановить, утвердить по-новому. Вторжением тех двоих вооруженных людей оно было попрано, но, возвратившись сюда на законных правах и используя мастерскую по прямому, достойному назначению, Уилли с Арно как будто очищали ее от той запятнанности.

В конечном итоге партнеры вынудили Луиса пусть и нехотя, но согласиться, воспользовавшись тем, что на их сторону встал Ангел. На руку оказалось то, что в определенных вопросах он чувствовал себя просто обязанным занимать позицию, противоположную Луисовой, – хотя бы для того, чтобы тот не зарывался (и неважно, насколько его позиция была на тот момент разумна). В данном смысле Ангел с Луисом мало чем отличались от других пар по всему свету: «милые бранятся – только тешатся». Однако Ангел еще и понимал Уилли глубже, чем Луис. Он чувствовал, как много значит для него автомастерская и как то бандитское нападение его разгневало и потрясло.

Ангел понимал: для Уилли приемлемей погибнуть от пушки в своей родной мастерской, чем мирно скончаться дома в постели. Можно даже заподозрить, что самым сокровенным желанием для Брю было бы кончить жизнь под каким-нибудь достойным по своей вальяжности творением американской технической мысли, над которым он сам в свое время имел честь потрудиться. Скажем, под реликтовым «Плимутом Фурией» 1962 года, а если совсем уж повезет, то под двухдверным «Доджем Роялом» 1957-го (невольно напрашивается аналогия с мифом о русской императрице Екатерине Великой, почившей под жеребцом, с которым собиралась совокупиться).

Те нежные чувства, что Уилли и Арно питали к технике и автомобилям, в особенности классическим, всегда казались Ангелу немного странными, а проявляемая к ним трогательная любовь даже как-то настораживала. Иногда, входя в гараж, Ангел прямо-таки ожидал застать одного из механиков (если не обоих) раскинувшимся на заднем сиденье какого-нибудь ископаемого авто, в блаженном изнеможении и за покуриванием посткоитальной сигаретки. Иной раз на ум напрашивалось и кое-что похлеще, но Ангел предпочитал не терзать себя образами Уилли и Арно, вовлеченных в сексуальные оргии машинно-моторного свойства.

Сейчас Уилли с Арно снова пребывали в своем излюбленном местечке, где радио традиционно вещало на волне «Ретро» (для тех, кто не знает, частота 101,1). Начиная с девяти вечера давали подборку из пятидесятых: Бобби Дарин, Теннеси Эрни Форд, даже «Элвин и бурундуки» – почему-то такую нудятину, что Уилли, обычно человек достаточно терпеливый, возымел соблазн подойти к динамикам с монтировкой. Особенно когда Арно, пародист каких поискать, взялся подвывать из-под капота «Доджа Дуранго» 98-го года с лопнувшим патрубком радиатора и двойной белой полосой вдоль корпуса, которую, по всей видимости, проводил кто-то страдающий косоглазием.

Было уже начало одиннадцатого, а партнеры все еще работали, невзирая на довольно поздний час. Родные запахи, родные звуки. Родная стихия. Она и была им домом. Напарники устраняли поломки, превращали мертвые вещи в живые. Делая это, они чувствовали себя в своей тарелке. Ну скажем, сравнительно в своей.

– Именем Иисуса и его Пресвятой Богоматери, – взмолился Уилли, – ты-то хоть перестань!

– Чего перестать?

– Петь.

– А я разве пел?

– Черт подери, а то нет! Если это, конечно, можно назвать пением. Хочешь покривляться, так уж изображай «Элегантс» или «Чемпов». У тебя даже Китти Кален более-менее получается, но только Элвина и его хреновых бурундучат нам здесь не хватало!

– Между прочим, Дэвида Севилла, – показался из-под крышки капота Арно.

– Кого?

– Я про Элвина с его бурундуками. Он же Дэвид Севилл. Начинал в пятьдесят восьмом, а по-настоящему его звали не Дэвид Севилл, а Росс Багдасарян. Армянин из Фресно.

– А что, в Армении Фресно тоже есть?

– Фресно? В Армении? – Арно озадаченно примолк. – Мне кажется, ты перетрудился. Нет там никакого Фресно. Во всяком случае я не в курсе. Просто у него происхождение армянское. И у предков его могилки во Фресно. Слушай, почему до тебя все доходит как до жирафа? Прямо, можно сказать, маразм крепчал.

– Гм. Может, потому, что ты не знаешь ничего полезного. Да, кстати: а почему ты правда ничего полезного не знаешь? У тебя не башка, а чемодан чепухи. Забита черт знает чем – всякая там поэзия, монстры, даже вон бурундуки помещаются, а в трансмиссии какого-то занюханного «Доджа» разобраться не можешь без карты и мешка с причиндалами.

– Если я так плох, чего ж ты меня до сих пор не прогнал?

– Да я уж, помнится, прогонял. Три раза.

– А обратно зачем звал?

– Так ты обходишься дешево. Работаешь зазря, так хоть живешь без переплаты.

– Давать людям на орехи… – подсказал Арно.

– …значит плодить из них обезьян, – закончил Уилли, и оба расхохотались.

Отголоски смеха еще звенели по дальним углам мастерской, когда Уилли негромко, но отчетливо трижды постучал по своему верстаку – условный сигнал тревоги. Краем глаза было заметно, как Арно, не сходя с места, подтягивает к себе бейсбольную биту, которую с того самого дня держал под рукой. Уилли сунул ладонь в передний карман своего вместительного комбеза, где лежал компактный «браунинг», подаренный Луисом.

Затем Арно расслышал, как в дверь два раза стукнули. Автомастерская была уже закрыта. Тем не менее снаружи в темноте кто-то домогался, чтобы его впустили.

– Бл-лин, – процедил Арно.

Уилли встал. На подходе к двери «браунинг» он сжимал в опущенной руке. В зарешеченное плексигласовое окошечко глянул лишь мельком, чтобы не подставлять почем зря голову, вслед за чем зажег наружный свет.

Стоящий снаружи человек был один. Руки он держал глубоко в карманах пальто. Вооружен или нет, сказать сложно. Даже если и да, стволом не размахивает.

– Вы часом не Уилли Брю? – спросил незнакомец.

– Часом да, – ответил Уилли.

Он не являлся приверженцем ходульной игры в кошки-мышки типа «а кто спрашивает, а что такое?».

– У меня сообщение для Луиса.

– Никакого Луиса я не знаю.

Человек подошел к окошечку ближе, так, чтобы Уилли мог наверняка расслышать его слова, и продолжил как ни в чем не бывало, пропуская мимо ушей вранье Брю:

– Это от его ангела-хранителя. Скажите ему: пускай он и его друг бросают работу и возвращаются домой. Пускай уходят, оба. Спросит зачем – скажите: Хойл с Лихагеном меж собою снюхались. Все понятно?

Что-то подсказывало Уилли: этот человек, хоть и изъясняется загадками, пытается сделать доброе дело. А значит, отрицать свое знакомство с Луисом не только бессмысленно, но и вредно, поскольку может нанести урон тем двоим, которые после Арно для Уилли самые близкие люди.

– Если это сообщение настолько важно, то почему б вам самому его не передать? – сказал Уилли.

– Он вне контакта, – прозвучало в ответ. – В тех местах, где он сейчас, сотовая связь не работает. Если Луис позвонит, передайте ему то, что слышали.

– Он сюда не звонит, – сказал Уилли. – Не имеет привычки. У него так заведено.

– Тогда он не вернется, – подвел итог человек.

И повернулся уходить. После секундного колебания Уилли открыл дверь и вышел следом в сумрак, сунув пистолет в карман комбеза. Ночной гость сейчас приближался к задней пассажирской дверце черного «Линкольна», неброско припаркованного у обочины. С появлением Уилли открылась водительская дверца, и наружу показался человек. На шофера он ни в коей мере не походил – моложавый, в строгом сером костюме, но при этом с такими мертвенно-холодными глазами, что место им на лице старика. Можно сказать, седые глаза. Правую его руку скрывала дверца, но было совершенно ясно, что в ней ствол (слава богу, что, выходя из гаража, Уилли не засветил снаружи «браунинг»).

Уилли инстинктивно оттопырил руки подальше от туловища – мол, я чист, – словно норовил кого-то обнять.

– Эй, послушайте! – окликнул он своего гостя.

Тот остановился, ладонь держа на дверной ручке.

– Кто вы? – спросил Уилли.

– Мое имя Милтон. Луису оно известно.

– Дело не в этом. Он ушел. Они оба ушли, их нет. Вы можете что-нибудь сделать? Как-то им помочь?

– Нет.

– Я даже толком не знаю, где они, – развел руками Уилли, и в его голосе мелькнули жалобные, просительные нотки. Он их не стыдился.

Ангел о чем-то таком упомянул, но Уилли тогда не обратил внимания, пропустил мимо ушей. Удивительно, что Ангел вообще решил поделиться с ним какими-то подробностями, но Брю в тот момент больше заботило возвращение в свою любимую автомастерскую. Все, чем он располагал, это название какого-то городка на севере штата. Спрашивается, какой от Уилли толк, если друзья сейчас в беде? Он же не армия. Тоже выискался воин: с пузом и в комбезе с нагрудничком, да еще с пистолетом, пускать который в ход откровенно боязно.

Но Луис с Ангелом для него много значили. Какие б там у него ни были страхи и предубеждения, эти парни его однажды по-своему выручили. Да что там выручили – спасли. Иллюзий Уилли не питал: когда Луис впервые к нему обратился, это было, прямо скажем, не из чистого альтруизма. Ему оказалось выгодно, чтобы Уилли находился в приобретенном им помещении, по причинам, которые Уилли все еще, честно говоря, так и не ясны. И, тем не менее, какая бы там ни была корысть, Луис позволил, чтобы Уилли продолжал заниматься своим любимым делом. Все это случилось давно, с той поры многое поменялось. А друзья, между прочим, оплатили ту его гулянку у Нейта в день рождения. А когда гости разошлись, Луис с Ангелом под занавес втихую преподнесли Уилли подарок: отпадный «Ролекс Субмаринер». Это была одна из самых красивых вещей, что Уилли встречал и которая при этом не имела четырех колес. Он никогда и не представлял, что будет обладать чем-либо подобным (или, вернее, бесподобным) по красоте. Теперь Брю эти часы носил; они и сейчас были на его руке. Уилли тогда лишь на секунду подумал положить «Ролекс» в ящик комода и надевать лишь по особым случаям. Но особых случаев у него в жизни не особо. И если б Брю положил эту вещь в ящик, она б там так и осталась до самой его смерти. А потому лучше ее носить и наслаждаться просто тем, что она красуется у него на запястье.

Уилли перед этими людьми в долгу. И сделает все, чтобы им помочь, даже если ради этого придется посреди улицы встать на колени перед незнакомцем и его вооруженным приспешником.

И визитер пусть немного, но смягчился.

– Они охотятся за человеком по имени Артур Лихаген. Живет он ближе к Канаде, на севере Адирондакских гор, недалеко от Массены. Ну вот, теперь ты знаешь, где они. Только что делать-то будешь?

Мужчина открыл дверцу и, сев в машину, закрыл за собой дверцу, не сказав больше ни слова. Все это время его спутник с мертвенными немигающими глазами нес свою вахту. Лишь когда задняя дверца захлопнулась, упрятав его патрона в кокон безопасности, он сел на переднее сиденье и повел машину.