Глава 18
Очнулась я в охотничьем домике на деревянной кровати. На соседней лежал Макс. Он уже пришел в себя. Я удивилась тому, что мы живы.
— Эй, красавица, тебе необходимо хорошенько выпить и поесть, — сказал один из глазевших на нас мужчин и показал на столик.
Немного приподнявшись, я выпила полстакана водки и с жадностью засунула в рот огромный кусок хлеба с соленым огурцом. Макс последовал моему примеру, и спустя какое-то время мы почувствовали себя значительно лучше.
Мужчин, приехавших на охоту, было семеро, и конечно же ни один не признал во мне звезду. Да и как меня можно было узнать? От перелома переносицы страшно опухло лицо и отекли глаза.
Я была укутана в смоченную уксусом простыню. Ногу мне перебинтовали эластичным бинтом, ссадины намазали какой-то мазью, нога нуждалась в гипсе.
Макс полусидел, тоже закутанный в простыню, и буквально блестел от приятно пахнувшей мази. Один из мужчин достал какую-то жидкость и аккуратно вытер мне лицо.
— У тебя нос сломан, — озадаченно сказал он.
— Я знаю.
— И причем сильно. Смотри, как опухоль поползла.
Я кивнула и заплакала, потом начала рыдать.
— Эй, девушка, прекрати плакать! Самое страшное уже позади. Успокойся. — Мужчина растерянно посмотрел на своих товарищей и погладил меня по голове. — Давай, я тебе еще водки налью. Легче станет. Ты много не ешь, после голодовки для желудка очень вредно.
Я слегка успокоилась и опять выпила полстакана водки, закусив куском хлеба с красной икрой.
— Вот и правильно. Ешь икры побольше. Она силы дает. Утром поедем в город. «Скорую» сюда не вызовешь. Мы на трех машинах приехали, утром тронемся. В Москве оба будете в больничке. Главное, что остались живы. Могло быть намного хуже.
— Макс, ты как? — спросила я, дожевывая печеную картофелину.
— В порядке. Видишь, водочку пью.
— Ты ешь больше.
— Больше нельзя.
Макс заметно оживился и стал рассказывать мужчинам, как мы упали и как пытались выжить. Мужчины внимательно слушали, непрерывно курили и попивали водочку. Макс тоже закурил. Я не выдержала и погрозила ему кулаком.
— Ты что курить-то вздумал? Толком не оклемался, а уже. Брось сигарету!
— Не брошу.
— Брось!
— Ань, ты же знаешь, как я мечтал покурить.
— От табачного дыма ты можешь запросто сознание потерять.
— Ничего я уже не потеряю. Терять больше нечего. Теперь нужно только приобретать.
Мужчины возобновили свой разговор, я приподнялась, прислонилась спиной к стене, обитой вагонкой, и пьяно улыбнулась. Я попросила у хозяев мобильный телефон и набрала Светкин номер. Трубку взяла Светка.
— Але, але…
— Свет, это я.
В трубке воцарилось молчание. Наверное, Светка потеряла дар речи. Она просто не могла поверить, что слышала мой голос.
— Але, Света, это я, Аня.
— Анька… С тобой все в порядке? Ты жива? Ты где?
— Со мной не все в порядке. — Я плакала и говорила одновременно. — Я разбилась на самолете. У меня сломаны нос и нога. Потом всё расскажу. Завтра утром я буду в Москве.
— Я не слышала, чтобы разбился какой-то самолет.
— Я летела частным бортом. Светка, родная, ты хоть рада, что я осталась жива? Ты не представляешь, как сильно я по тебе соскучилась!
— Аня, я просто не могу поверить, что говорю с тобой. Конечно, я очень рада. Я просто не могу представить… Мы же сбились с ног… Мы уже не надеялись на лучшее…
— Светулька, а как там Денис?
— А что будет с твоим Денисом? Переживает. Почернел от горя. Он сейчас рядом. Сидит, убивается, плачется на жизнь, как баба, ей-богу.
— Он рядом?
— Ну да.
— Дай ему, пожалуйста, трубку.
Услышав в трубке родное дыхание Дениса, я громко всхлипнула:
— Денис, милый, это я. Здравствуй, родной.
Макс грустно посмотрел на меня, налил полстакана водки и выпил залпом.
— Анна? — Я почувствовала, что Денис опешил.
— Денис, это Анна! Я жива, понимаешь, жива! Не скажу, что здорова, но жива. Скажи, ты рад?
— Анна, о чем ты говоришь?! Я очень рад! Господи, ты даже не представляешь, как сильно я рад. Я еще никогда в жизни так не радовался. Где ты находишься?
— Денис, извини, я звоню по чужому мобильному. Не могу долго разговаривать. Я расскажу тебе все при встрече. Завтра буду в Москве. Когда буду подъезжать, обязательно позвоню, чтобы ты меня встретил. Я очень по тебе скучала. Ты не можешь представить, что я пережила.
Вернув мобильный, я посмотрела на погрустневшего Макса и осторожно спросила:
— Макс, может, тебе тоже нужно кому-нибудь позвонить?
— Нет.
— Может, тебе нужно поставить близких в известность, что ты жив?
— Нет. — Макс отвернулся, чтобы не встретиться со мной взглядом.
Мужчины пожелали нам спокойной ночи и ушли в другую комнату, оставив для освещения свечу. Макс вновь налил водки и с жадностью выпил.
— Макс, а тебе не кажется, что ты слишком много пьешь?
— Нет.
— Но ты еще слаб…
— Я уже нормально себя чувствую.
— Ты бы ел побольше.
— Я знаю свою норму.
— Макс, да что случилось?
— Ничего.
Я свесила ноги и попробовала осторожно встать, не касаясь пола одной ногой. Я даже не чувствовала боли. Наверное, водка сделала свое дело и подействовала на организм как самое лучшее обезболивающее.
— Ты куда собралась?
— К тебе.
— Зачем?
— Хочу рядом с тобой лечь.
— С чего бы это?
— Ни с чего. Мы же с тобой не чужие.
— Нечего ко мне ложиться. Мне самому места мало. Мы уже, по-моему, с тобой належались.
— Кто належался, а кто нет.
Доковыляв до кровати Макса, я прилегла рядом и прошептала:
— Макс, мы живые. Ты хоть понимаешь, что мы живые?
— Понимаю.
Я обняла Макса за плечи, посмотрела на его аккуратно забинтованные руки и прошептала:
— Макс, да что, в конце концов, с тобой творится?
— А что со мной творится?
— Когда мы должны были умереть, ты был совсем другой. Как только мы поняли, что остались живы, ты изменился.
— Я не изменился, я просто устал. И еще. Я бы очень хотел, чтобы ты перелегла на другую кровать. Мне бы хотелось полежать одному.
— Еще скажи, что ты меня не хочешь?
— Не хочу.
— Ты уверен?
— Вполне.
— Ладно, брось заливать. Просто на тебя подействовал звонок.
— Какой звонок?
— Тот самый. Тебе не понравилось, что я позвонила Денису.
— Да можешь звонить хоть всем своим Денисам, мне до этого нет никакого дела!
— У меня Денис всего один-единственный.
— Тем более.
Я лукаво улыбнулась:
— Эй, да ты ревнуешь. Ей-богу! Я не могла ошибиться.
— Что?
— Что слышал. Ты меня приревновал. А у самого рыльце в пушку. Думаешь, я не знаю, что там, в Москве, тебя ждет какая-нибудь восемнадцатилетняя фотомодель с ногами от ушей и с пустой головой. А может, она еще моложе, школу недавно закончила… Я знаю, что тебе нравятся только молоденькие. Таких, как я, ты считаешь старухами.
— Дура ты.
— Сам дурак. Мне это охранник сказал. Что я для тебя старая, что тебе чем моложе, тем лучше. Удивлялся, как это тебя за совращение несовершеннолетних не привлекли.
— Обормотка.
— Хватит обзываться. Я этого не заслужила.
— А я не заслужил тех оскорблений, которые сейчас услышал.
— Я даже не пыталась тебя оскорбить. Сейчас это даже модно.
— Что именно?
— Мужчины за сорок заводят себе молоденьких девушек, вчерашних школьниц. Наверное, в этом есть определенный шарм. Молодая девушка вызывает зависть твоих друзей и говорит об успехе и состоятельности.
— Слушай, прекрати говорить ерунду.
— Хорошо, прекращу. Только ты обними меня.
— Анна, шла бы ты на свою кровать.
Я улыбнулась, приподнялась, почувствовала, как от выпитой водки кружится голова, и скинула с себя мокрую простыню.
— Макс, хотя бы просто обними меня.
— Не могу. У меня болят руки.
— Когда-то ты ими меня обнимал.
— Мы были на грани жизни и смерти.
— Но остались живы…
— Да. Теперь все по-другому.
— Ну, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
Я сама заключила Макса в объятия и поцеловала его так, словно этот поцелуй должен был длиться целую вечность. Но Макс так и не разжал своих губ. Не было никакой реакции. Я и сама поразилась своей страстности, чувствуя, как трепещет мое тело от прикосновения к Максу.
— Макс, поцелуй меня.
— Анна, ты, наверное, пьяна.
— Это не водка, а лечебный бальзам.
— Не переигрывай. — Макс резко отстранился. — Послушай, уйди. Что ж ты такая ненасытная! Завтра ты уже будешь дома, встретишься со своими друзьями и поклонниками, проведешь ночь с любимым человеком. У тебя что, вообще нет терпения?
— Нет. Я не хочу знать, что будет завтра. Я хочу знать, что будет сегодня. Может быть, именно таким способом я хочу тебя поблагодарить.
— За что?
— За все, что ты для меня сделал.
— Я не люблю таких благодарностей. Я терпеть не могу любовных интрижек, особенно с капризными звездами.
— Сейчас я вообще не похожа на капризную женщину. Сейчас я выгляжу как измученная, обыкновенная женщина, на долю которой выпало много проблем. Может быть, тот охранник прав. Может, тебе и в самом деле нравятся молоденькие девочки…
С любопытством Макс посмотрел на меня.
— Послушай, сумасшедшая, ты сейчас хочешь просто трахнуться или хочешь лично меня?
— Я хочу лично тебя.
— И за что же мне выпала такая честь?
— Такая честь тебе выпадала уже ровно два раза, так не откажись от третьего.
— Ну что ж, ты сама этого хотела. Моя крепость пала, ты не оставила от нее камня на камне.
А затем все исчезло. Буквально все. Только я и только Макс… Невыносимо прекрасное, еще более пьянящее ощущение Максовых губ, целующих так страстно… Я тихонько постанывала и отвечала на его объятия с таким жаром, какого никогда не подозревала в себе раньше. Мне хотелось все большего и большего. Мне хотелось, чтобы он не останавливался ни на минуту, чтобы он был во мне всегда и чтобы я вечно слушала его глухие, надрывные стоны…
Когда все закончилось, я потянулась к Максу и крепко его обняла. Его спина была влажной от пота.
— Макс, это было здорово.
— Тебе понравилось?
— Очень. — Я накрыла нас обоих одной простыней, положила голову ему на грудь и ласково промурлыкала: — Вот видишь, а ты не хотел.
— Ты всегда своего добьешься. Помнишь, что ты говорила мне на берегу реки?
— И что я говорила тебе на берегу?
— Что ты меня любишь…
Я приподнялась и посмотрела на Макса грозно:
— Ах ты гад, ты же был в забытьи!
— Может быть. Но кое-какие вещи я слышал.
— Подслушивать нехорошо.
— А я и не подслушивал. Ты это говорила мне.
Услышав, что к дому подъезжает машина, мы одновременно приподнялись.
— Кто-то едет. Макс, как ты думаешь, кто это может быть?
— Не знаю. Вообще-то Петрович не говорил, что мы кого-то ждем.
— Получается, приехали незваные гости.
Я поцеловала Макса в шею и повалила его на подушку. Но Макс меня отстранил. Накинув простыню, он встал с кровати и подошел к окну.
— Макс, кто там?
— Тихо…
— Что тихо? Скажи хотя бы, что ты там видишь?
Макс повернулся, и я увидела, что он стал белее полотна, в глазах читался страх.
— Что случилось?
— Лезь под кровать! — приказал он.
— Зачем?
— Делай, что я тебе говорю! Прячься!
Вместо того чтобы лезть под кровать, я доковыляла до окна, попыталась отстранить Макса, чтобы посмотреть, что так сильно его напугало.
— Прячься, а то поздно будет. По-моему, тут пахнет жареным.
— Ты о чем?
Мне удалось оттеснить Макса, и я увидела, как из машины вышли четверо бритоголовых молодчиков с оружием в руках и направились к дому. Я замерла.
— Вадюха, мочи всех без разбора, — донесся до меня прокуренный голос. — И проверь, чтобы никого не осталось в живых. Если я не ошибаюсь, тут все семеро. Вся кировская бригада приехала поохотиться. Нужно проверить, может, они с собой баб привезли.
— Они на охоту всегда без баб ездят. У них такие правила. Баб они в сауну возят, а на охоту только мужским коллективом.
Я собралась было закричать «караул!», но Макс закрыл мне рот ладонью и оттащил от окна.
— Давай быстрее! Что ж ты какая бестолковая! Нитками шевели. Сейчас и нас прикончат.
Через мгновение мы очутились под кроватью и плотно прижались друг к другу. Задев сломанную ногу, я едва не взвыла от дикой боли, но уже в который раз меня уберег прозорливый Макс, Я лежала ни жива ни мертва и прислушивалась к каждому звуку. Послышался топот, а потом началась стрельба. От автоматных очередей закладывало уши. Кто-то толкнул нашу дверь ногой, и она с грохотом распахнулась. Мне показалось, что это конец. Что больше ничего не будет, что люди, ворвавшиеся в дом, найдут нас и не пожалеют. Мы оказались в ненужном месте в ненужный момент.
— Вадюха, тут никого нет.
— А какого хрена кровати расстелены?
— Все равно тут никого нет. Может, они здесь раньше валялись, а затем разбежались. Они тут пили. Вон водочка стоит.
— Тогда давайте, пацаны, по рюмочке бахнем. За упокой души.
— Со святыми упокой! — хором проговорили остальные.
— Вот и правильно. Бутылочку уговорили. Пить тут больше некому и не с кем.
Я отчетливо слушала удары своего сердца и панически боялась, что эти удары слышу не только я, но и те, кто находится в комнате. А еще я ощущала горячее дыхание Макса, чувствовала его губы и представляла, какие у него сейчас глаза.
Наверное, они были страшно обеспокоенные и глубоко несчастные. Слишком много испытаний выпало на нашу долю. Слишком… Больше, чем может вынести человек.
— Ну чо, мужики, дело сделано. Хорошие были пацаны, но жадные. А на том свете деньги на хрен не нужны. Деньгами при жизни делиться нужно, а они не делились. Вы все пробили, в доме точно никого нет?
— Нет. Мы их пасли еще с того момента, когда они сюда ехали. Их было ровно семеро на трех машинах.
— Надо бы на всякий случай у машин колеса проколоть.
— Зачем? Тут ни единой души нет живой.
— Для собственного спокойствия.
— Ну, если есть такая необходимость, проколем.
— Необходимость всегда есть.
— Мужики, а может, дом обольем бензином и подожжем? — послышался другой полупьяный голос. — Дом деревянный, сгорит за считанные минуты, как свечка. Вот это будет точно для собственного успокоения. Пусть подумают, что после ночной пьянки один из них уснул с сигаретой во рту.
— Нет, этого мы делать не будем. Фишка именно в том, чтобы всех семерых нашли расстрелянными. Надо, чтобы другие, прежде чем деньги курковать, подумали, что за это могут приговорить. Чтобы неповадно было.
— Это ты верно говоришь. Подстроить пожар слишком обыденно. Спектакль с убийствами поинтереснее.
Как только бритоголовые молодчики ушли, я убрала ладонь Макса от рта и прошептала:
— Я чуть было не задохнулась.
— Не выдумывай. Я боялся, что ты закричишь.
— Я соображаю, когда можно кричать, а когда нет.
— Иногда ты вообще ничего не соображаешь.
Я понимала, что сейчас лучше не спорить и промолчать.
А дальше случилось то, к чему мы совершенно не были готовы. Я почувствовала запах гари и посмотрела на Макса.
— Что это?
— Дым…
— Я понимаю, а откуда он взялся?
— Если не ошибаюсь, дом все же подожгли…
— Как это? Но ведь они говорили, что картинка с пожаром слишком обыденна! Что спектакль с семью убийствами намного интереснее…
— Значит, они передумали…
— Как это передумали? Разве такие здоровые мужики могут что-либо передумать за несколько секунд?! Это же несерьезно!
— Серьезнее не бывает.
Я почувствовала, что у меня начали слезиться глаза, я закашлялась. Макс вытолкнул меня из-под кровати и подбежал к окну. Я лежала на полу, закрывая лицо руками.
— Нам нужно на воздух, — жалобно застонала я.
— Продержись еще минутку.
— Какую, к черту, минутку?!
— Они сейчас уедут. Уже подошли к машине.
Я села и, не отрывая рук от лица, замотала головой.
— Пока они будут собираться, мы сгорим заживо. У нас нет выхода. Нужно бежать отсюда к чертовой матери.
— Нас сразу прикончат. Анечка, милая, ну потерпи еще капельку. Я, конечно, понимаю, что нет разницы, какую именно выбрать смерть — сгореть заживо или быть расстрелянными, но, по-моему, лучше всего остаться живыми. Они сейчас отъедут.
Раздался треск. Пламя ворвалось в нашу комнату.
— Анька, они отъехали! — закричал Макс и бросился ко мне.
— Уже поздно…
Я с трудом выговаривала слова, потому что в горле страшно першило. Головокружение и неимоверная слабость заставили меня вспомнить о том состоянии между жизнью и смертью, в котором я находилась совсем недавно. Макс поднял меня и хотел было подтолкнуть к выходу, но чудовищное пламя преградило нам дорогу.
— Макс, мы горим! — закричала я, сбивая с себя пламя.
Подбежав к горящей раме, Макс с грохотом выбил ее, схватил меня и вытолкнул наружу. Я упала на сломанную ногу и заорала так, что сорвала голос. Ругаясь от боли отборным матом, я откатилась подальше от дома.
— Больно! Господи, как больно!
Увидев рядом с собой Макса, сдирающего с себя горящую простыню, я потеряла сознание…
