ГЛАВА 22

Меня разбудил будильник. Я с трудом открыла глаза и обнаружила, что мужа рядом нет. Встав с кровати, я сунула ноги в пушистые тапочки и направилась в кухню. Юрец сидел на подоконнике и разговаривал по телефону. Я бросилась к нему и оттащила его от подоконника. Меня трясло.

— Что это на тебя накатило? — недоуменно спросил Юрец и швырнул телефонную трубку на стол.

— Никогда не сиди на подоконнике! Слышишь, никогда!!! — прокричала я что было сил.

— Да что творится в конце концов?!

— Вадим тоже сидел на подоконнике в тот момент, когда в него выстрелили… Он тоже курил…

— Да что ты меня с Вадимом сравниваешь?! У него свои дела, у меня свои.

— У Вадима вообще никаких дел не было. Он был не при делах. Понимаешь, не при делах! А у тебя дела есть, и это значит, что тебе опасность угрожает в два раза больше. Я не могу тебя потерять. Не могу!!!

— Да почему ты решила, что должна меня потерять?

— Не знаю. Просто я очень тебя прошу никогда не сидеть на подоконнике.

— Ну если ты так настаиваешь, не буду.

Юрец сел за стол и спросил уже менее раздраженно:

— А на каком этаже живет Вадим?

— На пятом.

— Значит, стрелял снайпер. Профессионал, понимаешь?

Я недоуменно посмотрела на Вадима.

— Что ты так на меня смотришь? Не веришь?

— Я тебе всегда верю. Как я могу тебе не верить. Профессионал просто так не стреляет. Ты же прекрасно это знаешь. Ты хочешь сказать, что убийство Вадима заказали?

— Я знал, что ты умная девочка. Именно это я и хотел сказать.

— Господи, но ведь это бред!

— Бред не бред, но так оно и есть.

— Но ведь для того, чтобы заказать человека, нужно заплатить! Кто за него будет платить?! Кто?! Кому он на хрен нужен?! У него нет ни положения, ни денег! У него вообще ничего нет. Он Милке даже сапог приличных купить не мог, а ты говоришь, что его заказали. Люди с большими деньгами и авторитетом всю жизнь живут и на фиг никому не нужны.

— Зря ты так думаешь. Большие деньги создают большие проблемы.

— Но Вадим-то кому нужен?!

— Если его заказали, значит, кому-то нужен. — Серьезный тон мужа привел меня в полнейшее замешательство.

— Выходит, киллер оказался хреновый. Он ведь его только ранил.

— Видимо, что-то не получилось. Мало ли что могло быть. Если он стрелял из подъезда соседнего дома, ему мог кто-нибудь помешать, спугнуть, в конце концов.

— И все же я никогда не слышала, чтобы от рук профессионального киллера чуть было не погиб простой смертный. Обычно это финансовые воротилы, политики, крупные фигуры криминального мира.

— А может, нанятый киллер был не таким большим профессионалом. В наше время киллером может стать любой.

— Сейчас такая собачья жизнь, что люди просто перестают бояться убивать.

— Это понятно. Не понятно другое — кому мог понадобиться Вадим?

— Я уже тебе сказал и не люблю повторяться. Кстати, а ты уверена, что его любовница умерла?

От этого вопроса на моем лбу выступил холодный пот.

— Уверена.

— Никогда не будь уверена в смерти человека, пока не увидишь труп.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Быть может, она жива…

— Как это? Милка говорит, что от такой дозы не выживают. Даже если она осталась жива, она должна лежать в больнице. А если бы она очутилась в больнице, Милку уже давно забрали бы менты.

— А откуда твоя предприимчивая подруга знает, что те капсулы, которые она купила у бабки, настоящие? Может, от этих капсул, кроме поноса, ничего быть не может!

— Тогда куда Ольга подевалась?

— Вот это уж я не знаю.

У меня кружилась голова, подташнивало — вчерашние волнения не прошли бесследно. Я набрала номер Ольги. Как и в прошлый раз, на том конце провода сняли трубку незамедлительно. Наверно, пожилая женщина так и не решилась отойти от телефона в ожидании долгожданного звонка. К моему удивлению, я услышала молодой голос. Немного замешкавшись, я запинаясь спросила:

— А Ольгу можно к телефону?

— Я вас слушаю.

От волнения я чуть не потеряла сознание.

— Наверно, вы меня неправильно поняли. Я бы хотела услышать Ольгу.

— А кто ее спрашивает?

— Это из института.

— Я вас внимательно слушаю.

— Вы хотите сказать, что вы и есть Ольга?

— Да, а что тут странного? Вы так со мной разговариваете, словно я должна была умереть.

Я чувствовала, что еще немного и телефонная трубка просто выпадет из моих рук.

— Девушка, ну говорите. Говорите. Я должна появиться в институте?

— Да. У вас скоро защита. Меня попросили передать, чтобы вы заехали в деканат, — произнесла я почти безжизненным голосом.

— Спасибо. Я заеду.

Сделав последнее усилие, я глубоко вздохнула и спросила почти шепотом:

— Оля, простите, а где вы были сегодня ночью?

— Сегодня ночью? А вам какая разница? Моя учеба никогда не имела отношения к моей личной жизни.

Девушка бросила трубку.

— Юрка, она жива, — беспомощно пробормотала я и села прямо на пол.

— Я так и думал, — спокойно произнес супруг и принялся варить кофе.

— Но почему? Ведь все равно она должна быть в больнице с сильнейшим отравлением, а у нее такой живой голос.

— Ты сожалеешь о том, что она осталась жива?

— Господи, да что такое ты говоришь! Я с тобой делюсь, понимаешь, размышляю вслух.

— Понимаю.

— Я теперь за Милку спокойна. Никто ее за решетку не спрячет. Все обошлось.

— Я же говорил, что эти капсулы липовые. Эта бабка торговала каким-то дерьмом за нормальные деньги. Я думаю, что у этой Ольги кроме расстройства желудка ничего не было.

Юрьевич помог мне подняться и напоил меня ароматным и душистым кофе. Затем сделал пару звонков и, уходя, чмокнул меня в щеку.

— Смотри мне, без глупостей! — сказал он. — Не заставляй меня брать в руки ремень.

— А ты можешь взять ремень? — опешила я.

— Не только могу, но и сделаю это в ближайшее время.

Отойдя к стене, я посмотрела на мужа и растерянно поправила упавшую прядь волос.

— Юр, ты это вправду говоришь?

— Что именно?

— Ну, что будешь меня бить?

Юрец громко рассмеялся и крепко обнял меня.

— Дурочка ты. Шуток совсем не понимаешь. Я просто не знаю, что мне сделать, чтобы тебя уберечь от разных неприятностей. Будь осторожна, не балуй. В случае чего, сразу звони.

У двери он остановился и посмотрел на меня влюбленным взглядом.

— И вообще… Я сейчас немного разгребу дела и рванем в Египет .

— Давай, — обрадовалась я. — А куда именно?

— В Шарм-эль-Шейх. Как тебе мое предложение?

— Замечательно!

Я нежно поцеловала его и закрыла за ним дверь. Предстоящее путешествие подняло мне настроение. Я любила Египет. Еще когда училась в школе, мечтала знать о Египте все и когда кто-нибудь из взрослых спрашивал меня о том, кем я буду, когда вырасту, я с гордостью говорила, что стану египтологом. Жизнь сложилась так, что египтологом я не стала, но до сих пор во сне я брожу у пирамид, дотрагиваюсь до величественных египетских скульптур, пытаюсь понять таинственные надписи. Мечтательно улыбнувшись, я подошла к телефону и позвонила Милке.

— Привет, соня-засоня. Ты там живая?

— Лучше бы я умерла, — голос подруги был ужасно печальным и говорил о том, что у нее совсем скверное настроение.

— Сейчас самое время жить и радоваться летнему солнышку! — восторженно заявила я.

— А ты что такая радостная? Прямо звенишь и светишься вся.

— Откуда ты знаешь, свечусь я или не свечусь . У тебя что, глаз — рентген?

— Я тебя очень хорошо чувствую.

— Я радуюсь тому, что скоро со своим любимым Юрцом еду в Египет. Пара недель неразлучно с любимым мужчиной!

— Скатертью дорожка. А я даже не знаю, что мне делать. То ли к мужу в больницу собираться, то ли сухарики сушить и к тюрьме готовиться. Мне даже сегодня ночью изолятор приснился. Будто сижу я на нарах в ожидании суда и жду, когда меня отправят по этапу.

— И все-то ты знаешь. Где ты таких слов набралась?

— Каких?

— Этап, изолятор, нары…

— Грамотная. Телевизор смотрю. Так вот. Я тебе свой сон не дорассказала. Сижу я на своей шконке и смотрю на окружающих меня зэчек. Все в зэковской робе такой однообразной, что волком выть хочется. Но знаешь, лица у всех этих баб совсем не такие озлобленные и спившиеся, как в фильмах показывают. Даже в таких скотских условиях на их лицах улыбки. Если на них со стороны посмотреть, то можно подумать, что они здесь случайно оказались. Я даже во сне подумала, почему это у них такие не зоновские лица. Наверно, потому, что человек не может вечно страдать. Он страдает день, два, неделю, месяц, а затем просто устает и привыкает к тем условиям, в которых оказался. Я даже себя увидела, как бы со стороны. — Голос Милки задрожал, и я почувствовала, что она готова разреветься в любой момент.

— Мил, подожди, — перебила ее я. — ты не знаешь самого главного.

Подруга меня не услышала. Она по-прежнему слышала только себя, фантазировала и верила в собственные фантазии.

— Вот сижу я в тюремной робе, вяжу салфетки, пытаясь украсить свой уголок. Вспоминаю неверного мужа, убитую любовницу и тяжело вздыхаю. Я фотографии мужа даже над своей кроватью повесила. На тумбочке иконка стоит. А потом вдруг понимаю, что мне помогает выжить только любовь. Только любовь, понимаешь, и ничто другое. Я ведь до сих пор люблю Вадима. Ночью я закрываю глаза, верчусь на железной кровати и вспоминаю Вадима. Я готова простить ему все на свете, терпеть постоянное безденежье и радоваться тому, что он рядом. Ведь если так, по сути, разобраться, не все крутые мужики сразу стали крутыми. По жизни любому мужчине отпущен лимит невезучести. Я ведь терпела с ним все лишения, отказывала себе во всем, только бы его накормить чем-нибудь вкусненьким. И что я получила взамен? Ничего. Правда один раз я встала перед серьезным выбором. Невезенье Вадима стало просто хроническим, он к нему приспособился, привык. Я долго и упорно думала, что же мне с этим делать. Смириться и жить, экономя на молоке, или взбунтоваться и найти того, для кого деньги не проблема? Я выбрала первое и просчиталась. Вадим не оценил моей преданности и завел связь на стороне. Я жестоко поплатилась за свою любовь и скоро буду наказана. Знаешь, я постоянно прислушиваюсь к шагам на лестнице, жду, что позвонят в дверь и попросят меня вместе с вещами на выход. Я стала бояться телефонных звонков, любого шороха за дверью. Не представляю, как буду слушать приговор. «…Взять в зале суда под стражу… Столько-то лет лишения свободы…» Мне кажется, я не выдержу, я просто сойду с ума, я сломаюсь.

Когда Мила наконец замолчала, я облегченно вздохнула в надежде, что смогу быть услышанной.

— Ну и любишь ты фантазировать! Прямо хлебом тебя не корми, дай что-нибудь придумать.

— Я не фантазирую. Я говорю то, что есть, и то, что будет.

— Ольга жива.

— Что?!

— У тебя со слухом плохо?

— У меня со слухом хорошо, это у тебя с головой плохо. Ты про кого говоришь, про любовницу моего мужа?

— Конечно, а про кого же еще! Ольга жива. Я с ней недавно по телефону разговаривала.

— Она в больнице? В тяжелом состоянии? Она собирается писать на меня заявление?

— Бог мой! Она дома в прекрасном настроении, а это значит, что ты можешь ничего не бояться. Все обошлось.

— Она что, бессмертная? Я громко рассмеялась.

— Милка, у тебя крыша поехала. Те капсулы, что ты купила у бабки, липовые.

— Как это?

— Так это. Бабка тебя надула. Скорее всего подсунула тебе какие-нибудь капсулы от поноса и все.

— Э, нет. Бабка не могла надуть.

— Почему ты так уверена?

— Потому что я ей хорошие деньги заплатила. Они, знаешь, какие дорогие. Я могла себе зимние сапоги купить.

— Так вот, лучше бы ты себе зимние сапоги купила. Высокая цена — не показатель хорошего качества. Можешь теперь жить спокойно и ни о чем не думать.

— Я сегодня эту бабку поймаю и голову ей отверчу. Сука старая.

— За что?

— За то, что она трудящихся дурит.

— Ты ей должна не голову откручивать, а букет цветов подарить. Она тебя от тюрьмы спасла.

— Ой, я теперь уж и не знаю, что лучше, — всхлипнула Милка. — Ведь эта тварь опять с моим мужем встречаться будет…

— Это уже полбеды. Главное, спать ты будешь не на нарах, а дома, в своей кровати.

— И все равно, подруга, если она под моего мужа ляжет, я не знаю, что с ней сделаю.

— Милка, хватит! Сейчас я за тобой заезжаю, и мы едем проведать Вадима. Непонятно, кто же в него стрелял?

— Может, эта идиотка, которую я заставила на унитазе сидеть? — усмехнулась Мила.

— Нет. Исключено. Это заказное убийство. Понимаешь, Вадима заказали.

— Ну вот любовница его и заказала.

— Нет. Если бы она кого и заказала, то тебя.

— Меня-то почему?

— Ты же ей мешаешь, а не Вадим. У Вадима свои дела были. Кому-то он очень сильно дорогу перешел.

— Не знаю, какие там у него дела были, но мы себе даже бутылку приличного вина не могли позволить, — грустно сказала Милка и повесила трубку.