ГЛАВА 21
Не обращая внимания на недовольство подруги, я почти волоком и потащила ее к машине. Пьяная Милка несколько раз падала, при этом возмущенно размахивала руками.
— Это что же за жизнь такая собачья пошла?! И откуда только такие бабы берутся?! Видят, что мужик женат, что у него семья, но все же норовят его в койку затащить! Проститутки, одним словом. Это же как себя надо не уважать, чтобы собирать объедки с чужого стола?! Я бы таких баб не только травила, но и отстреливала… Это же как воровство. За это статью давать надо. Статью за вторжение в чужую частную жизнь… Ведь можно же свободного мужика найти, не всех же еще разобрали…
Доставив подругу домой, я помогла ей раздеться и уложила в постель.
— Уже поздно, а Вадима нет, — сказала я.
— Он всегда приходит ночью, — пробормотала Мила.
— Ты закрывай глаза, постарайся уснуть. И помни обо всем, о чем мы с тобой говорили.
— Как я могу уснуть в таком состоянии?
— После водки ты должна спать без задних ног.
— Голова кружится, — Милка тихо застонала.
— Оно и понятно — столько выпить!
Вскоре послышалось мирное посапывание. Заботливо укрыв подругу одеялом, я немного постояла и направилась к выходу. В это время в квартиру вошел Вадим. Наигранно улыбнувшись, я постаралась унять дрожь в коленях и сделала приветливое выражение лица.
— Привет. А я уже уходить собралась, — начала было я, но сразу замолчала.
Вадим был ужасно расстроенным и даже не пытался этого скрыть.
— У тебя что-то случилось?
— Да так, небольшие неприятности.
— Ты уверен, что небольшие?
— Думаю, что да.
— На тебе лица нет. Такой бледный…
— На работе проблемы. А где моя жена?
— Спит.
— Как это спит?
— Она немного выпила. Я привезла ее домой и уложила спать.
— А ты почему трезвая?
— Потому что я за рулем.
Вадим усмехнулся, прошел на кухню и сел.
— Ты хочешь сказать, что моя жена стала пить в гордом одиночестве?
— Она не стала пить. Она просто выпила. Можно подумать, ты никогда не выпивал.
— Один — нет.
Я посмотрела на часы и развела руками.
— Ладно, мне пора ехать. Не буди ее. Пусть хорошенько выспится.
Вадим закурил, подошел к окну и присел на подоконник.
— Милка наверно тебе жаловалась на меня? — неожиданно спросил он.
— А почему она должна на тебя жаловаться?
— Ну вы же лучшие подруги. У вас есть какие-то тайны.
— Мы своих мужей никогда не обсуждаем. — Вадим усмехнулся и затянулся глубокой затяжкой.
— Так уж и не обсуждаете! Я просто уверен, что вы мне все косточки перемыли.
Я почувствовала, как меня охватывает сумасшедший гнев, готовый вот-вот вырваться наружу. Мне было жалко пьяную Милку, которая пошла на преступление от собственной беспомощности и жуткого отчаяния, жалко ее соперницу, которая, возможно, поплатилась жизнью. И все это из-за мужчины, который играл судьбами двух близких женщин. Метнув в сторону Милкиного супруга злой взгляд, я раздраженно проговорила:
— Ходят слухи, что тебя семейная жизнь не устраивает. Гулять-то ведь тоже умеючи надо. А не можешь — не берись.
— Я так и знал, что Милка что-то напела. Не зря она сегодня так нажралась.
— Нажралась потому, что ты ее до этого довел. Ты хоть видел, как другие мужики гуляют?! Тихо, мирно. Для семьи совсем незаметно. А ты что творишь?! Ты посмотри, до чего ты жену-то довел!
Вадим ударил кулаком о стену и с отчаянием произнес:
— Ты меня жить не учи! Мне самому хреново. Я знаю, что виноват перед Милкой. Влюбился я, понимаешь, влюбился…
— Как влюбился, так и разлюбишься. Когда-то ты Милку любил и, если я не ошибаюсь, очень сильно.
— А я разве сказал, что теперь ее не люблю? Просто сейчас я люблю ее как друга, но не как женщину. Это совсем другое, понимаешь?
— Не понимаю. Ты забыл, что твоя жена в первую очередь женщина и относиться к ней надо подобающим образом!
Вадим встал и нервно заходил по кухне.
— Вика, я же тебе сказал, что мне сейчас тоже нелегко. Я, может, больше Милки мучаюсь. Она напилась да спать завалилась, вот и все ее мучения. А у меня теперь целую ночь голова кругом идти будет.
— А с чего это у тебя голова будет кругом идти? — насторожилась я. — С любовницей сегодня встретиться не получилось? Наверно, именно поэтому ты сегодня так рано домой пришел.
Вадим снова присел на подоконник и бессильно опустил руки. Было видно, что он очень страдает. В этой игре, где были трое, страдали все. Страдал неверный муж, страдала измученная ревностью жена, страдала уставшая от бесперспективности отношений любовница.
Губы Вадима заметно дрожали. Вадим не был подлецом. Он вместе с Милкой создавал иллюзию примерной пары, на которую многие смотрели с нескрываемой завистью. Теперь это была своеобразная игра в счастливый брак, где одна исполняла роль жены, а другой мужа. Они старались изо всех сил, насколько это было возможно. В последнее время Вадим как мог баловал Милку, покупал ей кассеты с новыми фильмами, водил в кафе, но всегда, даже когда они занимались любовью, Милка чувствовала, что они не одни, что в его душе, в его мыслях и в его сердце — та, другая. Она устала от ощущения, что каждую минуту кто-то дышит ей в спину. Вадим тоже был измучен двойственностью положения. Он не мог решиться оставить жену и не мог отказаться от праздника необузданных страстей, который ждал его у любовницы. Все зашло в беспросветный тупик.
Неожиданно раздался глухой щелчок, и тело Вадима стало медленно оседать на пол. Коснувшись головой батареи, он посмотрел на меня ничего непонимающими глазами.
— Вика, что это? — прошептал он чужим глухим голосом.
Я бросилась к нему и увидела, что из его открытого рта шли пенистые пузыри.
— Вадим, что с тобой?! Тебе плохо?
— Мне больно. Такая острая боль по всему телу. Ты даже не представляешь, как мне больно…
— Это что, сердце? Плохо с сердцем?!
— Не знаю…
Он склонился вперед, и я увидела, что вся его спина залита кровью. Я перевела взгляд на окно, в нем виднелась небольшая дырочка.
— Бог мой, Вадим, в тебя стреляли! — проговорила я, словно в бреду.
— Кто? — еле слышно спросил он.
— Не знаю. Обычно стреляет кто-то из врагов.
— У меня никогда не было врагов. Никогда. Опомнившись, я бросилась к телефону, чтобы вызвать «скорую помощь». Затем помогла Вадиму лечь на пол, подложила под голову подушку.
— Держись, скоро должны приехать. Только не раскисай. Я сказала, что огнестрельное ранение… Ты, главное, держись. Учись у своей жены. Она у тебя столько всего вынесла… Чудом жива осталась… У нее огромная сила воли и вера — она верила в настоящую любовь, знала, что обязательно встретит такого мужчину, как ты. Не раскисай. Не имеешь права. У тебя жена красавица. Она без тебя и дня не проживет. Ты ведь даже не представляешь, как сильно она тебя любит…
Вадим открыл глаза, в которых стояли слезы. Он тяжело дышал.
— Вика, если со мной что-нибудь случится, ты ей обязательно позвони. Пусть она ко мне в больницу придет… А если я до больницы не дотяну, пусть придет на могилу…
— Кому?..
— У меня в кармане записная книжка. Возьми ее себе. Ее зовут Олей. Оленька… Я хотел ее сегодня увидеть. Она обычно на реке загорает. Приехал, а ее нет. Ни дома, ни на пляже. Домашний и сотовый молчат. Мне так хотелось ее увидеть… Ты ей скажи, что я ее очень люблю… Если я умру, у меня только одно желание — вернуться на эту землю в виде какого-нибудь облака, полюбоваться ею со стороны. Она бы подняла голову, улыбнулась и поняла, что это я.
— Хорошо. Я все сделаю, — прошептала я, пряча слезы, и достала из его кармана записную книжку.
— Знаешь, она очень красивая, — говорил Вадим, задыхаясь. — Она странная, понимаешь, странная. Ее никто не понимает, а я люблю все ее странности. Я даже сейчас ощущаю ее запах. Он постоянно в моей памяти. Такой теплый, такой терпкий. Знаешь, быть с нею — это все равно, что купаться в озере наслаждения. Она смогла разжечь огонь, который способно потушить только ее тело. У нее просто магические пальцы… У нее чувственные губы и печальные зеленые глаза… Я не мог бросить Милу и пытался избавиться от этого наваждения. Я всегда помнил, что не свободен и несу ответственность за свою семью. Знал, что нужно заканчивать резко, не медля, потому что лучше умереть сразу, чем истекать кровью от тысячи мелких порезов… Я мог заниматься любовью с Ольгой часами напролет. Это была такая дикая страсть, после которой в голове не оставалось ни одной мысли. Даже когда я совсем слабел, она была ненасытна. Это было безмерно счастливое время. Ольга воплощала в себе то, что хотелось видеть в женщине. Я и не думал, что когда-нибудь смогу такую встретить. Ее любовь была смелой и бесшабашной, она чувственна и необычайно эротична. Чем больше я ее видел, тем еще больше хотел видеть… До Милы у меня было много женщин, но мне никогда не приходилось встречать женщину, которая бы так умело занималась любовью. Она всегда отдавалась полностью, страстно. Ее считали странной. Даже очень странной. Ты даже не представляешь, как сильно я любил ее странности…
Я слушала Вадима и тихонько всхлипывала. Мои слезы капали на его рубашку, перемешиваясь с выступившими капельками крови. Я вновь подумала о Милке. Она была умной и вполне понимала опасность. У нее были все основания для ревности. Она поняла, что Вадим любит другую женщину. С женой его связывали воспоминания и устоявшиеся привычки. Он ощущал перед ней свою вину и страдал от того, что страдает она. Он был необычайно ласков и нежен, как будто собирался загладить свою вину и вознаградить жену за то, что лишил ее своей любви. В этой ситуации нет виноватых, а быть может, в ней виноваты все.
«Скорая» увезла Вадима в реанимацию. Сказали, что он потерял очень много крови, а пуля застряла в легком. Нужна срочная операция, но он должен остаться жить. Должен… Нужно надеяться на лучшее, хотя и не все медицинские прогнозы сбываются. После того как уехала «скорая», мне пришлось общаться с милицией и убеждать ее в том, что ко всему произошедшему я не имею ни малейшего отношения. Я и в самом деле не знаю, кому Вадим перешел дорогу.
Милку разбудить не удалось. Она металась и стонала во сне. Какое-то время посидев около нее, я поехала домой. У подъезда я встретилась с Юрьевичем, который припарковал свой джип и вышел из машины с красивым букетом белых роз. Я чмокнула его в щеку и взяла букет.
— Привет. Надеюсь, что это мне.
— Понятное дело, что тебе. Как будто у меня еще кто-то есть!
— Мало ли…
Юрец обнял меня за плечи и посмотрел на часы.
— А ты где допоздна была?
— У Милки. И еще я в магазин ездила— Возьми из машины продукты.
Я приготовила ужин. Юрка открыл бутылочку моего любимого красного вина. Я, как могла, держалась, пока мы не легли в постель. Положив голову на плечо любимого Юрьевича, я почувствовала, как из моих глаз покатились слезы.
— Викуля, ты что, плачешь? — Юрец поднялся и заглянул мне в лицо.
— Юр, скажи, а почему уходит любовь? — жалобно спросила я.
— Куда? — не понял Юрьевич.
— Ну, не уходит, а умирает.
— Ты что, меня разлюбила, что ли?
— Тебя — нет.
— Странная ты сегодня какая-то…
Юрец подмял меня под себя и жадно поцеловал в губы. Меня охватило огромное волнение, которое я ощутила с такой силой, с которой тело моего супруга вжималось в мою плоть. Наверно, это и есть любовь. Господи, как страшно ее потерять, ведь это и есть самое незабываемое чувство на свете. Юрец поцеловал мои заплаканные глаза. Я ощущала его родные, страстные объятия с таким жаром, которого никогда не ощущала в себе раньше. Если мой Юрьевич сейчас рядом со мной, если он любит и хочет меня, то это значит, что он только мой и я очень ему нужна. Мне хотелось принадлежать моему любимому мужчине и это было самым величайшим счастьем. Я твердо знала, что самое высшее удовлетворение — доставить наслаждение человеку, которого любишь. От осознания того, что рядом со мной лежит такой мужчина, как Юрий Юрьевич, я чувствовала себя значительной и самой счастливой женщиной на свете. Юрьевич дал мне возможность познать чувство любви и ради этого стоит жить.
Юрьевич уснул, а у меня бессонница. Я направилась в ванную, меня слегка пошатывало. Наверное, нервы. Голова шла кругом, но спать совсем не хотелось. Зазвонил телефон, и я поспешила снять трубку.
— Викуля, привет. Я тебя разбудила? Я проснулась и не нахожу себе места. Да и Вадима дома нет. На кухне какая-то кровь и осколки. Ты не знаешь, что здесь произошло?
— В твоего мужа стреляли. — Что?!
— Твоего мужа хотели убить.
— Кто?!
— Тебе виднее. Он же твой муж, а не мой.
В трубке воцарилась тишина. Я ни на шутку перепугалась за состояние подруги и защебетала, как воробей:
— Послушай, он жив, ему просто прострелили легкое, он сейчас в больнице, завтра ты обязательно его навестишь.
— Давай выпьем, и ты мне все расскажешь подробно, — донеслось мне в ответ.
— Ну хорошо, давай выпьем.
— Я уже налила остатки водки.
— А я уже иду к бару и достаю из него бутылку шотландского виски.
Налив рюмку виски, я чокнулась ею о трубку и рассказала Миле о том, что произошло в этот злосчастный вечер.
— Может, в него эта шлюха выстрелила? — высказала Мила свою гипотезу.
— Ты точно еще не протрезвела. Как же она могла выстрелить, если ты ее отравила? Вадим звонил ей домой и на сотовый. Все телефоны молчат. На реке никого не было.
— Ах, так. Значит, он ее обыскался. Перепугался бедненький, что его давалка пропала.
— Немедленно прекрати! — громко прикрикнула я и налила себе вторую рюмку виски.
— Я знаю, отчего это произошло, — Милка тихонько всхлипнула и чокнулась о трубку своей рюмкой водки. — Господи, и почему я не выпила эту колу сама?! Вадим нашел другую потому, что я не могу иметь детей.
— Что?!
— Что слышала. Я никогда не смогу забеременеть и родить ребенка.
— Твое бывшее заболевание не имеет никакого отношения к рождению ребенка.
— Когда я была больна, мне удалили матку.
— Как? Ты никогда не говорила мне об этом …
— А что, по-твоему, я должна была об этом кричать направо и налево?! Беременность могла спровоцировать развитие злокачественной опухоли в яичниках. Разве ты не знала, что существует какая-то связь между молочной железой и яичниками? Меня стерилизовали.
— Даже если и так, это ерунда. Вы с Вадимом можете кого-нибудь усыновить. В тысячах семей живут приемные дети. Родители их любят и просто прекрасно с ними ладят.
— Знаешь, мы с тобой бывшие раковые больные и на нас всегда будет стоять это клеймо.
— Неправда. Моему Юрьевичу глубоко наплевать на то, что было со мной раньше. И я уверена, что если бы со мной случилось еще одно несчастье, он бы всегда был рядом и помог бы мне справиться с любыми трудностями.
Я не сомневалась в том, что Мила не обратила внимание на мои слова. Она пила водку, как воду, и слушала только себя.
— Всю мою жизнь слово «рак» означало смерть. Я всегда боялась этого слова, а когда им болел кто-то из моих знакомых, просто сжималась от страха. А потом заболела я и тогда перестала относиться к этому как раньше. Я не испугалась. Я просто хотела жить. Любой ценой, чего бы мне это ни стоило. Я излечилась и научилась не вспоминать про эту болезнь, но я никогда не думала, что именно она станет причиной разлада моей личной жизни.
— Не говори глупостей. Твоя бывшая болезнь тут совершенно ни при чем. — Я почувствовала, как к моему горлу подступили слезы отчаяния.
— Тогда почему он с ней связался?
— Не знаю.
— Но кто-то же должен за все это ответить!
— Мне кажется, что ответили уже многие. Любовница твоего мужа отравлена. В твоего мужа стреляли. Кто бы это мог быть?
— Ума не приложу, — Мила задумалась. — Он был отродясь никому не нужен. У него и дел особых никогда не было. Большие деньги не водились. Если в человека стреляют, то из-за денег, а у нас их не было.
— В человека стреляют не обязательно из-за денег.
— Ты хочешь сказать, что могут быть еще какие-либо причины?
— Масса причин. Любовь, ревность, предательство.
— Если так, то, значит, в него его шлюха стреляла.
— Да как же она могла в него стрелять, если ты ее отравила?!
Милкины рассуждения начинали меня раздражать.
— Получается, что я ее не дотравила, и она осталась жива.
— Если бы она осталась жива, ты бы уже давно сидела за решеткой.
— Тогда куда она подевалась? Трупа же на реке мы не видели!
— Не знаю.
— Прямо чертовщина какая-то или фильм ужасов.
Поняв, что я устала разговаривать с Милой, я пожелала ей спокойной ночи и пообещала заехать утром, чтобы отвезти в больницу к Вадиму. Поставив бутылку в бар, я достала записную книжку Вадима и нашла телефон Ольги. Последние слова подруги прочно запали мне в душу и не давали успокоиться. Не дотравила…Не дотравила… Где же Ольга? В морге, в больнице, дома??? Да и связано ли покушение на Вадима с отравлением Ольги? Вроде бы тут не может быть никакой связи. Никакой.
Три часа ночи. Для телефонных звонков поздновато. Но это не тот случай, когда нужно соблюдать правила приличия. Набрав телефонный номер, я напряглась, словно струна, и принялась терпеливо ждать. Ждать пришлось недолго, словно на том конце провода сидели у телефона, позабыв про ночной отдых и сон.
— Простите за столь поздний звонок, я могу поговорить с Ольгой?
— А Оленьки еще нет. — Вне всякого сомнения, голос принадлежал пожилой женщине. Она была очень взволнована, слышались даже немного плаксивые, истеричные нотки.
— А вы не подскажете, где она? Она мне очень нужна.
— Не знаю. Я сижу у окна и высматриваю любую редкую тень, которая приближается к нашему подъезду. Она до сих пор не вернулась. Ее мобильный отключен. Обычно она меня предупреждает, что где-то задерживается, а в этот раз даже не позвонила…
— Вы ее мама? — Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы.
— Я ее бабушка. У Оленьки нет родителей. Они погибли в жуткой аварии, когда она была еще совсем маленькой. Я вырастила ее сама без посторонней помощи. Нам с Оленькой было очень тяжело, ведь я почти слепая. С каждым годом зрение садится все больше и больше…
От безысходности и томительного ожидания пожилая женщина хотела поговорить, поделиться своей тревогой.
— Я думаю, она где-то задержалась. Правда, она очень обязательная, никогда не заставляла меня страдать. Она очень чуткая и очень ранимая. Только с виду такая взрослая, а на самом деле сущий ребенок. Прячется за бабушкину спину от всех невзгод, обожает пирожки, которые я стряпаю, боится темноты и уколов. Она бережет меня, никогда не показывает своего плохого настроения. Если ее кто-то обидит, она придет домой, включит музыку, распустит свои длинные волосы и начинает танцевать. Оленька очень красиво танцует. Она, когда совсем маленькой была, в кружок танцев ходила. Все ее грамоты у нас дома развешаны. Я вот только не пойму, почему она так сильно задерживается.
Неожиданно пожилая женщина замолчала и после паузы испуганно спросила:
— Простите, милая девушка, а вы кто?
— Я ее подруга.
— Вы учитесь вместе с Оленькой в институте?
— А Оля учится в институте? — опрометчиво спросила я.
— Она защищается в этом году. На красный диплом идет. Ее все преподаватели хвалят; Очень умная девочка. На бесплатном отделении учится. Сама поступила, без всякого блата. А еще она в торгово-производственной фирме подрабатывает. Получает неплохо, потому что трудится не покладая рук. Ее на работе ценят. Она с прошлой зарплаты мне новое платье купила и босоножки. Очень даже удобные. А вы ее откуда знаете?
— Мы с ней у института познакомились, — соврала я и, не попрощавшись, бросила трубку.
Я опустилась на пол, обхватила колени руками и заревела. Кто-то потряс меня за плечо. Это был Юрий. Он подсел рядом и положил свою голову мне на плечо.
— Вика, что происходит? Почему ты не спишь? Может, ты мне все-таки расскажешь, что произошло?
Я моментально успокоилась и посмотрела на мужа любящим взглядом.
— Юрец, если ты когда-нибудь полюбишь другую женщину, я просто умру.
Юрец покрутил пальцем у виска, раздул ноздри и пробасил:
— Ты что, спятила? Я же тебя так люблю, что свихнуться можно! Вот и сегодня все пацаны в баню поехали, а я домой. Я же знаю, что ты меня ждешь, переживаешь…
Я поцеловала его и смущенно улыбнулась.
— Ты правду говоришь?
— О чем?
— О том, что все в баню поехали, а ты домой?
— А зачем мне врать-то?
— Господи, ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю!!! — радостно закричала я.
— Тише, соседей разбудишь!
— Да и Бог с ними, с соседями. Скажи, а ты правда знаешь, что я тебя жду и переживаю?
— Конечно. — Юрец подозрительно посмотрел на меня и пробурчал себе под нос: — Ты какая-то сегодня странная.
— Какая? А ну-ка повтори еще раз это слово. Какая я?
— Странная.
— Странная! Странная! И ты любишь все мои странности! Получается, что женщину любят за странности…
Я вспомнила слова Вадима об Ольге. Вадим называл ее странной женщиной и говорил, что больше всего на свете любит ее странности.
— Вика, что с тобой происходит? — не мог успокоиться Юрец.
— А с чего ты взял, что со мной что-то происходит?
— С того, что я застаю тебя посреди ночи плачущей, бутылка виски стоит… Ты ничем не хочешь со мной поделиться?
— Хочу.
— Так давай делись.
Юрец взял меня на руки и отнес на кровать. Он бережно накрыл меня одеялом и лег рядом.
— Делись, — повторил Юрец и посмотрел на меня настороженным взглядом.
— Делюсь, — как-то по-пионерски отчеканила я и выложила Юрцу все, что произошло со мной и Милкой, как на духу.
Юрец внимательно меня слушал, ни разу не перебив. Когда я закончила свой рассказ, он посмотрел на меня такими глазами, что у меня по коже побежали мурашки.
— Юр, ты что? Может, тебе водички принести? Он не ответил и по-прежнему смотрел на меня холодным взглядом.
— Ну ты что на меня так смотришь, ей-богу?
Я спрыгнула с кровати, но Юрец схватил меня за руку и вернул на место.
— Ты куда собралась? —За водичкой.
— За какой водичкой?!
— За обыкновенной, питьевой водичкой, — промямлила я. — Ну, что ты, ей-богу?
— И она еще говорит про Бога, — взвыл разъяренный Юрьевич. — Да ты же ведь антихрист! Я тебе сейчас такую водичку покажу, что мало не покажется!
Я посмотрела на него жалобным взглядом и промурлыкала, как ни в чем неповинная домашняя кошечка.
— Юр, ты меня любишь или нет?
— В том-то все и дело, что люблю. Ну почему я полюбил сумасшедшую?!
— Не сумасшедшую, а странную, — аккуратно поправила я мужа.
— Мне кажется, что ты все-таки сумасшедшая. Тебе почему спокойно не живется? Почему ты постоянно попадаешь в какие-нибудь истории?! Почему у всех жены как жены, а у меня невесть что?!
— Я что, плохая жена?!
— Хорошая. — Юрец произнес это с сарказмом и отвернулся.
— Вот поэтому ты меня и полюбил. Потому, что я не такая, как все.
Я немного помолчала и после минутной паузы произнесла:
— Юр, а как ты относишься к тому, что я болела раком?
Юрец вновь покрутил пальцем у виска.
— Точно чокнутая. А это ты зачем приплела?
— Я это просто так спросила, ради страховки.
— Ради какой страховки?
— Некоторые считают это клеймом на всю жизнь.
— А ты плюй на некоторых. Ты мне любая нужна. Пусть хоть у тебя рук и ног не будет.
Я посмотрела на Юрьевича перепуганными глазами и отрицательно замотала головой.
— Э, нет, так не пойдет. Пусть у меня руки и ноги будут на месте.
Юрьевич потянулся к пепельнице, поставил ее на кровать и закурил.
— Знаешь, я думал, что ты у меня одна сумасшедшая, а оказывается, нет. У тебя даже окружение сумасшедшее.
— Ты это про кого?
— Про твоих подруг.
— Про Милку, что ли?
— Про нее самую. Вы травите людей, затем стреляют в Вадима.
— Это не я травила, а Милка. Но если ты загуляшь, я ее отравлю без тени сомнения.
— Кого ее?
— Ту, с которой будешь гулять. Напою ее термоядерной колой .
— Ты что несешь? — перепугался Юрьевич.
— А то. Между прочим, в какой-то стране, правда забыла в какой, за супружескую измену наказывают смертной казнью. Если трахнулся, сразу в тюрьму. А затем голову отрубают. Удобно. И почему у нас такие законы не вводят? Почему за все расплачиваются бедные женщины? Так бы ни один мужик не гулял. У него бы кроме жены ни на кого не стоял.
— Вик, ты хоть понимаешь, что несешь-то? — оторопел Юрец.
То ли пара рюмок шотландского виски лишила меня рассудка, то ли полный стрессов день, но я поняла, что в этот момент мои тормоза полностью отказали. Сбросив с себя простыню, я расстегнула ночную рубашку и обнажила грудь.
— Так что, Юрец, выбирай, гулять тебе или нет. Любую на тот свет отправлю. Для меня это пара пустяков. Я у Милки опыта поднабралась.
Неожиданно силы оставили меня. Я обхватила голову руками и громко заревела. Юрий крепко прижал меня к себе и стал гладить по голове.
— Дурочка, что ж ты сама себя мучаешь? — приговаривал он ласковым и каким-то отеческим голосом.
— Скажи, ты никогда не будешь гулять? — спросила я, тихонько всхлипывая.
— Не буду. Не хочу, чтобы ты за решетку загремела. Не хочу тебе передачки носить.
— Какие еще передачки? — насторожилась я.
— Обыкновенные. Ты же сама сказала, что любую на тот свет отправишь. А за любое преступление наказывают, от этого никуда не денешься.
— Так уж за любое! Да у нас каждое второе преступление не раскрыто. Даже не каждое второе, а каждое первое.
— Смотря какое преступление. Ревнивая жена отравила любовницу. Это же так банально. Тут только ленивый не раскроет.
— Ты хочешь сказать, что Милку посадят?
— Конечно. И не только Милку.
— А кого еще?
Я почувствовала, как бешено забилось мое сердце, во рту пересохло.
— Ты следом пойдешь. — Я?!
—Ты.
— А я-то за что?
— Как соучастница.
— Какая я, к черту, соучастница?!
— Самая обыкновенная. Милку посадят за убийство. А тебя за соучастие в преступлении.
— Ты что несешь? Я же ей травить не помогала. Я вообще при этом не присутствовала.
— Тогда какого черта вы вернулись на место преступления? Ты же сама сказала, что вас два наркомана видели.
— Ну и видели, ну и что… Да и кто им поверит, этим наркоманом.
— Если вас захотят посадить, то никто не посмотрит, что они наркоманы.
— Это я Милку туда потащила, — сбивчиво заговорила я. — Она упиралась как могла. Мол, не поеду и все тут. Но я настояла. Я думала, что если Ольга еще жива, то мы ей помочь сможем. В больницу отвезем…
— Не надо было туда соваться. Уж если наломали дров, то не нужно из себя милосердных разыгрывать. Милосердие надо было раньше проявлять, а после содеянного поздно.
Юрец замолчал, взял меня за плечи и заглянул в глаза.
— Господи, а ведь я мог тебя потерять… Даже страшно подумать… Ведь сегодня утром мы могли видеться в последний раз … Я не представляю, как бы я смог жить без твоих странностей. Другой такой нет. Это я знаю точно.
— И я о том же тебе твержу. А почему ты мог меня потерять?
— Потому, что у того злосчастного окна вместо Вадима могла стоять ты …
— Ты думаешь, что тому, кто стрелял, было без разницы кто подойдет к окну?
— Не знаю. Все может быть. Даже если ему и была какая-то разница, ты вполне могла быть второй мишенью.
Я посмотрела на Юрца взглядом, полным бесконечной благодарности, и прошептала:
— Все обошлось. Со мной никогда ничего не случится, если я буду знать, что нужна тебе. Меня бережет твоя любовь.
— А я и не знаю, как мне тебя уберечь. Ты же не умеешь сидеть на месте, а я не могу сидеть рядом. Я должен зарабатывать деньги. Ладно, завтра подумаем, как выбраться из этой ситуации, а сейчас давай спать.
Я легла, закрыла глаза и подумала о том, что мой родной Юрий Юрьевич никогда и ни в кого не влюбится, потому что он счастлив в семейной жизни. Ну и пусть у нас не такой большой стаж семейной жизни. Это еще ни о чем не говорит. Мы уже во многом стали похожи. Словно вместе не один десяток лет. Конечно, это совершенно нормально, что красивые молодые женщины притягивают взгляд нормального мужчины, так и должно быть, но это не значит, что Юрец помчится за первой попавшейся юбкой и забудет о моем существовании. Он у меня особенный, и я даже подозреваю, что он у меня однолюб. Юрец говорит, что во мне редкое сочетание женской мудрости и девичьей жизнерадостности. Я теперь представить не могу, как это люди отдыхают от семьи. Я всегда жду своего Юрца домой, даже если он возвращается за полночь. Мы можем говорить друг с другом часами. Самое главное в жизни женщины — иметь рядом с собой надежного человека.
Я разглядывала спящего Юрия Юрьевича и думала о том, какой же он у меня красивый.
