ГЛАВА 23

Пока мы ехали в больницу к Вадиму, каждые десять минут звонил мой любимый Юрьевич и спрашивал, не натворила ли я каких-нибудь глупостей. Его забота совершенно меня не раздражала, даже наоборот — вызывала чувство гордости и бесконечной благодарности.

— Переживает, — повела носом Милка и уставилась в окно.

— Конечно, переживает, — без всякого хвастовства ответила я.

— Если переживает, значит, любит.

— Любит, — я улыбнулась блаженной улыбкой.

Перед глазами предстал родной облик: широкие плечи, светлые волосы и глаза… Глаза, в которых можно утонуть. Утонуть и никогда не выбраться. Мне повезло. Мне достался не мужчина, а самый настоящий омут. Но ведь я уже несколько лет мечтала о том, чтобы меня вот так затянуло поглубже. Я чувствовала его на расстоянии. Мне были близки его мысли, его привычки, его повадки. Я знала про него все. Я знала, что его первая любовь была в детском саду, и я даже видела фотографию той девочки, которой он носил портфель и читал стихи. Я знала, что он заядлый рыбак и великий охотник.

Говорят, что и в женщине и в мужчине должна быть какая-то тайна. Иначе они будут друг другу просто не интересны. Все это полная ерунда. У нас с Юрьевичем вообще нет никаких тайн. Мы знаем друг про друга буквально все и каждый день открываем в друг друге новое. Только мой ненаглядный Юрьевич может позвонить в самый неожиданный момент и сказать: «Викуля, хулиганка ты моя, ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю».

— Вика, ну-ка притормози! — перебил мои светлые мысли приказной тон подруги.

Я резко надавила на тормоз.

— Что случилось?

Милка покраснела, словно вареный рак, и запыхтела, как паровоз.

— Ну ты и тормознула… Прямо посреди трассы… Давай на обочину.

— Зачем?

— Делай то, что говорю. Это вопрос жизни и смерти.

Чуть было не вляпавшись в соседнюю машину, я все же съехала на обочину и выключила мотор.

— Ну и что дальше?

— Посмотри внимательно в ту сторону. Во, видишь парочку?

Я увидела вполне симпатичную парочку. Молодая, красивая девушка, держа букет цветов, стояла в обнимку с довольно почтенным господином.

— Это Ольга, — сказала Милка и застонала.

— Ольга?

— Ну да, та, которую я так и не смогла отравить.

Мила произнесла последнюю фразу с такой несвойственной ей интонацией, что мне стало не по себе. Я еще раз посмотрела на девушку и задала довольно глупый вопрос:

— А ты в этом уверена?

— Я что, на дуру похожа? Я ее из тысячи узнаю. Тем более, я с ней битый час на пляже трепалась. Это же надо так встретиться! Правду говорят, что земля круглая, а Москва — большая деревня. Холеная морда. Можешь теперь воочию видеть, на кого мой муж запал.

— Ладно, поехали. Чего на них смотреть!

— Нет. Давай еще немного постоим. Ты хоть посмотри-то на нее.

— Да я уже на нее насмотрелась! — психанула я. — Чтомы тут стоим как две дуры!

— Подожди еще хоть минутку! Ты только посмотри, как она выглядит.

— Нормально выглядит, — я чувствовала, что начинаю терять терпение.

— Посмотри, какие у нее бесстыжие глаза. И не только бесстыжие. Они еще и хитрые.

— Нормальные глаза.

— У тебя все нормально. А ведь, в сущности, она не красивее меня. Просто умеет пользоваться своей красотой. И из-за этой твари я плакала ночи напролет! Из-за этой профурсетки я испытала столько ненависти и ревности. Она заставила меня почувствовать собственное ничтожество. Я посчитала ее более яркой и более привлекательной. Если бы ты только могла представить, сколько было пролито слез! Страшное время! Как жаль, что я ее не дотравила! Я думала, что она любит моего мужа, а оказывается, он ей на фиг не нужен.

— Ну что ты несешь! Ты должна быть благодарна Богу, что таблетки оказались фальшивыми. В конце концов, ты сейчас вмашине сидишь, а могла уже на нарах париться.

Милка повела носом.

— Жалко, что Вадим в больнице. Ему бы не мешало увидеть свою любимую, как ее другие мужики лапают, сделал бы соответствующие выводы. Шлюха — она и в Африке шлюха. Сразу видно, что она одноразовая. Только такой лох, как мой, мог втакую втрескаться.

Я поняла, что больше не могу слушать этот бред, и включила зажигание. Машина тронулась, а Милка, вывернув шею, старалась не выпускать соперницу из поля зрения.

Я насмешливо посмотрела на нее.

— Голову не сломаешь?

— Не сломаю. Ты что смеешься? Вот когда твой Юрец загуляет, тебе будет не до смеха.

— Не каркай!

Если бы мой Юрьевич загулял, я бы пустила себе пулю в лоб или просто умерла от беспомощности.

Добравшись до больницы, мы без труда нашли палату Вадима. Он лежал на спине и широко открытыми глазами смотрел в одну точку. Признаться, выглядел он не самым лучшим образом. Худое, бледное, изможденное лицо…

Милка присела на краешек кровати и громко запричитала:

— Господи, да что же это делается! Сволочи! Нашли, в кого стрелять! В пролетариев! Ни стыда, ни совести! Пусть у них руки поотсыхают, гады проклятые! Да чтоб у них в следующий раз пули заклинивали! Нужно собрать прессу и орать во все горло, что криминал совсем обнаглел, стреляет без разбору! Буржуев мочить надо, а не пролетариев! Нас не за что. У нас кроме гордости и пустых карманов ничего нет!

— Ты давай заканчивай орать, не в лесу, — остановила я ее.

— Хочу и ору. У меня, может, столько возмущения накопилось, что я не могу его сдерживать! В конце концов, стреляли в моего законного супруга, значит, я имею полное право кричать.

— Я все понимаю, только от твоего крика никому ни жарко ни холодно. Сейчас все отделение сбежится.

— Ну и пусть сбегается, — не сдавалась подруга. — Пусть посмотрят на мои страдания! Что же за жизнь пошла такая, что застрелить могут каждого!

Вадим застонал и слегка приподнял голову. Милка вскочила.

— Вадим, тебе нельзя подниматься. Еще рано. Ты слишком слаб. Хочешь не хочешь, придется немного поваляться.

— Лучше бы я умер… — прошептал он. — Что?

— Лучше бы меня застрелили. Зачем нужна такая жизнь?

Милка тихонько всхлипнула. Я постаралась разрядить обстановку.

— Вадим, не говори глупостей, — заговорила я ровным спокойным голосом. — Ты должен благодарить господа Бога за то, что ты остался жив. Все могло бы быть намного хуже. Если бы тебя убили, Милка бы этого не пережила.

— А почему вы не хотите подумать обо мне?

— Как это не хотим? Мы только о тебе и думаем, — опешила я.

— А почему вы не подумали о том, как я буду жить без нее?

Вадим опустил голову на подушку и тяжело задышал. По всей вероятности, у него начался жар. Я посмотрела на перепуганную Милку и встала.

— Может, вызвать врача или медсестру?

— Не надо никого вызывать, — голос Вадима стал жестким, раздражительным. — Не нужно никого звать. Я не хочу и не могу жить без нее. Я ее люблю… Я пришел на пляж и увидел ее лежащей на траве. Она была такая красивая, словно с картинки… Совершенные формы тела… Грудь, ноги, изящные изгибы… Я оставил машину у ее дома и дошел до пляжа пешком. Я знал место, где она загорает. Она всегда загорает на одном и том же месте. На ее лице лежала панама. Я подумал, что она спит, и захотел ее напугать. Несколько секунд я не мог отвести от нее глаза. Она притягивает как магнит. Слишком красива и слишком откровенна. Я сел рядом и, наклонившись, решил поцеловать ее в губы. Губы были холодными, словно лед. Слишком холодными и слишком синими. Тогда я поднял панаму и увидел, что у нее закрыты глаза. Она так и не смогла их открыть. Я взял ее за руку, она была какая-то неестественно желтая, пульс отсутствовал. Я положил голову на ее грудь… Сердце тоже молчало. Оно остановилось, не издавало ни звука… Я не плакал черт знает сколько лет, но в этот момент я заплакал, как маленький мальчишка. Просто заплакал. То ли от собственного бессилия что-либо изменить, то ли от того, что понял, что умерла не просто красивая женщина, а умерла моя любовь… Мы с Милкой переглянулись.

— Господи, что он несет? — жалобно спросила несчастная Милка.

— У него жар, — попыталась успокоить ее я.

— Но ведь он в сознании?!

— Он бредит. Он просто бредит.

— Я в сознании, — перебил нас Вадим. — Я в сознании. Я просто хочу покаяться. Я взял ее на руки и пронес несколько метров. Я шел и плакал. А потом я испугался. Я положил ее на землю и убежал… Я перепугался, что в ее смерти посчитают виновным именно меня. Я трус. Я добежал до ее дома, сел в машину и уехал на бешеной скорости. Наверно, Бог решил меня наказать, поэтому в этот вечер в меня кто-то выстрелил.

Милка посмотрела на меня своими большущими глазищами и нервно сжала кулаки. Я подошла к Вадиму поближе.

— Вадим, а ты уверен, что она была мертва? Может быть, она приняла сильнодействующее снотворное и крепко уснула?

— Она была мертва, — сказал Вадим. — Я же не конченый лох и могу понять, умер человек или нет. У нее не было пульса, а ее сердце не стучало. Я не знаю, отчего она умерла. У нее не было особых проблем со здоровьем. И все же это было не убийство. Она умерла сама. На ее теле не было следов ни от пули, ни от ножа. Что-то случилось с сердцем. Возможно, оно просто остановилось. Оно не выдержало. Наверно, в этом есть и моя вина. Я слишком долго колебался. Мучил себя, ее, жену… Нужно было что-то решать. Она сильно переживала. Наверно, она очень сильно меня любила. Она всегда пахла спелой пшеницей. Я любил этот запах. Она была особенной, наверно, именно поэтому даже пахла по-особенному. Странно, но даже мертвой она пахла как раньше. Казалось, что даже смерть не смогла помешать ее красоте… Даже смерть…

Вадим замолчал, и на его глазах показались слезы. Милка закинула ногу на ногу и повернулась ко мне.

— Ты слышала? Ты слышала, что он несет? И как я, по-твоему, должна к этому относиться?!

— Он в бреду. Ты же сама понимаешь, что он говорит глупости.

— Тебе легко говорить. Представь, что бы ты делала, если бы тебе такое сказал Юрец. Ты бы умерла сразу. У тебя бы сердце не выдержало. А я ничего, живу… Мой муж заявляет о том, что он любит запах другой женщины. Нет, с меня довольно.

— Прости, — Вадим взял Милку за руку и нежно ее поцеловал. Милка повела плечами и тихонько всхлипнула. — Прости, я не имею права тебя обижать. Знаешь, ее наверно, сразу нашли. На ней есть мои отпечатки пальцев…

Милка вытерла слезы, сунула платок карман.

— Ты уверен, что она умерла?

— Конечно, на все сто. Я никогда не смогу себе простить то, что так подло сбежал. Я был обязан сообщить о случившемся ее бабушке, проводить ее в последний путь. Говорят, что покойники все видят и даже могут нас осуждать. Наверно, Ольга наблюдает за мной сверху и осуждает за мою трусость и подлость. Она не понимает, как смогла полюбить такого ничтожного человека.

— Выйдем на пару минут, — шепнула я Миле. Очутившись за дверью больничной палаты, я слегка тряханула Милку за плечи, чтобы привести ее в чувство.

— Давай, подруга, держись. Не раскисай.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— А что тут непонятного? Вместо термоядерных капсул ты купила сильнодействующее снотворное. Когда Вадим нашел Ольгу, она крепко спала. Проспалась и пошла домой.

— Но он говорит, что у нее не было пульса…

— Возможно, он был так перепуган, что не нащупал его.

— А как же тогда сердце?

— Мил, ну, что ты, ей-богу, — не выдержала я, — несколько минут назад ты сидела в машине и наблюдала за Ольгой. Она прекрасно выглядела.

Помолчав, я в упор посмотрела на свою подругу и тяжело вздохнула:

— Или ты ошиблась?

— В чем? — Милка побледнела, стала белее больничной стенки.

— Ты уверена, что та девушка, которую мы сегодня видели, Ольга?

Мила тряхнула головой.

— Еще бы! Я ее хорошо запомнила. Я же за ней столько времени следила, да и на пляже с ней загорала. Ее грех не запомнить. И ты же с ней утром по телефону говорила…

— Говорила…

— Ну вот!

— Тогда не бери в голову. Вадим сейчас не в себе. Несет всякую чушь. Он был очень испуган и не смог отличить спящую девушку от умершей. Исполни супружеский долг и посиди у кровати любимого человека. Вечером созвонимся. Смотри, не натвори никаких глупостей.

— Я бы у этого гада вообще не сидела, — произнесла Мила обиженным голосом. — При живой жене такие вещи говорит! Словно меня и вовсе нет. Только о себе думает, а о чувствах близкого человека ни грамма…

— Ты ему нужна. Ему сейчас очень плохо, — постаралась успокоить я подругу.

— А представь, что будет, когда он узнает, что Ольга жива? Он даже не вспомнит, что я его выхаживала, и побежит к ней. Он же дурак, не понимает, что он ей как мертвому припарка.

— Не думай о плохом.

Я похлопала Милу по плечу и пошла к лифту.