Глава 28
Культура и просветление: пиво и Глиптотека, современное искусство и порча книг в Королевской библиотеке. Гроф и шестичасовой аттракцион на ночной улице. Комарик.

В Дании два сорта пива: Carlsberg и Tuborg. Туборг – для серьезных людей, такой, мужской напиток, а Карлсберг – понежнее, для студентов и дамочек. Это – два больших пивных завода, конкурирующих друг с другом, как две сестры на дискотеке. Завод Карлсберг, основанный в 1847 году Якобом Кристианом Якобсеном, был превращен в музей. К сожалению, вход в него стоил почти 500 крон. Что эквивалентно десяти бутылкам пива приблизительно. Ну и что вы думаете, были мы там? Сын пивовара – человек обеспеченный. Мог себе позволить, путешествуя по Италии и Египту, собрать небольшую коллекцию всякой шикарной требухи. Она и стала основой экспозиции музея Ny Carlsberg Glyptotek, «музей мирового уровня». Типа нашего Пушкинского. Зданьице Якоб отгрохал нечеловеческое, на пивном бабле. Тут выставляют Древний Египет, греческие и римские скульптуры, а также большая коллекция артефактов этрусков. Большая коллекция живописи и скульптуры датского золотого века, а также французских импрессионистов. И вот, так вышло, что эта самая Глиптотека была самым доступным для меня местом проведения досуга. Особенно учитывая то, что у них понедельник – бесплатный день: для инвалидов и прочих страждущих. Я была сильно страждущая. Поэтому ходила туда бесплатно много раз. В Глиптотеке мне казалось, что я приобщаюсь к чему-то великому. Испытывала священный трепет перед кошкой фараона. Точнее говоря, перед ея скульптурой. Больше никуда в Дании я не ходила. Я не была в Тиволи и в музее мадам Тюссо. Конечно же, я не была в театре. И, конечно же, в Леголенде. Один раз была в скучнейшем Государственном музее искусств. Там Рубенс волновал мое воображение своими плотоядными бабами. Ах да, еще один раз мы всей шайкой напряглись и поехали в Музей современного искусства. Потратили нормальную сумму денег, чтоб доехать куда-то в пригород у моря. И долго тупили около нескольких объектов «совриска». Чувствовали себя канадскими лесорубами в Париже. Современное искусство мне тогда было чуждо. Я любила дыхание классики. Есть у меня в легкой форме синдром Стендаля. Испытываю эйфорию и возбуждение, соприкасаясь с прекрасным. Сердце прыгает, дыхание учащается, глаз горит. Собственно, в музеи я ходила «побалдеть». Как еще развлечься в отсутствии денег? Есть своя прелесть в бедности.

Еще была Королевская библиотека, в которой я пыталась найти книги на русском. Говорят, они там есть. Но, во-первых, меня интересовала художественная литература. А это немного не по адресу. А во-вторых, когда я туда записалась, там еще был бумажный архив. Выглядело все это очень кинематографично. Широкая библиотечная лестница приводила в огромный зал с колоннами. Там стояло невозможное количество деревянных комодов с выдвижными ящичками, в которых хранились маленькие формулярчики. И на них, сцуко, что-то было написано по-датски. И ничего мне было не понятно. Записаться-то я туда записалась, но найти книги не могла. Я отважилась спросить про книги на русском или хотя бы на английском, но вежливый библиотечный служащий с милейшей улыбкой посоветовал: «Вы приехали в Данию! Учите язык и читайте. Здесь есть прекрасные книги на датском». Я на это очень обиделась и увлеклась модой: нашла несколько книг, которые назывались «Одежда и функция» – о традиционных костюмах разный стран. Сначала я честно срисовывала оттуда все, потом ксерила, когда догадалась, что здесь все так делают, а потом, решив не стоять в очереди на ксерокс, просто вырвала нужные страницы. На этом мои посещения Королевской библиотеки закончились.

Не уверена, что кто-то из знакомых русских туда еще заглядывал. Хотя нет, были и среди нас интеллигенты, которые вели себя прилично: книжки не рвали, а читали. Вот, Миша Лисицкий, в очках и умный. Миша работал переводчиком. Когда я его пытала: «Как же так, вот мы все воровали, а ты не воровал! Что, у тебя всегда были деньги, чтобы кушать?» А он сказал: «Нет, было время, когда я ходил в Королевскую библиотеку… Там – автоматы, которые продают кофе. А сахар и вода в них – бесплатно». Вот после этого я его зауважала по-настоящему. И если он мне соврал, то я не хочу переспрашивать, не люблю разочаровываться в людях. А потом Фокус отправил меня в библиотеку комиксов, типа – вот оно счастье! «Ща вся твоя жизнь изменится!» Но там мне ничего не понравилось. Я долго это скрывала, боялась разочаровать Фокуса.

Фокус вообще многое для меня сделал. Точнее говоря, ничего не сделал, но много значил в моей жизни. И не только в моей. Даже в жизни моих мытищинских братьев он значится пожизненно как «отец русской демократии». Хотя отцу столько же лет практически, как нам. Собственно, к Фокусу мы заходили «пообщаться». У него там было эдакое общество, которое беседовало не только о разной жести и грабежах. Первый раз у него я услышала о псилоцибине. Питерские мне сказали так: купить нельзя, достать нельзя. «Сами к тебе придут, когда будешь готова». Козлы питерские… Иногда хочется нос откусить таким мистикам. Приватизировали тонкие материи: типа интеллигенция. Пусть московские дебилы материально посноровистее, а мы тогда духовные ценности забронируем. Очень меня злил такой расклад: сидеть и ждать пока к тебе какие-то грибы придут. Одеться в белое и ждать. И тут на периферии слуха появился еще препарат под названием ЛСД. И его, оказывается, можно как-то «вымутить». Фишка в том, что мы уже знали про этот препарат не понаслышке. Может показаться смешно, но мы о нем читали! Мы тогда Грофом увлекались. Мы даже пытались дышать и занимались дома холотропным дыханием, сами с собой. Читали Тимоти Лири и Джона Лилли… Про ЛСД знали все с научной точки зрения. Были уверены, что оно (или она?) нас просветлит и решит все наши проблемы раз и навсегда. И, конечно, хотели его когда-нибудь попробовать. А тут слух по всей русской тусе: Фокус съел ЛСД! И так ему понравилось, что он готов раздавать его людям бесплатно. Догонять и еще раздавать. Ну, мы тогда еще не знали, что именно этот препарат друзьям продают, а бесплатно дают только особо задравшим соседям по коммуналке… иногда. Хотя мечтают об этом каждый день.

В общем, парни полным составом подорвались из лагеря и поехали к Фокусу за просветлением. Кланяться в пояс и спрашивать: нельзя ли как-то вырубить это самое ЛСД. Короче, я звоню в дверь, а парни стесняются на лестнице. Фокус меня, конечно, очень рад видеть. Но потом узрел, что со мной трое как минимум мужиков. Не очень ему приятных и очень не знакомых. И все как под копирку – двухметровые, широкоплечие. Паша, Саша и Коленька. Вроде еще Семен и Игорь. При виде моих дружков Фокус всегда обламывался и говорил: «Пришла жена Алекса со своими люберами». Я одна не ходила, я все время с кузнецами ходила. «У вас там, в Подмосковье, – говорил, – радиация какая-то наверное? Все такие крупные вырастают?» Но вздохнул и пустил. Слово «нет» ему никак не давалось. Сидим о погоде разговариваем. Время тянем. Фокус устал и говорит: «Вы, наверное, за ЛСД пришли?» Ну, тут все обрадовались. И разговор живее пошел. Саша по понятиям завел: «Ты не подумай, мы тебя за барыгу не держим… Ты нам скажи, где взять, мы сами все разрулим». Фокус заржал страшным голосом, щелкнул пальцами, и из спальни к нам вышел блестящий робот с подносом в руках. Ой, это – другой жанр. Вобщем, вышел какой-то человек и говорит: «У меня как раз много есть. Оно мне, видите ли, так понравилось, что я сразу на все деньги и закупился – исключительно для себя. Но вам, так и быть уступлю, потому что этот продукт обязателен к употреблению. Вот пожалуйста, берите – 500 крон». Ну, если честно, я не помню: пятьсот или не пятьсот, но деньги вполне доступные. Франкенштейны мои тут же заорали: «О, класс, давай!» А я немножко испугалась. И начала отмазки искать: типа денег нет. А этот человек говорит: «Ну, тебе – я лично подарю!» Тогда я стала мнительно слушать свой организм. А организм весь скукожился от страха. Тут я кое-что вспомнила и обрадовалась: «А! – говорю – мне нельзя! У меня месячные». Все как-то засомневались, что это может быть причиной для отказа от употребления. Но так у мужчин не были собраны научные данные на эту тему, то я победила. Разыграла джокера. Все уважительно кивнули и уговаривать меня не стали. Вдруг правда чего? Пока я капризничала, все получили заветные квадратики в руки. И слово заслово – сожрали…. Эдак: хоба – и в рот! Один за другим. Фокус аж покачнулся от неожиданности. Представил себе перспективку провести ночь с компанией обдолбанных придурков у себя в микроквартирке… Я тоже удивилась такой поспешности. Я же читала, что это очень сильная вещь, ну как это? Вот так: взять и съесть. Даже без подготовки, даже не у себя дома! Но парни – тоже с пониманием к вопросу, начитанные. Говорят: «Это ведь такая вещь великая! Не важно, где ее есть. Просветление неминуемо настигнет тебя: готовься, не готовься. Хоть в канаве, хоть во дворце!» С этим я не могла не согласиться. Фокус заволновался и говорит: «Не-не-не, только не у меня дома просветляйтесь!» И выпихал нас вон. Мы даже не обиделись. Мы вообще необидчивые были. Я говорю: «Ну, тогда пойдемте ко мне. Только поздно уже, автобусы не ходят. Пешком – полчаса ходьбы». Я надеялась, честно говоря, успеть… Действие, как я читала, начинается через 40—50 минут. И мы пошли. И эту, конечно, прогулку, сука, я не забуду никогда. Потому что приблизительно через полчаса они вдруг все встали, запрокинули головы к небу и стали смеяться. Некоторые хлопали себя по ляжкам, садились на корточки, даже присаживались передохнуть на землю. И вообще вели себя очень раскрепощенно. Я попробовала переждать эту истерику. Не тут-то было. За одной вспышкой радости следовала другая. Причем каждый раз очень нетривиальная. Тогда я поняла: наверное вот оно, действие ЛСД. Поэтому напрягаться не стала и сказала: «Ну, ладно, ребят, вас вставило, ок. Пошли дальше». Ага! Это была – только вершина айсберга. Они сказали: «Не, давай здесь побудем, здесь прикольно». Так они и стояли на этом месте часа два или три. Стояли, сидели, лежали. Иногда отходили и возвращались. Но локацию не меняли. Они заходили в те кабаки на улице, до которых могли дойти. И опять возвращались. Причем они там не выпивали, а просто могли постоять и выйти. Еще раз зайти, что-то там понять и выйти. Когда я уже совершенно устала на все это смотреть, я стала вчестную просить поднять свои булки и проследовать за мной. Но они даже не восприняли это всерьез. Они смеялись надо мной. Даже гладили меня по голове, жалея, и говорили: «Это все потому, что ты не съела, дурочка!» А потом подходили и очень серьезно делились со мной своими откровениями: «Сейчас нам просто все равно, что ты говоришь!» И снова заливались счастливым хохотом. Это меня выхлестнуло. Потому что раньше я не сталкивалась никогда с таким восприятием действительности. Во-первых, люди были серьезными или шутили, но не одновременно. Во-вторых, люди как-то считались с моими просьбами. Если нет – то был конфликт. А тут – не было конфликта. И вообще, были какие-то рамки общепринятого поведения. Можно было понять, например, что человек вышел из этих рамок и хочет подурачиться, но это сейчас пройдет… Но вот так: долго и упорно класть на все? Но сначала меня это не пугало. Их сумасшествие было очень позитивным. Но в конце концов я поняла, что это ни фига не классно, шутка затянулась. А нам ведь надо было просто дойти из пункта А в пункт В. Шли мы, наверное, все шесть часов, пока действие ЛСД не кончилось. Все это время я упрямо и планомерно пыталась вести их домой. Это было очень тяжело, практически невозможно. Я совсем замучилась, пытаясь контролировать. И тупо устала. В конце ночи я заплакала. Потому что вдруг почувствовала безумное одиночество. Я поняла, что все мои друзья – а их было немного, всего трое – в одночасье сделали себе харакири мозга. Конечно, это был их выбор. Но мне будет их очень не хватать. То есть это было совершенно очевидно, что они сошли с ума. Навсегда. Теперь у меня никого больше нет: с родителями я отношения не поддерживала, мужа у меня как такового нет, подружек особо тоже нет. А друзья скоро поедут жить в психоневрологический диспансер. Так грустно быть одной в целой Вселенной! Я безутешно рыдала посредине улицы: «Я какая-то не такая, у меня все не как у людей! Я обречена на одиночество!» Судя по времени, кончилось действие ЛСД. И на них, а не на меня. Но у меня отходняк был жестче. Отпускало их, а плакала я. Не просто же так я с ними шесть часов выдержала в городе ночью. На одной волне. Неспроста. Пока я горько-горько рыдала, они неожиданно вняли и спокойно, человеческим голосом сказали: «Ну ладно, ты че? Не плачь, хорош!» И быстрым шагом отправились со мной к дому. А по дороге Коленька меня нагнал и очень серьезно сказал, что понял кое-что. Он был очень хмур. Я, ничего не подозревая, спросила: «Что?» «А то, – сказал он, – что всем друг на друга наплевать. Каждый сам за себя. И хоть мы и друзья, мы вместе не потому, что любим и уважаем друг друга, а потому что нас судьба вместе свела!» У меня даже от сердца отлегло. И я стала его подбадривать: «Тю! Только что понял! Я это давно знаю. И ничего в этом нет плохого и ужасного. Это – жизнь». Коленька заметно посветлел лицом, но решил убедиться окончательно в безопасности своего открытия: «Да? Ну тогда скажи, раз ты с нами не ела: нормально это, что мы идем к тебе домой сейчас? И не потому, что хотим с тобой побыть, а потому что нам больше некуда? Мы же просто тобой пользуемся!» И тут вот я порадовалась, что с ними не ела. У меня еще оставалась какая-то иллюзия морального превосходства. «Выводы, – говорю, – ты правильные сделал, но меня это ничуть не смущает. Пользуйтесь, на здоровье». Коленька меня обнял и поцеловал. Это было очень глубокое взаимопонимание. И хотя я действительно так думала, все же комарик над ухом запел. Тихо так, когда не можешь понять – комп гудит, вентилятор или действительно, сцуко, комарик. И ведь всю жизнь теперь помню: все люди друг другом пользуются. А дружба – это когда некуда больше пойти. А любовь – это когда хоть в чем-то поняли друг друга, как два земляка в толпе. Но нервирует это, только когда прислушиваешься: тут комарик или улетел? А когда забываешь о нем – спишь спокойно.