Глава 29
Колхозное добро – ничейное. Наблюдение за наблюдающим. Сосиски, шапка, трусы. Последний залет. Стоп

Было полное ощущение, что меня пустили ночью в магазин конфет и я там могу их жрать безнаказанно, сколько захочу. Брать все. Это было что-то очень детское. Советское. Серое детство. Родители, которые работают с иностранцами, видят хорошо одетых людей, с хорошими стрижками и дорогими часами. И бесконечный комплекс неполноценности за свои рваные колготки, за несоответствие этой картинке из глянцевого журнала «Vogue» за 1968 год. И бесконечная зависть. К треснутой колченогой кукле Барби, которую я не смогла выменять у соседской девочки ни на какие свои богатства. Даже на всех пупсиков сразу. И еще такая фразочка: «Интеллигентные люди богатыми не бывают». Несправедливость, классовая ненависть. Бунт. Поэтому материальные блага надо было брать «за так». Революционерам можно, мы читали! Это справедливо и по-совести. Вот вам и расцвет духовности при социализме. «Все кругом колхозное, все кругом – мое!» За всех, конечно, не скажу. Но, кажется, наше поколение после развала Совка на понятие «порядочность» забило. Кто-то разворовывал страну, кто-то отнимал ворованное у «толстожопых», а кто-то работал по-мелочи. Так что тырить в магазине – не западло, там же вещи – ничьи!!

Часто в магазинах я ничего не брала, просто гуляла. Смотрела, как неловко воруют датские граждане. Я видела неоднократно, как воруют в магазинах косметики, бижутерии и милых безделушек. Девочки-подростки в основном. Но бывали разные персонажи. Интересно было следить со стороны за чужими ошибками. Это было особое занятие. Каждый из нас мечтал когда-нибудь продать свой опыт датскому государству и пойти на работу охранником. Мы были бы лучшие: мышь не проскочит. Или наблюдателем в зал. Датские наблюдатели все были на редкость непрофессиональны. Они были вовлечены эмоционально. Ненавидели воришек. Устраивали скандалы. Портили магазину репутацию. В общем, мы могли бы верой и правдой служить новой родине. Но никто не догадался нам этого предложить. А самим – неловко как-то. Да и как? Признаться во всем контакт-персонам, чтобы выслали из страны на хрен?

Прикольно было воровать на распродажах. Особенно на рождественских: там такая приятная атмосфера! Пахнет корицей и ванилью, лица покупательниц озарены женским счастьем и все улыбаются друг другу, нюхая лавандовые саше: «Де э сюд, мае сюд!» Невольно поддаешься этому настроению. И приносишь домой, как дура, рождественские подарки всей братве: ароматических свечки и салфетки в елочку. Зато проводишь время как положено на Рождество – в предпраздничной суете и подарках.

Ну, то есть я уже чуть ли не домашних тапочках ходила на дело. Но все равно всегда на нервах. Вероятно, это был экстремальный вид спорта. Адреналинщики меня поймут.

Но мы играли на минном поле. Ловили всех и регулярно. Когда в первый раз меня поймали на сосисках, мне еще было стыдно. Меня отругали и сосиски отобрали. Что было еще и очень обидно. Второй раз – шапочка на зиму. Даже не помню, как это было. Везли меня в полицейской машине и ругали. Говорили, что «так жить нельзя, чего ты хочешь добиться в жизни?». Два рослых блондина меня отчитывали. Но мне казалось, что эта ситуация какая-то… наигранная. Как в плохом театре. И что они чересчур какие-то симпатичные. Что придавало спектаклю оттенок БДСМ. Меня это ужасно веселило и не давало чувствовать вину. Но ребята были очень серьезны: «Как тебе не стыдно!» А мне было ужасно смешно, как будто это какая-то эротическая игра, и я говорила кокетливо: «Да, мне очень стыдно!» А они сердились и говорили: «Ты же врешь!» А я говорила: «Подумаешь, это всего лишь шапка….» – «Ты уже не первый раз воруешь!» – «Ну, всего второй» – «Ну все, это уже диагноз, понимаешь?» В этом месте игра перестала меня забавлять. Я обычно прислушиваюсь к голосам и знакам. Тем более, таким категоричным. Но я сопротивлялась до последнего: «Неет, ну что вы! Первый раз была еда. Ну, это смешно, ей богу!» И они решили меня не отпускать, раз я не раскаиваюсь. Отвезли в участок. И там я уже капитально обломалась, потому что меня передали мослатой грубой тетке, которая в резиновых перчатках прощупала всю мою одежду, все карманы, швы и волосы. Я ждала, что она меня попросит раздвинуть булки, как в кино про тюрьму. Но она почему-то не стала. Посадили меня в камеру в участке: три стены и решетка. Вдоль стены деревянная скамья и на стене по-русски написано: «Здесь был Вася». Знакомый шифр «рашн ту рашн». Но я верю, что это какой-то реальный Вася был. Не Алексей, и не Федор. Сижу – жду. Чего ждать не понятно. Поэтому я решила ничего не ждать. Просто жить в предложенных обстоятельствах. И заснула на скамеечке. Тут они меня разбудили и стали выпроваживать. И я сказала: «Знаете что, вы меня поймали, между прочим, около вокзала. Я собиралась ехать домой в Копенгаген. А теперь мне до вокзала опять прикажете ехать на автобусе? У меня нет больше денег на билет. Может, вы меня хотите на вокзал на машине отвезти?» В общем, кто помнит фильм «Место встречи изменить нельзя»? Вот там был персонаж – Промокашка. Его когда повязали в конце, он начал песни петь и «блатоваться». Вот: один в один! Это состояние у меня и случилось. Борзеешь, чтобы скрыть досаду и стыд. Переигрываешь даже немного. Конечно, никуда они меня не повезли. Странно, что поджопник не отвесили. Поэтому, пока я шла пешком из полицейского участка до вокзала, я совсем расстроилась. «Ну вот, думаю: отругали, обидели. Еще отобьют мне весь вкус к ремеслу. Не смогу больше воровать, как я жить-то буду?» И, чтобы быстро реабилитироваться, я по дороге к вокзалу сперла еще варежки. Лишь бы что-нибудь. Многие магазины в качестве рекламы выставляют перед входом корзины с дешевым товаром. Самым беспонтовым. Вот оттуда. Так я отомстила полицейским. И мне немножко полегчало.

Постепенно я совсем обнаглела. Уже пришла весна, и все были в приподнятом настроении. Я уже украла себе какой-то прекрасный расклешенный плащик и в нем порхала как бабочка. По весне же такая легкость! Мы с коллегами встретились у Ритки. Они со Стеном уже вернулись из первого путешествия по Америке, мы давно не виделись. Она рассказывала нам про настоящую заграницу. Но нам было пара на работу. «Рит, я пошла, короче. Что-нибудь тебе принесу в подарочек». Ритка говорит: «Трусы мне принеси, у меня все с дырками». Я взяла свою волшебную сумку с двойным дном и пошла. Парни пошли куда-то в свою сторону, а я – в свою. Я всегда ходила одна.

Я пошла в Dallas Varhus. Был такой супермаркет из пяти этажей. На первом этаже – обувь, на втором – одежда, на третьем – белье… Все это называется «народный магазин», потому что там цены низкие. Типа, для народа. Профессионалы там не воровали. Надо же в дорогих магазинах воровать! Чтобы стоимость вещи была уже изначально высокая, чтоб ее хоть за какие-то деньги можно было потом продать. Поэтому никто из наших не знал, что там такая жесть с наблюдением. Сумку я набила под завязку еще на первом этаже: туфли, ботинки.. Черт меня дернул на второй пойти, а потом еще на третий – за трусами. Запасли меня в отделе белья. Выбор был не прост: Ритке трусы, себе трусы. А там – и шелковая пижамка прилипла. Весна, хохохо! И пихать уже практически некуда было. У меня еще был шикарный бумажный пакет: типа – уже что-то куплено в другом магазине. Пакет держал форму и позволял аккуратно уронить туда еще пару-тройку «покупок». Но ронять было не сподручно. Я долго бродила с вешалками, типа: «ой, где же померить! ой, не знаю, какое взять!». Но там была усиленная охрана и видеонаблюдение. Потому что в отделе белья воруют все женщины, хоть раз в жизни. Так мне потом сказали: «Мы вас отсюда выгребаем человек по пять в день». Искушения… Короче говоря, я с этим бельем зашла в лифт. Потому что на другом этаже тоже есть касса. Надеялась по дороге утрамбовать. Но когда я в лифт садилась, уже почувствовала, что со мной вместе зашел кто-то лишний. За спиной вдруг нарисовался мужчина маленького роста с брезгливым выражением на лице. Он подошел ко мне вплотную, злобно дышал и ничего не говорил. На первом, когда открылись двери, я уже понимала, что мне надо все срочно скинуть. Скинуть было некуда. Я почти побежала к выходу, на ходу роняя свои сумки, пакеты и вешалки за манекены. За мной уже бежали два огромных охранника. Вещи тут же подхватили, а меня под белы ручки повели в служебное помещение. Тот самый неприятный мужчина сел за стол и начал орать. Полицейские – они всегда спокойные. А эти наблюдатели – психи какие-то. Маньяки. Какая-то особая порода людей все-таки.

Я напирала на то, что еще не вышла из магазина. Он напирал на то, что это не важно. Вытряхнул мою сумку, а там – мильон-бульон всего. Он просто пришел в исступление: «Как же ты можешь, это же народный магазин. Это же все – народное!» А я говорю: «Как же это может быть, друг ты мой? Объясни мне, как это – магазин и вдруг „народный“? У вас же капитализм, все частное, что ты мне здесь заливаешь?» И был у нас идеологический файтинг. Он мне начал рассказывать о том, что датчане вообще давно строят коммунизм. Как бы у них – уже капитализм плавно сам переходит в коммунизм. Люди, которые магазины держат, чуть ли не всю прибыль отдают государству. А именно этот магазин – вообще особенный. Тут государство само назначает низкие цены и их держит. Все ради людей! Наверное, мы в России не все знаем про экономические механизмы. Я с таким никогда не сталкивалась, ни до ни после. Я даже растерялась немного. Но поняла, что деморализовать меня – его основная задача. И грубо рассмеялась ему в лицо. Потом он вынул белье, и с ним случился коллапс. Он растопыривал трусики и смотрел – ношеные они или нет. Показывал, как в них нужно ходить, примерял лифчик и всячески подкалывал меня насчет выбора таких фасонов. Он пытался пробить меня на эмоции. Его чертовски раздражала моя невозмутимость. А ему нужно было увидеть на лице хоть что-то: страх, досаду, ненависть, раскаяние. Как же, разбежался! И вот, я сижу и делаю вид, что я не я, пижама не моя. И совесть моя в железной броне. Магазин народный? Я и есть – народ! Сижу и думаю: почему он устроился на эту работу? Есть полицейские, и есть воры. Есть люди, которые ловят определенные эмоции, а есть люди, которые ловят эмоции этих людей. Вот, собственно, человек, который что-то от меня хочет. Но мне он не нравится. У любого другого мужика было бы больше шансов. А этот задрот еще мой лифчик примеряет! Ну, не мой, конечно, но он уже мысленно мой. В общем, он мучил меня час. Ничего не вышло. Мы оба устали. Потом приехали полицейские, завели на меня дело и отругали, как обычно. Обнаружили, что на меня уже есть два дела. Это их не удивило. Меня тоже. Я осознала, что я – рецидивист. «А это – тоже на тебе ворованное?» – «Нет, что вы! Это честно купленное! Хотите забрать? Давайте я все сниму и все вам отдам?» В сумке еще кое-что было, что попало туда до «Далласвархуса». Они не смогли определить, где оно было украдено. И не смогли доказать, что вообще украдено. Поэтому полицейские оставили все это мне. Отобрали все, что было «народное», и меня выставили вон. Выписали штраф и отпустили. Подразумевалось, что я из чего-то смогу им эти штрафы выплачивать. Например, заключить договор в банке, что из моего социального пособия будут вычитать ежемесячно небольшую сумму. Они не знали, что от пособия у меня остается ноль крон, ноль эре. Лучше бы в тюрьму посадили! Но они хотели, чтобы я раскаялась.

И я понуро пошла к Ритке – бухать. А парни пропали. Нет и нет, нет и нет. Они тоже попались. Хороший выдался денек. Весна нам вышибла последний ум, который еще был. Парней тоже выпустили, но уже завели на них дело. А для рефьюджи это совсем плохо. Не в их пользу начинается рассмотрение запроса. Пара залетов – и депортация. Чуть позже приняли Игоря. С пластинками. Но у него с собой был нож. Игорь вообще ходил в косой кожаной куртке, с бритыми висками, с кожаным рюкзаком, в кармане нож всегда носил. Панк не панк, а нож – холодное оружие. То есть получилось, что у него отягчающее обстоятельство. В лагере он сидел уже долго, ему уже один отказ из департамента присылали, но он его обжаловал. А тут – воровство и ношение оружия. Обжалование рассмотрели моментально – отказать. Из полицейского участка его уже не выпустили. Депортировали прямо оттуда: купили билетик на самолетик и даже вещички собрали – привезли из лагеря в чемоданчике. Ну как же, цивилизованные люди. А моих парней выпустили, но они уже стали собираться домой. Поняли, что им пора. И я поняла, что мне пора. Я ощутимо видела перед собой Большой Коммунистический Тупик.

Однажды разговор коснулся того, что красть в магазинах – это детский сад. Ведь у кого-то в квартире лежат тысячи. Миллионы, конечно, лежат в банках, а в квартирах – тысячи. Но и это – уже интереснее, чем сосиски и трусы. И тут я осознала: это уже не смешно. Не идейно как-то. Нужно срочно завязывать с темой. И промолчала. Помню ночную улицу, нашу шумную компанию, горящие окна домов, и в одном из них – лежат тысячи. Доброе такое, теплое окно с клетчатой занавеской. И сделала себе закладочку внутри: все, стоп!

И больше никогда с того дня…

И очень прошу: «Дорогой Боженька, сделай, пожалуйста, так, чтобы никогда больше ни в моей жизни, ни в жизни близких мне людей не возникало ситуаций, когда может стать необходимым что-то украсть. Спасибо». Нет-нет, пожалуй, еще одно: «Чтобы никогда в мире никому не приходилось это делать. И чтобы горячая вода была у всех. Ну, и туалетная бумага». Как-то так. Потому что последствия у этих трагедий одинаковые – деградация.