Глава 27
Эротическое кино. Перспектива. Супервидеокамера и порноартхаус. Слоники и ноги.

Я приехала на съемку и увидела совершенно шикарного усатого голландца. Мало того что усы были рыжие, он еще непрерывно курил самокрутки, отчего они и вовсе выцвели на кончиках. Это были ужасно вонючие, прокуренные усы. Его фишка заключалась в том, что он снимал цикл фильмов субъективной камерой. Про то, как он сам на улице знакомится с девушкой (каждый раз это был какой-нибудь новый город, новая страна). Девушка – потерялась или иностранка. Камера всегда у него на плече. В кадре – только девушка и его руки, которые иногда ее трогают. И никто не знает, кто этот человек за камерой. И сюжет всегда один и тот же: он разводит девушку на секс. Они с ней едут в отель или куда-то к нему домой. Иногда девушка соблазняет его, иногда он – девушку. Она ложится в постель, раздевается, дальше мы видим, как его руки попадают в кадр и – все, затемнение. Камера выключается. Дальше у людей случается эротический коллапс, потому что все успевают раскачаться, но не кончить. И никакой похабщины. Чистое искусство. Интересно, проканал бы сейчас такой жанр или нет? Его видео имело высокий профессиональный рейтинг. Но тогда я этого еще не знала. Хенрик нас познакомил, но имя режиссера мне запоминать показалось лишним. Он снимал на видео, как я – обаятельная и привлекательная – хожу по Копенгагену. Ветер раздувает мои волосы, я немного хулиганю и немного кокетничаю. Дальше он вывел меня на людную улицу, с проезжающими мимо машинами, и спросил: «Можешь показать сиськи?» Меня на «слабо!» можно взять как мальчика. Это – мое больное место. Я тут же задрала свитер и показала сиськи большому туристическому автобусу. В Дании это не запрещено. Вот сейчас я уже думаю: а вдруг там были дети? За этим последовали какие-то манипуляции пожелтевшими от табака пальцами, которые мне пришлось терпеть, потому что это, сцуко, все-таки, жанр такой. Уже по ходу пьесы я решила выспросить у Хенрика: нормальный ли чувак, надежный ли – этот голландец? Хенрик сказал: «Да-да, все нормально, это мой друг. Вы сейчас поедете в отель, и там он доснимет вторую часть видео». Когда мы зашли в темный старый отель, Хенрик на ресепшне что-то крикнул от дверей, когда мы входили, и дама с ресепшна кинула на меня липкий взгляд, и меня накрыло. Вот в таких случаях люди и начинают качать права, обвиняя любопытных в ханжестве. Да что там, ножичком пырнуть могут. Кто ж признается, что просто застыдился! Мы зашли в старинный железный лифт с какими-то финтифлюшками, такие лифты у нас только до революции были. Лифт стартовал, и голландец опять включил камеру. Я туда улыбаюсь, а он говорит: «Ну, сейчас мы приедем в номер и займемся сексом». Меня такая безапелляционность немного смутила. Вроде бы ни про какой секс не договаривались… и вдруг, когда уже педали назад не крутятся и лифт закрылся, всплывает такой фактор. Я думаю: «Ничего себе, возьмет сейчас и вдует. И что я смогу ему сказать? В полицию даже не заявишь!» Заранее мы обсуждали с ним кодовые слова. Если мне что-то не нравится или просто нужно остановить камеру, я говорю что-то по ситуации, но использую кодовое слово. Допустим, «бойфренд». Воспользоваться этим приемом у меня еще не было повода. Но тут я ему в полной панике заорала в камеру:

– Нет! Мой бойфренд будет ревновать!

Оба мои порнографа заржали. Камеру выключили, вздохнули об испорченной пленке и Хенрик спросил:

– Что случилось? По сценарию вы сюда для этого и пришли. Нам что, в этом лифте кататься, пока сцену не пройдем?

А я переживаю, переминаюсь с ножки на ножку и говорю:

– Мы же не договаривались про секс! Как это, вообще? Вы что, меня ставите перед фактом?!!

Хенрик говорит:

– Спокойно, сумасшедшая русская, ты что же тут думаешь про нас? Мой друг, думаешь, со всеми своими актрисами спит? Да ты вообще не в его вкусе!

Я ужасно обрадовалась, что я не в его вкусе. И вспомнила: «Ага, это же только для видео говорится! Там же есть сюжет, слова какие-то…» Отлегло. Но на всякий случай я еще Хенрика попросила:

– Хенрик, ты не уходи хотя бы, побудь до конца! Я же не знаю совсем твоего друга.

А он прикалывался:

– Не-не, я пойду, меня дети дома ждут, что я буду смотреть, как он тебя факает?

Ну, в общем, неспокойно мне было, конечно… Пришли мы в номер, голландец сказал, что сейчас он себе наделает немножко самокруток про запас, а потом продолжим съемку. И пока мы сидели в номере и он делал себе самокрутки, я с ним поговорила и поняла, что он вполне нормальный чел. И даже вызывает у меня почему-то сочувствие. Усталый такой человек с прокуренными усами… Какой-то несчастный, не знаю почему. И я сразу начала ему доверять. Мы с ним выкурили по самокрутке, собрались и продолжили. Вот он уже страстно бросает меня на кровать. Я стенаю. Он стаскивает с меня трусики и… на этом все. Камера выключается. Конечно, обычно людей это заводит. В общем, мы все это отсняли, перевели дух, покурили еще по самокрутке и вышли подышать свежим воздухом. Стало понятно, насколько чудовищно прокуренное помещение мы покинули. Он спросил, не хочу ли я есть. Я сказала, что да, я, пожалуй, не отказалась бы пожрать, только у меня денег нет. И он выдал мне 3000 крон прямо на улице. А потом отвел в «Макдональдс» и угостил чизбургером. Я ехала домой на своем велике, сытая, при бабле и на каблах. И вдруг поняла, что я как-то очень счастлива. Непривычное такое чувство. Я прикинула, что хожу на каблуках и в юбке уже довольно давно, с того времени, как работаю в Студии12. И мне удобно в них даже на велике. И я необычайно довольна собой. Все-таки, сцуко, у меня вырабатывался от таких занятий какой-то женский гормон. Хотела я этого или нет, я стала более женственной. Это даже отметили мои друзья, которые привыкли меня видеть в джинсах, в вытянутой кофте, с короткой стрижкой и расширенными зрачками. А тут я уже хожу в мини и даже немножко улыбаюсь, хохо. Но в следующий раз Хенрик уже предложил мне сняться совсем в другом фильме. Теперь я уже буду не одна, а с кем-то. Я сначала капризничала: нет-нет-нет, я не буду, давай вот такие же фильмы, как был. Но Хенрик объяснил, что «такие же вряд ли найдешь еще, но я могу предложить тебе партнершу, девушку для съемок лесбиянского сюжета». Ну, это уже нормально. Это ж не не секс даже! Это ж по понятиям, без измены любимому, без пенетрации, все ок. Для меня это были принципиальные вещи. Хотя я не уверена, что мой бойфренд сильно переживал бы. Честно говоря, у нас уже были какие-то очень тоскливые отношения. Мы к тому времени были вместе четвертый год. И два из них – в таких вот дичайших условиях. Постоянно была какая-то компания, куда-то ехали, шли, кто-то еще оставался ночевать, курили, пили, говорили… Мы практически не находились вдвоем. Но так как у нас не было никаких обязательств по отношению друг к другу, эти отношения хоть и не были хорошими, но как-то странно сохранились. То есть они незаметно как бы перешагнули через все. У меня был парень, и это позволяло мне чувствовать себя честной девушкой, а не просто каким-то говном, попавшим в трудную ситуацию.

Я согласилась на фильм с женщиной. Это уже была какая-то квартира в Копенгагене, недалеко от того места, куда мы ходили с Алексом, когда он пытался продать меня на мясо. Я приехала первая вместе с Хенриком, он посадил меня в гримерку, чтобы я успела «накраситься и запудрить всякие синяки». Я очень смеялась и спрашивала: «Почему ты считаешь, что у меня должны быть синяки?» А он сказал: «Да у вас у всех синяки, вечно!» Он принес мне в гримерку лимонад. Меня всегда очень трогало, если обо мне кто-то заботился. И я сразу расслабилась. Напевала что-то себе под нос, когда вошла моя напарница. Хрупкая маленькая блондинка. За ней зашла вторая – крашеная в черный готка. Мне было все равно, с кем трахаться, но все же я была возмущена: почему их две? Что за фигня, у нас здесь работа или балаган? И я сухо спросила: «Кто будет сниматься?» Блондинка тихо пискнула: «Я. Очень приятно, nice to meet you». Я оглядела ее с ног до головы, и она совсем стушевалась. Она ужасно нервничала и привела с собой подружку. Для поддержки. Нас посадили на кровать, за камерой стоял Хенрик и оператор. Сюжета не было. Хенрик сказал «Главное, не жуйте сопли! Если все будет нормально, мы снимаем, если что-то пойдет не так, мы машем вам – вот так вот. Если вы продолжаете – останавливаем съемку». Девушку вообще парализовало. Весь экшн держался на мне. Не то чтобы мне это особо нравилось. Но я хотела сыграть хорошо, натурально, как в театральном кружке в школе. Хенрик все время просил меня щипать ее за попу, потому что она, говорит, «холодная как бревно, щипни ее, у нее нет эмоций». И я даже один раз действительно ущипнула ее. То и дело нас просили замереть или запомнить положение тел, пока они что-то там химичили в настройках. Это было нелегко, мышцы сводило порой. А потом через две минуты: «Так, с того же самого места!» А еще нужно было запомнить темп, на котором сделали паузу. И сохранить видимость страсти. Это работа: никакого вожделения, никакой похоти вообще. Да и как она может быть, если ты все время должен следить за положением тела в пространстве, чтобы не закрывать от камеры «самое главное», чтобы видно было и это, и то. А потом: «Стоп, сейчас будет наплыв». Значит, пока они делают крупный план, ты не меняешь мизансцену. Ты работаешь на камеру и не испытываешь ничего вообще. Это – тяжелая физическая работа. Не слишком почетная. И не слишком доходная. Вряд ли чем-то отличается от того, чтобы перед камерой косить траву или копать яму, например. За камерой наш режиссер что-то шипел вполголоса, давал советы.

Я плохо знала язык. И чтобы увериться в том, что правильно его поняла, я рефлекторно поворачивала на него голову. Он останавливал съемку и орал: «Какого черта ты смотришь в камеру? Я же тебя просил никогда не смотреть в камеру!!! У тебя взгляд, как у убийцы! Все, стоп, давай с того же места! Давай, как ты там лежала? Рот открой. Все, с того же места, поехали!» Мне заплатили. Опять три тысячи. Я становилась богачкой! Не сильно меняя свои привычки к скромности, я откладывала и накопила уже целых пять тысяч крон. Не хватало еще пару-тройку тысяч. Я мечтала купить себе видеокамеру. Чтобы снимать артхаус. Чистое искусство. Ну, может быть, с элементами эротики.

Хенрик потом сказал, что кино никуда не годится. Потому что одна лежит, как полено, а вторая злобно зыркает. Мои глаза в камеру могут заставить упасть член у любого мужчины. И им все это пришлось вырезать. Это не секс. «Придется тебе сниматься еще раз, еще в одном фильме, – сказал Хенрик. – Теперь ты будешь трахаться с семейной парой. Будет девушка и мужчина, но если ты прям принципиально против пенетрации, он будет трахать только ее, а ты будешь для петтинга». Я впала в глубочайшее уныние. Идти дальше этой скользкой тропкой? Но я так мечтала о видеокамере…

Пока я думала, мы с братвой попали на какой-то огромный блошиный рынок. Просто какой-то «Всемирный праздник старьевщика». Площадью в пару гектаров. С чертовым колесом посередине. Никакого сраного антиквариата, новодела и хэндмейда. Чистое барахло. Слово «винтаж» тогда еще не существовало. Продавцы на рынке явно кайфовали от того, что прекрасно проводят время: общались, пританцовывали и пили что-то полезное из термосов. Мне так хотелось быть такой бабушкой или таким дедушкой, продавать какие-нибудь старые пластинки! Там мы нашли датские порножурналы за семидесятые и шестидесятые годы. У нас-то таких в России даже не выпускали! И это очень смешно! Выцветшие фотографии, в таком характерном рыже-желтом тоне. У всех небритые ноги, не говоря уже об остальном. И большие трусы. Я ржала в голос, утирая слезы. Пока не заметила, что мои застенчивые друзья тихо отошли от меня подальше.

На барахолке были, конечно же, б/у видеокамеры. Я ходила, смотрела, облизывалась. Со мной были Саша и Паша, которые разбирались в этом получше. Они отговаривали меня от разной «попсы». И неожиданно мы наткнулись на профессиональную видеокамеру. Одну из первых… Допотопная такая хрень, но очень продвинутая. Она писала сразу на VHS-кассеты! Внутрь камеры их еще не научились встраивать. Камера, весом килограмм пять, с хорошим объективом и большой блендой, передавала сигнал по шнуру толщиной в палец, в серебристый ящик – пишущий видак, с видеокассетой формата VHS. Железный такой монстр с громкой крышкой на пружине. Второй шнур, метров пять в длину, шел от видака к розетке. Был еще блок питания на самой камере, форматом с хороший томик Пушкина, который снимался, ставился на зарядку, и позволял камере работать пару часов. Этот набор мечты как раз стоил всех тех денег, которые у меня накопились. Я тут же радостно купила все это добро и с чистой совестью отказалась от съемок в порнофильмах. Ура!

Я еще не знала, какой поимела геморрой в виде архаичной системы проводов и железок. Первым делом мы притащили ее в гости к Ритке со Стеном. Похвастаться и снять «хоть что-то». В итоге «хоть что-то» оказалось почти минутным роликом странной статичной картинки. Мы перекурили и смогли сфокусироваться только на ближайших предметах, до которых можно дотянуться рукой. Ими оказались знакомые каждому русскому белые мещанские слоники на этажерке. В Дании этих слоников, кстати, гораздо больше, чем в России, и никто их не стесняется. А моя мама, помню, с ума сходила, чтобы бабушка с дедушкой немедленно выкинули эту гадость из дома и не позорили ее перед друзьями… У меня есть несколько минут шикарного видео с полуразмытыми слониками и пыльной этажеркой, и чей-то закадровый голос говорит: «Даааа, нормально… А что снимать-то будем?» На этом моя карьера артхаусного режиссера закончилась. Порноактрисой, кажется, я была более успешной. Спустя несколько лет эта видеокамера потерпела еще одно фиаско. Узнав о ее трагической судьбе и тщетности моих режиссерских попыток, мой нынешний любимый муж решил все-таки добить тему и снять на нее «хоть что-то». Мы зарядили этого монстра, водрузили на штатив, подключили… И посадили перед ней парочку друзей, которые была у нас в гостях. Мы попросили их рассказать что-нибудь о себе, о своих отношениях… Внезапно, молодой человек, известный музыкант, лысый как пень, стянул носки со своей юной спутницы, у которой были накрашены зеленым лаком ноготки, и стал облизывать ее ножку, залезая язычком во все тайные местечки между пальчиками. Мы просто остекленели от такого поворота. Все это продолжалось секунд десять. Потом они устали. Я же говорила – тяжелая работа, а не развлечение. Такое вот гениальное артхаусное порно все-таки было снято на эту видеокамеру. Использовать ее как-либо более практично не представлялось возможным… И я радостно продала ее за 100 долларов все тому же Игорю. Он был тогда с нами в Дании, участвовал в покупке, знал, как я накопила на нее, и тоже испытывал к этой видеокамере нездоровый пиитет. Она показалась ему зачем-то очень нужной. Думаю, тоже для артхаусного порно. Пошла по рукам, в общем, камера. Специально для моралистов: есть люди, которые говорят: «В жизни нужно попробовать все», и есть люди, которые им верят. Хочу заметить, что в большинстве случаев ни те, ни другие не знают о чем говорят. Лично я уверена – это пустая трата времени. Хорошее образование пригодилось бы куда больше, кроме шуток.