Глава 26
В студии в Филях. У шеста, у моря на камнях. Студия «Тольв» и разрыв шаблона. Интересное предложение.

Как только лето, а с ним и курсы живописи, закончились, я почувствовала жесткий пипец в бюджете… Дыру. Надо было срочно что-то делать. Странно, но ничего подобного больше нигде не предлагалось. В Скандинавии мою внешность можно было считать экзотической. На меня оглядывались, даже когда я была одета вполне прилично. Друзья уверяли, что мною должны интересоваться модельные агентства. А если я буду позировать фотографам в нижнем белье, то они должны платить за это деньги. Не понятно, с чего возникла такая версия. Но про себя я решила, что теперь уже позировать смогу и без нижнего белья. Когда я только закончила техникум по специальности фототехник, я попала на практику в обычную фотостудию в Филях. Где снимали на паспорт. И первое, что мне предложили – недотепе, которая ничего не умела делать, – конечно, позировать ню «для календаря». Собственно, предложил мой наставник по практике – фотограф этой студии. Я была страшно возмущена, хотя он даже предложил мне за это сто рублей. Я пришла домой в истерике, к своему папе и к его жене, и сказала: «Представляете! Как? Что он вообще обо мне думает? Он мне предложил 100 рублей за то, что я буду голая! А если он еще что-нибудь там захочет? Я даже вякнуть ничего не смогу, одна в этой студии…» Была длинная пауза. Неожиданно они начали хихикать, и моя мачеха, пряча улыбку, спросила: «Сколько он тебе предложил?» Я даже подумала, что эти циничные люди, смеются над суммой, и возмущенно сказала: «100 рублей!» А она посмотрела мечтательно в потолок и говорит: «Милый, а помнишь, когда мне Вовка предлагал рублей 200? На те времена это как сейчас – что? Как 20 или меньше? А я отказалась! Дура была, что отказалась!» И они захихикали вместе. Мой гнев вышел со свистом, как пар через дырочку скороварки. Если бы я согласилась позировать голая, они бы это поняли. И если бы я не согласилась, тоже, конечно, поняли. Они взрослые люди. И им было смешно, что я так возмущаюсь этому обычному… недоразумению. Я тогда сделала вывод, что не стоит так дорожить своей голой жопой. И теперь я уже знала, что за 100 датских рублей многое смогу.

Алекс взялся помочь и стал искать объявления в газетах. Продажа женского тела для него была каким-то неоспоримым источник дохода, ему было очень странно, что я им не пользуюсь. Сначала я попала к какому-то датскому фотографу, который сказал: «Да-да-да, мы ищем новые лица! Надо сделать лукбук. Сейчас мы в студии сделаем пробы». Меня мощно накрасил визажист, залачил мои кудряшки, и я в спортивном лифчике и трусах-шортах (само целомудрие!) застенчиво корчилась у шеста. Эротика, ё. Когда у меня что-то не получается, я ухожу в альтернативу. Альтернативная эротика – мой конек. Дальше проб дело не пошло. Пробы, это ж… как дегустация! Так себе омары были… Брать не будем. И я стала опять искать. Я нашла фотографа, который делал рекламу нижнего белья. Вернее, хотел ее делать, хотел получить заказ. Поэтому снимал девушек в белье для себя и своего портфолио, как-то вот так. Он заплатил мне что-то. Типа те самые сто рублей. Но это было романтично. Мы ездили к серому северному морю. Датское побережье, суровые камни, ветер, холодные соленые брызги. С нами была старая лошадь – визажист-стилист, которая все время загораживала меня простыней от каких-то мифических прохожих, которых не было ни одного на этом диком побережье. У меня было несколько комплектов белья, и, когда я переодевалась, она стояла с простыней на поднятых руках и говорила: «Be comfortable». Простыня страшно мешалась: задиралась вверх, болталась от ветра и била меня по морде. Я протестовала: «I dont shy, dont shy!» Но лошадь стояла на своем: «Ok, Ok, anyway» – и продолжала держать над головой этот белый стяг целомудрия. Тех фотографий я так и не увидела. Заработала 100 крон и поняла, что это – не вариант. Дальше нашлась какая-то странная студия, она называлась Студия «Тольв», что по-датски значит «12». Из всех прочитанных мною объявлений только они написали слово «soft» рядом со словом «erotiske». Это многое объясняло. И я не ошиблась. Они не снимали порно, а действительно делали эротические фотографии. Вернее, давали возможность делать их всем желающим. Система следующая: сидит соблазнительная девушка в пустой комнате, приходит «любой желающий», платит деньги и фотографирует ее – голенькую. Соответственно, почасовая оплата. Студия берет 1000 крон в час, девушке – 500 крон. Это же были бешеные деньги для меня! И все это тоже где-то на окраине, в пригороде. Я ехала встречаться и очень боялась. Потому что в России обычно этим занимались какие-то недоноски. Я боялась увидеть какого-нибудь злобного маньяка, который мне при случае отрежет нос, а потом воспользуется моим девичьим телом. И в лесу, в этом пригороде, я останусь навсегда. Но в Дании все это настолько легально, что даже у проституток есть профсоюзы. А уж эротическая фотография – вообще детский сад. Приезжаю я на эту стрелку. Конечная станция метро. Какие-то промышленные постройки, какие-то новые дома-коробочки, очень мало людей, солнышко пригревает, никого нет. Все чисто и современно. И сидит на лавочке такой благодушный толстяк в желтой бейсболке, просто вообще миляга. Оказалось – мой босс, Хенрик. Привез меня в какой-то дом, типа таунхаус с отдельным входом. И попросил показать сиськи. Буднично так… Кивнул: о'кей. Принял на работу.

Работа такая: я и моя сменщица (то есть нас двое должно было быть на смене – блондинка и брюнетка) сидим в исподнем и весь день курим бамбук. Ждем. Иногда приходят какие-то люди. По звонку. Якобы фотографы: маньяки, дедушки, юнцы и прочие несчастные, оставшиеся без женщин. Приходят со своими фотоаппаратами. Как правило, с мыльницами, черте с чем. Выбирают кого-то из нас и ведут в маленькую комнатку, в которой только окно и диван. И на этом диване мы кочевряжимся как можем. Собственно, изображаем дикую страсть и эротику, стягиваем с себя трусы, а те – весь этот процесс фотографируют. Играем в журнал Playboy. В общем, когда меня «пробовал» на этом диване первый раз какой-то фотограф – друг Хенрика, он позвал босса. Срочно, чтобы он прибежал и посмотрел на это сокровище: «Представляешь, с каким энтузиазмом она это делает?!» «А скажи, пожалуйста, ты действительно так любишь секс или ты – просто хорошая актриса?» Я, как хорошая актриса, томно ответила: «Конечно, я люблю секс». Хотя, может, я его и любила, кто ж теперь знает. Короче говоря, они все порадовались, сделали со мной промошутинг и закатали себе в портфолио, чтобы клиентам показывать. Все было настолько по-деловому, что для меня, русской девушки из дикой страны девяностых, было очень непривычно. Никаких сальных шуточек, экзальтированных женщин и злых сутенеров… Никаких сверхприбылей и шальных денег… Пистолета под столом, кокаина на столе… И все такие спокойные, в растянутых на жопе трениках… Разрыв шаблона. Там еще была ассистентка Хайди, такая абсолютно обычная датская девушка. Она вообще была не при делах, и вся эта эстетика ее не трогала. Ее задача была – ответить на телефонные звонки, купить туалетной бумаги и получить зарплату вовремя. И что с ней в комнате еще две полуголые девушки – ей было вааще поровну. Как-то раз Хайди ездила в магазин, что-то там закупала для Хенрика. Хенрик попросил ее купить несколько штук киндер-сюрпризов. И я с подозрением спросила: «Зачем тебе киндер-сюрпризы?» Я уже представила, как он надевает шоколадные половинки на головку члена, например, и сидит с полузакрытыми глазами в темноте… Но выяснилось, что у него двое детей, очень милых и ласковых. Вот фото. И милая жена. И он, собственно, хочет детей порадовать, когда придет с работы. OMG!

Сидели мы в этой комнате вдвоем с Ханной, пили кофе и болтали. Болтать, правда, я не очень любила, плохо язык знала, но все равно пыталась. Я чуть-чуть была постарше и вообще как-то поувереннее себя чувствовала, как ни странно.

Когда я приехала первый раз работать и разделась, красивая такая, все вдруг они начали ржать. Толстый Хенрик и его друг-фотограф начали пихать друг друга в бок и потом спросили: «А у вас в России все так ходят?» Я спросила: «В чем дело-то, друзья, что вам не нравится?» А они сказали: «Ну, дело в том, что ты очень мохнатая. Вообще-то это было очень модно в семидисятых, а сейчас это не возбуждает. Очень круто было бы все это сбрить. Ты знаешь, что такое интимная стрижка? Ты сходи сейчас в какой-нибудь салон красоты, сейчас их везде делают». Я знала, что в Москве так делают только проститутки. Но я же не… В школе живописи тоже были обычные люди, и мне в голову не приходило, что нужно делать какую-то эпиляцию… Я вообще-то не очень волосатая женщина, меня этот вопрос не сильно волновал. Ноги и подмышки я брила станком, а лобок я никогда не брила, потому что меня никто этому никогда не учил. Было ясно, что ни в какой салон красоты я точно не пойду, потому что это платная услуга, на которую у меня нет никаких средств. И выход – сбрить все на хер – меня абсолютно устроил. Надо сказать, я не стала запариваться на эту тему, понимая, что все это – культурные условности. Просто сделала, как просили. Но, сбрив один раз, делаю так и сейчас. Я на веки вечные усекла, что брить надо. Потому что Хенрик как-то очень убедителен был, когда увидев мой лысый пирожок сказал: «Тhis is more sexy». С тех пор это непреложная истина для меня.

Дежурили мы раз или два в неделю. И работы получалось два-три часа максимум. У меня была кличка Black Russian – оказывается, есть такой коктейль с водкой. Я не знала. Просто я в черном всегда ходила, да и сейчас так хожу. Я выполняла приблизительно один и тот же набор кульбитов на диване, плюс-минус, в зависимости от настроения. «Маньяков» было много, всех я не помню, естественно. А один раз пришел вполне симпатичный чувак, в моем вкусе, можно сказать. Лет тридцати, с бритой налысо головой, коренастый. И он выбрал меня, и мы пошли с ним на диван. И только я начала там что-то изображать, как он, очень неожиданно для меня, эдак бесстрастно подошел, расстегнул ширинку и показал взглядом: «Давай!» А сам начал настройки в мыльнице менять и на ракурс сверху примериваться.

Я сказала, что это не моя работа и я этого делать не буду. Он очень удивился, просто оторопел и сказал: «Я заплачу тебе extra-money!» Но я сказала: «Нет, дело не в деньгах, просто это не моя работа, понимаешь? Это я делаю, а это – не делаю». Он разозлился ужасно, по-моему, даже хотел ударить меня по морде, но сдержался. Он бегал по этой комнате и истерично что-то причитал по-датски. Типа что так нельзя с клиентами, и что только русские сумасшедшие могут так себя глупо вести, и «зачем тогда ты сюда пришла работать»… Но я зарубилась и твердо решила, что меня никто не заставит, если я не хочу. Сидела и демонстративно ковырялась в пальцах ног. В итоге он выскочил наружу с расстегнутой ширинкой. Пришел Хенрик и меня отчитал, но и ему я сказала: «Хенрик, мы об этом не договаривались, извини». Он развел руками и привел ему мою напарницу. Я вышла. Она сделала все как надо, не пикнув. Я поняла, что больше сюда ходить не буду, потому что здесь мне все-таки никто не гарантирует… неприкосновенность. Как говорится, «спать ты со мной можешь, но душу ты мою не получишь…» Что-то из этой оперы. Из Куприна «Ямы», кажется. Слишком рано в детстве я ее прочитала, видимо.

Мы ехали с этой девочкой обратно в город на поезде, и она начала меня расспрашивать обо всем. А я ее – о ней. Наконец-то мы разговорились. Она рассказала, что живет с мамой и с папой. А вообще-то она учится на первом курсе чего-то-там-экономического, только поступила, и ей надо оплачивать учебу. Поэтому она этим и занимается. У них с мамой договоренность, что Ханна так подрабатывает, а не иначе. А папа ничего об этом не знает. Папе говорить об этом категорически нельзя, иначе он убьет и ее, и маму. Трудная жизнь датских подростков. А потом она спросила, затаив дыхание, есть ли у меня бойфренд. Я сказала, что есть. И что еще у меня есть муж… одновременно. Она удивилась, сказала: «Разве такое бывает?» – «Да, у меня сложная ситуация». Тогда она спросила, знает ли мой бойфренд, чем я занимаюсь. Я сказала, что да, конечно он знает. И муж тоже знает, чем я занимаюсь. Только мама моя не знает, потому что она в России, и я не хочу, чтобы она нервничала. Но больше всего ее удивило то, что мне всего двадцать один год, а я уже замужем. Это ее просто порвало. Ей было девятнадцать или двадцать. И, конечно, она до тридцати не собиралась выходить замуж, как всякая нормальная датчанка. Она спросила, как все это может быть одновременно и зачем тогда все это нужно? На этот вопрос я не могла ответить, честно говоря. Ни ей, ни себе. Нормальный человек бы сказал: «Ну, если у тебя все так плохо, уезжай обратно, что ты здесь тогда живешь?» Они про наши эмигрантские дела вообще ничего не понимали. Да и рассказывать им никто не собирался: что-то было стыдно, а что-то просто вне закона.

На этом моя эпопея со Студией 12 была закончена. Очень жаль, что я так и не увидела никогда все эти прекрасные фотографии. Я пыталась найти Студию12 в интернете, но какой это был год! У них даже страницы никакой тогда не существовало! Интернет был только у программистов… Да кому сейчас такое нужно? Когда настоящее порно уже из ушей лезет… Я позвонила Хенрику и сказала, что больше не хочу у него работать. Но он не дал мне слова вымолвить, завопил в трубку, что такое золото, как я, не должно пропадать! И тут же по телефону предложил мне заработать сразу три тысячи за день. Нужно было просто сняться в эротическом фильме. Его друг приехал из Голландии. Это был очень известный эротический видеорежиссер. Не просто так, не у Пронькиных на именинах! «В эротическом, не порно! Никакого секса. Как раз, как ты любишь!» – сказал он.