Македония, Скопье
28 апреля 2015 года

Если вам надо встретиться с кем-то в стране, которую вы не знаете и вы опасаетесь этой встречи, то одним из лучших мест для встречи будет крупный банк.

Во-первых, в банк приходят клиенты и там им рады. Во-вторых, там не будет полиции, потому что у банков есть собственная охрана и видеонаблюдение. В-третьих, по этой же причине практически исключены любые насильственные действия в отношении вас. Ни один преступник, кроме самых отмороженных, не осмелится действовать в банке, потому что это почти что ограбление банка. А банки к этому готовы.

К счастью, все мои были на месте. Абаль тоже. У нас были деньги, которые мы получили от Абаль, и еще деньги, которые мы получили от Салема за спасение его дочери. И все эти деньги были при нас в отделении ПроКредитБанка в Скопье, в столице Македонии.

Первым делом надо было решить с деньгами…

Умение обращаться с деньгами — одно из умений, обязательных для современного наемника: никто не ходит по улицам с пачкой денег, это исключено. Я умел обращаться с деньгами сам и научил этому и морпехов. Прежде всего, я предложил делить на шестерых, то есть включить Абаль в список, и это возражений не вызвало… видимо, она уже успела понравиться, несмотря на несколько нетрадиционную сексуальную ориентацию. Потом каждый из нас, кроме Абаль, открыл депозитный счет в ПроКредитБанке, положил на него, кто сколько (я — двадцать тысяч евро под три с половиной процента годовых), и получил банковскую карточку с лимитом в тысячу евро в сутки. Затем мы, уже как клиенты банка, попросили разрешения воспользоваться услугами Вестерн Юнион и получили его. Вестерн Юнион — одна из сетей международных переводов, самая известная и распространенная в мире, ее отделения есть везде и всюду, а черно-желтый логотип известен даже в Африке. Через эту систему мы послали максимально возможную сумму перевода на свое имя — то есть на свое легальное имя. Получить можно будет в любой точке мира, и отследить перевод будет почти невозможно. Потом мы подмигнули кассиру и послали еще несколько переводов, пока деньги не исчерпались. Общение нам облегчал тот факт, что македонский язык кириллический, а многие слова похожи на русские, только смешные. Но понять можно без труда. Например, физическое лицо — физичко лицо, кредитная карточка — кредитна картичка, а международные переводы — мегународны плаканьа. Какую-то сумму оставили при себе наличными… мало ли зачем понадобится. Я оставил пять тысяч евро крупными и разменял на мелкие еще две тысячи евро.

Теперь — что бы ни случилось — деньги у нас отнять будет почти невозможно. Ни здесь, ни в России.

Закончив с денежными делами, мы вышли на улицу. Дул легкий ветерок с горы, сам город был похож на какой-то южный советский город… может, на Одессу, только победнее архитектурой — все-таки Одесса город имперский, мирового значения, сравнимый по богатству архитектуры со Стамбулом, Танжером, Санкт-Петербургом. А здесь — зелено, белые, почти советского вида многоэтажки и частные дома, крытые по-европейски черепицей, машины, магазины, действительно выдающихся архитектурных ансамблей очень мало. Много народа на улице, шум, много едален и маленьких кафе, лавки. На улице много машин, в основном подержанные европейские. Есть и наши — копейки, шестерки, девятки, «Нивы». Автобусы «Икарус», которые тут не желтые, как привычно глазу, а бело-красные. Православные кресты соседствуют с минаретами, хотя македонцы не принимали ислам, в мечетях молятся албанцы. Кстати, в этом городе родилась мать Тереза.

— Короче, есть еще одно дело, — объявил я, — но перед этим я предлагаю тебе, Абаль, поймать такси, ехать в аэропорт, сесть в самолет и лететь в свою Швецию. Прилетишь — и забыть обо всем, как о страшном сне.

Абаль смотрела на улицу, и мне казалось, что она заплачет. Но она не заплакала.

— Забыть? Как?

…

— Понимаешь, они просто всех убили и закопали. Просто всех убили и закопали.

— Хочешь отомстить?

…

— Хочешь?

— Да.

— Не слышу!

— Да, черт возьми! — зло ответила она.

— Тогда вот что. Арендуй автодачу. Вот… держи. Выезжай за город и жди нас. Жди звонка. Я буду прозванивать каждый день. Если в течение десяти дней не будет звонка — садись в самолет и лети куда глаза глядят.

— А вы?

— У нас есть работа…

На следующий день мы начали готовить операцию…

Первым делом Пламен посадил меня в машину, и мы отправились на полигон. Полигон мне понравился — полицейский, но сдается в аренду. Пламен снял его на весь день, и там было оружие — кстати, хранилось оно в сущем сарае, никакой комнаты для хранения оружия с метровыми бетонными стенами, как требует наша полиция. Пламен купил для каждого из морских пехотинцев время на целый день и по две тысячи патронов на ствол. Тренироваться надо всякий раз, когда представляется такая возможность, а там был даже крупнокалиберный «Утес». Лишней практика не будет.

Оставив пацанов, мы с Пламеном направились в Скопье. Пламен был за рулем, я — рядом. Громадная американская машина шла бесшумно и плавно, буквально стелилась по асфальту. Кондиционер изрыгал практически арктический холод.

— Пламен… Куда мы едем?

— В город.

— А что там?

— Мой друг.

…

— Он полицейский. Занимается организованной преступностью.

— В смысле, он — организованный преступник или борется с организованной преступностью?

Пламен осклабился, давая понять, что оценил шутку.

— Здесь нельзя быть кем-то одним. Полицейские мало получают, и… — он щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, — уязвимы. У них есть семьи, они ходят по улицам города. Им в любой момент могут отомстить. Но если за ними стоят такие люди, как… господин Салем, — они отомстить уже побоятся, да?

— Понятно. Пламен, а как ты тут оказался?

— А где мне быть? В Болгарии? Знаешь, что сейчас в Болгарии?

Я покачал головой — и только тут вспомнил, что в Болгарии эти жесты читаются наоборот: сверху вниз — это нет, а справа налево — это да. Но Пламен не заметил.

— Давно говорили, что Болгария есть самая счастливая страна, у нее есть целая большая колония — Советский Союз. Столько бы мы ни вырастили овощей — все шло туда. А теперь мы в Евросоюзе, и никому ничего не надо. Остановили атомную станцию — сказали, что она опасная. Но теперь у нас нет дешевой… электроэнергии. Нет ничего, встали все заводы. Теперь у нас есть только побережье, застроенное отелями и виллами для иностранцев. Многие виллы ваши же скупили… — В голосе Пламена прозвучала горечь.

— Пламен…

…

— А ты кем был в девяностом?

— Я? Сотрудником безопасности. Начинал только.

— А чего не стреляли-то тогда? Зачем это допустили?

— А в кого стрелять, брат? — прорвало Пламена. — В кого? В людей? Они и сами не знали, чего хотели. В жуликов? В воров? Так я и сам теперь жулик и вор. В кого мне стрелять?! Себе в голову?!!

Пламен помолчал и с горечью закончил:

— Жуликом быть проще. Вором быть проще. Лентяем быть проще. Иногда я смотрю, к чему мы пришли, и думаю — конец света близок. Вы, русские, хотели нас сделать лучше, чем мы есть. Не получилось. Теперь у нас в деревнях, как раньше, яйками… яйцами меняются, потому что денег совсем нет. Сто лет назад так было — и сейчас так есть…

…

— Вы нам помогли от турок освободиться… но тогда все хоть понятно было. Вон — враг. Вон — его мундир, турок. Стреляй. А сейчас не знаешь, в кого стрелять, мы сами себе враги. Многие в себя и стреляют. Один в парламенте с балкона в зал прыгнул — слышал?

— Да.

— А не изменилось ничего. И не изменится. Мы для себя — самые худшие из врагов…

Больше Пламен не говорил ничего.

На «Линкольне» мы проехали через большую часть Скопье. Потом Пламен притормозил на перекрестке — и в нашу машину проворно сел человек средних лет в неприметном, но дорогом костюме.

— Поехали, поехали…

Пламен тронул машину с места.

— А это кто с тобой?

— Друг.

— Так нельзя. Ты это знаешь.

— Он не понимает наш язык. Совсем.

Человек опасливо покосился на пассажирское сиденье.

— Привез?

— Да.

— Хорошо. — Пламен достал тонкую пачку купюр: — Сходи пока покушай…

— Кто это был? Этот?

— Говорю же, мой человек из местной безопасности. У него большая семья и маленькое жалованье.

— Понятно, — кивнул я, — а это что?

— Это папка. С делом на Дрыжака, настоящим. В нашей службе безопасности есть два типа досье на основных гангстеров. Одно в компьютере — оно предоставляется по запросу в рамках европейского сотрудничества. Второе — на бумаге, настоящее. Его нет нигде в Сети, и потому получить его можно, только если у тебя есть физический доступ к папке.

Я кивнул. Очень, очень умно. Иногда отсталость не всегда в минус. Американцы настолько наловчились перехватывать сообщения и покупать базы данных, что теперь для них, если чего-то нет в компьютере, то нет вообще, физические источники информации они почти не отслеживают и не могут отследить. Поэтому эта информация в намного большей безопасности, чем в любой хорошо оснащенной европейской спецслужбе.

— Это я придумал для них, — сказал Пламен, — посмотрел это в одном австрийском банке. У них нет ни одного компьютера, всю бухгалтерию, все счета клиентов они ведут с помощью печатных машинок и бумаг. Американские налоговые инспекторы просто в бешенстве.

— Я представляю.

Пламен открыл папку. Я достал коммуникатор, перевел его в режим фотоаппарата.

— Добро. Я буду давать тебе важные бумаги, а ты их снимать. И рассказывать, тут на македонском.

— Очень хорошо…

Как оказалось, у Бойко Дрыжака была очень и очень непростая биография. Во-первых, никто не знал точно, откуда он родом и кто его родные. Для Балкан, тем более для горных Балкан, где все опирается на семьи и кланы, — это нонсенс, такого просто быть не может. Но тут было именно это.

Македонская разведка выяснила, что Бойко Дрыжак на самом деле украинец, родился близ населенного пункта Рахово. В девяностые годы принимал активное участие в бандитских войнах во Львове, группировка его проиграла, и он сбежал сюда, причем не с пустыми руками. Лояльность местных он получил, породнившись с влиятельным местным кланом, видимо, основой союза являлись деньги, а может, и то, что дочь испортила себе репутацию, и никто не хотел брать ее в жены с такой биографией. Бойко Дрыжак взял.

С самого начала Бойко Дрыжак был не просто торговцем. Скорее, даже он не был наркоторговцем, наркотиками приторговывал, но не на регулярной основе, наверное, когда перепадало что-то от хозяев — он толкал партию. Во-первых, он с самого начала присутствия здесь KFOR получил выгодные контракты на снабжение международных сил продовольствием. Во-вторых, у него были контакты, позволяющие сбывать угнанные машины… причем сбывали их в Африку, а угоняли в Украине или, может быть, даже в России. В-третьих, Дрыжак торговал живым товаром для борделей… опять-таки не зарываясь — он никогда не трогал местных, понимая, что ему могут за это ноги оторвать. Торговал молодыми женщинами, девочками, мальчиками — в основном в африканские и ближневосточные бордели. В-четвертых, Бойко Дрыжак устраивал в горах охоты на людей для богатых клиентов.

Последнее — было уже слишком.

Дрыжак — несмотря на то, что был не местным, то ли из-за влияния жены, то ли из-за большого количества денег, то ли из-за американцев — входил в бажрак. Бажрак — это исполнительный комитет албанской мафии, что-то вроде сицилийского копполо. То есть теоретически он был неприкосновенен. Фактически же…

Умирают все…

Македонская разведка имела в бумажном варианте дела довольно многое о текущих делах Дрыжака, включая список его ближайших соратников и места, где он пользовался наибольшим влиянием. Все это я аккуратно перефотографировал.

— Твои возможности распространяются только на спецслужбы или и на армию тоже? — спросил я Пламена.

— А что надо?

— Беспилотник. На несколько часов.

— Это можно…

Пламен уехал договариваться насчет беспилотника, а я вернулся на стрельбище и тоже освежил свои навыки. В числе прочего пострелял из местной винтовки «Tara TM4», которая представляла собой попытку сделать дешевый «НК416» и которую Македония в небольших количествах поставляла спецназу Вьетнама, Монголии, а также в страны Северной Африки и на Ближний Восток. Оружие, если честно, так себе, как и все поршневые винтовки в форм-факторе «М4». Да, я понимаю, для того, кто служил в американской армии, — это наилучшее решение. Но для того, кто привык к «калашникову», плюсов немного — винтовка непривычная, отдача больше, чем у классической «М4». Короче, в руку не легла.

Из оружия. Трактор сменил непривычный для него «М53» на «М84» — югославский ПКМ, отличающийся тем, что у него приклад без окна для руки, сплошной. Студент заменил снайперскую «Заставу-76» под непривычный для него патрон маузер на снайперскую модель 91 с ручным затвором, тяжелым стволом, глушителем и прицелом Kahles — винтовка использовала знакомый для Студента патрон 7,62*54R, югославский снайперский патрон, выпускаемый заводом «Први Партизан». Еще владелец стрельбища принес несколько местных одноразовых РПГ, именуемых тут «Золя», и я выпросил крупнокалиберную снайперскую винтовку.

Крупнокалиберная снайперская винтовка — на мой взгляд, крайне недооцененное оружие, в то же время при городских боях желательно его иметь как минимум в каждом взводе, а то и отделении. К этому приходят, когда начинается война. В Сирии крупнокалиберная снайперская винтовка едва ли не символ этой войны, они есть там любые: и самодельные, и заводские, и дорогие, как «Барретт», и дешевые, как наша ОСВ-96 и китайские 99. Боевики изготавливают самодельные крупнокалиберные снайперские винтовки из запасных пулеметных и пушечных стволов, калибр их доходит до двадцати трех миллиметров. Воюющий в Сирии и Ираке Иран имеет на вооружении и в производстве семь только известных типов снайперских винтовок калибра от 12,7 и до 23 миллиметров. На Украине обе стороны активно используют такие винтовки: Украина закупила «Барретты», ДНР и ЛНР использует расконсервированные старые ПТР 14,5 и надутые «северным ветром» новейшие АВСК. Крупнокалиберная снайперская винтовка позволяет подбить автомашину или БТР противника с дистанции намного больше, чем прямой выстрел РПГ, пробить стену или бетонный блок или мешки с песком и убить скрывающегося за ним стрелка, вести контрснайперскую борьбу и просто отстрел живой силы противника на больших дистанциях. От гранатомета она отличается тем, что большинство задач, которые у нас решаются выстрелом РПГ, можно решить одним-двумя выстрелами крупнокалиберной винтовки, при этом один человек может нести два-три выстрела к РПГ или тридцать-пятьдесят патронов к снайперской винтовке. На магазинной полуавтоматической винтовке в случае промаха выстрел можно тут же повторить, а с гранатометом это намного сложнее. Короче говоря, я предполагал, что мы можем встретиться с самыми разными целями, с пулеметными гнездами, бронетранспортерами и даже с танками, попросил винтовку и получил ее. Правда, не сербскую «Черную стрелу», как рассчитывал, а венгерский «Гепард М6». Но это даже лучше: «Гепард М6» одна из немногих винтовок такого калибра в мире, которая позволяет стрелять стоя с руки. На Ближнем Востоке она рекламируется как оружие усиления конвоя…

Вернулся Пламен, понаблюдал, как мы стреляем. Потом отозвал меня в сторону.

— Насчет вертолета я договорился, — сказал он, — будет армейский. Если и не сможет забрать, думаю, ничего страшного, граница-то рядом.

Ага. Это для тебя ничего страшного — не тебе идти.

— Беспилотник?

— Тоже договорился.

— Когда едем?

— Сейчас.

Я показал жестом: общий сбор…

Беспилотник был израильский, марки «Гермес». Для тех, кто покупает за свои деньги, а не получает в рамках политических договоренностей или по линии НАТО, самый очевидный выбор. Израильский беспилотник управлялся из КУНГа, стоящего прямо в аэропорту Скопье. У государства Македония был только один такой беспилотник…

Перед КУНГом стоял солдат, но нас он пропустил, даже не спрашивая документов. Внутри, в кондиционированном пространстве, матово светились экраны, операторы переговаривались на знакомом мне английском языке. Сначала мне это показалось обычным, но потом я подумал — в государстве Македония есть свой язык. Так почему же военные не могут говорить на своем языке?

— Почему они говорят на английском? — вполголоса спросил я Пламена.

— Оперативный стандарт. Они выполняют международные миссии, стандартный язык английский…

…

— Есть сигнал. Сигнал устойчивый.

— Подтверждаю.

— Есть. Гонец над заданной точкой.

— Координаты подтверждаю…

Я подошел ближе, стал за операторами. Конечно, только очень добрый человек назовет все это «четким изображением», но видно было достаточно. Само поселение, конфигурация его улиц, подходы к нему…

— Можете отснять это? На карту?

— Да, сэр. Мы можем даже сделать карту в натовском стандарте с координатной сеткой на ней.

— Отлично. Это точно указанное село?

— Вот стоят машины, сэр. В горных селах на таких не ездят.

— Понял.

— Аппарат идет на точку два.

— Точка два, Паскаль…

Что такое Паскаль, я так и не понял, вопросов не задавал.

— Аппарат стабилен.

Точкой два обозначалась точка нашей высадки. От кишлака ее отделяло что-то около трех километров, но в горах три километра можно идти неделю.

— Внимание, активность…

Это была дорога. И что-то рядом с ней.

— До точки десять минут.

— Подожди…

Аппарат видел какое-то пространство и на нем грузовики и легковые машины. И рядом люди.

— А это что такое?

— Оружие. Я вижу оружие.

Я тоже видел оружие. И людей с оружием был не один, не два.

— Увеличь.

Камера начала наезжать.

— Оружие, подтверждаю…

Ну… вот, похоже, и встретились. Пусть и виртуально. Что-то мне подсказывает, что это те самые, которых я видел тогда ночью. На тропе.

Поскольку беспилотный аппарат македонской армии неожиданно засек подозрительную активность в районе границы, я принял решение выдвигаться как можно быстрее. Вертолет есть. Оружие есть. Карты есть. Поддержка есть, какая-никакая. Зачем тянуть? Решим проблему здесь и сейчас.

И потому я позвонил на стрельбище и приказал всем подтягиваться в аэропорт.

Всю мою группу привезли люди Пламена вместе со всем необходимым. В отдельной машине приехала Абаль — она должна была для отвода глаз купить билет, но вместо этого обмануть Пламена и его людей и ждать нас в пограничной зоне.

Я показал Абаль карты и снимки, она машинально кивнула. Было видно, что сейчас ее мысли очень далеко отсюда. Ее не отвлекали ни пассажиры, ни гул самолетных турбин…

— О чем думаешь?

— О чашке кофе…

— Я серьезно.

— Я тоже… — вздохнула Абаль.

— Абаль, мне приходилось терять близких людей. Их уже не вернешь. Можно только отомстить.

— Отомстить… — эхом произнесла она.

— Или простить. Это по-христиански.

— Вообще-то… — она прибрала волосы с лица и посмотрела на меня, — я пришла в СЕПО, потому что там работал мой дядя.

— Этот оперативник?

— Нет. Это был его друг. Они вместе рыбачили во фьордах.

…

— Знаешь… я закончила Кембридж, а потом курс подготовки агентов в MI6, британской разведке. Но присягу принимала уже у нас, в Швеции. Я клялась своему народу служить ему и защищать его.

— Это нормально.

— Да, но ненормально другое, понимаешь? Я не имею права применять насилие. Мы все не имеем права применять насилие, только в исключительных случаях. Но что делать? Скажи, что делать, когда стоишь перед ямой, полной трупов?!

— По-моему, ты для себя все уже решила.

— Да, но дело не в этом. Мы должны это сделать сами, понимаешь? Эти люди убили нашего гражданина, убили больше тридцати человек. Мы сами должны сделать это! А не продумывать стратегию правдоподобного отрицания!

— Правдоподобного отрицания… Это тебя в Англии научили?

— Какая разница? Да…

— Да в общем, никакой. Дело тут в другом. Я могу смотреть на вашу страну и ваше общество, Абаль, с позиции стороннего наблюдателя. И могу точно сказать — ваше общество разлагается и гибнет. Вы привлекаете к себе людей со всех стран, в которых идет война. И рано или поздно они поработят вас.

— Да, но я сама оттуда!

— Вспомни, сколько работал твой отец? Он много работал?

— Ну… да.

— Это потому, что вы были сильными. Нет ничего плохого в том, чтобы принимать гостей. Плохо, когда гости становятся хозяевами в вашем доме, когда вы отдаете им свою собственную страну. Эти люди приехали из тех стран, где плохо, из тех стран, где рознь и война. Но они не оставили это за порогом, они привезли это с собой. И только потому, что вы позволили им это…

— Да, но что делать?!

— Ты уже делаешь. Позволь спросить: оперативник, который мне помогает. Твой друг. Почему он это делает?

— Он… он однажды наткнулся в Интернете на видео. SaveDonbassPeople. Увидев этих людей, он был потрясен. Он понял, что причастен к этому. К убийствам, к страданиям этих людей… этих детей. Он понял, что, выступая на стороне США и НАТО, он становится соучастником преступления.

Я кивнул.

— Значит, и он делает. Он делает, ты делаешь, я делаю. Мои ребята делают, Пламен делает, отец той девчонки делает. Нас много. И мы не сидим на месте, мы действуем. Оглянись вокруг, Абаль. Посмотри новости. Мир, который мы знаем, кончается. То, что будет на его месте, зависит только от нас. Знаешь что…

…

— Говорят, что государственность Руси началась с того, что на ее землю пришли три воина из Скандинавии. Кто-то верит. Кто-то — нет. Но я верю в другое. В то, что рано или поздно мы сможем встретиться — потом, когда все будет кончено. Встретиться уже под своими именами. И пожать друг другу руки. Не тая камня в душе. И зная, что мы сделали все, что в наших силах.

Абаль долго смотрела на меня.

— Это точно будет?

— Обязательно будет, — заверил я ее.

— Знаешь… я не знаю, что будет… Но я не хочу, чтобы тебя там убили. Ты должен вернуться.

— Я обязательно вернусь. А о другом и не думай. Надо верить, что не убьют…