Глава 32

– Самоубийство? – вырвалось у Сары.

Она не верила своим ушам. Сюдзико беспомощно пожала плечами.

– Полицейские обыскали комнату Элеоноры и нашли записку, – проговорила Сюзи и сделала глоток пива.

Целый день они бродили по дворцу, потрясенные, ничего не видя перед собой, нехотя выполняя свою работу. Комплекс Пражского Града закрыли для посещения, тело Элеоноры удалили из клетки возле собора святого Вита. Прибыла бригада людей, выглядевших так, словно здесь затеяли съемки детективного сериала. Макс как работодатель Элеоноры отправился на переговоры с полицией. При этом князь бурчал себе под нос, что ему повезет, если на посту окажутся другие копы, а не те служители закона, которые два дня назад привлекли его за осквернение статуи святого Георгия.

Когда все собрались ужинать, Годфри предложил почтить память Элеоноры минутой молчания. Бернард начал шумно рыдать. Даже Дафна выглядела потрясенной. Ученые казались донельзя обескураженными, однако отмалчиваться было просто невозможно.

– Тут смысла еще меньше, чем с доктором Щербатским. – Годфри покачал головой.

– Американский музыковед?… Который был немного не в себе? – спросила Фиона у Сюзи.

Та кивнула, мельком взглянув на Сару.

– Два самоубийства за лето! – Мозес снял очки и принялся скорбно их протирать. – Я не могу поверить!..

– Щербатский – совсем другое дело, – высказался Дуглас Секстон. – Он сидел на наркотиках, и вообще у него давно съехала крыша… Хотя, если честно, иногда мне казалось, что Элеонора тоже малость не в себе.

– Она была очень милая и добросовестная женщина, – сурово парировала Дафна. – Не ее вина, что предмет ее изысканий столь маловажен.

– Можно подумать, она покончила с собой из-за того, что считала картины Эрнестины маловажными! – вскипела Сюзи. – Да она просто обожала бедняжку!

– А что написано в записке? – спросила Сара.

Она ни на секунду не поверила в версию о самоубийстве и не могла представить, что другие легко купились на такую дешевую версию. Кому придет в голову залезать в клетку, чтобы покончить с собой? Элеонора, может, и была странной, но не настолько же! С другой стороны, конечно, никто из других сотрудников не знал, что именно Элеонора нашла переписку Шарлотты Йейтс с Юрием Беспаловым. И кто-то убил ее как ненужного свидетеля.

Весь день мысли Сары ходили по кругу. Кому, кроме Макса и ей, известно о том, что Элеонора видела письма? Майлзу. Янеку Соколу. Кому еще? Она подумала о маркизе Элизе, но та не появлялась во дворце со времени приезда Сары.

Она вспомнила о спешившей через двор одинокой фигуре, которую заметила, когда гуляла по дворцовой крыше.

И еще она вспомнила о сенаторе Шарлотте Йейтс.

Скоро идти на концерт. Она позванивала Полс в течение дня, и Хосе заверял ее, что с девочкой все в порядке – она упражняется или медитирует.

Сара не хотела отвлекать Полс жуткими происшествиями во дворце. Полс и так слишком глубоко вовлеклась в пражские интриги.

Баннер над сценой Рудольфинума на нескольких языках объявлял событие торжественного вечера: «32-й Ежегодный международный конкурс молодых пианистов». Открыв программу концерта, Сара увидела, что выступать должны пятеро участников, от восьми до четырнадцати лет. Помимо американки Поллины, были заявлены трое мальчиков – русский, японец и китаец, – а также девочка из Северной Кореи.

Каждый год очередной конкурс посвящался определенному композитору. Сейчас им стал Бетховен.

Конечно, подумала Сара, чувствуя уже некоторое утомление от того, что повсюду натыкалась на старину ЛВБ.

Заняв свое место в первом ряду, Сара оглядела окружавшие ее напряженные лица. По-видимому, в зале находились родители, члены семей, воспитатели, учителя и импресарио юных музыкантов. Понятно, что они многое поставили на карту, вероятно, больше всего это относилось к девочке-кореянке.

Конкурс включал в себя два тура. Сперва каждый из детей должен был сыграть фортепианную сонату Бетховена по своему выбору. Затем круг сужался до двух соревнующихся, которые во втором туре играли одну и ту же пьесу, по которой и определялся победитель.

По мнению Сары, «32-й Ежегодный международный конкурс молодых пианистов» не сильно отличался от пресловутого American Idol. Она чувствовала себя ужасно неловко: ведь застенчивая и замкнутая Полс решилась подвергнуться испытанию, несомненно, серьезному для нее, лишь потому, что ей требовался предлог для приезда в Прагу.

Или еще и потому, что девочка опасалась за ее безопасность?

Хосе, видимо, скрывался где-то за кулисами, чтобы довести Полс до стоявшего посреди сцены «Стейнвея», когда наступит ее очередь. Сара от всего сердца надеялась, что он наденет нечто достойное представителя Соединенных Штатов, а не вылезет на сцену выряженный в золотую чешую и на платформах с золотыми рыбками в каблуках.

Интересно, где сейчас Майлз? Вручает Шарлотте Йейтс найденные документы? Или висит связанный в каком-нибудь бункере и агенты ЦРУ выколачивают из него душу? Хоть Сара не доверяла ему, ей бы не хотелось узнать, что его пырнули ножом и бросили умирать, как Элеонору. Майлз просто взялся за дело, которое оказалось ему не по зубам…

А Элеонора – как насчет нее? Чем считать ее смерть, неизбежными потерями при военной операции? Сара содрогнулась. Все выглядело так отвратительно, да еще выставленное на всеобщее обозрение! Может, такова и была цель? Вдруг вся эта кровь и смерти являлись предупреждением… для нее? «Отступись, или ты будешь следующей…»

Что она могла сделать? Майлз и Янек – они оба видели письма, и казалось, что Майлз вроде бы собирается поступить по совести – однако теперь он находился в Вашингтоне. Сара не сомневалась, что Элеонору убили по распоряжению Шарлотты Йейтс, и Энди почти наверняка тоже. Но кто станет ее слушать? А если у нее не будет доказательств, то кое-кто точно окажется в тюрьме, но, разумеется, не сенатор. Задача усложнилась еще больше.

Щербатского тоже нет в живых, но Сара с трудом могла представить, чтобы смерть профессора имела отношение к поискам писем, компрометирующих сенатора. Сара знала, что его гибель связана со снадобьем… и с Максом.

Князь что-то искал. Что именно? Похоже, он считал, что может ей довериться в некоторых вещах – например, рассказать о возможном существовании тайной библиотеки, – но далеко не во всех.

Решив, что на данный момент она должна постараться сосредоточиться на конкурсе, Сара углубилась в изучение программки. У детей были невероятные резюме, и каждый из исполнителей хотя бы раз победил в серьезном состязании – в то время как Полс ни в одном даже не участвовала. У Сары заныло сердце: она поняла, что у Полс нет ни единого шанса. Юные дарования оказались превосходно натасканными ребятами с отточенной техникой, вдобавок они выступали начиная с четырех, а то и с трех лет. Полс была гением иного рода: она редко покидала свой дом и играла только для самой себя, Сары и Хосе.

На сцене появился ведущий, который принялся оглашать обычные бесконечные благодарности, после чего представил публике членов жюри. Последнее названное им имя едва не заставило Сару выпрыгнуть из кресла.

Маркиза Элиза Лобковиц де Бенедетти!

Сара запрокинула голову и уставилась наверх, в ложу для членов жюри. Толстый парень в костюме от Brooks Brothers – это, несомненно, Ларри Стегнер из Джульярда… Азиаты… Пара чехов в мешковатых костюмах… Оставалась только смуглая женщина в узком, облегающем, с леопардовым узором платье от Версаче и шарфе от Hermès. Она была окутана аурой бесстыдно избыточной роскоши, какую могут себе позволить лишь европейцы. Сара заметила блеск бриллиантов на ее шее, а запах духов маркизы доносился даже до первого ряда партера, где сидела Сара.

Сара опять начала перечитывать программку и обнаружила упоминание только о том, что маркиза Элиза Лобковиц де Бенедетти – всемирно известный специалист по Бетховену… Что еще за новости? Почему Сара выяснила эту информацию только сейчас? Наверняка маркиза близкая подруга Шарлотты Йейтс! И, возможно, у нее бурный роман с Максом. Разве не удивительно, что она прибыла в Прагу в тот самый день, когда здесь произошли весьма мрачные и таинственные события?

Чувствуя беспокойство, Сара решила, что надо, в конце концов, сосредоточиться на конкурсе.

Бетховен сочинил тридцать две фортепианные сонаты, каждая из которых была великолепна. Сару впечатлил выбор, сделанный девочкой из Северной Кореи. Соната ми бемоль мажор опус семь – чудовищно сложная пьеса, динамичная, многоплановая, а первая ее часть представляет собой нечто вроде дружеской пощечины Моцарту.

Было странно слышать игру восьмилетней девчушки. Луиджи посвятил произведение своей ученице, графине Бабетт фон Кеглевиц, поэтому во время эротичной второй части Саре пришлось смотреть в потолок. Диссонанс между игрой ребенка – пусть и блестящего в плане техники – и самой музыкой ЛВБ – оказался слишком велик.

Следующим выступал русский мальчик, который выбрал опус десять номер один. Смежив веки, Сара всем телом отдалась вибрации тяжелых аккордов вступления. В героической пьесе угадывались мотивы страха и нерешительности, что в некотором роде работало на руку пареньку, выступающему на престижнейшем мировом конкурсе. Его исполнение было пугающе хорошим.

А потом наступила очередь Полс. Сара захлопала, наклонилась вперед, и у нее полегчало на душе: Хосе в классическом черном смокинге спокойно вывел Полс к «Стейнвею». Девочка была одета в красное бархатное платье. Саре показалось, что она уловила на мускулистой шее мексиканца отблеск длинных свисающих сережек, но она предпочла не приглядываться. Полс уселась на скамейку перед роялем, глубоко вздохнула и принялась за первые такты сонаты опус пятьдесят семь, фа минор. На протяжении первой из трех частей Полс играла со все нарастающей экспрессией, и Сара даже занервничала. Зрители в изумлении наблюдали за Полс, которая была словно одержимая. Ее волосы развевались, а глаза были закрыты. Вопросы без ответов, которыми Бетховен пронизал свою сонату, неустойчивые аккорды, мощь музыки ЛВБ неудержимой волной накатывали на слушателей…

Сара обнаружила, что задерживает дыхание в ожидании финала, и когда он наконец-то наступил, она вскочила на ноги – вместе с половиной аудитории – и неистово зааплодировала. Другая половина оставалась на своих местах, вежливо хлопая, причем по залу прокатился тихий ропот неодобрения. В своем исполнении Полс определенно пошла на риск, хотя, по мнению Сары, это был шаг, достойный настоящего гения.

В перерыве она отыскала Полс за кулисами.

– Вот что имел в виду Бетховен, – произнесла бледная Полс, на девочке сказывалось напряжение конкурса.

Борис, облаченный в нагрудник служебной собаки, привалился к хозяйке, подставляя ей для опоры свое массивное плечо.

– Я никогда прежде не слышала, чтобы ты так играла, – заметила Сара.

– Да, – согласилась Полс, позволяя Хосе вытереть платком пот у себя со лба. – Здесь я его лучше чувствую. Именно он подтолкнул меня к такому исполнению.

Сара не усомнилась в ее словах. В них был заключен абсолютно здравый смысл. Музыка Бетховена прорывалась сквозь клавесин, как рука человека прорывается сквозь ткань. Пьеса не могла быть исполнена на инструментах того времени. Луиджи бы гордился Полс.

– Что же! – воскликнула Сара. – Полс, ты сделала открытие! Лично я считаю, что ты всех порвала в тряпки.

Пока Полс пила воду, Сара отвела Хосе в сторонку.

– Завтра утром возвращайтесь обратно в Бостон, – прошептала она. – Во дворце произошло жуткое убийство.

Хосе ахнул.

– Проследи, чтобы Полс ни с кем не говорила о Лобковицах, – продолжала Сара. – Это небезопасно. Следи за ней во все глаза – буквально не выпускай ее из своего поля зрения.

– Через меня никто не пройдет, – пообещал Хосе. – Да и Борис не даст ее в обиду.

Публика затихла. На сцену поднялся руководитель Венского симфонического оркестра, чтобы объявить, что во втором туре будут участвовать… Полс и Евгений Андропов. Полс в финале! Спутники кореянки, с красными и сердитыми физиономиями, громко говорили между собой, кивая на членов жюри. Сара очень надеялась, что никого из них не расстреляют, когда они вернутся домой.

Аудитория притихла. Пьесой, которую предстояло играть Полс и русскому мальчику в их смертельном поединке, стала соната опус сто одиннадцать, последняя из бетховенских фортепианных сонат, которую некоторые считали лучшей. ЛВБ посвятил ее эрцгерцогу Рудольфу, умершему в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году в возрасте тридцати лет в результате инцидента, случившегося в его охотничьем замке. Эрцгерцог был влюблен в молодую женщину, которая не являлась его женой, и, не желая с ней расставаться, выстрелил ей в голову, после чего обратил дуло револьвера в свою сторону.

Такова Прага. Кажется, каждый камень здесь имеет свою историю, и большинство из них повествует о пролитой крови или о людском безумии. Возможно, как раз поэтому сотрудники дворца так легко и поверили в самоубийство Элеоноры. Целое лето над ними витали подобные рассказы о страсти и жестокости. И теперь, после того как ей довелось познакомиться со снадобьем, Сара знала, что страсть и жестокость действительно были повсюду. Они таились под самой поверхностью настоящего, которая оказалась невероятно тонкой…

Внезапно зал взорвался аплодисментами, и Сара поняла, что отключилась и прослушала выступление русского мальчика. Сейчас на сцене появится Полс.

Соната опус сто одиннадцать до минор состоит из двух частей – структура настолько необычная, что издатель Бетховена даже написал ему, дабы удостовериться, не пропустил ли переписчик третью часть по оплошности. Бетховен не снизошел до ответа. Сара ощутила приступ острой скорби и чувства утраты, вспомнив, как профессор Щербатский читал им лекцию об этом сочинении, цитируя из «Доктора Фаустуса» Томаса Манна, где учитель музыки объясняет опус и кричит, заикаясь, что «искусство, в конце концов, всегда сбрасывает с себя видимость искусства».

По замыслу автора, первая часть должна была изображать мир таким, каким мы его знаем, полным борьбы и невзгод. Вторая же часть, наполненная невероятной красотой и безмятежностью, уводила в некую надмирную обитель покоя, согласия и любви.

Сара слушала музыку по-новому, ощущая ее мистицизм и силу.

Если Полс и прежде играла с экспрессией, то сейчас она превратилась в кружащегося дервиша, ее пальцы над клавишами были практически не видны. Напряжение было почти невыносимым; ее худенькие руки казались не приспособленными к столь яростному исполнению… А затем началась вторая часть. Сердце Сары переполнилось самыми хаотичными чувствами. Да, так и есть! Все звучало именно так, как было задумано. Возможно, это и подразумевала Полс, когда говорила о Боге.

Доиграв последний аккорд, Полс обмякла и повалилась на клавиатуру. Она была в обмороке.