Глава 8

Звуки пушечных выстрелов разносились с запада вдоль обрывающейся в воду крутыми берегами долины реки, так что неясно, шёл бой к северу или югу от Дору. Шарп даже не был точно уверен, что это отголоски сражения. Возможно, французы установили батареи для защиты города от нападения с моря и обстреливали находящиеся в прибрежных водах корабли. Возможно, они просто проводили учения. Но одно было бесспорно: он никогда не узнает, почему идёт стрельба, если не подберётся поближе. Он бегом вернулся в деревню. Ронни поспевал за ним, загребая пыль ногами, и что-то невнятно выкрикивал. Найдя Висенте, Шарп сообщил:

— Паром здесь есть. Этот парень показал, где он спрятан.

— Вы слышали выстрелы? — растерянно спросил Висенте.

— Посмотрим, что это значит. Подойдём поближе к городу, — сказал Шарп. — Но нужно попросить местных жителей поднять паром. Он может нам понадобиться.

— Пойдут все?

— Все. Но я хочу, чтобы паром был готов к полудню.

Мать Ронни, приземистая скрюченная женщина в чёрном, оттащила сына от Шарпа, ругая его пронзительным голосом. Шарп объяснил ей, что Ронни — герой и отдал последний кусок сыра из ранца Харпера, а потом повёл свою разношёрстную группу вдоль берега на запад.

То, что они увидели, было странно. Сады, оливковые рощи, крытые скотные дворы и виноградники вдоль северного берега Дору были превращены в укреплённый рубеж. Кое-где у подножия холма, на вершине которого стояло большое здание под черепичной крышей, расположились орудия. Они то стреляли залпом, словно в бою, то замолкали. Иногда по несколько минут не слышалось ни одного выстрела, или стреляло лишь одно орудие, и гулкий звук отзывался эхом от холмов южного берега, возвращался к северному и раскатывался по речной долине.

— Может, стоит пойти в семинарию, — Висенте указал на большое белое здание.

— Там французы, — отозвался Шарп.

Он укрылся за оградой и говорил очень тихо. Было весьма странно, что нигде не видно французских часовых, но, вероятно, французы разместили солдат в этом большом здании, которое, как замок, доминировало над рекой к востоку от города.

— Что, вы говорите, это за здание?

— Семинария.

— Что?

— Школа для священников. Я когда-то хотел стать священником.

— О Господи! — воскликнул Шарп. — Вы хотели быть священником?!

— Подумывал об этом, — ощетинился Висенте. — Вам не нравятся священники?

— Не очень-то.

— Тогда я рад, что стал адвокатом, — усмехнулся португальский лейтенант.

— Вы, Джордж, не адвокат, — сказал Шарп. — Вы, чёрт возьми, солдат, как и все мы. И это — комплимент.

Последние из его людей пересекли лужок и присели рядом с ним за оградой. Если французы и впрямь засели в семинарии, то они или крепко спят, или, что более вероятно, принимают их синие и зелёные мундиры за свою форму. Португальские синие мундиры темнее французских, так же, как зелёные куртки стрелков темнее формы драгунов, но на расстоянии цвета путаются. Или там и нет никого? Шарп достал маленькую подзорную трубу и долго рассматривал белый дом. Семинария была просто огромна: четыре высоких этажа, и только вдоль южной стороны он насчитал, по крайней мере, девяносто окон, но ни в одном из них, ни на плоской крыше, покрытой красной черепицей, Шарп не заметил движения.

— Мы пойдём туда? — спросил Висенте.

— Возможно, — осторожно ответил Шарп.

Идея выглядела соблазнительно, потому что из здания открывался замечательный вид на город, но он не был уверен, что французов в семинарии нет.

— Вначале мы прогуляемся вдоль берега, — принял он решение.

Шарп пошёл со своими стрелками. Их зелёные куртки лучше маскировались в листве, давая небольшое преимущество, если бы впереди встретился французский пикет. Но они опять никого не встретили. Кроме того, Шарп не заметил никакой активности на южном берегу, хотя орудия стреляли, и весь затенённый склон холма, на котором возвышалась семинария, заволокло грязно-белым облаком порохового дыма, сползавшего в речную долину.

Теперь на пути попадалось больше домов, в основном — хижин, примостившихся на берегу, а их сады представляли собой запутанный лабиринт виноградников и оливковых деревьев, в которых укрывались стрелки, продлжая путь на запад. Над ними справа нависала громада здания семинарии. Бросая взгляд на неё, Шарп холодел от страха, представляя себе орду французов, скрытую за отблёскивающими на солнце стёклами закрытых окон, но ни разу не заметил там никакого движения.

Завернув за угол, Шарп вдруг увидел французского солдата. Между навесом, под которым стояла недостроенная лодка, и берегом реки, на мощёном дворе, он, присев на корточки, совершенно забывшись, играл со щенком. Шарп торопливо приказал своим людям остановиться. Враг оказался пехотинцем. Он был в семи или восьми шагах от Шарпа, спиной к нему, его кивер и мушкет лежали на булыжниках. Щенок, понарошку рыча, трепал его правую руку. Но если есть один француз, значит, их должно быть больше. Должно быть! Возможно, это французский патруль? Шарп осматривал двор, окружённый живой изгородью из тополей и густых кустов, но никакого движения возле покосившихся навесов лодочной мастерской заметно не было.

Тут француз либо услышал шарканье ботинка, либо ощутил на себе враждебный взгляд, потому что вскочил, повернулся, потом сообразил, что его мушкет лежит на земле, наклонился, чтобы схватить его, — и замер, увидев ствол винтовки Шарпа, нацеленный ему в лицо. Шарп покачал головой и указал стволом винтовки, что француз должен встать прямо. Тот повиновался. Он оказался мальчишкой, не старше Пендлтона или Перкинса, с круглым бесхитростным лицом. Он выглядел перепуганным и невольно отшатнулся, когда Шарп быстро шагнул к нему, а когда схватил за шиворот и потащил за угол, захныкал. Шарп прижал его к стене, снял с пояса штык и выбросил в реку.

— Свяжите его, — приказал он Тангу.

— Давайте просто перережем ему горло, — предложил Танг.

— Свяжите его, заткните рот, и сделайте это на совесть, — настоял Шарп и подозвал Висенте. — Я видел только одного.

— Их должно быть больше, — уверенно заявил Висенте.

— Бог знает, где они прячутся.

Шарп снова заглянул за угол. На опустевшем дворе щенок трепал мушкет француза, вцнпившись зубами в наплечный ремень.

— Никого не видно, — прошептал Шарп Харперу.

— Он не мог быть совсем один.

И всё же во дворике никто не появлялся.

— Я хочу пошарить в тех деревьях, — прошептал Шарп, показывая на тополя за навесом.

— Давайте, сэр, — согласился Харпер, и они вдвоём перебежали открытое пространство до деревьев.

Ни один мушкет не выстрелил, никто не закричал, предупреждая об опасности, только щенок, воображая, что это новая интересная игра, поскакал за ними.

— Давай, возвращайся к мамке! — сказал ему Харпер, но щенок затявкал в ответ.

— Господи! — Шарпа потряс совсем не этот шум, а то, что он увидел.

Предполагалось, что французы стремятся разрушить все лодки по северному берегу Дору, но перед ним, пришвартованные в заводи, стояли три огромные винные баржи. Целых три! Шарп подумал, что их могли продырявить, и, пока Харпер зажимал назойливому щенку пасть, пробрался по липкой грязи и взобрался на ближайшую баржу. С северного берега баржи надёжно укрывали заросли деревьев и кустов, и, возможно, именно поэтому французы их не обнаружили. Что было ещё лучше, баржа, на которой находился Шарп, оказалась неповреждённой. В её трюме было много воды, но, когда он попробовал её на вкус, вода оказалась не солёной, которую в Дору два раза в день заносит приливом, а пресной, дождевой. Шарп, расплёскивая воду, пошарил в трюме, но не нашёл прорубленных топором пробоин. Затем он с трудом пробрался на боковую палубу, где истёртой верёвкой были привязаны сложенные вместе шесть длинных тяжёлых весел. На корме, закреплённая вверх дном ниже уровня палубы, нашлась даже маленькая лодка, потрескавшаяся и облезлая, но с вёслами.

— Сэр! — громким шёпотом привлёк его внимание Харпер.

Он укзывал на противоположный, южный берег, и Шарп, взглянув в том направлении, увидел красномундирника. Одинокий всадник в треуголке, скорее всего, британский офицер, смотрел прямо на него. Шарп помахал ему, но ответа не дождался. Очевидно, соотечественник не признал зелёную куртку стрелка.

— Соберите всех, немедленно, — приказал Шарп Харперу, затем снова посмотрел на всадника.

Он сомневался, не был ли это подполковник Кристофер, но этот офицер был коренастее, и у его лошади хвост был подрезан, в то время, как Кристофер, подражая французам, хвост у своей лошади не подрезал. Офицер оглянулся, будто бы говорил с кем-то, хотя Шарп на противоположном берегу никого больше не видел, потом снова посмотрел на Шарпа и принялся энергично жестикулировать, явно приказывая ему немедленно явиться на доклад.

Шарп колебался. Было очевидно, что офицер на противоположном берегу старше его по званию, и, как только он пересечёт реку, то сразу окажется в тисках железной армейской дисциплины. А он хотел свободы действий. Если послать кого-нибудь из своих людей, результат получится тот же. Тогда Шарп подумал о Луисе и, подозвав его, помог подняться на борт баржи.

— Вы сможете управлять маленькой лодкой? — спросил он.

Луис на мгновение заколебался, но потом ответил твёрдо:

— Смогу.

— Тогда сплавайте черех реку и узнайте, что хочет тот британский офицер. Скажите ему, что я должен разведать обстановку в семинарии. Ещё скажите, что, кроме этих барж, есть ещё паром в Барка д’Aвинтас.

Шарп предположил, что британская армия, продвигаясь на север, была остановлена рекой. Орудия французов и англичан ведут артиллерийскую дуэль через Дору, но без плавсредств британцы не могут наладить переправу. И где, чёрт его возьми, находится флот?

Харпер, Мачедо и Луис вручную спустили ялик с борта и протащили по липкой грязи, пока не достигли такой глубины, что он закачался на воде. Луис взялся за вёсла, уселся поудобнее и умело отчалил. Он посмотрел через плечо на южный берег, прикидывая курс, и начал энергично грести. Шарп увидел, что к офицеру присоединился второй всадник, тоже в красном мундире и чёрной треуголке. Мышеловка захлопывалась, чтобы снова поймать его. Он спрыгнул с баржи и прошлёпал по грязи к берегу.

— Вы остаетесь здесь, — приказал Шарп Висенте. — А я обыщу холм.

Сначала Висенте, казалось, был готов заспорить, но потом согласился, и Шарп приказал стрелкам следовать за ним. Перед тем, как реку скрыли деревья, Шарп оглянулся. Луис уже почти доплыл до противоположного берега. Шарп пробрался через заросли лавра и увидел дорогу, по которой они бежали из Опорто, а слева — дома, где люди Висенте укрывались, пытаясь спасти свои шкуры. Французов не было. Он снова кинул взгляд на здание семинарии, но там не было заметно признаков активности. «К чёрту это, надо пойти и посмотреть!» — подумал Шарп.

На случай, если начнётся стрельба, он приказал подняться на холм, где можно было организовать защищённую позицию в редко стоящих посреди пастбища деревьях и у ветхого навеса. Хотя, если предположить, что в большом доме засели французы, местечко всё равно гиблое. Шарп понимал, что должен проявлять больше осторожности, но никто не пытался стрелять в него из окон, никто не бросал ему вызов, и он ускорил темп продвижения настолько, что на крутом подъёме ноги свело от боли.

Вот так, быстро и без потерь, они добрались до семинарии. Окна первого этажа были забраны решётками, внутрь вели семь дверей под арочными проёмами. Шарп попытался открыть ближайшую к нему дверь пинком и здорово ушиб ногу, потому что она оказалась заперта. Присев у стены, он решил подождать отставших. Отсюда была видна долина до самого Опорто. Французские пушки с холмов стреляли в скрытую холмом цель на южном берегу. Там, насколько помнил Шарп, стоял большой женский монастырь, где в день захвата города лягушатниками располагалась португальская батарея, ведущая дуэль с французами через реку.

— Все здесь, — доложил Харпер.

Шарп пошёл на запад вдоль сложенной из массивных каменных блоков стены здания. Он предпочёл бы другой путь, но понимал, что главный вход в семинарию должен быть со стороны города. Он пробовал открыть каждую из дверей, но все они были заперты. Какого чёрта здесь нет французов? Их не видно было даже на окраинах города, до которого теперь оставалось не больше полумили. Наконец стена повернула направо, и он увидел лестницу, поднимающуюся к резной парадной двери. Часовых у входа не было, но зато теперь Шарп, наконец, увидел французов. На дороге, петляющей в долине к северу от семинарии, двигался обоз фургонов, запряжённых волами, и их сопровождали драгуны. Шарп в маленькую подзорную трубу Кристофера рассмотрел, что это везут раненых. Сульт отсылал инвалидов во Францию? Или госпитали переполнились, и легкораненых переводят в тыл? Очевидно, лягушатники вовсе не готовились к походу на Лиссабон. Может быть, в Португалию всё-таки прибыл сэр Артур Уэлсли, и британская армия перешла к активным действиям?

Парадный вход в здание осенял каменный крест, расколотый мушкетными пулями. Шарп повернул большую ручку из кованого железа, и, к его удивлению, окованная гвоздями дверь оказалась незапертой. Он распахнул дверь стволом винтовки и увидел пустую прихожую с плиточным полом и стенами, выкрашенными в болезненно-зелёный цвет. Висевший на стене портрет измождённого святого был продырявлен пулями. Грубо намалёванная рядом картинка, изображавшая французского солдата с женщиной, доказывала, что французы в семинарии побывали, хотя теперь их видно не было. В полной тишине стук подошв ботинок, усиленный эхом, звучал особенно громко.

— Иисус, Мария и Иосиф! — воскликнул Харпер, осмотрев показавшийся внизу тёмный коридор, и перекрестился. — Такой огромный домина! Сколько же проклятых попов нужно этой стране?

— Зависит, от того, сколько здесь грешников. — отозвался Шарп. — Надо обыскать это место.

Он оставил шестерых стрелков внизу для охраны и спустился вниз, чтобы открыть одну из дверей, выходящих к реке. Это должно было стать путём отступления на случай, если французы всё же заявятся. Как только он обеспечил безопасность, стрелки обыскали спальни, ванные, кухни, столовую и классы огромного здания. В каждой комнате валялись обломки мебели, в библиотеке тысячи изорванных книг были рассыпаны по полу, но ни мёртвых, ни живых не нашлось. В разгромленной часовне алтарь раскололи в щепки, а хоры превратили в уборную.

— Ублюдки. — тихо пробормотал Харпер.

Гэтейкер, на чьей винтовке предохранитель, действительно, висел на одном винте, с видом знатока рассматривал намалёванную на побеленной стене, как раз там, где над алтарём висел триптих, изображающий сцены Рождества Богородицы, картинку, на которой трое французских драгун в весьма забавных позах совокуплялись с двумя женщинами.

— Неплохо, — заявил он уважительно, словно ценитель на летней выставке Королевской Академии художеств.

— Мне нравятся женщины попышнее, — отозвался Слеттер.

— Идём дальше! — рявкнул Шарп.

Самой важной задачей сейчас было найти винный погреб, а Шарп не сомневался, что погреб здесь есть. Но когда погреб, наконец, нашёлся, лейтенант с облегчением увидел, что французы добрались до него раньше и не оставили ничего, кроме пустых бочонков и битых бутылок.

— Настоящие ублюдки! — с чувством обронил Харпер.

Впрочем, если бы этого не сделали французы, Шарп перебил бы здесь всё сам, чтобы не дать своим людям упиться до бесчувствия. И это заставило его осознать то, что он уже принял решение оставаться в этом здании, пока будет возможность. Французы, несомненно, не собирались покидать Опорто, но кто бы ни владел городом, семинария господствовала над восточными окраинами.

Семинария оказалась не такой уж и большой, как казалось со стороны. Её длинный южный фасад с бесчисленными окнами выходил к реке, но в сторону Опорто смотрело меньше дюжины окон. На противоположной стороне было пристроено выступающее на север крыло. В угловом пространстве между двумя крыльями здания рос яблоневый сад, в котором несколько деревьев срубили на дрова. Две другие стороны сада защищала высокая каменная стена. Попасть на территорию семинарии можно было через кованые железные ворота, выходящие в сторону Опорто. Под навесом, в груде плетёных ловушек для птиц, от которых защищали плодовые кустарники, Шарп разыскал старую кирку и вручил её Куперу.

— Начинайте рыть лаз, — сказал он, указывая на длинную стену. — Патрик! Найдите еще инструменты. Выделите шестерых людей, чтобы помочь Купу, а остальных пошлите на крышу. Но они не должны обнаруживать себя. Понимаете? Они должны действовать скрытно.

Сам Шарп направился в большую комнату, служившую, как он решил, кабинетом директора семинарии, разграбленную, как и всё вокруг. Искромсанные, с оторванными корешками книги толстым слоем устилали пол, стол перевёрнут, изрезанная, наполовину сгоревшая картина, изображавшая какого-то святого, лежала в очаге. Единственным целым предметом было угольно-чёрное распятие, висевшее высоко над каминной доской.

Шарп посмотрел в маленькую подзорную трубу через открытое окно, расположенное над парадной дверью семинарии, на город, лежащий так дразнящее близко. Нарушая свои собственные инструкции действовать скрытно, он перегнулся через подоконник и вытянул шею в надежде рассмотреть, что происходит на южном берегу. Ничего важного видно не было. И вдруг сзади раздался голос:

— Вы, должно быть, лейтенант Шарп. Меня зовут Уотерс, подполковник Уотерс. Вы молодец, Шарп, молодец, чёрт вас побери!

Шарп резко повернулся и увидел офицера в красном мундире, шагающего к нему через груды беспорядочно разбросанных книг и бумаг.

— Я Шарп, сэр, — признал осторожно он.

— Проклятые лягушатники спят, — заявил Уотерс.

Он был коренастый, кривоногий, что выдавало в нём опытного кавалериста, с обветренным лицом. Шарп решил, что ему слегка за сорок, но обильная седина старила его.

— У них здесь должно было расположиться не меньше половины батальона, верно? И ещё несколько артиллерийских батарей. Наши враги слишком беспечны, они, чёрт их дери, дрыхнут.

— Это вас я видел на южном берегу? — спросил Шарп.

— Совершенно верно. Я встретился с вашим португальским другом. Он толковый парень! Он привёз меня сюда, и сейчас мы пытаемся спустить на воду проклятые баржи. — Уотерс ухмыльнулся. — Это поворотный момент, мой родной. Если мы сможем заставить проклятые корыта плавать, мы переправим ударную Бычьешкурников, затем — остальную часть 1-ой бригады. Интересно, когда маршал Сульт сообразит, что мы влезли к нему с чёрного хода, а? Здесь есть какой-нибудь ликёр?

— Ни капли, сэр.

— Молодец! — заявил Уотерс, видимо, посчитав, что Шарп сам уничтожил источник искушения перед приходом красномундирников.

Он подошёл к окну, вытащил из кожаной сумки, висящей на плече, большую подзорную трубу и уставился на Опорто.

— Так что случилось, сэр? — спросил Шарп.

— Что случилось? Мы выгоняем из Португалии лягушатников! Оп-оп, кар-кар — и, чёрт подери, мы успешно избавляемся от ублюдочного отродья! Вы только посмотрите на это! — он жестом показал на город. — Они даже не предполагают, что мы уже в городе! Ваш португальский друг сказал, что вы были в окружении. Это верно?

— С конца марта.

— Это чудо, — объявил Уотерс. — Вы неподражаемы!

Полковник взгромоздился на подоконник и пояснил ошеломлённому Шарпу, что в Португалию и впрямь приехал сэр Артур Уэлсли:

— Он приехал меньше трёх недель назад и взялся за армию всерьёз, ей-Богу! Крэддок был неплох, но хватка у него не та. Мы выступили в поход, Шарп. Левой-правой, левой-правой, и пусть тот, кто отстанет, отправляется к дьяволу. Британская армия уже здесь. — он указал на виднеющийся за женским монастырём высокий холм на южном берегу. — Проклятые лягушатники, похоже, думают, что мы придём с моря. Их люди либо в городе, либо охраняют побережье.

Шарпу стало стыдно, что он не поверил торговке из Барка д’Aвинтас, которая говорила то же самое.

— Сэр Артур хочет пересечь реку, — продолжал Уотерс. — Ваши приятели дали нам три баржи, и вы говорите, что есть ещё и паром?

— В трёх милях вверх по реке, сэр.

— Вы неплохо поработали этим утром, Шарп, — дружелюбно усмехнулся Уотерс. — С нашего берега мы о подобной удаче могли лишь молиться.

— Французы не заподозрят, что мы уже здесь?

— Не должны. Наверное, лучше моему красному мундиру убраться от окна, а? — подполковник засмеялся и отошёл вглубь комнаты. — Молюсь, чтобы лягушатники заснули сладким сном, потому что, если они очнутся, то дневная переправа обещает стать горяченьким дельцем, разве не так? Сколько каждая из тех трёх барж сможет перевезти за раз? Человек тридцать? И один Господь знает, сколько времени уйдёт на один рейс. Мы суём свои головы в пасть тигра, Шарп.

Шарп не стал говорить, что он уже несколько недель живёт, засунув голову в пасть тигра. Вместо этого он смотрел на долину, разделявшую город и семинарию, пытаясь вообразить, как будут действовать французы, когда они всё же нападут. Скорее всего, они пойдут напрямую, поднимаясь по склону холма, на который выходило северное крыло здания. Склон был совершенно лишён укрытий, за исключением единственного деревца с бледными листьями, росшего прямо посередине подъёма. Нападающие попытаются добраться до ворот сада или до парадной двери. Это значит, что им придётся пересечь широкую подъездную площадку, на которой разворачивались кареты посетителей семинарии, и здесь атака может быть остановлена мушкетным и винтовочным огнём из окон и с плоской черепичной крыши.

— Гиблое место! — подполковник Уотерс, видимо, думал о том же.

— Не хотел бы я штурмовать этот склон, — согласился Шарп.

— Думаю, на том берегу поставят артиллерию, чтобы ещё немного осложнить им дело, — бодрым тоном предположил Уотерс.

Шарп надеялся на это. Он не понимал, почему нет британской артиллерии на той самой террасе женского монастыря за рекой, где в марте располагались португальские батареи. Это была крайне удачная позиция, но сэр Артур Уэлсли, видимо, расположил пушки среди портовых кварталов, которых было из семинарии не видно.

— Сколько времени? — спросил Уотерс и тут же сам ответил на свой вопрос, вытащив большие часы в форме репы. — Почти одиннадцать!

— Вы прибыли с подчинёнными, сэр? — спросил Шарп, потому что на красном мундире Уотерса кроме потускневшего золотого шитья не было знаков принадлежности к какому-либо полку.

— Я — один из офицеров разведки сэра Артура Уэлсли, — пояснил Уотерс. — Мы идём впереди, чтобы искать дорогу для остальных, прямо как те парни в Библии, которых Иисус Навин послал найти путь к Иерихону. Помните эту историю? Там ещё шлюха по имени Раав помогала им скрываться. Евреям очень повезло, верно? Там посланцев встречает проститутка, меня здесь приветствует стрелок, но это всё же лучше, чем слюнявый поцелуй проклятого драгуна-лягушатника.

Шарп усмехнулся:

— Вы знаете капитана Хогана, сэр?

— Любителя картографии? Конечно, я знаю Хогана. Головастый парень, весьма головастый! — Уотерс внезапно замолк и уставился на Шарпа. — Мой Бог, конечно! Вы и есть его потерявшийся стрелок, не так ли? Наконец я понял, кто вы! Хоган всегда говорил, что вы не пропадёте. Великолепно, Шарп! Прибыли господа Бычьешкурники.

Висенте вместе со своими людьми привели к семинарии тридцать красомундирников, но вместо того, чтобы войти со двора в отпертую Шарпом дверь, они обошли здание по периметру и теперь таращились на Уотерса и Шарпа снизу, от парадной двери. На мундирах вновь прибывших была отделка цвета бычьей шкуры — тёмно-жёлтая, которая указывала на их принадлежность к 3-ему пехотному Кентскому полку. Они взмокли после подъёма по крутому склону под палящим солнцем. Командовавший ими худощавый лейтенант заверил подполковника Уотерса, что с остальных двух барж уже высаживается новая порция десанта, а потом удивлённо спосил Шарпа:

— Что, интересно, здесь делают стрелки?

— Первыми появляются на поле боя и последними покидают его, — отпарировал Шарп любимым девизом Королевских стрелков.

— Первыми? Вы, наверное, перелетели через реку, — лейтенант смахнул пот со лба. — Здесь есть вода?

— Бочка у парадной двери, — учтиво подсказал Шарп. — С наилучшими пожеланиями от 95-го Королевского стрелкового полка.

Прибывало всё больше людей. Местные жители, желая помочь союзникам, организовали команды гребцов и, движимые взмахами тяжёлых вёсел, баржи сновали взад-вперед по реке. Каждые двадцать минут ещё от восьмидесяти до девяноста солдат поднималось на холм. Во главе одной из групп прибыл генерал сэр Эдвард Пейджет, который принял командование над разрастающимся гарнизоном от Уотерса. Пейджет был молодым человеком лет тридцати, энергичным и нетерпеливым; свой высокий чин он получил, благодаря богатству своей аристократической семьи, но у него была репутация генерала, который нравился солдатам. Он поднялся на крышу семинарии, где теперь расположились стрелки, и увидев в руках Шарпа маленькую подзорную трубу, позаимстововал её:

— Потерял собственную, — пояснил он. — Осталась где-то среди багажа, а багаж остался в Лиссабоне.

— Вы прибыли с сэром Артуром Уэлсли? — спросил Шарп.

— Три недели назад, — бросил Пэйджет, рассматривая город.

— Сэр Эдвард — заместитель командующего, — добавил Уотерс.

— Это не такая уж значительная должность, потому что я никогда не в курсе его планов, — раздражённо заявил Пэйджет. — Что случилось с этой чёртовой трубой?

— Придерживайте внешнюю линзу, сэр, — посоветовал Шарп.

— Возьмите мою. — Уотерс предложил свой инструмент.

Сэр Эдвард озадаченно нахмурился, глядя на город. — Непонятно, что же делают проклятые французы?

— Спят, — пожал плечами Уотерс.

— И им вряд ли понравится, когда они проснутся, — заметил Пэйджет. — Егерь спит, а в его владениях браконьеры! — он вернул трубу Уотерсу и обратился к Шарпу. — Чертовски рад, что здесь есть стрелки, лейтенант. Смею предположить, что у вас будет возможность потренироваться в стрельбе.

Новая группа британцев поднималась на холм. Теперь у каждого окна вдоль западного фасада семинарии было по несколько красномундирников, на длинной северной стене также с четверть огневых точек были укомплектованы. Под стеной сада были прорыты лазы; там заняли позиции португальцы Висенте и гренадёры Бычьешкурников. Французы воображали, что в Опорто они в полной безопасности, и следили за устьем реки, в то время, как у них в тылу, на высоком холме к востоку от города формировалась ударная группа британских войск. Боги войны туго закручивали гайки. Что-то неизбежно должно было сломаться.

Офицеры в вестибюле Палаццо Карранкас следили, чтобы все посетители непременно разувались.

— Его великолепие спит, — объясняли они, подразумевая маршала Николаса Сульта, герцога Далмации, которого ныне именовали не иначе, как король Николас.

Великолепный вестибюль, похожий на сказочную пещеру, с высокими сводчатыми потолками и полом из мраморных плит, усиливал эхом стук подкованных каблуков и отражал его вверх по лестнице к спальне маршала. Ранним утром поспешно вошедший гусар запутался шпорами в ковре на лестнице и растянулся, огласив палаццо ужасным грохотом ножен своей сабли. Разбуженный маршал потребовал от офицеров штаба, чтобы более никто не смел нарушить его сон. Конечно, эти офицеры не могли заставить умолкнуть британские пушки, стреляющие из-за реки, но, вероятно, маршал не был настолько чувствителен к орудийному огню, как к стуку каблуков.

Маршал пригласил на завтрак дюжину гостей, которые прибыли к девяти утра и теперь ожидали в большой приёмной, расположенной в западном крыле дворца. Её высокие стеклянные двери открывались на террасу, украшенную цветущими в каменных вазонах цветами и окружённую лавровыми кустами, которые пожилой садовник подрезал длинными ножницами. Гости — все, кроме одной — мужчины, и все, кроме двоих — французы, — прогуливались по террасе, с южной балюстрады которой открывался вид на реку и, соответственно, на орудия, стрелявшие из-за Дору. На самом деле было почти ничего не видно, потому что британская артиллерия расположилась на улицах Вила Нова де Гайя, и даже с помощью подзорных труб всё, что удалось рассмотреть гостям — это клубы грязноватого порохового дыма. Грохот пушечных ядер, крушащих стены здания у причало Опорто, были слышны куда личше. Единственной заслуживающей вниманя картиной были останки понтонного моста, который французы восстановили в начале апреля, но известие о подходе британской армии во главе с Уэлсли вынудило его взорвать. Три обгоревших понтона ещё раскачивались течением, удерживаемые якорями, а остальные были разорваны взрывом на мелкие части и унесены течением в океан.

Кейт была единственной женщиной, приглашённой на завтрак к маршалу, и её муж был непреклонен в своём желании, чтобы она непременно надела гусарскую форму. Эта настойчивость была вознаграждена восхищёнными взглядами, которые остальные гости не сводили с длинных ног его жены. Сам Кристофер был в гражданской одежде, в то время как остальные десять приглашённых офицеров — в форме. Присутствие среди них женщины заставляло их прилагать усилия притворяться беззаботными, не обращая внимания на британскую канонаду.

— Они стреляют в наших часовых шестифунтовыми ядрами, — заявил драгунский майор в великолепной форме с аксельбантами и золотым шитьем. — Это всё равно как бить муху дубинкой, — он прикурил сигару и тихо сказал приятелю. — С таким задом она просто обязана быть француженкой.

— С таким задом она обязана лежать в постельке.

— Согласен.

Кейт сторонилась французских офицеров. Она стыдилась нескромной гусарской формы, но гораздо хуже ей казалось то, что её могли заподозрить в симпатии к французам.

— Вы должны сделать над собой усилие, — потребовал Кристофер.

— Я стараюсь, — с горечью ответила она. — Стараюсь не радоваться каждому выстрелу британских пушек.

— Вы смешны.

— Я? — оскорбилась Кейт.

— То, что вы видите — просто демонстративный жест. — Кристофер указал на клубы порохового дыма, который стелился над красными черепичными крышами Вила Новы. — Да, Уэлсли уже здесь, но дальше ему идти некуда. Он застрял. На реке нет средств переправы, а флот не сможет прорваться сквозь форты на побережье. Единственное, что Уэлсли сможет сделать — это забросить несколько ядер на окраины Опорто, а потом вернётся в Коимбру или Лиссабон. В шахматах, дорогая, подобное положение считается безвыходным. Сульт не может двинуться на юг, потому что у него нет подкреплений, а Уэлсли — на север, потому что у него нет лодок. А если проблему не может решить армия, её начинают решать дипломатически. Именно поэтому я здесь, поймите.

— Вы здесь, потому что симпатизируете французам, — сказала Кейт.

— Это чрезвычайно оскорбительное для меня замечание, — надулся Кристофер. — Я здесь потому, что умные люди должны, наконец, закончить эту затянувшуюся войну. Чтобы сделать это, нужно вступить в контакт с врагом, и я не могу вести переговоры, находясь на другом берегу реки.

Кейт не стала отвечать. Она больше не верила оправданиям своего мужа по поводу его дружбы с французами или его высокопарным рассуждениям о новых веяниях в мировой политике. Чтобы окончательно не сойти с ума, она старалась думать о простом и понятном: чтобы быть вместе с теми, кто сейчас сражается за Португалию. Кейт хотелось бы пересечь реку и присоединиться к тем, кто на другом берегу, но не было ни лодок, ни моста, который бы не охраняли французы, — словом, никакого способа убежать. Кейт заплакала, и Кристофер, который не понимал, откуда у красивой женщины взялись столь бредовые мысли, и терпеть не мог внешних проявлений душевных мук, отвернулся от неё, ковыряя в зубах зубочисткой из слоновой кости.

Слёзы Кейт катились по щекам и падали на грудь и плитки террасы. Она отошла от мужа и приблизилась к садовнику, который, не торопясь, подрезал лавры.

— Как я могу переправиться через реку? — спросила она по-португальски.

Садовник, не глядя на неё, продолжал свой труд.

— Никак.

— Мне очень нужно!

— Они будут стрелять в вас, если попытаетесь, — он окинул взглядом гусарскую форму, тесно обтягивающую её фигуру, и отвернулся. — Они в любом случае будут стрелять.

Часы в вестибюле палаццо пробили одиннадцать, кода маршал Сульт спустился по широкой лестнице. Он был в шёлковом халате поверх брюк и рубашки.

— Готов ли завтрак? — требовательным тоном осведомился он.

— Завтрак накрыт в голубой приёмной, мсье, — ответил адъютант. — Ваши гости уже собрались.

— Хорошо, хорошо! — Сульт подождал, пока двери перед ним распахнут, потом вошёл, приветствуя широкой улыбкой своих гостей.

— Можете занять свои места. Ах, я вижу, у нас сегодня без церемоний, — заметил он, подходя к длинному буфету, на котором в серебряной посуде был сервирован завтрак.

Маршал продвигался вдоль буфета, по очереди поднимая крышки с блюд:

— Ветчина! Роскошно! Тушёные почки! Превосходно! Говядина! Немного языка, хорошо. И печень. Действительно, выглядит вкусно. Доброе утро, подполковник! — приветствовал он Кристофера, который ответил поклоном. — Очень мило с вашей стороны принять моё приглашение. И вы привели вашу хорошенькую жёнушку? Ах, да, вот и она. Превосходно, просто превосходно. Садитесь здесь.

Сульт указал на стул рядом с собой. Маршалу понравился англичанин, который выдал ему имена заговорщиков, замышлявших устроить бунт, если он объявит себя королём. Своих амбиций Сульт не оставил, но понимал, что прежде, чем принять корону и скипетр, он должен оттеснить британскую и португальскую армию, прибывшую из Коимбры.

Этот демарш ранее пассивного противника его удивил, но не встревожил. Река охранялась, маршал был уверен, что на южном берегу нет речных судов, пригодных для переправы. Британцы могли хоть вечность сидеть на противоположном берегу Дуоро. Стёкла в высоких окнах задребезжали от раската орудийного грома, и Сульт отвернулся от блюд с угощением:

— Наши артиллеристы этим утром малость оживились, верно?

— Это, в основном, британские орудия, — пояснил адъютант.

— И чем они занимаются?

— Обстреливают наших часовых на причале. Бьют по мухам шестифунтовыми ядрами.

Сульт засмеялся:

— И это наш хвалёный Уэлсли? — он улыбнулся Кейт и жестом предложил ей занять место справа от него. — Так приятно завтракать в компании прелестной женщины.

— А ещё лучше пообщаться до завтрака, — заметил пехотный полковник, и Кейт, которая говорила по-французски, о чём присутствующие не догадывались, покраснела.

Сульт загрузил свою тарелку печенью и беконом и занял место за столом.

— Итак, они стреляют в наших часовых. А что мы делаем в ответ?

— Ведём ответный огонь, — ответил адъютант. — Вы не взяли почек, мсье? Положить вам?

— О да, Келье. Я люблю почки. Есть новости из Кастело де Сао?

На этот мощный форт с большим гарнизоном на северном берегу Дору, там, где река впадает в море, возлагалась обязанность не допустить нападения британцев с моря.

— Они сообщают о двух фрегатах, мсье, которые держатся на расстоянии; больше в поле зрения судов не наблюдается.

— Трусит, верно? Уэлсли боится до дрожи. — удовлетворённо подвёл итог Сульт и обратился к Кристоферу, — Налейте себе кофе, подполковник, и, если не трудно, чашечку для меня. Благодарю вас. — Сульт принялся намазывать хлеб маслом. — Я говорил с Вилларом вчера вечером. Он оправдывается. У него множество оправданий!

— Наступит завтра, мсье, и мы захватим этот холм, — сказал Кристофер.

Кейт опустила покрасневшие от слёз глаза в пустую тарелку. Он уже говорит про себя и французов «мы»!

— Завтра? — презрительно бросил Сульт. — Он должен был сделать это в первый же день, сразу же, как только прибыл!

Сульт вернул Виллара из Вила Реаль де Зедес, как только узнал о выдвижении из Коимбры британской и португальской армий, но его злило, что столь большое подразделение оказалось не в состоянии уничтожить маленький отряд противника. Конечно, сейчас это не имело значения. Главное — преподать хороший урок Уэлсли.

Сульт не думал, что это будет слишком трудно. Он знал, что британская армия мала, что артиллерии у Уэлсли мало. Эти точные сведения были получены от капитана Аржантона, который был пять дней назад арестован. Ему обещали жизнь в обмен на информацию, и он рассказал всё, что наблюдал во время своей второй поездки к британцам, когда он лично встречался с Уэлсли. Именно Аржантон предупредил о начале выступления армии союзников, и это позволило Сульту вовремя отвести свои полки с южного берега, чтобы они не попали в окружение. Теперь Уэлсли застрял на южном берегу реки, не имея лодок, чтобы пересечь её, если, конечно, лодки не доставит британский флот… но это было совершенно фантастическое предположение. Два фрегата, трусливо рыскающие на почтительном расстоянии от берега — это не опасно. Вряд ли это могло заставить задрожать коленки герцога Далмации.

Аржантон был арестован благодаря разоблачению Кристофера, и это делало Сульта должником англичанина. Кристофер сообщил имена других заговорщиков: Донадье из 47-го полка, братьев Лаффит из 18-го драгунского, ещё трёх или четырёх офицеров. Сульт решил пока не предпринимать против них ничего. Арест Аржантона послужит им предупреждением, к тому же они были популярны в армии, да и череда расстрелов вызовет негодование. Предпочтительнее было показать изменникам, что он знает их имена, и намекнуть, что их жизнь зависит от поведения в будущем. Лучше держать таких людей на привязи, чем в могиле.

Кейт беззвучно плакала, слёзы катились по её щекам, и она отвернулась, чтобы скрыть переживания, но Сульт всё равно заметил.

— Что случилось? — мягко спросил он.

— Она боится, мсье, — сказал Кристофер.

— Боится?

Кристофер показал жестом на окно, дребезжащее от орудийной канонады.

— Женщины и война, мсье — это несовместимо.

— Скажите ей, что не нужно бояться, — добродушно заявил Сульт. — Британцы не могут пересечь реку, а если они попробуют, то будут отбиты. Через несколько недель прибудет подкрепление, — хорошо бы так и случилось, подумал маршал, потому что иначе он и сам не знал, как продолжать наступление.

Он сделал паузу, чтобы Кристофер перевёл его слова, потом продолжил:

— И затем мы двинемся на юг, чтобы насладиться всеми удовольствиями, которые может предложить Лиссабон. Скажите ей, что к августу будет мир. О, это наш повар!

Толстый француз с экстравагантными усами, в забрызганном кровью переднике и с заткнутым за пояс устрашающего вида разделочным ножом вошел в комнату.

— Вы посылали за мной, мсье? — недовольно спросил он.

— О да! — Сульт потёр удовлетворённо руки. — Надо составить меню на ужин, сержант Деро. К ужину будет шестнадцать человек. Что вы предлагаете?

— У меня есть угри.

— Угри! — удовлетворённо улыбнулся Сульт. — Фаршированные белым соусом и грибами? Превосходно!

— Я сделаю из них филе, — упрямо заявил сержант Деро. — обжарю с петрушкой и приготовлю в красном винном соусе. Перед этим подам ягнёнка. Есть очень хороший ягненок.

— Замечательно! Люблю ягнятину! Сделаете к ней соус с каперсами?

— Соус с каперсами? — с отвращением воскликнул Деро. — Уксус убьёт вкус ягнятины! А у меня — замечательный, нежный, жирный ягнёнок!

От взрыва задребезжали оконные стёкла и жалобно зазвенели грушевидные хрустальные подвески люстр над столом, но ни маршал, ни повар этого даже не заметили.

— Я запеку ягнёнка с небольшой толикой гусиного жира, — тоном, не допускающим обсуждения, отрезал Деро.

— Хорошо-хорошо, — согласился Сульт.

— На гарнир — лук, ветчина и немного белых грибов.

Торопливо вошёл взволнованный офицер, потный и красный:

— Мсье!

— Момент, — нахмурился Сульт. — Лук, ветчина и немного белых грибов? И, возможно, немного ломтиков шпика, сержант? Это хорошо идёт с ягнёнком.

— Там уже будет порезанная ветчина, — упорно стоял на своём Деро. — маленькие луковки и немного белых грибов.

Сульт сдался:

— Знаю, на вкус это будет превосходно. И — Деро — спасибо за завтрак. Спасибо.

— Лучше сьели бы сразу, как только было приготовлено, — хмуро заявил Деро и удалился.

Сульт улыбнулся повару и недовольно воззрился на прервавшего его офицера:

— Вы — капитан Броссар, верно? Хотите завтракать? — маршал указал ножом с кусочком масла на кончике место в конце стола. — Как поживает генерал Фуа?

Броссар был адьютантом Фуа, и у него не было времени ни позавтракать, ни обсуждать здоровье генерала Фуа. Он еле сдерживал рвущиеся из глубины души эмоции и с трудом справился с собой, чтобы доложить по форме:

— Британцы, мсье — они в семинарии.

Сульт недоверчиво уставился на него:

— Они — где?

— Британцы в семинарии.

— Но губернатор уверил меня, что лодок нет!

Все лодки перевели на северный берег, где они были в распоряжении французов и недоступны для тех, кто подошёл с юга.

— Ни одной на их берегу, мсье! Но, однако, они переправляются. Они уже заняли холм.

Сульт почувствовал, что его сердце ёкнуло. Холм, на котором расположилась семинария, доминировал над дорогой в Амаранте, а эта дорога вела к складам в Испании и армии Люсона, расположенной на реке Тамега. Если британцы перережут дорогу, они уничтожат французскую армию по частям, и репутация Сульта будет погублена. Маршал вскочил, опрокинув стул.

— Прикажите генералу Фуа отбросить их за реку, — проревел он. — Немедленно! Ступайте! Отбросьте их за реку!

Офицеры поспешно ушли, оставив Кейт и Кристофера одних. Увидев на лице мужа выражение чрезвычайной паники, Кейт ощутила приступ злорадства. Окна дребезжали, люстры звенели, британцы наступали.

— Просто великолепно! Среди нас есть Королевские стрелки! Это благословение Божье! Я и не знал, что в 1-й бригаде есть кто-то из 95-го полка, — говорил крупный румяный человек с лысеющей головой и приветливым лицом. — Вас-то нам и не хватало!

Если бы на нём не было формы, он был бы похож на добродушного фермера, который где-нибудь на английском рынке загоняет своих упитанных овец в загон в ожидании аукциона домашнего скота.

— Это — папаша Хилл, — пояснил Харрис Пендлтону.

— Так-так, молодой человек, — надулся генерал Хилл. — Разве можно произносить прозвище офицера, когда он может это услышать? Надо бы наказать вас.

— Извините, сэр, — Харрис не думал, что его замечание будет услышано.

— Но вы — стрелок, и потому вы прощены. И весьма потрёпанный стрелок, должен вам сказать! Куда катится армия, если не во что приодеться перед боем? — он улыбнулся Харрису, порылся в кармане и вытащил горстку миндаля. — Вот вам кое-что, чтобы занять ваш язык, молодой человек.

— Спасибо, сэр.

Теперь на крыше семинарии было уже два генерала: генерал Хилл, который из за своей природной доброжелательности заработал заработал прозвище «папаша Хилл», командующий 1-ой бригады, силы которой переправлялись через реку, присоединился к сэру Эдварду Пэйджету как раз вовремя, чтобы увидеть прибытие трёх французских батальонов из восточного пригорода Опорто. Батальоны под руководством сержантов и капралов в низине перестраивались в две колонны для штурма семинарии. Одна колонна должна была двигаться в сторону фасада семинарии, другая формировалась на северном фланге, около дороги на Амаранте. Кроме того, чтобы не допустить получения засевшими в семинарии британцами подкреплений, французы выдвинули артиллерийскую батарею с приказом потопить баржи. Построенные колонны ждали, когда баржи будут потоплены, и артиллеристы перенесут огонь на семинарию.

Шарп зря задавался вопросом, почему Уэлсли не поставил орудия в женском монастыре: как только французские батареи развернулись для стрельбы, невидимая ранее британская батарея выдвинулась на террасу монастыря.

— Вот вам и припарка для французов! — воскликнул генерал Хилл, когда увидел внушающий уважение ряд мощных орудий.

Первой открыла огонь пяти-с-половинойдюймовая гаубица, подобная той, что обстреливала Шарпа на Холме Сторожевой Башни. Она стреляла снарядами круглой картечи, новейшим видом оружия, которое было изобретено подполковником Шрапнеллом и являлось военным секретом Великобритании. Оболочка снаряда начинялась мушкетными пулями и расположенным в центре пороховым зарядом таким образом, чтобы при взрыве пули и осколки корпуса поражали противника. Чтобы импульс выстрела усилил поражающее действие снаряда, необходимо было сократить до минимума время между попаданием снаряда и взрывом внутри его оболочки, поэтому артиллеристы должны были с необыкновенной точностью рассчитать длину запальных шнуров. Артиллеристы, которые стреляли из гаубицы, были в этом деле мастерами.

Выстрелом гаубицу отбросило назад, снаряд перелетел по дуге через реку, оставляя за собой тонкий след дыма от горящего фитиля, и взорвался на расстоянии двадцати ярдов впереди и футов на двадцать выше первого из французских орудий, как это и было задумано. Взрыв образовал в воздухе облако белого порохового дыма, визжащих осколков металла и красных капель крови. Лошади и французский артиллерийский расчёт — все четырнадцать человек — были убиты или изранены, а само орудие сброшено с лафета.

— О Господи, — пробормотал Хилл, забыв о том, с какой кровожадностью он приветствовал появление британских батарей. — Вот это да… Бедняги…

Радостные крики британских солдат, приветствовавших успех своих артиллеристов, потонули в грохоте выстрелов других орудий. Английская артиллерия, пользуясь тем, что в своём орлином гнезде на южном берегу они доминировали над французами, шрапнелью, разрывными снарядами и ядрами размазали французскую батарею. Французские артиллеристы отступили, бросив свои пушки, истошно кричащих раненых лошадей и убитых. Затем британские артиллеристы опустили стволы своих орудий и обстреляли плотные ряды французской пехотной колонны в низине с фланга. Ядра проносились через шеренги, картечь распарывала воздух над головами, с лёгкостью скашивая целые отделения.

Французские офицеры, с ужасом взирая на уничтоженную артиллерию, отдали приказ наступать. Барабанщики, располагавшися в глубине колонн, начали отбивать ритм. В это время ядро пропахало в шеренге синих мундиров кровавую борозду. Сквозь барабанную дробь, крики раненых и умирающих было слышно: „Vive I’Empereur!”

Шарп и раньше видел построение в колонны, но до сих пор не мог понять, чем оно хорошо. Британская пехота, сражаясь с пехотой противника, строилась в две шеренги, и каждый солдат имел возможность задействовать мушкет. Если угрожала конница, пехота перестраивалась в каре из четырёх шеренг — и опять каждый имел возможность выстрелить. Во французских же колоннах солдаты, находящиеся в центре строя, не могли стрелять, не рискуя поразить своих товарищей впереди.

Колонна была примерно сорок человек в ширину и двадцать в глубину. Французы использовали плотное построение, потому что так необученным солдатам было проще вступать в сражение, да и на слабого противника это производило впечатление. Но действовать так против красномундирников было самоубийством.

— Vive I’Empereur! — выкрикивали французы в такт барабанам, хотя их голоса звучали слабо, ведь шеренги поднимались по крутому склону, и у людей сбивалось дыхание.

— Боже, храни короля Георга! — запел очень хорошим тенором генерал Хилл. — Да здравствует славный Георг, и берите пониже прицел!

Солдаты на крыше заухмылялись. Хэгмэн оттянул курок и прицелился во французского офицера, карабкавшегося по склону с саблей в руке. Стрелки Шарпа расположились на крыше северного крыла семинарии. Перед ними была колонна, которую миновал убийственный огонь британской артиллерии. Ещё одна батарея только что развернулась ниже на южном берегу реки и добавила свой огонь к тому, что лился с террасы женского монастыря, но та колонна, что наступала с севера, была невидима для артиллеристов. Их предстояло отбросить назад винтовочным и мушкетным огнём. Португальцы Висенте заняли позиции у прорытых в северной стене сада лазеек. Благодаря тому, что в семинарии было очень много солдат, у каждой лазейки находилось по три-четыре человека. Каждый мог выстрелить, отодвинуться для перезарядки, а в это время его место занимал другой. Увидев, что у некоторых солдат на мундирах зелёная отделка Берширского полка, Шарп понял, что переправа Бычьешкурников уже закончилась и прибывают новые батальоны.

— Первыми — офицеров! — скомандовал Шарп стрелкам. — Мушкеты молчат. Это приказ для винтовок!

Мушкеты на таком расстоянии только потратят пули впустую, но его стрелки не промахнутся. Он выждал секунду, потом выдохнул:

— Огонь!

Офицер, которого держал на прицеле Хэгмэн, дёрнулся, взмахнув руками. Его сабля улетела назад, в ряды французов. Еще один упал на колени, схватившись за живот, третий — за плечо. Передняя шеренга переступила через убитых. Всё больше пуль вонзалось в линию синих мундиров, и они не выдержали и дали залп по семинарии. Звук залпа оглушил, пули защёлкали о стены, и зазвенели разбитые стёкла, дым затянул склон туманной дымкой. Он скрыл французов на несколько секунд, но, когда они вынырнули из облака дыма, выстрелили несколько винтовок, и упал ещё один офицер. Пропуская одиноко растущее на склоне деревно, колонна разделилась, но, миновав его, соединилась вновь.

Первыми начали стрелять те, кто занимал позиции в саду, красномундирники, высунувшиеся из окон семинарии, и стрелки Шарпа тоже спустили курки. После залпа всё заволокло плотным дымом, пули опрокинули наземь первые ряды колонны. Её единство нарушилось, потому что шедшие следом старались не наступить на убитых или раненых товарищей.

— Прицел ниже! — орал сержант Бычьешкурников. — Не тратьте зазря свинец Его Величества!

Подполковник Уотерс принёс на крышу воды для умирающих от жажды стрелков. Пороховая селитна, попадавшая в рот при раскусывании патрона, сушила рот, и межу выстрелами люди жадно глотали воду.

Колонна, наступавшая с запада, была уже рассеяна. Там тоже стреляли винтовки и мушкеты, но артобстрел с южного берега приносил гораздо больший урон. Артиллеристам нечасто выпадал шанс поработать по такой лёгкой цели, как фланг пехотной колонны, и они работали, как черти. Шрапнель в воздухе бешено разбрызгивалась огненными искрами, пушечные ядра ударялись оземь и врезались в шеренги, снаряды взрывались в гуще колонны. Трёх барабанщиков сразила картечь, ядро оторвало голову юному барабанщику, и музыка стихла. Пехота заколебалась и начала потихоньку отступать. Мушкеты плюнули залпом разом с трёх этажей семинарии, большое здание на мгновение полыхнуло вспышками пламени, а потом окуталось толстым слоем порохового дыма, стелившегося из каждого окна. Из лазеек под стеной пули подстегнули нерешительных, отступление западной колонны ускорилось и превратилось в паническое бегство, её ряды спутались.

Ядра долетали до окраины города на противоположном конце долины, обрушивая кровли, разбивая каменную кладку. Среди руин уже вспыхнули первые очаги пожаров. Часть отступавших бежали на север, туда, где наступавшая колонна была прикрыта от орудийного огня зданием семинарии. Северная колонна с большими потерями продолжала наступать, масса людей, казалось, впитывала пули, как сухой песок — воду; сержанты и офицеры непрерывно выдвигали солдат в передние шеренги на замену мёртвым и раненым. Колонна с большими потерями поднялась на холм и обнаружила, что до ближайшего входа — садовых ворот — нужно двигаться вдоль стены по периметру. Французы остановились и начали отстреливаться. Недавно прибывший лейтенант Нортхемптонширского полка упал со вздохом, получив пулю прямо в лоб. Ещё одна порвала рукав мундира Шарпа. Множество красномундирников, толкая друг друга, заряжали, упирая для скорости шомпола в парапет, и стреляли вниз, в скопление французских мундиров, сквозь туман порохового дыма. Один француз смело выбежал вперёд и попытался выстрелить через лазейку, но был сражён прежде, чем достиг стены. Выстрелив, Шарп оглянулся на своих людей. Пендлтон и Перкинс, самые юные, стреляли с улыбками на лицах. Купер и Танг перезаряжали для Хэгмэна, и старый браконьер спокойно отстреливал врагов одного за другим.

Над головами просвистело пушечное ядро, и, обернувшись, Шарп увидел, что на западном холме, на окраине города французы развернули батарею. Британская батарея на террасе женского монастыря немедленно накрыла её залпом, и маленькая часовня с колокольней, расположенная рядом, исчезла в облаке дыма, а потом колокольня обрушилась. Один из беркширцев обернулся, чтобы поглазеть на это, и пуля попала ему прямо в рот, круша зубы и рарывая язык; с потоком крови он выплюнул бессвязное ругательство.

— Не смотреть на город! Продолжать стрелять! Продолжать стрелять! — орал Шарп.

Сотни французов стреляли из своих мушкетов вверх; большинство пуль впустую ударяли в каменные стены, но некоторые находили цель. Додд получил лёгкое ранение в руку, но продолжал стрелять. Одному красномундирнику пуля попала в горло, и он умер, задыхаясь. Одинокое деревце на склоне холма дёргалось, словно живое, когда в него попадали пули, и ошмётки листьев падали с него в олаках дыма из французских мушкетов. Сержант Бычьешкурников упал, поймав пулю под ребро. Наконец сэр Эдвард Пэйджет послал людей с западной стороны крыши, где враг был уже разбит, чтобы добавить огневой мощи северному крылу. Мушкеты пыхали огнём, кашляли дымом и выплёвывали свинец, дым сгущался. Сэр Эдвард улыбнулся Папаше Хиллу:

— А они храбрые, эти ублюдки!

Пэйджет был вынужден кричать, чтобы его расслышали из-за грохота выстрелов.

— Они не устоят, Нед. — отозвался Хилл. — Они не устоят.

Хилл был прав. Французы, поняв всю тщетность обстрела каменных стен, уже начали отступать. Сэр Эдвард, радуясь столь лёгкой победе, поднялся на парапет, чтобы увидеть, как отступающая вражеская колонна распадается и начинает панически убегать. Он стоял там, поблёскивая золотыми шнурами аксельбантов в лучах солнца, застилаемого облаками дыма, но несколько упрямых французов всё ещё продолжали стрельбу, и сэр Эдвард вдруг застонал, схватившись за руку повыше локтя. Шарп увидел, что рукав щегольского красного мундира генерала порван, и белый осколок кости торчит сквозь шерстяную ткань и окровавленную плоть.

— Иисусе! — выдохнул Пэйджет, страдая от ужасной боли.

Пуля раздробила его локоть и прошла навылет. Он едва держался на ногах и был очень бледен.

— Отправьте его к доктору. — приказал Хилл. — Вы будете в порядке, Нед.

Пэйджет заставил себя стоять прямо. Адъютант попытался перевязать рану своим шейным платком, но Пэйджет отстранил его.

— Теперь командуете вы, — сквозь стиснутые зубы выдохнул он, обращаясь к Хиллу.

— Видимо, да, — согласился Хилл.

— Продолжайте стрелять! — кричал Шарп своим стрелкам.

Не имело значения, что стволы винтовок раскалились настолько, что до них невозможно было дотронуться, важно было прогнать уцелевших французов с холма ил, что ещё лучше, убить их. Топот множества ног предупредил о подходе к семинарии французских подкреплений, чтобы, наконец, любым способом прекратить переправу британцев через реку.

Королева этого сражения — британская артиллерия — поражала любое французское орудие, осмелившееся обнаружить себя. Как только отважный орудийный расчёт противника делал попытку направить орудие на причал в надежде поразить одну из барж, их поражала шрапнель или картечь. Британская батарея на берегу была достаточно близко, чтобы стрелять через реку. Начинка шрапнельных снарядов, как дробь во время охоты на уток, убивала за один раз шесть-семь человек, и через некоторое время французские артиллеристы прекратили свои попытки и скрылись среди домов у причала.

Французская атака на северном склоне прекратилась. В траве остались мёртвые, раненые, брошеные мушкеты; сама трава кое-где горела, подожжённая тлеющими пыжами. Уцелевшие отступили в долину, к дороге, ведущей в Амаранте. Одинокое дерево на склоне выглядело так, словно подверглось нашествию саранчи. Вниз по склону, громыхая, катился барабан. Сквозь дым Шарп видел французское знамя, но неясно, был ли это штандарт с орлом.

— Прекратить стрельбу! — скомандовал Хилл.

— Почистить стволы! — крикнул Шарп. — Проверьте кремни!

Французы вернутся. Обязательно вернутся.