Книга: Хаос Шарпа
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8

Глава 7

Перед полуднем на холм поднялся мрачный французский солдат с белым флагом переговорщика, привязанным к стволу мушкета. Его сопровождали два офицера — один в мундире французской пехоты, а второй — подполковник Кристофер в красной форме британской армии с отделкой и манжетами чёрного цвета. Перед редутом они на десяток шагов опередили знаменосца.
Шарп и Висенте вышли навстречу. Висенте был потрясён вшешним сходством между Шарпом и французским пехотным офицером, человеком высоко роста, черноволосым, со шрамом на правой щеке и синяком на переносице. Его рваный синий мундир украшали отделанные зелёным шнуром эполеты, свидетельствующие о том, что он служил в лёгкой пехоте, а на расширенном кверху кивере была прикреплена пластинка из белого металла с выгравированным французским орлом и номером 31. Торчащий из-за значка султанчик красно-белых перьев выглядел новеньким и свежим по сравнению с грязной и заношенной формой.
— Сначала мы прикончим лягушатника, потому что он — опасный ублюдок, — сказал Шарп Висенте. — А потом медленно порежем Кристофера на кусочки.
— Шарп! — Висенте, как адвокат, хоть и бывший, испытал шок. — Они находятся под белым флагом!
Они остановились в нескольких шагах от подполковника Кристофера, кторый вынул изо рта зубочистку и выбросил её.
— Как поживаете, Шарп? — спросил он любезно и протянул руку для приветствия, оставшегося безответным. — Подождите минутку, — он открыл крышку трутницы и прикурил сигару.
Когда сигара разгорелась, он прикрыл трутницу и улыбнулся.
— Моего товарища зовут майор Дюлон. Он не говорит по-английски, но хотел познакомиться с вами.
Шарп кинул взгляд на Дюлона, узнал в нём офицера, который утром храбро штурмовал его редут. Ему было неприятно, что хороший офицер, хоть и враг, стоит радом с предателем. Предателем и вором.
— Где моя подзорная труба? — требовательно спросил он.
— У подножия холма, — небрежно заявил Кристофер. — Я верну вам её позже, — он затянулся дымом и посмотрел на трупы французов между скал. — Бригадир Виллар слегка нетерпелив, не так ли? Хотите сигару?
— Обойдусь.
Подполковник сделал глубокую затяжку.
— Вы преуспели, Шарп. Горжусь вами. Тридцать первый не привык к потерям, — он кивнул в сторону Дюлона. — Вы показали проклятым лягушатникам, как умеют воевать англичане.
— И ирландцы, и шотландцы, и валлийцы, и португальцы, — ответил Шарп.
— Это на вас похоже — помнить все эти уродские национальности, — пожал плечами Кристофер. — Но теперь всё кончено, Шарп. Окончательно. Настало время оставить ваши рубежи. Лягушатники предлагают почётную капитуляцию, и всё такое. Вы уходите с оружием, знамёнами, и пусть то, что было, останется в прошлом. Они не слишком довольны, но я убедил их поступить так.
Шарп снова взглянул на Дюлона, и прочёл во взгляде француза что-то вроде предупреждения. Дюлон ничего не сказал, но стоял он позади Кристофера и на два шага в сторону, словно дистанцировался от миссии подполковника.
Шарп смерил Кристофера взглядом:
— Думаете, я — идиот?
Кристофер проигнорировал выпад.
— Я не думаю, что вы успеете добраться до Лиссабона. Крэддок уходит через день-два вместе с армией. Они возвращаются домой, Шарп. В Англию. Итак, для вас лучше всего попасть в Опорто. Французы согласились репатриировать всех британских граждан, судно отправится через неделю или две. Вы и ваши товарищи сможете взойти на его борт.
— Вместе с вами? — спросил Шарп.
— Очень даже может быть, Шарп. И — простите мне некоторую нескромность! — мне кажется, что на родине меня примут как героя. Человек, который принес мир в Португалию! Может быть, меня посвятят в рыцари, как вы думаете? Не то, чтобы я желал этого, но думается, Кейт понравится быть леди Кристофер.
— Если бы вы были не под белым флагом, я выпотрошил бы вас прямо здесь и сейчас, — сквозь зубы сказал Шарп. — Я знаю всё о ваших делах. О званых ужинах с французскими генералами. О том, как вы привели их сюда и натравили на нас. Вы — проклятый предатель, Кристофер, всего лишь проклятый предатель.
Страстность его обвинений заставила мрачного майора Дюлона слегка улыбнулся.
— О, мой дорогой, вот это заявление! — лицо Кристофера страдальчески сморщилось, он отвёл взгляд и несколько секунд рассеянно смотрел на валявшийся рядом с тропой труп французского пехотинца, потом решительно покачал головой. — Я прощу вам ваши дерзкие, необдуманные заявления, Шарп. Предполагаю, до вас добрался мой негодный слуга? Это он вам наговорил? Вероятно, да. У Луиса непревзойдённый талант всё понимать неправильно, — он опять затянулся, выдохнул струйку дыма, которую немедленно унёс ветер. — Меня, Шарп, послало сюда наше правительство, чтобы определить, стоит ли бороться за Португалию, стоит ли проливать за неё британскую кровь. Я решил — уверен, вы не согласитесь со мной — что не стоит. Тогда я перешёл к выполнению второго пункта данных мне поручений: договориться о приемлемых условиях с французами. Не об условиях капитуляции, а об условиях взаимовыгодного компромисса. Мы отзываем свои войска, но и они уходят, хотя ради формаьности им позволят чисто символически пройти победным маршем по улицам Лиссабона. То есть, «bonsoir, adieu» and «au revoir» — «здравствуйте, прощайте и до встречи». К концу июля на территории Португалии не останется ни одного иностранного солдата. Я добился этого, Шарп, и вот ради чего я обедал с французскими генералами, французскими маршалами и французскими офицерами, — он сделал паузы, ожидая какой-либо ответной реакции, но Шарп сохранял скептическое выражение, и Кристофер вздохнул. — Всё, что я говорил — правда, Шарп, конечно, в это трудно поверить, но…
— Знаю, — зло прервал его Шарп. — «Есть многое на свете, что и не снилось вашим проклятым мудрецам», но что, черт возьми, вы делаете здесь? И почему надевали французскую форму? Луис рассказал мне об этом.
— Нельзя же носить красный мундир у французов в тылу, Шарп! — ответил Кристофер. — А гражданская одежда в наши дни не внушает уважения, поэтому — да, действительно! — я иногда ношу французскую форму. Это a ruse de guerre, военная хитрость!
— Какая, к чертям, хитрость? — прорычал Шарп. — Эти ублюдки прытались убить моих людей, а вы привели их сюда!
— О, Шарп, — печально сказал Кристофер. — Чтобы подписать меморандум по поводу заключенного между нами соглашения, мы должны были найти спокойное, уединённое место, где на наши действия не повлияло бы мнение несведущей толпы. Я предложил в качестве такового виллу. Признаюсь, я не подумал о том, что ставлю вас в затруднительное положение. Это было моей ошибкой. Я сожалею. — он даже изобразил что-то вроде поклона. — Когда французы прибыли сюда, они решили, что ваше здесь присутствие — ловушка. Не слушая моего совета, они попытались напасть на вас. Ещё раз прошу у вас прощения, Шарп, но теперь недоразумение прояснилось. Вы можете покинуть это укрепление. Вы не сдаётесь, вы уходите с оружием, с высоко поднятой головой, и с моими искренними поздравлениями. Естественно, можете быть уверены, что ваш полковник узнает о ваших здешних подвигах.
Он тщетно ждал ответа, но не дождавшись, улыбнулся:
— И, конечно, я буду иметь честь вернуть вам вашу подзорную трубу. Я совершенно забыл захватить её сейчас.
— Вы ничего не забыли, чёртов ублюдок, — выплюнул Шарп.
— Шарп, не будьте жестоки, — осуждающе сказал Кристофер. — Поймите, что дипломатия использует деликатные методы, хитрость и — да! — и обман. И попытайтесь понять, что я договорился о вашем освобождении. Вы можете спуститься с этого холма со славой.
При этом лицо подполковника выглядело совершенно бесхитростным и чистосердечным.
— Что случится, если мы останемся? — спросил Шарп.
— Не имею ни малейшего представления, — ответил Кристофер. — Но постараюсь узнать, если, конечно, вы действительно этого желаете. Но предполагаю, Шарп, что французы воспримут ваше упорство как враждебный жест. В этой стране есть люди, выступающие против нашего плана мирного урегулирования. Они дезинформированы и предпочитают достигнутому ценой переговоров миру продолжение военных действий. Если вы останетесь здесь, то поощрите их глупое упорство. Думаю, если вы будете настаивать на том, чтобы остаться, это будет расценено как нарушение сроков заключения мира. Французы доставят из Опорто мортиры и приложат все усилия, чтобы убедить вас покинуть это место.
Он снова сделал затяжку, потом содрогнулся от отвращения, увидев, как ворон выклёвывает глаза у лежащего неподалёку трупа.
— Майор Дюлон хотел бы забрать своих людей, — он обвёл рукой с зажатой в ней сигарой трупы, оставшиеся после утренней работы стрелков.
— У него есть один час, — ответил Шарп. — Пусть поднимутся десять человек, без оружия. Скажите ему, что несколько моих людей тоже будут на склоне, и тоже — без оружия.
Кристофер нахмурился:
— Почему ваши люди выйдут из укреплений?
— Мы должны похоронить своих мёртвых, а у нас там — сплошная скала.
Кристофер опять закурил.
— Думаю, для вас лучше всего было бы спуститься вниз прямо сейчас, — осторожно напомнил он.
— Шарп покачал головой:
— Я подумаю об этом.
— Подумаете? — с раздражением переспросил Кристофер. — И сколько времени, могу я вас спросить, у вас займёт период размышлений?
— Сколько нужно, — ответил Шарп. — Я иногда очень медленно соображаю.
— У вса один час, лейтенант, — сказал Кристофер. — Только один час.
Он сказал что-то по-французски Дюлону, который кивнул Шарпу. Шарп ответил тем же. Кристофер выбросил недокуренную сигару, развернулся на каблуках и ушёл.

 

— Он лжёт, — сказал Шарп.
Висенте был в этом не уверен.
— Почему вы так думаете?
— Я скажу вам, почему я уверен, — ответил Шарп. — Говнюк не стал мне приказывать мне. Мы в армии. Здесь не уговаривают, здесь отдают приказы. Выполняйте — и без разговоров. Раньше он мне приказывал, а сегодня — нет.
Висенте перевёл разговор сержанту Мачедо, который вместе с Харпером был приглашён на совещание. Оба сержанта, как и Висенте, выглядели обеспокоенными, но ничего не сказали.
— Почему он не приказал вам? — спросил Висенте.
— Потому что он хочет, чтобы я спустился добровольно. Потому что впереди нас ничего хорошего не ожидает. Он знал это и лгал.
— Вы не можете быть в этом уверены, — серьёзно заметил Висенте, снова становясь похожим на адвоката, а не на солдата, которым был теперь.
— Мы ни в чём, чёрт возьми, не можем быть уверены, — проворчал Шарп.
Висенте посмотрел на восток.
— Канонада в Амаранте стихла. Может быть, заключён мир?
— С какой стати? — спросил Шарп. — Зачем они вообще на вас напали?
— Чтобы прекратить наши торговые отношения с Великобританией.
— А зачем им теперь уходить? Торговля начнется снова. Они не закончили свою работу, а французы так быстро не сдаются.
Висенте приумолк на несколько секунд, потом заметил:
— Может быть, они поняли, что их ждут большие потери? Чем глубже вторгаются они в Португалию, тем больше врагов у них появляется, тем длиннее коммуникации, которые они вынуждены защищать, чтобы обеспечить поставку продовольствия и боеприпасов. Может быть, они решили прислушаться к голосу разума?
— Проклятые лягушатники не понимают значения этих слов, — ответил Шарп. — И есть ещё кое-что. Кристофер не показал мне никаких бумаг, верно? Думаю, никакое соглашение не подписано.
Висенте кивнул, признавая силу этого довода.
— Если хотите, я спущусь к ним и попрошу показать бумагу.
— Никакой бумаги нет, — отрезал Шарп. — И никто не спустится с этой вершины.
Висенте помолчал, потом спросил:
— Это приказ, сеньор?
— Это приказ, — твёрдо ответил Шарп. — Мы остаёмся.
— Тогда мы остаёмся, — согласился Висенте.
Он хлопнул Мачедо по плечу, и они вернулись к своим людям, чтобы рассказать, что случилось.
Харпер присел рядом с Шарпом.
— Вы и впрямь во всём этом уверены?
— Конечно, не уверен, Пат, — раздражённо отозвался Шарп. — Но думаю, он лжёт. Он даже не спросил, скольких мы потеряли! Если бы он был на нашей стороне, то спросил бы, ведь так?
Харпер пожал плечами, не зная, что и сказать.
— Так мы уедем отсюда?
— Они возьмут нас в плен и отошлют в чёртову Францию.
— Или домой?
— Если война закончена, то да, Пат, мы поедем домой. Но если война закончилась, об этом нам скажет кто-нибудь ещё. Португальский офицер, например. Но не Кристофер. И если война закончилась, почему нам дают всего час на капитуляцию? Мы могли бы раздумывать хоть до конца наших жизней, а не один час.
Шарп посмотрел на склон, откуда последние тела убитых утром французов убирались похоронной командой, которая поднялась по тропе под белым флагом и без оружия. Их привёл Дюлон, он же догадался принести две лопаты, чтобы люди Шарпа смогли похоронить своих мёртвых: двух португальцев, погибших от взрыва снаряда на рассвете, и стрелка Доннелли, который ещё с ночного штурма высоты лежал под грудой камней.
Висенте приказал сержанту Мачедо и троим солдатам выкопать две могилы. Вторую лопату Шарп вручил Вильямсону:
— Выройте могилу. На этом ваше наказание закончено.
После стычки в лесу Шарп постоянно давал Вильямсону тяжёлые поручения, пытаясь сломить его дух, но ему казалось, что Вильямсон наказан уже достаточно.
— И оставьте здесь свою винтовку, — добавил он.
Вильямсон схватил лопату, отшвырнул винтовку и, сопровождаемый Доддом и Харрисом, спустился туда, где над сплошным скальным основанием было достаточо почвы, чтобы вырыть в ней глубокую могилу. Харпер и Слеттер принесли труп и скатили его в яму. Харпер прочитал молитву, и Слеттер благочестиво склонил голову. Теперь Вильямсон, голый до пояса, сгребал землю в могилу, а Додд и Харрис наблюдали, как французы уносят последних своих мертвецов.
Харпер тоже посматривал на французов.
— Что будет, если они притащат мортиру? — спросил он.
— Нас крупно поимеют. Но многое может произойти, пока они доставят сюда мортиру.
— Что?
— Я не знаю, — сказал Шарп раздраженно.
Он и впрямь не знал, что делать. Кристофер был очень убедителен, и лишь из упрямства Шарп убеждал себя, что подполковник лжёт. Из упрямства… и ещё потому, что ему запомнилось странное выражение глаз майора Дюлона.
— Может, я неправ, Пат. Может быть. Может быть, мне просто нравится эта ситуация.
Харпер улыбнулся:
— Нравится?
— Мне нравится быть подальше от армии. Капитан Хоган, конечно, порядочный человек, но остальные? Я их едва могу вынести.
— Они болваны, — согласился Харпер. — Про таких матушка говорила — «голова, как пудинг».
— Мне лучше, когда я сам решаю, — сказал Шарп. — А здесь я сам по себе. Поэтому мы остаёмся.
— Думаю, вы правы, — заметил Харпер.
— Вы действительно так считаете? — поразился Шарп.
— Думаю, вам виднее. Моя матушка всегда говорила, что я на голову слабоват.
Шарп рассмеялся:
— Идите чистить винтовку, Пат.
Купер накипятил воды, и кое-кто из стрелков уже промывали ей стволы винтовок. Каждый выстрел оставлял тонкий ствол порохового нагара, который, если его не удалить, со временем приведёт винтовку в негодность. Горячая вода смывала нагар. Некоторые стрелки предпочитали мочиться в ствол. Хэгмэн влил кипяток, потом прочистил ствол шомполом.
— Хотите, почищу вашу, сэр? — спросил он.
— Это может подождать, Дэн, — ответил Шарп.
Сержант Мачедо и его похоронная команда вернулись, а его могильщики задерживались. Он пошёл в северный редут и увидел, что Харрис и Додд утаптывают землю на могиле Доннелли, а Вильямсон стоит, опершись на лопату.
— Вы что, ещё не закончили? — крикнул им Шарп. — Поспешите!
— Заканчиваем, сэр! — отозвался Харрис.
Они с Доддом подобрали с земли мундиры и стали подниматься к вершине. Вильямсон поднял лопату, посмотрел им вслед, а потом внезапно развернулся и бросился вниз, к подножию холма.
— Иисусе! — Харпер подскочил к Шарпу и вскинул винтовку.
Шарп оттолкнул дуло. Не жизнь Вильямсона он пытался спасти, но пока длилось перемирие, единственный выстрел мог дать сигнал открыть ответный огонь из гаубицы, в то время, как Додд и Харрис были на открытом месте.
— Ублюдок! — выплюнул Хэгмэн, наблюдая, как Вильямсон несётся со всех ног, словно ожидая выстрела в спину.
Для Шарпа это было признанием его несостоятельности как офицера. Вильямсон ему не нравился, но дезертирство подчинённого для любого офицера — позор. Офицера не накажут, конечно, а дезертира, если поймают, расстреляют, но для Шарпа это был полный провал в качестве командира.
Харпер был поражён реакцией Шарпа и, не понимая причины его отчаяния, попытался его утешить:
— Нам без этого ублюдка даже лучше, сэр!
Додд и Харрис, ошеломлённые выходкой сослуживца, и кинулись его догонять, но Шарп им не позволил.
— Мне не следовало посылать Вильямсона рыть могилу, — сокрушённо сказал он.
— Да почему же? — пожал плечами Харпер. — Вы не могли предвидеть, что он сбежит.
— Мне не нравится терять своих людей.
— Это не ваша ошибка! — заявил Харпер.
— А чья же тогда? — злясь на себя, рявкнул Шарп.
Вильямсон догнал французскую похоронную команду. Видимо, он присоединится к Кристоферу. Единственным — маленьким! — утешением было то, что он не забрал с собой винтовку. Но всё же Шарп понимал: это была неудача.
— Лучше вам пойти в укрытие, — сказал он Харперу. — Скоро их проклятая пушка заговорит снова.
До окончания заявленного часового перемирия оставалось ещё десять минут, когда гаубица выстрелила вновь. Ни у кого на вершине часов не было, и они не поняли этого. Снаряд ударился о камень ниже северного редута и отрикошетил в небо, где и взорвался в облаке серого дыма, пламени и свистящих осколков. Один раскалённый осколок вонзился в приклад винтовки Додда, остальные загрохотали в камнях. Шарп, все еще переживая из-за дезертирства Вильямсона, следил за главной дорогой в долине. На ней появилось облако пыли, можно было разглядеть всадников, движущихся с северо-запада, со стороны Опорто. Может, это везли мортиру? Если так, то нужно было придумывать план спасения. Возможно, если они будут двигаться быстро, удастся прорваться через кордоны драгунов на запад и подняться в горы, где среди скал всадники не смогут преследовать их, но это будет стоить большой крови. Тогда не попробовать ли сделать это ночью? Но если сейчас по дороге везут мортиру, то её успеют пустить в дело ещё до наступления сумерек. Он вглядывался в далёкую дорогу, проклиная паршивую подзорную трубу Кристофера и убеждая себя, что всё равно невозможно разобрать, мортиру ли везут, или просто скачет кавалерийский отряд — слишком далеко.
— Мистер Шарп, сэр! — это был Дэн Хэгмэн. — Можно я попробую подстрелить ублюдков?
Первым побуждением расстроенного Шарпа было приказать старому бракоьеру не тратить время впустую. Но он почувствовал, что его люди тоже смущены поступком Вильямсона. Многие из них, вероятно, боялись, что он накажет всех за грехи одного, кое-кто, возможно, хотел бы последовать за Вильямсоном, но дезертирство товарища было упрёком им всем. Они были подразделением, друзьями, они гордились друг другом, а один из них сознательно отказался от боевого братства. Хэгмэн хотел восстановить хотя бы часть былой гордости, и Шарп согласился.
— Давайте, Дэн. Но только вы. Только Хэгмэн! — обратился он к другим стрелкам.
Он знал, что все они с увлечением постреляют в артиллерийский расчёт, но расстояние было огромным, почти предельная дистанция выстрела винтовки, и только Хэгмэн мог попытаться попасть в цель. Шарп снова посмотрел на облако пыли, окутавшее всадников, которые свернули на тропу в Вила Реаль де Зедес, но так и не увидел, есть ли с ними какая-нибудь повозка. Он направил подзорную трубу на расчёт гаубицы и увидел, что они заряжают в ствол новый снаряд.
— Спрятаться в укрытии!
Один только Хэгмэн остался на открытом месте. Он засыпал в дуло витовки порох из рожка. Обычно он использовал патрон — порция пороха и пуля, для удобства завёрнутые в вощёную бумагу, — но для выстрела на семьсот ярдов он решил использовать высококачественный порох из рожка. Он засыпал побольше обычной порции, потом отложил винтовку и, порывшись на дне сумки с патронами, среди заварки, разыскал горстку пуль.
Снаряд пролетел далеко от сторожевой башни и взорвался на крутом западном склоне, не причинив никакого вреда, и, хотя грохот взрыва ударил в барабанные перепонки, и осколки зло взвизнули в камнях, Хэгмэн даже головы не пригнул. Он покатал пальцем по ладони каждую пулю, пока не нашёл одну идеальной формы. Тогда он убрал остальные и поднял винтовку снова, отодвинув медную пластинку, прикрывавшую выточенный в ложе пенал на два отделения. В большем лежали инструменты для чистки оружия, а в меньшем — кусочки промасленной тонкой кожи. Он взял один лоскуток, закрыл пенал и обратил внимание на то, с каким вниманием за ним наблюдает Висенте.
— Медленно работаю, сэр, верно?
Хэгмэн обернул пулю в кусочек кожи, чтобы при выстреле пороховые газы не рассеивались, и вся сила взорвавшегося в стволе пороха вытолкнула пулю из ствола. Он втолкнул пулю в ствол и с помощь шомпола попытался уплотнить её. Это была нелёгкая работа, и лицо Хэгмэна исказилось от прилагаемых им усилий. Шарп забрал у него винтовку, упёр конец стального шомпола в камень и медленно нажал на винтовку, пока внутри ствола пуля не вдавилась с характерным скрипом в порох. Тогда он вынул шомпол, вставил его в держатель под стволом и вернул оружие Хэгмэну, который насыпал порох из рожка на полку. Хэгмэн погладил почерневшим от пороха указательным пальцем кремень, опустил предохранитель и улыбнулся Висенте:
— Она — как женщина, сэр. Заботься о ней, и она позаботится о тебе.
— Ага, особенно если позволить мистеру Шарпу поработать шомполом, — с невинным видом заметил Харпер.
Висенте рассмеялся, а Шарп внезапно вспомнил про всадников, вновь схватился за подзорную трубу и навёл её на дорогу к деревне — но опоздал: они уже скрылись за деревьями, над дорогой стояла только взбитая копытами пыль. Он выругался с досады. Впрочем, привезли ли мортиру, он узнает достаточно быстро.
Хэгмэн устроился полусидя, опираясь верхней частью спины о камень, скрестив лодыжки и уперев ствол винтовки между ботинками. Так как длина винтовки составляла почти четыре фута, он неловко изогнулся, чтобы упереть медный торец приклада в плечо. Наконец он устроился, и, хотя поза выглядела неуклюжей, стрелки одобрили то, как твёрдо он держал винтовку.
— Ветер, сэр?
— Слева направо, Дэн, — ответил Шарп. — Очень лёгкий.
— Очень лёгкий, — тихо повторил Дэн и оттянул назад курок.
Послышался тихий скрип пружины, потом щелчок. Хэгмэн прицелился и тщательно совместил цель с прицелом на стволе. Ему пришлось неловко вывернуть шею, чтобы наклониться к стволу. Он вдохнул, чусть выдохнул и задержал воздух. Остальные тоже пеерстали дышать.
Хэгмэн слегка повёл стволом налево и приспустил приклад, чтобы поднять ствол. Это был не только невероятно дальний выстрел, но ещё и под гору, что, как известно, очень трудно. Никто не двигался. Шарп наблюдал за командой гаубицы через подзорную трубу. Артиллерист уже подносил пальник, и Шарп знал, что должен отдать приказ людям укрыться, и тем самым нарушить концентрацию Хэгмэна, но именно в этот момент Хэгмэн спустил курок. Грохот выстрела поднял в воздух птиц, дымок завился овкруг скал, и Шарп увидел, что стрелок крутанулся на месте, выронил пальник и зажал рану в правом бедре. Несколько секунд он ещё пытался удержаться на ногах, но всё же упал.
— Правое бедро, Дэн, — объявил Шарп, зная, что Хэгмэн не может увидеть результаты выстрела сквозь пороховой дым. — Вы ранили его. В укрытие! Все! Немедленно!
Потому что другой артиллерист воспользовался пальником. Они едва успели спрятаться, как снаряд взорвался перед большим валуном. Шарп хлопнул Дэна по спине:
— Невероятно, Дэн!
— Я хотел попасть в грудь, сэр.
— Вы подпортили ему денёк, Дэн, чёрт возьми, — заявил Харпер.
Другие стрелки тоже поздравляли Хэгмэна. Они гордились им, были рады, что старик окончательно встал на ноги и был хорош, как всегда. И выстрел так или иначе компенсировал предательство Вильямсона. Они снова были элитой, стрелками.
— Повторить, сэр? — спросил Хэгмэн.
— Почему бы нет?
Если мортиру привезли, её расчёт будет напуган, обнаружив, что находится в пределах досягаемости смертоносных винтовок.
Хэгмэн снова начал тщательно готовить винтовку к выстрелу, но едва он бернул следующую пулю в кожаную «рубашку», как, к удивлению Шарпа, гаубицу оттащили за деревья. На мгновение Шарп обрадовался, но потом перепугался, что гаубицу убрали, чтобы использовать позицию для мортиры. Он ждал, леденея от страха, но никакой мортиры не появилось. Вообще никто не появился. Даже пехота, располагавшаяся поблизости от гаубицы, скрылась в леске, и весь северный склон был очищен от противника. Драгуны ещё некоторое время патрулировали холм с востока и запада, но через полчаса уехали на север, в сторону деревни.
— Что случилось? — спросил Висенте.
— Бог его знает.
Внезапно Шарп увидел большую колонну французов: пехота, кавалерия, гаубица, — и все они уходили из Вила Реаль де Зедес, вероятно, в Опорто. Он пристально вглядывался, ошеломлённый, не смея верить тому, что он видел.
— Наверное, это какая-то уловка, — пробормотал он, передавая трубу Висенте.
— Может, это и вправду — мир? — предположил Висенте после нескльких минут созерцания отступающих французов. — Может, война действительно закончилась? Почему бы они решили отступить?
— Они уходят, сэр, — заметил Харпер. — И это — единственное, что имеет значение. — он взял трубу у Висенте и увидел только хвост уходящего обоза, телегу, везущую раненых французов. — Иисус, Мария и Иосиф! — возликовал он. — Они и впрямь уходят!
Но почему? Это и есть мир? Или группа всадников, которая привела Шарпа в такую панику, привезла вовсе не мортиру, а приказ отступить? Или это и впрямь уловка? Французы надеются, что он спустится к деревне и даст драгунам шанс атаковать их на равнине? Он, как обычно, не знал, что и подумать.
— Я спускаюсь, — сказал Шарп. — Я, Купер, Перкинс, Кресакр и Симс. — он намеренно назвал двух последних, дружков Вильямсона, которых, наверное, подозревали в намерении последовать за дезертиром; тем самым он хотел показать, что всё ещё доверяет им. — Остальные остаются здесь.
— Я тоже хотел бы пойти, — заявил Висенте и, увидев, что Шарп сбирается отказать, пояснил. — Я хочу посмотреть на деревню, сеньор. Хочу увидеть, что случилось с нашими людьми.
Висенте, как и Шарп, взял пятерых своих солдат. Сержантов Харпера и Мачедо оставили за старших, и патруль начал спуск. Когда они миновали веерообразную подпалину в том месте, где стояла гаубица, Шарп был почти уверен, что вот сейчас из леса ударит залп, но ничего не произошло, и вот они уже сами вошли под сень деревьев. Он и Купер шли осторожно, высматривая засаду среди лавров, берёз и дубов, но всё вокруг дышало безмятежным покоем. Тропа привела их к вилле, которая, с закрытыми от солнца синими ставнями, выглядела целёхонькой. Полосатая кошка тщательно вылизывалась, сидя на нагретых солнцем каменных плитах у ворот конюшни и прервала своё занятие, чтобы с негодованием посмотреть на солдат, а потом продолжила умываться. Шарп попробовал открыть кухонную дверь, но она была заперта. Он подумал было выбить её, но решил пока повременить и обошёл дом, направляясь к крыльцу. Парадный вход тоже был заперт. Он медленно отступил от стен, вглядываясь в окна и ожидая, что сейчас они откроются, и раздастся залп, но большой дом словно спал под лучами дневного солнца.
— Думаю, здесь пусто, — возбуждённо заявил Харрис.
— Вероятно, вы правы, — согласился Шарп и двинулся вниз по дороге.
Гравий захрустел под его ботинками, и он сошёл к обочине, сделав знак остальным поступить так же. День был жарким, но птицы почему-то молчали. И тогда он почувствовал этот запах. Вначале он вспомнил Индию и даже на одну безумную секуду вообразил, что чудом перенёсся в эту таинственную страну, ведь именно там он так часто ощущал этот запах, густой, сильный, сладковатый, от которого тошнило до рвоты. Перкинс, почти столь же юный, как Пендлтон, выглядел так, как будто его выворачивало наизнанку.
— Дышите глубже, — сказал Шарп ему. — Будет легче.
Висенте, тоже смертельо бледный, посмотрел на Шарпа:
— Это…
— Да, — ответил Шарп.
Так пахла смерть.
Вила Реаль де Зедес не был большим селом, не славился он и местными святынями. Паломники не приезжали помолиться в здешней церкви. Святой Жозе почитался в этих местах, но его влияние не распространялось дальше окрестных виноградников. Но при всей своей незначительности это было совсем неплохое место для того, чтобы растить здесь детей. На виноградниках Сэвиджей всегда можно было найти работу, почва обильно плодоносила, и даже рядом с самыми бедными домишками раскинулись огороды. Кое-кто разводил коров, свиней, большинство же — кур, хотя теперь никакого скота и птицы не осталось. Никакой местной власти над селянами не было. Самым влиятельным человеком после англичан с виллы, считался отец Жозе, который также являлся местным учителем. Он иногда гневался, но недобрым его назвать не смог бы никто.
Теперь он был мёртв. Его изуродованное тело лежало в пепле посреди обрушившихся обугленных стропил церкви, окружённое другим обгоревшими трупами. На улице валялась мёртвая собака. Из её пасти натекла лужица крови, теперь высохшая на солнце, а над раной гудело облако мух. Ещё больше мух вилось вокруг таверны, и Шарп, заглянувший внутрь, содрогнулся. Мария, та самая девушка, что так нравилась Харперу, лежала распростёртая на единственном уцелевшем столе. Она была распята лезвиями ножей, воткнутыми в её ладони, и мухи ползали по окровавленному животу и грудям. В таверне были расколоты каждая бутыль, каждый горшок, бочка, изломана вся мебель, кроме того самого стола. Шарп отбросил винтовку и вытащил ножи из ладоней Марии. Её руки, освобождённые от лезвий, соскользнули вниз. Перкинс заглянул в дверь и замер, потрясённый.
— Не стойте, — приказал Шарп. — Найдите одеяло, что-нибудь, чтобы накрыть её.
— Да, сэр.
Шарп вышел на улицу. У Висенте в глазах стояли слёзы. В нескольких домах нашли мёртвых, везде — кровь, но никого живого. Все, кто остался в живых, убежали из деревни, спасаясь от ничем не оправданной жестокости завоевателей.
— Мы должны были остаться здесь, — сказал Висенте зло.
— И умереть вместе с ними?
— Их никто не защитил!
— С ними был Лопес, — напомнил Шарп. — И он не смог оказать сопротивление. Если бы он мог, он тоже не остался бы здесь. И если бы мы остались и сражались, сейчас были бы мертвы и мы, и эти люди.
— Мы должны были остаться, — упорно твердил Висенте.
Шарп отвернулся от него:
— Купер! Симс!
Стрелки вскинули винтовки. Сначала вывстрелил Купер, Шарп сосчитал до десяти, и Симс тоже спустил курок. Это был сигнал Харперу и остальныс спускаться вниз.
— Найдите лопаты, — приказал Шарп Висенте. — Мы похороним их.
На окружённом каменной стеной кладбище в сарайчике нашлись лопаты.
— Копайте не слишком глубоко, но чтобы животные до них не добрались.
— Почему же неглубоко? — в голосе Висенте послышались ноты обиды за погибших сельчан, которых собирались хоронить в оскорбительно мелких могилах.
— Потому что, когда в деревню вернутся их родственники, они перезахоронят своих мёртвых.
Шарп взял под навесом большой кусок мешковины, чтобы перетащить на кладбище обугленные трупы из развалин церкви. Левая рука отца Жозе оторвалась, когда он попытался отделить тело от обугленного креста. Симс увидел это и подошёл, чтобы помочь перетащить почерневший труп на мешковину.
— Я отнесу, сэр, — сказал Симс, хватаясь за край.
— Не советую вам удаляться от меня.
Симс сначала смутился, а потом выпалил:
— Мы не собираемся бежать, сэр, — сказал и испугался резкого ответа командира на своё дерзкое заявление.
Шарп же, глядя на него, видел такого же, как он сам, вора, выпивоху, неудачника, такого же стрелка, и потому улыбнулся:
— Спасибо, Симс. Потом скажете Пату Харперу, чтобы угостил вас своей святой водой.
— Святой водой?
— Бренди, которое у него налито во второй фляжке. Он думает, я про это не знаю.
Позже, когда остальные спустились с холма и помогли похоронить убитых, Шарп вернулся к церкви, где его нашёл Харпер:
— Посты расставлены, сэр.
— Хорошо.
— Симс говорит, что я должен дать ему немного бренди.
— Надеюсь, вы так и сделали.
— Так и сделал, сэр. И мистер Висенте, сэр, хочет произнести молитвы.
— Надеюсь, Бог их услышит.
— Вы тоже пойдёте?
— Нет, Пат.
— Я так и думал, — великан-ирландец пробрался через груду пепла.
Там, где на алтарь обрушилась кровля, стропила ещё тлели, но он разгрёб обугленные обломки и вытащил погнутое закопчённое распятие всего дюйма четыре размером. Харпер положил его на ладонь и перекрестился.
— Мистер Висенте горюет, сэр.
— Я знаю.
— Он считает, что мы должны были защитить деревню, но я сказал ему, сэр, я сказал ему, что убив собаку, кролика не поймаешь.
Шарп не сводил взгляда с поднимающегося над стропилами дымка.
— Возможно, нам следовало остаться.
— Вы говорите прямо, как ирландец, сэр. Мы не знаем, что могло бы случиться. Уверен, что нас всех перебили бы. И если вы увидите, что винтовка Гэтейкера опять не стоит на предохранителе, не наказывайте его слишком сильно. У него там винты совсем разболтались.
Шарп усехнулся в ответ на попытку Харпера отвлечь его.
— Я знаю, что мы поступили правильно, Пат. Только жаль, что лейтенант Висенте этого не видит.
— Он — адвокат, сэр, а они, проклятье, всё видят как-то неправильно. И он ещё молодой. Про таких у нас говорят: «Продаст корову за кувшин молока».
— Мы поступили верно, — настойчиво повторил Шарп. — Но что теперь?
Харпер попытался выправить погнутое распятие.
— Когда я был совсем маленьким, я потерялся, — сказал он. — Мне было тогда семь или восемь. Меньше, чем Перкинсу, во всяком случае. Возле деревни появились английские солдаты, в красных мундирах. Я по сей день не знаю, что они там делали, но я от них убежал. Они не преследовали меня, но я всё равно бежал и бежал, потому что от красных ублюдков ничего хорошего ожидать не приходилось. Я бежал, пока заблудился. Черт знает, где я оказался. И я пошёл вдоль ручья и добрался до хутора, где жила моя тётушка. Она отвела меня домой.
Шарп рассмеялся, и, хотя ничего смешного на самом деле в рассказе Харпера не было, никак не мог остановиться.
— Мэри. Тетушка Мэри, да упокоится её душа, — сказал Харпер и засунул распятие в карман.
— Хорошо бы ваша тётушка Мэри оказалась здесь, Пат. Но мы не потерялись. Мы пойдём на юг. Найдём лодку, переправимся. Дальше пойдём на юг.
— А если армии уже нет в Лиссабоне?
— Прогуляемся до Гибралтара, — ответил Шарп, понимая, что этого никогда не произойдёт.
Если действительно подписан мир, кто-нибудь, у кого на это есть полномочия, отправит их в ближайший порт. Если идёт война, он присоединится к тому, кто воюет. Всё очень просто.
— Мы пойдём ночью, Пат.
— Значит, вы думаете, война ещё не кончилась?
— О, Пат, для нас война не кончилась, — сказал Шарп, глядя на развалины церкви и думая о Кристофере. — Мы, чёрт возьми, очень даже воюем.

 

Висенте не сводил взгляда со свежих могил. Он кивнул, когда Шарп предложил ночью идти на юг, но не проронил ни слова, пока они не оказались за оградой кладбища, а тогда обронил:
— Я иду в Порто.
— Думаете, подписан мир?
— Нет, — отрезал Висенте, потом безразлично пожал плечами. — Может быть. Не знаю. Но знаю, что там подполковник Кристофер и бригадир Виллар. Я не воевал с ними здесь, но я достану их там.
— Значит, вы решили умереть в Опорто?
— Может быть, — гордо заявил Висенте. — Никто не избежит смерти.
— Никто, — согласился Шарп. — Но если вы решили драться, то это нужно делать с умом.
— Как драться я научусь. А как убивать, мне уже известно.
Это был самоубийственный план, но Шарп не стал спорить. Вместо этого он сказал:
— Я планирую вернуться тем же путём, каким мы пришли сюда. Я легко смогу отыскать его. Когда попаду в Барка д’Авинтас, найду лодку. Должно же найтись хоть что-нибудь, способное плавать.
— Уверен, у вас получится.
— Пойдёмте вместе, — предложил Шарп. — От Барка д’Авинтас недалеко до Опорто.
Висенте согласился, и его люди пристроились в хвост отряда Шарпа, когда он покидал деревню. Шарп был рад этому, потому что ночь выдалась непроглядно тёмной, и, несмотря на то, что он надеялся отыскать дорогу, без Висенте они бы совершенно заплутали. Отряд двигался крайне медленно и в конце концов сделал привал в середине ночи, а потом ускорил темп, когда на востоке небо стало серым, как волчья шкура.
Шарп сомневался насчёт возвращения в Барка д’Авинтас. Это было рискованно, потому что деревня слишком близко к Опорто, но с другой стороны он знал, что там надёжное место для переправы. Наверняка удастся найти обломки домов или сараев, чтобы соорудить из них плот. Висенте в этом с ним был согласен, утверждая, что на остальном протяжении русло Дору представляет собой скалистое ущелье, где трудно отыскать спуск к реке или переправу. Конечно, была вероятность, что французы будут охранять Барка д’Авинтас, но Шарп считал, что они удовольствуются тем, что сожгли все лодки в деревне.
Рассвет застал их среди поросших лесом холмов. Они остановились у ручья и позавтракали чёрствым хлебом и копчёным мясом, настолько жёстким, что солдаты шутя предлагали наделать из него подмёток на свои ботинки. Кое-кто ворчал, потому что Шарп запретил разводить костёр и кипятить чай. Шарп поднялся, грызя сухарь, на вершину холма и осмотрел окрестности через маленькую подзорную трубу. Вокруг не было ни души. Вниз по ручью в долине стоял пустой дом; в одной миле к югу поднималась колокольня — и никого.
Висенте присоединился к нему.
— Думаете, здесь могут быть французы?
— Я всегда это предполагаю, — ответил Шарп.
— А британцы, как вы думаете, действительно отправились домой?
— Нет.
— Почему?
— Если бы мы хотели домой, мы сделали бы это ещё после отступления сэра Джона Мура.
Висенте посмотрел на юг.
— Я понимаю, что мы не смогли бы защитить деревню.
— Я тоже хотел бы помочь им.
— Но там были мои соотечественники.
— Я понимаю, — сказал Шарп.
Он попытался представить французов в долинах Йоркшира или на лондонских улицах: горящие дома, разгромленные пивные, кричащих женщин, но так и не смог ощутить холодок ужаса, испытанного им в Вила Реаль де Зедес. Почему-то не получалось. Харпер, наверное, смог бы, потому что пережил подобное дома, но Шарп не смог.
— Зачем они это делают? — в голосе Висенте слышалось испытываемое им страдание.
Шарп сложил подзорную трубу и неловко шаркнул ногами. На следующий день после того, как удалось отбить у французов форт, он высушил мокрые ботинки перед огнем, но поставил их по неосторожности слишком близко. Подошва начала отходить, и из правого ботинка теперь торчал палец.
— На войне нет никаких правил, — ответил он.
— Правила есть, — упёрся Висенте.
Шарп возразил:
— Большинство солдат нельзя назвать святыми. Они — пьяницы, воры, мошенники, неудачники; они вступают в армию, потому что иначе попались бы в лапы мерзавцев-судей. Им выдают оружие и приказывают убивать. Дома за это бы повесили, а в армии хвалят тех, кто хорошо умеет убивать, и, если вы не держите их крепко в руках, им начинает казаться, что можно убивать, кого угодно. Мои парни, — он указал на стрелков, отдыхавших под пробковым дубом, — хорошо знают, чёрт их возьми, что будут наказаны, если переступят черту. Но если я спущу их с поводка? Они разорвут в клочья Португалию, потом натворят дел в Испании и не остановятся, пока их не пристрелят. — Шарп понимал, что сейчас его немного занесло, и потому смутился. — Поймите, мне они нравятся. Они неплохие ребята, просто неудачники, и они, дьявольщина, прекрасные солдаты. Но у лягушатников-то нет выбора. У них всё решает воинская повинность. Какой-нибудь несчастный ублюдок сегодня работает пекарем или каретником, а завтра он уже в форме и за половину континента от дома. Они в бешенстве из-за это, а у французов солдат не порют, поэтому нет никакой возможности держать их под контролем.
— А вы порете солдат?
— Я — нет, — он хотел было сказать Висенте, что его самого пороли под палящим солнцем на плацу, давно, ещё в Индии, но потом решил, что это будет смахивать на хвастовство. — Я всего лишь отвожу их за угол и бью. Это гораздо быстрее.
Висенте усмехнулся:
— Я так не могу.
— Можете вместо этого вынести им приговор, — заявил Шарп. — Я бы скорее врезал, чем запутывать дело, но вы адвокат…
Он подумал, что, если бы побил Вильямсона, то, может быть, сумел бы удержать его под контролем. А может, и нет.
— Далеко до реки? — спросил он, меняя тему разговора.
— Часа три, не больше.
— Вместо того, чтобы здесь себе задницы драть, можно было бы идти дальше.
— А французы? — немного нервно спросил Висенте.
— Их нет ни здесь, ни там, на юге. Ни дыма, ни птиц, кружащих над деревьями, словно кошка их спугнула. И французские драгуны воняют за милю. У их лошадей под сёдлами язвы гниют.
Они пошли дальше. На траве ещё лежала роса. Опустевшая деревня, через которую они прошли, выглядела целёхонькой. Видно, селяне заметили их и попрятались. Конечно, люди там были: на лавровых кустах сохло бельё, — но, хотя сержант Мачедо громко выкрикнул, что они пришли с дружественными намерениями, никто так и не вышел. Среди белья выделялась мужская рубашка отличного качества с костяными пуговицами, и Шарп заметил, что Кресакр приостановился, пропуская остальных вперёд.
— За воровство вешают, — напомнил Шарп. — И здесь для этого есть несколько подходящих деревьев.
Кресакр притворился, что не слышал, но прибавил шаг.
Достигнув Дору, они остановились. До Барка д’Aвинтас нужно было ещё немного пройти на запад, но люди устали, и они сделали привал в лесу на высоком обрыве. Лодок на реке не было видно. Далеко на юге поднимался столб дыма, на западе небо тоже заволокло дымкой из очагов Опорто. Висенте сказал, что до переправы чуть больше часа, но Шарп решил остаться здесь до следующего утра. Человек шесть стёрли ноги, раненый в бедро Гетейкер мучился от боли. Один из солдат Висенте шел босиком, и Шарп подумывал, не снять ли и ему свои развалившиеся ботинки. Была и ещё одна причина подождать.
— Если в деревне французы, лучше подкрасться на рассвете. А если их нет, целый день уйдёт на то, чтобы построить плот.
— А что делать нам? — спросил Висенте.
— Вы всё ещё хотите идти в Опорто?
— Там — место расположения моего полка. Люди волнуются. У некоторых там семьи.
— Проводите нас до Барка д’Aвинтас, — предложил Шарп. — А потом идите домой, но не спеша и осторожно. Думаю, всё будет хорошо.
Он так не думал, но сейчас и сам не знал, что будет верно, а что — нет.
Они отдыхали. Часовые расположились на краю леса, остальные спали. Когда после полудня всех разморило от жары, Шарпу показалось, что он услышал отдалённые раскаты грома, но на небе не было ни облачка. Возможно, это грохот артиллерийской канонады? Харпер спал, похрапывая, и Шарп уж решил, что принял за гром богатырский храп ирландца, но тут снова услышал слабый звук… хотя, наверное, ему и впрямь показалось. Он пихнул в бок Харпера.
— Что случилось?
— Я пытаюсь расслышать, — сказал Шарп.
— А я пытаюсь уснуть.
— Да слушайте же!
Но стояла тишина, только под обрывом слышался плеск воды, да листья шелестели под дующим с востока ветром.
Шарп раздумывал, не пойти ли на разведку в Барка д’Aвинтас, но решил этого не делать: не хотелось разделять и без того маленький отряд. Впрочем, какие бы опасности не подстерегали их в деревне, они могли подождать до утра. Уже в сумерках ему вновь послышался гром, но порыв ветра унёс слабый отзвук.
На рассвете было тихо, и под туманной дымкой река блестела, как полированная сталь. Луис, который вступил в отряд Висенте, оказался хорошим сапожником и починил самые ветхие ботинки. Он сам предложил побрить Шарпа, но тот в ответ покачал головой:
— Побреюсь, когда переправимся через реку.
— Надеюсь, вы не решили отпускать бороду, — заметил Висенте.
Они медленно шли по тропе, петлявшей вдоль обрывистого берега. Тропа была неровной, заросшей и изрытой колёсами телег, но ничего подозрительного вокруг не было. Тропа превратилась в ровную дорогу вдоль виноградников, а впереди показались белые стены домов, ярко освещённые восходящим солнцем.
Французов в Барка д’Aвинтас не было. Десятка два людей при виде одетых в форму оборванцев, показавшихся на мостике через ручей, попрятались в разорённых домах, но Висенте успокоил их. Деревенские рассказали, что лодок в деревне нет, все сожгли французы. Французы здесь появлялись редко. Иногда конный драгунский патруль, грохоча копытами, влетал в деревню, проверял переправу, отнимал провизию, а потом уезжал обратно. Местные поделились и другими новостями, хотя знали они мало. Одна женщина, которая торговала яйцами, оливковым маслом и копчёной рыбой на рынке в Опорто, рассказала, что французы контролируют северный берег от Опорто до моря, но Шарп большого значения её словам не придал. Её муж, сутулый великан с узловатыми, как древесные корни, руками, нехотя позволил соорудить плот из кое-каких обломков нехитрой деревенской мебели.
Шарп поставил часовых на западной околице, там, где был ранен Хэгмэн. Он забрался на дерево и был поражён, что оттуда видны у самого горизонта очертания зданий в Опорто. Среди них выделялось то самое большое белое здание под черепичной крышей, которое запомнилось ему ещё с того раза, как они впервые встретились с Висенте, и Шарп был потрясён, что оно расположено так близко, не более, чем в трёх милях. Разумеется, там, на холме, у французов должен быть свой пост. И, конечно, у них была подзорная труба, чтобы следить за дорогами, ведущими в город. Но ему нужно было пересечь реку в этом месте, и поэтому он спустился на землю и отряхивал от древесного мусора свой мундир, когда за его спиной послышалось невнятное мычание. Шарп в удивлении обернулся и увидел парня в изорванной одежде со всклоченными грязными рыжими волосами, ярко-синими глазами и безвольным слюнявым ртом. Он снова замычал, а потом разразился кудахчущим смехом, и Шарп догадался, что это безобидный деревенский дурачок. Шарп знал одного такого в Йоркшире. Его звали Ронни. Родители приковывали его цепью к пеньку на лугу, и он пугал коров, разговаривал сам с собой и рычал на девушек. Но этот назойливо хватал Шарпа за рукав и тянул к реке.
— Нашли себе дружка, сэр? — развеселился Танг.
— От таких — одни неприятности, сэр, — заметил Перкинс.
— Он ничего плохого не хочет, — заспорил Танг. — Он хочет, чтобы вы поплавали, сэр.
Шарпу удалось высвободиться из цепких пальцев дурачка.
— Как тебя зовут? — спросил он, но сообразил, что глупо по-английски разговаривать с душевнобольным португальцем.
Однако дурачок настолько обрадовался, что с ним заговорили, что заухмылялся, забормотал что-то невнятно и запрыгал. Он снова ухватил Шарпа за руку.
— Я буду звать тебя Ронни, — сказал Шарп. — Что ты хочешь?
Стрелки засмеялись, но Шарп всё равно собирался идти на берег, чтобы прикинуть, какой путь предстоит ему проделать на плоту, поэтому он позволил увлечь себя вперёд. Ронни всю дорогу кудахтал что-то бессмысленное. На берегу он потащил Шарпа направо, и, когда тот попытался выпутаться из его удивительно сильной хватки, покачал головой и повёл дальше, через тополя, густые заросли кустарника. Наконец он отпустил Шарпа и хлопнул в ладоши.
— Ты не такой уж дурак, верно? — покрутил головой Шарп. — На самом деле, ты, Ронни, чёрт возьми, просто гений.
Кода Шарп в первый раз попал в Барка д’Aвинтас, он видел сожжённый и затопленный паром, но их, оказывается, было два! Это низкое, широкое тяжёлое судно могло перевезти небольшое стадо овец или даже телегу с лошадьми. Сейчас оно был притоплено камнями в ручье, который разлился под деревьями, образовав небольшое болотце. Селяне, видимо, решили спрятать свою главную ценность до мирных времён, и потому промолчали о ней. Французы же не подозревали о существовании второго парома.
— Ты, чёрт возьми, гений, — повторил Шарп и отдал Ронни последний кусок хлеба — единственное, чем он мог наградить парня.
Но у него теперь была лодка.
А потом он снова услышал гром. На сей раз он прогремел близко, и сразу стало ясно, что и не гром это вовсе, что Кристофер лгал, и никакого мира в Португалии подписано не было.
Потому что это была артиллерийская канонада.
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8