Книга: Горящая земля
Назад: 4
Дальше: 2

Часть третья
На краю битвы

1

Наступила глубокая зима, и с ней пришла лихорадка. Мне везло, я редко болел, но через неделю после того, как мы добрались до Дунхолма, я начал дрожать, затем потеть, а потом почувствовал себя так, словно медведь скребет когтями внутри моего черепа.
Брида приготовила мне постель в маленьком доме, где день и ночь горел огонь.
Зима была холодной, но порой я думал, что тело мое горит, а временами дрожал, словно лежал на постели изо льда, хотя огонь ревел в каменном очаге так неистово, что опалил балки крыши. Я не мог есть. Я стал слабым. Я просыпался ночью, иногда думал о Гизеле и своих потерянных детях и плакал.
Рагнар сказал — я бредил во сне, но я не помню этого безумия, помню только, что был убежден, что умру, поэтому заставил Бриду привязать мою руку к рукояти Осиного Жала.
Брида приносила мне настои из меда и трав, кормила меня с ложки медом и заботилась о том, чтобы маленький дом был защищен от злобы Скади.
— Она ненавидит тебя, — сказала Брида однажды холодной ночью, когда ветер трепал тростниковую крышу и надувал кожаную занавеску, служившую дверью.
— Потому что я не дал ей серебра?
— Да.
— Там не было сокровища, — сказал я. — Сокровища, которое она описывала.
— Но она отрицает, что прокляла тебя.
— А что еще могло быть причиной болезни?
— Мы привязали ее к столбу и показали ей бич, но она клянется, что не проклинала тебя.
— Она прокляла, — горько проговорил я.
— И она продолжала отрицать это, когда ее тело покрылось кровью.
Я посмотрел на Бриду — темноглазую, с лицом, затененным диким черными волосами.
— И кто пустил в ход бич?
— Я, — спокойно ответила она. — А потом отвела ее к камню.
— К камню?
Брида кивнула на восток.
— На другом берегу реки, Утред, есть холм, а на холме есть камень. Большой камень, стоящий торчком. Его поставили там древние люди, и в нем есть сила. У камня есть груди.
— Груди?
— Такую ему придали форму, — сказала Брида, на мгновение положив сложенные чашечкой ладони на свои маленькие груди. — Камень высокий, — продолжала она, — даже выше тебя, и я забрала ее туда ночью и зажгла огни богам, и сложила кольцо из черепов. Я сказала ей, что вызову демонов, которые сделают ее кожу желтой, а волосы — белыми, что лицо ее покроется морщинами, груди ее обвиснут и спина станет горбатой. Она заплакала.
— Ты и вправду могла все это сделать?
— Она в это поверила, — с коварной улыбкой ответила Брида, — и поклялась своей жизнью, что не проклинала тебя. Я решила, что она говорит правду.
— Значит, это обычная лихорадка?
— Больше чем лихорадка, это болезнь. Другие тоже больны. На прошлой неделе двое умерли.
Каждую неделю приходил священник и пускал мне кровь. Он был угрюмым саксом, проповедовавшим в маленьком городке, который вырос к югу от крепости Рагнара.
Рагнар принес округе процветание, и город быстро разрастался; запах свежеспиленного дерева, такой же постоянный, как вонь сточных канав, струился вниз по холму, к реке.
Брида, конечно, возражала против строительства церкви, но Рагнар позволил ее построить.
— Они будут поклоняться любому богу, какого выберут, — сказал он мне, — вне зависимости от моих желаний. И здешние саксы были христианами еще до того, как я здесь появился. Некоторые вернулись к настоящим богам. Первый священник хотел свалить камень Бриды, а когда я помешал ему это сделать, назвал меня злым языческим ублюдком, поэтому я его утопил. А этот, новый, куда более вежлив.
Новый священник считался умелым целителем, хотя Брида, которая сама разбиралась в травах, не позволяла ему назначать мне никакие снадобья. Он только вскрывал мне вену на руке и наблюдал, как густая кровь, пульсируя, медленно стекает в роговую чашку. Потом он выливал кровь в огонь и вычищал чашку, как ему велели; впрочем, он всегда выполнял это нахмурясь, поскольку то были языческие предосторожности.
Брида хотела, чтобы кровь была уничтожена, тогда никто не смог бы с ее помощью навести на меня чары.
— Удивляюсь, что Брида разрешает тебе приходить в крепость, — однажды сказал я священнику, когда моя кровь зашипела и запузырилась на горящих бревнах.
— Потому что она ненавидит христиан, господин?
— Да.
— Три зимы назад она заболела, — сказал священник, — и ярл Рагнар послал за мной, когда все остальные потерпели неудачу. Я вылечил ее, или же Господь всемогущий исцелил ее через меня. С тех пор она терпит мое присутствие.
Брида терпела также присутствие Скади. Она бы убила ее, дай ей повод, но Скади заклинала Рагнара, что не желает никому зла, а Рагнар, мой друг, имел слабость к испуганным женщинам, особенно хорошеньким.
Он послал Скади работать на кухню.
— Она работала на моей кухне в Лундене, — сказал я Бриде.
— Откуда пробралась к тебе в постель, — ядовито сказала Брида, — хотя не думаю, что она затратила на это много усилий.
— Она красивая.
— А ты все такой же дурак, каким был всегда. А теперь ее нашел еще один дурак, и она снова мутит воду. Я сказала Рагнару, чтобы он располосовал ее от паха до глотки, но он так же глуп, как и ты.
К Йолю я был на ногах, хотя не смог принять участие в играх, которые доставляли такое удовольствие Рагнару. Были бега, испытания силы и его любимое — борьба. Он сам принимал участие в играх и выиграл первые шесть схваток, а потом проиграл гиганту-саксу, рабу, которого вознаградил пригоршней серебра.
В полдень на огромном пиру живущим в крепости собакам разрешили атаковать быка — развлечение, которое заставило Рагнара смеяться до слез.
Бык, жилистое и свирепое создание, метался по вершине холма между зданиями, нападая, когда у него был такой шанс, отшвыривая зазевавшихся собак, вспарывая им животы, но, в конце концов, потерял слишком много крови, и гончие навалились на него.
— Что сталось с Нихтгенгой? — спросил я Бриду, когда ревущий бык рухнул под грудой неистово карабкающихся на него собак.
— Он умер, — сказала Брида. — Много, много лет назад.
— Он был хорошим псом, — заметил я.
— Да, — ответила она, наблюдая, как гончие разрывают брюхо бьющемуся быку.
Скади была среди зрителей, но избегала моего взгляда.
Пир Йоля был щедрым, потому что Рагнар, как и его отец, всегда обожал зимние праздники. Было срублено громадное пихтовое дерево и втащено в зал; его увешали серебряными монетами и драгоценными украшениями.
Скади была среди служанок, приносивших говядину, свинину, оленину, бекон, кровавые колбасы, хлеб и эль. Она все еще избегала моего взгляда. Мужчины обращали на нее внимание, да и как могло быть иначе? Один пьяный попытался схватить ее и затащить к себе на колени, но Рагнар так стукнул кулаком по столу, что опрокинулся рог с вином, и этого было достаточно, чтобы убедить мужчину отпустить Скади.
На пиру были арфисты и скальды. Скальды распевали песни в честь Рагнара и его семьи, и Рагнар сиял от удовольствия, когда описывались подвиги его отца.
— Повтори это! — ревел он после того, как излагался какой-нибудь славный подвиг.
Он знал многие слова и подпевал, но потом испугал скальда, снова стукнув по столу.
— Что ты только что пропел? — вопросил Рагнар.
— Что твой отец, господин, служил великому Уббе.
— А кто убил Уббу?
Скальд нахмурился.
— Сакский пес, господин.
— Сакский пес! — прокричал Рагнар, поднимая мою руку.
Люди все еще смеялись, когда появился гонец.
Он вошел из темноты, и мгновение никто не замечал высокого датчанина, который, как выяснилось, только что прискакал из Эофервика. Он был в кольчуге, потому что на дорогах рыскали разбойники, и полы этой кольчуги, его сапоги и богато изукрашенные ножны меча были забрызганы грязью.
Он, должно быть, устал, но на лице его сияла широкая улыбка.
Рагнар заметил его первым.
— Гримбалд! — приветственно проревел он. — Ты должен был появиться до праздника, а не после него! Но не беспокойся, еда и эль еще есть!
Гримбалд поклонился Рагнару.
— Я привез вести, господин.
— Вести, которые не могут подождать? — добродушно спросил Рагнар.
В зале все стихло: люди гадали — что могло погнать Гримбалда в холодную, мокрую темноту, да еще в такой спешке.
— Новости, которые обрадуют тебя, господин, — сказал Гримбалд, продолжая улыбаться.
— Цены на девственниц упали?
— Альфред Уэссекский, — Гримбалд помедлил, — мертв.
Наступил момент молчания, потом зал взорвался радостными криками.
Люди колотили по столам кулаками и радостно вопили. Рагнар был уже полупьян, но сохранил достаточно здравого смысла, чтобы поднять руки, призывая к молчанию.
— Откуда ты это знаешь?
— Новости добрались до Эофервика вчера, — сказал Гримбалд.
— Кто их привез? — требовательно спросил я.
— Священник из восточных саксов, господин.
Высокий гонец был одним из гвардейцев безумного короля Гутреда. Он не знал меня, но то, что я сидел на почетном месте рядом с Рагнаром, побудило его назвать меня господином.
— Итак, его щенок — новый король? — спросил Рагнар.
— Так говорят, господин.
— Король Эдмунд? — спросил Рагнар. — Понадобится время, чтобы к этому привыкнуть.
— Эдуард, — сказал я.
— Эдмунд или Эдуард, какая разница? Долго он не проживет, — радостно сказал Рагнар и спросил меня: — Что представляет собой мальчишка?
— Он нервный.
— Не воин?
— Его отец тоже не был воином, — заметил я, — однако победил всех датчан, которые явились, чтобы отобрать у него трон.
— Ты сделал это за него, — жизнерадостно проговорил Рагнар и хлопнул меня по спине.
Зал внезапно загудел от разговоров, когда люди осознавали, что их ждет новое будущее. Царило огромное возбуждение, хотя, помню, взглянув на один из столов, я увидел Осферта, нахмурившегося в одиноком молчании.
Потом Рагнар наклонился поближе ко мне.
— Ты не кажешься счастливым, Утред.
Что я чувствовал в тот момент? Я не был счастлив. Мне никогда не нравился Альфред. Он был слишком набожным, слишком сухим, слишком суровым. Его отрадой был порядок. Он хотел втиснуть весь мир в списки, организацию, послушание. Он любил собирать книги и писать законы. Он верил, что если бы каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок повиновались закону, тогда на земле настало бы царствие небесное, — но он забыл о земных удовольствиях. В молодости он их знал, Осферт тому доказательство, но потом позволил распятому христианскому Богу убедить себя, что удовольствие — грех. Поэтому Альфред пытался издавать законы, которые преследовали грех. С тем же успехом он мог бы попытаться слепить из воды шар.
Вот почему мне не нравился Альфред, но я всегда понимал, что его присутствие делало меня незаурядным человеком. Он был вдумчивым, он не был дураком. Его ум работал быстро, схватывая новые идеи, пока идеи эти не противоречили его религиозным убеждениям. Альфред не верил, что королевский сан подразумевает всеведение, и по-своему был скромным человеком. Что важнее всего, он был хорошим человеком, хотя в его обществе никогда не бывало уютно.
Он, как и я, верил в судьбу — эту веру разделяют все религии, хотя разница между Альфредом и мной состояла в том, что король верил: судьба есть прогресс. Он хотел улучшить мир, в то время как я не верю и никогда не верил, что мы можем его улучшить. Мы просто выживаем, в то время как мир соскальзывает в хаос.
— Я уважал Альфреда, — сказал я Рагнару.
Я все еще не мог до конца поверить новостям. Слухи летают вокруг, как летняя паутина, поэтому я поманил Гримбалда, чтобы тот подошел ближе.
— Что именно сказал тебе священник?
— Что Альфред был в церкви в Винтанкестере, — ответил тот, — и упал во время церемонии. Его унесли в постель.
Это выглядело убедительным.
— И его сын теперь король?
— Так сказал священник.
— Харальд все еще в ловушке в Уэссексе? — спросил Рагнар.
— Нет, господин, — ответил Гримбалд. — Альфред заплатил ему серебро, чтобы тот ушел.
Рагнар взревел, требуя тишины, и заставил Гримбалда повторить последние слова насчет Харальда. Весть о том, что раненому ярлу заплатили, чтобы тот покинул Торней, вызвала новый взрыв радостных криков. Датчане любили слушать о том, как саксы платят серебро, чтобы избавиться от датчан. Это поощряло их атаковать земли саксов в надежде на такие же взятки.
— Куда отправился Харальд? — спросил Рагнар, и я увидел, что Скади прислушивается.
— Он присоединился к Хэстену, господин.
— В Бемфлеоте? — спросил я, но Гримбалд этого не знал.
Вести о смерти Альфреда и об обогащении раненого Харальда сделали пир еще более веселым. В кои-то веки не было никаких драк, хотя на столах все время стояли мед, эль и вино. Каждый человек в зале, кроме, может быть, пригоршни приверженцев саксов, увидели новые возможности захватывать и грабить богатые поля, деревни и города Уэссекса.
И они были правы. Уэссекс был беззащитен, если не считать одного обстоятельства.
Новости, в конце концов, оказались пустыми слухами.
Альфред был жив.

 

Однако в то темное время года каждый человек в северной Британии поверил слухам, и слухи эти вдохновили Бриду.
— Это знак, посланный богами, — заявила она и уговорила Рагнара собрать северных ярлов.
Встреча состоялась ранней весной, когда зимние дожди кончились и броды снова стали проходимыми. Перспектива войны разворошила Дунхолм, пробудив от зимнего оцепенения.
В городе и в крепости кузнецов поставили ковать наконечники для копий, и Рагнар дал знать всем капитанам, что весной он будет рад каждой корабельной команде. Вести об этой щедрости, в конце концов, достигнут Фризии и Дании, и в Нортумбрию явятся голодные люди. Хотя пока Рагнар распространил слух, что он просто собирает войска, чтобы вторгнуться в земли скоттов.
Слухи дошли до Оффы, мерсийца с дрессированными собаками, и он пришел на север, несмотря на непогоду. Он притворился, что всегда пробирается сквозь холодные дожди Нортумбрии в мертвые дни года, но было ясно: он хочет выяснить, что же замышляет Рагнар.
Рагнар в кои-то веки был скрытен и отказался впустить Оффу в высокую крепость на скале в изгибе реки. Думаю, Брида угрожала Рагнару своим неудовольствием, а Брида всегда могла помыкать Рагнаром.
Я пошел, чтобы встретиться с Оффой в таверне под крепостью. Я взял с собой Финана и Осферта и притворился, будто напился.
— Я слышал, ты был болен, господин, — сказал Оффа. — И я рад, что ты поправился.
— Я слышал, что Альфред Уэссекский тоже был болен? — вставил Осферт.
Оффа, как всегда, подумал над ответом, гадая, не выдаст ли задаром сведения, которые лучше продать. Потом понял, что известные ему новости все равно уже знают все. Кроме того, он был здесь, чтобы выудить сведения из нас.
— Альфред упал в церкви, — сообщил он, — и лекари были уверены, что он умрет. Он был очень болен! Он дважды принимал соборование, это я знаю точно, но Господь смилостивился.
— Господь его любит, — сказал я, невнятно произнося слова и стуча по столу, чтобы принесли еще эля.
— Недостаточно любит, чтобы даровать ему полное выздоровление, — осторожно проговорил Оффа. — Он все еще слаб.
— Он всегда был слаб, — сказал я.
Что касается здоровья Альфреда, а не его решительности, это было правдой, но я говорил сварливо, превратив свои слова в намеренное оскорбление, и Оффа пристально посмотрел на меня, без сомнения, гадая, как сильно я на самом деле напился.
Я часто презирал христианских священников за то, что они вечно говорят нам, что доказательством истинности их веры являются чудеса, сотворенные Христом, но потом заявляют, что эта магия исчезла вместе с ним. Если бы священник мог вылечить калеку или заставить слепого видеть, тогда я поверил бы в их Бога, но в тот момент, в полной дыма таверне под высокими стенами крепости Дунхолма, случилось настоящее чудо. Оффа заплатил за мой эль и даже заказал еще.
Я всегда был в состоянии выпить больше, чем почти все остальные мужчины, однако все равно чувствовал, как комната вращается, словно дым, поднимающийся из очага таверны. И все равно я не потерял головы. Я бросил Оффе кое-какие сплетни насчет Скади, признался, что был разочарован кладом Скирнира, а потом горько пожаловался, что у меня нет ни денег, ни достаточного количества людей. Эта последняя моя пьяная жалоба открыла для Оффы двери.
— А зачем, господин, тебе нужны люди? — спросил он.
— Всем нам нужны люди, — сказал я.
— Верно, — вставил Финан.
— Больше людей, — сказал Осферт.
— Всегда больше людей, — Финан тоже притворялся, что он пьянее, чем на самом деле.
— Я слышал, здесь собираются северные ярлы? — невинно спросил Оффа.
Он отчаянно хотел узнать, что замышляется. Вся Британия знала, что лорды Нортумбрии приглашены в Дунхолм, но никто точно не знал — зачем, и Оффа мог разбогатеть на этих сведениях.
— Вот почему мне нужны люди! — начал я очень искренним тоном.
Оффа налил мне еще эля. Я заметил, что он едва прикоснулся к своему рогу.
— У северных ярлов достаточно людей, — сказал он, — и я слышал, ярл Рагнар предлагает серебро за команды.
Я доверительно подался вперед.
— Как я могу разговаривать с ними на равных, если я возглавляю всего одну команду? — Помедлил, чтобы рыгнуть. — Да еще такую маленькую…
— У тебя есть имя, господин, — сказал Оффа, ухитрившись не отпрянуть, хотя от меня разило несвежим элем.
— Мне нужны люди, — сказал я. — Люди, люди, люди.
— Хорошие люди, — проговорил Осферт.
— Копьеносные датчане, датчане с мечами, — мечтательно добавил Финан.
— У ярлов будет достаточно людей, чтобы сокрушить скоттов, — предположил Оффа — эти слова болтались, как наживка на крючке.
— Скотты! — пренебрежительно сказал я. — Зачем тратить единственную команду на скоттов?
Финан предупреждающе прикоснулся к моему локтю, но я притворился, что не заметил этого.
— Что такое Шотландия? — воинственно спросил я. — Дикие люди в голой стране с клочком ткани, чтобы прикрыть свои члены. Королевство Альба, — я презрительно выплюнул название самого большого королевства Шотландии, — не стоит того, что производит одно порядочное сакское поместье. Они всего лишь волосатые ублюдки с отмороженными членами. Кому они нужны?
— Однако ярл Рагнар их завоюет? — спросил Оффа.
— Завоюет, — твердо проговорил Финан.
— Он покончит с этой вечной помехой, — добавил Осферт, но Оффа не обратил внимания ни на того, ни на другого. Он смотрел на меня, и я не отвел взгляд.
— Беббанбург, — уверенно проговорил я.
— Беббанбург, господин? — невинно спросил он.
— Я — повелитель Беббанбурга или нет? — вопросил я.
— Ты повелитель, господин, — ответил он.
— Скотты! — презрительно бросил я и уронил голову на руки, как будто заснул.
Через месяц вся Британия узнала, почему ярл Рагнар ищет людей.
Больной Альфред, лежа в постели, узнал, и Этельред, лорд Мерсии. Вероятно, об этом знали и во Франкии, а Оффа, как я слышал, стал достаточно богат, чтобы купить прекрасный дом и пастбище в Ликкелфилде, и подумывал — не взять ли в жены молодую девушку.
Деньги на подобное расточительство, конечно, дал мой дядя, Эльфрик, к которому Оффа поспешил, как только позволила погода. Он нес вести о том, что ярл Рагнар помогает своему другу, лорду Утреду, отвоевать Беббанбург и что летом в Нортумбрии разразится война.
А тем временем Рагнар рассылал шпионов в Уэссекс.
Это могло стать неплохой идеей — собрать армию, чтобы вторгнуться в земли скоттов. Тогда от них было много бед, от них много бед и сейчас, и, осмелюсь сказать, от них будут беды и во время конца света.
На исходе той зимы отряд скоттов вторгся в северные земли Рагнара и убил по меньшей мене пятнадцать человек. Они угнали скот, женщин и детей. Рагнар совершил ответный набег, и вместе с его сотней человек я взял своих двадцать, но то была напрасная затея. Мы точно не знали, в какой момент пересекли границу Шотландии, потому что граница не была четкой, вечно передвигалась силами господ обеих сторон.
Но после двух дней езды мы наткнулись на бедную и заброшенную деревню. Народ, предупрежденный о нашем появлении, бежал, забрав с собой скот. Их низкие дома имели грубые каменные стены, увенчанные крышами из дерна, почти касавшимися земли. Навозные кучи здесь были выше хижин.
Мы обрушили крыши, сломав стропила, и перелопатили лошадиный навоз в маленькой церкви из грубого камня, но мало что смогли разорить. За нами наблюдали четыре всадника с холма к северу отсюда.
— Ублюдки! — прокричал Рагнар, хотя они были слишком далеко, чтобы его услышать.
Скотты, как и мы, высылали верховых разведчиков, но их всадники никогда не носили тяжелых кольчуг и обычно не имели другого оружия, кроме копья. Они ездили на проворных, быстрых лошадях и, хотя мы могли бы за ними погнаться, мы бы никогда их не догнали.
— Интересно, кому они служат? — спросил я.
— Домналу, наверное, — ответил Рагнар. — Королю Альбы.
Он выплюнул последнее слово.
Домнал правил большей частью земли к северу от Нортумбрии. Вся эта земля называлась Шотландией, потому что по большей части была завоевана скоттами, диким племенем ирландцев. Хотя, как и Англия, название Шотландия мало что означало. Домнал правил самым большим королевством скоттов, но были и другие королевства, такие, как Далриада и Страт Клота, а у западного побережья лежали осаждаемые штормами острова, где жестокие норвежские ярлы создали собственные мелкие королевства.
Мой отец всегда говорил, что иметь дело со скоттами — это все равно что пытаться кастрировать зубами диких котов. Но, к счастью, дикие коты проводили много времени, дерясь друг с другом.
Как только деревня была разрушена, мы отступили на возвышенность, боясь, что присутствие четырех разведчиков может предвещать появление отряда побольше — но никто не появился.
На следующий день мы поехали на запад, ища тех, кому могли бы отомстить, но четырехдневный поход ничего не дал, кроме больной козы и хромого вола. Разведчики неотступно следовали за нами. Даже когда густой туман покрывал холмы и под его прикрытием мы меняли направление, они находили нас, как только туман рассеивался. Они никогда не приближались, просто наблюдали за нами.
Мы повернули к дому, следуя по гребню огромных холмов, разделявших Британию.
Все еще было холодно, в складках холмов лежал снег. Мы не смогли отомстить шотландцам за их набег, но испытывали подъем духа, потому что хорошо было ехать по открытой местности с мечами на боку.
— Я выбью из ублюдков дух, когда мы покончим с Уэссексом, — жизнерадостно пообещал Рагнар, — я устрою такой набег, которого они никогда не забудут.
— Ты и вправду хочешь сражаться с Уэссексом? — спросил я.
Мы вдвоем ехали в сотне шагов впереди наших людей.
— Сражаться с Уэссексом? — Он пожал плечами. — По правде сказать — нет. Здесь я счастлив.
— Тогда зачем тебе это делать?
— Потому что Брида права. Если мы не захватим Уэссекс, Уэссекс захватит нас.
— При твоей жизни этого не случится.
— Но у меня есть сыновья, — ответил он.
Все его сыновья были незаконнорожденными, но Рагнара не заботила их законность. Он любил их всех и хотел, чтобы один из них унаследовал после него Дунхолм.
— Я не хочу, чтобы мои сыновья кланялись какому-то королю восточных саксов, — сказал он. — Я хочу, чтобы они были свободными.
— Поэтому ты станешь королем Уэссекса?
Рагнар громко заржал.
— Я этого не хочу! Я хочу быть ярлом Дунхолма, мой друг. Может быть, ты должен стать королем Уэссекса?
— Я хочу быть ярлом Беббанбурга.
— Мы найдем кого-нибудь, кто захочет стать королем, — беспечно сказал Рагнар. — Может, Зигурд или Кнут?
Зигурд Торрсон и Курт Ранулфсон после Рагнара были самым могущественными ярлами Нортумбрии и, если они не присоединятся к нам со своими людьми, у нас не будет шанса завоевать Уэссекс.
— Мы захватим Уэссекс, — уверенно сказал Рагнар, — и поделим его сокровища. Тебе нужны люди, чтобы взять Беббанбург? На серебро в церквях Уэссекса ты купишь достаточно людей, чтобы взять дюжину таких крепостей, как Беббанбург.
— Верно.
— Так развеселись! Судьба улыбается тебе!
Итак, мы ехали по гребню холма. Под нами горные ручьи поблескивали белым в глубоких долинах. Я видел вокруг на целые мили, и во всем этом раздолье не было ни дома, ни дерева. То была голая земля, где люди наскребали на пропитание, выращивая овец, хотя наше присутствие означало, что все стада угнали прочь.
Шотландские верховые с длинными копьями были на холме к востоку от нас, в то время как к югу гребень кончался на длинном холме, круто обрывающемся в глубокую долину, где встречались два ручья. И там, где ручьи бурлили на камнях, сливаясь в тени, ждали четырнадцать всадников.
Ни один из них не двигался. Они ждали там, где два ручья сливались воедино, и было ясно, что ждут они нас. И так же очевидно было, что это ловушка.
Четырнадцать всадников являлись наживкой, а остальные наверняка прятались неподалеку. Мы оглянулись туда, откуда приехали, но не увидели врага ни на длинном гребне, ни на ближайших холмах.
Четыре разведчика, тенью следовавшие за нами, пнули в бока своих лошадей и направили их вниз по заросшему вереском склону, чтобы присоединиться к отряду побольше.
Рагнар наблюдал за четырнадцатью людьми.
— Чего они от нас хотят? — спросил он. — Чтобы мы спустились туда?
— Нам в любом случае придется это сделать, — медленно проговорил я. — И они должны это знать, поэтому зачем им трудиться и заманивать нас туда?
Рагнар нахмурился, потом быстро оглядел окружающие холмы, но на склонах так и не появились враги.
— Они скотты? — спросил он.
Финан присоединился к нам, а у него были глаза охотящегося ястреба.
— Они скотты, — сказал он.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Тот парень носит знак голубя, господин, — ответил Финан.
— Голубя? — переспросил Рагнар с отвращением.
С его точки зрения, да и с моей тоже, символ мужчины должен был быть воинственным — орел или волк.
— Это знак Колум Килле, — объяснил Финан.
— А кто он такой?
— Святой Колумба, господин. Он явился на землю пиктов и прогнал огромного монстра, что жил в здешнем озере. Скотты почитают его, господин.
— Полезные люди эти святые, — рассеянно проговорил Рагнар.
Он снова оглянулся, все еще ожидая увидеть, как на гребне появится враг, но гребень оставался пустым.
— Двое из них — пленники, — сказал Финан, глядя вниз, на людей в долине. — А один — просто крошечный мальчик.
— Это ловушка? — спросил Рагнар, ни к кому не обращаясь.
Потом решил, что только дурак уступил бы возвышенность, и поэтому четырнадцать человек — которых теперь было восемнадцать, так как к ним присоединились разведчики — не ищут боя.
— Мы спустимся к ним, — объявил он.
Восемнадцать человек из нашего отряда поехали вниз по крутому склону. Когда мы спустились в долину, два скотта двинулись к нам, и Рагнар последовал их примеру. Он поднял руку, веля своим людям остаться позади, и навстречу двум скоттам отправились только он да я.
Человек в куртке со знаком голубя под длинным голубым плащом был на несколько лет моложе меня. Он ехал с прямой спиной; на шее у него висела прекрасная золотая цепь с толстым золотым крестом. Он был красивым, с чисто выбритым лицом и яркими голубыми глазами, без шапки, с каштановыми волосами, постриженными коротко, как у саксов. Мальчик, всего пяти или шести лет от роду, верхом на маленьком жеребенке, носил такую же одежду, как и человек, которого я счел его отцом.
Эти двое сдержали своих лошадей в нескольких шагах от нас, и человек с мечом, чью рукоять украшали драгоценности, перевел взгляд с меня на Рагнара и обратно.
— Я Константин, — сказал он, — сын Аэда, принц Альбы, а это — мой сын, Келлах мак Константин, и также, несмотря на свой рост, принц Альбы.
Он говорил по-датски, хотя было ясно, что он не владеет свободно этим языком. Он улыбнулся сыну. Странно, что мы сразу понимаем, нравится нам какой-либо человек или нет, и мне сразу понравился Константин, хоть тот и был скоттом.
— Полагаю, один из вас — ярл Рагнар, — продолжал Константин, — а второй — ярл Утред, но простите меня за то, что я не знаю, кто из вас кто.
— Я — Рагнар Рагнарсон, — сказал Рагнар.
— Приветствую тебя, — любезно ответил Константин. — Надеюсь, ты наслаждался путешествием по моей стране?
— Еще как, — отозвался Рагнар. — Настолько, что собираюсь явиться сюда снова, только в следующий раз приведу побольше людей, чтобы они разделили мое наслаждение.
Константин засмеялся, потом заговорил с сыном на своем языке, заставив мальчика взглянуть на нас широко распахнутыми глазами.
— Я сказал ему, что вы оба — великие воины, — пояснил Константин, — и что однажды он должен будет научиться, как побеждать таких великих воинов.
— Константин, — сказал я. — Это не шотландское имя.
— И все же меня так зовут. Как напоминание о том, что я должен подражать великому римскому императору, который обратил своих людей в христианство.
— Значит, он оказал им плохую услугу, — заявил я.
— Он сделал это, победив язычников, — сказал Константин с улыбкой, хотя приятное выражение его лица таило сталь.
— Ты племянник короля Альбы? — спросил Рагнар.
— Домнала, да. Он стар и не проживет долго.
— И ты станешь королем? — снова спросил Рагнар.
— Если на то будет Божья воля — да.
Константин говорил мягко, но у меня создалось впечатление, что воля его Бога будет совпадать с желаниями самого Константина.
Мой одолженный конь фыркнул и сделал несколько нервных шажков вбок. Я успокоил его. Шестнадцать наших людей находились за нами, неподалеку, держа руки на рукоятях мечей, но скотты не выказывали ни малейшего намека на враждебность.
Я посмотрел вверх, на холмы, — там не было врага.
— Это не ловушка, господин Утред, — сказал Константин, — но я не мог не воспользоваться шансом встретиться с тобой. Твой дядя послал к нам своих эмиссаров.
— В поисках помощи? — пренебрежительно спросил я.
— Он заплатит нам тысячу серебряных шиллингов, если нынче летом мы приведем людей, чтобы на тебя напасть.
— А зачем вам на меня нападать?
— Потому что ты возьмешь в осаду Беббанбург, — ответил он.
Я кивнул.
— Итак, я должен буду убить не только Эльфрика, но и тебя?
— Это наверняка добавит тебе славы. Но я предлагаю другое соглашение.
— Какое же? — спросил Рагнар.
— Твой дядя, — Константин все еще обращался ко мне, — не самый щедрый из людей. Тысяча серебряных шиллингов — это хорошо, конечно, но мне это кажется слишком маленькой платой за большую войну.
И тогда я понял, почему Константин приложил столько усилий, чтобы сохранить нашу встречу в тайне. Потому что если бы он послал гонцов в Дунхолм, мой дядя прослышал бы об этом и заподозрил предательство.
— Итак, какова твоя цена? — спросил я.
— Три тысячи шиллингов, — ответил Константин, — заставят воинов Альбы все лето оставаться в безопасности в своих домах.
Мне нечего было и думать о подобной сумме, но Рагнар кивнул.
Константин явно поверил, что мы собираемся напасть на Беббанбург. Конечно же, мы не собирались этого делать. Но Рагнар все еще боялся вторжения скоттов на свои земли, пока он будет далеко, в Уэссексе. Такое вторжение всегда было возможным, потому что Альфред заботился о том, чтобы дружить с королями скоттов, превращая их в вечную угрозу для датчан северной Англии.
— Позволь мне сделать предложение, — осторожно проговорил Рагнар. — Я заплачу три тысячи серебряных шиллингов, а ты поклянешься держать своих воинов подальше от Нортумбрии целый год.
Константин поразмыслил над этим. Предложение Рагнара едва ли отличалось от того, что предложил сам Константин, но маленькое различие между этими двумя соглашениями было важным. Константин посмотрел на меня, и я увидел, что он проницательный человек. Он понял, что, возможно, не Беббанбург является нашей целью.
Он кивнул.
— Я могу согласиться на это.
— А король Домнал? — спросил я. — Он примет такое соглашение?
— Он сделает то, что скажу я, — уверенно проговорил Константин.
— Но как мы узнаем, что ты сдержишь свое слово? — вопросил Рагнар.
— Я дам тебе подарок, — сказал Константин и поманил своих людей.
Двум пленникам приказали слезть с седел, со связанными руками пересечь ручей и встать рядом с Константином.
— Эти люди — братья, — сказал Константин Рагнару, — которые возглавляли набег на твои земли. Я верну захваченных женщин и детей, но пока отдаю тебе этих двоих.
Рагнар посмотрел на бородатых мужчин.
— Две жизни в качестве гарантии? — спросил он. — А когда они умрут, что помешает тебе нарушить слово?
— Я даю тебе три жизни, — проговорил Константин.
Он прикоснулся к плечу сына.
— Келлах — мой старший сын, и он дорог мне. Я дам его тебе в заложники. Если хоть один из моих людей пересечет границу с Нортумбрией с мечом, ты сможешь убить Келлаха.
Я вспомнил веселье Хэстена, что тот всучил нам фальшивого сына в качестве заложника, но что Келлах — сын Константина, сомнений не было. Их сходство было поразительным. Я посмотрел на мальчика и на мгновение почувствовал сожаление, что у моего старшего сына нет такой же храбрости и такого же твердого взгляда.
Рагнар мгновение подумал, но не нашел никакого подвоха. Он послал свою лошадь вперед, протянул руку, и Константин принял ее.
— Я пришлю серебро, — пообещал Рагнар.
— И оно будет обменом на Келлаха, — пообещал Константин. — Ты разрешишь мне послать с мальчиком слуг и наставника?
— Они будут радушно приняты, — ответил Рагнар.
У Константина был довольный вид.
— Думаю, наши дела улажены.
Так и было.
Скотты поехали прочь, а мы раздели двух пленников догола, после чего Рагнар убил обоих своим мечом. Он сделал это быстро.
Мягкий туман бесшумно струился вниз по холмам, и мы поторопились уехать. Двое людей были обезглавлены, их трупы остались позади, там, где сливались два ручья.
Потом мы сели на коней и поехали на юг. Рагнар ехал с залогом того, что его северная граница будет в безопасности, пока мы станем сражаться в Уэссексе.
Соглашение и впрямь получилось хорошее, но оно оставило во мне ощущение неловкости. Мне понравился Константин, но в нем чувствовались ум и способность к обдумыванию, которые обещали, что он будет трудным и грозным врагом. Как он устроил секретную встречу с Рагнаром? Спровоцировав набег, который, конечно, вызвал нашу ответную атаку. А потом Константин предал людей, с самого начала выполнявших его приказы.
Он был умен и молод. Мне еще долго придется иметь с ним дело, и если бы я знал тогда то, что знаю теперь, я бы перерезал глотки и ему, и его сыну. Но, по крайней мере, на следующие двенадцать месяцев он сдержал свое слово.

 

Весна наступила поздно, но когда, наконец, пришла, земля быстро зазеленела. Рождались ягнята, дни становились длиннее и теплее, и люди стали думать о войне.
Два могущественных нортумбрийских ярла, Зигурд Торрсон и Кнут Ранулфсон, явились в Дунхолм вместе, а после них прибыло множество менее важных господ. Все они были датчанами, и даже самый незначительный из них мог повести в бой больше сотни закаленных воинов. Каждый из них явился всего с горсткой воинов, слуг и рабов, но просторные залы Рагнара все равно не могли вместить всех, поэтому более мелкие ярлы устроились в городе к югу от крепости.
Был задан пир, розданы подарки, и весь день шли разговоры. Ярлы явились, поверив в историю о том, что мы собираем людей, чтобы напасть на Беббанбург, но Рагнар сразу их разубедил.
— И Альфред услышит, что мы собираемся напасть на Уэссекс, — предупредил он их, — потому что некоторые из вас расскажут своим людям, а они расскажут другим, и весть об этом доберется до Альфреда в течение нескольких дней.
— Значит, надо хранить молчание, — прорычал Зигурд Торрсон.
Ярл Зигурд был высоким, суровым с виду человеком с бородой, заплетенной в две громадные косы, которые он обмотал вокруг шеи. Он владел землей, протянувшейся от южной Нортумбрии до северной Мерсии, и поднаторел в искусстве войны, сражаясь с воинами Этельреда. Его друг, Кнут Ранулфсон, был более стройным, но обладал той же жилистой силой, что и Финан. Кнут имел репутацию лучшего мастера боя на мечах во всей Британии, и его клинок и орда личных воинов, служивших его богатству, подарили ему земли, граничащие с поместьями Зигурда. Его волосы были белыми, как кость, хотя ему сравнялось всего тридцать, и я еще ни у кого не видел таких бледных глаз. Глаза и волосы делали его похожим на призрака, но он легко улыбался и имел огромный запас шуток.
— У меня была сакская рабыня, такая же хорошенькая, как эта, — сказал он мне во время нашей первой встречи, глядя на одну из рабынь Рагнара, которая несла деревянные блюда в главный зал. — Но она умерла, — мрачно продолжал он, — умерла, потому что пила молоко.
— Молоко оказалось испорченным?
— На нее рухнула корова, — сказал Кнут и разразился смехом.
Когда Рагнар объявил, что хочет возглавить нападение на Уэссекс, Кнут пребывал в серьезном настроении.
Рагнар произнес хорошую речь, объяснив, что сила восточных саксов растет, что амбиции их направлены на то, чтобы захватить Мерсию, потом Восточную Англию и, в конце концов, вторгнуться в Нортумбрию.
— Король Альфред, — сказал Рагнар, — называет себя королем Ангелкинна, а в моих землях, во всех ваших землях говорят по-английски. Если мы ничего не сделаем, англичане захватят нас одного за другим.
— Альфред умирает, — возразил Кнут.
— Но его притязания будут жить, — ответил Рагнар. — И Уэссекс знает, что лучшая оборона — это нападение, и Уэссекс мечтает отодвинуть свою границу так, чтобы она коснулась земель скоттов.
— Хотел бы я, чтобы ублюдки завоевали скоттов, — мрачно перебил кто-то.
— Если мы ничего не сделаем, — сказал Рагнар, — однажды Нортумбрией будет править Уэссекс.
Начался спор о реальной силе Уэссекса. Я хранил молчание, хотя знал больше любого из этих людей. Я позволил им говорить, самостоятельно нащупывая путь к здравому заключению. И под руководством Рагнара они, наконец, поняли, что Уэссекс — это страна, которая объединяется для войны. Ее защищали бурги с гарнизонами из фирда, но средством нападения служило растущее число отрядов гвардейцев разных лордов, которые могли собраться под знаменем короля.
Датчане в битве один на один были страшнее, но они никогда не объединялись так, как Альфред объединял Уэссекс. Каждый датский ярл защищал свою землю и лишь нехотя следовал приказам другого ярла. Их можно было свести вместе, как это сделал Харальд, — но при первом же провале команды рассыплются в поисках более легкой добычи.
— Итак, — с сомнением проговорил Зигурд, — нам придется захватить бурги?
— Харальд захватил один, — заметил Рагнар.
— Я слыхал, он был лишь наполовину построен, — сказал Зигурд, взглянув на меня в поисках подтверждения.
Я кивнул.
— Если нам нужен Уэссекс, — проговорил Рагнар, — мы должны захватить бурги.
Он изобразил уверенную улыбку.
— Мы поплывем на южное побережье Уэссекса, собрав огромный флот. Мы возьмем Эксанкестер, а потом двинемся маршем на Винтанкестер. Альфред будет ожидать атаки с севера, поэтому нападем на него с юга!
— И его корабли увидят наш флот, — заметил Кнут, — и его воины будут нас ждать.
— Его воины, — вмешался новый голос из дальнего конца зала, — будут сражаться против моих команд. Поэтому вы будете сражаться только с фирдом Альфреда.
Говоривший встал в проеме открытых дверей; солнце было таким ярким, что мы не могли как следует его рассмотреть.
— Я нападу на Мерсию, — громко и уверенно поговорил этот человек, — и силы Альфреда двинутся, чтобы ее защитить. А когда его войска уйдут, Уэссекс будет спелым плодом, готовым, чтобы его сорвали.
Человек сделал несколько шагов вперед, за ним следовала дюжина воинов.
— Мои приветствия, ярл Рагнар! — сказал он. — И всех вас, — он широко обвел рукой собравшихся в зале, — тоже приветствую!
То был Хэстен. Его не пригласили на совет, однако вот он — улыбающийся и сверкающий золотыми цепями.
День был мягким, но он решил надеть плащ из редкого желтого шелка, подбитый мехом выдры, чтобы продемонстрировать свое богатство.
За появлением Хэстена последовал миг замешательства, как будто никто не знал, обращаться с ним как с другом или как с незваным гостем. Но потом Рагнар подскочил на ноги и обнял вновь прибывшего.
Я не описываю скуку последующих двух дней. Люди собрались в Дунхолме, где можно было собрать величайшую датскую армию, которую когда-либо видела Британия, однако они все еще были полны опасений, потому что все знали — Уэссекс до сих пор отражал все нападения. Рагнару приходилось убеждать их, что обстоятельства изменились. Альфред был болен, от него нельзя было ожидать поведения молодого энергичного лидера; его сыну не хватало опыта и, льстил мне Рагнар, Утред Беббанбургский бросил Уэссекс.
Итак, наконец, все согласились, что Уэссекс беззащитен, но кто будет его королем? Я ожидал, что спор затянется навечно, но Зигурд и Курт обсудили это наедине и сошлись на том, что Зигурд будет править Уэссексом, а Курт займет трон Нортумбрии, когда больной, безумный и печальный Гутред умрет.
Рагнар не стремился жить на юге, я тоже, и мне думалось, что Хэстен надеется — ему обязательно предложат корону Уэссекса, но он согласился с тем, что станет именоваться королем Мерсии.
После появления Хэстена план нападения на Уэссекс стал казаться более выполнимым. Никто ему особо не доверял, но немногие сомневались, что он собирается атаковать Мерсию. Хэстен и вправду хотел, чтобы наши войска присоединились к его войскам, и, честно говоря, это имело смысл, потому что вместе мы составили бы громадную армию. Но никто не мог прийти к согласию насчет того, кто же будет командовать этой армией. Поэтому было решено, что Хэстен поведет по крайней мере две тысячи человек на запад из своей твердыни в Бемфлеоте и, как только войска восточных саксов двинутся, чтобы противостоять ему, флот Нортумбрии нападет на южное побережье. Каждый присутствующий поклялся держать этот план в секрете, хотя я сомневался, что эта торжественная клятва чего-то стоила. Альфред довольно скоро обо всем услышит.
— Итак, я буду королем Мерсии, — сказал мне Хэстен на следующую ночь, когда огромный зал снова был освещен огнем и полон пирующих.
— Только если ты сдержишь западных саксов достаточно долго, — предупредил я его.
Он махнул рукой, как будто эта задача была самой простой.
— Захвати бург в Мерсии, — посоветовал я, — и заставь их тебя осадить.
Он вонзил зубы в гусиную ножку, жир потек по его бороде.
— Кто будет ими командовать?
— Эдуард, вероятно, но его советчиками будут Этельред и Стеапа.
— Они не ты, мой друг! — Хэстен ткнул меня в предплечье гусиной костью.
— В Мерсии мои дети, — сказал я, — позаботься о том, чтобы они остались в живых.
Хэстен уловил, насколько мрачен мой голос.
— Я обещаю тебе, — горячо сказал он. — Клянусь в том своей жизнью. Твои дети будут в безопасности.
Он коснулся моей руки, словно уверяя в своей искренности. Потом показал гусиной костью на Келлаха.
— Кто этот ребенок?
— Заложник из Шотландии, — ответил я.
Келлах появился неделю назад с маленькой свитой. У него было двое воинов-охранников, двое слуг, которые одевали и кормили его, и горбатый священник, который его учил. Келлах нравился мне. Он был крепким маленьким мальчиком, храбро встретившим свою ссылку. Он уже завел друзей среди детей в крепости и вечно сбегал с уроков горбуна, чтобы дико носиться среди укреплений или слезать по крутым откосам скал Дунхолма.
— Итак, от скоттов не будет беды? — спросил Хэстен.
— Мальчик умрет, если они хотя бы помочатся через границу, — сказал я.
Хэстен ухмыльнулся.
— Значит, я буду королем Мерсии, Зигурд — королем Уэссекса, Кнут — королем Нортумбрии. А как насчет тебя?
Я налил ему меда и мгновение молчал, наблюдая за человеком, жонглирующим горящими палками.
— Я возьму серебро восточных саксов, — сказал я, — и верну себе Беббанбург.
— Ты не хочешь быть королем какой-нибудь земли? — недоверчиво спросил он.
— Я хочу Беббанбург, — ответил я. — Это все, что я когда-либо хотел. Я заберу туда своих детей, выращу их и никогда оттуда не уйду.
Хэстен ничего не сказал. Не думаю, что он вообще меня слышал. Он благоговейно смотрел куда-то… На Скади. Она была в тускло-коричневой одежде служанки, и все равно ее красота сияла, как маяк в темноте. В тот миг я подумал, что мог бы украсть золотую цепь с шеи Хэстена, и он бы ничего не заметил. Он просто пристально смотрел на Скади, и та, почувствовав его взгляд, повернулась к нему лицом. Их глаза встретились.
— Беббанбург, — повторил я, — вот все, чего я когда-либо хотел.
— Да, — рассеянно отозвался Хэстен, — я тебя слышу.
Он все еще смотрел на Скади. В этом ревущем зале никто больше для него не существовал. Брида, сидевшая дальше за высоким столом, заметила, как Скади и Хэстен встретились взглядами, повернулась ко мне и приподняла брови. Я пожал плечами.
В ту ночь Брида была счастлива. Она устроила будущее Рагнара, хотя ее влияние не было заметно. Однако именно ее желания подстегнули его, и эти желания должны были уничтожить Уэссекс и рано или поздно силу бича священников, которые так коварно распространяли повсюду свои убеждения. Мы все верили, что через год единственным христианским королем в Англии будет Эорик из Восточной Англии, а он перекинется на другую сторону, когда увидит, куда дует ветер. Вообще-то Англии больше не будет, будет только Данланд.
Все это казалось таким простым, таким легким, таким ясным, что той ночью смеха, музыки арф, эля, товарищества никто из нас не мог предвидеть поражения. Мерсия была слабой, Уэссекс — беззащитным, а мы — датчанами, наводящими страх северными воинами с копьями.
А потом, на следующий день, в Дунхолм явился отец Пирлиг.
Назад: 4
Дальше: 2