3
Я попытался уговорить Рагнара отправиться во Фризию вместе со мной, но тот только посмеялся.
— Думаешь, я хочу промочить зад в такое время года?
То был холодный день, округу два дня поливал плотный дождь, налетевший с моря. Дождь кончился, но земля сделалась тяжелой, мокрой, зимние краски потемнели, воздух стал влажным.
Мы ехали через холмы. Тридцать моих людей и сорок людей Рагнара. Все мы были в кольчугах, в шлемах, при оружии. На боках у нас висели щиты, у пояса в ножнах — длинные мечи.
— Я отправляюсь зимой, — объяснил я, — потому что Скирнир не будет ожидать моего прибытия до весны.
— Ты надеешься на это, но, может, он уже слышал, что ты — идиот?
— Так поедем со мной, — предложил я. — И снова сразимся вместе!
Рагнар улыбнулся, но не встретился со мной глазами.
— Я дам тебе Ролло, — сказал он, имея в виду одного из лучших своих бойцов, — и любого человека, кто захочет отправиться с ним. Помнишь Ролло?
— Конечно.
— А у меня есть свои обязанности, — сказал он неопределенно. — Я должен остаться здесь.
Он отказывался от моего предложения не из трусости. Никто никогда не обвинял Рагнара в робости. Я решил — то была не робость, а лень. Он был счастлив, так зачем ему было разрушать свое счастье?
Рагнар сдержал лошадь на гребне холма и показал на широкую полосу прибрежной земли под нами.
— Там — английское королевство, — сказал он.
— Что? — негодующе переспросил я.
Я посмотрел на темную от дождя землю с небольшими холмами, еще меньшими полями со знакомыми каменными ограждениями.
— Так все его называют, — сказал Рагнар. — Английское королевство.
— Это не королевство, — ответил я.
— Его так называют, — терпеливо проговорил он. — Твой дядя хорошо потрудился.
Я издал звук, как будто меня тошнило, что заставило Рагнара рассмеяться.
— Подумай вот о чем, — сказал он. — Весь север — датский, кроме земель Беббанбурга.
— Потому что ни один из вас не может взять эту крепость.
— Ее, вероятно, и нельзя взять. Мой отец всегда говорил, что это слишком трудно.
— Я ее возьму, — сказал я.
Мы поехали вниз с холмов.
Деревья под порывами ветра, дующего с моря, теряли последние листья. Пастбища были темными, тростниковые крыши домов почти почернели, густой запах разложения этого года стоял у нас в ноздрях.
Я остановился возле одной из усадеб, пустой, потому что люди при виде нашего приближения бежали в леса, и, заглянув в зернохранилище, увидел, что урожай выдался хорошим.
— Он становится все богаче, — сказал я, имея в виду своего дядю. — Почему бы тебе не разорить его земли?
— Мы так и поступим, когда нам станет скучно, — ответил Рагнар. — А потом он разорит наши земли.
— Почему бы тебе просто не захватить его владения? И не заморить его голодом в крепости?
— Люди уже пытались такое проделать. Он или сражается, или платит им за то, чтобы они ушли.
Мой дядя, называвший себя Эльфриком из Берникии, по слухам, держал в своей крепости отряд в сотню с лишним человек и мог собрать в четыре раза больше в деревнях, рассыпанных по его королевству. Это и впрямь было маленьким королевством. На севере оно граничило с рекой Туид, за которой лежала земля скоттов, вечно совершавших грабительские набеги в поисках стад и урожая. К югу от Беббанбурга находился Тинан, где теперь ждал «Сеолфервулф», а к западу — холмы. И вся земля за холмами и к югу от Тинана была в руках датчан.
Рагнар правил к югу от реки.
— Иногда мы совершаем набеги на земли твоего дяди, — сказал он, — но, если мы угоняем двадцать коров, он приходит и забирает двадцать наших. А когда скотты начинают бузить?
Он пожал плечами, не закончив своей мысли.
— Скотты всегда бузят, — сказал я.
— Его воины в таких случаях бывают полезны, — признался Рагнар.
Итак, Эльфрик из Берникии мог быть хорошим соседом, помогавшим датчанам отражать набеги скоттов и наказывать их, а взамен просил лишь одного — чтобы его оставили в покое.
Так Беббанбург и выжил как христианский анклав в стране датчан.
Эльфрик был младшим братом моего отца; он всегда был умником в нашей семье. Если бы не моя огромная ненависть к нему, я мог бы им восхищаться. Он хорошо понимал одно — его выживание зависит от грандиозной крепости, где я родился и о которой всю жизнь думал как о доме.
Когда-то в Беббанбурге жили правители настоящего королевства. Мои предки были королями Берникии, они правили даже теми землями, которые скотты надменно называют своими, и теми, что лежат к югу от Эофервика. Но Берникию поглотила Нортумбрия, а Нортумбрия пала перед датчанами. Однако старая крепость все еще стояла, и вокруг нее были остатки того древнего английского королевства.
— Ты встречался с Эльфриком? — спросил я Рагнара.
— Много раз.
— И ты не убил его ради меня?
— Мы встречались во время перемирия.
— Расскажи о нем.
— Старый, седой, коварный, осторожный.
— Его сыновья?
— Молодые, осторожные, коварные, бдительные.
— Я слышал, Эльфрик болен.
Рагнар пожал плечами.
— Ему скоро пятьдесят; какой человек, проживший так долго, не болен? Но он поправляется.
Старшего сына моего дяди звали Утред. Это имя было оскорблением. Поколение за поколением старшего сына в нашей семье называли Утредом, и, если наследник умирал, как случилось с моим старшим братом, тогда следующему сыну давали это имя. Мой дядя, назвав своего старшего мальчишку Утредом, заявлял, что его потомки будут править Беббанбургом и что их самый большой враг не датчане, даже не скотты, а я.
Эльфрик пытался убить меня, и, покуда он жив, он будет продолжать пытаться. Он предложил награду за мою голову, но меня трудно убить, и уже многие годы ни один воин не делал таких попыток.
А теперь я ехал к нему. Моя лошадь, которую я одолжил у Рагнара, ступала, высоко поднимая ноги, по грязной коровьей тропе, что вела с холма. Я чуял запах моря, и, хотя волн еще не было видно, небо на востоке казалось пустым, каким оно бывает над водой.
— Он знает, что мы идем? — спросил я Рагнара.
— Знает. Он никогда не перестает наблюдать.
Конники, наверное, понеслись к Беббанбургу и рассказали, что датчане переваливают через холмы. Даже сейчас я знал — за нами наблюдают.
Мой дядя не осознавал, что среди всадников нахожусь я. Его часовые, должно быть, доложили о знамени Рагнара с орлиными крыльями, но я не распустил по ветру свой флаг. Пока не распустил.
У нас имелись собственные разведчики, они ехали впереди, справа и слева.
Столько лет это было моей привычной жизнью. Всякий раз, когда беспокойные датчане из Восточной Англии думали, что пора умыкнуть пару овец или увести корову с пастбищ близ Лундена, мы отправлялись в ответную вылазку. Но здесь была совсем другая страна. Рядом с Лунденом земля была плоской, а тут небольшие холмы многое скрывали из виду, поэтому наши разведчики держались неподалеку от нас. Они не видели ничего тревожного и, в конце концов, остановились на лесистом перевале, где мы присоединились к ним.
А внизу был мой дом.
Крепость была огромна. Она лежала между нами и морем на громадной скале; ее связывала с землей тонкая полоска песчаной земли. К северу и к югу тянулись высокие дюны, но крепость разрывала берег, и ее утес нависал над широкой мелкой заводью, где было пришвартовано несколько рыбацких лодок.
Я увидел, что деревня стала больше, но больше стала и крепость. В пору моего детства человек мог пересечь песчаную косу и добраться до деревянного палисада с большими воротами, увенчанными бойцовой площадкой. Тот вход, Низкие Ворота, все еще существовал, и если бы враг прорвался через эту арку, ему все равно пришлось бы еще взбираться ко вторым воротам во втором деревянном палисаде, построенном на само́й скале. Но второй палисад полностью снесли, и вместо него стояла высокая каменная стена без ворот. Итак, старый главный вход, Высокие Ворота, исчез, и атакующие, если бы им удалось пробить брешь во внешнем палисаде, были бы вынуждены взбираться на эту новую каменную стену, чтобы добраться до кузницы и конюшен.
Стена была толстой, высокой, с собственной бойцовой площадкой, поэтому стрелы, копья, кипяток, камни и все остальное, что смогли бы найти защитники, обрушилось бы на нападающий отряд.
Старые ворота находились у южного конца крепости, но мой дядя проложил тропу вдоль берега у прибрежной стороны Беббанбурга, и теперь посетителю приходилось идти по тропе к новым воротам у северного конца крепости. Тропа начиналась у внешнего входа, поэтому, чтобы до нее добраться, надо было преодолеть старую стену и Низкие Ворота. Потом атакующим пришлось бы идти по новой тропе под обращенными к морю укреплениями Беббанбурга — под летящими в них стрелами, копьями, камнями — и каким-то образом пробиться через новые ворота, тоже защищенные каменным бастионом. Но даже если бы атакующие сумели преодолеть новые ворота, их ждала бы вторая стена, а на ней — новые защитники. Следовало взять эти внутренние укрепления, прежде чем ворваться в сердце Беббанбурга — туда, где скалу венчали два дома и церковь.
Над крышами дома вились струйки дыма.
Я тихо выругался.
— О чем ты думаешь? — спросил Рагнар.
Я думал о том, что Беббанбург неприступен, однако ответил:
— Я гадаю — где сейчас Смока.
— Смока?
— Лучший конь, который когда-либо у меня был.
Рагнар засмеялся и кивнул на крепость.
— Крепкая, верно?
— Причалить корабли у северного конца, — предложил я.
Если корабли подойдут к берегу со стороны новых ворот, атакующим не придется пробиваться через Низкие Ворота.
— Там узкий берег, — предупредил Рагнар, хотя я, вероятно, знал воды вокруг Беббанбурга лучше, чем он. — И ты не сможешь ввести корабли в гавань, — добавил он, показав туда, где были пришвартованы рыбачьи лодки. — Маленькие суденышки — да, но что-нибудь больше ванны? Может, на высшей точке весеннего прилива, но только на час. И этот фарватер — мерзость, когда бушуют прилив и ветер. Там такие волны… Тебе повезет, если ты доберешься до цели невредимым.
И даже если бы я сумел высадить дюжину команд недалеко от новых ворот, что помешало бы защитникам крепости послать отряд по новой тропе, чтобы поймать нападающих в ловушку? Но это произошло бы только в том случае, если бы моего дядю предупредили об атаке и он смог бы собрать достаточно людей, чтобы выделить силы для контратаки.
«Итак, — подумал я, — остается только внезапная атака».
Но такая атака будет нелегким делом. Часовые увидят приближающиеся корабли и призовут гарнизон к оружию. Тогда командам придется выбираться на берег в прибое, потом перенести лестницы и оружие через сотни каменистых мест туда, где путь им преградит новая стена. Из-за всего этого едва ли удастся застать защитников врасплох, и у них будет много времени, чтобы собраться у новых ворот.
Значит, две атаки? Это означало начать осаду по всем правилам, задействовав три из четырех сотен людей, чтобы перекрыть полоску земли, ведущую к Низким Воротам. Тогда гарнизон не сможет получить подкрепления, а осаждающие смогут напасть на Нижние Ворота, в то время как корабли приблизятся к новым. Это разделит силы нападающих, но мне понадобится по меньшей мере столько же людей, чтобы атаковать новые ворота… Значит, мне предстоит найти тысячу человек — скажем так, двадцать команд — а они привезут с собой жен, слуг, рабов и детей, поэтому мне придется кормить не меньше трех тысяч.
— Это должно быть сделано, — тихо проговорил я.
— Никто никогда не брал Беббанбург, — сказал Рагнар.
— Ида взял.
— Ида?
— Один из моих предков. Ида Несущий Огонь. Один из первых саксов в Британии.
— Какую же крепость он взял?
Я пожал плечами.
— Наверное, маленькую.
— Может, тогда это было всего-навсего колючей изгородью под охраной полуголых дикарей, — сказал Рагнар. — Лучший способ взять это место — заморить ублюдков голодом.
Такое было возможно. Маленькая армия могла перекрывать все пути к Беббанбургу с суши, а корабли могли патрулировать воды, чтобы никакие припасы не попали к моему дяде; но плохая погода прогнала бы корабли прочь, дав местным маленьким суденышкам возможность добраться до крепости. Ушло бы по меньшей мере шесть месяцев, чтобы голодом вынудить Беббанбург сдаться. Шесть месяцев пришлось бы кормить мою армию и уговаривать беспокойных датчан остаться и сражаться.
Я глядел на острова Фарн, где море обшивало камни белой пеной.
Гита, моя мачеха, обычно рассказывала мне истории о том, как Святой Кутберт проповедовал тюленям и тупикам на этих скалах. Он жил на острове отшельником, питался моллюсками и листьями папоротника, чесался от вшей — и поэтому острова были священными для христиан, но от островов этих было мало пользы. Я не мог спрятать там осаждающий флот, потому что среди россыпи островков не было никакого укрытия. То же относилось и к Линдисфарене, лежащей северней; этот остров был намного больше. Я видел остатки тамошнего монастыря, но Линдисфарена не имела приличной гавани.
Я все еще пристально смотрел на Линдисфарену, вспоминая, как Рагнар Старший перерезал там монахов. Я был тогда ребенком. И в тот же самый день Рагнар Старший позволил мне прикончить Веланда, человека, подосланного моим дядей, чтобы убить меня. Я рубил его мечом, резал и полосовал, и он истек кровью, корчась в муках. Я глядел на остров, вспоминая смерть врагов, когда Рагнар прикоснулся к моему локтю.
— Им стало любопытно, кто мы.
От Низких Ворот ехали всадники.
Я сосчитал их — их было около семидесяти. Значит, мой дядя не искал боя. Человек с отрядом в сотню воинов не хочет потерять десять человек в какой-нибудь бессмысленной стычке, поэтому он выслал к нам столько людей, чтобы удержать обе стороны от нападения.
Я наблюдал, как всадники поднимаются на холм, направляясь к нам. Они были в кольчугах и шлемах, со щитами и при оружии, но остановились в доброй сотне шагов от нас. Только трое продолжали двигаться нам навстречу, хотя, прежде чем оставить своих товарищей, демонстративно сложили мечи и щиты. Они ехали без знамени.
— Они хотят поговорить, — сказал Рагнар.
— Это мой дядя?
— Да.
Трое людей сдержали лошадей на полпути между двумя вооруженными отрядами.
— Я мог бы убить ублюдка прямо сейчас, — сказал я.
— И все унаследует его сын, — сказал Рагнар. — И все узнают, что ты убил безоружного человека, который предложил перемирие.
— Ублюдок, — обозвал я Эльфрика.
Я отстегнул два своих меча и швырнул их Финану, потом погнал вперед одолженную лошадь. Рагнар поехал со мной. Я почти надеялся, что моего дядю сопровождают два его сына. Если так, я, может, не выдержу искушения и попытаюсь убить всех троих. Но компаньонами Эльфрика оказались два суровых с виду воина — без сомнения, его лучшие люди.
Все трое ждали недалеко от гниющей туши овцы. Я решил, что ее убил волк, которого потом прогнали собаки, так что туша осталась лежать здесь; в ней кишели черви, ее клевали вороны, над ней жужжали мухи.
Ветер нес всю вонь к нам — наверное, потому Эльфрик и решил остановиться именно здесь.
У моего дяди была утонченная внешность. Он был стройным, с узким лицом, ястребиным носом и темными настороженными глазами. Его волосы — хотя их почти не было видно под краем шлема — побелели. Он спокойно наблюдал за мной, не выказывая страха, когда я остановился неподалеку.
— Я так понимаю, ты Утред? — спросил он.
— Утред Беббанбургский, — ответил я.
— Тогда я должен тебя поздравить.
— С чем?
— С твоей победой над Харальдом. Весть об этом вызвала большую радость у добрых христиан.
— Поэтому ты не веселился? — парировал я.
— Ярл Рагнар, — Эльфрик не обратил внимания на мое мелкое оскорбление и серьезно кивнул моему спутнику. — Твой визит делает мне честь, господин, но тебе следовало бы предупредить о своем появлении. Я бы задал тебе пир.
— Мы просто тренировали лошадей, — жизнерадостно ответил Рагнар.
— Здесь далеко от твоего дома, — заметил Эльфрик.
— Но не от моего.
Темные глаза уставились на меня из-под нависших век.
— Тебя всегда радушно примут здесь, Утред, — сказал дядя. — В любое время, когда пожелаешь явиться домой, просто приходи. Поверь, я буду рад тебя видеть.
— Я приду, — пообещал я.
Мгновение длилось молчание. Моя лошадь топнула облепленной грязью ногой.
За нами наблюдали две шеренги воинов в кольчугах. Я слышал лишь, как чайки кричат на далеком берегу. То были звуки моего детства, никогда не смолкающие, как море.
— Ребенком ты был непослушным, упрямым и глупым, — нарушил неловкое молчание дядя. — Похоже, ты не изменился.
— Спроси об этом Альфреда Уэссекского, — ответил я. — Сейчас он не был бы королем без моей упрямой глупости.
— Альфред знал, как тебя использовать, — заметил дядя. — Ты был его псом. Он кормил тебя и сдерживал. Но ты, как дурак, сорвался с его цепи. Кто будет кормить тебя теперь?
— Я буду, — весело сказал Рагнар.
— Но у тебя, господин, — уважительно проговорил Эльфрик, — недостаточно людей, чтобы наблюдать, как они умирают у моих стен. Утреду придется найти собственных людей.
— В Нортумбрии много датчан, — сказал я.
— А датчане ищут золото, — ответил Эльфрик. — Ты и вправду думаешь, что в моей крепости достаточно золота, чтобы привлечь датчан Нортумбрии к Беббанбургу? — Он слегка улыбнулся. — Тебе придется найти собственное золото, Утред.
Он помолчал, ожидая, что я что-нибудь скажу, но я молчал. Ворон, которого наше присутствие согнало с трупа овцы, протестовал с голого дерева.
— Думаешь, твоя аглэквиф приведет тебя к золоту? — спросил Эльфрик.
Аглэквиф — так называли жестокую женщину, колдунью, и он имел в виду Скади.
— У меня нет аглэквиф, — ответил я.
— Она искушает тебя богатствами своего мужа, — сказал Эльфрик.
— Неужели?
— А как же иначе? — отозвался он. — Но Скирниру известно, что она делает.
— Потому что ты ему рассказал?
Дядя кивнул.
— Я счел нужным послать ему весточку о жене. Я подумал, что то будет проявлением учтивости к соседу из-за моря. Скирнир, без сомнения, поприветствует тебя весной, как и я поприветствую тебя, Утред, коли ты решишь прийти домой.
Он подчеркнул последнее слово, прокатив его по языку, потом подобрал поводья.
— Мне больше нечего тебе сказать.
Он кивнул Рагнару, потом своим людям, и все трое повернули прочь.
— Я убью тебя! — прокричал я ему вдогонку. — Тебя и твоих срущих капустой сыновей!
Он просто небрежно махнул и продолжал ехать дальше.
Помню, я подумал, что в этой встрече Эльфрик остался победителем. Он спустился из своей крепости и обращался со мной, как с ребенком, а теперь ехал обратно в то прекрасное место рядом с морем, где я не смог бы его достать. Я не шелохнулся.
— И что теперь? — спросил Рагнар.
— Я повешу его на кишках его сыновей, — сказал я, — и помочусь на его труп.
— И как ты это сделаешь?
— Мне нужно золото.
— Скирнир?
— А где еще я смогу его добыть?
Рагнар повернул коня.
— В Шотландии есть серебро, — сказал он. — И в Ирландии тоже.
— И в обоих местах его защищают орды дикарей, — ответил я.
— Тогда Уэссекс? — предложил Рагнар.
Я не стронул с места свою лошадь, и Рагнару пришлось вернуться ко мне.
— Уэссекс? — эхом повторил я.
— Говорят, церкви Альфреда богаты.
— О, они богаты, — сказал я. — Они настолько богаты, что могут позволить себе посылать серебро папе. Они ломятся от серебра. На их алтарях — золото. В Уэссексе есть деньги, мой друг, столько денег!
Рагнар поманил своих людей, и двое из них подъехали к нам, везя наши мечи. Мы застегнули на талии ремни и больше не чувствовали себя голыми. Потом два всадника шагом поехали прочь, снова оставив нас с Рагнаром наедине. Морской ветер принес запах дома, и вонь трупа стала слабее.
— Итак, ты атакуешь в следующем году? — спросил я друга.
Он мгновение подумал, потом пожал плечами и сказал:
— Брида думает, что я стал толстым и счастливым.
— Так и есть.
Рагнар коротко улыбнулся и спросил:
— Зачем мы сражаемся?
— Потому что родились на свет, — свирепо ответил я.
— Чтобы найти место, которое мы назовем домом, — предположил Рагнар. — Место, где нам не нужно будет больше сражаться.
— Дунхолм?
— Это такая же безопасная крепость, как Беббанбург. И я люблю Дунхолм.
— А Брида хочет, чтобы ты его покинул?
Рагнар кивнул.
— Она права, — грустно признал он. — Если мы ничего не предпримем, Уэссекс расползется повсюду, как чума. Везде будут священники.
Мы ищем будущее. Мы смотрим в туман и надеемся увидеть вехи, которые придадут смысл нашей судьбе. Всю свою жизнь я пытался понять прошлое, потому что это прошлое было таким славным. Мы видим остатки этой славы по всей Британии. Мы видим огромные мраморные дома, возведенные римлянами, мы путешествуем по дорогам, которые они проложили, по мостам, которые они построили, — и все это медленно исчезает. Мрамор трескается на морозе, стены рушатся. Альфред и ему подобные верили, что приносят цивилизацию в злой, падший мир, но все, что он делал, — это издавал законы. Столько законов! Но законы были лишь выражением надежды, потому что реальностью были бурги, стены, копья на укреплениях и блеск шлемов на рассвете; страх перед облаченными в кольчуги грабителями, стук копыт и вопли жертв.
Альфред гордился своими школами и монастырями, своими богатыми серебром церквями, но их защищали клинки. А чем был Уэссекс в сравнении с Римом?
Трудно упорядочить мои мысли, но я ощущаю и всегда ощущал, что мы соскальзываем из света в темноту, из славы в хаос, и, может быть, это хорошо. Мои боги говорят нам, что мир закончится в хаосе. Может, мы живем в последние дни мира, и даже я смогу прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как трещат дома, как закипает море, как горят небеса, когда сражаются великие боги.
И пред лицом этой безбрежной гибели Альфред строил школы. Его священники сновали, как мыши в гнилой кровле, навязывая свои правила, словно жалкое послушание может остановить рок. «Не убий», — проповедовали они — и подделывали грамоты, чтобы забирать у людей землю.
«Не прелюбы сотвори», — проповедовали они — и трахали чужих жен, как чумные зайцы весной.
В этом нет смысла. Прошлое — корабль, чей след остается на глади серого моря, но будущее не имеет меток.
— О чем ты думаешь? — забавляясь, спросил Рагнар.
— Что Брида права.
— Я должен отправиться в Уэссекс?
Я кивнул, хотя и знал, что не хочу отправиться туда, где столько людей потерпели неудачу.
Я провел всю жизнь вплоть до этого момента, так или иначе нападая на Уэссекс или защищая его. Почему именно Уэссекс? Чем он для меня был? Бастионом темной веры в Британии, местом законов, обиталищем саксов. Я поклонялся старшим богам — богам, которым поклонялись сами саксы, прежде чем миссионеры явились из Рима и всучили им свою новую чушь. Однако я сражался за Уэссекс.
Снова и снова датчане пытались захватить Уэссекс, и снова и снова Утред Беббанбургский помогал восточным саксам. Я убил Уббу Лотброксона у моря, я вопил в «стене щитов», которая сломала хребет великой армии Гутреда, и я уничтожил Харальда. Столько датчан погибло, и столько потерпело поражение, и я способствовал их поражению, потому что судьба заставила меня сражаться на стороне священников.
— Ты хочешь быть королем Уэссекса? — спросил я Рагнара.
Он засмеялся.
— Нет! А ты?
— Я хочу быть лордом Беббанбурга.
— А я хочу быть лордом Дунхолма. — Он помедлил. — Но!..
— Но если мы их не остановим, — продолжил я за него, — они придут сюда.
— Тут есть за что сражаться, — нехотя сказал Рагнар. — Иначе наши дети будут христианами.
Я поморщился, думая о моих детях в покоях Этельфлэд. Их будут учить христианству. Может быть, уже сейчас они окрещены, и мысль об этом породила во мне всплеск гнева и вины.
Должен ли я был остаться в Лундене и смиренно принять судьбу, уготованную мне Альфредом? Но тот уже однажды унизил меня, заставив ползти на коленях к одному из его проклятых алтарей, и я не сделаю этого снова.
— Мы отправимся в Уэссекс, — сказал я, — и сделаем тебя королем, и я буду защищать тебя, как защищал Альфреда.
— В следуюшем году, — отозвался Рагнар.
— Но я не отправлюсь туда голым, — проговорил я. — Мне нужно золото, мне нужны люди.
— Ты можешь возглавить моих людей, — предложил Рагнар.
— Они дали клятву верности тебе. Мне нужны собственные люди. И золото.
Рагнар кивнул. Он понимал, о чем я. Человека судят по его делам, по его имени, по тому, сколько людей дали ему клятву верности. Я считался полководцем, но, пока я возглавлял лишь горстку воинов, люди вроде моего дяди могли позволить себе оскорблять меня.
Мне нужны были люди. Мне нужно было золото.
— Итак, ты действительно совершишь зимнее плавание во Фризию? — спросил Рагнар.
— А зачем еще богам было посылать мне Скади? — парировал я.
И в этот миг словно рассеялся туман, и я, наконец-то, смог увидеть путь впереди. Судьба послала мне Скади, а Скади отведет меня к Скирниру, а золото Скирнира позволит мне собрать людей, которые вместе со мной пробьются через бурги Уэссекса. Потом я заберу серебро христианского Бога и воспользуюсь им, чтобы выковать армию, которая возьмет Беббанбург.
Все было так ясно. Это даже казалось легким.
Мы повернули коней и поехали к Дунхолму.
Нос «Сеолфервулфа» врезался в волну, и вода взорвалась белыми клочьями, которые стали хлестать по палубе, как ледяные снаряды. Зеленое море над носом судна и окатывающий холод на днище.
— Вычерпывайте! — закричал я, и люди, не работавшие на веслах, начали неистово вычерпывать воду и лить за борт, когда нос, увенчанный головой волка, поднялся к небесам.
— Гребите! — взревел я, и весла врезались в воду, и «Сеолфервулф» упал в котловину океана с шумом, который заставил задрожать его шпангоуты.
Я люблю море.
Мои сорок три человека были на борту, хотя я не позволил сопровождать нас ни одной женщине и ни одному ребенку. Скади была единственной женщиной на судне, потому что она знала Зегге, песчаный остров, где Скирнир копил сокровища.
Еще со мной отправились тридцать четыре человека Рагнара — все они вызвались добровольцами, — и вместе мы плыли на восток, прямо в зубы зимнему ветру.
Сейчас не время было ходить по морю. Зима — это время, когда корабли вытаскивают на берег, а люди остаются в освещенных очагами домах; но Скирнир будет ожидать меня весной, поэтому я рискнул пуститься в зимнее плавание.
— Поднимается ветер! — закричал мне Финан.
— Так и есть! — крикнул я в ответ и был одарен скептическим взглядом.
Финан никогда не бывал счастлив в море так, как я. Многие месяцы мы с ним делили гребцовую скамью, и он вытерпел все связанные с этим неудобства, но никогда не наслаждался вызовом моря.
— Может, повернуть и удрать? — спросил он.
— От этого маленького ветерка? Никогда! — взвыл я, перекрывая рев ветра. Потом вздрогнул, когда холодная вода ударила мне в лицо, и закричал: — Гребите, вы, ублюдки! — Если хотите жить, гребите!
Мы гребли. И мы выжили, добравшись до берега Фризии холодным утром под затихающим ветром, по мрачному морю.
Погода улучшилась, и суда смогли выйти из местных гаваней. Я последовал за одним из них в запутанные каналы, которые вели во внутреннее море, — полосу мелкой воды между островами и материком. Судно, за которым мы следовали, имело восемь гребцов и груз, спрятанный под большой кожаной накидкой, что заставляло предположить — оно везет соль, муку или другой товар, который нужно защищать от дождя.
Рулевого ужаснуло, что мы подошли так близко. Он увидел волчью голову нашего корабля, полного бойцов, и испугался, что на него вот-вот нападут. Но я прокричал, что нам просто нужен провожатый, чтобы пройти через каналы.
Прилив поднимался, поэтому даже если бы мы сели на мель, это не грозило бы большими неприятностями. Но торговый корабль провел нас целыми и невредимыми в более глубокие воды, и там мы впервые попали в поле влияния Скирнира.
Корабль, куда меньше «Сеолфервулфа», стоял в ожидании в полумиле за тем местом, где канал вливался во внутреннее море. Я прикинул, что на корабле этом команда примерно в двадцать человек, и он явно сторожит каналы, готовый броситься на любой груз, хотя вид «Сеолфервулфа» заставил его быть осторожным. Думаю, при других обстоятельствах судно перехватило бы сулящий прибыль торговый корабль, но вместо этого оно осталось без движения, наблюдая за нами. Рулевой торгового корабля показал на него.
— Я должен заплатить ему, господин.
— Скирнир? — спросил я.
— Это один из его кораблей, господин.
— Так заплати ему! — сказал я.
Я говорил по-английски, потому что язык фризов близок к нашему языку.
— Он будет расспрашивать о тебе, господин! — воскликнул в ответ рулевой, и я понял его ужас.
Ожидающий корабль любопытствовал — кто мы такие; его команда потребует ответов у капитана торгового судна, а если тот не представит удовлетворительных объяснений, попытается выбить их из него.
— Скажи ему, что мы датчане и идем домой, — сказал я. — Меня зовут Лиф Торрсон, а если он хочет денег, он должен прийти и попросить их у меня.
— Он не будет просить у вас, господин, — ответил этот человек. — Крыса не требует ужина у волка.
Я улыбнулся.
— Можешь сказать крысе, что мы не желаем зла, мы просто идем домой, и мы всего лишь пройдем через канал, вот и все.
Я швырнул ему монету, убедившись, что на ней есть надпись «Christiano Religio», означавшая, что монета пришла из Франкии. Я не хотел выдавать, что мы явились из Британии.
Я наблюдал, как грузовой корабль подошел на веслах к судну Скирнира.
Скади сидела в закутке под рулевой площадкой, но теперь присоединилась ко мне.
— Это «Морской Ворон», — сказала она, кивнув на корабль Скирнира. — Его хозяина зовут Хаакон. Он — кузен моего мужа.
— Значит, он узна́ет тебя?
— Конечно.
— Тогда не показывайся, — сказал я.
Она ощетинилась, услышав прямой приказ, но не стала спорить, только сказала:
— Он не приблизится к нам.
— Вот как?
— Скирнир не трогает боевые корабли, если только на его стороне нет численного перевеса пять к одному.
Я пристально посмотрел на «Морского Ворона».
— Ты сказала, что у него шестнадцать таких кораблей?
— Два года тому назад у него было шестнадцать кораблей примерно такого размера и два побольше.
— Это было два года тому назад, — мрачно проговорил я.
Мы явились в логово Скирнира, где враги будут во много, много раз превосходить нас числом, но я решил, что он все равно станет нас опасаться. Он выяснит, что в его водах находится корабль-викинг, и будет бояться, что, напав на нас, привлечет других викингов, жаждущих мести.
Приходило ли ему в голову, что Утред Беббанбургский мог рискнуть пуститься в зимнее плавание? Даже если не приходило, он наверняка будет любопытствовать — кто такой Лиф Торрсон, и не успокоится до тех пор, пока его любопытство не будет удовлетворено.
Я приказал, чтобы с носа судна сняли волчью голову, после чего повернул «Сеолфервулфа» к берегу материка. «Морской Ворон» не сделал никаких попыток нас перехватить, но начал следовать за нами, хотя, когда я приостановил движение весел, словно ожидая, чтобы нас догнали, корабль Скирнира ушел в сторону.
Мы продолжали грести, и он пропал из виду.
Мне нужно было место, чтобы спрятаться, но для этого здесь было слишком много судов.
Где бы мы ни укрылись, с местных лодок все равно нас увидят, и с корабля на корабль будет передано сообщение, пока оно не доберется до Скирнира.
Если мы и в самом деле датский корабль, следующий домой, чтобы провести там темные зимние ночи, Скирнир будет ожидать, что мы покинем его воды через два-три дня. Поэтому чем дольше мы тут задержимся, тем больше будут расти его подозрения. А здесь, в предательских мелких водах внутреннего моря, мы были крысой, а Скирнир — волком.
Мы весь день гребли на северо-восток. Мы продвигались медленно. Скирнир услышит, что мы делаем то, чего он и ожидает — совершаем переход — и подумает, что мы станем искать укрытия на ночь.
Мы нашли такое укрытие в ручье на берегу материка, хотя путаница болот, песка и небольших бухточек едва ли заслуживала названия берега. То было место водяных птиц, тростника и лачуг. Маленькая деревня стояла на южном берегу ручья, в ней едва насчитывалась дюжина хижин, но имелась маленькая деревянная церковь. То была деревушка рыбаков, и тамошний народ с тревогой наблюдал за «Сеолфервулфом», боясь, что мы можем сойти на берег, чтобы забрать их жалкое имущество.
Но вместо этого мы купили у них угрей и сельди, заплатив франкским серебром, и принесли в деревню бочку эля из Дунхолма.
Я взял с собой шесть человек, остальные остались на «Сеолфервулфе». Все люди, отправившиеся со мной, были датчанами Рагнара, и мы хвастались удачным летним путешествием в земли, лежащие далеко к югу.
— Наш корабль набит золотом и серебром, — радостно орал я, и деревенские жители молча таращились на нас, пытаясь вообразить жизнь людей, которые совершают плавания, чтобы награбить сокровища на далеких берегах.
Эль якобы развязал нам языки, и я позволил беседе перейти на Скирнира, хотя и выяснил немного. У него были люди, у него были корабли, у него была семья, и он правил внутренним морем. Очевидно, он был неглуп. Он позволял боевым кораблям вроде «Сеолфервулфа» беспрепятственно проходить мимо, но любому другому судну приходилось платить за проход через каналы на островках, где находилось логово Скирнира. Если капитан не мог заплатить, он терял груз, корабль и, вероятно, жизнь.
— Поэтому все платят, — угрюмо сказал житель деревни.
— А кому платит Скирнир? — вопросил я.
— Господин? — Местный не понял вопроса.
— Кто дозволяет ему оставаться здесь?
Но они все еще не понимали.
— У этой земли должен быть господин, — объяснил я, показав в темноту за костром.
Но если и существовал такой господин, позволявший Скирниру править морем, здешние жители о нем не знали. Даже деревенский священник, парень такой же волосатый и грязный, как и его прихожане, не знал, существует ли господин болот.
— Итак, что же Скирнир хочет от вас? — спросил я его.
— Мы должны давать ему еду, господин, — ответил священник.
— И людей, — добавил другой человек.
— Людей?
— К нему отправляются молодые люди, господин. Они служат на его кораблях.
— По доброй воле?
— Он платит серебром, — нехотя ответил один из местных.
— И еще он забирает девушек, — сказал священник.
— Итак, он платит своим людям серебром и женщинами?
— Да, господин.
Они не знали, сколько кораблей у Скирнира, хотя священник был уверен, что только два судна Скирнира по величине дотягивают до «Сеолфервулфа».
Мы услышали то же самое на следующий вечер, когда остановились в другой деревне рядом с еще одним ручьем у лишенного деревьев побережья. Мы гребли весь день так, что материк оставался справа от нас, а острова — к северо-западу.
Скади показала на Зегге, но издалека он мало чем отличался от остальных островов. На многих из них имелись холмики-терпены, но мы были слишком далеко, чтобы рассмотреть детали. Иногда лишь мерцающий темный силуэт терпена виднелся у края моря, говоря о том, что за горизонтом лежит остров.
— Итак, что будем делать? — спросил меня тем вечером Финан.
— Не знаю, — признался я.
Он ухмыльнулся.
Вода лизала корпус «Сеолфервулфа». Мы спали на борту, и большинство команды уже завернулись в плащи и улеглись между скамьями, в то время как Скади, Финан, Осферт и Ролло — главный из людей Рагнара — разговаривали со мной на рулевой площадке.
— Скирнир держит под рукой четыреста человек, — сказал я.
— Может быть, четыреста пятьдесят, — поправила Скади.
— Значит, мы убьем каждый по шесть человек, — сказал Ролло.
Он был таким же добродушно-веселым человеком, как и Рагнар, с круглым простодушным лицом. Но его внешность была обманчива, потому что уже в юности он заслужил репутацию грозного бойца. Его звали Ролло Волосатый, но не потому, что его светлые волосы достигали талии, а потому что он вплетал пряди волос своих убитых врагов в толстый пояс, на котором носил меч.
— Хотел бы я, чтобы саксы отпускали волосы подлиннее, — проворчал он во время нашего плавания через море.
— Если бы они это делали, у тебя уже было бы десять поясов, — сказал я.
— У меня их уже семь, — ответил он и ухмыльнулся.
— Сколько людей на Зегге? — спросил я теперь у Скади.
— Не больше ста.
Осферт выплюнул рыбью кость.
— Ты думаешь просто напасть на Зегге, господин?
— Из этого ничего не выйдет. Мы не отыщем путь через мелководье.
Одно я все же выяснил у жителей той деревни — что Зегге окружен мелководьями, что каналы меняют свои русла из-за песка и приливов, и ни один фарватер не имеет меток.
— Что же тогда? — спросил Осферт.
Упала звезда. Она протянула мерцающий свет в темноте и угасла, и с ее падением ко мне пришел ответ.
Раньше я думал, что буду нападать на корабли Скирнира один за другим, уничтожая маленькие суда и, таким образом, ослабляя его, но через день или два он поймет, что происходит, и пустит в ход свои большие корабли, чтобы нас уничтожить.
Не существовало безопасного способа, чтобы атаковать Скирнира. Он нашел идеальное убежище на островах, и мне понадобится десять таких кораблей, как «Сеолфервулф», чтобы бросить ему вызов.
Поэтому требовалось выманить его из идеального убежища.
Я улыбнулся.
— Ты меня предашь, — сказал я Осферту.
— Предам?
— Кто твой отец?
— Ты знаешь, кто мой отец, — возмущенно ответил Осферт.
Ему никогда не нравилось, когда ему напоминали, что он — бастард Альфреда.
— И твой отец стар, — продолжал я, — а тот, кто избран его наследником, — почти ребенок, а ты — воин. Тебе нужно золото.
— Неужто?
— Тебе нужно золото, чтобы набрать людей, потому что ты хочешь стать королем Уэссекса.
Осферт фыркнул.
— Не хочу я быть королем.
— Теперь хочешь, — сказал я, — потому что ты — незаконнорожденный сын короля и тебя знают как воина. И завтра ты меня предашь.
И я рассказал ему — как.
Великие дела никогда не вершатся без риска, но временами я вспоминаю те дни и удивляюсь, как же мы рисковали во Фризии. Это было все равно что заманить Харальда к Феарнхэмму, хотя и не с тем размахом. Я снова разделил свои силы и снова рисковал всем, предполагая, что враг сделает именно то, что мне от него нужно. И снова приманкой была Скади.
Она была так красива! То была гибкая, темная красота. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы ее возжелать; узнать ее значило не доверять ей, но недоверие вечно побеждалось этой необыкновенной красотой. У нее было лицо с высокими скулами, гладкой кожей, большими глазами и пухлым ртом, блестящие волосы и томное тело. Конечно, многие девушки красивы, но жизнь женщины трудна. Роды терзают ее тело, как шторма, и непрекращающаяся работа — толочь зерно, прясть пряжу — берут верх над красотой юных лет.
Однако Скади, хотя и прожила больше двадцати лет, сохранила свежую красоту. Она сама сознавала это, и это было важно для нее, потому что вознесло из домика бедной вдовы к высоким столам медовых домов с длинными балками. Ей нравилось говорить, что ее продали Скирниру, но, по правде говоря, Скади с радостью встретила его, но потом в нем разочаровалась, ведь несмотря на все свои сокровища Скирнир не простирал притязаний дальше Фризских островов.
Он нашел хорошее местечко, где можно было пиратствовать, и для него не было смысла уплывать, чтобы искать более лакомый кусок. Поэтому Скади нашла Харальда, который пообещал ей Уэссекс, а теперь нашла меня.
— Она использует тебя, — сказала мне Брида в Дунхолме.
— Я использую ее, — ответил я.
— Здесь есть дюжина шлюх, которые обходятся дешевле, — пренебрежительно парировала Брида.
Итак, Скади использовала меня, но для чего? Она требовала половину сокровищ своего мужа, но что она будет с ними делать? Когда я спросил ее об этом, она пожала плечами, как будто это было неважно. Но позже той же ночью, до выдуманного предательства Осферта, она заговорила со мной. Зачем мне нужны богатства ее мужа?
— Ты знаешь зачем.
— Чтобы отбить свою крепость?
— Да.
Некоторое время она лежала молча. Вода тихо бормотала у обшивки «Сеолфервулфа». Я слышал, как храпят мои люди, как переминаются с ноги на ногу часовые на носу и над нашими головами, на рулевой площадке.
— А что потом? — спросила она.
— Я буду повелителем Беббанбурга.
— Как Скирнир — повелитель Зегге?
— Бывали времена, когда правление господ Беббанбурга простиралось далеко на север и вплоть до самого Хамбра.
— Они правили Нортумбрией?
— Да.
Я был зачарован Скади. Мои предки никогда не правили Нортумбрией, только северной частью королевства, поделенного тогда между двумя тронами. Но я сложил к ее ногам воображаемую дань. Я предложил ей возможность стать королевой, потому что Скади хотела именно этого. Она хотела править, для чего ей нужен был мужчина, который поведет воинов, и в данный момент таким мужчиной был я.
— Сейчас Нортумбрией правит Гутред? — спросила она.
— Он безумен, — сказал я. — И болен.
— А когда он умрет?
— Королем станет другой человек.
Она гибко положила длинное бедро поверх моего, погладила меня по груди и поцеловала в плечо.
— Кто? — спросила Скади.
— Тот, кто окажется самым сильным, — сказал я.
Она снова меня поцеловала, а потом лежала тихо, погрузившись в мечты. А я мечтал о Беббанбурге, о его незащищенных от ветра залах, о его маленьких полях и крепких, суровых людях. И я думал о риске, который ждет нас на рассвете.
Этой ночью, чуть раньше, под покровом темноты, мы нагрузили маленькие лодки кольчугами, оружием и шлемами; опустили в одну из них мой окованный железом сундук.
Мы доставили этот драгоценный груз на необитаемый северный берег ручья и спрятали в тростниках. Два человека остались там, чтобы все это охранять; им было приказано оставаться в укрытии.
Утром, когда рыбаки побрели вброд к своим пришвартованным лодкам, мы начали спорить. Мы кричали, громогласно швыряли друг другу оскорбления, а потом, когда жители деревни побросали свои дела, чтобы наблюдать за «Сеолфервулфом», мы начали драться. Звенели мечи, слышались тяжелые удары железа о «стену щитов», вопли раненых, хотя на самом деле никто не был ранен. Некоторые мои люди смеялись над всем этим представлением, но с берега ручья все выглядело настоящим — и часть команды была медленно оттеснена к корме «Сеолфервулфа», где воины начали прыгать за борт, чтобы спастись. Одним из этих людей был я. Я был без кольчуги, из оружия при мне имелось только Осиное Жало, которое я держал в руке во время прыжка.
Скади спрыгнула вместе со мной. Наш корабль стоял на якоре у северного берега ручья, подальше от более глубоких вод посередине, и нам не пришлось пускаться вплавь.
Мгновение я барахтался, потом мои ноги нащупали грязное дно, и, схватив Скади, я потащил ее к деревне.
Оставшиеся на «Сеолфервулфе» люди глумились над нами, а Осферт метнул копье, пролетевшее в опасной близости от меня.
— Иди и умри! — крикнул он.
— И забери с собой свою шлюху! — добавил Финан.
Еще одно копье плюхнулось в ручей, и я поймал его, пока мы с трудом выбирались на пологий берег.
Нас было тридцать два человека, чуть меньше половины команды; остальные остались на борту «Сеолфервулфа».
Мы вышли на берег, промокнув до костей, без кольчуг, а некоторые даже без оружия.
Обитатели деревни смотрели на нас с разинутыми ртами. Рыбаки помедлили, чтобы понаблюдать за боем, однако теперь некоторые из них вышли в море, но не раньше, чем я убедился, что они как следует рассмотрели Скади. Она была в тонкой льняной рубашке, облепившей ее мокрое дрожащее тело, на ее шее и запястьях блестело золото. Местные могли ее не узнать, но они запомнят ее.
Пара рыбачьих лодок все еще стояла у причала, я подошел вброд к одной из них и взобрался на борт.
На берегу мой маленький отряд, чтобы обсушиться, собрался вокруг костра, на котором коптилась сельдь. Со мной был Ролло и десять его людей, а остальные были моими воинами.
Мы наблюдали, как команда Осферта подняла каменный якорь, а потом вывела «Сеолфервулфа» из ручья. У него осталось по десять гребцов на каждом борту, и корабль продвигался медленно. На мгновение я встревожился, когда судно повернуло на север, но его бледный корпус спрятали от меня дюны.
Корабль — это своего рода крепость, а я бросил его. Я прикоснулся к молоту Тора и вознес молчаливую просьбу, чтобы боги сохранили нас.
Я знал — Скирнир узнает о стычке. Он узнает, что на «Сеолфервулфе» осталась лишь половина команды, и услышит о высокой, черноволосой, украшенной золотом девушке. Он узнает, что нас бросили без кольчуг, что оружия у нас мало. Таким образом я бросал ему наживку. Я бросил свежее мясо и теперь ждал, когда волк явится в ловушку.
На рыбачьей лодке мы пересекли ручей и разожгли на берегу костер из плавника. Мы оставались там весь день, как люди, которые не знают, что делать.
На исходе утра пошел дождь, спустя некоторое время он полил сильнее, обрушиваясь с низкого серого неба.
Мы нагромоздили над огнем кучу дерева, пламя боролось с ливнем, который скрывал нас, пока мы приносили оружие и кольчуги, спрятанные прошлой ночью. Теперь у меня было тридцать четыре человека, и я послал двоих исследовать верховья ручья. Оба они выросли на берегах Темеза, там, где эта река расширяется, вливаясь в море, а тамошнее побережье не слишком отличалось от берега, на котором мы теперь застряли. Оба моих разведчика умели плавать, оба уверенно чувствовали себя в болотах; я сказал, что мне нужно, и они отправились в путь, чтобы это разыскать.
Они вернулись после полудня, как раз когда кончился дождь.
Ранним утром рыбачьи лодки возвратились с приливом, и, взяв с собой шесть человек на другой берег ручья, я купил рыбы за горсть серебра. Все мы были при мечах, и жители обращались с нами с осторожным уважением.
— Что находится там? — спросил я, показав вверх по ручью.
Они знали, что там в глубине стоит монастырь, но далеко отсюда, и только трое из них видели его.
— Дотуда целый день пути, — сказали они с благоговением.
— Что ж, я не могу выйти в море, — проговорил я, — или нас поймает Скирнир.
Они ничего не ответили на это. Само имя Скирнира их пугало.
— Я слышал, он богатый человек, — заметил я.
Один из стариков перекрестился. Я видел в деревне деревянных идолов, но здешний люд знал также христианство, и этот быстрый жест показал мне, что я его напугал.
— Его сокровища, господин, на огромном холме, и их охраняет гигантский дракон, — сказал мне старик.
— Дракон?
— Огнедышащий дракон, господин, с черными крыльями, затеняющими луну.
Он снова перекрестился, а потом, чтобы защитить себя наверняка, вытащил из-под грязной рубашки амулет в виде молота и поцеловал его.
Мы перенесли еду на наш берег ручья, а после, воспользовавшись последними часами прилива, отправились на рыбачьей лодке в глубь суши. В лодке было тесно, она низко сидела в воде.
Жители деревни наблюдали за нами до тех пор, пока мы не скрылись из виду; а мы продолжали грести, скользя среди зарослей тростника и илистых берегов, пока не добрались до места, выбранного моими разведчиками.
Они хорошо потрудились. Место было именно таким, какое мне требовалось — островок с дюнами, спрятанный в путанице вод, куда можно было попасть только в двух местах.
Мы вытащили лодку на берег и зажгли еще один костер из плавника.
День подходил к концу. Ветер нес темные облака на запад, так что море Скирнира находилось в глубокой тени, в то время как на востоке земля светилась под умирающим солнцем.
Я видел дым, поднимающийся над тремя поселениями, и, далеко на горизонте, где кончалась мешанина болот и песка и начиналась более высокая земля, — низкие холмы. Насколько я понял, в тех холмах и находился монастырь, но он был слишком далеко, чтобы его можно было увидеть отсюда.
Потом солнце ушло за дождевые тучи, и все накрыла тень. Но я услышал оклик Ролло, повернулся и в последних отблесках дневного света увидел приближающиеся к берегу корабли. Они шли от островов, и третий корабль, бледнее первых двух, двигался куда медленнее, потому что на нем было меньше гребцов.
Последним из трех кораблей был «Сеолфервулф», а два потемнее принадлежали Скирниру.
Волк пришел за своей сукой.
