Глава десятая
Я разобрался с этим позже, хотя это знание — слабое утешение. Военный отряд прискакал в Натангравум, и никто не посчитал его присутствие странным, потому что многие воины были саксами.
Они прибыли в тот вечер, когда склеп был пуст, потому что к тому времени мир длился уже так долго, что ангелы являлись редко, но захватчики знали, куда идти.
Они поскакали прямо в римский дом рядом с Туркандином, где застали врасплох кучку стражников и перебили их быстро и со знанием дела.
Когда я приехал на следующий день, то увидел кровь, много крови.
Лудда был мертв. Я предположил, что он попытался защитить дом, его выпотрошенное тело распростерлось в дверном проеме. Лицо исказила гримаса боли.
Восемь других моих людей были мертвы, с их тел сняли кольчуги, браслеты и все ценное.
На одной из стен, где на кирпичах еще держалась римская штукатурка, кто-то сделал кровью примитивный рисунок парящего ворона.
Капли стекли вниз по стене, и я увидел отпечаток руки под хищно загнутым клювом ворона.
— Сигурд, — горько произнес я.
— Его символ, господин? — спросил меня Ситрик.
— Да.
Ни одной из трех девушек здесь не было. Я решил, что нападавшие, должно быть, забрали их с собой, но они не смогли найти Мехрасу, темнокожую девушку. Они с отцом Кутбертом спрятались в ближайшем лесу и появились только когда уверились, что это именно мои люди окружили место резни. Кутберт плакал.
— Господин, господин, — это всё, что он мог произнести поначалу. Он упал передо мной на колени, заламывая свои большие руки. Мехраса была спокойней, хотя она отказалась пересекать смердящий кровью порог дома, где мухи жужжали над вывернутыми кишками Лудды.
— Что произошло? — спросил я Кутберта.
— О Боже, господин, — произнес он дрожащим голосом.
Я дал ему пощечину.
— Что произошло?
— Они пришли в сумерках, господин, — сказал он, его руки дрожали, когда он пытался их стиснуть, — их было много! Я насчитал двадцать четыре человека, — ему пришлось сделать паузу, потому что его била такая дрожь, что когда он пытался говорить, он просто издавал звуки, похожие на мяуканье.
Потом он прочитал гнев на мое лице и сделал глубокий вдох.
— Они охотились на нас, господин.
— Что ты имеешь в виду?
— Они обыскали все вокруг дома, господин. Старую рощу и внизу у пруда.
— Вы спрятались.
— Да, господин, — он плакал, и его голос был чуть громче шепота. — Святой Кутберт Трусливый, господин.
— Не будь глупцом, — прорычал я, — что ты мог сделать против стольких людей?
— Они забрали девушек, господин, и убили всех остальных. А я любил Лудду.
— Я тоже любил Лудду, — сказал я, — но теперь мы похороним его.
Я и правда любил Лудду. Он был умным мерзавцем и хорошо мне служил, хуже того, он доверился мне, а теперь его вскрыли от паха до ребер, и мухи облепили его кишки.
— Так чем же вы занимались, когда его убивали? — спросил я Кутберта.
— Мы любовались закатом с холма, господин.
Я рассмеялся без радости.
— Любовались закатом!
— Да, господин, — сказал Кутберт уязвленно.
— И с тех пор вы прятались?
Он посмотрел на красное месиво, и его тело содрогнулось от внезапного спазма. Его вырвало.
Сейчас, подумал я, два ангела уже признались в обмане, и датчане смеются над нами. Я поискал дым на небе с северо-востока — явный признак, что началась война, но ничего не увидел.
Было большим искушением признать, что нападавшие были небольшой группой бандитов, которые, совершив месть, отправились обратно в безопасные земли, но было ли это нападение именно таким?
Месть за корабли в Снотенгахаме? И если это была месть, откуда нападавшие узнали, что ангелы были моей идеей? Или это мир Плегмунда разбился на тысячу кровавых кусочков?
Нападавшие не сожгли римский дом, что предполагало, что они не хотели привлекать к себе внимания.
— Ты говоришь, что в этом отряде были саксы? — спросил я Кутберта.
— Я слышал, как они разговаривали, господин, да, там были саксы.
Люди Этельволда? Если это были приспешники Этельволда, это точно была война, и это означало атаку из Честера, если Оффа был прав.
— Выкопайте могилы, — приказал я своим людям.
Мы бы начали с похорон умерших, но я отправил Ситрика и трех мужчин в Фагранфорду. Они повезли приказ, что все мои домочадцы должны уйти в Сирренкастр и забрать с собой скот.
— Передайте леди Этельфлед, что ей следует уехать на юг, в Уэссекс, — сказал я. — И пусть передаст известия Этельреду и своему брату. Убедись, что король Эдвард знает! Скажи ей, что мне нужны воины и я уехал на север, в Честер. Пусть Финан приведет всех сюда.
Потребовался день, чтобы собрать моих людей. Мы похоронили Лудду и остальных на кладбище в Туркандине, и Кутберт прочел молитву над свежими могилами.
Я по-прежнему смотрел на небо и не видел клубов дыма. Был разгар лета, по ясному голубому небу плыли ленивые облака, и пока мы двигались на север, я не знал, едем ли мы на войну или нет.
Я вел всего сто сорок три воина, а если бы датчане явились, их были бы тысячи.
Сначала мы поехали в Вюграчестер, самый северный бург в Саксонской Мерсии, и управляющий епископа удивился нашему приезду.
— Я не слышал о нападении датчан, господин, — сказал он мне. На улице возле большого епископского дома располагался рынок, но сам епископ был в Уэссексе.
— Убедись, что ваши кладовые полны. — сказал я управляющему, он поклонился, но я заметил, что мои слова не убедили его.
— Кто командует здешним гарнизоном? — спросил я.
Это был человек по имени Вленка, один из приспешников Этельреда, и он разгневался, когда я попросил его представить, что война уже началась.
Он посмотрел на север с крепостной стены бурга и не увидел дыма.
— Мы бы услышали, если бы шла война, — сказал Вленка ворчливо, и я заметил, что он не назвал меня господином.
— Я не знаю, началась война или нет, — признался я, — но представь, что она началась.
— Лорд Этельред известил бы меня, если бы датчане напали, — высокомерно настаивал он.
— Этельред почесывает себе задницу в Глевекестре, — рассерженно произнес я. — Именно этим вы занимались, когда Хэстен напал в прошлый раз?
Он сердито посмотрел на меня, но не ответил.
— Как мне попасть отсюда в Честер? — спросил я его.
— Езжай по римской дороге, — указал он.
— Езжай по римской дороге, господин, — сказал я.
Он помедлил, явно желая бросить мне вызов, но здравый смысл одержал верх.
— Да, господин, — произнес он.
— И расскажи мне о хорошо защищенном месте на расстоянии дневного перехода.
— Может Шроббесбурх, господин? — пожал он плечами.
— Поднимай фирд и убедись, что на стенах достаточно защитников.
— Я знаю, что делать, господин, сказал он, но по его грубости было ясно, что он не намерен усиливать воинов, бездельничающих на крепостных валах.
Это чистое, невинное небо убедило его, что нет никакой опасности, и, несомненно, в момент, когда я уехал, он послал к Этельреду гонца, сообщая, что я поддался безосновательной панике.
И, возможно, я поддался панике. Единственным свидетельством войны была резня в Туркандине да воинское чутье.
Война уже пришла, она слишком долго скрывалась, и я был убежден, что набег, во время которого погиб Лудда, был первой искрой большого пожара.
Мы поехали на север, следуя римской дорогой, ведущей через долину реки Сэферн. Я горевал о Лудде и его удивительном знании дорог Британии.
Нам приходилось спрашивать дорогу, и большинство вопрошаемых могли указать путь только до следующей деревни или города.
Шроббесбурх лежал к западу от того пути, который, как казалось, быстрее всего приведет на север, и поэтому я не пошел туда. Вместо этого мы провели ночь в окружении возвышающихся римских руин в местечке под названием Рочекестр — деревне, меня крайне удивившей.
Когда-то это был огромный римский город, почти такой же большой, как Лунден, но теперь это были руины призраков, разрушенных стен, разломанных тротуаров, упавших колонн и расколотого мрамора. Там жило мало людей, их плетни и соломенные хижины лепились к римскому камню, а овцы и козы паслись среди остатков былой славы.
Тощий священник был единственным, кто что-то понимал и молча кивнул, когда я сказал ему о своих опасениях, что придут датчане.
— Куда ты отправишься, если они придут? — спросил я.
— В Шроббесбурх, господин.
— Тогда туда и иди, — приказал я, — и вели остальным деревенским уходить. Там есть гарнизон?
— Только те, кто там живет, господин. Там нет лорда — последнего убили валлийцы.
— А если мне отсюда нужно в Честер, какой дорогой ехать?
— Не знаю, господин.
Такие места, как Рочекестр, наполняли меня отчаянием. Я люблю строить, но глядя на постройки римлян, понимал, что мы не можем построить и вполовину так же красиво.
Мы строим прочные дома из дуба, делаем каменные стены, привозим из Франкии каменщиков, возводящих церкви или пиршественные залы с грубыми колоннами из кое-как обработанного камня, но римляне строили как боги.
По всей Британии все еще стояли их дома, мосты, залы, храмы, а ведь их построили сотни лет назад.
Их крыши провалились, штукатурка осыпалась, но они все еще стоят, и я удивляюсь, как люди, которые были в состоянии построить такие чудеса, могли потерпеть поражение.
Христиане говорят, что мы непреклонно движемся к лучшим временам, к царству их бога на земле, мои же боги обещали только хаос конца света, и человеку нужно было только осмотреться вокруг, чтобы увидеть, что все рушится и разлагается — доказательство того, что грядет хаос.
Мы не поднимались по лестнице Иакова к какому-то небесному совершенству, но камнем падали в Рагнарок.
Следующий день принес тяжелые тучи, накрывшие землю тенью, когда мы поднялись на небольшие холмы и оставили долину Сэферна позади.
Если там и был дым, мы не увидели ничего, кроме тонких завитков от очагов в маленьких деревнях.
К западу от нас исчезали в облаках холмы Уэллса. Если бы датчане атаковали, думал я, мы бы наверняка об этом уже услышали.
Мы бы встретили гонцов, едущих с места побоища, или беженцев, спасающихся от захватчиков. А мы проезжали через мирные деревни, мимо полей, где первые крестьяне уже взмахивали серпами, собирая урожай, и мы постоянно следовали по римской дороге, с ее межевыми камнями, отмечающими расстояние.
К северу шел склон в сторону реки Ди. Через некоторое время начался дождь, и в тот вечер мы нашли укрытие в доме у дороги.
Дом был бедным, его дубовые стены были подпалены огнем, которому, очевидно, не удалось сжечь это место дотла.
— Они пытались, — сказала нам хозяйка — вдова, чей муж был убит воинами Хэстена, — но Господь послал дождь, и им это не удалось. Правда, меня он не защитил от беды.
Датчане, по ее словам, всегда были недалеко.
— А если не датчане, то валлийцы, — произнесла она горько.
— Тогда зачем оставаться здесь? — спросил ее Финан.
— А куда мне идти? Я прожила здесь больше сорока лет, где мне начинать все заново? Ты купишь у меня эту землю?
Капли дождя проникали через солому крыши всю ночь, но заря принесла ледяной ветер, который разогнал облака.
Мы были голодны, потому что вдова не могла поделиться едой со всеми моими людьми, разве что ей бы пришлось прирезать кукарекающего петуха и свиней, которых отвели к ближайшему буковому лесу, когда мы снова оседлали своих лошадей.
Осви, мой слуга, затягивал подпругу у моего жеребца, пока я побрел к канаве у северной стороны дома. Я глядел перед собой пока мочился.
Облака были низкими и темными, но не было ли там более темного пятна?
— Финан, позвал я, — это дым?
— Бог знает, господин. Будем надеяться.
Я засмеялся.
— Будем надеяться?
— Если мир продлится еще немного, я сойду с ума.
— Если он продлится до осени, мы отправимся в Ирландию, — обещал я ему, — и я снесу головы кое-каким твоим врагам.
— Не в Беббанбург? — спросил он.
— Для этого мне нужно по меньшей мере на тысячу воинов больше, а чтобы получить тысячу воинов, мне нужна прибыль от войны.
— Мы все страдаем от того, о чем мечтаем, — произнес он с тоской. Он уставился на север. — Думаю, что это дым, господин, — он нахмурился. — Или, может, просто грозовое облако.
А потом появились всадники.
Их было трое, они быстро скакали с севера и увидев нас свернули с дороги и пришпорили своих забрызганных грязью усталых лошадей, направив их к дому.
Они были мерсийцами, посланными на юг предупредить Этельреда, что датчане атакуют.
— Их тысячи, господин, — сказал один из них возбужденно.
— Тысячи?
— Я не смог их сосчитать, господин.
— Где они?
— В Уэстуне, господин.
Это название мне ни о чем не говорило.
— Где это?
— Недалеко отсюда.
— В двух часах езды, господин, — слова другого человека оказались более полезны.
— А Меревал?
— Отступает, господин.
Они рассказали мне о послании, которое Меревал отправил Этельреду, в нем лишь говорилось о том, что армия датчан, вышедшая из Честера, была слишком велика, и небольшие силы Меревала не могли ее сдержать или даже просто встретиться с ней лицом к лицу.
Датчане шли на юг, и Меревал, вспоминая тактику, которую я использовал против Сигурда, отступал к границе с Уэллсом в надежде, что дикие племена спустятся с холмов и атакуют нападавших.
— Когда они напали? — спросил я.
— Прошлой ночью, господин, в сумерках.
Странное время, подумал я, хотя с другой стороны, они могли попытаться застигнуть воинов Меревала врасплох, и если так, то они просчитались.
Меревал был настороже, его разведчики предупредили его, так что он ускользнул.
— Сколько человек у него сейчас? — спросил я.
— Восемьдесят три, господин.
— А кто ведет датчан? Какие знамена вы видели?
— С вороном, господин, и еще одно с топором, разбивающим крест, и еще череп.
— А еще там были драконы, — вступил в разговор второй человек.
— И два с волками, — добавил третий.
— И олень с крестами на голове, — сказал первый. Он удивил меня своей сообразительностью и внимательностью, и рассказал обо всем, что мне нужно было знать.
— Летящий ворон? — спросил я его.
— Да, господин.
— Это Сигурд, — сказал я, — а топор — это Кнут, а череп — Хэстен.
— А олень, господин? — спросил он.
— Этельволд, — произнес я с горечью. Значит, кажется, Оффа был прав, и датчане атакуют из Честера, а это явно означало, что они направляются на юг, для видимости под предводительством Этельволда.
Я взглянул на север, подумав, что датчане должны быть недалеко.
— Лорд Этельред, — сказал я первому воину, — скорее всего пошлет вас к королю Эдварду.
— Возможно, господин.
— Потому что вы видели датчан, — сказал я. — Так передайте королю Эдварду, что мне нужны люди. Скажите ему, — я помедлил, пытаясь принять решение, которое осталось бы неизменным в течение некоторого времени. — Скажи ему, что они должны встретиться со мной в Вюграчестере.
— А если Вюграчестер в осаде, скажи ему, чтобы искал меня в Сирренкастре, — я уже знал, что нам придется отступить, и к тому времени, как Эдвард ответит и пришлет людей, если он вообще их пришлет, меня могут оттеснить южнее Темеза.
Трое мужчин поскакали на юг, а мы осторожно пробирались на север, разведчики впереди и по флангам. И я увидел, что темное пятно на утреннем небе — это не грозовая туча, а дым от горящих соломенных крыш.
Как часто я видел дым войны, застилающий небо, темный, клубящийся, поднимающийся из-за деревьев или из долины и обозначающий, что очередная ферма, деревня или дом превратились в пепел.
Мы медленно ехали на север, и я убедился, что миру Плегмунда пришел конец, и подумал, что этот мир был преыше всякого ума.
Это изречение из священной книги христиан, а мир Плегмунда явно был выше всякого понимания.
Датчане долго вели себя тихо, и Плегмунд поверил, что его бог лишил их сил, но теперь они нарушили этот необъяснимый мир, и горели и деревни, и фермы, и стога, и мельницы.
Мы увидели датчан через час. Разведчики вернулись, чтобы сообщить местонахождение врага, хотя дым в небе был достаточным признаком, и дорога заполнилась людьми, убегающими от захватчиков. Мы поднялись на вершину низкого, поросшего лесом холма и наблюдали за горевшими фермами.
Прямо под нами стоял дом с амбарами и кладовыми, двор кишел людьми. Рядом с домом стояла телега, и я увидел на ней копну только что собранного урожая.
— Сколько? — спросил я Финана.
— Три сотни воинов, — ответил он, — по меньшей мере, три сотни.
Еще больше воинов было в широкой долине вдали. Толпы датчан прочесывали луга, ища беженцев или очередное место для поживы.
Я видел небольшую толпу женщин и детей, которых пощадили, их охраняли датские мечники, и их путь, несомненно, лежал на невольничий рынок за морем.
Еще одна телега, груженная горшками, вертелами, ткацким станком, граблями, мотыгами и всем, что могло пригодиться, направлялась на север.
За ней шли плененные женщины, дети, большое стадо скота, а какой-то человек бросил горящую головешку на соломенную крышу дома.
Откуда-то из долины донесся звук рога, постепенно датчане повиновались его настойчивому призыву, и всадники двинулись к дороге.
— Иисусе, — произнес Финан, — там сотни ублюдков.
— Видишь череп, — сказал я. Я разглядел человеческий череп на шесте.
— Хэстен, — ответил Финан.
Я поискал самого Хэстена, но всадников было слишком много. Я не увидел других знамен, во всяком случае, тех, которые знал.
Какое-то мгновение мне хотелось повести своих воинов на восток и пуститься галопом вниз с холма, чтобы отрезать путь нескольким отставшим, но я устоял перед этим искушением.
Отставшие были невдалеке от больших групп, и на нас бы немедленно напал превосходящий по численности отряд.
Датчане ехали медленно, их кони отдохнули и были сыты, и я должен был находиться впереди, чтобы смотреть, что они делают и куда направляются.
Мы вернулись на дорогу. Мы отступали весь день, а датчане шли за нами.
Я видел, как сгорел дом вдовы, видел дым на востоке и западе, большие клубы в небе свидетельствовали о трех отрядах, разорявших страну.
Датчане даже не потрудились разослать разведчиков, они знали, что их численности хватит, чтобы сокрушить любого врага, а моих разведчиков все время теснили. По правде говоря, я был слеп.
Я не имел реального представления о численности датчан, я лишь знал, что их сотни, что поднимался дым пожарищ и что я зол, так зол, что большинство моих воинов избегали моего взгляда. Финану было наплевать.
— Нам нужен пленник, — сказал он, но датчане были очень осторожны. Они шли большими отрядами, всегда слишком большими для моего войска. — Они не спешат, — заметил Финан озадаченно, — и это странно. Совсем не спешат.
Мы находились на еще одном пологом холме, снова наблюдая. Мы съехали с дороги, потому что по ней шли датчане, и слишком много народа использовали ее, чтобы сбежать на юг, эти люди хотели быть поближе к нам, но их присутствие делало нас более уязвимыми.
Я велел беженцам продолжать двигаться на юг, а мы наблюдали за датчанами с холмов, и по мере того, как разгорался день, я недоумевал всё больше. Как и сказал Финан, датчане не спешили.
Они копались как крысы в пустом амбаре, исследовали каждый сарай, дом и ферму, забирая всё, что может пригодиться, хотя эту местность они уже разоряли раньше, это была опасная территория между землями саксов и датской Мерсией, и пожива была скудной. Настоящая добыча ждала южнее, так почему же они не торопились?
Дым предупреждал жителей деревень о том, что они приближаются, и у народа было время закопать ценности или унести их с собой. Всё это имело мало смысла. Датчане подбирали объедки, а праздник шел без их участия, так что же они делают?
Они знали, что мы за ними наблюдаем. Невозможно скрыть сто сорок три воина в местности, лишь наполовину заросшей лесом, и они должны были видеть нас издалека, хотя могли и не знать, кто мы такие, потому что я предусмотрительно не развернул свои знамена.
Если бы они знали, что Утред Беббанбургский так близко и они так превосходят его числом, то приложили бы большее усилие, но почти до самого вечера они не пытались вызвать нас на битву, да и то это была вялая попытка.
Семь датских всадников направились на юг по почти пустой теперь дороге. Они скакали легко, но я заметил, как они нервно оглядывались в сторону леса, который скрывал нас. Ситрик ухмыльнулся.
— Они заблудились.
— Они не заблудились, — криво усмехнулся Финан.
— Наживка, — сказал я. Это было слишком очевидно. Они хотели заставить нас пойти в атаку, и тогда бы они развернулись и поскакали бы галопом на север, чтобы привести нас в засаду.
— Не обращайте на них внимания, — приказал я, и мы снова двинулись на юг, пересекли водораздел, так что впереди в сгущающейся темноте этого обманчиво мирного вечера я различил блеск Сэферна. Я чуть прибавил хода в поисках места, где мы могли бы провести ночь в относительной безопасности и подальше от датчан.
Потом я увидел еще один проблеск, тусклый свет, просто вспышку меж длинных теней слева от нас, я долго смотрел в этом направлении, гадая, не привиделось ли мне, а потом снова заметил вспышку света.
— Ублюдки, — сказал я, потому что понял, почему датчане преследовали нас так вяло.
Они отправили людей, чтобы обошли нас с востока и отрезали нам путь, но лучи низкого солнца отражались от шлемов и наконечников копий, так что теперь я мог их заметить, очень далеко, одетых в кольчугу воинов среди деревьев.
— Быстрее! — крикнул я своим людям.
Шпоры и страх. Сумасшедший спуск по длинному склону, топот копыт, стук ножен со Вздохом Змея о седло, и слева от себя я увидел скачущих из-за деревьев датчан, слишком много датчан. Они пришпоривали коней, несясь во весь опор, надеясь отрезать нам путь.
Я бы мог свернуть на запад, но подумал, что туда мог отправиться второй отряд датчан, и мы угодили бы прямо на их мечи, единственной надеждой было ехать на юг, скакать упорно и быстро, чтобы избежать челюстей, которые уже смыкались над нами.
Я направлялся к реке. Мы не могли скакать быстрее наших самых медленных коней, не пожертвовав воинами, а датчане яростно пришпоривали лошадей, но если бы я добрался до Сэферна, у нас был бы шанс.
Загнать коней в воду и заставить их плыть, затем защищаться на дальнем берегу, если мы выживем во время этого безумного перехода. Я велел Финану направляться туда, где мы последний раз видели отражение солнца в воде, а я тем временем ехал позади своих воинов, и на меня летели комья сырой земли из-под тяжёлых копыт.
Затем Финан издал предупреждающий клич, и я увидел всадников впереди нас. Я вынул Вздох Змея.
— В атаку! — закричал я.
Ничего умнее невозможно было придумать. Мы попали в ловушку, единственной надеждой было прорваться вперёд, и я прикинул, что мы превосходим их по численности.
— Убейте их и скачите вперёд! — крикнул я воинам и пришпорил коня, чтобы возглавить атаку. Мы приблизились к дороге, ее грязная поверхность была в выбоинах от копыт и колес.
Там располагались дома, небольшие огороды, навозные кучи и хлева для свиней.
— Вниз к дороге! — крикнул я, когда поравнялся с авангардом нашей маленькой колонны. — Убейте их и скачите вперед!
— Это наши! — настойчиво закричал Финан. — Господин, это наши воины! Это наши!
Это Меревал скакал нам навстречу.
— Сюда, господин, — крикнул он мне, указывая на дорогу, и его воины присоединились к моим, копыта стучали по камням разбитой римской дороги. Я оглянулся через левое плечо и увидел датчан, скачущих позади, а впереди был пологий холм, и на вершине его стоял частокол.
Крепость. Старая, разрушенная, но крепость, и я свернул к ней, затем оглянулся и увидел, что с полдюжины датчан оказались далеко впереди своих спутников.
— Финан! — крикнул я, натянул поводья и повернул жеребца. Дюжина моих воинов увидели, что я делаю, и их лошади развернулись, куски грязи разлетелись из-под копыт. Я пришпорил лошадь и стукнул по крупу плашмя Вздохом Змея, и к моему изумлению шестеро датчан почти тотчас же развернулись.
Одна из их лошадей поскользнулась и упала, энергично дергая копытами, а седок растянулся на дороге, с трудом поднялся, схватился за стремя одного из своих товарищей и побежал рядом с его лошадью в обратную сторону.
— Стоять! — закричал я, не датчанам, а своим воинам, потому что основные силы датчан уже были видны и быстро приближались. — Назад! — крикнул я. — Назад и вверх по холму!
Холм с полуразрушенным фортом находился на перешейке, образованном поворотом Сэферна. На нем была также деревня с церковью и кучкой домов, хотя большая часть земли поросла низким кустарникам или была заболочена. Сюда пришли беженцы, и их скот, свиньи, гуси и овцы сгрудились рядом с маленькими домами под соломенными крышами.
— Где мы? — спросил я Меревала.
— Это место называется Шроббесбурх, господин, — отозвался он.
Это не имело значения. Перешеек был около трех сотен шагов в ширину, и для его защиты у меня было сто сорок три воина, теперь к нам присоединился и Меревал, а многие беженцы служили в ополчении, у них имелись топоры, копья, охотничьи луки и даже несколько мечей.
Меревал уже выстроил их на перешейке.
— Сколько у тебя людей? — спросил я.
— Три сотни, господин, не считая моих восьмидесяти трех воинов.
Датчане наблюдали. Теперь их было, наверное, сотни полторы, и еще больше воинов подходило с севера.
— Поставь сотню ополченцев в форте, — велел я Меревалу.
Форт находился на южной стороне перешейка, под его защитой был весь северный склон. Ближе к реке была топь, и я сомневался, что какой-нибудь датчанин сможет пересечь это пространство, так что я устроил стену из щитов между нижними возвышениями форта и краем болота.
Солнце садилось. Датчане, думал я, должны атаковать сейчас, но хотя подошло еще большее число воинов, они не стали. Нашей смерти, по всей видимости, придется подождать до утра.
Мне не довелось хорошо выспаться. Я зажег костры на перешейке, чтобы мы заметили, если датчане пойдут в атаку ночью, а мы наблюдали за кострами датчан, которых зажигалось все больше по мере того, как с севера подходили новые силы, пока небо не покрылось отсветами пламени, отражающимися в низких облаках. Я приказал Райперу обыскать деревню и найти какую-нибудь еду.
В Шроббесбурхе были заперты в ловушке по меньшей мере восемьсот человек, и я не имел представления, сколько еще мы здесь пробудем, но сомневался, что сумеем найти провизию больше чем на несколько дней, даже зарезав весь скот.
Финан послал дюжину людей разобрать несколько домов, чтобы древесину можно было использовать для строительства баррикады на перешейке.
— Разумнее всего, — сказал мне Меревал в какой-то момент этой долгой и нервной ночи, — было бы послать лошадей вплавь через реку и продолжать путь на юг.
— Так почему ты этого не делаешь?
Он улыбнулся и кивнул в сторону детей, спящих на полу.
— И оставить их датчанам, господин?
— Не знаю, сколько мы здесь сможем продержаться, — предупредил я его.
— Лорд Этельред пошлет войско, — ответил Меревал.
— Ты в это веришь?
Он криво улыбнулся.
— Или, может быть, король Эдвард?
— Может быть, — сказал я, — но твоим гонцам понадобится два или три дня, чтобы добраться до Уэссекса, и еще два или три дня они будут обсуждать, что произошло, а к тому времени мы будем уже мертвы.
Меревала передернуло от этой жестокой истины, но если подмога не была уже в пути, мы были обречены.
Форт представлял собой жалкое зрелище, крепостной вал остался со времен какой-то древней войны против валлийцев, которые постоянно опустошали западные земли Мерсии. Там имелся ров, который не остановил бы и калеку, и частокол, такой гнилой, что его можно было бы свалить одной рукой.
Заградительные сооружения, которые мы устроили, были смехотворны, просто набросанные как попало бревна с крыш, они могли бы сбить с толку одного человека, но не остановить решительное наступление.
Я знал, что Меревал прав, что нашим долгом было пересечь Сэферн и скакать на юг, пока мы не дошли бы до того места, где можно было бы собрать армию, но поступить так означало бы покинуть всех людей, которые укрылись на этом большом полуострове.
И датчане, вероятно, уже перешли реку. К западу были броды, и они, возможно, хотели окружить Шроббесбурх, чтобы не дать нам возможность получить подкрепление. По правде говоря, я думал, что мы могли надеяться только на то, что датчане решат продолжать вторжение и вместо того, чтобы потерять людей, нанеся нам поражение, они поскачут на юг.
Это была хлипкая и неубедительная надежда, и поздней ночью, как раз перед тем, как небо на востоке начало светлеть, я почувствовал отчаяние обреченного.
Три Норны не дали мне другого выбора, кроме как развернуть знамя и умереть со Вздохом Змея в руке. Я думал о Стиорре, своей дочери, и так хотел ее увидеть хотя бы еще раз, а потом пришел серый рассвет и туман, и облака снова нависали низко и принесли с запада мелкий дождь.
Сквозь туман я различил знамена датчан. В центре был символ Хэстена, череп на длинном шесте. Ветер был слишком слабым, чтобы расправить знамена, так что я не видел, были ли там орлы, вороны или вепри. Я сосчитал знамена.
Я видел по меньшей мере тридцать, еще сколько-то скрывал туман, и под этими мокрыми знаменами датчане строились в стену из щитов.
У нас было два знамени. Меревал использовал флаг Этельреда — скачущий белый конь неуклюже висел над фортом на длинном шесте.
Мое знамя с головой волка находилось в низине, с северной стороны, и я приказал Осви, своему слуге, срубить деревце и сделать второе древко, чтобы я мог расправить флаг и показать датчанам, с кем они столкнулись.
— Это прямо-таки приглашение, господин, — сказал Финан. Он потопал ногами по мокрой земле. — Помнишь, ангелы сказали, что ты умрешь. Они все хотят прибить твой череп к своему фронтону.
— Я и не собираюсь от них прятаться.
Финан совершил крестное знамение и мрачно уставился на вражеские ряды.
— По крайней мере, это произойдет быстро, господин.
Туман медленно рассеивался, хотя мелкий дождь еще моросил. В полумиле от нас датчане сформировали цепь между двумя перелесками.
Строй с густым лесом разрисованных щитов заполнил пространство между деревьями, и у меня сложилось впечатление, что он продолжается и в лесу. Это странно, подумал я, но в этой внезапной войне все было предсказуемым.
— Человек семьсот? — предположил я.
— Около того, — подтвердил Финан, — достаточно много и еще больше — среди деревьев.
— Зачем?
— Может, ублюдки хотят, чтобы мы напали на них? — предложил Финан, а затем окружат нас с обеих сторон?
— Они знают, что мы не станем атаковать, — сказал я. Мы были в меньшинстве, и, по большей части, необученные воины. Датчане поймут это просто потому, что фирд редко имел щиты.
Они увидят мою стену из щитов в центре нашего строя, но по обе ее стороны были воины без щитов или доспехов. Легкое мясо, подумал я, не сомневаясь, что фирд хрустнет как тростинка, когда датчане атакуют.
Но они оставались между деревьями, по мере того, как туман исчезал, а дождь усиливался. Временами датчане для устрашения колотили мечами о щиты, и я слышал приглушенные крики, хотя они были слишком далеко, чтобы различить слова.
— Почему же они не атакуют? — грустно спросил Финан.
Я не мог ответить, потому что понятия не имел, что затеяли датчане. Мы были в их власти, а они стояли, вместо того, чтобы атаковать. И в предыдущий день они продвинулись ненамного, но теперь стояли неподвижно. И это было их великое нашествие?
Помню, я глядел на них, удивляясь, и два лебедя пролетели над головой, крылья били сквозь дождь. Знак, но что он означал?
— Если они вырежут нас до последнего человека, — спросил я Финана, — скольких потеряют сами?
— Сотни две? — предположил он.
— Потому они и не нападают, — предположил я, и Финан озадаченно на меня посмотрел. — Они прячут воинов в лесу, не в надежде, что мы атакуем, а чтобы мы не знали, сколько их, — я сделал паузу, чувствуя как идея обретает формы, — или, точнее, насколько их мало.
— Мало?
— Это не основная армия, — сказал я, внезапно обретя уверенность. — Это отвлекающий удар. Там нет ни Сигурда, ни Кнута, — предположил я, но это было единственным объяснением, которое я смог найти.
Кто бы ни командовал этими датчанами, у него было меньше тысячи воинов и он не желал терять две-три сотни в битве, которая не являлась частью основного вторжения. Его задачей было держать нас здесь и завлечь другие отряды саксов в долину Сэферна, в то время как настоящее вторжение шло… Откуда? С моря?
— Думал, Оффа сообщил тебе… — начал Финан.
— Этот ублюдок плакал, — в ярости откликнулся я, — плакал, чтобы убедить меня, что он говорит правду. Он сказал мне, что платит добром за мою доброту, но я никогда не был к нему добр.
— Я платил ему, как и остальные. И датчане, должно быть, заплатили ему больше, чтобы он наврал мне с три короба, — я опять не знал, было ли это правдой, но почему же эти датчане не шли, чтобы вырезать нас?
Потом появилось какое-то движение в центре их строя, щиты раздвинулись, пропуская трех всадников. Один нес зеленую ветку, знак переговоров, другой был в высоком шлеме с серебряным гребнем, из которого торчал плюмаж из вороньих перьев.
Я позвал Меревала, и мы втроем с Финаном пошли мимо нашей хилой баррикады через мокрый луг к приближающимся датчанам.
Человеком в шлеме с плюмажем из вороньих перьев оказался Хэстеном. Шлем являл собой великолепный образчик мастерства, украшенный змеем Мидгардом, обвившемся вокруг верхушки, хвост защищал шею, в то время как рот образовывал гребень, держащий вороньи перья.
На нащечниках были вырезаны драконы, между которыми мне ухмылялся Хэстен.
— Лорд Утред, — произнес он счастливо.
— Ты носишь чепчик своей жены? — приветствовал я его.
— Это подарок ярла Кнута, который будет тут к ночи.
— А я то удивлялся, чего же ты ждешь. Теперь знаю, тебе нужна помощь.
Хэстен улыбнулся, как будто забавляясь моими оскорблениями. Человек с зеленой веткой был в нескольких шагах позади него, в то время как рядом стоял воин в еще одном богато украшенном шлеме — на этот раз с сомкнутыми нащечниками, так что лицо я видеть не мог.
Его кольчуга была дорогой, седло и пояс украшены серебром, а руки густо увешаны драгоценными браслетами. Лошадь незнакомца занервничала, и он сильно ударил ее по шее, заставив только шагнуть в сторону на мягком грунте. Хэстен наклонился и погладил разволновавшегося жеребца.
— Ярл Кнут принесет Ледяное Зло, — сообщил он мне.
— Ледяное Зло?
— Это его меч, — пояснил Хэстен, — вы с ним будете драться среди ветвей орешника. Это мой ему подарок.
Кнут Ранульфсон слыл величайшим мечником среди всех датчан, просто волшебник с мечом, человек, который улыбался, убивая, и гордился своей репутацией. Признаюсь, при словах Хэстена я почувствовал дрожь страха.
Поединок в пространстве, окруженном ветвями орешника, ритуальный поединок, и итог мог быть только один — смерть. Он будет демонстрацией мастерства Кнута.
— Будет приятно его убить, — сказал я.
— А разве твои ангелы не говорили, что это ты умрешь? — удивленно спросил Хэстен.
— Мои ангелы?
— Хорошая идея, Сигурд-младший привез их нам. Двух таких хорошеньких девчушек. Мы ими насладились, как и большинство наших воинов.
Так значит, всадник рядом с Хэстеном был сыном Сигурда — щенок, который хотел драться со мной в Честере, и нападение на Туркандин — его рук дело, его обряд посвящения, хотя, не сомневаюсь, отец послал воинов постарше и помудрее удостовериться, чтобы сын не наделал фатальных ошибок.
Я вспомнил мух на теле Лудды, грубо нарисованного ворона на римской штукатурке.
— Когда ты умрешь, щенок, — сказал я ему, — я прослежу, чтобы у тебя не было меча в руке. Я пошлю тебя гнить в Хель. Посмотрим, как тебе это понравится, кучка мышиного дерьма.
Сигурд Сигурдсон вытащил меч, и вытащил очень медленно, как бы показывая, что не собирается нападать прямо сейчас.
— Он зовется Огнедышащий Дракон, — сказал он, держа лезвие вертикально.
— Меч как раз для щенка, — насмешливо сказал я.
— Хочу, чтобы ты знал, как зовется меч, который тебя убьет, — сказал он и вывернул голову жеребца, будто намереваясь врезаться в меня, но лошадь привстала на дыбы, и молодому Сигурду пришлось вцепиться за гриву, чтобы удержаться в седле. Хэстен снова наклонился и схватил жеребца за уздечку.
— Убери меч в сторону, господин, — сказал он мальчишке, потом улыбнулся мне. — У тебя есть время до вечера, чтобы сдаться, — сказал он, — а если не сдашься, — его голос посуровел, опережая мой возможный комментарий, — то все вы умрете.
— Но если ты согласишься, лорд Утред, мы пощадим твоих людей. До вечера! — он повернул коня, волоча за собой молодого Сигурда. — До вечера! — крикнул он снова, удаляясь.
Эта война — за гранью моего понимания, подумал я. Зачем ждать? Если только Хэстен и правда так боится потерять четверть или треть своих сил. Но если это на самом деле авангард великой армии датчан, то нет смысла слоняться около Шроббесбурха.
Им нужно быстро и жестко ударить в мягкое подбрюшье саксонской Мерсии, а затем пересечь Темез, опустошая Уэссекс.
Каждый день, что датчане теряли в ожиданиях, был еще одним днем, который позволял собрать фирд и привести воинов из земель саксов, если только мои подозрения не были верны, и этот удар датчан был обманом, потому что реальная атака наносилась где-то в другом месте.
Еще больше датчан собралось в окрестностях. Поздним утром, когда дождь наконец закончился и солнце проглянуло сквозь облака, мы увидели больше дымов в восточной части неба.
Сначала струйка дым была тонкой, но быстро становилась гуще. Вскоре появилось еще две. Датчане громили близлежащие деревни, а другой отряд перешел реку и патрулировал изгиб, поймавший нас в ловушку.
Осферт нашел две лодки — просто шкуры, натянутые на ивовые прутья, и хотел сделать большой плот, как тот, который мы нашли, чтобы пересечь Узе, но присутствие датских всадников покончило с этой идеей.
Я приказал своим людям укрепить баррикаду поперек перешейка балками и стропилами, чтобы защитить людей из фирда и направить атакующих на стену из щитов.
У меня почти не было надежды пережить решительную атаку, но люди должны быть заняты, и потому они снесли шесть домов и перенесли бревна к перешейку, где баррикада медленно становилась всё более грозной.
Священник, нашедший убежище в Шроббесбурхе, прошел вдоль моей линии обороны, раздавая людям небольшие кусочки хлеба. Они становились перед ним на колени, а он клал крошки им в рот, а затем добавлял щепотку почвы.
— Зачем он это делает? — спросил я Осферта.
— Из земли мы пришли, господин, и в землю уйдем.
— Мы не уйдем никуда, пока Хэстен не атакует, — возразил я.
— Он боится нас?
Я покачал головой.
— Это ловушка, — ответил я, я побывал уже в стольких ловушках с того момента, как меня попытались убить в день Святого Алнота, и когда меня призвали заключить договор с Эориком, и когда я сжег корабли Сигурда, а также устроил трюк с ангелами. Но теперь, как я подозревал, датчане подготовили самую большую ловушку, и она сработала, потому что во второй половине дня на противоположном берегу реки случилась какая-то паника и патрулировавшие берег датчане пришпорили своих лошадей, направив их на запад.
Что-то напугало их, и спустя несколько мгновений появился намного больший отряд всадников, несущий два флага: один с крестом, а другой — с драконом.
Это были западные саксы. Хэстен привел людей к Шроббесбурху, а я был убежден, что все мы были нужны где-то далеко, где разворачивалась настоящая атака датчан.
Вновь прибывших вел Стеапа. Он спешился и спустился к реке, к небольшой отмели из грязи, где сложил руки у рта и крикнул:
— Где мы можем переправиться?
— К западу, — прокричал я в ответ, — сколько вас?
— Двести двадцать.
— Мы заметили тут семь сотен датчан, но не думаю, что это их основные силы.
— Еще больше наших идет сюда, — прокричал Стеапа, игнорируя мое последнее сообщение, и стал взбираться обратно на берег.
Он направился на запад, исчезнув за деревьями, в поисках брода или моста. Я вернулся на перешеек и увидел, что датчане еще сидят в строю. Должно быть, им было скучно, но они даже не потрудились нас спровоцировать, даже когда наступил вечер, а затем и ночь.
Хэстен знал: я не стану покорно сдаваться, но ничего не предпринял, чтобы подкрепить свои утренние угрозы. Мы наблюдали, как снова взметнулись датские костры, и смотрели на запад, ожидая появления Стеапы, наблюдали и ждали. Наступила ночь.
А на рассвете датчан уже не было.
Этельфлед приехала через час после восхода солнца, приведя почти сто пятьдесят воинов. Как и Стеапе, ей пришлось ехать на запад, чтобы найти брод, и к полудню мы собрались все вместе.
— Думал, ты направляешься на юг, — поприветствовал я ее.
— Кому-то же нужно драться с датчанами.
— Если только они не уйдут, — сказал я. Земля к северу от перешейка была еще усеяна тлеющими кострами, но датчан не было, лишь следы копыт, ведущие на восток. Теперь у нас была армия, но не с кем было драться.
— Хэстен и не собирался со мной драться, он просто хотел заманить сюда людей.
Стеапа взглянул на меня озадаченно, но Этельфлед поняла, что я пытался сказать.
— Так где же они?
— Мы на западе, — заявил я, — так что они должны быть на востоке.
— И Хэстен уехал, чтобы присоединиться к ним?
— Думаю, что да, — сказал я. Мы ничего не знаем наверняка, конечно же, кроме того, что люди Хэстена атаковали юг из Честера, а потом загадочным образом поскакали на восток. Эдвард, как и Этельфлед, отозвался на самые первые мои предупреждения и послал людей на север, узнать, началось ли вторжение.
Стеапа должен был подтвердить или опровергнуть мое первое послание, а затем отправиться обратно в Винтанкестер. Этельфлед проигнорировала мой приказ укрыться в Сирренкастре и вместо этого повела собственных воинов на север.
Другое войско мерсийцев, по ее словам, было вызвано в Глевекестр.
— Какой сюрприз, — произнес я с сарказмом. Этельред, в точности как во время прошлого вторжения Хэстена в Мерсию, будет защищать свои собственные земли и позволит остальной части страны самой отражать нападение.
— Мне нужно вернуться к королю, — сказал Стеапа.
— Какие тебе даны приказы? — спросил я его. — Узнать, где произошло вторжение датчан?
— Да, господин.
— Ты это узнал?
Он покачал головой.
— Нет.
— В таком случае, ты со своими воинами пойдешь со мной, — заявил я, а ты, — я сделал знак Этельфлед, — отправишься в Сирренкастр и присоединишься там к брату.
— А ты, — сказала она, указывая на меня, — мной не командуешь, так что я делаю то, что хочу, — она посмотрела на меня с вызовом, но я промолчал. — Почему бы нам не разбить Хэстена?
— Потому что у нас недостаточно людей, — ответил я спокойно, — и потому что мы не знаем, где остальные датчане. Ты хочешь начать битву с Хэстеном, а потом обнаружить у себя в тылу три тысячи хмельных датчан?
— Так что нам делать? — спросила она.
— Что я сказал, — ответил я, и мы отправились на восток по следам копыт лошадей Хэстена, и заметили, что больше не было сожжено ни одной фермы и не разграблено ни одной деревни. Это означало, что Хэстен ехал быстро, не используя возможность обогатиться, поскольку, как я предположил, он выполнял приказ присоединиться к армии датчан, где бы она ни была.
Мы тоже спешили, но на второй день приблизились к Ликкелфилду, а у меня были там кой-какие дела. Мы въехали в этот маленький город без стен, но с возвышающейся большой церковью, двумя мельницами, монастырем и впечатляющим домом, оказавшимся жилищем епископа.
Многие сбежали на юг, ища защиту за стенами бурга, и наше появление вызвало панику. Мы увидели, как люди бегут к ближайшему лесу, предположив, что мы датчане.
Мы напоили лошадей в двух ручьях, что струились через город, и я послал Осферта и Финана купить еды, в то время как мы с Этельфлед взяли тридцать человек и отправились ко второму по величине дому города, величественному новому зданию, стоявшему на севере Ликкелфилда. Вдова, жившая в нем, не сбежала при нашем появлении. Она ждала в своем доме в сопровождении дюжины слуг.
Ее звали Эдит. Она была юной, хорошенькой и с твердым характером, хотя и выглядела мягкой. У нее было круглое лицо, упругие кудрявые рыжие волосы и полная фигура. Она была одета в золотистое льняное платье, а шею обхватывала золотая цепь.
— Ты жена Оффы, — сказал я, и она молча кивнула. — Где его собаки?
— Я их утопила, — ответила она.
— Сколько ярл Сигурд заплатил твоему мужу за то, чтобы он солгал нам? — спросил я.
— Не знаю, о чем ты говоришь.
Я повернулся к Ситрику.
— Обыщи дом, — велел я ему, — забери все продукты, которые тебе нужны.
— Вы не можете… — начала Эдит.
— Я могу делать всё, что захочу! — рявкнул я. — Твой муж продал Уэссекс и Мерсию датчанам.
Она была упряма и ни в чем не признавалась, несмотря на кричащее богатство нового дома. Она орала на нас, впилась в меня, когда я снимал золото с ее шеи, и изрыгала проклятья, когда мы ушли.
Я не сразу покинул город, а отправился на кладбище около собора, где мои люди выкопали тело Оффы из могилы.
Он заплатил священникам серебром, чтобы его похоронили рядом с останками Святого Чада, полагая, что эта близость ускорит его вознесение на небеса, когда Христос вернется на землю, но я приложил все усилия, чтобы отправить его мерзкую душонку прямо в христианский ад.
Мы отнесли его гниющее тело, которое все еще было завернуло в некрашеную простыню, на окраину города и там выбросили в ручей.
Затем мы поскакали на восток, чтобы узнать, привело ли его предательство Уэссекс к погибели.
