Часть четвертая
Смерть зимой
Глава одиннадцатая
Деревни больше не существовало. Дома представляли собой лишь тлеющие груды обугленной древесины и пепла, трупы четырех зарубленных собак лежали в грязи улицы, и вонь горелой плоти смешивалась с темным дымом.
Тело женщины, обнаженное и распухшее, плавало в пруду. Вороны уселись на ее плечах, набросившись на раздувшуюся плоть. Кровь высохла и почернела в углублениях на плоском камне для стирки около воды.
Большой вяз возвышался над деревней, но его южная сторона занялась от искр с церковной крыши и сгорела, так что дерево выглядело как пораженное молнией, половина с зелеными листьями, а другая — черная, засохшая и ломкая.
Развалины церкви все еще горели, там был один выживший, который сообщил нам название этого места, хотя дюжина пятен дыма указывала, что не единственная деревня была превращена в обугленные руины.
Мы поскакали на восток, вновь по следу банды Хэстена, потом следы копыт повернули на юг и примкнули к другому протоптанному и выжженному пути, более широкому.
Этот след был сделан сотнями лошадей, возможно, тысячами, и дым в небе указывал на то, что датчане идут на юг, в сторону долины Темеза и богатой наживы Уэссекса, который лежал за рекой.
— В церкви лежат тела, — сказал мне Осферт. Его голос был спокоен, хотя я бы сказал, что он зол. — Много тел. Должно быть, их заперли внутри и подожгли церковь.
— Как поджигают дом, — отметил я, вспоминая, как пылал в ночи дом Рагнара Старшего, и крики запертых внутри людей.
— Там дети, — сказал Осферт, его голос звучал еще злее. — Их тела съежились до размеров младенцев!
— Их души теперь с Господом, — Этельфлед попыталась его успокоить.
— Больше никакой жалости, — сказал Осферт, посмотрев на небо, смесь серых облаков и темного дыма.
Стеапа тоже взглянул на небо.
— Они идут на юг, — отметил он. Он думал о данном ему приказе вернуться в Уэссекс и беспокоился, что я удерживаю его в Мерсии, в то время как орды датчан угрожают его родине.
— Или, может быть, в Лунден? — предположила Этельфлед. — Может, на юг, к Темезу, а потом в Лунден? — она думала о том же, что и я.
Я вспомнил разрушенную стену города и разведчиков Эорика, рассматривающих эту стену. Альфред понимал значение Лундена, поэтому он попросил меня его захватить, но понимают ли это датчане?
Тот, чей гарнизон стоит в Лундене, контролирует Темез, а Темез ведет вглубь Мерсии и Уэссекса.
В Лундене велась такая оживленная торговля, туда вело так много дорог, что тот, кто владеет Лунденом, владеет ключом к южной Британии. Я посмотрел на юг, откуда принесло ветром большое облако дыма.
Армия датчан прошла этим путем, вероятно, всего днем раньше, но была ли эта армия единственной? Не осаждала ли другая Лунден? Не захватила ли она уже город?
У меня возникло искушение направиться прямо в Лунден, чтобы убедиться, что он хорошо защищен, но это означало сойти с горящего следа огромной армии. Этельфлед наблюдала за мной, ожидая ответа, но я промолчал.
Мы вшестером сели на лошадей в центре сожженной деревни, пока мои воины поили лошадей в пруду, где плавал раздувшийся труп.
Этельфлед, Стеапа, Финан, Меревал и Осферт смотрели на меня, а я пытался поставить себя на место того, кто командовал датчанами. Кнут? Сигурд? Эорик? Мы даже этого не знали.
— Мы поедем за этими датчанами, — в конце концов я принял решение, кивнув в сторону дыма на южном небе.
— Я должен присоединиться к своему лорду, — безрадостно произнес Меревал.
Этельфлед улыбнулась.
— Позволь объяснить тебе, что сделает мой муж, — сказала она, и презрение, с каким она произнесла слово «муж», было столь же сильным, как и вонь из сгоревшей церкви.
— Он будет держать свои силы в Грантакастере, так же, как поступил во время последнего нашествия датчан.
Она заметила следы борьбы на лице Меревала.
Он был достойным человеком, и как всякий достойный человек хотел быть верным своим клятвам, что означало быть рядом со своим господином, но он знал, что Этельфлед говорит правду.
Она выпрямилась в седле.
— Мой муж, — сказала она, теперь уже без малейшего презрения, — позволил мне отдавать приказы любому из его сторонников, которого я встречу. Поэтому я повелеваю тебе остаться со мной.
Меревал знал, что она лгала. Он бросил на нее взгляд, затем кивнул:
— Я повинуюсь, госпожа.
— А что с умершими? — спросил Осферт, глядя на церковь. Этельфлед наклонилась и нежно прикоснулась к руке сводного брата.
— Предоставь мертвым погребать своих мертвецов, — сказала она.
Осферт знал, что нет времени устраивать похороны по-христиански. Мертвых придется оставить здесь, но он был полон злости, выскользнул из седла и прошел к дымящейся церкви, где маленькие языки пламени лизали догорающее дерево. Он вытащил два обуглившихся полена из развалин.
Одно было около пяти футов длиной, а другое гораздо короче, он рылся в развалинах домов, пока не нашел полоску кожи, возможно, это был ремень, и использовал его, чтобы связать два куска дерева.
Он сделал крест.
— С твоего позволения, господин, — сказал он мне, — мне нужно мое собственное знамя.
— Сын короля должен иметь свое знамя, — сказал я.
Он вбил конец креста в землю, так что в воздух поднялся пепел, а перекладина накренилась. Это было бы смешно, если бы он не был в таком состоянии мрачной ярости.
— Вот мой штандарт, — сказал он и подозвал своего слугу, глухонемого по имени Хвит, чтобы тот нес крест.
Мы прошли по отпечаткам копыт еще через несколько сожженных деревень, миновали большой дом, превратившийся ныне в пепел и черные балки, и поля, где мычали недоенные коровы.
Если датчане оставили коров, значит, у них уже было большое стадо, слишком большое, чтобы управляться с ним, и они, должно быть, также забрали женщин и детей для продажи на невольничьем рынке.
Теперь им стало трудней передвигаться. Из быстрой, опасной конной армии беспощадных налетчиков они превратились в неуклюжую процессию из пленников, повозок и скота.
Они все еще устраивали жестокие налеты, но каждый из них приносил добычу, которая еще больше замедляла армию.
Они пересекли Темез. Мы обнаружили это на следующий день, когда достигли Кракгелада, где я убил Алдхельма, человека Этельреда.
Этот городок теперь стал бургом со стенами из камня, а не из земли или дерева. Эти укрепления были делом рук Этельфлед, она приказала построить их не только потому что город стоял на страже переправы через Темез, но и потому что стала здесь свидетелем маленького чуда, она считала, что до нее дотронулась рука мертвого святого.
Так что Кракгелад теперь превратился в грозную крепость с заполненным водой рвом перед новой каменной стеной, и было совершенно не удивительно, что датчане проигнорировали городской гарнизон и направились к дамбе, которая вела через болота на северном берегу Темеза к римскому мосту, отремонтированному в то же время, когда были построены стены Кракгелада.
Мы тоже последовали к дамбе, остановили лошадей на северном берегу Темеза и посмотрели на небо над Уэссексом. Итак, королевство Эдварда атаковано.
Этельфлед могла превратить Кракгелад в бург, но над южными воротами города все еще развевалось знамя ее мужа с белой лошадью, а не флаг с держащим крест гусем.
Дюжина людей появилась у ворот, они направились в нашу сторону. Один из них был священником, отцом Кинхельмом, он поведал нам первые сведения, которым можно было доверять. По его словам, Этельволд был с датчанами.
— Он пришел к воротам, господин, и потребовал, чтобы мы сдались.
— Ты узнал его?
— Я никогда не видел его раньше, господин, но он назвал себя, и я решил, что он говорит правду. Он пришел с саксами.
— Не с датчанами?
Отец Кинхельм покачал головой.
— Датчане остались в стороне. Мы видели их, но насколько я могу судить, все воины у ворот были саксами. Многие кричали, чтобы мы сдались. Я насчитал двести двадцать человек.
— И одну женщину, — добавил другой человек.
Я проигнорировал это замечание.
— Сколько датчан? — спросил я отца Кинхельма.
Он пожал плечами.
— Сотни, господин, поле просто почернело.
— На знамени Этельволда изображен олень, — сказал я, — с крестами вместо рогов. Это был единственный флаг?
— Там были еще флаги с черным крестом и с вепрем.
— С вепрем?
— С большими клыками, господин.
Значит, Беортсиг присоединился к своим хозяевам, что означало, что армия, наводнившая Уэссекс, частично состояла из саксов.
— Что вы ответили Этельволду? — спросил я Кинхельма.
— Что мы служим лорду Этельреду, господин.
— У вас есть какие-нибудь известия от лорда Этельреда?
— Нет, господин.
— У вас есть еда?
— Достаточно до конца зимы, господин. Урожай был неплохим, хвала Господу.
— Какое у вас войско?
— Ополчение, господин, и двадцать два воина.
— Сколько людей в ополчении?
— Четыреста двадцать, господин.
— Оставьте его в городе, потому что датчане, вероятно, вернутся.
Когда Альфред находился на смертном одре, я сказал ему, что северяне не научились биться с нами, но мы научились биться с ними, и это была правда.
Они не предприняли никаких попыток захватить Кракгелад, если не считать тех жалких призывов к сдаче, и если тысячи датчан не смогли захватить маленький бург, который, тем не менее, имел грозные стены, значит, у них нет шансов против более крупных гарнизонов Уэссекса, а если они не захватят большие бурги и не победят засевшие в обороне силы Эдварда, в конечном счете им придется отступить.
— Какие датские знамена ты видел? — спросил я отца Кинхельма.
— Я плохо разглядел, господин.
— Как выглядит знамя Эорика? — я обратился ко всем присутствующим.
— Лев и крест, — отозвался Осферт.
— Кем бы ни был этот лев, — сказал я. Я хотел знать, присоединился ли Эорик и Восточная Англия к ордам датчан, но у отца Кинхельма не было ответа.
На следующее утро снова шел дождь, капли падали в Темез и стекали со стен бурга. Из-за низких облаков трудно было различить дымы пожарищ, но у меня создалось впечатление, что дым был недалеко, к югу от реки.
Этельфлед отправилась в монастырь Святой Вербурги и помолилась, Осферт нашел в городе плотника, который как следует соединил перекладины его креста и приколотил их гвоздями, а я вызвал двух людей Меревала и двух воинов Стеапы.
Я послал мерсийцев в Глевекестр с посланием к Этельреду. Я знал, что если оно придет от меня, он не обратит на него никакого внимания, поэтому приказал им объявить, что это король Эдвард требует привести войска, все его войска, в Кракгелад. Огромная армия, объяснил я, переправилась через Темез около этого бурга и наверняка вернется тем же путем.
Они, конечно, могли выбрать другой брод или мост, но люди имеют привычку использовать знакомые дороги и пути.
Если Мерсия соберет свою армию на северном берегу Темеза, то Эдвард сможет привести западных саксов с юга, и они окажутся в ловушке между нами. Воин Стеапы отправился с тем же посланием к Эдварду, за исключением того, что послание исходило от меня и содержало лишь предложение, что когда датчане пойдут обратно, ему следует собрать свою армию и преследовать их, но не атаковать, пока они не пересекут Темез.
Была середина утра, когда я отдал приказ оседлать лошадей и подготовиться к отъезду, хотя я и не сказал куда, а потом, как раз когда мы уже собирались отправиться в путь, прибыли два посланника от епископа Эркенвальда из Лундена.
Я никогда не любил Эркенвальда, а Этельфлед его ненавидела с тех пор, как он прочитал проповедь о прелюбодеянии, пялясь на ее наготу, но епископ знал свое дело. Он послал гонцов по всем римским дорогам, что вели из Лундена, с приказами найти мерсийские и западно-саксонские силы.
— Он велел присматривать за тобой, — сказал один из посланников.
Он был из гарнизона Веостана и сообщил нам, что датчане подошли к стенам Лундена, но небольшими силами.
— Когда мы начали им угрожать, господин, они отступили.
— Чьи это были люди?
— Короля Эорика, господин, а некоторые несли знамена Сигурда.
Значит, Эорик присоединился к датчанам, а не к христианам. Посланники Эркенвальда заявили, что слышали о том, что датчане собрались в Эофервике, а оттуда поплыли на корабле в Восточную Англию, и пока меня заманили в Честер, эта огромная армия, усиленная воинами Эорика, высадилась на берегах Узе и начала свой путь смерти и огня.
— Что делали люди Эорика в Лундене? — спросил я.
— Просто наблюдали, господин. Их было недостаточно для нападения.
— Но достаточно, чтобы войска остались за стенами. Так чего же хочет епископ Эркенвальд?
— Он надеется, что ты придешь в Лунден, господин.
— Передай ему, чтобы послал мне половину людей Веостана, — сказал я.
Просьба епископа Эркенвальда, бывшая, как я подозревал, приказом, который посланники смягчили и высказали как предложение, имела для меня мало смысла.
Действительно, Лунден нужно было защитить, но армия, которая угрожала городу, была здесь, к югу от Темеза, и если мы будем двигаться быстро, то сможем заманить ее здесь в ловушку. Войско врага около Лундена, вероятно, находилось там только, чтобы помешать большому городскому гарнизону сделать вылазку и встретиться с основными силами.
Я ожидал, что датчане будут грабить и жечь, но в конце концов им либо придется осадить бург, или быть побежденными в битве на открытой местности западно-саксонской армией, и важнее было знать, где они находятся и что намеревались делать, чем собирать силы у далекого Лундена. Чтобы победить датчан, мы должны встретиться с ними в битве.
Невозможно избежать ужаса стены из щитов.
Бурги могут отсрочить поражение, но победа придет только в битве лицом к лицу, и я хотел принудить датчан к битве, когда они будут переходить Темез обратно.
Единственное, что я умел, это выбирать поле битвы, и Кракгелад с его рекой, дамбой и мостом был так же хорош, как и все остальные, так же, как и мост в Фирнхамме, где мы вырезали армию Харальда Кровавой Бороды, заманив ее в ловушку, когда только половина войска переправилась через реку.
Я дал посланникам Эркенвальда свежих лошадей и отправил их обратно в Лунден, хотя и без больших надежд на то, что епископ пришлет подкрепление, если только он не получит прямого приказа от Эдварда, а потом я повел большую часть наших сил через реку.
Меревал остался в Кракгеладе, и я велел Этельфлед остаться с ним, но она проигнорировала приказ и поскакала рядом со мной.
— Битва — не женское дело, — прорычал я ей.
— А что женское, лорд Утред? — спросила она с насмешливой безмятежностью. — О пожалуйста, пожалуйста, расскажи мне!
В вопросе я подозревал ловушку. Она, очевидно, была, хотя я ее и не видел.
— Женское дело, — сухо сказал я, — заботиться о домашнем хозяйстве.
— Чистить? Подметать? Прясть? Готовить?
— Да, контролировать слуг.
— И растить детей?
— И это тоже, — согласился я.
— Другими словами, — язвительно произнесла она, — женщины должны делать все то, что не могут мужчины. И сейчас, кажется, мужчины не могут сражаться, так что мне лучше заняться и этим тоже.
Она торжествующе улыбнулась, потом рассмеялась, когда я нахмурился. По правде говоря, я был рад ее компании. И дело не только в том, что я любил ее, но присутствие Этельфлед всегда вдохновляло мужчин.
Мерсийцы ее обожали. Она хоть и происходила из западных саксов, но ее мать была мерсийкой, и Этельфлед приняла эту страну как собственную. Ее щедрость была известна, и вряд ли имелся в Мерсии монастырь, который бы не зависел от доходов с обширных владений, унаследованных Этельфлед, чтобы помогать вдовам и сиротам.
После переправы через Темез мы очутились в Уэссексе. Тот же самый испещренный копытами путь показал, где прошла основная армия по дороге на юг. И первые же деревни, через которые мы проехали, были сожжены. Ночной дождь превратил пепел в серый ил.
Я послал Финана и пятьдесят человек вперед в качестве разведчиков, предупредив их, что следы дыма в небе гораздо ближе, чем я ожидал.
— А чего ты ожидал? — спросила Этельфлед.
— Что датчане прямиком отправятся в Винтанкестер.
— И атакуют его?
— Они должны или поступить так, или разорить местность вокруг города, надеясь, что выманят Эдварда на битву.
— Если только Эдвард там, — неуверенно произнесла она.
Но вместо атаки на Винтанкестер датчане, казалось, прочесывают земли к югу от Темеза. Это были хорошие земли с добротными фермами и богатыми деревнями, хотя большая часть богатства и была перевезена или перенесена в ближайшие бурги.
— Им придется осадить бург или уйти, и обычно у них для осады не хватает терпения.
— Тогда зачем вообще приходить?
Я пожал плечами.
— Может, Этельволд думал, что народ его поддержит? Может, надеются, что Эдвард выведет армию против них, и они смогут победить его?
— А он выведет?
— Не ранее, чем у него будет достаточно сил, — сказал я, надеясь, что это правда. — Но сейчас продвижение датчан замедлено пленными и добычей, и что-то они отправят обратно в Восточную Англию.
Происходило то же самое, что и с Хэстеном во время его великого опустошения Мерсии. Войска двинулись быстро, но он постоянно отделял отряды воинов для сопровождения захваченных рабов и груженных добычей мулов обратно в Бемфлеот.
И если мои подозрения верны, датчане будут отсылать людей обратно по маршруту, которым они пришли, и поэтому я поехал на юг, высматривая один из таких датских отрядов, отвозящих добычу обратно в Восточную Англию.
— Им имело бы больше смысла использовать другой маршрут, — высказала свое наблюдение Этельфлед.
— Для этого нужно знать страну. Идти домой по своим же следам гораздо легче.
Нам не пришлось отъезжать далеко от моста, потому что датчане оказались на удивление близко, очень близко. В течение часа Финан вернулся ко мне с известием, что большие отряды датчан рассыпаны по всем окрестностям.
На юг шел пологий подъем, и огни пожарищ полыхали вдали, в то время как воины сгоняли пленных, скот и добычу в низину.
— Впереди у дороги есть деревня, — сообщил Финан, — или, скорее, была, они собирают там добычу, и ублюдков не более трех сотен.
Я беспокоился, почему датчане не охраняли мост в Кракгеладе, но единственным ответом было предположение, что они не опасаются никаких атак из Мерсии. Я послал разведчиков вдоль берега реки на восток и запад, но никто из них не сообщил о присутствии датчан.
Казалось, враг полон решимости награбить побольше и не ожидает атаки через Темез. Это либо небрежность, либо тщательно подготовленная ловушка.
У нас было шестьсот человек. И если это ловушка, то мы — добыча, которую убить не так то просто, и я решил организовать собственную ловушку.
Я начал думать, что датчане вели себя небрежно и слишком самоуверенно, потому что их было очень много, а мы находились у них в тылу и имели безопасный путь к отступлению — возможность была слишком хороша.
— Эти деревья скроют нас? — спросил я Финана, кивая в сторону густой лесистой местности к югу.
— И тысячу скроют, — ответил он.
— Мы будем ждать под деревьями, — сказал я. — А ты поведешь всех наших воинов, — приказал я ему, имея в виду воинов, принесших клятву лично мне, — и атакуешь ублюдков. Потом заманишь их к нам.
Это была простейшая засада, настолько простая, что я не верил, что она сработает, но эта война все еще была за гранью понимания. Во-первых, она началась на три года позже, а теперь, после попытки заманить меня в Честер, казалось, что датчане вообще забыли обо мне.
— У них слишком много предводителей, — предположила Этельфлед, когда мы направили лошадей шагом на юг, по римской дороге, начинавшейся от моста, — и все они мужчины, поэтому никто не хочет уступить. Они спорят друг с другом.
— Будем надеяться, что они продолжат спорить, — отозвался я. Добравшись до деревьев, мы разделились. Люди Этельфлед были справа, и я послал Осферта обеспечивать ее безопасность. Люди Стеапы ехали слева, а я остался в центре. Я спешился, отдав поводья лошади Осви, и шел с Финаном по южному краю леса.
При нашем появлении в лесу голуби зашумели в ветвях, но датчане не обратили на это никакого внимания. Ближайшие находились в двух или трех сотнях шагов, неподалеку от стада овец и коз. Позади них находилась ферма, еще не сожженная, и я мог различить там толпу людей.
— Пленники, — сказал Финан, — женщины и дети.
Там были и датчане, их присутствие выдавало скопление оседланных лошадей в огороженном загоне. Трудно было сказать, сколько именно там находилось лошадей, но по меньшей мере сотня.
Ферма представляла собой небольшой дом рядом с парой недавно покрытых соломой амбаров, их крыши сияли на солнце. Еще одна группа датчан находилась позади дома, в полях, где, как я предположил, они сгоняли скот.
— Предлагаю проехать до дома, — сказал я, — перебить как можно больше людей, привезти пленника и забрать их лошадей.
— Наконец-то мы будем драться, — кровожадно произнес Финан.
— Направь их в нашу сторону, — сказал я, — и мы убьем всех до последнего сукиного сына, — он развернулся, чтобы отправиться в путь, но я положил руку на его обтянутое кольчугой предплечье. Я по-прежнему смотрел на юг. — Это ведь не ловушка?
Финан поглядел на юг.
— Они забрались так далеко без единой битвы и думают, что никто не посмеет противостоять им.
На мгновение я почувствовал разочарование. Если бы в Кракгеладе у меня было мерсийское войско и Эдвард мог привести силы Уэссекса с юга, мы бы сокрушили эту беспечную армию, но насколько я знал, мы были единственными саксонскими войсками поблизости от датчан.
— Я хочу держать их здесь, — вымолвил я.
— Держать их здесь? — спросил Финан.
— Около моста, чтобы король Эдвард мог привести людей и раздавить их.
У нас было более чем достаточно людей, чтобы удерживать мост, сколько бы атак не предприняли датчане. Нам даже не нужны были мерсийцы Этельреда, чтобы ловушка сработала. Таким образом, это было то поле битвы, которого я желал.
— Ситрик!
Выбор этого места для победы над датчанами был таким очевидным, таким заманчивым и благоприятным, что я не хотел ждать, пока Эдвард узнает о моей уверенности.
— Мне жаль, что ты пропустишь битву, — сказал я Ситрику, — но это срочно.
Я посылал его с тремя другими воинами на запад, а затем на юг.
Они должны были последовать за первыми гонцами и рассказать королю, где находятся датчане и как их можно победить.
— Скажи ему, что враг просто ждет, когда его убьют.
— Скажи ему, что это будет его первая великая победа, скажи, что поэты будут воспевать ее веками, и, прежде всего, вели ему поторопиться!
Я подождал, пока Ситрик уйдет, затем снова посмотрел на врагов.
— Приведи как можно больше лошадей, — сказал я Финану.
Финан повел моих людей на юг, придерживаясь леса, росшего с восточной стороны дороги, а я поднял остальных всадников. Я проехал вдоль строя, подныривая под низкие ветви, и велел воинам не только убивать, но и ранить датчан. Раненые замедляют армию.
Если в войсках Сигурда, Кнута и Эорика будет много раненых, они не смогут ехать быстро и свободно. Я хотел замедлить эту армию, загнать ее в ловушку, держать на одном месте, пока с юга не подойдут силы Уэссекса, чтобы прикончить ее.
Я видел, как птицы слетали с деревьев, там, где Финан вел моих воинов. Никто из датчан не обратил на них внимания или не заинтересовался, если и увидел птиц. Я ждал подле Этельфлед и вдруг развеселился.
Датчане оказались в ловушке. Они не знали этого, но были обречены. Проповедь епископа Эркенвальда, конечно же, была верной, и война ужасна, но она может доставлять и удовольствие, нет большей радости, чем заставить врага идти у тебя на поводу.
Этот враг оказался в том месте, где я хотел, там, где он умрет, и я вспоминаю, как засмеялся, и Этельфлед с любопытством посмотрела на меня.
— Над чем смеешься? — спросила она, но я не ответил, так как в этот самый момент воины Финана вышли из укрытия.
Они атаковали с востока. Воины быстро приближались, и датчан, кажется, ошеломило их внезапное появление.
Комья летящей из-под копыт земли мелькали в воздухе позади моих воинов, я видел отражение солнечных лучей на их клинках и бегущих к дому датчан, затем люди Финана оказались среди них, сбивая их с ног, всадники настигали бегущих, клинки опускались, день окрашивался кровью, воины падали, истекали кровью, паниковали, и Финан гнал их дальше, направляя к полю, на котором держали датских коней.
Я услышал звук рога. Воины собирались возле дома, расхватывали щиты, но Финан не обращал на них внимания. Через живую изгородь проходил плетень, и я увидел, как Сердик нагнулся и убрал его. Датские кони хлынули через брешь в изгороди вслед за моими воинами.
С юга скакали во весь опор еще больше датчан, созванных настойчивым звуком рога, пока Финан гнал дикий табун лошадей, оставшихся без всадников, к нашим деревьям. Путь, по которому он скакал, был завален телами, по моим подсчетам, двадцати трех воинов, не все из которых были мертвы.
Некоторые были ранены, они корчились на земле, пачкая траву своей кровью. Испуганные овцы двигались по кругу, первому рогу вторил второй, послеобеденный воздух наполнили пронзительные звуки.
Датчане собирались, по-прежнему не видя нас среди деревьев. Они видели, как табун их лошадей гнали на север, и, должно быть, предположили, что Финан из гарнизона Кракгелада, и лошадей перегоняют через Темез под защиту каменных стен, и некоторые из них бросились в погоню. Они пришпорили коней в тот момент, когда Финан исчез среди деревьев.
Я вынул Вздох Змея, и мой жеребец навострил уши, услышав свист, с которым клинок вышел из ножен, выстланных внутри овечьей шерстью. Жеребец вздрагивал, ударяя землю тяжелым копытом.
Его звали Брога, и его взбудоражили несущиеся сквозь деревья кони. Он радостно заржал, и я ослабил поводья, позволив ему скакать вперед.
— Убивайте и раньте! — закричал я. — Убивайте и раньте!
Брога, чье имя означало ужас, прыгнул вперед. Вдоль всего края леса возникли всадники, сверкая клинками, мы атаковали разрозненный строй датчан, и мир наполнился барабанной дробью копыт.
Большинство датчан обратились в бегство. Те, кто поумнее, продолжали нестись нам навстречу, понимая, что могут выжить, только если прорвутся через наши ряды и ускользнут за нашими спинами.
Щит стучал по моей спине, Вздох Змея поднят, и я свернул в сторону человека на сером коне и увидел, что он готов опустить свой меч на меня, но один из воинов Этельфлед проткнул его копьем, он покачнулся в седле, меч упал, а я оставил его и схватился с датчанином, спасавшимся бегством на собственных ногах, обрушив Вздох Змея ему на плечи и проведя лезвием по шее, я увидел, как он покачнулся, бросил его и взмахнул мечом в сторону бегущего человека, раскроив тому череп, так что его длинные волосы внезапно стали мокрыми от крови.
Пешие датчане выстроились рядом с домом в стену из щитов, может быть, сорок или пятьдесят человек встретили нас своими круглыми щитами внахлест, но Финан развернулся и повел своих людей обратно, яростно прокладывая себе дорогу, оставляя тела позади, и теперь он со своими людьми обошел стену из щитов сзади.
Он выкрикнул свой ирландский боевой клич, слова которого ничего для нас не значили, но все равно заставляли кровь леденеть, и стена из щитов при виде всадников и спереди, и сзади, распалась.
Пленники съежились во дворе, это были женщины и дети, и я крикнул им, чтобы шли на север к реке.
— Идите, идите!
Брога набросился на двух человек.
Один из них взмахнул мечом перед мордой Броги, но конь было хорошо обученным и отступил, молотя копытами, воин уклонился от них. Я сцепился с ним, подождал, пока он приблизится, и со всей силой опустил Вздох Змея на голову второго человека, рассекая шлем и череп.
Я услышал крик и увидел, что Брога разбил лицо первому воину. Я пришпорил коня. Собаки выли, дети орали, а Вздох Змея напился крови.
Обнаженная женщина вышла из дома спотыкаясь, волосы растрепаны, лицо испачкано кровью.
— Иди в ту сторону, — крикнул я ей, указывая на север окровавленным клинком.
— Мои дети!
— Найди их! Иди!
Датчанин вышел из дома с мечом в руке, уставился на творящийся кошмар и повернул обратно, но Райпер заметил его и галопом поскакал туда, схватил его за длинные волосы и потащил прочь. Два копья проткнули его живот, а жеребец растоптал, так что он скорчился от боли, мы оставили его там, окровавленного и стонущего.
— Осви! — крикнул я своему слуге. — Труби!
Теперь с юга показались еще датчане, очень много датчан, и пора было уходить. Мы нанесли врагу большой урон, но это место не подходило для битвы с превосходящими силами.
Я просто хотел, чтобы датчане остались здесь, загнанные в ловушку рекой, чтобы Эдвард мог привести армию Уэссекса, чтобы сразиться с ними и привести их как скот на мои мечи. Осви продолжал трубить, издавая неистовый шум.
— Назад! — закричал я. — Все назад!
Мы довольно медленно направились обратно. В нашей дикой вылазке погибло и было ранено не меньше сотни человек, так что небольшое поле было усеяно телами. Раненые лежали в канавах или возле живых изгородей, и мы оставили их лежать.
Стеапа ухмылялся и выглядел устрашающе — зубы оскалены, меч в крови.
— Твои люди будут в арьергарде, — велел я ему, и он кивнул.
Я поискал Этельфлед и с облегчением заметил, что она не ранена.
— Присмотри за беженцами, — сказал я ей. Освобожденных пленных нужно было сопроводить обратно. Я увидел, что обнаженная женщина держит за руки двух маленьких детей.
Я построил своих людей на краю леса, откуда мы начали вылазку. Мы ждали, теперь щиты были в руках, а кровь врагов окрашивала мечи, мы бросили вызов датчанам, но они были дезорганизованы и понесли потери, и не рискнули напасть, пока не соберут больше людей, и когда я заметил, что беженцы ушли на север в безопасности, я крикнул своим воинам, чтобы следовали за ними.
Мы потеряли пятерых: двух мерсийцев и трех западных саксов, но разгромили врага. Финан взял двух пленных, и я отправил его вперед с беженцами.
Мост был заполнен лошадьми и бегущими людьми, и я остался со Стеапой, охраняя южный конец моста, пока не убедился, что все наши люди перешли реку.
Мы устроили баррикаду на северном конце моста, свалив бревна поперек дороги, это было приглашение датчанам прийти и быть убитыми между парапетами римского моста. Но никто не пришел.
Они наблюдали за нашей работой, собрались еще в большем количестве на западно-саксонском берегу реки, но никто не пришел свершить месть. Я оставил Стеапу с его людьми на страже баррикады, в уверенности, что ни один датчанин не пересечет реку, пока он там.
Потом я отправился допрашивать пленных.
Двух датчан сторожили шесть мерсийцев Этельфлед, охраняя их от ярости толпы, собравшейся на площади перед монастырем святой Вербурги.
Толпа притихла при моем появлении, возможно, напуганная Брогой, чья морда все еще была в крови. Я выскользнул из седла и отдал Осви поводья. Вздох Змея по-прежнему был зажат в моей руке, лезвие в крови.
Неподалеку от монастыря находилась таверна с гусем на вывеске, и я завел обоих пленников в ее двор. Их звали Лейф и Хакон, оба были молоды, испуганы и оба пытались этого не показывать. Я закрыл ворота и запер их на засов. Они вдвоем стояли в центре двора в окружении нас шестерых.
Лейф, который не выглядел старше шестнадцати, не мог отвести взгляд от окровавленного лезвия Вздоха Змея.
— У вас есть выбор, — сказал я им.
— Вы можете ответить на мои вопросы и умереть с мечами в руках, или будете упрямиться, и я сдеру с вас одежду и брошу толпе снаружи. Во-первых, кто ваш господин?
— Я служу ярлу Кнуту, — сказал Лейф.
— А я служу королю Эорику, — добавил Хакон, его голос звучал так тихо, что я едва его слышал. Он был крепким мальчишкой с вытянутым лицом и соломенными волосами.
Он был в старой кольчуге, порванной на локтях, которая была слишком велика для него, как я подозревал, это была кольчуга его отца. На шее у него был крест, а у Лейфа — молот.
— Кто командует вашей армией? — спросил я их.
Оба поколебались.
— Король Эорик? — предположил Хакон, но его голос звучал неуверенно.
— Ярл Сигурд и ярл Кнут, — произнес Лейф, столь же неуверенно и почти одновременно.
И это объясняло многое, подумал я.
— Не Этельволд?
— И он тоже, — сказал Лейф. Он дрожал.
— Беортсиг в армии?
— Да, господин, но он служит ярлу Сигурду.
— И ярл Хэстен служит ярлу Сигурду?
— Да, господин, — отозвался Хакон. Значит, Этельфлед была права, подумал я. Слишком много вождей, и нет единого предводителя. Эорик слаб, но горд, и он не станет подчиняться Сигурду или Кнуту, в то время как эти двое, вероятно, презирают Эорика, хотя им и приходится обращаться с ним как с королем, чтобы иметь в распоряжении его войска.
— И какого размера армия? — спросил я.
Ни одни из них не знал. Лейф полагал, что она насчитывала десять тысяч, что было нелепо, а Хакон просто заявил, что их заверили, что это самая большая армия, когда-либо атаковавшая саксов.
— И куда она направляется? — спросил я.
И снова ни один не знал, им сказали, что Этельволда сделают королем Уэссекса, а Беортсига — королем Мерсии, и эти монархи вознаградят их землями, но когда я спросил, идут ли они на Винтанкестер, оба выглядели растерянными, и я понял, что они никогда даже не слышали об этом городе.
Я дал Финану прикончить Лейфа. Он умер храбро и быстро, с мечом в руке, но Хакон молил о встрече со священником перед смертью.
— Ты датчанин, — сказал я ему.
— И христианин, господин.
— Разве в Восточной Англии никто не поклоняется Одину?
— Некоторые, господин, но немногие.
Это вызывало беспокойство. Некоторые датчане, насколько я знал, обратились в христианство, потому что это было удобно. Хэстен настоял на крещении своей жены и дочерей, но только потому что этим он добился более выгодного соглашения с Альфредом, хотя если Оффа не врал абсолютно обо всем накануне своей смерти, жена Хэстена действительно была верующей.
Теперь, когда я стою перед лицом собственной смерти и мой преклонный возраст затуманивает великолепие этого мира, я вижу вокруг одних христиан. Возможно, на самом крайнем севере, где лед держится и летом, остались какие-нибудь люди, поклоняющиеся Тору, Одину и Фрейе, но я не знаю ни одного в Британии.
Мы скользим в темноту, в сторону окончательного хаоса Рагнарока, когда моря сгорят в неразберихе и земля расколется, и даже боги умрут. Хакону было все равно, держать ли меч в руках, он лишь хотел произнести свои молитвы, и когда они были сказаны, мы сняли его голову с плеч.
Я послал новых гонцов к Эдварду, только теперь я послал Финана, потому что знал, что король послушает ирландца, и послал его с семью воинами. Они должны были ехать на запад, пересечь Темез, а потом быстро двигаться до Винтанкестера или того места, где мог находиться король, они везли собственноручно написанное мной письмо.
Люди всегда удивлялись, что я умею читать и писать, но Беокка научил меня, когда я был ребенком, и я так и не потерял эти умения. Альфред, конечно же, настаивал на том, чтобы все его лорды научились читать, главным образом, чтобы он мог писать нам свои письма с упреками, но со времени его смерти немногие побеспокоились научиться читать, а я все еще не потерял этих навыков.
Я написал, что датчане страдают от того, что у них слишком много предводителей, что они слишком долго задержались к югу от Темеза, что я замедлил их движение, забрав у них лошадей и оставив кучу раненых. Приходи в Кракгелад, торопил я короля.
Собери всех воинов, торопил я его, призови фирд и направь их на датчан с юга, а я буду наковальней, о которую ты сможешь разбить врага, превратив его в лужу крови, кучку костей и пищу для воронов.
Если датчане придут в движение, я как тень последую за ними на северный берег Темеза, чтобы не дать им сбежать, но я сомневался, что они уйдут далеко.
«Они в наших руках, мой король, — писал я, — и теперь ты должен сжать кулак».
Потом я стал ждать. Датчане не сдвинулись с места. Мы видели дым погребальных костров далеко на юге, что говорило о том, что они прочесывают более широкую территорию Уэссекса, но их главный лагерь по-прежнему находился недалеко от кракгеладского моста, который мы превратили в крепость. Никто не смог бы пересечь мост без нашего позволения.
Я переходил его каждый день, взяв с собой пятьдесят или шестьдесят воинов, чтобы патрулировать небольшое пространство на южном берегу и быть уверенным в том, что датчане не двигаются с места, и каждый день я возвращался в Кракгелад в изумлении от того, что враг делает для нас все таким простым.
Ночью я замечал отсвет их костров, освещающих небо на юге, а днем мы видели дым, и за четыре дня не изменилось ничего кроме погоды.
Дождь начинался и затухал, ветер поднимал волны на реке, и однажды осенним утром туман размыл очертания крепостного вала, но когда туман рассеялся, датчане все еще были там.
— Почему они не уходят? — спросила меня Этельфлед.
— Потому что не могут договориться, куда идти.
— А если бы ты их вел, — спросила она, — куда бы они пошли?
— В Винтанкестер.
— И осадили бы его?
— Захватили бы его, — сказал я, и именно это было для них главной трудностью. Они знали, что воины погибнут во рву бурга и на его высокой стене, но это не было причиной не попытаться.
Бурги Альфреда были для врага загадкой, которую он не мог решить, но я нашел бы решение, если бы захватывал Беббанбург — крепость более грозную, чем любой бург.
— Я бы пошел на Винтанкестер, — объяснил я ей, — и бросил бы людей на стены, пока они бы не пали, а потом сделал бы Этельволда королем и потребовал, чтобы западные саксы следовали за мной, а потом мы бы отправились на Лунден.
Но датчане по-прежнему ничего не предпринимали. Вместо этого они спорили. Позже мы услышали, что Эорик хотел, чтобы армия отправилась на Лунден, а Этельволд склонялся к тому, чтобы напасть на Винтанкестер, а Кнут и Сигурд были за то, чтобы вновь переправиться через Темез и взять Глевекестр.
Итак, Эорик хотел, чтобы Лунден вошел в границы его королевства, Этельволд желал того, что, как он считал, принадлежало ему по праву рождения, а Кнут и Сигурд просто хотели расширить свои земли на юг до Темеза, и в результате этого спора армия нерешительно топталась на месте, а я воображал гонцов Эдварда, скачущих от бурга к бургу, собирая воинов, ту армию саксов, которая сможет навсегда разрушить могущество датчан в Британии.
Финан вернулся вместе со всеми гонцами, которых я посылал в Винтанкестер. Они пересекли Темез далеко на западе, огибая датчан, и прискакали в Кракгелад на белых от пота и покрытых пылью лошадях.
Они привезли письмо от короля. Его написал церковный служка, но Эдвард подписал и поставил свою печать.
Он приветствовал меня именем христианского бога, бурно благодарил за послания и приказывал немедленно покинуть Кракгелад и собрать все силы под моим командованием, чтобы встретиться с королем в Лундене. Я читал, не веря своим глазам.
— Ты сказал королю, что мы загнали датчан в ловушку у реки? — спросил я Финана.
Он кивнул.
— Я сказал ему, господин, но он хочет, чтобы мы отправились в Лунден.
— Разве он не понимает, какая это возможность?
— Он едет в Лунден, господин, и хочет, чтобы мы присоединились к нему там, — сказал Финан уныло.
— Почему? — это был вопрос, на который никто не мог ответить.
Я не мог ничего сделать в одиночку. У меня были люди, но недостаточно. Мне нужно было две или три сотни воинов, подошедших с юга, и этому не суждено было случиться.
Эдвард, казалось, забрал свою армию в Лунден, идя по пути, на котором он был вдалеке от датских налетчиков. Я ругался последними словами, но я поклялся подчиняться королю Эдварду, и мой господин отдал мне приказ.
Итак, мы отперли ловушку, позволив датчанам жить, и поскакали в Лунден.
Король Эдвард уже был в Лундене, улицы были заполнены воинами, все дворы использовались в качестве конюшен, даже старый римский амфитеатр был полон лошадей.
Эдвард находился в старом мерсийском королевском дворце. Лунден, строго говоря, был в Мерсии, хотя и под правлением западных саксов с тех пор, как я захватил его для Альфреда. Я нашел Эдварда в большой римской комнате с колоннами, сводчатым потолком, покрывшейся трещиной штукатуркой и битыми плитами пола.
Собрался совет, по бокам от короля стояли архиепископ Плегмунд и епископ Эркенвальд, а перед ним полукругом на скамьях и креслах сидели другие священники и дюжина олдерменов.
Знамена Уэссекса были прислонены в дальнем конце комнаты. Когда я вошел, шла оживленная дискуссия, и голоса умолкли, так что звук моих шагов громко отдавался на разбитом полу. Куски плиток разлетелись в стороны. Плитами была выложена картина, но к этому времени она уже исчезла.
— Лорд Утред, — тепло поприветствовал меня Эдвард, хотя я отметил небольшую нервозность в его голосе.
Я преклонил перед ним колено.
— Мой король.
— Добро пожаловать, — сказал он, — присоединяйся к нам.
Я не очистил свою кольчугу. Между кольцами виднелась кровь, и люди ее заметили. Олдермен Этельхельм приказал поставить кресло рядом с ним и пригласил меня сесть.
— Сколько человек ты привел нам, лорд Утред? — спросил Эдвард.
— Со мной Стеапа, — ответил я, — и если считать и его людей, то у нас пять сотен и шестьдесят три.
Я потерял нескольких воинов в битве у Кракгелада, а некоторые отстали из-за охромевших лошадей по дороге в Лунден.
— Что вместе составляет…? — Эдвард обратился к священнику, сидевшему за столом у стены.
— Три тысячи, четыре сотни и двадцать два человека, мой король.
Он, очевидно, имел в виду обученных воинов, а не фирд, и это была солидная армия.
— А у врага? — спросил Эдвард.
— Четыре или пять тысяч человек, господин, насколько мы можем судить.
Этот напыщенный разговор едва ли что-то для меня значил. Архиепископ Плегмунд, с лицом, кислым, как сморщенное лесное яблоко, внимательно посмотрел на меня.
— Вот видишь, лорд Утред, — Эдвард опять повернулся ко мне, — у нас недостаточно людей, чтобы затеять схватку на берегах Темеза.
— Люди из Мерсии к тебе присоединятся, мой король, — сказал я. — Глевекестр находится недалеко.
— Сигизмунд приплыл из Ирландии, — взял слово Плегмунд, — и захватил Честер. Лорду Этельреду нужно присматривать за ним.
— Из Глевекестра? — спросил я.
— Откуда он решит, — раздраженно ответил Плегмунд.
— Сигизмунд, — заметил я, — норманн, которого выгнали из Ирландии обитающие там дикари, он едва ли может угрожать Мерсии.
Я никогда раньше не слышал о Сигизмунде и понятия не имел, почему он решил захватить Честер, но это казалось весьма вероятным объяснением.
— Он привел отряды язычников, — сказал Плегмунд, — целую тьму!
— Это не наше дело, — вмешался Эдвард, явно недовольный резким тоном последнего заявления. — Наше дело — нанести поражение моему кузену Этельволду, — он взглянул на меня, — ты согласен, что наши бурги хорошо защищены?
— Надеюсь на это, господин.
— Мы верим в то, — продолжал Эдвард, что враг не сможет ничего поделать с бургами и скоро уйдет.
— А мы будем биться с ними, когда они уйдут, — заметил Плегмунд.
— Так почему бы не биться с ними к югу от Кракгелада? — спросил я.
— Потому что воины из Кента не смогут вовремя дойти до этого места, — произнес Плегмунд, как будто раздраженный моим вопросом, — а олдермен Сигельф обещал нам семь сотен воинов. Как только они к нам присоединятся, — продолжал он, — мы будем готовы встретиться с врагом.
Эдвард посмотрел на меня выжидающе, желая услышать мое согласие.
— Это ведь разумно, — наконец произнес он, когда я ничего не ответил, — подождать людей из Кента? Их число сделает нашу армию действительно грозной.
— У меня есть предложение, мой король, — сказал я почтительно.
— Я рад всем твоим предложениям, лорд Утред, — промолвил он.
— Думаю, вместо хлеба и вина церковнослужители должны подавать эль и старый сыр, — заявил я, — еще я предлагаю читать проповедь в начале службы, а не в конце, и думаю, что священники должны проводить церемонии обнаженными, и…
— Замолчи! — закричал Плегмунд.
— Если твои священники собираются вести войну, мой король, — ответил я, — почему бы воинам не управлять церковью?
Раздался нервный смех, но но по мере продолжения совета стало ясно, что предводителя у нас нет так же, как и у датчан.
Христиане говорят о том, что слепой ведет слепого, а теперь слепцы дрались со слепцами. Мнение Альфреда сыграло бы решающую роль на таком совете, но Эдвард прислушивался к своим советникам, а люди вроде Этельхельма осторожничали. Они предпочитали подождать, пока к нам подойдут войска Сигельфа из Кента.
— Почему до сих пор нет воинов из Кента? — поинтересовался я. Кент находился рядом с Лунденом, за то время, в течение которого мои воины пересекли бы половину Саксонской Британии и вернулись назад, люди из Кента не смогли совершить двухдневный переход.
— Они будут здесь, — ответил Эдвард. — Олдермен Сигельф дал слово.
— Но почему он задержался? — настаивал я.
— Враг прибыл в Восточную Англию на кораблях, — ответил архиепископ Плегмунд, — и мы боялись, что датчане воспользуются ими, чтобы высадиться на побережье Кента. Олдермен Сигельф предпочел подождать, пока не убедится, что угрозы нет.
— А кто командует нашей армией? — спросил я, и этот вопрос вызвал замешательство.
На пару секунд воцарилась тишина, затем архиепископ Плегмунд нахмурился.
— Армией, разумеется, командует наш король, — произнес он.
А кто, интересно, командует королем, подумал я, но ничего не сказал. Эдвард послал за мной в тот вечер. Уже стемнело, когда я пришел к нему. Он отпустил слуг, чтобы мы остались наедине.
— Архиепископ Плегмунд никем не командует, — упрекнул он меня, вероятно, вспомнив мой последний вопрос на совете, — но я считаю его предложение хорошим.
— Ничего не делать, мой король?
— Собрать перед сражением все наши силы. И совет с этим согласен.
Мы были в большой комнате наверху, где между двух светильников со свечами внутри стояла большая кровать.
Эдвард стоял возле большого окна, выходившего на старый город, возле окна, где мы так часто стояли с Этельфлед. Оно смотрело на запад в направлении нового города, где сейчас мягко светили огни. Дальше на западе было темно, черная земля.
— Близнецы в безопасности? — спросил меня Эдвард.
— Они в Сирренкастре, мой король, — ответил я, — поэтому да, они в безопасности.
Близнецы Этельстан и Эадгит находились вместе с моей дочерью и младшим сыном в хороших руках в Сирренкастре — в бурге, который был защищен так же хорошо, как и Кракгелад. Фагранфорда сгорела, как я и ожидал, но все мои люди спаслись в Сирренкастре.
— Мальчик здоров? — обеспокоенно спросил Эдвард.
— Этельстан — крепкий малыш, — ответил я.
— Хотел бы я увидеть их, — промолвил он.
— Отец Кутберт с женой присматривают за ними, — сказал я.
— Кутберт женат? — удивленно спросил Эдвард.
— На очень хорошенькой девушке, — ответил я.
— Бедная женщина, — произнес Эдвард, — он замучит ее до смерти загадками.
Он улыбнулся и огорчился, когда я не ответил ему улыбкой.
— А моя сестра здесь?
— Да, мой король.
— Ей следует присматривать за детьми, — строго сказал Эдвард.
— Сам скажи ей это, мой король, — ответил я, — она привела почти полторы сотни мерсийских воинов, — продолжил я. — Почему Этельред не прислал ни одного?
— Его беспокоят норманны из Ирландии, — ответил он, потом пожал плечами, когда я пренебрежительно фыркнул. — Почему Этельволд не пошел вглубь Уэссекса? — спросил он.
— Потому что у них нет предводителя, — пояснил я, — и никто не встал под его знамена.
Эдвард, казалось, был озадачен.
— Я думал, они планировали дойти до Уэссекса. провозгласить Этельволда королем и ждать, когда люди к ним присоединятся, но никто не пришел.
— Что они станут делать?
— Если не смогут захватить бург, — ответил я, — вернутся туда, откуда пришли.
Эдвард повернулся к окну. В темноте летали летучие мыши, иногда попадая в свет фонарей, освещавших высокую комнату.
— Их слишком много, лорд Утред, — произнес Эдвард, говоря о датчанах, — слишком много. Мы должны быть уверены, прежде чем атаковать.
— Если ждать определенности в войне, мой король, — ответил я, — умрешь от ожидания.
— Отец советовал мне оставаться в Лундене, — промолвил Эдвард. — Он велел не сдавать город.
— И позволить Этельволду завоевать остальную часть страны? — кисло спросил я.
— Он умрет, но нам нужны воины олдермена Сигельфа.
— Он ведет семь сотен?
— Так он обещал, — сказал Эдвард, — что дает нам больше четырех тысяч человек, — это число его ободрило. — И, конечно, — продолжал он, — теперь у нас есть твои воины и мерсийцы. Мы должны быть достаточно сильны.
— А кто нами командует? — спросил я грубо.
Эдвард удивился вопросу.
— Конечно же я.
— Не архиепископ Плегмунд?
Эдвард застыл.
— У меня есть советники, лорд Утред. — заявил он, — лишь глупый король не слушает своих советников.
— Лишь глупый король, — отозвался я, — не знает, каким советникам стоит доверять. А архиепископ советует тебе не доверять мне. Он считает, что я симпатизирую датчанам.
Эдвард поколебался, я потом кивнул.
— Он беспокоится об этом, это правда.
— До этого момента, мой король, я единственный из твоих людей, кто убил хоть одного из этих ублюдков. Для человека, которому нельзя доверять, это странное поведение, не так ли?
Эдвард просто посмотрел на меня, а потом отмахнулся от большого мотылька, пропорхнувшего рядом с его лицом. Он подозвал слуг, чтобы закрыли большие ставни. Где-то в темноте я слышал пение.
Слуга снял мантию с плеч Эдварда, а потом золотую цепь с его шеи. Через арочный проем с открытой дверью я заметил девушку, ожидавшую в темноте. Она не была женой Эдварда.
— Спасибо, что пришел, — сказал он, отпуская меня.
Я поклонился ему и вышел.
А на следующий день прибыл Сигельф.
