Глава девятая
Передо мной расстилалась улица. Длинная и прямая улица, а позади в ворота врывались всадники. Они улюлюкали, пришпоривая лошадей.
Внезапно Честер показался таким огромным. Я помню, как подумал, что это было глупо, что мне нужно было в три раза больше людей, чтобы взять его, но мы сделали это.
— Глупец! — крикнул я сыну. Он повернулся в седле с ухмылкой. — Отлично сработано! — добавил я.
По обеим сторонам длинной улицы стояли каменные дома. Утки разлетались, завидев всадников, и одна птица была раздавлена тяжелым копытом. Раздался крик и в воздухе мелькнули белые перья.
Я пришпорил своего жеребца, когда со стороны переулка приблизились два вооруженных человека. Они остановились, остолбенев, а одному хватило здравого смысла броситься обратно в тень, пока другого растоптал Ролла, его меч сделал лишь один взмах, и светлый камень ближайшего дома внезапно покрылся кровавыми брызгами.
Кровь и перья. Какая-то женщина завопила. Нас было больше сотни, и мы продвигались по улице. Когда-то ее замостили, но в некоторых местах булыжники исчезли, и копыта погружались в грязь, а потом снова стучали по камню.
Я ожидал увидеть южные ворота в дальнем конце улицы, но вид загородило большое здание с колоннами, и когда я приблизился, то за колоннами увидел четырех бегущих копейщиков.
Один из них повернулся к нам лицом. Элдгрим и Кеттиль, скакавшие стремя к стремени, направили лошадей через две каменные ступени, ведущие на аркаду, окружавшую огромное здание.
Я свернул влево, услышал вопль, когда зарубили одного из копейщиков, дернул лошадь вправо и увидел еще воинов, может, с полдюжины, стоящих в огромных дверях, ведущих в здание с колоннами.
— Ролла! Двенадцать человек. Удерживайте этих ублюдков здесь!
Я еще раз повернул направо, а потом налево, и мы пересекли широкую площадь и поскакали по другой длинной улице, прямой как копье и ведущей к южным воротам.
Пять человек бежали впереди нас, и им не хватило ума свернуть в переулок. Я пришпорил лошадь, погнавшись за одним из них, увидел его испуганное лицо, когда тот в панике повернулся, потом Вздохом Змея полоснул его по затылку, снова толкнул лошадь пятками и увидел, что мой сын зарубил другого бегущего.
Три коровы стояли на обочине. Краснолицая женщина доила одну из них и с негодованием посмотрела на нас, продолжая дергать за вымя, когда мы пронеслись мимо.
Я заметил копья и мечи на укреплениях над южными воротами. Там развевалось знамя Кнута — топор и сломанный крест. Арку ворот окружала пара каменных башен, но выше стена была деревянной. По меньшей мере десятка два воинов находилось на площадке, и к ним подходили другие.
Я не увидел подъем на стену и догадался, что лестница была внутри одной из башен. Большие ворота внутри арочного проема были закрыты, и засов задвинут.
Я находился уже близко к воротам и по-прежнему скакал галопом, когда увидел стрелу, пущенную с высокой площадки над воротами и скользнувшую вдоль мостовой. Я увидел, как целится второй лучник, бросил поводья и вынул ноги из стремян.
— Ценвал! — крикнул я одному из своих молодых саксов. — Присмотри за лошадьми!
Я спешился. Сброшенный с площадки над воротами камень разбил плитку мостовой. В башне справа была дверь, и я ринулся к ней, пока второй камень едва не угодил в меня.
Лошадь заржала, когда в нее попала стрела. Темная винтовая лестница с каменными ступенями поднималась наверх, но через несколько шагов закончилась, потому что большая часть башни разрушилась.
Камень был заменен на прочную дубовую древесину, а ступени сменились деревянной приставной лестницей. Я сделал несколько шагов по римской лестнице, посмотрел наверх, а потом вынужден был отпрыгнуть, потому что оттуда обрушился тяжелый камень.
Камень ударил по нижней перекладине приставной лестницы, но отскочил от нее, не повредив ее, и покатился в мою сторону. За ним последовала стрела, всего лишь охотничья, но поскольку я не надел кольчугу, она легко могла бы пронзить мне грудь.
— Финан! — прорычал я, спустившись обратно к двери. — Нужны щиты!
— Уже на подходе! — прокричал он в ответ. Он отвел спешившихся воинов в переулок, потому что с высоких стен замелькали стрелы.
Мы не взяли щитов, потому что я не хотел возбуждать подозрения стражников у северных ворот, и это означало, что наша лучшая защита от стрел по-прежнему была нагружена на вьючных лошадей.
— Где вьючные лошади? — спросил я.
— Скоро подойдут! — ответил Финан.
Я помедлил несколько мгновений, а потом выбежал из башни, виляя вправо и влево, когда помчался через открытое пространство. С той битвы при Этандуне я слегка прихрамывал и не мог бегать как юноша.
Стрела ударила по дороге справа от меня, я метнулся в ту же сторону, и следующая прошла мимо моего левого плеча, а потом я укрылся в переулке.
— Там два проклятых лучника, — сказал Финан.
— Где щиты?
— Я тебе сказал, скоро будут. Эйнара подстрелили в ногу.
Эйнар был датчанином и добрым мужем. Он сидел в переулке с торчащей из бедра стрелой, потом вытащил нож и срезал наконечник.
— Подожди отца Уиссиана, — велел я ему. Меревал сказал мне, что у священника дар к врачеванию.
— Что он такого может, чего я не могу? — поинтересовался Эйнар. Он стиснул зубы и вонзил нож в ногу.
— Боже! — воскликнул Финан.
Я высунул голову из-за угла и немедленно отпрянул, потому что прилетела стрела. Если бы я был в кольчуге и со щитом, то находился бы в относительной безопасности, но даже охотничья стрела может убить человека без кольчуги.
— Мне нужны дрова, — сказал я Финану, — много дров. И что-нибудь для растопки.
Я поискал Меревала и обнаружил его со вьючными лошадьми. Улицы города проложили в форме сетки, и ведущие лошадей люди обладали достаточным здравым смыслом, чтобы пройти по соседней улице, вне поля зрения двух лучников на площадке у ворот.
— Мы убили всех у северных ворот, — заявил Меревал. Он натягивал кольчугу, и его голос звучал приглушенно. — И я оставил там двенадцать человек их удерживать.
— Мне нужны еще две группы, — сказал я ему, — и они должны найти проход на стену по обеим сторонам этих ворот, — я имел в виду западные и восточные стены. — По двенадцать человек в каждой группе, — велел я. Он хмыкнул в качестве ответа. — И скажи им, чтобы проверили и оставшиеся ворота. Думаю, они заблокированы, но нужно в этом убедиться!
Я точно не знал, сколько человек находится на площадке для воинов над южными воротами, но по меньшей мере двадцать, и посылая людей Меревала на стены, я смог бы загнать их защитников в ловушку.
— Предупреди их о лучниках, — приказал я, а потом снял перевязь и плащ и натянул свою кольчугу через голову.
Кожаная подкладка воняла, как задница хорька. Я надел шлем, а потом снова закрепил перевязь на поясе. Остальные тоже искали свои кольчуги. Финан протянул мне щит.
— Найди дрова! — велел я ему.
— Их собирают, — терпеливо ответил он.
Воины вломились в один из домов и разламывали скамьи и стол. На заднем дворе находился свинарник, и мы стащили с его крыши солому и расщепили балки.
Во дворе дымился костер, от которого остались лишь головешки, окруженные кольцом камней. Рядом с ним стоял старый котел, а на маленькой полке, прислоненной к стене, были расставлены глиняные горшки.
Я выбрал один из них, высыпал оттуда сушеные бобы и осмотрелся в поисках лопаты. Вместо нее я нашел черпак, и с его помощью наполнил кувшин тлеющими углями, а потом поставил его в котел.
На всё это требовалось время. Я по-прежнему не имел представления о том, сколько в городе врагов, и разделил свое войско на еще более мелкие группы, и это значило, что в любое время одна из них могла наткнуться на превосходящие силы.
Мы застали гарнизон врасплох, но они могли быстро прийти в себя и, если их было больше, раздавили бы нас, как клопов. Нам нужно было победить их быстро.
Я знал, что воины у северных ворот уже были мертвы, и предположил, что Ролла загнал датчан в то большое здание с колоннами, но где-то в других частях города могли быть еще три или четыре сотни разъяренных датчан, которых мы пока не увидели.
Враги у южных ворот были явно уверены в своих силах, очевидно считая, что им на выручку придет подкрепление. Они выкрикивали в нашу сторону оскорбления, приглашая выйти из переулка, чтобы быть убитыми.
— Или можете подождать там! — прокричал один из них. — Все равно сдохнете! Добро пожаловать в Честер!
Мне нужно было захватить стены. Я подозревал, что за пределами города были и другие воины, и мы должны были помешать им войти. Я наблюдал, как мои люди тащили охапки соломы и сломанной древесины в переулок.
— Мне нужны четыре человека, — сказал я. Больше четырех не поместилось бы на нижнем этаже башни. И шестеро в кольчугах и со щитами!
Сначала я повел шестерых. Они побежали к башне, и, естественно, лучники выпустили стрелы, вонзившиеся в щиты, не причинив никакого вреда, а как только они разрядили свое оружие, я повел к башне еще четверых. Камни сыпались градом. Я поднял щит над головой, и он дрожал, когда камни стучали по ивовым доскам. Вместо меча в руке я держал котел.
Я нагнулся и вошел в башню. Если защитники хорошенько поразмыслили бы, они послали бы людей вниз по приставной лестнице, чтобы держать нас подальше от древних римских ступеней, но они чувствовали себя в большей безопасности наверху и потому остались там.
Но они знали, что мы внутри, и стали кидать камни. Я прикрыл голову щитом и поднялся по оставшимся каменным ступеням.
Ивовые доски содрогались под ударами камней, но щит сохранил меня в целости, когда я присел у подножия приставной лестницы, а воины подавали мне охапки соломы и щепки. Свободной рукой я сложил костер у лестницы, а потом вытащил из котла обжигающе горящий глиняный кувшин и рассыпал угли по соломе и дереву.
— Нужна еще древесина! — прокричал я. — Еще!
Хотя едва ли мне нужно было больше дров, потому что пламя немедленно занялось, так что я был вынужден быстро спуститься по каменным ступеням. Солома загорелась, и пламя быстро перешло на дерево, и башня, казалось, засасывала огонь и дым наверх, так что люди там сразу же стали задыхаться, и поток камней прекратился.
Огонь быстро поднимался по приставной лестнице и вскоре должен был перейти на построенные из дуба стены башни, а потом и на площадку, прогнав оттуда людей на соседние стены, где их будут ожидать воины Меревала.
Я выбежал обратно на свежий воздух и увидел клубящийся над сломанной вершиной башни дым и людей, улепетывающих с площадки, как крысы из запруженной канавы.
Они помедлили, добравшись до стены, но, должно быть, увидели приближающихся людей Меревала, потому что просто спрыгнули с укреплений в ров с внешней стороны и побежали прочь из города.
— Утред! — позвал я сына и указал на ворота. — Огонь может распространиться на ворота, так что найди что-нибудь перегородить проем, когда они сгорят. Возьми дюжину воинов. Будешь удерживать ворота.
— Думаешь, они…
— Я не знаю, как они поступят, — прервал я его, — и не знаю, сколько их. Что я точно знаю, так это то, что ты не должен позволить им проникнуть обратно в город.
— Мы не сможем долго его удерживать, — сказал он.
— Конечно, не сможем. Нас слишком мало. Но они этого не знают.
Пламя лизнуло флаг Кнута, который неожиданно ярко вспыхнул. Еще недавно он развевался, и в следующий миг превратился в языки пламени и пепел, разлетающийся по ветру.
— Меревал! — я поискал глазами мерсийца.
— Поставь половину своих людей на стены! — я хотел, чтобы любой датчанин за пределами города видел мечи, копья и топоры на укреплениях. Я хотел, чтобы они решили, что мы превосходим их числом. — А другая половина пусть очистит город.
Я послал большую часть своих людей на стены и повел Финана и еще семерых обратно к центру города, к большому зданию с колоннами, где оставил Роллу. Там было тихо.
— Здесь только один вход, — сказал он мне, — и несколько человек внутри. Щиты и копья.
— Сколько?
— Я видел семерых, но, может, и больше, — он мотнул головой наверх. — Там есть окна, но они высоко и зарешечены.
— Зарешечены?
— Железными решетками. Думаю, есть только один путь внутрь — через двери.
Находящиеся в здании воины закрыли двери, сделанные из прочной древесины, усеянной железными гвоздями. На одной двери была щеколда, но когда я ее потянул, стало очевидным, что обе двери заперты на задвижку изнутри. Я подозвал Фолкбальда с усиленным свинцом боевым топором.
— Сломай их, — приказал я ему.
Фолкбальд был фризом, обладающим силой быка. Он был нетороплив, но поставь перед ним простую задачу, и он будет безжалостен. Он кивнул, перевел дыхание и размахнулся топором.
Сталь глубоко вошла в древесину. Он выдернул топор и снова им замахнулся, и обе большие двери содрогнулись под этим чудовищным ударом. Он высвободил клинок и нанес третий удар, когда я услышал, как заскрипела задвижка.
— Хватит, — сказал я ему, — отходи назад.
Все семеро, что я привел с собой, были в кольчугах и со щитами, и мы выстроились в стену между двумя ближайшими к двери колоннами. Ролла со своими людьми стояли за нами. Задвижка снова скрипнула, а потом я услышал, как она с глухим ударом упала на пол внутри здания.
Последовала пауза, а потом правая створка двери очень медленно открылась. Она остановилась, распахнувшись на ширину ладони, и через щель высунулся меч. Он упал на мостовую.
— Мы будем с вами драться, если вы этого хотите, — раздался голос изнутри, — но предпочли бы остаться в живых.
— Кто ты? — спросил я.
— Лейкнир Олафсон, — был ответ.
— Кому служишь?
— Ярлу Кнуту. А кто ты?
— Человек, который перережет тебе глотку, если ты не сдашься. Открывай двери.
Я сомкнул нащечники шлема и стал ждать. Я мог расслышать тихий и торопливый разговор внутри, но спор быстро закончился, и обе створки двери широко распахнулись.
В тенистом коридоре, что вел в темноту огромного здания, стояло около дюжины воинов. Они были в кольчугах, шлемах и со щитами, но как только двери открылись, бросили копья и мечи на плиты мостовой. Высокий человек с седой бородой выступил вперед.
— Я Лейкнир, — объявил он.
— Вели своим людям бросить щиты, — сказал я, — щиты и шлемы. И ты тоже.
— Ты оставишь нам жизнь?
— Еще не решил, — ответил я. — Назови причину, по которой мне следует это сделать.
— Здесь моя жена, — отозвался Лейкнир, — и дочь со своими детьми. Моя семья.
— Твоя жена может найти и другого мужа.
Эти слова возмутили Лейкнира.
— У тебя есть семья? — спросил он.
На это я не ответил.
— Может, я и оставлю тебе жизнь, — произнес я, — и просто продам в рабство твою семью. Норвежцы в Ирландии хорошо платят за рабов.
— Кто ты? — спросил он.
— Утред Беббанбургский, — рявкнул я, но отреагировал он странно. Мне доставило удовольствие лицезреть наполнившееся страхом лицо Лейкнира. Он сделал шаг назад и приложил руку к молоту Тора на шее.
— Утред мертв, — заявил он, уже во второй раз я столкнулся с этими слухами. Лейкнир явно верил им, потому что в ужасе вытаращился на меня.
— Рассказать тебе, что произошло? — спросил я. — Я умер, и умер без меча в руке, и потому был послан к Хель и услышал, как кукарекают ее темные петухи! Они возвестили мое прибытие, Лейкнир, и разрывающий плоть демон пришел за мной, — я шагнул к нему, и он отступил.
— Разрывающий плоть, Лейкнир, его гниющая плоть свисала с ободранных пожелтевших костей, а глаза пылали огнем, зубы были размером с рог, а клыки — как ножи мясника. А на полу лежала бедренная кость, я подобрал ее и обточил собственными зубами, а потом прикончил его, — я прикоснулся к рукояти Вздоха Змея. — Я мертвец, Лейкнир, который пришел, чтобы забрать живых. А теперь бросайте свои мечи, копья, щиты и шлемы к двери.
— Молю тебя сохранить жизнь моей семье, — произнес Лейкнир.
— Ты слышал обо мне? — спросил я, прекрасно зная ответ.
— Конечно.
— Ты когда-нибудь слышал, что я убиваю женщин и детей?
Он покачал головой.
— Нет, господин.
— Тогда бросьте мне свое оружие и преклоните колени.
Они подчинились, встав на колени у стены коридора.
— Сторожи их, — велел я Ролле, а потом прошел мимо коленопреклоненных воинов. — Лейкнир, — позвал я, — ты пойдешь со мной.
Стены прохода были сделаны из грубо обтесанных досок, не римская работа. По обеим сторонам находились двери, которые вели в небольшие помещения с соломенными матрасами. В другой комнате хранились бочки, а остальные были пусты.
В конце коридора находилась большая дверь, ведущая в западную половину огромного здания. Я распахнул ее. Вскрикнула женщина.
И я уставился на нее. В комнате находилось шесть женщин. Четыре явно были служанками, потому что они в ужасе встали на колени перед двумя другими, а этих я знал. Одна была Брунна, жена Хэстена, седовласая и пухлая, с круглым лицом и тяжелым крестом на шее.
Она сжимала крест и бормотала молитву. Ее крестили по приказу короля Альфреда, и я всегда думал, что это было лишь циничной забавой, организованной Хэстеном, но похоже, я ошибался.
— Это твоя жена? — спросил я Лейкнира, который вошел в комнату вслед за мной.
— Да, господин, — ответил он.
— Я убиваю лжецов, Лейкнир.
— Она моя жена, — повторил он, хотя и жалостливым тоном, как будто должен был повторять эту ложь даже несмотря на то, что из этого ничего не вышло.
— А это твоя дочь? — спросил я, кивая на молодую женщину, что сидела рядом с Брунной.
На этот раз Лейкнир промолчал. Теперь Брунна кричала на меня, требуя ее отпустить, но я не обратил на нее внимания. Двое маленьких детей, близнецы, вцепились в юбку молодой женщины, которая тоже промолчала и просто уставилась на меня своими большими темными глазами, которые я так хорошо помнил.
Она была так прекрасна, так хрупка, так напугана, и просто смотрела на меня и молчала. Она стала старше, но не настолько, как все мы. Думаю, когда мы встретились, ей было пятнадцать или шестнадцать, а теперь она стала на десять лет старше, но эти годы лишь добавили ее красоте величавости.
— Это твоя дочь? — снова спросил я Лейкнира с яростью, и он промолчал.
— Как ее зовут? — спросил я.
— Фригг, — почти прошептал Лейкнир.
Фригг, жена Одина, главная богиня Асгарда, единственная, кому дозволялось сидеть на высоком троне Одина, создание исключительной красоты, обладающая к тому же даром пророчества, хотя и предпочитавшая не открывать то, что знает.
Возможно, эта Фригг тоже знала все, что может когда-либо произойти, но никогда не поведала бы об этом, потому что дева, которую я знал под именем Эрции, внучка колдуньи Эльфадель, была и глуха, и нема.
А также, как я понял, была женой Кнута.
Я нашел ее.
Для охраны Честера оставили две сотни датчан, хотя многие из них были слишком стары или медлительны из-за былых ран.
— Почему так мало? — спросил я Лейкнира.
— Никто не ожидал, что на Честер нападут, — с горечью ответил он.
Я шел по захваченному городу, исследуя его и восхищаясь им. Даже в старом городе Лундена, в той его части, что стояла на холме, не было столько римских построек в таком хорошем состоянии.
Если не обращать внимания на солому, я почти мог представить, как перенесся в те времена, когда люди могли делать такие чудесные вещи, когда из одного сияющего города они правили половиной мира. Как им это удалось, гадал я, и как могли эти люди, столь сильные и умные, потерпеть поражение?
Со мной были Финан и сын. Меревал со своими людьми стояли на укреплениях, создавая впечатление, что нас гораздо больше ста тридцати трех.
Большая часть побежденного гарнизона теперь находилась за пределами стен, собравшись на просторной арене, где римляне развлекали себя играми со смертью, но мы захватили их лошадей, почти все припасы и большинство их жен.
— Значит, тебя оставили оберегать Фригг? — спросил я Лейкнира.
— Да.
— Ярл Кнут будет тобой недоволен, — рассмеялся я. — На твоем месте, Лейкнир, я бы спрятался где-нибудь очень далеко отсюда.
Он ничего на это не ответил.
— Хэстен отплыл вместе с ярлом Кнутом? — спросил я.
— Да.
— Куда?
— Не знаю.
Мы находились в гончарной мастерской. Печь, сделанная из римских кирпичей, все еще горела. Там были полки с готовыми мисками и кувшинами и колесо с покосившимся на нем куском глины.
— Ты не знаешь?
— Он не сказал, господин, — смиренно промолвил Лейкнир.
Я ткнул кусок глины на колесе. Он уже затвердел.
— Финан?
— Господин?
— В печи есть дрова?
— Да.
— Разожги их, чтобы были и правда горячи, и мы засунем туда руки и ноги Лейкнира. Начнем с левой ноги, — я повернулся к пленному датчанину. — Снимай сапоги. Тебе они больше не понадобятся.
— Я не знаю! — яростно заголосил он. Финан подбросил дров в топку.
— Тебя оставили здесь охранять самое ценное имущество ярла Кнута, — сказал я, — и ярл Кнут не просто пропал. Он сказал тебе, как посылать ему известия, — я смотрел, как гудит пламя. Внезапный жар заставил меня сделать несколько шагов назад. — У тебя не останется ни рук, ни ног, — заявил я, — но, наверное, ты сможешь ползать на коленях и обрубках рук.
— Они отправились к Сэферну, — признался он в отчаянии.
И я ему поверил. То, что он поведал о Кнуте, имело смысл. Кнут мог бы повести свой флот на юг вокруг Корнуолума и атаковать южное побережье Уэссекса, но так уже делали, и эта попытка провалилась.
Значит, вместо этого он поведет свою армию по реке Сэферн вглубь Мерсии, и первым серьезным препятствием, на которое он наткнется, будет Глевекестр.
Глевекестр был жилищем Этельреда и самым важным городом Мерсии, хорошо защищенным бургом с высокими римскими стенами, но сколько там осталось людей, чтобы отразить нападение на эти стены? Забрал ли Этельред всех воинов страны, чтобы напасть на Восточную Англию?
Внезапно меня охватил страх, потому что Этельфлед наверняка нашла убежище в Глевекестре. В тот момент, когда люди прослышат о том, что датчане идут по реке, что тысячи людей и лошадей высадились на берегу Сэферна, они побегут к самому сильному и ближайшему бургу, но если этот бург плохо защищен, он превратится в ловушку.
— Так что ты будешь делать, если понадобится послать известия Кнуту? — спросил я Лейкнира, который все еще с опаской посматривал на печь.
— Он велел послать всадников на юг, господин. Сказал, что они его найдут.
Вероятно, это было правдой. Армия Кнута рассеялась бы по саксонской Мерсии, сжигая дома, церкви и деревни, и дым от этих костров стал бы сигнальным огнем для гонца.
— Сколько людей у Кнута? — спросил я.
— Почти четыре тысячи.
— Сколько с ним отплыло кораблей?
— Сто шестьдесят восемь, господин.
На стольких кораблях легко могли разместиться пять тысяч воинов, но они взяли еще и лошадей, слуг и припасы, так что четыре тысячи, вероятно, соответствовали действительности. То была большая армия, а Кнут был умен. Он завлек Этельреда в Восточную Англию, а сам теперь находился в сердце его земель.
Как поступит Уэссекс? Эдуард наверняка соберет армию, но и разместит воинов в своих бургах, опасаясь, что датчане могут ударить на юг через Темез.
Я предполагал, что Эдуард решит защищать Уэссекс, предоставив Кнуту опустошать Мерсию и нанести поражение Этельреду, когда этот глупец наконец-то решит вернуться домой. Через месяц-другой Мерсия оказалась бы датской.
Если бы я не захватил Фригг. То не было ее настоящее имя, но кто его знал, настоящее? Она не могла сказать, а поскольку была глуха, то и вообще могла его не знать. Этельфлед называла внучку Эрцией, но лишь чтобы произвести этим именем богини впечатление на легковерных.
— Ярл Кнут влюблен во Фригг, — заявил я Лейкниру.
— Он как воин, получивший новый меч, — ответил тот, — не может вынести, когда она далеко от его взора.
— Можно не винить его в этом, — заметил я, — она редкая красавица. Так почему же она не отправилась с ним на юг?
— Он хотел, чтобы она была в безопасности.
— И оставил лишь две сотни человек ее охранять?
— Он думал, что этого достаточно, — ответил Лейкнир, а потом помедлил. — Сказал, что есть только один человек, у кого хватит ума атаковать Честер, и этот человек мертв.
— И вот я здесь, вернулся из царства богини Хель, — я пинком захлопнул железную дверцу топки. — Ты сохранишь свои руки и ноги.
Настали сумерки. Мы покинули гончарную мастерскую и направились к центру города, и я с удивлением увидел небольшое строение, украшенное крестом.
— Жена Хэстена, — объяснил Лейкнир.
— Он не возражает, что она христианка?
— Он говорит, что неплохо и христианского бога иметь на своей стороне.
— Похоже на Хэстена, — согласился я, — танцевать с двумя женщинами под две разные мелодии.
— Сомневаюсь, что ему нравится танцевать с Брунной, — заявил Лейкнир.
Я засмеялся. Она была ужасно сварлива, эта женщина, крепкая, словно бочка, и такого же размера, с дурным характером, подбородком, похожим на нос корабля, и острым, как клинок, языком.
— Ты не можешь держать нас в заточении! — заявила она, когда мы вернулись в огромный зал с колоннами. Я проигнорировал ее.
Это помещение когда-то было великолепным залом. Возможно, храмом или даже дворцом римского правителя, но кто-то, видимо, Хэстен, разделил его на отдельные комнаты.
Деревянные стены достигали лишь половины высоты, и в дневное время свет струился через высокие окна, закрытые железными решетками. По ночам горели светильники, а в той большой комнате, где разместились женщины и дети, разжигали костер, оставивший на высоком потолке пятна дыма и копоти.
Пол был сделан из многих тысяч мельчайших кусочков, сложенных в рисунок, изображавший какое-то странное морское создание с извивающимся хвостом, на которое охотились три нагих человека с трезубцами. Две обнаженные женщины плыли в огромной ракушке по гребню волны, наблюдая за охотой.
Брунна продолжала свои речи, но я не обращал на нее внимания. Четыре служанки склонились над близнецами Фригг в углу комнаты и нервно наблюдали за мной.
Фригг была в плаще из перьев и сидела на деревянном кресле в центре комнаты. Она тоже наблюдала за мной, но теперь без страха, а с детским любопытством, ее большие глаза следовали за мной по комнате, пока я рассматривал странный рисунок на полу.
— Должно быть, в Риме жили огромные моллюски, — произнес я, но никто не ответил. Я подошел к креслу Фригг и посмотрел на нее сверху вниз, ее спокойные глаза встретились с моими. Ее плащ был изготовлен из тысяч перьев, пришитых к льняной накидке. То были перья соек и воронов, и потому казалось, что черно-синий плащ словно мерцает.
Под странным плащом из перьев она была увешана золотом. Золотые браслеты на изящных запястьях, пальцы блестели от обрамленных золотом камней, шея была увешана золотыми цепями, а волосы, черные, как один из воронов Одина, были собраны на голове с помощью золотой сетки.
— Прикоснись к ней, — и ты мертвец, — заявила Брунна.
Раньше я уже захватывал Брунну в плен, но Альфред, убежденный в том, что она стала правоверной христианкой, настоял на том, чтобы ее отпустить. Он даже стал крестным отцом двух ее детей, Хэстена младшего и Хорика, и я помню тот день, когда ее окунули в святую воду в лунденской церкви и дали новое христианское имя, Этельбрун. Теперь она по-прежнему называла себя Брунной, но носила большой серебряный крест на груди.
— Мой муж убьет тебя, — он плюнула в мою сторону.
— Он много раз пытался, — ответил я, — а я все еще жив.
— Мы могли бы прикончить ее, — предложил Ролла. Он явно утомился сторожить женщин, по крайней мере Брунну. Ни один мужчина не устал бы смотреть на Фригг.
Я присел перед креслом Фригг и заглянув в ее глаза. Она мне улыбнулась.
— Помнишь меня? — спросил я ее.
— Она не слышит, — сказал Лейкнир.
— Знаю, но она понимает?
Он пожал плечами.
— Как и собака? Иногда кажется, что она знает всё на свете, но иногда… — он снова дернул плечами.
— А дети? — поинтересовался я, взглянув на близнецов, молча вытаращившихся на меня из дальнего угла комнаты. Мальчику и девочке было около шести или семи лет, и оба унаследовали темные волосы матери.
— Они разговаривают, — ответил Лейкнир, — и слышат.
— Как их зовут?
— Девочку — Сигрил, а мальчика — Кнут Кнутсон.
— И они бойко разговаривают?
— Обычно не умолкают, — сказал Лейкнир.
И близнецы и правда заговорили, потому что в тот момент произошло нечто странное, что-то, что я и сам не сразу понял.
В комнату вошел Меревал, а с ним до времени поседевший отец Уиссиан в длинном черном плаще, подпоясанном так, что он стал похож на рясу священника, и тут лицо мальчишки вспыхнуло.
— Дядя Уитред! — воскликнул Кнут Кнутсон. — Дядя Уитред!
— Дядя Уитред! — радостно вторила ему девочка.
Уиссиан вышел из тени к огню.
— Меня зовут Уиссиан, — сказал он, и лица близнецов помрачнели.
В то время я не придал этому значения, потому что не отрывал глаз от Фригг, а созерцания такой красоты было достаточно, чтобы лишить любого человека здравого смысла.
Я еще сидел на корточках и взял одну из ее белых рук в свою, она была такой легкой и хрупкой, как птичка в кулаке.
— Ты помнишь меня? — снова спросил я. — Мы встречались у Эльфадель.
Она лишь улыбнулась. Когда мы пришли, поначалу она испугалась, но теперь выглядела вполне счастливой.
— Ты помнишь Эльфадель? — спросил я и, конечно, не дождался ответа.
Я очень мягко сжал ее руку.
— Ты пойдешь со мной, — сказал я ей, — и твои дети тоже, но обещаю не причинить вам вреда. Никакого.
— Ярл Кнут убьет тебя! — заскрежетала Брунна.
— Еще одно слово, — и я отрежу тебе язык.
— Ты посмеешь… — начала она, а потом снова взвизгнула, потому что я встал и вытащил нож из-за пояса. И к моему удивлению Фригг засмеялась. Она смеялась беззвучно, издавая лишь приглушенные гортанные звуки, но ее лицо засветилось от внезапного веселья.
Я подошел к Брунне, а она отшатнулась и съежилась.
— Ты умеешь ездить верхом, женщина? — спросил я. Она лишь кивнула. — Тогда поутру ты отправишься на юг.
Ты отправишься к тому жалкому червяку, которого зовешь мужем, и скажешь ему, что Утред Беббанбургский забрал жену и детей Кнута. И еще скажешь, что Утред Беббанбургский настроен на резню.
Я засунул нож обратно и посмотрел на Роллу.
— Они поели?
— Нет, пока я был здесь.
— Позаботься, чтобы их накормили. И присмотри за ними.
— Присмотреть, — произнес он уныло.
— Только дотронься до нее, — предупредил я, — и тебе придется иметь дело со мной.
— С ними всё будет в порядке, господин, — обещал он.
Этельред начал свою войну, а Кнут надул его, и теперь Кнут находился где-то в Мерсии, убежденный в том, что его враги в смятении. Давняя мечта датчан становилась явью: покорение саксонской Британии.
Правда, я был еще жив.
Той ночью мы почти не спали. Нам было чем заняться.
Финан выбрал из захваченных лошадей лучших, потому что они отправятся с нами. Мой сын возглавил группы, обыскивающие город в поисках спрятанных монет или еще чего-нибудь ценного, что мы могли бы унести, половина людей Меревала охраняла стены, а остальные ломали дома, чтобы собрать дрова и растопку.
Южные ворота сгорели, и мой сын загородил вход двумя тяжелыми телегами. Датчан снаружи было намного больше, чем нас, хотя они этого не знали, и я боялся ночной атаки, но никто не пришел. Я мог различить мерцающие на древней арене костры и другие, у моста, что лежал чуть дальше к югу. Скоро костров станет больше.
Люди Меревала складывали дрова у каждого участка деревянного частокола. Везде, где стену починили, мы разожжем огонь.
Мы спалим городские ворота и стены и лишим город всех защитных сооружений, сделанных не из камня.
Я не мог удержать Честер. Мне бы понадобилось в десять раз больше воинов, так что я собирался его покинуть, и без сомнения, датчане вернутся под защиту римских стен, но по меньшей мере я мог бы облегчить задачу саксонских сил, если они будут атаковать эти стены.
Для починки тех повреждений, что я планировал сделать, понадобится полгода — шесть месяцев, чтобы срубить деревья, обтесать стволы и воткнуть их в каменные обломки укреплений.
Я надеялся, что у датчан не будет шести месяцев. Так что когда спустилась ночь, мы разожгли костры, начав с северной стороны города. То тут, то там разгоралось пламя, освещая эту летнюю ночь, языки пламени взлетали к звездам, а дым закрывал небеса.
Честер был в кольце огня, пламя наполняло его гулом, а искры от костров долетали до соломенных крыш города, которые тоже начали гореть, но к тому времени, как был разожжен последний костер и пылала большая часть города, мы уже оседлали лошадей и были готовы к отъезду. Лишь одна звезда осталась на небе.
Эта звезда зовется Эарендель, утренняя звезда, и она еще сияла, когда мы оттащили две телеги и проскакали через южные ворота.
Мы увели с собой всех лошадей, так что наблюдавшие за нами датчане увидели огромную орду, вырвавшуюся из пылающего города. Мы забрали жену Хэстена, жену Кнута и ее детей, за всеми присматривали воины. Мы взяли с собой и сдавшихся нам датчан.
Мы были одеты для войны — в кольчуги и со щитами, на клинках отражалось пламя, и проскакали галопом по длинной прямой дороге, где я заметил людей, сидящих у костров рядом с мостом, но они продрогли, нервничали, а нас было гораздо больше. Они даже не попытались нас остановить, лишь разбежались вдоль берегов реки, и копыта моей лошади внезапно громко застучали по деревянному мосту. Мы остановились на южном берегу Ди.
— Топоры, — сказал я.
За рекой пылал Честер. Солому и дерево поглотил огонь, они превратились в дым, искры и головешки.
Я подумал, что город это переживет. Он выгорит, и мощеные улицы покроются пеплом, но то, что построили римляне, будет стоять еще долго после нас.
— Мы не строим, — сказал я сыну, — лишь разрушаем.
Он взглянул на меня, как будто я сошел с ума, но я кивнул в сторону наших воинов, разбивавших топорами мост. Я хотел убедиться, что оставшиеся в Честере датчане не бросятся за нами в погоню, а самый быстрый способ для этого был лишить их моста.
— Тебе пора жениться, — заявил я Утреду.
Он воззрился на меня с удивлением, а потом ухмыльнулся.
— Скоро Фригг станет вдовой.
— Тебе не нужна глухонемая жена. Но я подыщу тебе кого-нибудь.
Последняя доска, соединяющая две каменные арки моста, упала в воду. Занималась заря, и восходящее солнце окрасило восток, низкие облака были как будто прошиты золотыми и алыми нитями. Из-за реки за нами наблюдали.
Пленники ехали с нами, у каждого мужчины была затянута на шее петля, но теперь я приказал снять петли.
— Вы свободны, — сказал я им, — но если мы встретимся снова, я вас убью. Возьмите ее с собой, — я кивнул на Брунну, болтающуюся как мешок с овсом на крепкой кобыле.
— Господин, — Лейкнир направил свою лошадь ко мне. — Я поеду с тобой.
Я взглянул на него, седовласого и такого жалкого.
— Ты присягнул служить ярлу Кнуту, — оборвал его я.
— Пожалуйста, господин, — молил он.
Другой пленник, юнец, толкнул лошадь к Лейкниру.
— Господин, — произнес он, — мы можем получить один меч?
— Можете взять один меч взаймы, — ответил я.
— Пожалуйста, господин! — просил Лейкнир. Он знал, что вот-вот случится.
— Два меча, — объявил я.
Лейкнир провалил дело. Ему дали задание, а он его провалил. Если бы он вернулся к Кнуту, его бы наказали за это, и я не сомневался, что наказание было бы долгим, мучительным и смертельным. Но он не был мне нужен. Его постигла неудача.
— Как тебя зовут? — спросил я юнца.
— Йорунд, господин.
— Сделай это быстро, Йорунд. Я не нахожу удовольствия в боли.
Он кивнул и спешился. Мои люди отодвинулись, образовав неровное кольцо вокруг клочка покрытой травой земли, и Лейкнир выскользнул из седла. Он уже выглядел побежденным.
Мы бросили на траву два меча. Лейкнир позволил Йорунду выбрать оружие первым, потом подобрал оставшееся, но почти не пытался защищаться. Он поднял клинок, но без какого-либо воодушевления.
Он просто уставился на Йорунда, и я заметил, как Лейкнир вцепился в рукоять со всей силой, намереваясь держать оружие в руках, когда умрет.
— Дерись! — крикнул ему Йорунд, но Лейкнир уже покорился смерти. Он сделал слабый выпад в сторону юноши, и Йорунд отбил его, отбросив клинок Лейкнира далеко в сторону, и старый воин остался в этом положении, с широко расставленными руками, а Йорунд глубоко погрузил одолженный меч в незащищенный живот.
Лейкнир согнулся, завывая, его кулак побелел, сжимая меч. Йорунд выдернул клинок, и хлынул поток крови, а потом снова вонзил его, на этот раз Лейкниру в глотку.
Он держал меч, пока Лейкнир не упал на колени, а затем старик завалился лицом вперед. Несколько мгновений он извивался на траве, а потом затих. И как я заметил, меч все еще был зажат в его руке.
— Мечи, — произнес я.
— Мне нужна его голова, господин, — попросил Йорунд.
— Так забери ее.
Ему нужна была голова, потому что Кнут захочет получить доказательства, что Лейкнир мертв, наказан за то, что не смог защитить Фригг.
Если Йорунд отправится к Кнуту без такого доказательства, его тоже будет ждать наказание. Голова мертвеца была его гарантиями, знаком того, что он свершил возмездие и сам может быть от него избавлен.
Неподалеку от дороги находилась каменоломня. Уже многие годы никто там не работал, все густо заросло сорняками, то там, то сям пробивалась молодая поросль деревьев.
Я подумал, не было ли это тем самым местом, откуда римляне брали известняк для строительства Честера, и теперь мы сбросили тело Лейкнира вниз на камни. Йорунд отдал оба меча и завернул окровавленную голову в плащ.
— Мы скоро снова встретимся, господин, — сказал он.
— Поприветствуй от моего имени ярла Кнута и скажи ему, что его жене и детям не причинят вреда, если он вернется домой.
— А если вернется, господин, ты отдашь их ему?
— Ему придется их у меня выкупить, скажи ему это. А теперь отправляйся.
Датчане пошли на восток. Брунна ворчала, когда отправилась вместе с ними. Она требовала, чтобы ее сопровождали две служанки, но я приберег их, чтобы заботиться о Фригг и детях.
Жена Кнута ехала верхом на серой кобыле и была укутана в свой плащ из перьев, тем летним утром это было то еще зрелище. Она наблюдала, как умер Лейкнир, и на ее лице не промелькнуло и тени улыбки, пока из его глотки пузырилась кровь, а потом он дернулся и затих.
И мы отправились на юг.
