Глава восьмая
Мы покинули Бирддан Игг в густом утреннем тумане два дня спустя после чудесного обнаружения святого Освальда, застрявшего в ловушке для рыбы.
Нас было сто тридцать три. Мы взяли с собой пятьдесят вьючных лошадей, чтобы везли оружие и доспехи, и два флага: волчью голову Беббанбурга и белого коня Мерсии, хотя большую часть нашего пути прятали эти знамена. С нами также ехал священник, отец Уиссиан.
Меревал настоял на том, чтобы нас сопровождал священник. Он сказал, что его люди лучше дерутся, когда духовный пастырь заботится об их душах, а я прорычал, что они воины, а не овцы, но Меревал учтиво настаивал, так что я неохотно позволил Уиссиану поехать с нами.
Он был мерсийцем, высоким юношей с выражением постоянного беспокойства на лице и с копной всклокоченных волос, раньше времени ставших седыми.
— Мы отправимся через датские земли, — сказал я ему, — и не хотим, чтобы они узнали, что мы саксы, потому ты не можешь носить эту одежду, — я ткнул пальцем в его черную рясу, — сними ее.
— Я не могу… — начал он, но потом замялся.
— Сними, — снова приказал я, — и найди кольчугу или кожаную безрукавку.
— Я… — снова начал он, и опять не смог вымолвить ни слова, но подчинился и натянул серую одежду слуги, а поверх нее длинный черный плащ, подпоясав его шнуром, так что все равно выглядел как священник, хотя, по крайней мере, прикрыл своей тяжелый деревянный крест.
Мы отправились спасать христианство в Британии. Было ли это правдой? Отец Цеолберт в своей яростной проповеди, которую произнес в тот день, когда мы ждали прибытия Финана, заявил, что да.
Он разглагольствовал перед людьми Меревала, рассказывая им, что в священной книге христиан было предсказано, что король севера нападет на короля юга, и что это предсказание исполнилось, значит теперь мы вступили в господню войну.
Может, так оно и было, но Кнут не был королем, хотя и пришел с севера. Я часто гадал, что если датчане победили бы и я теперь жил бы в стране под названием Данландия, были бы мы христианами? Мне бы хотелось думать, что нет, но правда заключалась в том, что христианство заразило уже и датчан.
Эта долгая война никогда не была войной религий. Альфред верил, что так оно и было, священники провозглашали священную борьбу, а люди умирали под знаменем с крестом, уверовав в то, что однажды мы все станем христианами, что саксы, что датчане, и будем всегда жить в мире, но это была явная ошибка.
Датчане Восточной Англии были христианами, но это не помешало саксам на них напасть. Просто датчане и саксы желали заполучить одну и ту же землю. Священники говорили, что лев будет жить вместе с ягненком, но я так этого и не увидел. Хотя я никогда и не знал, что это за зверь такой, лев.
Однажды я спросил Мехрасу, темнокожую жену отца Кутберта, видела ли она когда-нибудь льва, и она ответила, что да, когда она была маленькой, львы приходили из пустыни и перерезали скот в их деревне, и что эти звери крупней любой лошади и имеют шесть ног, два раздвоенных хвоста, три рога из литого железа и зубы как кинжалы.
У Эорика, который правил Восточной Англией до того, как мы его убили, лев на знамени имел лишь четыре ноги и один рог, но я сомневался, что Эорик когда-нибудь видел льва, и полагал, что права была Мехраса.
Но мы все равно выступили, и даже если ехали и не для того, чтобы спасти христианство, мы ехали спасать саксов.
Возможно, опасней всего эта поездка была вначале, хотя в то время мне так не казалось. Нам нужно было пересечь реку у Линдкольна и, чтобы сберечь время и потому что нас укутал густой туман, я предпочел мост. Мы знали, что он там есть, потому что испуганный пастух в Бирддан Игге пролепетал, заикаясь, что он его видел.
Он упал передо мной на колени в благоговейном страхе от моей кольчуги, шлема, отороченного мехом плаща и сапог с серебряными шпорами.
— Ты видел мост? — спросил я его.
— Однажды видел, господин.
— Он близко к крепости?
— Нет, господин, не близко, — он наморщил лоб, припоминая, — крепость на холме, — добавил он, как будто это всё разъясняло.
— Его охраняют? Мост?
— Охраняют, господин? — казалось, его озадачил этот вопрос.
— Если ты пойдешь через мост, — спросил я терпеливо, — люди с оружием тебя остановят?
— О нет, господин, — уверенно ответил он, — никто не поведет своих коров по мосту, тогда духи воды заревнуют и коровы подхватят водянку.
— Так там есть броды?
Он покачал головой, хотя я сомневался, что ему известен ответ на этот вопрос. Пастух жил неподалеку от Линдкольна, но насколько я мог судить, бывал там лишь однажды.
Если гарнизон датчан в Линдкольне обладает хоть каким-то здравым смыслом, они поставили бы стражу у моста, но я посчитал, что нас будет больше, а к тому времени, как с холма прибудет подкрепление, мы уже далеко углубимся в болота.
Найти Линдкольн оказалось достаточно просто, потому что римляне сделали дорогу с постовыми столбами, отсчитывающими мили задом наперед, но туман был таким непроницаемым, что я так и не увидел крепость на высоком холме и понял, что мы добрались до города, лишь когда въехал под осыпающийся и неохраняемый свод ворот. Ворота были давно покинуты, как и стены по обе стороны.
Я ехал по жилищу призраков.
Мы, саксы, всегда неохотно селились в римских строениях, не спрятав их под соломой и глиной. Лунденскому люду пришлось занять старый город, когда атаковали датчане, потому что это была единственная часть Лундена, защищенная стеной, но они по-прежнему предпочитали свои глинобитные, крытые соломой дома в новом городе на западе.
Мы с Гизелой жили в Лундене в большом римском доме около реки, и я ни разу не видал призрака, но замечал, как христиане, подходящие к дому, осеняли себя крестным знамением и бросали тревожные взгляды в темные углы. Теперь наши лошади шли по пустынным улицам, обрамленным руинами домов.
Крыши ввалились, колонны упали, а камень потрескался и густо порос мхом. Они возводили прекрасные дома, но населявшие город саксы предпочитали строить глинобитные сараюшки. В некоторых домах жили люди, но лишь потому, что сделали себе хижину внутри старого каменного строения.
Мост тоже был каменным. Его парапеты сломались, а в центральном пролёте зияла огромная дыра, но его никто не охранял, и мы пересекли реку и направились в расстилавшуюся за ним запеленутую в туман местность.
Никто из нас ее не знал, не знал, в какую сторону направиться, так что я просто держался римской дороги, пока она не слилась с другой, идущей с севера на юг.
— Мы будем продолжать двигаться на запад, — сказал я Финану.
— Просто на запад?
— Найдем кого-нибудь, кто знает.
— Или доскачем до края этого мира, — весело произнес он.
Туман рассеивался, и начала медленно показываться поверхность земли, пока мы не добрались до холмистой местности, где стояли тучные фермы и большие дома, наполовину скрытые рощами пышных деревьев, и хотя я был уверен, что нас видят, никто не подошел поинтересоваться, что привело нас на их землю. Мы были вооруженными воинами, которых лучше оставить в покое.
Я послал вперед лазутчиков, как всегда поступал на враждебной территории, а эти земли явно были враждебны. Мы находились либо в землях Кнута, либо Сигурда, и все эти дома принадлежали датчанам.
Разведчики ехали по обеим сторонам дороги, прячась в лесах и среди кустарника, и постоянно высматривали какие-нибудь признаки врага, но мы никого не встретили. Однажды, на второй день, с севера к нам приблизились пять всадников, но увидев, сколько нас, развернулись.
К тому времени мы уже находились среди высоких холмов. Деревни стали меньше и встречались реже, а дома выглядели менее зажиточно. Я послал своих датчан купить эля и провизии в этих домах, а саксов — в деревнях, но им с трудом удалось добыть скудную пищу, потому что до нас здесь проходило уже много вооруженных отрядов. Я подъехал к одному дому, у которого меня поприветствовал старик.
— Я Орлюг Орлюгсон, — гордо произнес он.
— Вульф Ранульфсон, — отозвался я.
— Я о тебе не слышал, — сказал он, — но добро пожаловать. Из-за старой раны левой ноги он прихрамывал. — И куда направляется Вульф Ранульфсон?
— Хочу присоединиться к ярлу Кнуту.
— Ты опоздал, — заявил он, — всех вызвали на ущербной луне. А теперь она снова полная.
— Мы его найдем.
— Как бы я хотел туда пойти, — Орлюг похлопал по увечной ноге, — но какой прок от старика? Он взглянул на моих спутников. — Вас всего семеро?
Я неопределенно махнул рукой в северном направлении.
— Команды трех кораблей в пути.
— Трех! Я не смогу стольких прокормить. Но прикажу управляющему что-нибудь найти. Проходи в дом, проходи! — он явно хотел поговорить. Как и все мы, он привечал странников, если они проносили с собой новости, и я расположился в его доме, погладил его собак и напридумывал всяких историй про Фризию. Сказал, что урожай там будет плох.
— И здесь тоже! — мрачно признался Орлюг.
— Но есть и хорошие новости, — продолжал я. — Я слышал, что Утред Утредсон напал на Беббанбург и был побежден.
— Не просто побежден, — заявил Орлюг, — его там убили! — я уставился на него, а он ухмыльнулся, увидев удивление на моем лице. — Ты не слышал?
— Утред Утредсон убит? — я мог не стараться, чтобы в голосе звучало изумление. — Я слышал, что его атака провалилась, но он выжил.
— О нет, — уверенно заявил Орлюг, — он мертв. Человек, который мне это поведал, сам был свидетелем битвы, — он погрузил пальцы в спутанную седую бороду, чтобы дотронуться до молота на шее. — Его сразил лорд Элфрик. Или, может, то был сын Элфрика. Он не был уверен, тот человек, но это точно был один из них.
— Я слышал, что Элфрик умер, — сказал я.
— Тогда, должно быть, это сын нанес тот удар, но это правда! Утред Утредсон мертв.
— Это облегчит жизнь ярлу Кнуту, — заметил я.
— Все они боялись Утреда, — признал Орлюг, — и неудивительно. Он был настоящим воином! — в это мгновение он выглядел задумчивым. — Однажды я с ним встречался.
— Правда?
— Он был высок и держал железный щит.
— Слышал об этом, — сказал я. В жизни у меня не было железного щита.
— Он был довольно грозен, настоящий воин.
— Теперь им занимаются разрыватели плоти.
— Кто-нибудь должен отправиться к лорду Элфрику, — предложил Орлюг, — и купить тело этого демона.
— Зачем?
— Чтобы сделать из черепа кубок, конечно! Неплохой будет подарок для ярла Кнута.
— У ярла и без того будет много кубков, когда он разобьет Этельреда и Эдуарда.
— А он разобьет, — с готовностью согласился Орлюг, улыбаясь. — Во время Йолля, друг мой, мы все выпьем из черепа Эдуарда, пообедаем в его доме и попользуемся его женой!
— Слышал, Утред захватил жену ярла Кнута, — сказал я.
— Слухи, друг мой, слухи. Не верь всему, что слышишь. За долгие годы я этому научился. Сюда приезжают люди и сообщают новости, и мы празднуем, когда оказывается, что это сплошное вранье! — он хихикнул.
— Так что, может, Утред и жив, — с озорством предположил я.
— О нет! Это правда, друг мой. Его изрубили в битве, но он выжил, так что его привязали к столбу и спустили собак. Они-то и разорвали его на куски! — он покачал головой. — Я рад, что он мертв, но воин не должен так умирать.
Я смотрел, как слуги принесли эль, хлеб и копченое мясо моим людям, ожидающим в саду.
— Чтобы встретиться с ярлом, — спросил я Орлюга, — нам нужно продолжать двигаться на запад?
— Через холмы, — объяснил он, — а потом просто следуй по дороге. Ярла нет ни в одном из его домов, сейчас он уже отплыл на юг.
— В Уэссекс?
— Куда он пожелает! Но если пойдешь по дороге на запад, то доберешься до Честерфельды и спросишь там, — он нахмурился. — Думаю, тебе следует направиться отсюда в Букестанес, там у ярла есть дом, чудесный дом! Один из его любимых, и в том доме будут люди, которые скажут тебе, где его найти.
— Букестанес, — я повторил название, как будто никогда его не слышал, но это возбудило мой интерес. Кнут сказал мне, что его жена и двое детей были захвачены, когда ехали в Букестанес. Может, то, что его упомянул Орлюг, было лишь совпадением, но судьба не любит совпадений. Я почувствовал, как по моему затылку побежали мурашки.
— Хороший город, — сказал Орлюг, — там есть горячие источники. Два лета назад я там был и сидел в воде. Боль как рукой сняло.
Я оплатил его щедрость золотом. Он сказал, что его сын повел двадцать три человека на службу к Кнуту, а я ответил, что надеюсь, что они вернутся назад с победой, и уехал.
— Я мертв, — сказал я Финану.
— Неужто?
Я поведал ему россказни Орлюга, и он посмеялся. Ту ночь мы провели в Честерфельде, поселении, о котором я никогда раньше не слышал, и решил, что никогда больше его не увижу, хотя это было довольно приятное местечко с хорошей пахотной землей вокруг небольшой деревушки, которую, в свою очередь, окружали римские постройки, хотя, конечно, за долгие годы они пришли в упадок.
Великолепное строение с колоннами, которое, как я предположил, служило храмом римских богов, теперь давало кров скоту. Там валялась статуя человека с крючковатым носом, обернутого полотном и с венком из листьев на коротких волосах, и эта статуя явно использовалась как точильный камень, потому что была вся исцарапана клинками.
— Жаль, что это не мрамор, — сказал Финан, пнув статую.
— Иначе ее бы здесь не было, — ответил я. Иногда крестьяне находят мраморные римские статуи, и они высоко ценятся, потому что их можно положить в печь и превратить в известь, но каменные статуи ничего не стоят. Я опустил глаза на ее крючковатый нос.
— Это их бог? — спросил я Финана.
— Римляне были христианами, — ответил за него мой сын.
— Некоторые из них, — добавил Финан, — но думаю, что остальные поклонялись орлам.
— Орлам!
— Мне так кажется, — он взглянул на фронтон навеса для скота, на котором были умело высечены бегущие по лесу полуобнаженные девушки, которых преследовал человек с козлиными ногами.
— Может, они поклонялись козам?
— Или титькам, — сказал мой сын, уставившись на проворных девиц.
— Неплохая была бы религия, — заметил я.
К нам присоединился Меревал и тоже посмотрел на фронтон. Рисунок был хорошо различим в низких лучах солнца, отбрасывавших длинные и резкие тени.
— Когда мы вернем себе эти земли, — сказал он, — мы все это уничтожим.
— Почему? — спросил я.
— Потому что священники такого не любят, — он мотнул головой в сторону длинноногих девиц. — Они прикажут это разрушить. Это ведь язычники, разве не так?
— Думаю, мне бы хотелось быть римлянином, — заявил я, уставившись наверх.
Они засмеялись, но меня охватила тоска. Римские развалины всегда навевали на меня печаль, просто потому, что служили доказательством, что мы неумолимо соскальзываем в темноту. Когда-то на всё это мраморное великолепие падал яркий свет, а теперь мы бредем в грязи. Wyrd bið ful āræd. Судьба неумолима.
Мы купили масло, овсяные лепешки, сыр и бобы и легли спать под изображением обнаженных дев в пустом загоне для скота, а на следующее утро поскакали на запад. Дул сильный ветер и снова принялся лить дождь, а ближе к полудню началась буря. Местность была холмистой, и дорога, по которой мы ехали, превратилась в реку.
На севере сверкали молнии, по небу перекатывался гром, я подставил лицо ветру и дождю и понял, что это Тор.
Я молился ему. Я сказал, что принес ему в жертву своих лучших животных, что сохранял ему верность и что он должен помочь мне, но я знал, что Кнут возносит те же молитвы, также как и его друг Сигурд Торрсон, и боялся, что боги предпочтут датчан, потому что среди них было больше их почитателей.
Дождь усилился, ветер завывал, и некоторые из лошадей испугались ярости Тора, так что мы нашли укрытие под раскачивающимися в буре ветвями в дубовой роще.
Едва ли это можно было считать укрытием, потому что дождь проникал через листву и не переставал капать. Воины вываживали лошадей, а мы с Финаном скрючились у куста терновника на западном краю леса.
— Не припомню такого лета, — сказал он.
— Зима будет суровой.
— Да поможет нам Бог, — произнес он мрачно и перекрестился. — Так что мы делаем?
— Едем в Букестанес.
— Повидаться с колдуньей?
Я покачал головой и тут же пожалел об этом, потому что от этого движения вода потекла мне под безрукавку.
— Может, чтобы повидаться с ее внучкой, — улыбнулся я. — Кнут говорит, что колдунья еще жива, но сейчас она, должно быть, постарела.
Колдунью звали Эльфадель, и все считали, что она обладает большей силой, чем все остальные колдуньи Британии. Когда-то я навещал ее, выпил ее зелье и унесся в сон, в котором она предсказала мне будущее. Семь королей умрут, сказала она, все семеро в одной великой битве.
— Чтобы повидаться с ее внучкой? — спросил Финан. — Эта та, что глухонемая?
— И самое прекрасное создание, что я когда-либо видел, — произнес я с тоской.
Финан улыбнулся.
— А если не для встречи с этим созданием, — продолжил он после паузы, — то зачем нам туда направляться?
— Потому что это путь к Честеру.
— Только поэтому?
Я покачал головой.
— Кнут сказал, что его жену и сына захватили, когда они ехали в Букестанес. А тот старик вчера заявил, что у Кнута там дом, и прекрасный дом.
— И что?
— И то, что у него не было там дома десять лет назад. Он новый.
— Насколько я помню, — сказал Финан, — в Букестанесе нет стен.
Я понимал, о чем он говорит. Я предполагал, что этот новый дом дорог Кнуту, а Финан имел в виду, что он не защищен и потому не так уж дорог, как я решил.
— Там не было стен десять лет назад, — отозвался я, — но теперь они могли там появиться.
— И ты думаешь, что жена Кнута там?
— Не знаю. Возможно.
Он нахмурился, затем вздрогнул, когда порыв ветра бросил дождевые капли нам в лицо.
— Возможно?
— Мы знаем, что Кнут ездил в Честер, — ответил я, — и она, возможно, тоже поехала, но не поплыла с ним дальше. Ее дети слишком малы. Маленьких детей не берут на войну, значит, она все еще в Честере или Кнут отправил ее подальше от Мерсии.
— Она может быть где угодно.
— Я иду наощупь, — сознался я.
— Но тебе всегда везет.
— Иногда везет, — продолжил я и подумал о колесе судьбы. В небе был Тор, и в лицо дул резкий ветер. Предзнаменование было плохим. — Иногда, — повторил я.
Мы подождали, покуда стихнет дождь, затем продолжили путь.
Наощупь.
Мы приехали в Букестанес на следующий день. Я не рискнул войти в город из страха быть узнанным, поэтому отправил в лощину, где располагался укрытый горами город, трех датчан: Роллу, Элдгрима и Кеттила. Я увидел, что Кнут окружил это место частоколом, хотя он не был массивным: просто стена в человеческий рост, больше пригодная для охраны скота, чем для устрашения врага.
По-прежнему шел дождь. Тучи висели низко, а земля пропиталась водой, дождь лил не переставая, но ветер утих. Я вел своих всадников к лесу, расположенному неподалеку от пещеры, где колдунья плела свои заклинания, а потом повел сына, Финана и Меревала к высокому утесу из песчаника, по которому струилась вода.
Скалу расколола трещина, густо заросшая мхом и лишайником, она-то и вела в пещеру. У входа я помедлил, вспоминая свои страхи.
Пещеры являлись входом в потусторонний мир, в то темное место, где таились убийцы и разрыватели тел и где правила мрачная богиня Хель.
То были земли мертвых, где даже большинство богов ступали с осторожностью, где завывает тишина, а память о всех живых существах отражается в бесконечной боли, где три норны ткут нити судьбы и подшучивают над нами. То был потусторонний мир.
Внутри низкого и узкого прохода было темно, но звук моих шагов внезапно отдался громким эхом, и я понял, что вошел в более обширное помещение.
Я остановился и ждал. Финан наткнулся на меня, и я услышал дыхание сына. Мало-помалу мои глаза привыкли к темноте, в которую проникал лишь слабый серый свет из расщелины, и я увидел тот плоский камень, на котором ведьма занималась своим колдовством.
— Здесь есть кто-нибудь? — прокричал я, и единственным ответом мне было эхо.
— Что здесь произошло? — спросил меня сын с трепетом.
— Здесь колдунья Эльфадель предсказывала будущее, — ответил я, — и может, все еще предсказывает.
— И ты сюда приходил? — спросил Меревал.
— Лишь однажды, — отозвался я, как будто это было пустяком. Что-то зашевелилось в дальнем конце пещеры, это был шуршащий звук, и трое христиан дотронулись до своих крестов, а я нащупал молот Тора. — Здесь есть кто-нибудь? — выкрикнул я, но опять не получил ответа.
— Крыса, — предположил Финан.
— И какое будущее тебе открылось, господин? — поинтересовался Меревал.
Я поколебался.
— Это была чепуха, — ответил я резко. Семь королей умрут, сказала она, семь королей и женщины, которых ты любишь.
И сын Альфреда не будет править, а Уэссекс погибнет, а саксы убьют всё, что ему дорого, и всем завладеют датчане, и всё изменится и останется прежним.
— Это была чепуха, — повторил я, но солгал, сам того не зная. Теперь-то мне это известно, потому что всё, что она сказала, сбылось, кроме одной вещи, и, может быть, это всё еще ждет впереди.
Сын Альфреда правил, так было ли то предсказание неправдой? Со временем я понял, что оно означает, но тогда, стоя на скользком от помета летучих мышей полу и слушая, как бежит где-то внизу вода, я не знал значения того, что мне было сказано. Я думал об Эрции.
Эрция была внучкой колдуньи. Я не знал ее настоящего имени, но ее называли Эрцией, как и богиню, и в своих видениях я думал, что это богиня спустилась ко мне. Она была обнаженной и прекрасной, гибкой, как ивовый прут темноволосой девой с бледной кожей цвета слоновой кости, она улыбалась, оседлав меня, ее легкие руки прикасались к моему лицу, а мои пальцы ласкали ее маленькие груди.
Существовала ли она на самом деле? Или только во сне? Говорили, что она и правда существует и что она глухонемая, но после той ночи я сомневался в этих историях. Может, у колдуньи и была внучка, что не могла ни говорить, ни слышать, но она точно не была тем прекрасным созданием, которое я запомнил в темноте пещеры.
Она была богиней, сошедшей на землю, чтобы прикоснуться к душам своими чарами, и именно воспоминания о ней привели меня в эту пещеру. Ожидал ли я увидеть ее снова? Или просто хотел освежить в памяти ту странную ночь?
Мой сын Утред подошел к плоскому светлому камню и провел рукой по похожей на стол поверхности.
— Я бы хотел узнать будущее, — с тоской в голове промолвил он.
— В Уэссексе тоже есть колдунья, — сказал Финан, — и рассказывают, что она говорит правду.
— Та женщина в Чеодре? — спросил я.
— Та самая.
— Но она язычница, — неодобрительно заметил мой сын.
— Не будь глупцом, — рявкнул я. — Думаешь, боги разговаривают только с христианами?
— Но колдунья… — начал он.
— Некоторые лучше других знают, чем заняты боги. Эльфадель — одна из них. Она разговаривала с ними здесь, они использовали ее тело. И да, она язычница, но это не значит, что она не может видеть дальше, чем все мы.
— Так что она увидела? — спросил мой сын. — Что она поведала тебе о будущем?
— Что я взрастил придурка, который будет задавать глупые вопросы.
— Так значит, она и вправду увидела будущее, — сказал Утред, засмеявшись. Финан и Меревал тоже расхохотались.
— Она сказала, что грядет великая битва, и семь королей падут, — мрачно ответил я. — Я же сказал, просто чепуха.
— В Британии нет семи королей, — заявил мой сын.
— Есть, — возразил Меревал. — У скоттов по меньшей мере три, и лишь Господь знает, сколько человек называют себя королями в Уэльсе. И еще есть три короля в Ирландии.
— И в какой-то битве все присоединятся к нам? — весело заметил Финан. — Такое нельзя пропустить.
Вечером вернулся Ролла со своим товарищем, принеся хлеб и чечевицу. Дождь едва моросил, и они нашли нас в лесу, где мы развели костер и пытались высушить одежду.
— Женщины там нет, — сказал мне Ролла, имея в виду жену Кнута.
— Так кто же там?
— Тридцать-сорок человек, — произнес он с пренебрежением, — большинство слишком стары, чтобы отправиться на войну, а еще управляющий Кнута. Я сказал ему то, что ты велел.
— Он тебе поверил?
— Он был впечатлен! — я знал, что люди за частоколом Букестанеса будут любопытны и даже подозрительны, почему это мы не въехали в город, а расположились снаружи, так что я велел Ролле сказать, что я дал клятву не проходить через городские ворота, пока не возьму приступом какую-нибудь крепость саксов. — Я сказал, что ты Вульф Ранульфсон из Хайтабу, — продолжал Ролла, — а он ответил, что Кнут примет нас с радостью.
— Но где?
— Он велел идти к Честеру, а потом просто ехать на юг, если там не будет кораблей.
— Просто на юг?
— Это всё, что он сказал, да.
Юг мог оказаться и Мерсией, и Уэссексом, но инстинкт, тот голос богов, которому мы частенько не доверяем, подсказал мне, что это будет Мерсия. Кнут и Сигурд атаковали Уэссекс десять лет назад и ничего не добились.
Они высадились на берегах Уиска и прошли две мили до Эксанкестера, где их остановили стены этого бурга, а в Уэссексе было полно таких бургов, укрепленных городов, построенных Альфредом, в которых люди могли укрыться, пока датчане бессильно бродили снаружи.
В Мерсии тоже были бурги, но меньшее число, а мерсийская армия, которой следовало бы готовиться к атаке на датчан, осаждающих бург, находилась далеко, в Восточной Англии.
— Тогда сделаем так, как он предложил, — сказал я. — Отправимся в Честер.
— Почему не сразу на юг? — спросил Меревал.
Я знал, о чем он думает. Отправившись на юг, мы добрались бы до Мерсии гораздо быстрее, чем поехав к западному побережью Британии, а оказавшись в Честере, мы будем на самом краю Мерсии, в том районе, который уже контролировали датчане.
Меревал хотел побыстрее добраться до своей страны, чтобы узнать, что там произошло, и, возможно, присоединить своих воинов к армии Этельреда. Этельред будет раздражен, узнав, что Меревал сопровождал меня, и это беспокойство изводило мерсийца.
— Отправившись на юг сейчас, ты ничего не добьешься, — объяснил я.
— Мы сбережем время.
— Я не хочу беречь время. Мне оно нужно. Мне нужно время, чтобы Эдуард Уэссекский и Этельред объединили свои силы.
— Тогда возвращайся в Восточную Англию, — предложил Меревал, но без убежденности в голосе.
— Кнут хочет, чтобы Этельред находился в Восточной Англии, — сказал я, — так зачем нам делать то, чего хочет Кнут? Он хочет, чтобы Этельред сам пришел к нему, и будет ждать на холме или подле реки, а Этельреду придется драться, пробиваясь наверх, и под конец дня Этельред будет мертв, а Кнут выварит его череп, чтобы сделать кубок. Ты этого хочешь?
— Господин, — запротестовал Меревал.
— Мы должны заставить Кнута сделать то, чего хотим мы, — сказал я, — и потому пойдем в Честер.
И мы отправились в Честер. Местность была на удивление безлюдна. Крестьяне в полях собирали урожай, а на пастбищах паслись коровы, встречались пастухи и сборщики хвороста, но все воины ушли.
Никто не выезжал на соколиную охоту, никто не тренировался становиться в стену из щитов и не дрессировал лошадей, потому что все воины ушли на юг, оставив свои дома под защитой лишь стариков и калек.
Во время этого путешествия на нас бы уже напали сотню раз, но по дороге проезжали бесчисленные группы воинов, и местные решали, что мы просто очередной отряд, привлеченный щедростью Кнута.
Мы следовали по римской дороге, что вела с холмов. Поля по обеим ее сторонам были исполосованы следами копыт, все вели на запад. Дорожные столбы отсчитывали мили до Дева, именно так римляне называли Честер.
Я знал эти места, как и Финан с Меревалом, да и многие наши воины, потому что они провели некоторое время к югу от города, прочесывая леса и поля на южном берегу реки Ди и наблюдая за датчанами на укреплениях Честера.
Эти стены, как и река, защищали город, и если бы мы когда-нибудь и решили атаковать с юга, нам бы пришлось переправиться по римскому мосту, что вел к южным городским воротам, но теперь мы подошли с востока, и дорога вела нас к северу от реки. Мы ехали через пустоши, где под западным ветром склонялись редкие деревья.
Я чувствовал запах моря. Дождь прекратился, и по небу быстро бежали многочисленные облака, отбрасывавшие длинные скользящие тени в низине, что лежала перед нами. Там блестела змеившаяся река, и за пустошью местность становилась болотистой, а еще дальше, у туманной линии горизонта, мерцало море.
Я опередил Финана, Меревала и сына. Мы свернули влево, направившись к перелеску на пригорке, и оттуда увидели Честер. От соломенных крыш за его стенами поднимался дым.
Несколько крыш покрывала черепица, а некоторые постройки возвышались над остальными, а камень высоких стен выглядел как светлое золото в пробивающихся через облака лучах солнца. Город обладал грозными защитными сооружениями. Перед стенами был вырыт ров, наполненный водой из реки, а за ним, на восточном берегу, возвышались укрепления.
Кое-где камни осыпались, но эти проемы закрывал деревянный частокол. К длинным стенам примыкали каменные башни, а над четырьмя воротами возвышались деревянные башни, ворота располагались посередине каждой длинной стены, но мы рассматривали Честер достаточно долго, чтобы понять, что пара этих ворот никогда не использовалась.
Обычно использовались северные и южные ворота, но никто из нас ни разу не видел, чтобы люди или всадники пользовались западными или восточными, и я подозревал, что они заколочены. Как раз перед стенами находилась каменная арена, где римляне устраивали драки и резню, но теперь под разрушающимися сводами пасся скот.
Ниже по течению, за мостом, стояли четыре корабля, всего лишь четыре, но, наверное, их здесь было две или три сотни до отъезда Кнута. Этим кораблям нужно было пройти на веслах по излучинам реки, миновать населенное морскими птицами устье Ди и выйти в открытое море, но куда бы они направились потом?
— Вот это бург, — восхищенно произнес Финан. — Вот такое проклятое местечко стоит того, чтоб его отбить.
— Этельреду следовало бы захватить его десять лет назад, — сказал я.
— Этельред не может и блоху захватить, когда она кусает его хрен, — презрительно заметил Финан.
Меревал кашлянул в качестве скромного протеста против оскорблений в сторону его лорда.
Над башней у ворот южной стены развевалось знамя. Мы находились слишком далеко, чтобы разглядеть, что вышито или нарисовано на ткани, но я и так это знал.
На нем был изображен символ Кнута — топор и разрубленный крест, и этот флаг реял над южной стеной, обращенной к земле саксов, в том направлении, откуда гарнизон ожидал возможного нападения.
— Сколько человек ты видишь? — спросил я Финана, зная, что его глаз более зоркий, чем у меня.
— Немного.
— Кнут сказал, что в гарнизоне сто пятьдесят человек, — вспомнил я наш разговор в Тамворсиге. — Конечно, он мог и наврать.
— Ста пятидесяти человек было бы достаточно в любое время, — сказал Финан.
Ста пятидесяти человек не было бы достаточно, чтобы отразить решительную атаку на две из четырех стен или больше, но их было бы более чем достаточно, чтобы разгромить тех, кто нападает через длинный мост напротив южных ворот. Если бы городу угрожала война, то для укрепления гарнизона туда привели бы больше воинов.
Король Альфред, который всегда был точен в расчетах, требовал, чтобы на каждые шесть шагов на стенах бурга приходилось четверо воинов. Я попытался вычислить длину укреплений Честера и решил, что им бы понадобилась тысяча человек, чтобы защищать город от спланированной атаки, но какова была вероятность такой атаки?
Этельреда положили на лопатки, и он был далеко, а Кнут неистовствовал где-то в другом месте, и Кнуту понадобились бы все, способные воевать в битве, которую ему придется дать. Честер, как я подозревал, был защищен очень слабо.
— Мы просто въедем в него, — сказал я.
— Да? — удивился Меревал.
— Они не ожидают нападения, — заявил я, — и сомневаюсь, что там сто пятьдесят человек. Может, восемьдесят?
Восемьдесят человек могли бы нас остановить, если бы мы попытались атаковать стены, хотя без лестниц об этом и подумать было нельзя. Но попытаются ли они нас остановить, если мы просто мирно поскачем по дороге? Если мы выглядим так же, как и все остальные отряды, откликнувшиеся на призыв Кнута?
— Почему восемьдесят? — спросил мой сын.
— Понятия не имею, — ответил я, — просто в голову пришло. Там может быть и пять сотен.
— И мы просто въедем туда? — спросил Финан.
— У тебя есть план получше?
Он покачал головой, ухмыляясь.
— Прямо как в Беббанбурге, мы просто въедем туда.
— И молись, чтобы тут все закончилось лучше, — мрачно добавил я.
Так мы и сделали.
Просто въехали туда.
Дорога, ведущая к северным воротам крепости, была вымощена широкими плитами, большая часть которых теперь покрылась трещинами или перекосилась. По обочинам густо росла трава, унавоженная сотнями лошадей, что прошли до нас. На богатых фермах с обеих сторон рабы серпами жали рожь и побитый дождем ячмень.
Дома на фермах были каменными, хотя во многих местах виднелись заплатки из глины, а крыши были по большей части соломенными. Как и город, они были римскими.
— Я бы хотел побывать в Риме, — сказал я.
— Король Альфред там был, — заявил Меревал.
— Дважды, как он мне говорил, — отозвался я, — и видел одни лишь руины. Величественные руины.
— Говорят, город сделан из золота, — с завистью произнес Меревал.
— Город из золота и река из серебра, — поддакнул я, — а когда мы победим Кнута, — то отправимся туда и все выкопаем.
Мы ехали медленно, как усталые путники на измотанных лошадях. На нас не было кольчуг, а в руках щитов. Вьючные лошади с длинными боевыми топорами и тяжелыми круглыми щитами находились в хвосте колонны, а датчан я поставил впереди.
— Держи свой саксонский рот на замке, когда подъедем к воротам, — велел я Меревалу.
— Река серебра? — спросил он, — правда что ли?
— Скорее больше похожа на наши реки, — отозвался я, — полна мочи, дерьма и грязи.
Во рву скрючился нищий с изъеденным язвами лицом. Он что-то промямлил, когда мы проезжали мимо, и протянул свою скрюченную руку. Уиссиан, наш христианский священник, перекрестился, чтобы отогнать злых духов, которые могли населять попрошайку, и я рявкнул на него.
— Датчане увидят, как ты это делаешь, придурок. Прибереги это до тех пор, пока не скроешься у них из вида.
Мой сын бросил кусок хлеба неподалеку от нищего, который вскарабкался за ним на четвереньках.
Мы миновали большую излучину реки к востоку от крепости, и теперь дорога повернула к югу и, прямая, как копье, бежала к крепости.
У изгиба дороги возвышался римский храм, просто каменный навес, где, как я предполагал, когда-то стояла статуя бога, а теперь маленькое строение стало приютом для одноногого старика, который плел корзины из ивовых прутьев.
— Ярл Кнут ушел? — спросил я его.
— Только его и видели, — ответил он. — Почти все ушли.
— Кто остался? — поинтересовался я.
— Да так, всякая мелюзга, все те, что не могут грести, скакать верхом, летать или красться, — он хихикнул. — Полстраны прошло мимо и полстраны ушло. Остался только эльф!
— Эльф?
— Эльф здесь, — серьезно заявил он, — но все остальные ушли.
Я подумал, что он безумен, но его старые руки очень ловко плели лозу. Он бросил законченную корзину в кипу других и взял еще прутьев.
— Все остальные ушли, — повторил он, — только эльф остался.
Я пришпорил коня. По обеим сторонам дороги возвышались столбы, и на каждом на пеньковой веревке висел скелет. Очевидно, это было предупреждение ворам, что они будут убиты.
Большинство удовлетворилось бы и парой черепов, но Хэстен как всегда жаждал большего. Вид этих костей напомнил мне о святом Освальде, а потом я позабыл о нем, потому что дорога превратилась в прямую и вела к северным воротам Честера, хотя, как я заметил, они были закрыты.
— Вот так радушный прием, — заявил Финан.
— Если бы ты увидел приближающихся всадников, что бы ты сделал?
— Я думал, ублюдки оставят их открытыми и облегчат для нас задачу.
Ворота выглядели грозными. Арочный проем обрамляли две каменные башни, хотя одна из них частично завалилась в ров, через который был перекинут деревянный мост. Упавшую башню заменили на деревянную. Наверху находилась площадка, где стоял человек, рассматривая нас, но как только мы приблизились, там появился еще один.
Двустворчатые ворота были примерно в два человеческих роста высотой и выглядели прочными, как скала. Над ними был проем, потому что ворота были ниже площадки для воинов, защищенной деревянной стеной и крепкой крышей. Один из воинов в тени крыши приложил руки ко рту и крикнул:
— Кто вы такие?
Я сделал вид, что не услышал. Мы продолжали двигаться.
— Кто вы такие? — снова прокричал он.
— Ролла из Хайтабу! — выкрикнул тот в ответ. Я предусмотрительно встал позади авангарда и опустил голову, потому что могло оказаться так, что кто-нибудь из этих людей видел меня в Тамворсиге и узнает.
— Ты опоздал! — крикнул воин. Ролла не ответил. — Вы пришли, чтобы присоединиться к ярлу Кнуту?
— Из Хайтабу, — прокричал Ролла.
— Вы не сможете войти! — заявил стражник. Теперь мы находились уже близко, и не было нужды кричать.
— И что нам делать? — спросил Ролла. — Остаться здесь и сдохнуть с голода? Нам нужна еда!
Наши лошади остановились как раз перед мостом, который был шириной с дорогу и около десяти шагов в длину.
— Обогните стены, — приказал стражник, — ступайте к южным воротам. Там перейдете через мост и сможете купить еды в деревне.
— Где Кнут? — спросил Ролла.
— Тебе придется ехать на юг. Но сначала пересечь реку. Лейкнир скажет тебе, что делать.
— Кто такой Лейкнир?
— Он здесь командует.
— Но почему нам нельзя войти? — спросил Ролла.
— Потому что я так сказал. Потому что никто не войдет. Потому что ярл отдал такие приказы.
Ролла поколебался. Он не знал, что делать, и оглянулся на меня в поисках указаний, но в тот момент мой сын пришпорил лошадь и проскакал мимо меня в сторону моста.
Он поднял глаза на четверых стражников.
— Брунна еще тут? — спросил он. Он говорил по-датски, этому языку его выучили мы с его матерью.
— Брунна? — стражник выглядел озадаченным, и неудивительно, потому что так звали жену Хэстена, хотя я сомневался, что моему сыну это известно.
— Брунна! — мой сын произнес это так, как будто всякий должен знать это имя. — Брунна! — повторил он. — Ты должен знать Брунну Кролика! Эту маленькую сладкую шлюшку с торчащими титьками и задницей, о которой можно лишь мечтать, — он поднял кулак и сделал им несколько выразительных движений вверх-вниз.
Воин засмеялся.
— Это не та Брунна, которую я знаю.
— Тогда тебе стоит с ней встретиться, — с жаром произнес мой сын. — Но только после меня.
— Я пришлю ее тебе на ту сторону реки.
— Тпру! — прокричал Утред, не от возбуждения, а потому что его лошадь шарахнулась в сторону. Это выглядело случайным, но я заметил, как он вонзил в нее шпору, и лошадь отреагировала, отскочив с дороги, и в результате Утред оказался под площадкой для воинов, так что четверо людей наверху не могли его видеть.
К моему изумлению, он вытащил ноги из стремян и встал на седло. Он проделал это с легкостью, хотя это был опасный трюк, потому что то не была его собственная лошадь, он одолжил ее у Меревала, и Утред не знал, как она отреагирует на его странное поведение.
У меня перехватило дыхание, но лошадь просто мотнула головой и не сдвинулась с места, позволив моему сыну дотянуться обеими руками до верха ворот. Он подтянулся, перекинул ноги через ворота и спрыгнул. Это произошло почти мгновенно.
— Что… — человек на башне наклонился, пытаясь рассмотреть, что происходит.
— Ты пошлешь всех шлюх города за реку? — крикнул я, чтобы привлечь его внимание.
Утред исчез. Он был внутри. Я подождал, не раздастся ли крик или лязг мечей, но вместо этого услышал скрип отодвигаемой задвижки, глухой стук, когда ее уронили, а потом одна створка ворот распахнулась. Тяжелые железные петли скрипнули.
— Эй! — прокричал сверху стражник.
— Вперед! — выкрикнул я. — Вперед!
Я пришпорил лошадь, оставшийся без седока жеребец Утреда помчался передо мной. Мы планировали то, что сделаем, когда очутимся внутри, и эти планы нужно было изменить.
Римляне строили города по определенной схеме, с четырьмя воротами, четырьмя стенами и двумя улицами, соединяющими ворота попарно и образующими перекресток в центре.
Мой план заключался в том, чтобы как можно скорее добраться до этого центра и встать там в стену из щитов, приглашая врагов подойти, чтобы быть убитыми. Тогда бы я послал двадцать человек к южным воротам, чтобы убедиться, что они закрыты на засов, но теперь понял, что большая часть защитников города собралась у южных ворот, так что именно там мы должны были стать в нашу стену из щитов.
— Меревал!
— Господин?
— Двадцать человек сторожить эти ворота. Закрой их на засов и удерживай! Финан! Южные ворота!
Мой сын подбежал к своей лошади, дотянулся до луки седла и вскочил в него. Он вытащил меч.
А я вытащил свой.
Копыта наших лошадей громко стучали по мощеной улице. Лаяли собаки, а женщины визжали.
Потому что в Честер вошли саксы.
