Глава седьмая
Колесо судьбы повернулось. Я не знал этого, потому что большую часть времени мы не чувствуем, как оно движется, но пока мы плыли из Фризии в этот яркий летний день, оно быстро вращалось.
Я направлялся обратно в Британию. Туда, где меня ненавидели христиане, а датчане не доверяли мне. Я возвращался, потому что инстинкт подсказал мне, что долгий мир закончился.
Я верил в то, что инстинкт — это глас богов, но не был вполне уверен, что боги говорят мне правду. Боги тоже могут лгать и обманывать, они играют с нами. Я беспокоился, что по возвращении мы найдем мирную землю, на которой ничего не изменилось, и потому был осторожен.
Если бы я был совершенно уверен в этом послании богов, то направился бы на север. Я подумывал об этом. Я хотел обогнуть северную оконечность земли скоттов, а потом пойти на юг, мимо суровых островов к северному побережью Уэльса, и на восток, где впадали в море реки Ди и Мерз.
Вверх по Ди совсем недалеко до Честера, но хотя я и подозревал, что Хэстен укрывает семью Кнута, у меня не было доказательств. И кроме того, какие надежды я мог питать со своей маленькой командой против гарнизона Хэстена, укрытого за грозными римскими стенами Честера?
Потому я поступил благоразумно. Я отправился на запад, туда, где надеялся оказаться в безопасности и раздобыть какие-нибудь известия. Полуночнику пришлось идти на веслах, потому что ветер был встречным, и весь день мы медленно продвигались лишь с двадцатью гребцами, чтобы люди могли сменять друг друга. Я тоже разделил с ними труд.
Ночь была ясной, мы плыли в одиночестве под бесчисленными звездами. Меж звезд разлилось молоко богов, и этот светящийся свод отражался в волнах.
Мир был создан в огне, а когда работа была закончена, боги собрали остатки угольков и искр и разбросали их по небесам, и я никогда не переставал удивляться величию этого сияющего свода млечного пути.
— Если ты прав, — вывел меня из грез Финан, присоединившись у рулевого весла, — может, всё уже кончилось.
— Война?
— Если ты прав.
— Если я прав, — она еще и не начиналась.
Финан хмыкнул.
— Кнут порубит Этельреда на кусочки! Ему понадобится не больше одного дня, чтобы содрать мясо с костей этого трусливого ублюдка.
— Думаю, Кнут подождет, — сказал я, — и даже тогда он не станет атаковать Этельреда. Он даст ему завязнуть в Восточной Англии, сгнить там на болотах, а потом выступит на юг, в Мерсию. И подождет до времени сбора урожая.
— Урожай будет плох, — мрачно произнес Финан, — после такого-то сырого лета.
— Но ему все равно нужно чем-то поживиться, — заявил я, — и если мы правы в отношении Хэстена, то Этельред считает, что ему ничто не грозит. Он думает, что может драться в Восточной Англии, а Кнут и не сдвинется в его сторону, потому Кнут подождет, пока Этельред не уверится, что он и вправду в безопасности.
— Так когда Кнут нападет на Мерсию? — спросил Финан.
— Через несколько дней. Как раз во время сбора урожая. Может, через неделю или две?
— А Этельред по горло увязнет в Восточной Англии.
— А Кнут захватит юг Мерсии, — сказал я, — а потом набросится на Этельреда и будет присматривать за Эдуардом.
— А Эдуард выступит?
— Ему придется, — произнес я горячо, надеясь, что это правда. — Эдуард не может позволить датчанам захватить Мерсию, но эти священники с задницей вместо головы могут посоветовать ему оставаться в своих бургах. Позволить Кнуту самому прийти.
— Значит, Кнут возьмет Мерсию, — сказал Финан, — а потом Восточную Англию и под конец отправится на Уэссекс.
— Так он хочет поступить. По крайней мере, я бы сделал так, будь я на его месте.
— А что делаем мы?
— Вытащим этих ублюдков из дерьма, конечно же.
— С тридцатью шестью воинами?
— Мы с тобой не сможем сделать это в одиночку, — презрительно фыркнул я.
Он засмеялся. Поднимался ветер, толкая корабль вперед. К тому же он переместился к северу, и если бы продолжал меняться в этом направлении, мы смогли бы поднять парус и вытащить на борт весла.
— А что насчет святого Освальда? — спросил Финан.
— А что с ним?
— Этельред и правда пытается снова сложить бедолагу воедино?
Я не был в этом уверен. Этельред был достаточно суеверен, чтобы поверить, что все заявления христиан о магической силе тела святого являются правдой, но чтобы добыть тело, Этельреду пришлось бы отправиться во владения датчан в Нортумбрии.
Насколько я знал, он жаждал начать войну с датчанами Восточной Англии, но рискнет ли он развязать еще одну против лордов Нортумбрии?
Или он полагал, что Кнут не осмелится напасть, пока он держит его жену заложницей? Если он верил в это, то мог бы рискнуть устроить набег на Нортумбрию.
— Скоро мы все узнаем, — заявил я.
Я отдал рулевое весло Финану и предоставил ему вести корабль, а сам осторожно пробрался мимо спящих воинов и тех двадцати, что сидели на веслах, в освещаемом звездами мраке. Я подошел к носу, положил руку на голову дракона и взглянул вперед.
Я любил стоять на носу корабля, и в ту ночь море было залито отраженным светом звезд, но куда вел этот сияющий на темной воде путь?
Я всматривался в искрящееся и переливающееся море и слушал, как волны разбиваются и вскипают у бортов Полуночника, когда он вздымается и ныряет по небольшим волнам.
Ветер переменился и теперь нес нас на юг, но у меня не было точного представления о том, куда я хочу направиться, и я не стал окликать Финана, чтобы попросить сменить курс. Я просто позволил кораблю следовать по этому сияющему пути на залитом звездным светом море.
— А что будет со мной?
Это была Ингульфрид. Я не слышал, как она поднялась, но повернулся и увидел обрамленное капюшоном плаща Элфрика бледное лицо.
— Что будет с тобой? — повторил я. — Ты отправишься со своим сыном домой, конечно, когда твой муж заплатит выкуп.
— А что будет со мной дома?
Я уже готов был ответить, что не моя забота, что случится с ней в Беббанбурге, но потом понял, почему она задала этот вопрос, да еще с такой горечью.
— Ничего, — сказал я, зная, что это ложь.
— Мой муж побьет меня, а, может, и еще что похуже.
— Хуже?
— Я опозорена.
— Ничего подобного.
— И он в это поверит?
Я помолчал, а потом покачал головой.
— Он не поверит в это.
— Значит, он меня изобьет, а потом, скорее всего, убьет.
— Правда?
— Он гордец.
— И глупец, — прибавил я.
— Но и глупцы убивают.
Мне пришло в голову, что она бы могла озаботиться всеми этими последствиями до того, как настояла на том, чтобы сопровождать своего сына, но потом заметил, что она плачет, и не произнес эти слова.
Она делала это беззвучно. Просто молча всхлипывала, а потом со скамьи для гребцов пришел Осферт и обнял ее за плечи. Она повернулась к нему, склонила голову ему на грудь и продолжала плакать.
— Она замужняя женщина, — сказал я Осферту.
— А я грешник, — отозвался он, — проклятый Богом с рождения. Господь не может причинить мне больше вреда, потому что я уже обречен из-за греха моего отца.
Он с вызовом на меня посмотрел, а когда я ничего не ответил, мягко увел Ингульфрид к корме. Я наблюдал, как они удаляются.
Какие же мы глупцы.
Через два дня поутру мы высадились на берег, подойдя к нему в серебристом тумане. Мы шли на веслах, и некоторое время я следовал вдоль берега, тянувшегося хмурой полосой справа.
Мы шли по мелководью, а ветер стих, лишь тысячи птиц взлетали при нашем приближении, будоража спокойное море взмахами своих крыльев.
— Где мы? — спросил Осферт.
— Не знаю.
Финан стоял на носу. Он обладал лучшим зрением из всех, кого я когда-либо знал, и всматривался в этот плоский и унылый берег в поисках признаков жизни. Но ничего не видел.
Он также искал отмели, а мы гребли медленно, боясь сесть на мель. Нас нес прилив, а весла лишь помогали кораблю держать постоянную скорость.
Потом Финан крикнул, что что-то видит. Это снова были ивовые слеги, и мгновение спустя мы заметили среди песчаных дюн несколько сараев и повернули к берегу.
Я следовал по каналу, обозначенному слегами, и на сей раз это был настоящий канал, который привел нас к укрытию за низким песчаным мысом, где была маленькая бухта с вытащенными на берег четырьмя рыбацкими лодками.
Я почувствовал запах костров, на которых коптилась рыба, и повел Полуночника так, что он уткнулся носом в песок, зная, что прилив снова поставит его на воду. Так мы вернулись в Британию.
Я оделся как для войны, в кольчугу, плащ и шлем, и повесил на бок Вздох Змея, хотя и не мог вообразить, что в этом блеклом, окутанном туманом одиночестве мы можем встретить врага.
Но все равно я был в блеске всей своей воинской славы и, оставив Финана командовать Полуночником, взял полдюжины людей на берег. Кто бы ни жил в этой малюсенькой деревушке на пустынном берегу, они увидели, как мы приближаемся и, вероятно убежали и спрятались, но я знал, что они наблюдают за нами сквозь туман и не желал перепугать их еще сильнее, высадившись с большим числом людей.
Дома были сделаны из того, что принесло море, и покрыты тростником. Один из домов, большего размера, чем остальные, был как ребрами обрамлен останками потерпевшего крушение корабля.
Я склонился в его низком дверном проеме и увидел дымящийся огонь в центральном очаге, две постели из тростника, кое-какую посуду и большой железный котел. В этом месте, подумал я, такие предметы считаются богатством. Из темного угла зарычала собака, и я рыкнул на нее в ответ. Больше никого внутри не было.
Мы немного прошли вглубь побережья. Когда-то здесь был сделан земляной вал, что простирался по обе стороны и скрывался в тумане. Годы сгладили его, и я гадал, кто его сделал и зачем.
Я не видел ничего, что нуждалось в защите, разве что деревенские боялись лягушек с болота, что уныло уходило в понемногу рассеивающийся туман. Куда бы я ни глянул, везде была лишь болотистая местность, тростник, сырость и трава.
— Рай на земле, — объявил Финан. Так он представлял себе шутки.
Инстинкт подсказывал мне, что мы находились в том странном заливе, что вгрызался в восточный бок Британии между землями Восточной Англии и Нортумбрией. Он назывался Гевэск и был обширным, мелководным и предательским, обрамленным лишь плоским побережьем, однако здесь побывало много кораблей.
Как и Хамбр, Гевэск являлся дорогой в Британию и вызывал искушение у множества датских кораблей, которые поднимались на веслах вверх по заливу к четырем рекам, что выходили в его неглубокие воды, и если я был прав, то мы пристали к северному берегу Гевэска и находились в Нортумбрии. На моей земле. На датской земле. На земле врага.
Мы сделали несколько шагов за пределы старого земляного вала. На север вела дорога, хотя она представляла собой лишь тропу с утоптанным тростником. Если мы не будем проявлять враждебности, то наверняка кто-нибудь вскоре покажется, так и произошло. Два человека, прикрывавшие наготу тюленьими шкурами, появились на дороге и осторожно пошли в нашу сторону.
У обоих были бороды и темные, сальные и спутанные волосы. Им могло быть и двадцать, и пятьдесят, лица и тела были так перепачканы грязью, что они выглядели как будто выползли из какой-то подземной берлоги. Я развел руки в стороны, чтобы показать, что не причиню им вреда.
— Где мы? — спросил я, когда они приблизились на такое расстояние, что могли меня расслышать.
— В Ботульфстане, — ответил один из них.
Что означало, что мы находились у камня Ботульфа, хотя не видно было признаков ни кого-либо по имени Ботульф, ни его камня. Я спросил, кто такой Ботульф, и они, кажется, ответили, что это их господин, хотя так коверкали слова, что я едва их понимал.
— Ботульф обрабатывает тут землю? — спросил я, в этот раз по-датски, но они просто передернули плечами.
— Ботульф — это великий святой, — объяснил мне Осферт, — молитвы святому Ботульфу защищают странников.
— Почему странников?
— Полагаю, он и сам был великим путешественником.
— Меня это не удивляет, — сказал я, — бедолага наверняка хотел убраться подальше из этой дерьмовой деревеньки, — я оглянулся на тех двоих. — У вас есть лорд? Где он живет?
Один из них указал на север, и мы пошли по дороге в том направлении. На болотистых участках были уложены бревна, хотя они давно сгнили, и намокшее дерево трещало под нашими ногами.
Туман никак не рассеивался. Солнце выглядело, как сияющий клочок света, но даже когда этот лоскуток поднялся выше, он не выжег туман.
Казалось, мы будем идти вечно, лишь мы, болотные птицы, тростник и вытянутые вязкие лужи. Я уже начал думать, что этому одиночеству не будет конца, но вдруг увидел изгородь из терновника и небольшое пастбище, на котором пять промокших овец с покрытыми навозом хвостами щипали траву среди чертополоха.
Позади них находились постройки, сначала это были лишь темные силуэты в тумане, потом я увидел дом, амбар и частокол. Залаяла собака, и на звук в открытые ворота частокола вышел человек. Он был пожилым, в драной кольчуге и с ржавым копьем.
— Это Ботульфстан? — спросил я его по-датски.
— Ботульф умер много лет назад, — ответил он на том же языке.
— И кто же здесь живет?
— Я, — любезно отозвался он.
— Горм! — послышался женский голос с внутренней стороны частокола. — Пусть войдут!
— И она, — добавил он угрюмо, — она тоже здесь живет.
Он отошел в сторону.
Дом был сделан из потемневшей от времени и сырости древесины. Соломенная крыша густо заросла мхом. Блохастый пес был привязан у двери веревкой из плетеной кожи, которая натянулась, когда он бросился в нашу сторону, но женщина рявкнула на него, и он снова лег.
Женщина была старой, седовласой и одета в длинный коричневый плащ, собранный у шеи тяжелой серебряной брошью в форме молота. Значит, не христиане.
— Моего мужа нет, — резко поприветствовала нас она. Она говорила по-датски, а жители деревни были саксами.
— А кто твой муж? — спросил я.
— А кто ты? — отозвалась она.
— Вульф Ранульфсон, — ответил я, используя то имя, что придумал в Гримесби, — из Хайтабу.
— Далековато ты от дома.
— Как, похоже, и твой муж.
— Он Хоскульд Иренсон, — произнесла она тоном, который предполагал, что я должен был о нем слышать.
— Кому он служит?
Она поколебалась, как будто не желала отвечать, но потом сдалась.
— Сигурду Торрсону.
Сигурд Торрсон был другом и союзником Кнута Ранульфсона, вторым великим лордом Нортумбрии и человеком, который меня ненавидел, поскольку я убил его сына.
По правде говоря, то была смерть в битве, и мальчишка умер с мечом в руке, но Сигурд все равно будет меня ненавидеть до самой смерти.
— Я слышал о Сигурде Торрсоне, — сказал я.
— Кто же о нем не слышал?
— Надеюсь ему послужить, — заявил я.
— Как ты сюда пришел? — поинтересовалась она, и ее голос звучал негодующе, как будто никто не мог найти этот гниющий на огромном болоте дом.
— Мы прошли по морю, госпожа.
— Да только не по тому, — развеселилась она, — и вы очень далеко от Сигурда Торрсона.
— А кто ты, миледи? — мягко спросил я.
— Я Фрида.
— Если у тебя есть эль, мы заплатим за него.
А не украдете его?
— Мы заплатим, а пока будем пить, можешь мне поведать, почему это я переплыл не то море.
Мы отдали ей кусок серебра в качестве платы за эль со вкусом воды из канавы, и Фрида объяснила, что ее мужа вызвали на службу лорду, что он взял с собой шестерых мужчин, обученных обращаться с оружием, и направился на запад.
— Ярл Сигурд сказал, что они должны взять лодку, но у нас нет корабля.
— Куда взять?
— В западное море, — ответила она, — то, что лежит между нами и Ирландией, — это прозвучало так туманно, как будто Ирландия для нее была лишь названием, — но у нас нет корабля, так что муж поехал верхом.
— Ярд Сигурд собирает своих людей?
— Да. И ярл Кнут тоже. И я молюсь, чтобы они вернулись живыми и здоровыми.
С западного моря? Я поразмыслил над этом. Конечно, это означало, что Кнут и Сигурд собирают корабли, а единственное место на западном побережье, где они могли бы собрать флот, находилось неподалеку от крепости Хэстена в Честере.
Побережье к югу от Честера было валлийским, а эти дикари не предоставили бы укрытия датскому флоту, а берега к северу принадлежали Кумбраланду, что был столь же дик и непокорен, как и Уэльс, так что датчане наверняка собираются у Честера. Куда же направится этот флот? В Уэссекс? Фрида не знала.
— Будет война, — сказала она, — она уже там идет.
— Уже?
Она махнул в сторону севера.
— Я слышала, саксы в Линдкольне.
— Саксы! — произнес я с деланным удивлением.
— Известия пришли вчера. Сотни саксов!
— А где Линдкольн? — поинтересовался я.
— Там, — ответила она, снова указывая на север.
Я слышал о Линдкольне, хотя никогда не был там. Когда-то он являлся важным городом, построенным римлянами и увеличенным саксами, что захватили эту землю, когда ее покинули римляне, хотя, по слухам, датчане сожгли город и теперь засели в высоком форте Линдкольна.
— Далеко ли до Линдкольна? — спросил я ее.
Она не знала.
— Но мой муж мог обернуться туда и обратно в два дня, так что недалеко, — предположила она.
— И что там делают саксы?
— Загаживают землю своим дерьмом. Понятия не имею. Просто надеюсь, что сюда они не дойдут.
Линдкольн лежал к северу, далеко вглубь Нортумбрии. Если Фрида была права, то армия саксов осмелилась вторгнуться в земли Сигурда Торрсона, а они поступили бы так лишь будучи уверенными, что не последует ответной расправы, а единственным способом предотвратить эту расправу было взять в заложники жену и детей Кнута Длинного Меча.
— У тебя есть лошади, госпожа? — спросил я.
— Хотите есть? — пошутила она.
— Я бы взял у тебя взаймы лошадей, госпожа, чтобы получше познакомиться с этими саксами.
Она долго торговалась, заставив меня заплатить за аренду двух жалких лошаденок, оставшихся в конюшне. Обе были кобылами, старыми и выглядящими так, как будто никогда не обладали запасом жизненных сил, но все же это были лошади, и мы в них нуждались.
Я сказал Осферту, что он поедет со мной в Линдкольн, и послал остальных обратно на Полуночник.
— Скажите Финану, что мы вернемся через три дня, — велел я им, надеясь, что так оно и будет.
Осферт без особой охоты покинул Полуночник и Ингульфрид.
— С ней всё будет в порядке, — рявкнул я на него.
— Да, господин, — ответил он отстраненно.
— С неё всё будет в порядке! Финан позаботится об этом.
Он накинул седло на ту кобылу, что была пониже ростом.
— Знаю, господин.
Я взял с собой Осферта, потому что он мог оказаться полезным. О саксах в Линдкольне я знал лишь то, что они из армии Этельреда и, возможно, поклялись меня уничтожить, но Осферт все же был сыном Альфреда, хоть и незаконнорожденным, и с ним обращались с уважением и почтительностью, как с сыном короля.
Он обладал влиянием по праву рождения, а его приверженность христианству была несомненна, и мне понадобилась бы та поддержка, которую могло дать его присутствие.
Мы с Осфертом сели на лошадей. Стремена были слишком коротки, а подпруги болтались, и я не был уверен, что мы сможем добраться до Линдкольна, но две кобылы тронулись на север достаточно охотно, хотя, похоже, ни одна из них не была способна двигаться быстрее, чем усталым шагом.
— Если встретим датчан, — произнес Осферт, — попадем в беду.
— Скорей они умрут от смеха при виде наших лошадей.
Он скривился. Туман медленно растворялся, обнажая широкое пустое пространство болот и тростника. То было унылое и безлесое место.
На болотах жили какие-то люди, потому что вдалеке мы заметили их сараюшки и миновали несколько расставленных для угрей ловушек в темных водах канав, но ни одного человека мы не увидели.
— Что будешь делать с мальчишкой? — спросил Осферт через какое-то время.
— Продам отцу, разумеется, разве что кто-нибудь предложит больше денег.
— И его мать отправится с ним.
— А она отправится? — спросил я. — Тебе виднее, как она поступит.
Он всматривался в болота.
— Она там умрет, — произнес он.
— Так она говорит.
— Ты ей веришь? — спросил он с вызовом.
Я кивнул.
— Между ними явно нет привязанности. Все решат, что мы над ней надругались, а ее муж не поверит, когда она будет это отрицать, так что да, вероятно, он ее убьет.
— Значит, она не может вернуться? — напирал Осферт.
— Это ей решать.
Некоторое время мы ехали молча.
— Леди Ингульфрид, — нарушил он тишину, — не позволяли покидать Беббанбург в течение пятнадцати лет. Ее вполне можно назвать пленницей.
— И потому она поехала с нами? Чтобы вдохнуть воздух свободы?
— Мать хочет быть подле сына, — сказал он.
— Или подальше от мужа, — язвительно отозвался я.
— Если мы оставим мальчишку… — начал он, но запнулся.
— Мне от него никакого прока, кроме денег его отца. Мне бы следовало его продать, когда мы были в Беббанбурге, но я не был уверен, что нас выпустят из бухты живыми, если мы не будем держать его в заложниках. А с той поры он лишь доставляет неудобства.
— Он хороший мальчик, — выступил в защиту Осферт.
— И пока он жив, этот хороший мальчик верит в то, что он претендует на Беббанбург. Мне следовало бы перерезать его паршивую глотку.
— Нет!
— Я не убиваю детей, — заметил я, — но еще через несколько лет? Еще через несколько лет мне придется его убить.
— Я выкуплю его у тебя, — выпалил Осферт.
— Ты? Где ты возьмешь золото?
— Я его выкуплю! — упорно повторял он. — Только дай мне время.
Я вздохнул.
— Мы продадим мальчишку отцу и убедим его мать остаться с нами. Ведь именно этого ты хочешь?
Он кивнул, но ничего не сказал.
— Ты влюблен, — произнес я и заметил, что смутил его, но все равно продолжал напирать, — а любовь все меняет. Человек может пройти сквозь пламя Рагнарока, когда влюблен, он забывает всё на свете и делает странные вещи ради женщины, которую любит.
— Я знаю.
— Знаешь? Раньше ты ни разу не подхватывал это безумие.
— Я наблюдал за тобой, — ответил он, — а ты не делаешь всё это ради Уэссекса или Мерсии, ты делаешь это ради моей сестры.
— Замужней женщины, — отрезал я.
— Все мы грешники, — он перекрестился. — Да простит нас Господь.
Мы погрузились в молчание. Теперь дорога шла вверх, хотя местность была и ненамного выше, но тут, наконец, росли деревья. Ольха и ивы клонились к западу от холодного ветра с моря.
Возвышенность представляла собой хорошее пастбище, ровное, но огороженное и окруженное канавой, на траве паслись коровы и овцы. Здесь были деревни и стояли добротные дома.
Наступил полдень, и мы остановились у одного из домов и попросили эля, хлеба и сыра. Слуги в доме были датчанами, они рассказали, что их лорд ускакал на запад, чтобы присоединиться к Сигурду Торрсону.
— Когда он уехал? — поинтересовался я.
— Шесть дней тому назад, господин.
Значит, Кнут и Сигурд еще не начали вторжение или же плыли, пока мы разговаривали.
— Я слышал, что саксы в Линдкольне, — сказал я управляющему.
— Не в Линдкольне, господин. В Бирддан Игге.
— Остров Бирды? — повторил я название. — Где это?
— Недалеко от Линдкольна, господин. Немного прогуляться на восток.
— Сколько их?
— Две сотни? Три? — пожал он плечами. Он явно не знал, но его ответ подтвердил мои подозрения, что Этельред привел в Нортумбрию не все свое войско, а лишь отправил сильный отряд.
— Они здесь, чтобы атаковать Линдкольн? — поинтересовался я.
— Они не посмеют! Они бы умерли! — рассмеялся он.
— Тогда для чего они там?
— Потому что они глупцы, господин?
— Так, что там, в Бирддан Игге? — спросил я.
— Ничего, господин, — ответил управляющий, и я увидел, как Осферт открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал.
— В Бирддан Игге есть монастырь, — рассказал мне Осферт, пока мы ехали дальше, — был раньше, пока его не сожгли язычники.
— Радостно знать, что они сделали что-то полезное, — ответил я и получил в ответ сердитый взгляд.
— Именно там похоронено тело святого Освальда, — промолвил Осферт.
Я уставился на него.
— Почему ты не сказал мне раньше?
— Забыл название, господин, пока тот человек не назвал его. Бирддан Игг. Название странное, но это святое место.
— И там полно людей Этельреда, — ответил я, — выкапывающих тело святого.
Солнце низко стояло на западе, когда мы достигли Бирддан Игга. Местность по-прежнему была плоской и напитана влагой. Мы перебирались через ленивые ручейки, что пересекали прямые как стрелы дренажные канавы между заливными лугами. Та более широкая дорога, на которую мы въехали, тоже была прямая, как стрела.
Мы миновали упавший римский дорожный столб, наполовину покрытый травой, и вырезанная на камне надпись гласила «Линдум VIII», что, как я предположил, означало, что до того города, что мы зовем Линдкольном, осталось восемь миль.
— Римляне использовали мили? — спросил я Осферта.
— Да, господин.
Недалеко от упавшего столба нас заметила группа воинов. Они были от нас к западу, там, где на небе сияло низкое солнце, и увидели нас раньше, чем мы заметили их.
Их было восемь, всадники на крупных жеребцах были вооружены копьями и мечами, они помчались галопом через мокрые поля, отбрасывая мокрые комки земли из-под копыт. Мы придержали своих жалких лошаденок и стали ждать.
Восемь воинов окружили нас. Их лошади били копытами по дороге, пока всадники нас рассматривали. Я заметил, как глаза их предводителя остановились на моем молоте, а потом на кресте, висящем на шее Осферта.
— Вы называете этих существ лошадьми? — хмыкнул он. А потом, не получив ответа, спросил: — И кто вы такие, во имя Господа?
— Это убийца священника, — ответил один из воинов. Он единственный обладал щитом, на котором красовался вставший на дыбы белый конь Этельреда. — Я его узнаю.
Тот, что задал вопрос, взглянул мне в глаза, и я прочитал удивление на его лице.
— Ты Утред?
— Он — лорд Утред, — неодобрительно заметил Осферт.
— Вы пойдете с нами, — отрезал он и развернул лошадь.
Я кивнул Осферту в знак того, что мы подчинимся.
— Мы должны забрать у вас мечи, — заявил второй человек.
— Попробуй, — весело отозвался я.
Они решили не пробовать, а вместо этого повели нас через заливной луг и канавы, и в конце концов к пропитавшейся влагой дороге, что вела на северо-восток. Вдалеке я увидел лошадей.
— Сколько у вас людей? — спросил я. Ни один не ответил. — И кто вами командует?
— Тот, кто решит, должен ли убийца священника умереть или остаться в живых, — ответил тот, кто, очевидно, был главным.
Но колесо судьбы все еще поднимало меня наверх, потому что тот, кто принимал решения, оказался Меревалом, и я заметил выражение облегчения на его лице, когда он меня узнал.
Мы были знакомы многие годы. Он был одним из воинов Этельреда, и притом хорошим. Когда-то мы вместе были неподалеку от Честера, и Меревал всегда прислушивался к моим советам и помогал мне, насколько ему дозволял Этельред.
Он никогда не был близок к Этельреду. Меревалу давали самые неприятные задания, такие как отправиться на границу саксов и датчан, пока остальные грелись в комфорте с одобрения Этельреда.
А теперь Меревалу поручили повести три сотни человек вглубь Нортумбрии.
— Мы ищем святого Освальда, — объяснил он.
— То, что от него осталось.
— Считается, что он похоронен здесь, — сказал он, махнув в сторону поля, которое перекапывали его люди, так что вся трава была как оспинами покрыта ямами, холмиками земли и рядами костей. Несколько гнилых столбов указывали, что когда-то здесь был монастырь.
— Датчане сожгли его много лет назад, — объяснил Меревал.
— И выкопали святого Освальда, — заметил я, — и, возможно, обратили его кости в прах и развеяли по ветру.
Мервал был добрым другом, но на этом тусклом поле под названием Бирддан Игг меня ожидали и враги. Три священника под предводительством Цеолберта, которого я сразу узнал по беззубым деснам, и при моем появлении он разразился новой тирадой. Меня нужно прикончить. Я язычник, убивший благочестивого аббата Уитреда.
Я проклят Богом и людьми. Вокруг собрались люди, чтобы послушать, как он выплевывал свою ненависть.
— Приказываю тебе, — обратился Цеолберт к Меревалу, но указав на меня, — во имя Отца, и Сына, и Святого духа умертвить этого порочного человека.
Но хотя эти мерсийцы и были христианами, они нервничали. Их послали на дурацкое задание вглубь земель врага, и они знали, что датчане из высокого форта в Линдкольне, патрулирующие местность, наблюдают за ними.
Чем дольше они оставались в Бирддан Игге, тем больше беспокоились, каждый миг ожидая нападения со стороны более многочисленного и могущественного врага. Они хотели вернуться назад к армии Этельреда, но священники настаивали на том, что сначала нужно найти кости святого Освальда.
Цеолберт со своими священниками повторяли, что я объявлен вне закона и меня нужно убить, но те воины знали, что я военачальник, выигрывавший у датчан битву за битвой, и в тот момент они боялись датчан больше, чем гнева своего пригвожденного бога. Цеолберт продолжал свою напыщенную болтовню, но никто не сдвинулся с места, чтобы меня убить.
— Ты закончил? — спросил я Цеолберта, когда он остановился перевести дыхание.
— Ты объявлен… — снова начал он.
— Сколько зубов у тебя осталось? — прервал я его. Он не ответил, а лишь вытаращился на меня. — Так держи рот на замке, если не хочешь, чтобы я выбил остаток твоих гнилых зубов из пасти, — я снова повернулся к Меревалу. — Датчане просто позволили тебе копать?
Он кивнул.
— Они знают, что мы здесь.
— Сколько времени вы здесь находитесь?
— Три дня. Датчане прислали людей из Лидкольна наблюдать за нами, но не вмешиваются.
— Они не вмешиваются, — повторил я, — потому что хотят, чтобы вы находились здесь.
В ответ он нахмурился.
— С чего бы им этого хотеть?
Я повысил голос. Большинство воинов Меревала стояли поблизости, и я хотел, чтобы они услышали мои слова.
— Датчане хотят, чтобы вы находились здесь, потому что им нужно, чтобы Этельред завяз в Восточной Англии, когда они атакуют Мерсию.
— Ты ошибаешься! — триумфально тявкнул Цеолберт.
— Разве? — мягко спросил я.
— Господь предоставил датчан нам, — заявил Цеолберт.
— Они не нападут на Мерсию, — объяснил Меревал уверенность священника, — потому что сын Кнута у нас в заложниках.
— Правда? — спросил я.
— Ну, не у меня, конечно.
— Так у кого же?
Цеолберт явно не желал ничего мне рассказывать, но Меревал мне доверял. А кроме того, то, что он мне сказал, уже было известно его людям.
— Лорд Этельред, — объяснил он, — заключил перемирие с Хэстеном. Ты помнишь Хэстена?
— Конечно, я помню Хэстена, — ответил я. Мы с Меревалом познакомились неподалеку от крепости Хэстена, там-то мы и стали друзьями.
— Хэстен обратился в христианство! — встрял в разговор отец Цеолберт.
— Хэстен лишь хочет, — сказал Меравал, — чтобы его оставили в покое в Честере, и лорд Этельред пообещал оставить его там, если он покрестится и сослужит нам службу.
— Господь располагает! — каркнул Цеолберт.
— И эта служба заключалась в том, что он захватит жену Кнута и двоих его детей? — спросил я.
— Да, — просто и с гордостью подтвердил Меревал. — Теперь понимаешь? Кнут не сдвинется с места. Он думает, что его семья у лорда Этельреда.
— Господь всемогущий доставил врагов наших прямо нам в руки, — выкрикнул Цеолберт, — а мы находимся под его благословенной защитой. Хвала Господу!
— Вы просто идиоты, все вы! — заявил я. — Я наведывался в дом Кнута как раз после того, как захватили его жену, и знаете, кто был там с ним? Хэстен! И что он носил на шее? Вот это!
Я приподнял мой молот Тора.
— Хэстен христианин не больше меня и он присягнул Кнуту Ранульфсону, а Кнут разослал приказы своим танам и воинам собраться в Честере. С кораблями!
— Он лжет, — вскричал Цеолберт.
— Если я тебе лгу, — заявил я священнику, но достаточно громко, чтобы услышали воины Меревала, — тогда моя жизнь в твоих руках. Если я лгу, то я склоню перед тобой голову, и можешь ее снести.
Это заставило его замолчать. Он просто уставился на меня. Меревал мне поверил, как и его воины. Я потянул Осферта за рукав, чтобы он встал рядом.
— Этот человек — христианин, сын короля Альфреда. Он подтвердит, что я говорю правду.
— Так и есть, — сказал Осферт.
— Он лжет! — заявил Цеолберт, но проиграл спор. Люди поверили мне, а не священнику, и их мир изменился. Теперь они больше не были в безопасности, а балансировали на краю пропасти.
Я оттащил Меревала в сторону, в тень ив.
— В последний раз, когда Кнут пошел в атаку, он направил корабли к южному побережью Уэссекса, — сказал я. — Он снова собирает корабли.
— Чтобы напасть на Уэссекс?
— Не знаю, но это неважно.
— Неважно?
— Имеет значение то, заставим ли мы его плясать под нашу дудку. Он считает, что мы спляшем под его.
— Этельред тебе не поверит, — нервно заметил Меревал.
Я подозревал, что так оно и будет. Этельред развязал свою войну и не захочет поверить, что начал ее лишь потому, что его надули.
Он будет настаивать на том, что прав, а его ненависть ко мне заставит упрямиться еще больше. Я решил, что это не имеет значения. Этельреду довольно скоро придется мне поверить. Важно было сбить с толку Кнута.
— Тебе следует послать большую часть своих людей обратно к Этельреду, — сказал я Меревалу.
— Без святого?
Я уже готов был на него рявкнуть, но сдержался. Этельред обещал своей армии помощь святого Освальда, и хотя его люди находились не в том месте, и несмотря на то, что сам он не желал прекращать свою войну в Восточной Англии, все-таки имело определенный смысл придать армии уверенность благодаря этой магической помощи.
— Завтра, — сказал я, — мы сделаем последнюю попытку найти Освальда. А потом отправим его Этельреду.
— Отправим его?
— У меня здесь корабль на расстоянии дня пути верхом, — объяснил я. — Сорок твоих воинов отправятся туда с Осфертом. Они пошлют моих людей сюда, отдав им лошадей. А пока они не прибудут, можешь искать своего святого. Если найдешь его, можешь отправить две сотни людей обратно к Этельреду вместе с этими костями, но остальные пойдут со мной.
— Но… — он замолчал, размышляя о том, что не сможет выделить мне часть своих людей, не вызвав гнев Этельреда.
— Если не сделаешь, как я говорю, Этельред умрет не позже чем через месяц, а Мерсия станет датской. Если доверишься мне, они выживут.
— Я тебе верю, — ответил он.
— Тогда поспи немного, — велел я ему, — потому что завтра у нас будет много дел.
Я подождал до середины ночи, до того самого темного часа, когда по земле гуляют лишь тени, когда люди спят и летают совы, охотится лиса, а мир вздрагивает от малейшего шума.
Ночь — это царство мертвых. Часовые Меревала не спали, но они находились на краю лагеря, и ни один не был рядом с размокшими деревянными развалинами старого монастыря.
Там догорали два костра, и в их слабом свете я прошел мимо скелетов, что были извлечены из земли и благоговейно выложены в длинный ряд.
Отец Цеолберт объявил, что их нужно перезахоронить с молитвами, ибо это были монахи Бирддан Игга, те, что жили здесь, пока не пришли датчане, чтобы жечь, грабить и убивать.
Кости были завернуты в новые саваны из шерстяного полотна. Я насчитал двадцать семь тел. В дальнем конце ряда один из саванов был расстелен на земле, а на нем возвышалась груда костей и черепов, те останки, которые не подходили ни к одному из скелетов, а за этой кучей стояла телега с парой высоких колес.
В телегу как раз мог поместиться человек. Ее борта были раскрашены крестами, которые я мог различить в неясном свете угасающих костров.
На дне телеги лежала сложенная ткань, когда я дотронулся до нее, то почувствовал, что это гладкая и дорогая материя, что называют шелком и привозят из каких-то дальних стран на востоке. Шелк явно был предназначен в качестве нового савана для святого Освальда, единственная сложность заключалась в том, что святой Освальд больше не существовал.
Значит, настало время для еще одного воскрешения.
Я гадал, пересчитал ли кто-нибудь скелеты, а если да, то станут ли они считать их снова перед тем как захоронить. Но у меня было мало времени и я сомневался, что смогу найти еще одно тело, не производя при этом слишком много шума, который разбудит спящих, что находились лишь в нескольких ярдах, поэтому я наугад выбрал тело и развернул окутывающее его шерстяное покрывало.
Я ощупал кости. Они были чистыми, что предполагало, что скелеты были омыты, прежде чем завернуты в саваны, и когда я поднял одну высушенную руку, кости не распались, это значило, что монах умер незадолго до разрушения монастыря.
Я склонился над мертвецом и нащупал в кошеле серебряный крест, который я надевал, когда мы хотели обмануть часовых у Нижних ворот Беббанбурга. Это был тяжелый крест с украшенными гранатами перекладинами. Я собирался его продать, но теперь он послужит другой цели, хотя сначала мне нужно было расчленить скелет. Я отрезал ножом одну руку и череп, а потом отнес их к куче костей, не сложенных воедино.
Потом всё было просто. Я вложил серебряный крест внутрь его грудной клетки, обмотав цепь вокруг одного из ребер, а потом с помощью шерстяного савана поднял тело и отнес его к западу, к медлительному ручейку.
Я положил его на мелководье, вытащил саван и подтянул к скелету ловушку для угрей. Я оставил мертвеца бултыхаться в медленном течении, а сам как следует отжал саван, а потом бросил мокрое полотно в догорающий костер, где оно зашипело и задымилось.
К утру большая часть савана обуглится и станет неузнаваемой. Я вернулся к мертвым монахам и передвинул скелеты, чтобы скрыть устроенный мною промежуток между телами, а потом дотронулся до молота на шее и вознес молитву Тору, чтобы никто не стал пересчитывать тела.
А потом, поскольку на заре у меня будет много дел, я заснул.
На рассвете я подозвал к себе Осферта и Меревала, но подошли и еще с дюжину человек. Это были таны, обладающие властью, мерсийские землевладельцы, которые привели своих воинов на службу в армию Этельреда.
Они были подавлены, может, из-за накрывшего плоскую местность густого тумана, или из-за своей уверенности, что Этельред будет разбит, после принесенных мною вестей о том, кому на самом деле присягнул Хэстен. Мы собрались вокруг телеги, куда слуги принесли кувшины с разбавленным элем и ломти черствого хлеба.
Меревал был предводителем мерсийцев, но уступил мне власть, как когда-то много лет назад в Честере.
— Ты, — я указал на Осферта, — сегодня поскачешь назад к Полуночнику, — я посмотрел на Меревала. — А ты дашь ему хорошую лошадь и сорок воинов.
— Сорок?
— Это команда корабля, — объяснил я и снова перевел взгляд на Осферта. — Пошли Финана и его людей ко мне на тех лошадях, что возьмешь к Полуночнику. Скажи ему, чтобы ехал быстро и захватил все оружие. А потом поплывешь в Лунден и предупредишь гарнизон о том, что происходит, найдешь своего сводного брата и всё ему расскажешь.
Сводным братом Осферта был король Уэссекса, а нам нужна была сильная армия саксов, чтобы победить Кнута.
— Скажи ему, что датчане идут на Мерсию или на Уэссекс со всеми силами, и что пусть он ищет меня на западе.
— На западе, — торжественно повторил Осферт.
— Не знаю где, — сказал я, но если Кнут атакует Мерсию, король Эдуард должен повести свое войско к Глевекестру. Если Кнут нападет на Уэссекс, то я присоединись к королю, но думаю, что это будет Мерсия, так что пошли брата в Глевекестр.
— Почему в Глевекестр? — спросил один из танов. — Мы не знаем, что предпримет Кнут!
— Мы знаем, что он собирается атаковать, — ответил я, — и поскольку ничто его не сдерживает, он может выступить куда угодно и чинить урон к своему удовольствию, так что мы должны завлечь его в ловушку. Должны заставить драться там, где хотим мы, а не там, где выберет он сам.
— Но…
— Я выбрал запад, — рявкнул я, — и заставлю его сражаться там, где хочу.
Никто не произнес ни слова. Вероятно, они мне не поверили, но я говорил им правду.
— Мне нужна сотня твоих воинов, — сказал я Меревалу, — самые лучшие и на легких лошадях. Можешь сам их возглавить.
Он неспешно кивнул.
— И куда мы направимся?
— Со мной. А остальные вернутся к Этельреду. Скажите ему, что мне жаль, но останки святого Освальда давным давно развеяны по ветру.
— Ему это не понравится, — заявил коренастый человек по имени Освин.
— Ему никакие новости не понравятся, — сказал я, — и он откажется в них верить. Он останется в Восточной Англии, пока не удостоверится, что ошибся, а тогда будет слишком напуган, чтобы возвращаться домой. Но он должен двинуться в сторону Глевекестра.
Я взглянул на Осферта.
— Заставь своего брата отправить ему приказ.
— Заставлю, — отозвался он.
— И заставь Эдуарда сказать Этельреду, чтобы пошевеливался, если хочет остаться правителем Мерсии.
— А что будешь делать ты? — возмущенно спросил Освин.
— Собираюсь пнуть Кнута по яйцам, — ответил я, — да с такой силой, чтобы ему пришлось развернуться и заняться мной, а потом буду держать его на одном месте, пока не подоспеют остальные, чтобы прибить ублюдка раз и навсегда.
— Мы даже не уверены, что Кнут собирается напасть, — нервно произнес другой тан.
— Разуй глаза! — заорал я на него, перепугав всех собравшихся вокруг телеги. — Война уже началась! Мы просто не знаем, где и как. Но Кнут начал ее, а мы положим ей конец.
Никто больше не произнес ни слова, потому что как раз в этот момент раздался еще один крик, на сей раз триумфальный, и я заметил людей, бегущих в сторону мелководного ручья, что изгибался вокруг западного края лагеря. Там был отец Цеолберт, размахивающий руками, а еще два священника рядом с ним стояли на коленях.
— Хвала Господу! — крикнул один из них.
Меревал со своими людьми уставились на священников. Осферт посмотрел на меня.
— Мы нашли его! — воскликнул Цеолберт. — Мы нашли святого!
— Хвала Господу, — снова крикнул священник.
Мы все пошли к ручью.
— Ты ошибался, — заявил мне Цеолберт вместо приветствия, присвистывая из-за отсутствующих зубов. — Наш Бог более могущественен, чем ты думаешь. Он послал нам святого! Утред ошибался, а мы были правы!
Люди подняли скелет из воды, распутав водоросли и ивовые прутья, выломанные из ловушки для рыбы. Они благоговейно отнесли кости к телеге.
— Ты ошибался, — сказал мне Меревал.
— Я ошибался, — согласился я. — И правда ошибался.
— Победа будет за нами! — заявил Цеолберт. — Взгляни! Крест! Он поднял серебряный крест над ребрами скелета. — Крест благословенного святого Освальда, — он поцеловал серебро и окинул меня взглядом, наполненным неприкрытой ненавистью.
— Ты насмехался над нами, но ты ошибся. Наш Бог могущественнее, чем ты даже можешь представить! Это чудо! Чудо! Наш Бог хранил святого от всех бед и испытаний, а теперь он дарует нам победу над язычниками.
— Хвала Господу, — отозвался Меревал, вместе со своими воинами почтительно отступив назад, когда пожелтевшие кости были сложены на дно телеги.
Я позволил христианам насладиться радостью и оттащил в сторону Осферта.
— Отведи Полуночника в Лунден, — велел я ему, — и забери с собой Ингульфрид и мальчишку.
Он кивнул, хотел было что-то сказать, но промолчал.
— Я не знаю, как поступлю с мальчишкой, — добавил я, — сначала мне нужно заняться Кнутом, но пусть он будет в безопасности. Он стоит много золота.
— Я выкуплю его у тебя, — сказал Осферт.
— Пусть его выкупит отец, а ты займешься матерью. Но храни обоих!
— Я позабочусь об их безопасности, — ответил Осферт. Священники начали петь, и Осферт наблюдал за ними со своим обычным серьезным выражением лица.
Временами он становился так похож на своего отца, что у меня возникало искушение назвать его господином.
— Помню, — он по-прежнему смотрел на трех поющих священников, произнося эти слова, — как однажды ты сказал мне, что твоему дяде отдали руку святого Освальда.
— Так и есть. Ингульфрид ее видела. Можешь ее спросить.
— Ты сказал, что это была левая рука?
— Разве?
— У меня неплохая память на подобные вещи, — торжественно заявил он, — ты сказал, что то была левая рука.
— Не помню, — признался я, — и откуда мне было знать, какая это была рука?
— Ты сказал, что это была левая рука, — настаивал он. — Должно быть, тебе сказал кто-то из твоих шпионов.
— Значит, левая.
— Тогда это и впрямь чудо, — продолжал Осферт, все еще рассматривая людей, столпившихся у телеги, — потому что у того тела не хватает правой.
— Неужто?
— Да, господин, это так, — он посмотрел на меня и к моему удивлению улыбнулся. — Я велю Финану поторопиться, господин.
— Скажи ему, он мне нужен здесь к завтрашнему дню.
— Он будет здесь, господин, и Господь тебя поторопит.
— Надеюсь, что он поторопит тебя добраться до Лундена, — ответил я. — Нам нужна армия твоего брата.
Он поколебался.
— А что ты собираешься делать, господин?
— Ты никому не скажешь?
— Обещаю, господин, — произнес он, а когда Осферт давал обещание, я знал, что он его сдержит.
— Хочу сделать то, в чем меня обвиняли несколько недель назад, — поведал я ему. — Захватить жену и детей Кнута.
Он кивнул, как будто этого и следовало ожидать, а потом нахмурился.
— А ты позаботишься о том, чтобы моя сестра была в безопасности?
— Об этом прежде всего.
Потому что я дал Этельфлед обещание, и то была клятва, которую я никогда не нарушал.
Значит, я должен был отправиться на запад. Чтобы встретиться с Кнутом Длинным Мечом.
