Глава шестая
Я отплыл на юг, чтобы убедить моего кузена, что возвращаюсь на юг Британии, но как только от дыма горящего Беббанбурга остался лишь темный след на фоне серых облаков, повернул на восток.
Я не знал, куда мне направиться.
На севере лежала Шотландия, населенная дикарями, только и ждавшими возможности прирезать сакса. За ней находились поселения норвежцев. Здесь жил мрачный народ, носящий вонючий мех морских котиков, которые устраивали лежбища на их скалистых островах. Как и скотты, эти люди были скорее склоны убить, чем проявить гостеприимство.
К югу лежали саксонские земли, но христиане наверняка сделали все, чтобы мне были не рады в Уэссексе или Мерсии, и я не видел для себя будущего в Восточной Англии, так что повернул в сторону одиноких Фризских островов.
Я не знал, куда еще можно направиться.
Большим соблазном было взять предложенное кузеном золото. Золото никогда не бывает лишним. На него можно нанять людей, купить корабли, лошадей и оружие. Но инстинкт подсказал оставить мальчишку при себе.
Я подозвал его к себе, когда мы плыли на восток, подгоняемые быстрым северным ветром, который дул уверенно и постоянно.
— Как тебя зовут? — спросил я его.
Он озадаченно оглянулся на мать, смотревшую на нас с тревогой.
— Меня зовут Утред, — ответил он.
— Нет, — сказал я, — Тебя зовут Осберт.
— Я — Утред, — храбро настаивал он.
Я с силой ударил его ладонью. Боль пронзила мою руку, а в ушах Утреда, вероятно, зазвенело, поскольку он, пошатываясь, чуть не упал за борт, но Финан поймал и вытащил бедолагу обратно. Его мать закричала, но я проигнорировал ее.
— Твое имя — Осберт, — повторил я, и на этот раз он ничего не ответил, лишь уставился на меня со слезами и упрямством в глазах. — Как тебя зовут? — вновь задал я вопрос. Он молча смотрел на меня. Я прочитал на его упрямом лице желание пойти мне наперекор и потому занес руку для нового удара.
— Осберт, — пробормотал он.
— Не слышу!
— Осберт, — сказал он громче
— Все слышали! — прокричал я команде. — Этого мальчика зовут Осберт!
Его мать, взглянув на меня, открыла рот, чтобы возразить, но тут же его закрыла, не проронив ни слова.
— Мое имя Утред, — объяснил я мальчишке, — и моего сына зовут Утред, а значит больно много Утредов собралось в этой лодке, так что теперь ты Осберт. Возвращайся к своей матери.
Финан присел в своей обычной позе рядом со мной на рулевой площадке. Волны все не унимались, и дул довольно сильный ветер, но не каждую волну венчал белый гребень, а ветер был укрощен.
Дождь прекратился, и в тучах показались просветы, через которые солнце освещало участки моря. Финан уставился на воду.
— Мы могли считать золотые монеты, — заметил он, — а вместо этого охраняем женщину и ребенка.
— Не ребенка, — сказал я, — почти мужчину.
— Кем бы он ни был, он стоит золота.
— Думаешь, я должен отдать его?
— Это ты мне скажи, господин.
Я думал об этом. Я держал парня из-за своего предчувствия, но по прежнему не знал, зачем именно это делаю.
— Для остального мира, — произнес я, — он наследник Беббанбурга и поэтому представляет собой ценность.
— Так и есть.
— Не только для своего отца, — продолжил я, — но и для его врагов.
— А кто они?
— Наверно, датчане, — ответил я неопределенно, так как до сих пор не был уверен, зачем мне нужен этот мальчик.
— Странно, не правда ли? — продолжал Финан, — жену и детей Кнута Ранульфсона держат где-то в заложниках, теперь и у нас эти двое. Сейчас что ли сезон ловли жен и детей? — его голос звучал удивленно.
Кто, интересно, захватил семью Кнута Ранульфсона? Я говорил себе, что меня это не касается, что меня вышвырнули из саксонской Британии, но этот вопрос все еще не давал мне покоя.
Очевидным ответом было, что это похищение устроили саксы, чтобы Кнут держался в стороне, когда они нападут либо на датских лордов в северной Мерсии, либо на ослабевшее королевство Восточной Англии, но Этельфлед ничего об этом не слышала.
У нее были шпионы и среди окружения ее мужа, и при дворе брата, и она наверняка бы узнала, если бы Этельред или Эдуард захватили бы жену Кнута, но эти шпионы ничего ей не поведали.
А я не верил, что Эдуард Уэссекский пошлет людей, чтобы захватить семью Кнута. Он слишком волновался из-за неспокойных датчан и находился под влиянием робких священников.
Этельред? Возможно, его новая женщина со своим воинственным братом пошли бы на этот риск, но если так, то Этельфлед наверняка об этом узнала бы. Так кто их похитил?
Финан по-прежнему смотрел на меня в ожидании ответа. Вместо этого я сам задал ему вопрос.
— Так кто наш самый опасный враг?
— Твой кузен.
— Если бы я взял золото, — я уговаривал не только Финана, но и самого себя, — он бы послал людей, чтобы меня убить. Он захотел бы получить свое золото обратно. Но пока у нас его жена и сын, он будет осторожен.
— Это верно, — признал он.
— А цена не снизится лишь от того, что платеж отложен, — сказал я. — Мой кузен заплатит и через месяц, и через год.
— Если только он не возьмет новую жену, — засомневался Финан, — потому что он много за нее не даст, — он кивнул в сторону Ингульфрид, которая съёжилась у рулевого весла. На ней по-прежнему был плащ Элфрика и она прижимала к себе сына, пытаясь его защитить.
— Похоже, он не очень-то ей увлечен, — произнес я весело.
— Какая-то другая женщина согревает ему постель, — предположил Финан, — а эта — просто жена.
— Просто? — спросил я.
— Он женился на ней не по любви, — заявил Финан, — а если и по любви, то она давно завяла. Вероятно, он женился из-за ее земель или ради союза с ее отцом.
И она была датчанкой. Это меня заинтересовало. Беббанбург был клочком саксонских земель в королевстве датчан, и датчане жаждали его заполучить.
Но жена-датчанка означала, что у моего кузена есть среди них союзник.
— Миледи, — позвал я ее. Она подняла на меня глаза, но промолчала. — Подойди сюда, — приказал я, — и приведи Осберта.
Она возмутилась, то ли из-за того, что я ей приказывал, то ли от того, что назвал ее сына другим именем, и на мгновение я подумал, что она не подчинится, но потом она поднялась и подошла ко мне, держа за руку сына.
Она покачнулась, когда корабль подпрыгнул на волне, и я протянул руку, за которую она схватилась, а потом посмотрела с отвращением, как будто дотронулась до куска склизких нечистот.
— Кто твой отец? — спросил я.
Она поколебалась, взвешивая, какую опасность может нести этот вопрос, и пожала плечами, явно не обнаружив таковой:
— Хоскульд Лейфсон.
Я никогда о нем не слышал.
— Кому он служит? — спросил я.
— Сигтрюггу.
— Боже ты мой, — воскликнул Финан, — это тот парень, что был в Дифлине?
— Да, — ответила она с некоторой горечью.
Сигтрюгг был норвежцем и воином, с помощью меча он добыл себе королевство в Ирландии, но Ирландия никогда не была простым местом для пришлых, и последнее, что я слышал об этом самозванном короле, было то, что его выпихнули обратно за море, в Британию.
— Так ты норвежка? — спросил я ее.
— Я датчанка, — ответила она.
— И где сейчас Сигтрюгг?
— Как я в последний раз слышала, в Кумбраланде.
— Он в Кумбраланде, — подтвердил Осферт. Он последовал за Ингульфрид к рулевому веслу, что показалось мне странным. Осферту нравилось находиться в одиночестве и он редко присоединялся ко мне на корме.
— Так что твой отец делает для Сигтрюгга? — спросил я Ингульфрид.
— Командует его придворными воинами.
— Скажи мне, — потребовал я, — почему Элфрик женил своего сына на дочери датчанина, что служит Сигтрюггу?
— А почему бы нет? — отозвалась она, все еще с горечью в голосе.
— Он женился на тебе, чтобы найти приют в Ирландии, если потеряет Беббанбург? — предположил я.
— Беббанбург невозможно потерять, — заявила она. — Его нельзя захватить.
— Я почти его захватил.
— Почти — это не значит захватил, правда ведь?
— Да, — согласился я, — не захватил. Так почему же он женился, миледи?
— А ты как думаешь? — она вернула мне этот вопрос.
Потому что Беббанбург правил маленьким клочком земли, окруженным врагами, а этот брак принес союз с человеком, который был врагом этих врагов.
Сигтрюгг был амбициозен и жаждал получить королевство, и если не в Ирландии, то он прорубил бы его себе в землях Британии. Он не был достаточно силен, чтобы атаковать Уэссекс, а Уэльс принес бы ему столько же проблем, как и Ирландия, Шотландия же была еще хуже, так что он смотрел в сторону Нортумбрии.
Это означало, что его врагами были Кнут Ранульфсон и Сигурд Торрсон, так, может, это Сигтрюгг захватил жену Кнута? Это было возможно, но Сигтрюгг должен был быть абсолютно уверен, что устоит перед атакой Кнута, раз осмелился на такое. Сейчас он был в безопасности в Кумбраланде.
Это была суровая местность гор, дождей и озер, и Кнут был явно доволен, позволив Сигтрюггу управлять этой бесплодной пустыней. А Сигтрюгг? Он без сомнения хотел земли, которыми правил Кнут, но норвежец вовсе не был глупцом и вряд ли бы развязал войну, которую бы неизбежно проиграл.
Я склонился над рулевым веслом. Полуночник быстро шел вперед под парусом, и рулевое весло дрожало в моих руках, а это всегда было знаком того, что корабль счастлив.
Рваные облака унеслись на юг, и Полуночник внезапно вышел в залитое солнечным светом пространство. Я улыбнулся. Лишь немногое может вселить такую радость, как добрый корабль и хороший ветер.
— Откуда такая вонь? — с негодованием спросила Ингульфрид.
— Наверное, от Финана, — ответил я.
— От лорда Утреда, — произнес Финан одновременно со мной.
— Это парус, — объяснил ей Осферт. — Он пропитан тресковым жиром и бараньим салом.
Она была потрясена.
— Тресковым жиром и бараньим салом?
— Конечно, он смердит, — признал я.
— И привлекает мух, — добавил Финан.
— И зачем тогда это делать?
— Потому что тогда парус лучше ловит ветер, — сказал я. Она скривилась. — А ты не привыкла к кораблям, миледи?
— Нет. Думаю, я их ненавижу.
— Почему?
Она сердито посмотрела на меня, некоторое время помолчала, а потом заявила: — А ты как думаешь? Я единственная женщина на борту.
Я уже был готов заверить ее, что она в безопасности, но потом понял, о чем она. Для мужчин это было просто, лишь помочиться за борт, позаботившись о том, чтобы не встать против ветра, но Ингульфрид едва ли могла поступить так же.
— Элдгрим! — позвал я. Поставь ведро под площадкой у рулевого весла и натяни занавеску! — я снова перевел на нее взгляд. — Там немного тесновато, но зато тебя не будет видно.
— Я этим займусь, — поспешно вмешался Осферт. Он махнул Элдгриму и занялся развешиванием двух плащей, которые послужат занавесями над влажным и темным пространством под нашими ногами.
Финан взглянул на меня, мотнув головой в сторону Осферта, и ухмыльнулся. Я сделал вид, что этого не заметил.
— Сюда, миледи, — Осферт произнес это необычайно торжественно, — а я постою на страже, чтобы никто тебя не побеспокоил.
— Спасибо, — сказала она, и Осферт поклонился ей. Финан фыркнул.
Осберт хотел остаться с матерью, когда она спустилась с площадки.
— Оставайся здесь, парень, — велел я. — Я научу тебя править кораблем.
Ингульфрид согнулась и пропала из вида. Полуночник парил по волнам, счастливый от этого ветра и в этом море. Я дал мальчишке рулевое весло и показал, как предугадывать движения корабля, позволив ему почувствовать мощь моря, держась за это длинное весло.
— Не пытайся слишком часто налегать на него, это замедляет ход — объяснил я ему. — Обращайся с кораблем, как с хорошей лошадью. Будь мягок, и корабль сам поймет, что нужно делать.
— Зачем обучать его, если ты собираешься его убить? — спросила его мать, когда появилась вновь. Я смотрел, как она забирается обратно на площадку у рулевого весла. Ветер растрепал ее волосы и хлестал ими по лицу.
— Ну? — резко потребовала она. — Так зачем его учить? — гнев придавал ей строгую, пронзительную красоту.
— Потому что это должен уметь каждый мужчина, — ответил я.
— Значит, он станет мужчиной? — упрямо продолжала она.
— Я не убиваю детей, миледи, — тихо произнес я, — но я не хотел бы, чтобы твой муж об этом узнал.
— Так как ты с ним поступишь?
— Он не причинит ему вреда, миледи, — вступил в разговор Осферт.
— Тогда как он с ним поступит?
— Продам его, — заявил я.
— Как раба?
— Подозреваю, что твой муж заплатит гораздо больше, чем можно получить за любого раба. Или, может, заплатят враги твоего мужа?
— Их у него полно, — сказала она, — но ты среди них главный.
— И наименее опасный, — развеселился я и кивнул в сторону команды. — Это все воины, что у меня есть.
— И всё же ты напал на Беббанбург, — добавила она, по ее тону трудно было судить, считает ли она меня полным глупцом или невольно восхищается тем, что я отважился на эту атаку.
— И почти преуспел в этом! — произнес я с тоской в голосе, — хотя, признаю, к этому моменту я, вероятно, был бы уже мертв, если бы ты не взяла своего сына посмотреть, как подкуют его новую лошадь, — я поклонился ей. — Я обязан тебе жизнью, миледи, и благодарю тебя.
— Ты обязан ей моему сыну, — отозвалась она с горечью, — я ничего не стою, но Утред…
— Ты имеешь в виду Осберта?
— Я имею в виду Утреда, — дерзко заявила она, — и он — наследник Беббанбурга.
— Нет, пока жив мой сын.
— Твоему сыну сначала придется захватить Беббанбург, — отозвалась она, — а ему это не удастся. Так что наследник — мой Утред.
— Ты слышала моего дядю, — оборвал ее я. — Твой муж может сделать еще одного наследника.
— О да, может, — яростно продолжала она, — он плодит бастардов, как кобель щенков. Он предпочитает плодить бастардов, но гордится Утредом.
Внезапная ярость в ее голосе меня удивила, как и предположение относительно мужа. Она воинственно уставилась на меня, и я подумал о том, как прекрасно ее лицо с выдающимися скулами и твердым подбородком, но смягченное полными губами и бледно-голубыми глазами, которые, как и море, поблескивали серебром.
Очевидно, Осферт думал о том же, потому что с тех пор, как она к нам присоединилась, не сводил с нее глаз.
— Значит, твой муж — глупец, — заявил я.
— Глупец, — повторил Осферт.
— Ему нравятся смуглые и толстые женщины, — сказала она.
Ее сын все это время слушал и при этих горьких словах матери безрадостно нахмурился. Я улыбнулся ему.
— Толстые и смуглые, худые и светловолосые, — сказал я ему, — все они женщины, и всех нужно лелеять.
— Лелеять? — повторил он.
— Только пять вещей могут сделать человека счастливым, — объяснил я ему, — добрый корабль, добрый меч, верная собака, добрый конь и женщина.
— Почему не добрая женщина? — развеселился Финан.
— Все они добры, — ответил я, — кроме тех, кто нет, а эти еще лучше.
— Боже ты мой, — вымолвил Осферт с укором.
— Слава Господу, — сказал Финан.
— Значит, твой муж, — я снова посмотрел на Ингульфрид, — захочет получить своего сына обратно?
— Конечно, захочет.
— И отправит за нами погоню?
— Он заплатит кому-нибудь, чтобы найти тебя.
— Потому что трус и не отправится за мной сам?
— Потому что как было заведено при лорде Элфрике, лорд Беббанбурга не покидает крепость, если в ней не остался его наследник. Кто-либо из них должен всегда оставаться внутри стен.
— Потому что снаружи одного из них легко убить, — сказал я, — но почти невозможно убить человека внутри?
Она кивнула.
— Так что если он не изменит установленный отцом закон, то пошлет убить тебя кого-нибудь другого.
— Многие пытались, миледи, — тихо произнес я.
— У него есть золото, — возразила она, — он может себе позволить послать много людей.
— Ему и придется, — сухо заметил Финан.
На следующий день мы подошли к островам. Теперь море было спокойным, солнце ярко сияло, а ветер так ослаб, что нам пришлось грести. Мы продвигались очень осторожно, с воином, стоящим на носу и проверяющим глубину веслом.
— Где мы? — спросила Ингульфрид.
— Это Фризские острова, — сказал я ей.
— Думаешь, ты сможешь здесь спрятаться?
Я покачал головой.
— Здесь негде прятаться, миледи. Твой муж знает, что я могу предпринять, и знает, что это один из вариантов.
— Дунхолм, — промолвила она.
Я резко обернулся в ее сторону.
— Дунхолм?
— Он знает, что Рагнар — твой друг.
Я не ответил. Рагнар был мне гораздо больше, чем просто другом, скорее братом. Его отец меня вырастил, и если бы судьба распорядилась по-другому, я бы остался с Рагнаром и сражался бы бок о бок с ним до конца времен, но нашей судьбой управляют три норны, и Рагнар остался лордом на севере, а я отправился на юг, чтобы присоединиться к саксам.
Он был болен, и известие о его смерти пришло прошлой зимой. Оно меня не удивило, хотя и опечалило. Он растолстел и ему стало трудно дышать, он хромал и с трудом передвигался, но умер с мечом в руке, вложенным Бридой, его женщиной, когда Рагнар лежал при смерти.
Значит, он отправится в Вальхаллу, где на веки вечные или пока мы не погрузимся в окончательный хаос останется тем старым Рагнаром, сильным и полным жизни, веселым, щедрым и смелым.
— Лорд Элфрик знал, что ты изгой, — продолжала Ингульфрид, — и что у тебя слишком мало воинов, чтобы напасть на Беббанбург, так что он решил, что ты направишься в Дунхолм.
— Без Рагнара? — я покачал головой. — Без Рагнара мне нечего делать в Дунхолме.
— А жена Рагнара и его сыновья? — поинтересовалась она.
Я улыбнулся.
— Брида меня ненавидит.
— Ты ее боишься?
В ответ я рассмеялся, хотя, по правде говоря, я действительно боялся Бриду. Когда-то она была моей возлюбленной, а теперь — моим врагом, а для Бриды обида была как чесотка, от которой невозможно избавиться.
Она бы расчесывала одно и то же место, пока там не появилась бы рана, а потом ковырялась бы в ней, чтобы она наполнилась кровью и гноем. Она меня ненавидела, потому что я не сражался за датчан против саксов, и не важно, что она и сама была из саксов. Бридой правили страсти.
— Лорд Элфрик надеялся, что прежде чем отправиться в Беббанбург, ты поедешь в Дунхолм, — сказала Ингульфрид.
— Надеялся?
Она поколебалась, как будто опасаясь, что готова открыть слишком многое, но потом пожала плечами.
— Он заключил с Бридой соглашение.
Почему меня это не удивило? Враг нашего врага — наш друг или, по меньшей мере, союзник.
— Он надеялся, что она меня убьет?
— Она обещала отравить тебя, — ответила Ингульфрид, — а он обещал ей золото.
И это меня не удивило. Брида никогда бы меня не простила. Она бы пронесла эту ненависть до самой своей смерти, а если бы смогла с помощью каких-нибудь чар, то и после нее.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил я Ингульфрид. — Почему не убедила меня идти в Дунхолм?
— Потому что если ты отправишься в Дунхолм, — ответила она, — Брида заберет моего сына и потребует больше золота, чем ты. Она хуже.
— И она жестока, — добавил я, а потом позабыл о Бриде, потому что человек на носу прокричал, предупреждая, что мы приближаемся к мелководью. Мы пробирались по каналу, что извивался в сторону пустынной песчаной косы, на которой росла трава.
Канал повернул на запад, потом на север, потом снова на восток, и Полуночник четыре раза задел дно, до того как мы достигли полосы более глубоких вод, что огибали восточный берег острова.
— Подойдет, — сказал я Финану, мы сделали несколько взмахов веслами, и нос корабля уткнулся в песок. — Пока это будет нашим домом, — объявил я своей команде.
Это было мое новое королевство, моя земля, мой кусок омытого морем и продуваемого ветрами песка на краю Фризии, и я буду удерживать его, пока какой-нибудь более сильный враг не решит прихлопнуть меня, словно муху.
А это случится, если я не найду больше людей, но сейчас мне просто нужно было чем-то занять этих, так что я послал сына с дюжиной человек собрать на близлежащих песчаных берегах плавняк, чтобы мы могли построить хижины. На остров уже вынесло несколько бревен, и я смотрел, как Осферт сооружает кров для Ингульфрид.
Мой сын принес еще древесины, достаточно, чтобы развести костер и построить укрытие, и в ту ночь мы пели, усевшись вокруг огромного пламени, изрыгающего искры в звездное небо.
— Хочешь, чтобы все узнали, что ты здесь? — задал вопрос Финан.
— Они и так уже знают, — ответил я. Днем мимо нас прошла пара лодок, и новости о нашем прибытии распространятся по островам и дальше, вдоль болотистого побережья.
Танквард, тот человек, что бросил нам вызов прежде, возможно, снова появится, хотя я сомневался, что он захочет драться. Несколько дней мы пробудем тут в мире, как посчитал я.
Я заметил, что Финан беспокоится обо мне. Он мало говорил весь вечер и не присоединился к пению. Ирландец все время бросал на меня взгляды.
Как я подозревал, он знал, что меня беспокоит. Это не был мой кузен или те, кого он мог послать против меня. Мои опасения были гораздо шире и глубже: неспособность понять, что делать дальше.
Я не имел представления, как поступить, хотя что-то мне пришлось бы сделать. Я вел за собой команду, у меня был корабль, а у всех нас — мечи, и мы не могли просто гнить на пляже, но я еще не знал, куда их повести. Я был в растерянности.
— Ты поставил часовых? — в разгар ночи спросил Финан.
— Я сам постою на страже. Чтобы убедиться в том, что все знают, что леди Ингильфрид здесь не для их удовольствия.
— Это они и так знают. А кроме того, проповедник убьет любого, кто на нее взглянет.
Я засмеялся. Проповедником называли Осферта.
— Он и правда как зачарованный, — тихо произнес я.
— Бедный ублюдок влюбился, — заявил Финан.
— И вовремя, — отозвался я, а потом мягко похлопал Финана по плечу. — Поспи, дружище, и хорошенько выспись.
Я шел по пляжу в темноте. На этой стороне острова волны разбивались со слабыми хлопками, хотя я мог расслышать, как с западной стороны дюн тяжело накатываются более крупные волны.
Костер медленно догорал, пока от него не остались лишь тлеющие угли, а я все еще брел по пляжу. Был отлив, и Полуночник казался темной тенью, склонившейся к песку.
Я хлафорд, лорд. Лорд должен заботиться о своих людях. Он одаривает их золотом, серебром и драгоценными браслетами. Он должен накормить своих людей, предоставить им кров и обогатить, а взамен они служат ему и превращают его в великого лорда, чье имя произносят с уважением. А лорд моих людей был бездомным, господином песка и пепла, владельцем единственного корабля. И я не знал, что делать.
Саксы ненавидели меня, потому что я убил их аббата. Датчане никогда мне не доверяли, а кроме того, я убил сына Сигурда Торрсона, и Сигурд, друг Кнута Ранульфсона, поклялся отомстить за эту смерть. Рагнар, который поприветствовал бы меня как брата и отдал бы половину своих богатств, умер.
Этельфлед меня любила, но она любила и свою церковь и была не в силах защитить меня от тех мерсийцев, что подчинялись ее мужу, с которым она не жила.
Она находилась под защитой своего брата, Эдуарда Уэссекского, и он, возможно, был бы мне рад, хотя и потребовал бы выплатить виру за смерть священника и принудил бы к унизительному извинению перед своими церковниками. Он бы не дал мне земли. Он мог меня защитить и использовать как воина, но я не был бы лордом.
А я старел. Я это знал, это ощущали мои кости. Я был в том возрасте, когда люди ведут за собой армии. Когда они стоят в задних рядах стены из щитов и предоставляют сражаться молодым воинам впереди.
В моих волосах серебрилась седина, а в бороде была белая прядь. Я был стар и ненавидим, я был изгоем и находился в замешательстве, хотя у меня бывали времена и похуже. Дядя однажды продал меня в рабство, и то были тяжелые времена, не считая того, что я встретил Финана, и мы пережили это вместе, и Финан с удовольствием прирезал того ублюдка, что нас заклеймил, а мне досталась радость убить того ублюдка, что меня предал.
Христиане рассказывают о колесе судьбы, об огромном колесе, которое постоянно крутится и иногда поднимает нас вверх, на солнечный свет, а иногда тащит вниз, в грязь и дерьмо.
Там то я сейчас и был, в дерьме и навозной жиже. Так что, может, остаться здесь, думал я. Бывают вещи и похуже, чем править несколькими островами во Фризии. Я не сомневался, что смогу победить Танкварда, забрать тех его людей, что выживут, себе на службу, а потом сковать небольшое королевство песчаных дюн и тюленьего дерьма. Эта мысль вызвала у меня улыбку.
— Осферт говорит, что на самом деле ты не убьешь моего сына, — произнесла она за моей спиной. Я развернулся и посмотрел на Ингульфрид. Она стояла в тени дюны. Я промолчал. — Он говорит, что на самом деле ты добрый человек.
Я рассмеялся.
— Я оставил больше вдов и сирот, чем кто-либо, — возразил я. — Так поступают добрые люди?
— Он говорит, что ты порядочный и честный человек и… — она помедлила, — и упрямый.
— Упрямый — это верно.
— И что теперь ты в замешательстве, — добавила она. Она говорила мягко, из голоса пропали и дерзость, и гнев.
— В замешательстве? — спросил я.
— Ты не знаешь, куда идти и что делать.
Я улыбнулся, потому что она была права, а потом смотрел, как она осторожно ступает по пляжу.
— Я не знаю, куда идти, — признал я.
Она подошла к остаткам костра, присела на корточки и протянула руки к едва мерцающим уголькам.
— Я чувствовала себя так же целых пятнадцать лет, — с горечью призналась она.
— Значит, твой муж — глупец.
Она покачала головой.
— Ты постоянно это повторяешь, но на самом деле он умный человек, а ты сделал ему одолжение.
— Забрав тебя?
— Убив лорда Элфрика, — она уставилась на тлеющее дерево, наблюдая, как маленькие языки угасающего пламени извивались, исчезали, а потом снова вспыхивали. — Теперь мой муж волен делать всё, что захочет.
— А чего он хочет?
— Оставаться в безопасности в Беббанбурге, — сказала она. — А не отправляться каждую ночь спать, гадая, где можешь быть ты. А прямо сейчас? Думаю, он хочет получить сына обратно. Несмотря на все свои недостатки, он любит Утреда.
Так вот почему она разговаривает со мной без презрения или горечи, подумал я. Она хочет попросить за сына. Я сел с противоположной стороны костра и подтолкнул обуглившиеся бревна ногой, чтобы пламя вновь разгорелось.
— Он не будет в Беббанбурге в безопасности, — сказал я, — пока живы Кнут Ранульфсон и Сигурд Торрсон. Они тоже хотят получить Беббанбург и однажды попытаются его захватить.
— Но священники моего мужа говорят, что судьба Нортумбрии — стать христианской, — ответила она, — так что датчане потерпят поражение. Такова воля христианского бога.
— Ты христианка? — спросил я.
— Они говорят, что да, — но я не уверена. Муж настаивал, чтобы я покрестилась, и священник окунул меня в бочку с водой, опустив мою голову под воду. Муж смеялся, когда они это проделывали. Потом меня заставили поцеловать руку святого Освальда. Она была сухая и желтая.
Святой Освальд. Я и позабыл об этом новом поветрии, что распространял аббат, которого я убил. Святой Освальд. В старые времена он был королем Нортумбрии. Он жил в Беббанбурге и правил севером, а потом начал войну с Мерсией и был побежден в битве с королем-язычником.
Пригвожденный бог не особо помог ему в тот день, и его тело разрезали на куски, но поскольку он был святым и королем, люди собрали эти окровавленные останки и сохранили их. Я знал, что левую руку святого отдали лорду Элфрику, а задолго до того я сопровождал отрубленную голову Освальда через северные холмы.
— Священники говорят, что если тело Освальда будет собрано воедино, — продолжала Ингульфрид, — всеми землями саксов будет править один лорд. Один король.
— Священники никогда не перестают болтать чепуху.
— И Этельред Мерсийский просил лорда Элфрика отдать ему руку, — добавила она, проигнорировав мое замечание.
Это привлекло мое внимание. Я поднял глаза на ее лицо, освещенное пламенем.
— И что ответил Элфрик?
— Сказал, что обменяет руку на твое тело.
— Правда?
— Правда.
Я рассмеялся, затем смолк, задумавшись. Этельред хотел собрать воедино тело Освальда? Такова его цель? Быть королем всех саксов?
Неужели он верил в эту церковную чепуху, что того, кто владеет телом святого Освальда, невозможно победить в битве?
Легенда гласила, что большую часть останков Освальда забрали в монастырь в Мерсии, монахи которого отказались принять мощи, потому что, по их словам, Освальд был врагом их королевства, но той ночью небеса пронзил яркий луч и осветил тело, лежавшее за монастырскими воротами, и этот столб света убедил монахов принять останки святого.
Затем монастырь захватили датчане, которые включили его земли в состав Нортумбрии. Этельред хотел найти высохший труп? Будь я правителем той части Нортумбрии, я бы уже давно выкопал труп, сжег его и развеял пепел по ветру.
Вероятно, Этельред верил, что тело все еще в могиле, но чтобы потребовать его, надо было биться против лордов Нортумбрии. Неужели он планировал войну против Кнута? Сначала Восточная Англия, затем Нортумбрия? Это безумие.
— Ты полагаешь, Этельред хочет вторгнуться в Нортумбрию? — спросил я Ингульфрид.
— Он хочет быть королем Мерсии, — ответила она.
Он всегда жаждал этого, но никогда не осмеливался бросить вызов Альфреду, а Альфреда уже давно не было в живых, и королем был Эдуард. Этельред мучился под властью Альфреда, и я мог только представить себе, как он противится быть вассалом молодого Эдуарда.
И Этельред старел так же, как и я, и размышлял о своей славе. Он хотел, чтобы его запомнили не вассалом Уэссекса, а королем Мерсии, более того, королем, который присоединил к Мерсии земли Восточной Англии.
Зачем на этом останавливаться? Почему бы не вторгнуться в Нортумбрию и не стать королем всех северных саксов? Как только Этельред добавит восточно-английских танов к своей армии, он станет достаточно силен, чтобы бросить вызов Кнуту, а обладание телом святого Освальда убедит христиан на севере, что их пригвожденный бог на стороне Этельреда, и эти христиане могут восстать против датских лордов.
Этельреда запомнят как короля, снова сделавшего Мерсию сильной, возможно, даже как человека, объединившего все саксонские королевства. Он подожжет всю Британию, чтобы вписать свое имя в исторические хроники.
И самым большим препятствием на пути к этой цели был Кнут Ранульфсон, Кнут Длинный Меч, человек, владевший Ледяной Злобой. Жена и дети Кнута пропали, возможно, их держали в заложниках. Я спросил Ингульфрид, слышала ли она об их похищении.
— Разумеется, слышала, — ответила она, — вся Британия знает об этом. Она смолкла, а затем произнесла: — Лорд Элфрик думал, что это ты схватил их.
— Тот, кто забрал их, — ответил я, — хочет, чтобы люди думали именно так. Они ехали под моим знаменем, но то был не я.
Она смотрела на крошечные языки пламени.
— Больше всех от их захвата выиграет твой кузен Этельред, — сказала она.
Ингульфрид, как я понял, была умной женщиной, умной и утонченной. Мой кузен, думал я, был дураком, что презирал ее.
— Этельред не делал этого, — ответил я, — он не настолько смел. Он бы не рискнул злить Кнута до тех пор, пока не станет сильнее.
— Кто-то рискнул, — промолвила Ингульфрид.
Кто-то, кто выигрывал от бездействия Кнута. Кто-то достаточно глупый, чтобы спровоцировать жестокую месть со стороны Кнута. Кто-то достаточно умный, чтобы держать это в секрете. Кто-то, кто сделал бы это при поддержке Этельреда, возможно, за большое вознаграждение в виде золота или земель и кто-то, кто обвинил бы меня.
И тут словно сухой трут попал в тлеющие угли. Осознание было таким же ярким, как столб света, спустившийся с небес, чтобы озарить расчлененное тело Освальда.
— Хэстен, — произнес я.
— Хэстен, — Ингульфрид повторила это имя так, словно давно все знала. Я уставился на нее, а она смотрела на меня. — Кто же еще? — просто спросила она.
— Но Хэстен… — начал было я, но потом умолк.
Да, Хэстен был достаточно смел, чтобы бросить вызов Кнуту, и достаточно вероломен, чтобы заключить союз с Этельредом, но стал бы он на самом деле рисковать местью Кнута? Хэстен не был дураком.
Он терпел поражение за поражением, но ему всегда удавалось улизнуть. У него были земли и люди, хотя и того и другого было мало, но все же они были. Если жену и детей Кнута похитил действительно Хэстен, тогда он потеряет все, главным образом, свою жизнь, и конец этой жизни не будет легким. Он последует за многими днями пыток.
— Хэстен со всеми дружен, — мягко произнесла Ингульфрид.
— Но не со мной, — добавил я.
— И со всеми враждует, — продолжала она, проигнорировав мое замечание. — Он выживает, потому что клянется в верности тому, кто сильнее его. Он таится, лежит, как собака у очага, и виляет хвостом, когда кто-нибудь подходит к нему. Он клянется в верности Кнуту и Этельреду, но ты знаешь, как говорят христиане. Никто не может служить двум господам.
Я нахмурился:
— Он служит Этельреду? — я покачал головой. — Нет, он враг. Он служит Кнуту. Уж я-то знаю, я встретил его в доме Кнута.
Ингульфрид тайком улыбнулась, помолчала, а затем промолвила:
— Ты доверяешь Хэстену?
— Конечно, нет.
— Мой отец впервые приплыл в Британию, когда служил Хэстену, — сказала она, — и он перешел от него к Сигтрюггу. Он говорит, Хэстен заслуживает доверия не больше, чем змея. Если он берет тебя за руку, говорит мой отец, пересчитай свои пальцы.
Ничто из этого меня не удивило.
— Так и есть, — ответил я, — но он слаб и нуждается в защите Кнута.
— Нуждается, — согласилась Ингульфрид, — но, допустим, он отправил к Этельреду посланника? Тайного посланника?
— Я бы этому не удивился.
— И Хэстен предлагает Этельреду свою службу, — продолжила она, — сообщая ему известия и оказывая услуги, какие может, не вызывая подозрений Кнута. А взамен Этельред обещает не нападать на Хэстена.
Я обдумал эти слова, затем кивнул.
— Я провел восемь лет, желая напасть на Хэстена, — сказал я, — а Этельред отказывается дать мне воинов.
Хэстен занял Честер, а эта величественная римская крепость защитила бы северные земли Мерсии от нападений ирландских викингов или от датчан и норвежцев в Кумбраланде, но Этельред отказался поддержать нападение.
Я думал, что, отказав, он хотел лишить меня возможности добавить себе славы, поэтому мне пришлось позволить своим людям просто наблюдать за Честером, чтобы Хэстен не доставлял хлопот.
Ингульфрид слегка нахмурилась. Она все еще смотрела на маленькие языки пламени, когда произносила эти слова.
— Не знаю, насколько верно то, о чем я говорю, — произнесла она, — но я помню, как услышала о жене Кнута и тут же подумала о Хэстене.
Он вероломен и умен. Он мог убедить Этельреда в своей преданности, но Хэстен всегда служит тому, кто сильнее, а не более слабому.
Он будет улыбаться Этельреду, но лизать зад Кнуту, и Этельред считает, что Кнут не отважится напасть, потому что его жена — заложница, но… — она замолчала и подняла голову, чтобы взглянуть на меня, — а вдруг Кнут и Хэстен хотят, чтобы Этельред так и думал?
Я смотрел на нее, пытаясь понять, о чем она говорит. В ее словах был смысл. Жену и детей Кнута вообще не похищали, эта уловка нужна была, чтобы Этельред чувствовал себя в безопасности. Я вспомнил свою встречу с Кнутом. Она тоже была частью обмана.
Он казался рассерженным, но затем подобрел, и Хэстен был там со своей вечной ухмылкой. Почему Кнут ни разу не напал на Хэстена?
Честер был важной крепостью, потому что контролировал передвижения между Британией и Ирландией, лежал между Мерсией и Нортумбрией, а также между валлийцами и саксами, но Кнут позволил Хэстену его удерживать. Почему?
Потому что Хэстен был полезен? Так Ингульфрид была права, и это Хэстен прячет жену и сына Кнута? И рассказал Этельреду, что захватил их и держит в заложниках?
— Значит, Кнут решил надуть Этельреда, — медленно произнес я.
— А если Этельред чувствует, что может спокойно напасть на Восточную Англию? — спросила она.
— То он нападет, а в тот момент, когда его войско покинет Мерсию, ее атакуют датчане.
— Датчане атакуют Мерсию, — согласилась она. — Может, это уже и происходит. Этельред чувствует себя в безопасности, его надули. Мерсийская армия находится в Восточной Англии, а Кнут и Сигурд — в Мерсии, разрушают, жгут, грабят, насилуют и убивают.
Я следил, как угасает пламя. Над землей занимался серый свет, его призрачное мерцание дотронулось и до моря. Настала заря, свет озарил и землю, и мой разум.
— В этом есть смысл, — неуверенно произнес я.
— У лорда Элфрика повсюду были шпионы, — заявила она, — хотя среди твоего окружения ему и не удалось их найти. Но помимо тебя они были везде, посылая известия в Беббанбург.
Эти люди разговаривали в главном доме, а запоминала. Они никогда не прислушивались ко мне, но позволяли слушать их разговоры. А иногда муж рассказывал мне всякое, когда не бил.
— Он тебя бил?
Она взглянула на меня как на дурака.
— Я же его жена. Когда я ему не угождала, конечно, он меня бил.
— Я никогда не бил женщин.
Она улыбнулась в ответ.
— Лорд Элфрик всегда говорил, что ты глупец.
— Может, так и есть, но он всегда меня боялся.
— Он был просто в ужасе, — согласилась она, — проклинал тебя с каждым вздохом и молился о твоей смерти.
Но это Элфрик, а не я отправился к разрывателю плоти. Я смотрел, как светлеет небо.
— Рука святого Освальда, — сказал я, — она все еще в Беббанбурге?
Она кивнула.
— Она хранится к часовне, в серебряном ящике, но муж хочет отдать ее Этельреду.
— Чтобы придать ему мужества?
— Потому что этого хочет Кнут.
— А, — наконец понял я. — Кнут поощрят Этельреда вторгнуться в Восточную Англию, а Этельред сделал бы это, если бы получил магическую поддержу тела святого Освальда.
— Беббанбург слаб, — объяснила Ингульфрид. — Сама крепость не слаба, она чудовищно сильна, и они могут собрать достаточно людей, чтобы защитить ее от врагов, но не решаются провоцировать по-настоящему опасного врага. Потому они остаются в безопасности, милуясь со своими соседями.
— С датчанами.
— С датчанами.
— Значит, твой муж как Хэстен, — сказал я, — выживает, склонившись и виляя хвостом.
Она мгновение поколебалась, а потом кивнула:
— Да.
А Беббанбург ничего не значит для датчан. Он имел значение для меня, но для датчан был просто раздражающим прыщом. Они желали получить Беббанбург, конечно, желали, но им нужно было гораздо больше.
Им нужны были богатые поля, медленные реки и густые леса Мерсии и Уэссекса. Им нужна была страна под названием Данландия. Им нужно было всё, и пока я застрял на пляже во Фризии, возможно, они уже завоевывали это.
И я подумал об Этельфлед. Она была внутри этого безумия.
Я не знал, было ли этой правдой. В тот момент, когда солнце озарило восток красным, я не имел представления о том, что происходит в Британии. То были лишь догадки.
Насколько я знал, по-прежнему длился этот долгий мир, а я лишь воображал хаос, но инстинкт говорил мне об обратном. А если инстинкт — это не глас богов, то что же это тогда?
Но какое мне до всего этого было дело? Христиане меня отвергли и сожгли мои владения. Они изгнали меня из Мерсии, сделали изгоем на этой пустынной песчаной дюне.
Я ничего не был им должен. Если бы у меня была хоть толика здравого смысла, говорил я себе, мне бы следовало отправиться к Кнуту и предложить ему свой меч, а потом пронести его по всей Мерсии и Уэссексу к южному побережью, сокрушив этих набожных глупцов, что плюнули мне в лицо. Я бы заставил епископов, аббатов и священников упасть предо мной на колени и молить о прощении.
И я подумал об Этельфлед.
И знал, как должен поступить.
— Так что будем делать? — спросил меня Финан на следующее утро.
— Найдем еды, — ответил я, — на три-четыре дня плавания.
Он уставился на меня, пораженный решительностью в голосе, а потом кивнул.
— Тут полно рыбы и мяса тюленей.
— Закопти его, — приказал я. — Что насчет эля?
— Хватит на неделю. Мы взяли два бочонка с Радуги.
Бедняга Блекульф. Я оставил его с сыном и еще одним членом команды у Беббанбурга. Он хотел спасти Радугу, но я велел ее бросить.
— Пойдем с нами, — предложил я.
— Пойти с вами куда?
— Во Фризию, — ответил я и немедленно пожалел о своих словах. Я не был уверен, что направлюсь во Фризию, хотя и не мог придумать никакого другого места, что могло бы послужить нам убежищем.
— Рано или поздно, — попытался я исправить оплошность, — мы отправимся во Фризию. Сначала я, скорее всего, пойду в Восточную Англию, но ты всегда можешь найти место на корабле, отправляющемся оттуда во Фризию.
— Я спасу Радугу, — упрямо настаивал Блекульф, — она не слишком крепко увязла.
И он остался, хотя я сомневался, что у него будет достаточно времени, чтобы спустить ее на воду, прежде чем его обнаружат люди моего кузена, как и в том, что он не поведает им о том, что я плыву во Фризию.
Мы могли бы отправиться в тот же день или, по крайней мере, на следующий, если бы загрузили на Полуночника достаточно провизии, но нам нужна была пара дней, чтобы оправиться от шторма.
Оружие и кольчуги намокли, их нужно было начистить песком, чтобы оттереть пятна ржавчины, поэтому я сказал Финану, что мы отплывем через три ночи.
— И куда мы направляемся? — поинтересовался он.
— На войну, — произнес я величественно. — Пусть поэтам будет что воспевать. Их языки устанут петь! Мы отправляемся на войну, дружище, — я похлопал Финана по плечу, — но сейчас я собираюсь вздремнуть. Проследи, чтобы все работали, и скажи им, что станут героями!
Сначала герои должны были поработать. Нужно было убить тюленей, поймать рыбу, собрать дрова, чтобы закоптить мясо и рыбу, нарезанные тонкими полосами.
Для копчения лучше всего подходит сырая древесина, но у нас ее не было, поэтому мы смешали подсушенные коряги с водорослями, разожгли костры и предоставили дыму коптить небо.
Полуночник нуждался в уходе. У меня было мало принадлежностей для починки, но корабль почти не нуждался в ней, мы проверили все обводы, залатали дыру в парусе и очистили корпус во время отлива. Во время таких же отливов я взял дюжину человек и воткнул ивовые слеги на песчаных отмелях.
Это была тяжелая работа. Нам пришлось вырыть ямы в песке, который заливала вода, и как только мы делали яму, вода и песок тут же заполнял ее снова. Мы продолжали копать, вынимая песок с помощью обломков досок или просто голыми руками, а потом засовывали ивовый прут как можно глубже и наполняли яму камнями, чтобы он не падал.
На островах и дюнах не было скал, так что мы использовали камни балласта с Полуночника, заменив их песком. Его осадка станет более высокой, но я рассчитывал, что всё будет в порядке.
Это заняло два дня, но теперь ивовые прутья были видны над водой и во время прилива, хотя некоторые покосились от течения, а пару унесло прочь, зато остальные обозначали проход через предательские отмели к острову, служившему нам убежищем. Путь, по которому может прийти враг.
И он пришел. Это был не Танквард. Он знал, что мы вернулись, пару раз я видел, как его корабль проходит мимо, но он не хотел впутываться в неприятности и проигнорировал нас.
Это случилось в последний наш день на острове, в прекрасное летнее утро. Тогда то и появился этот корабль. Как раз когда мы отплывали. Мы сожгли наши укрытия, загрузили вяленое мясо на борт Полуночника и теперь тянули якорный камень и вставляли в уключины весла, и тут появился он, корабль, готовый сражаться.
Он пришел с запада. Мы наблюдали, как он приближается, и видели яркую голову зверя на его высоком носу. Дул западный ветер, и корабль шел под парусом, и когда подошел ближе, я различил вышитого на плотном парусе орла. Это был гордый и прекрасный корабль, заполненный воинами, в чьих шлемах отражалось солнце.
В тот день я не знал, что это за корабль и кто им командует. Датчанин, как я полагал, и, может, то был датчанин, который желал получить награду, обещанную моим кузеном тому, кто меня убьет.
А может, это был просто проходивший мимо хищник, увидевший легкую добычу, но кем бы он ни был, он заметил наш корабль, что был меньшего размера, увидел, как Полуночник хочет покинуть острова и как мы гребли в сторону того конца канала, что я отметил прижатыми камнями ивовыми слегами.
И он загнал меня в ловушку. Он быстро приближался, подгоняемый ветром в усиленном веревками парусе с гордым орлом. Всё, что ему нужно было, это лишь направиться в канал и врезаться своим большим корпусом один из наших бортов, расщепить нам весла или просто столкнуться с нами, борт к борту, и впустить своих воинов в брюхо Полуночника, и там перебить нас, превосходя числом. А так наверняка и было, ведь корабль был вдвое больше по размеру, и команда должна была быть вдвое больше.
Я наблюдал, как они приближаются, пока мы гребли, и выглядел корабль великолепно. У него была драконья голова, покрытая золотом, а в парус с орлом вплетены алые нити, сине-золотое знамя на верхушке мачты развевалось в лучах солнца. Вода у носа пенилась белыми барашками.
Воины были в кольчугах, с оружием и с щитами. Они пришли, чтобы убивать, и корабль вошел в отмеченный ивовыми слегами канал и заметил, что мы не сможем сбежать, и я услышал, как его команда загудела, настраиваясь на резню.
А потом последовал удар.
Ивовые слеги привели корабль на песчаную отмель, вот почему я так тщательно их разместил.
Он приблизился и врезался в мель, мачта треснула и сломалась, парус упал на нос, а за ним последовала и тяжелая рея с расщепленной мачтой.
От удара людей отбросило вперед, а тяжелый корпус завяз в песке. Лишь мгновение назад это был гордый корабль, охотник в поисках дичи, а теперь лишь обломки с задранным над песком носом, заполненные людьми, пытающимися встать на ноги.
А я повернул рулевое весло Полуночника, и мы покинули отмеченный канал и вошли в настоящий, огибающий с юга ту отмель, на которой сел на мель гордый корабль. Мы гребли медленно, чтобы подразнить злополучного врага, мы прошли от них как раз на расстоянии броска копьем, и я приветственно им помахал.
А потом мы вышли в море.
Ингульфрид с сыном держались поблизости от меня, рядом был и Финан, а мой сын и другие воины сели на весла. Нам сияло солнце, а вода блестела, весла погрузились в нее, и мы рванулись вперед.
Чтобы творить историю.
