Историческая справка

Эдуард, принц Уэльский, старший сын короля Эдуарда III, более известен, как «Чёрный принц», но этим прозвищем он обзавёлся спустя много десятков лет после кончины. По некоторым данным, во Франции ещё в девятнадцатом столетии матери пугали зловещим «Принс Нуар» непослушных детей. Чем он заслужил это прозвище, объяснений существует множество. Наиболее распространённое гласит: чёрным его именовали из-за цвета доспехов. Увы, убедительных доказательств нет ни у сторонников этой версии, ни той, что относит эпитет «чёрный» к характеру Эдуарда. Человеком он был великодушным, хотя и своенравным, верным отцу-королю и не лишённым тяги к романтике (женился на Джоанне «Прекрасной деве Кента» по любви, не по расчёту). Одарённый военачальник, он большую часть жизни провёл, управляя французскими владениями царственного родителя. Эдуард «Чёрный принц» дрался под Креси, а незадолго до смерти одержал победу под Нахерой оглушительную победу, но всё же Пуатье — самый яркий из его триумфов. К сожалению, из народной памяти Пуатье надолго изгладилось, заслонённое с двух сторон победами при Креси и Азенкуре.

Но историки недаром едят хлеб, и в конце концов Пуатье заняло подобающее место в пантеоне английской военной славы. Победа это в полном смысле слова «шальная». А как иначе её назвать? Измученные голодом и жаждой англо-гасконские силы одолели в долгом, по средневековым меркам, противодействии, вдвое (а по некоторым источникам, втрое) превосходящие их войска противника, и не просто одолели, а разбили в пух и прах, пленив короля! Иоанна II Доброго отвезли в Лондон, где он присоединился к другому коронованному невольнику англичан, — шотландскому королю Давиду II Брюсу, угодившему в лапы врагам после битвы под Невилл-Кросс десятью годами ранее (описанной в романе «Скиталец» трилогии, описывающей приключения Томаса Хуктона).

Битва под Пуатье стала логическим финалом второй большой «шевоше» принца Уэльского по Франции. Первая, в 1355 году, оставила в руинах города и веси юго-востока Гаскони (предместья Каркассона в том числе), запнувшись под Монпелье. Целью «шевоше» было нанести французам непоправимый экономический ущерб (попутно хорошенько поживившись), и, в идеале, вынудить к сражению. Королю Иоанну II же, учитывая печальный опыт Креси, решиться на битву было, ох, как непросто, и он в 1355 году дал англичанам без помех вернуться в Гасконь со всем награбленным добром.

Неясностей вокруг Пуатье — пруд пруди, и самая главная загадка — желал ли принц Уэльский сражения тем сентябрьским утром 1356 года? Весь предыдущий день, в воскресенье, англичане до одури торговались с кардиналами (Бессьер — персонаж вымышленный, а Талейран — нет). Есть основания полагать, что принц Уэльский готов был принять большую часть предложенных церковью (читай — французами) унизительных условий, тем не менее, некоторые историки считают, что Эдуард просто тянул время. Одно известно точно: французы ринулись в атаку, когда обнаружили, что левое крыло англичан тишком сдвинулось к Миоссону, следовательно, под прикрытием мирных переговоров противник готовился переправить армию через Миоссон. Действительно ли принц надеялся улизнуть от французов, сказать трудно. Манёвр чрезвычайно рискованный: переправляться целым войском в надежде на то, что редеющий с каждой минутой арьергард удержит натиск многократно превосходящих французских сил. Тем не менее, факт остаётся фактом: подразделения герцога Уорвика были оттянуты к броду, что лично мне даёт основания думать, будто принц действительно собирался попробовать улизнуть от французов, хотя и возможной атаки с их стороны не исключал.

Сомнения терзали не только принца Уэльского. Было над чем задуматься и королю Иоанну. Война не являлась его стихией, но он хорошо представлял себе, на что способны английские лучники. С другой стороны, войск у него было больше, а враги находились не в лучшей форме. Советники короля разошлись во мнениях. Одни убеждали монарха воздержаться от битвы, другие — наоборот. К последним он в итоге и прислушался. Забавно, но всё указывает на то, что ни английский, ни французский лидеры не были однозначно нацелены на сражение. Не возобладай во французском лагере «ястребы» над «голубями», принц Уэльский, по всей видимости, в драку сам ввязываться не стал бы. Против говорило состояние его воинства: общая усталость после дальнего перехода, скудость пищи, жажда (кстати, из-за трудностей с доставкой воды на холм лошадей действительно поили вином). «За» были лишь два фактора. Во-первых, «шевоше» и задумывалась, как уловка, призванная выманить французов из берлоги. Во-вторых, занятая англичанами позиция под Пуатье, выбранная тщательно во время марша на юг с оттаптывающим пятки врагом, была воистину хороша.

По крайней мере, так пишут хронисты, а историкам остаётся лишь верить им на слово, потому что точное место сражения под Пуатье, как и многие другие поля средневековых битв, неизвестно. Привязать его топографически к конкретной точке в окрестностях Пуатье невозможно. Живую изгородь, каким бы непроходимым препятствием она ни стала для французов, не пощадило время. Через Миоссон в те годы существовало два брода (в книге упомянут только один), поди скажи теперь, который из них был свидетелем сечи? Большинство специалистов склонны думать, что это был Гюэ-де-л’Омм, ближайший к деревне и монастырю Нуайе. Сумасшедший наскок ста шестидесяти конников, из которых сто были лучниками, под командованием капталя де Бюша имел место в действительности, но с какой стороны? Они обошли французов с севера (точка зрения, которая милее мне) или с юга? И всё вновь упирается в допущения. Но беда допущений в том, что чаще всего они, плохо отвечая на загадки старые, порождают, в свою очередь, огромное количество новых. Допустим, принц Уэльский намеревался отступать через брод Гюэ-де-л’Омм (ныне застроенный мостом) на второстепенной дороге западнее современного селения Нуайе-Мопертюи. Это указывает нам позицию принца севернее брода, мимо современного памятника, посвящённого битве, и ставит перед вопросом вопросов: откуда принца атаковали французы? Историки не один год ломают копья на этот счёт. Сам я обычно перед написанием романа определяюсь с географией интересующего меня сражения по картам и документам в кабинете, чтобы затем, выехав на место описываемых событий, с удовлетворением убедиться в собственной правоте. Пуатье мне преподнесло сюрприз. По картам подходы к английскому холму выглядят проще с запада. На месте же выяснилось, что нет. Учитывая то, что французы и англичане шли параллельно друг другу перед тем, как французы приблизились для сражения, атака с севера вероятнее (хотя бы потому, что на том направлении проще маневрировать большими группами воинов). А тем из читателей, кто хочет сам разобраться в загадках географии Пуатье, с удовольствием рекомендую книгу Питера Хоскинса «По следам Чёрного принца», вышедшую в издательстве «Бойделл Пресс» в 2011 году.

Скудость сведений по месту битвы отчасти искупается достаточно подробной информацией по её ходу. Сражение началось с двух кавалерийских атак на фланги англичан. Оба наскока были отражены лучниками. Атака на брод была замедлена подтопленным грунтом, что дало английским стрелкам время оправиться от изумления, вызванного неуязвимостью бронированных коней французов, и перебить врага, продолжив обстрел с боков. Вот тут-то наивно расслабившегося исследователя и поджидает очередной «привет от Пуатье». Нисколько не сомневаясь в сметливости потомков, оксфордский хронист Джеффри ле Бейкер пишет, что стрелы, де, ломались при попадании в броню или свечкой уходили в небо. А что именно ломалось-то? Древки или наконечники? Равно возможно и первое, и второе. Факт, что изготовители стрел порой плутовали, общеизвестен. Как бы то ни было, благодаря сообразительности (которой так не хватает нам, потомкам, при чтении хроник) лучников конные атаки французам успеха не принесли. Лорд Дуглас, приволокший с собой на французскую землю две сотни бойцов, получил несколько ран у брода (или, согласно другим источникам, у брода остался невредим, а увечья заработал во время атаки с баталией дофина; или вовсе сбежал с поля боя). Баталия под предводительством умного и нескладного Карла двинулась на холм. Англо-гасконское воинство стояло насмерть, а французам мешала навалиться на них изгородь, и после двух часов боя дофин отступил. Казалось бы, настал черёд вступить в дело второй баталии, но возглавлявший её брат короля, герцог Орлеанский, вместо этого дал дёру. Почему? Очередной «привет Пуатье». Причины, по которым король приказал удалиться Карлу, понятны. Монарх не желал подвергать исполнившего свой долг наследника дополнительному риску, но герцог Орлеанский-то с какой радости ушёл? Но ушёл и увёл с собой вторую баталию. Две трети французского войска словно корова языком слизала, и королю ничего не оставалось, как попытать счастья с оставшимися у него солдатами. Затем в тыл ударил неустрашимый капталь, битва закончилась, началась бойня. В книге отступающих французов режут на Ле-Шамп-д’Александр. Некоторые учёные относят основное место резни к топкой пойме Миоссона, но мне это представляется менее вероятным. С поля боя французам бежать было удобнее именно на Ле-Шамп-д’Александр, и, скорее всего, именно там был взят плен король вместе с его младшим сыном. На предмет выяснения того, чьими пленниками сиятельные особы будут считаться, между победителями завязалась драка, прекратило которую лишь появление герцога Уорвика и сэра Реджинальда Кобхэма, сопроводивших «Жана ле Бона» с сыном к принцу Уэльскому.

Пуатье, в основном, пешее сражение. Таков был совет лорда Дугласа французскому королю (по иронии судьбы ранили Дугласа, похоже, в конной атаке). Лучники решили исход двух фланговых наскоков, но мало повлияли на итог битвы в целом. Атакующим в пешем строю французам стрелы доставляли некоторое неудобство, хотя бы из-за необходимости опустить забрала (да и били по латам не хуже молотков), но пластинчатые доспехи хорошо защищали своих владельцев, что потом доказал Азенкур, где французы под обстрелом добрались до бойцов Генриха V и вступили с ними в рукопашную. Тем не менее, лучники с их мышцами, тренированными для натяжения длинных луков, — не те противники, с которыми пожелаешь свести знакомство в бою, особенно, если они вооружены алебардами или топорами.

В свете вышесказанного встаёт законный вопрос: почему же англичане победили? Командиры воинства принца Уэльского, воюя плечом к плечу не первый год, притёрлись друг к другу, знали, чего друг от друга ожидать, и, несмотря на некоторое соперничество, доверяли друг другу. Плюс, конечно же, опыт. Тот же герцог Уорвик начал утро, готовя армии путь к отступлению, но, когда обстоятельства изменились, не растерялся, а применился к обстановке, действуя решительно и эффективно; юный герцог Сэйлсбери оборонял правый фланг с мужеством и стойкостью, сделавшими бы честь умудрённому сединами ветерану; а что уж говорить о конном куп-де-гра в тыл противнику, покончившем с боевым духом французов? О дисциплине же и взаимодействии соратников короля Иоанна умолчим. Своеволие герцога Орлеанского — яркий пример.

Другая, и главная причина английского триумфа — дисциплина. Они сохранили строй до конца, не разомкнув рядов даже для преследования отступающей баталии дофина. Исключением, подтверждающим правило, стал некий сэр Хампфри Беркли, оставивший боевые порядки в надежде захватить какую-нибудь важную птицу из числа откатывающегося воинства Карла. Жадность дорого стоила сэру Хампфри — поговорка «пошли по шерсть, сами вернулись стрижеными» про него, — он был взят в плен и выплатил 2000 фунтов стерлингов выкупа. А ведь потерпел бы и, кто знает, может, ему достался один из угодивших в английский полон дворян: не считая короля с сыном, лишились воли архиепископ Санса, герцог Бурбон, маршал д’Одрегем, графы Вандом, Даммартен, Танкарвилль, Жуаньи, Лонгвилль, О, Понтье, Вантадур, и от двух до трёх тысяч рыцарей. Многие представители французской знати погибли: герцог Афинский, Жоффруа де Шарне, коннетабль Вальтер де Бриенн, маршал Клермон, епископ Шалонский и ещё от шести до семи десятков нобилей. Подсчитывать количество участников средневековых битв — дело неблагодарное. Исторические источники порой противоречат друг другу, но предположительно под Пуатье у принца Уэльского имелось шесть тысяч солдат (из них треть — лучники); у французов — около десяти тысяч. Потери, если верить считавшим убитых после битвы геральдам, составили две с половиной тысячи у французской стороны и всего сорок человек у англо-гасконцев. Диспропорция не так невероятна, как кажется на первый взгляд. Основная масса французов погибла во время бегства. Пока обе стороны сохраняли линию, потери были невелики, ибо каждого латника подпирали с боков закованные в броню товарищи, но, едва строй нарушался, драпающие одиночки становились лёгкой добычей. Трупов было столько, что, за исключением самых знатных (кого удалось опознать), мертвецов бросили гнить там, где они нашли смерть, и лишь в феврале покойников собрали и похоронили.

В плен угодило от двух с половиной до трёх тысяч французов. Тех, кто победнее, или тяжелораненых отпустили под честное слово (то есть, им позволили вернуться домой при условии, что они не будут воевать против англичан, пока не выплатят выкуп). Богатых и знатных же отправили в Англию. Деньгами, вырученными за их свободу, обязан своим нынешним внешним видом, в частности, Уорвикский замок. Автор замечательной книги «Крещение огнём» Джонатан Сёмпшн, подсчитал, что выкупов за пленённых под Пуатье французов англичане получили на сумму около трёхсот тысяч фунтов стерлингов. Цифра не впечатляет только если не знать, что, например, стоимость кружки эля с 50-х годов XIV века до наших дней возросла в ТРИ ТЫСЯЧИ РАЗ! Добавьте ещё шесть миллионов золотых экю за короля Иоанна II (выплаченных, правда, частично уже после его смерти в Лондоне в 1364 году), и вы поймёте, насколько обогатила Англию победа при Пуатье.

«Ла Малис» — плод моего воображения, как и её связь с похороненным в монастыре Нуайе-Мопертюи святым Жюньеном. Все четыре Евангелия, впрочем, сходятся в том, что у апостола Петра имелся поднятый в защиту Христа в Гефсиманском саду меч. В Англии бытует предание, будто этот меч Иосиф Аримафейский доставил на Британские острова и вручил святому Георгию. А вот жителям Познани нет нужды тешить себя легендами, ибо у них в епархиальном музее с незапамятных времён этот самый меч хранится. Мог ли он принадлежать святому Петру? В Палестине I века нашей эры меч по форме скорее напоминал бы короткий римский гладиус, а познанский таков, как в романе, то есть, расширяющийся к острию, похожий на фальшион.

Написание романа «1356» было бы невозможно без нескольких замечательных книг, в ряду которых первой стоит уже упоминавшееся выше «Крещение огнём», являющееся вторым томом вышедшей из-под пера Джонатана Сёмпшна истории Столетней войны. Весьма познавательно творение Питера Хоскинса «По следам Чёрного принца», тем более, что оно написано после того, как автор пешком повторил обе «шевоше» принца Уэльского. Из биографий старшего сына Эдуарда III мне более других пригодилось произведение Ричарда Барбера «Чёрный принц». Источником неоценимых сведений по английскому луку и стрельбе из него послужила монография «Большой боевой лук» Мэттью Стрикленда и Роберта Харди. Последний, к тому же, любезно обратил моё внимание на труд Ж. М. Турнье-Омона «Битва при Пуатье, 1356». Описание деталей быта Франции XIV столетия мною почерпнуто из очаровательной книги Анны Роу «Глупец и его деньги». Также хочу отметить следующие труды: «Битва под Пуатье, 1356» Дэвида Грина, «Поход Чёрного принца» Х. Дж. Хьюитта, «Царствование Эдуарда III» и «Эдуард III» Марка Ормрода; всем перечисленным историкам низкий поклон от меня.

Верность и доблесть своих людей принц Уэльский щедро вознаградил денежными пожалованиями и ежегодными выплатами. Множество простых лучников получили привилегии свободной вырубки леса и выпаса скота. Во Франции разнёсшаяся мгновенно весть о разгроме вызвала шок и основательно подорвала авторитет аристократии, который, наложившись на обнищание страны, вызвал серию крестьянских восстаний, известную, как «Жакерия». Эдвард III же новость о победе сына прокомментировал следующей фразой: «Мы просто утопаем в щедротах Господних!»

Несмотря на катастрофичность последствий, Пуатье не поставило точки в долгой войне, в которой и Азенкур 1415 года стал также очередной запятой, но последнее слово, в конце концов, осталось за Францией.

Но это уже совсем другая история.