Часть первая
Авиньон

В город Виллон юного монашка-англичанина привело письмо. Родной Карлайл он покинул в августе с двумя товарищами. Направлялись они на обучение к цистерцианцам в Монпелье, брат Майкл — медицине, остальные — богословию, и, по обычаям того времени, им поручили доставить во Францию несколько посланий. Пешком троица добралась до Саутгемптона, где села на корабль до Бордо. Из Бордо они двигались по Франции от обители к обители, по пути доставляя весточки. В монастыре Пюи, куда было адресовано первое письмо, брат Винсент скончался от дизентерии, в Тулузе (второе послание) слёг брат Питер, и юный брат Майкл продолжил путешествие в одиночестве. Письмо осталось всего одно. В Павилле аббат любезно просветил монаха, где найти адресата мятого клочка пергамента, и призвал поторопиться, так как в противном случае того могло не оказаться в городе.

— Ле Батар — объяснил добрейший настоятель, — лёгок на подъём. Два дня назад был здесь, сегодня — в Виллоне, кто скажет, где он будет завтра?

— Ле Батар?

— Так его зовут в этих местах.

Аббат перекрестил брата Майкла, и тому стало не по себе. Что ж это за Ле Батар, для встречи с которым, по мнению настоятеля, брату Майклу потребуется защита Господа?

К Виллону он пришёл глубокой ночью. Найти город было просто — он пылал огромным костром. От него тянулась по дороге нескончаемая цепочка беженцев. Они советовали монашку повернуть назад, ибо в Виллоне свирепствовали настоящие демоны. Брат Майкл боязливо кивал, но шёл вперёд. Ему было страшно, только любопытство пересиливало страх. Он никогда не видел войны, он никогда не видел людей, коих война превратила в демонов. Поэтому он шагал к городу, положившись на милость Божью и крепость пилигримского посоха, проделавшего вместе с ним неблизкий путь из Карлайла.

Пожарами была объята западная часть Виллона. Отблески огня метались по стенам замка на холме в восточном конце города. Владелец замка и был повинен в несчастьях своих подданных. Его крови жаждали епископ Лавенс и граф Лабрюиллад, осадившие твердыню силами собственных воинств и призвавшие на помощь наёмников таинственного Ле Батара.

— А что они не поделили? — поинтересовался у аббата брат Майкл перед тем, как отправиться в дорогу.

Тот вздохнул, подставив служке кубок:

— Поводов два. Господин Виллон якобы конфисковал воз шкур, принадлежащих епископу. Якобы, — настоятель отхлебнул и скривился, очевидно, вино было кислым, — Виллон — мошенник, пробу негде ставить. Однако, между нами, с Лавенсом они — два сапога пара.

— А второй повод?

— Виллон увёл у графа Лабрюиллада жену.

— А, — только и сказал брат Майкл. А что ещё тут скажешь?

— Мужчины всегда склонны к дракам, — философски заметил Адам, — Но если в деле замешаны женщины — пиши пропало. Взять Трою. Сколько народу положили из-за одной смазливой мордашки!

Он строго воззрился на юношу:

— Женщина греховна по природе своей, сын мой, и марает грехом всё вокруг себя. Благодари Господа, что ты монах и дал обет целомудрия.

— Благодарение Господу! — послушно кивнул брат Майкл. Без особой, впрочем, убеждённости.

Теперь в городе Виллон горели жилища и умирали люди из-за похотливой бабёнки, её любовника и кучи вонючих шкур. Брат Майкл перешёл каменный мост. Створки западных ворот, тяжёлые, массивные, скреплённые огромными кронштейнами, были сорваны с петель какой-то страшной, несомненно, дьявольской силой. Монах перекрестился, проходя мимо них и остановился под аркой. В дверях пылающего здания у ворот лежало тело молодой женщины лицом вниз. Полуобнажённое, с потёками тёмной крови на бледной спине, оно вызывало в душе брата Майкла смутное непристойное томление. Устыдившись, он опять осенил себя крестом. Лукавый, думал юноша, нынче и без его души соберёт нынче богатую жатву в обречённом городе под тёмными, подсвеченными пожарами облаками.

Двое мародёров, один в длинной кольчуге, другой в куртке толстой кожи, вооружённые тесаками, выскользнули из дома с мёртвой женщиной на пороге. Насторожившись при виде фигуры в арке ворот, они рассмотрели поношенную белую рясу, деревянный крест на шее монаха и свернули на боковую улочку искать жертву побогаче. В канаве слабо шевелился ратник, то ли раненый, то ли пьяный. Крыша дома, откуда вышли грабители, с грохотом провалилась, выбросив в небо сноп дыма и искр.

Брат Майкл зашагал по улице, шарахаясь от убитых. У бочки с дождевой водой сидел солдат, пытаясь перевязать рану на животе. Юный монах провёл немало времени, помогая в монастырском лазарете, а потому без раздумий опустился на колени рядом с раненым:

— Позвольте пособить.

Ответом было грозное ругательство и свист лезвия, рассёкшего воздух у самого лица отпрянувшего монашка.

— Давай сюда свою рясу! — гаркнул солдат, неловко поднимаясь на ноги.

Брат Майкл бросился наутёк.

— Вернись, чёртов святоша! Вернись! Отдай рясу!

На жюпоне солдата красовалось изображение золотой ласточки на красном фоне, и он, по-видимому, был из числа защитников города. В таком случае ряса ему понадобилась для того, чтобы под видом монаха покинуть город. Оглянувшись на бегу, брат Майкл заметил, как вынырнувшие из переулка латники в белом с зеленью приканчивают беднягу.

Солдат вокруг хватало. Некоторые носили нашивки с жёлтым епископским посохом, окружённым четырьмя чёрными пересечёнными крестами. Эти служили, как предположил юный англичанин, епископу Лавенсу. Другие, с зелёной лошадью на белом, должно быть, являлись людьми графа Лабрюиллада. Из тел большей части мертвецов с золотой ласточкой торчали длинные английские стрелы. Схватка, если и продолжалась, то где-то дальше. Здесь же солдатня предавалась грабежам, изнасилованиям и пьянству, не обращая внимания на пожары, перекидывавшиеся с одной соломенной крыши на другую. Кричали женщины, плакали дети. Из переулка вывалился человек с кровавыми провалами на месте глаз. Столкнувшись с монахом, он испуганно шатнулся назад и закрылся руками.

— Я не причиню тебе вреда, — успокоил его брат Майкл по-французски.

Французский язык монах освоил, ещё будучи послушником, ибо уже тогда твёрдо намеревался учиться в Монпелье. Слепой его не услышал. Подвывая, он на карачках быстро-быстро уползал обратно в проулок. Ухо брата Майкла различило знакомый звук. Знакомый, но настолько неожиданный посреди разоряемого города, что монах решил, что ему чудится. Пел хор, и пение неспособны были заглушить ни гомон людей, ни лай собак, ни рёв пожара.

Он осторожно двинулся на звук, молясь, чтобы не привлечь внимания празднующих победу вояк. Монах прошёл мимо лавки кожевника, где в кадке с мочой для дубления кож плавал труп, и вышел на площадь, украшенную каменным крестом. Сзади кто-то налетел на брата Майкла, сбив с ног. Перевернувшись на спину, монах увидел над собой громилу в цветах Лавенса. Здоровяк цапнул кошель, привешенный к заменявшей брату Майклу пояс верёвке.

— Убирайся! Убирайся! — заорал монах на родном языке, в ужасе забыв, что находится во Франции.

Верзила, осклабившись, поднёс к носу жертвы широкий нож, внезапно дёрнулся, из шеи ударила струя крови прямо в лицо монаху, и рухнул на землю. Брат Майкл обтёр щёку и, повернувшись к громиле, заметил торчащую у того пониже затылка стрелу. Верзила с хрипом открывал и закрывал рот, оттуда струилась кровь.

— Ты — англичанин, святой брат?

Майкл поднял глаза. Белый герб на чёрной ливрее спрашивающего пересекала диагональная полоса — знак того, что хозяин воителя рождён вне брака.

— Так ты — англичанин? — повторил вопрос человек.

— Я — англичанин, — подтвердил брат Майкл, обретя дар речи.

— Так дал бы мерзавцу этой штукой, — указал человек на посох монаха и помог подняться, — Дал бы разок, глядишь — хватило бы. Они тут все пьяны в дымину.

— Я — англичанин, — зачем-то опять сказал брат Майкл. Его трясло.

— Далеко же тебя занесло от дома, святой брат, — ухмыльнулся человек.

Повесив на мускулистое плечо лук, он достал кинжал и, нагнувшись над верзилой, вырезал стрелу, заодно прикончив здоровяка.

— С хорошими стрелами тут туго, — объяснил он, — Поэтому мы ими не разбрасываемся. Увидишь где, тоже подбирай.

Майкл отряхнул рясу и внимательнее рассмотрел эмблему на одежде своего спасителя: странный зверь с кубком в когтях.

— Вы служите… — начал монах.

— Ублюдку, — кивнул человек, — Ле Батару. Мы — эллекины, святой брат.

— Эллекины?

— «Адские посланники» в вольном переводе. Ну, что в местном аду делаем мы, понятно, а что забыл здесь ты, святой брат?

— У меня письмо к Ле Батару.

— Что ж, пойдём его искать. Меня звать Сэм.

У Сэма было открытая физиономия, готовая расплыться в мальчишеской улыбке. Он повёл монаха мимо церкви с укрывшимися внутри горожанами. Вход охраняли два эллекина.

— Наш Ублюдок не одобряет изнасилований, — коротко бросил монаху Сэм.

— Достойно, — сказал монах.

Сэм покосился на него и хмыкнул:

— С тем же успехом можно «не одобрять», например, дождь.

Они вышли на площадь, посреди которой застыли полдюжины всадников с мечами наголо, в кольчугах, шлемах и ливреях епископа Лавенса. Позади них стоял услышанный братом Майклом хор. Десяток мальчиков старательно выводил псалом: «Domine eduxisti, de inferno animam meam vivificasti me ne descenderem in lacum…»

— Он… — Сэм постучал пальцем по гербу, имея в виду, очевидно, Ле Батара, — …растолковал бы, о чём они поют.

— Они поют о том, что Господь выведет наши души из ада, — перевёл брат Майкл, — даст нам жизнь и убережёт от преисподней…

— Очень любезно со стороны Господа, — ухмыльнулся Сэм.

Он кивнул всадникам и тронул рукой шлем, буркнув Майклу:

— Епископ.

Епископ оказался рослым осанистым мужчиной в доспехах, сидящий на статном жеребце под знаменем с пересечёнными крестами и посохом.

— Ждёт, — зло сплюнул Сэм, — ждёт, пока мы вытащим для него каштаны из огня. Всегда одно и то же. Распинаются, де, мы будем сражаться с вами плечом к плечу, а, когда дело доходит до драки, пускают нас вперёд, сами же в безопасном закуте жрут винище. Ну, за это они нам и платят. Ты не зевай, брат. Здесь опасно.

Он снял с плеча лук, обогнал монаха и сторожко заглянул за угол. Осмотрелся по сторонам:

— Чертовски опасно.

Брат Майкл приблизился к стрелку. Они стояли на краю обширного пустыря, то ли рыночной площади, то ли Бог знает чего. На дальнем конце виднелась прорубленная в скале дорога, поднимавшаяся к воротам замка. Надвратное укрепление, озарённое пламенем городских пожаров, пестрело флагами. Часть из них несла изображения святых, на помощь которых надеялись защитники замка, часть — герб владетеля Виллона, золотую ласточку. Арбалетный болт клюнул стену рядом с монашком и упал на брусчатку.

— Если мы захватим замок до рассвета, наша плата удвоится.

— Удвоится? — удивился брат Майкл, — Почему?

— Завтра день святой Бертильи, а жёнушку нашего нанимателя зовут как раз Бертилья. Коль мы возьмём замок в день её небесной покровительницы то тем самым докажем, что Бог не одобряет её измены.

Подобное сомнительное богословие никогда не было близко брату Майклу, но спорить он не стал:

— Она сбежала от мужа, да?

— Не суди её строго. Муж у неё — редкая скотина. Только свадьба есть свадьба. В аду поубавилось бы народишка, кабы женщинам дозволили бы самим выбирать себе мужей. Но девчонку жалко.

Сэм наложил на лук стрелу, шагнул из переулка, зорко высматривая достойную цель, не нашёл ничего заслуживающего внимания и отступил обратно:

— Бедная девушка спряталась в замке, а скотина-супруг платит нам за то, чтобы мы выковыряли её обратно.

Осмелев, брат Майкл по примеру лучника высунулся из-за угла и едва успел юркнуть обратно, прежде чем о мостовую там, где он стоял, ударившись два арбалетных болта.

— Счастливчик! — хлопнул его по плечу Сэм, — Псы приметили меня, взяли прицел. Чуть меньше удачи, и ты бы уже беседовал со Спасителем!

— Вам леди оттуда не выковырять, — переведя дух, высказался монах.

— Отчего же?

— Такую твердыню людям не взять.

— А мы — не люди, — расплылся в ухмылке Сэм, — Мы — эллекины, а, значит, девоньке недолго осталось миловаться с сердечным другом. Надеюсь, он её хорошенько приголубит напоследок, чтобы страдалице потом хоть вспомнить было что.

Майкл покраснел. Женщины очень осложняли его нынешнее существование. В обители, где представительниц слабого пола юноша не видел годами, дьявольские искусы повергались им легко. В пути пришлось тяжелее. Нечистый строил козни, а брат Майкл держался изо всех сил. В Тулоне разъярённый его стойкостью Люцифер подослал пьяную шлюху. Она сцапала монашка со спины, повернула к себе и впилась в уста мокрыми слюнявыми губами. И всё же брат Майкл не посрамил духовного звания. Вырвался! Хохот блудницы до сих пор стоял в его ушах, уязвляя его праведную душу. В памяти всплыла белизна кожи мёртвой девицы у городских ворот и, чтобы отогнать неподобающие видения, он начал мысленно читать молитву. Дочитать не успел, отвлёк шум, похожий на вспархивающие целой стаи птиц. Площадь осыпал настоящий дождь арбалетных болтов. Их наконечники выбили из мостовой яркие искры. Брат Майкл подивился глупости защитников: в кого стрелять, площадь пуста? Затем заметил людей в накидках с капюшонами, стекающихся со всех переулков и строящихся в центре открытого пространства. Все они были лучниками, и на дождь арбалетных болтов они ответили градом стрел. Не коротких, оперённых кожей железных болтов, а лёгких английских стрел, пущенных крепкими тисовыми луками с пеньковых тетив, звенящих, как струны арф. Стрелы ушли к замку, ловя остриями отблески пожаров. Брат Майкл обратил внимание, что поток арбалетных болтов резко иссяк. Вражеские стрелки попрятались, и часть лучников перенесла огонь на бойницы боковых башен. Один из англичан упал с болтом в груди, но других потерь, насколько видел монах, у лучников не было.

Сзади раздался скрип колёс, и Сэм остерёг:

— Посторонись-ка, святой брат.

Монашек послушно прижался к стене, пропуская повозку. Возок был небольшим, толкать его хватило сил у шести парней. Спереди и с боков к повозке были прибиты павезы, — щиты в рост человека, придуманные для защиты арбалетчиков во время перезарядки их неуклюжего оружия. Теперь павезы хранили толкающих возок солдат и груз — небольшие деревянные бочонки.

— Считай — драка за нами, — удовлетворённо произнёс Сэм.

Он вышел из-за угла и посылал в сторону замка стрелу.

Драка? Было до странности тихо. Брат Майкл не так представлял себе битву. Не лязгало оружие, не взывали к небесам умирающие. Шум шёл сзади, со стороны города, впереди же пели тетивы, скрипели колёса возка, дробно стучали по камням наконечники стрел и болтов. Майкл покосился на Сэма, без устали посылающего во мрак стрелу за стрелой.

— Видимость, как в солнечный полдень! — подмигнул монаху лучник, доставая очередную стрелу.

— Из-за пожаров?

— Ага. Мы нарочно подожгли город. Нам — подсветка, а их огни слепят.

Брат Майкл как-то пытался натянуть такой лук, но даже до плеча тетиву не дотянул.

Пользуясь тем, что вражеские стрелки, в основном, забились по щелям, повозку подкатили к самым воротам замка. В тёмном проёме вспыхнул огонёк, притух, опять разгорелся. Толкавшие возок солдаты побежали назад. Один из них упал, сражённый болтом, товарищи подхватили и его, и его оружие, поволокли к своим. Тут-то брат Майкл и узрел впервые Ле Батара.

— Вот он, — оповестил монаха Сэм, — наш растреклятый Ублюдок.

Долговязый, в воронёной кольчуге, простом воронёном бацинете, высоких чёрных сапогах. Ножны обнажённого меча тоже были чёрного цвета. Мечом Ле Батар указывал двум десяткам латников с сомкнутыми щитами место посреди площади. Оглянувшись, Ле Батар встретился с братом Майклом глазами, и такая сила пылала в этих глазах, что монах оробел. Он понял, почему аббат из Павилля произносил гнусное прозвище «Ублюдок» с трепетом в голосе. Нос у Ле Батара был сломан, на щеке белел старый шрам, однако брат Майкл, исходя из рассказов павилльского настоятеля, ожидал встретить человека гораздо старшего возраста. Этот же воин в чёрном был молод. Ле Батар перевёл взгляд на Сэма:

— Эй, разве ты не должен охранять церковь, Сэм?

— Рябой и Джонни там, а тебе я привёл нового приятеля.

Лучник подтолкнул к командиру брата Майкла. Монах нервно облизал губы и, сглотнув, заговорил:

— Письмо для вас… Э-э, письмо от…

— Потом, — оборвал его Ле Батар, принимая от слуги щит.

Он повернулся к замку, и в тот же миг у ворот оглушительно бабахнуло, словно тысяча громов прогремели одновременно. Брат Майкл присел в страхе. Грохот эхом отдался на площади. Из облака багрово-чёрного дыма в стороны полетели пылающие обломки. В небе ошалело метались свившие гнезда в трещинах замка пичуги. Висящее над воротами знамя святого Иосифа ярко пылало.

— Порох! — довольно оскалился Сэм.

Монах недоумённо повторил:

— Порох?

— Точно! Наш Ублюдок — ублюдок изворотливый. Видал? Бах! И прости-прощай, ворота! Дорого запредельно! Только, раз граф платит вдвое за удовольствие воссоединиться с жёнушкой — пожалуйста! Надеюсь, она того стоит.

В задымленной арке ворот плясали огоньки. Теперь брат Майкл понимал, что за дьявольский кулак снёс городские ворота. Ле Батар с помощью пороха вошёл в Виллон и порохом же проложил путь в замок. С двадцатью латниками Ле Батар двигался к арке.

— Лучники!

Стрелки, включая Сэма, потянулись за латниками. Шли спокойно, без криков и суеты, и это пугало до дрожи в коленках. Пьяных среди них брат Майкл не заметил. Воины в чёрно-белых ливреях были собраны, деловиты и неотвратимы, как сама смерть.

Ле Батар и латники скрылись в дыму, лучники, в основном, остались снаружи. Из замка доносились звон оружия, вопли боли и ярости, а в ворота уже вливался поток солдат в цветах епископа с графом, боящихся опоздать на делёж добычи.

Монах дёрнулся за ними. Сэм придержал его за плечо:

— Смотри, там может быть опасно.

— С нами Бог, — отозвался брат Майкл, чувствуя прилив возбуждения, и поудобнее перехватил посох.

С улицы замок казался огромным, а на деле сразу за воротами монаху открылся крохотный дворик, на противоположном конце которого возвышался донжон. На брусчатке юноша насчитал с десяток мёртвых и умирающих арбалетчиков в красных с золотом ливреях, а одного горемыку, очевидно, выпотрошило взрывом. Несмотря на размётанные по двору кишки, обожжённый человек был ещё жив. Он жалостно стонал, и брат Майкл остановился, соображая, как облегчить его муки. Пока монах думал, Сэм извлёк нож и перерезал тому горло.

— Ты убил его! — негодующе воскликнул брат Майкл.

— Ну да, — пожал плечами лучник, — А что надо было делать? Целовать его? Я бы спасибо сказал тому, кто прикончил бы меня, окажись я в таком же положении.

С парапета надвратного укрепления, вопя, вывалился красно-золотой, тяжело хлопнулся на камни двора и умолк. Из дверей главной башни выскочил другой защитник. На ступенях его догнала пущенная из тёмного нутра донжона английская стрела. Главная башня была захвачена воинами Ле Батара, и брат Майкл смело направился к лестнице.

Сзади запел рожок. Группа всадников в зелёном с белым выезжала на двор, пинками распихивая с дороги своих пеших товарищей. Конные охраняли толстяка на крепком жеребце, облачённого в кольчужно-пластинчатый доспех. У ступеней донжона всадники спешились четверо из них, кряхтя и охая, извлекли из седла их жирного господина.

— Его толстопузое Сиятельство, — просветил монашка Сэм.

— Граф Лабрюиллад?

— Один из двух наших нанимателей. А вот и второй.

Во дворике появился виденный Майклом епископ. Вместе с графом воинственный церковник прошёл в донжон. Пропустив вперёд свиту обоих, Сэм и брат Майкл сделали то же самое.

Из небольшого холла несколько ступенек вели в зал с высоким потолком и колоннами. Помещение, украшенное гобеленами с гербом Виллона, освещалось дюжиной факелов. Толпа разомкнулась, пропуская Лавенса и Лабрюиллада к помосту, где стоял на коленях хозяин Виллона под стражей двух эллекинов. За спиной пленника со скучающим видом стоял Ле Батар. Поодаль, никем не удерживаемая, рыдала девушка в красном платье.

— Это Бертилья? — шепотом осведомился у Сэма брат Майкл.

— Похоже. Ничего кобылка.

При взгляде на девушку у монаха пересохло во рту. На миг он поддался греху и пожалел, что принял постриг. Бертилья, неверная графиня Лабрюиллад, была настоящей красавицей. Чистая, не тронутая оспой кожа, огромные глаза, полные губы. Такая беззащитная, такая юная (явно младше брата Майкла, которому исполнилась двадцать два). Монашек поймал себя на мысли, что никогда не встречал никого прекраснее, и спохватился. Торопливо забормотал молитву Богородице, прося укрепить его дух противу козней дьявола.

— Да, за этакую штучку не жаль потратиться на порох, — прищёлкнул языком Сэм.

Муж Бертильи стащил с головы шлем. Жидкие седые космы блестели от пота и сала. Короткий переход от крыльца в зал утомил его, он никак не мог отдышаться. Пыхтя, он сделал к помосту шаг, окинул супругу надменным взглядом, заметил вытканную на груди её красного платья золотую пташку:

— Ваш наряд безвкусен, мадам.

Графиня упала на колени и умоляюще протянула к мужу руки. Слёзы блестели на её щеках. Брат Майкл, хоть и повторял про себя, что она грешница, осквернительница брачного ложа, удержаться от жалостного вздоха не смог. Сэм покосился на него и подумал, что со слабым полом парнишка в жизни ещё хлебнёт забот.

— Сорвите с неё эту пакость! — граф ткнул пальцем в ласточку на платье жены, и двое латников, гремя солеретами, кинулись исполнять приказ. Один заломил девушке локти назад, другой достал кинжал.

Брат Майкл ощутил на плече тяжёлую ладонь и услышал над ухом голос Сэма:

— Не дури, святой брат. Она — его жена. Его собственность. Он волен делать с ней всё, что заблагорассудится. Сунешься — кишки выпустит.

— Да я не собирался… — начал монашек, но осёкся.

Собирался, чего уж там. Непонятно, собирался броситься графине на помощь или возмутиться вслух, но собирался.

Латник графа тем временем, распоров платье на графине до пояса, вырезал изображение ласточки и швырнул к ногам господина. Второй отпустил девушку, и она съёжилась на краю помоста, пытаясь закрыть грудь остатками лифа.

— Эй, Виллон! — самодовольно пробулькал толстяк, — Сюда гляди!

Пленник исподлобья посмотрел на врага. Виллон был молод и красив. Если Лабрюиллад походил на жирного старого борова, то любовник его жены — на юного сокола. Судя по вмятинам на его нагруднике и запёкшейся в тёмных волосах крови, он бился до последнего. Угрюмо наблюдал Виллон, как жирный граф, ухмыляясь, поднял кольчужный подол, покопался между ног и начал мочиться на золотую ласточку. Мочился долго, со вкусом. Где-то в глубинах замка прозвучал дикий крик, к счастью, быстро прекратившийся.

Вопль стих, и одновременно стихло журчание. Лабрюиллад повозился, застёгиваясь, затем протянул вбок ладонь, и оруженосец вложил в неё короткий кривой нож.

— Видишь, Виллон? — помахал им толстяк, — Знаешь, что это?

Виллон молчал.

— Это для тебя. Она, — граф указал на жену, — поедет в Лабрюиллад. Ты тоже туда поедешь, только сперва я кое-что тебе отрежу.

Латники в белом с зеленью понимающе скалились, предвкушая потеху. Кривым ножом с ржавым лезвием и гладкой ручкой холостили баранов, телят и для больших церковных хоров — мальчиков.

— Разденьте его! — скомандовал Лабрюиллад.

— О, Господи! — вырвалось у брата Майкла.

— Что, страшно, святой брат?

Бормотанье Сэма перекрыл спокойный голос Ле Батара:

— Он сражался достойно, — предводитель наёмников вышел на край помоста, — Он бился храбро и заслужил право умереть, как мужчина.

Люди графа взялись за рукояти мечей. Епископ Лавенс знаком остановил их и обратился к Ле Батару:

— Он преступил законы людские и Божьи. На него не распространяются правила обхождения с благородными пленниками.

— Это наша с ним ссора, — буркнул граф Ле Батару, — Ты тут с боку припёка.

— Он — мой пленник, — возразил чёрный командир.

— Когда мы нанимали вас, — терпеливо увещевал его Лавенс, — специально оговаривалось, что пленники принадлежат нам, то есть мне и графу, кто бы их ни захватил. Так?

Ле Батар медлил с ответом. Впрочем, было ясно, что епископ говорит чистую правду. Кроме того, бойцы церковника и графа в зале преобладали.

— Что ж, я взываю к вашему милосердию. Вы — человек церкви и не позволите христианину умереть позорной смертью.

— Он — не христианин, — отозвался епископ резко, — Он — грешник и прелюбодей. Граф может поступать с ним так, как считает нужным. А вам, напоминаю, мы платим за повиновение приказам.

— Разумным приказам.

— Разумным? Извольте. Разумный приказ: не вмешивайтесь в то, что вас не касается. Ссора владетелей Лабрюиллада и Виллона вас не касается.

Латники графа ударили щитами о пол, подкрепляя слова епископа. Ле Батар недовольно повёл плечами и отступился. Брат Майкл, не в силах присутствовать при зверской расправе, выскочил из донжона и глубоко вдохнул задымленный воздух. Он бы и рад был вовсе покинуть замок, но путь преградили латники Лабрюиллада, затеявшие посреди двора с обнаруженным в конюшне быком жестокую игру. Они кололи его копьями и мечами, с хохотом увёртываясь от рогов. Из донжона раздался животный вой, и монах содрогнулся. Кто-то тронул его за плечо. Брат Майкл шарахнулся, выставив перед собой посох. Пожилой священник протянул ему мех вина:

— Мне показалось, или ты, мой юный собрат, и впрямь не согласен с приговором графа?

— А вы согласны?

— Виллон увёл у графа жену, чего же он ожидал? Церковь благословила месть Лабрюиллада и на то есть причины. Виллон достоин презрения.

— А граф нет? — при воспоминании о двойном подбородке и сальной шевелюре толстяка брата Майкла передёрнуло от ненависти и омерзения.

— Я — его капеллан и исповедник. Я знаю многое о нём, но судить, кто чего достоин… Судит Господь, — он перекрестился, — Что привело тебя сюда?

— Принёс письмо к Ле Батару.

— Письмо? Что за письмо?

— Я его не читал.

— Напрасно. Письма и пишут, чтобы их читали.

— Оно запечатало сургучом.

— Горячий нож — и сургуч распечатывается и обратно запечатывается, не огорчая адресат подозрением, будто послание кто-то прочёл, кроме него. А от кого письмо?

— От герцога Нортхэмптона. Срочное и личное.

— Надо же. Ходят слухи, что принц Уэльский опять собирает войско. У Ле Батара сильный отряд. Может, его приглашают присоединиться?

— Может.

Беседа с духовником графа помогала отгородиться от жутких звуков за спиной. Вой пленника сменился скулежом, и брат Майкл позволил собеседнику увлечь себя обратно в зал. При этом он старался держаться у колонн, чтобы спины воинов закрывали от него голого окровавленного Виллона.

— Мы закончили, — удовлетворённо сообщил Ле Батару граф Лабрюиллад.

— Почти закончили, монсеньор, — мягко поправил его командир наёмников, — Вы должны нам деньги за город, за замок и быстроту.

— Должен, — согласился толстяк, — Ваши деньги дожидаются вас в Павилле.

— Значит, нам пора в Павилль, монсеньор, — Ле Батар учтиво поклонился и хлопнул в ладоши, требуя от наёмников внимания, — Вы знаете, что делать! Делайте!

Эллекины сноровисто собрали своих раненых, убитых и, конечно, стрелы, ибо в Бургундии, Тулузе и Провансе добрых английских стрел было не сыскать ни за какие деньги. На рассвете отряд выбрался из города через взорванные ворота и направился на восток. Увечных везли в телегах, остальные двигались верхом. Брат Майкл, урвавший всего пару часов сна, смог, наконец, прикинуть на глазок численность воинства Ле Батара. Часть эллекинов, как монаху удалось узнать, стерегла замок Кастильон, который Ле Батар сделал штаб-квартирой, однако и без них отряд внушал уважение. Шесть десятков лучников, англичан и валлийцев; тридцать два латника: гасконцы, итальянцы, бургундцы, человек десять англичан, все — искатели приключений и денег. Эту разношёрстную банду, спаянную Ле Батаром в единое и грозное целое, мог нанять на службу любой владетельный господин, если у владетельного господина, конечно, водились деньги. Имелось, правда, одно условие. Ле Батар никогда не нанимался к тем, кто воевал против англичан и их союзников. Против остальных — пожалуйста. Ле Батар говорил, что готов за достойную плату помочь врагам своей Родины истреблять друг друга, а его эллекины открыто звали себя любимчиками сатаны и хвастали, что победить их поэтому невозможно.

И брат Майкл, видевший их в деле, верил им.