13
— «Перемирие Божье»… — с отвращением выплюнул сэр Реджинальд Кобхэм.
— Они обязались его соблюдать, не так ли? — дипломатично заметил Томас.
— О, они будут его соблюдать! — отозвался Кобхэм, — Хоть целую неделю. Целая неделя чёртова Божия перемирия! Им, мразям, это понравится!
Он направил лошадь вниз по склону к реке Миоссон. Сентябрьское солнце прогнало туман, и Томас видел виляющую по дну речку. Она была узкой, метров десять в самом широком месте, но далеко простирающиеся по берегам топи свидетельствовали о частых и буйных разливах.
— О, они и месяц перемирия нам дадут, — продолжал брюзжать Кобхэм, — лишь бы мы никуда отсюда не уходили, сидели сиднями и подыхали от жажды с голодом. Что мы, собственно, и делаем. Жрать нечего, вода чёрт знает где, и, хотя мы ещё не начали протягивать ноги по одному, нас уже меньше, чем французских псов.
— Под Креси нас тоже было меньше.
— И разве это хорошо?
Он нашёл Томаса, приказал ему взять с полдюжины лучников и повёл к южной оконечности английских порядков и вниз, в болотистую пойму Миоссона, где под деревьями укрылись телеги английского обоза.
— Обоз может пересечь реку по мосту, — сэр Реджинальд махнул на восток, в сторону монастыря, утопающего в сочной, едва вспрыснутой жёлтым, зелени, — Беда в том, что улицы в деревне узкие, и могу биться об заклад, что, к гадалке не ходи, найдётся осёл, который зацепит колесом угол дома и сломает ось. Лучше уж не рисковать и воспользоваться бродом. Вот в этом и состоит наше задание. Прощупать, проходи́м ли брод.
— Готовимся драпать?
— Принц вострится. Перемахнуть реку и дуть, что есть сил, на юг, к Бордо.
На берегу сэр Реджинальд повернулся к Томасу и его лучникам:
— Так, парни, засядете здесь. Если какой-нибудь французский недоносок объявится, дайте знать. Стрелять в них не стоит, хватит крика, но луки держите наготове.
Дорога на болоте, проложенная по насыпи, была наезжена. Ездили по ней часто и много. Добравшись до брода, лошади Томаса и Кобхэма принялись жадно пить. Дав коню утолить жажду, сэр Реджинальд тронул поводья, направив животное к середине реки. Кобхэма интересовало дно брода, нет ли топких мест, где может увязнуть телега. Лошадь шла уверенно, не проваливаясь.
— Сэр! — напряжённо позвал Сэм.
Кобхэм повернулся в седле.
Десяток всадников наблюдал за бродом со склона западного холма. В шлемах были все, а кольчуги у троих покрывали матерчатые жюпоны, гербы на которых Томас, как ни старался, разглядеть не смог. Один из конников держал копьё с вымпелом, ярко рдеющий на фоне зелёной с жёлтым листвы.
— Шамп-д’Александр, — сказал сэр Реджинальд.
Видя поднятые брови Томаса, объяснил, кивнув на западный бугор:
— Так местные зовут этот холм. Александрово поле. Похоже, хитрые шныри решили разнюхать, что у нас творится.
Достать французов (а на том плоском холме могли быть только французы) из лука не представлялось возможным, далеко. Томас прикинул, что лучников, находившихся в тени ив, им не должно быть видно.
— Брать сюда больше людей, — произнёс Кобхэм, — всё равно, что просигналить французам: нам очень нужен брод, не пропустите! А я не хочу, чтобы они пялились на то, как мы перегоняем через реку наши фургоны.
С Шамп-д’Александр не было видно телег на северном берегу, закрытых выступом холма, на котором расположились англичане. Тем не менее, наличие французского дозора сэра Реджинальда не обрадовало:
— Перемирие — вещь хорошая, только о нём легко забыть, глядя на вертящихся перед самым носом двух конных, один из которых вполне может оказаться способным заплатить за себя выкуп.
Дозорные, по всей видимости, мыслили сходным образом. Лучников они не заметили. На скорую подмогу, по разумению французов, парочка конников рассчитывать не могла (до английских позиций было порядочно), а потому разведчики пустили коней галопом по направлению к реке.
— Так, — мрачно констатировал Кобхэм, — Накаркал. Насколько хороши твои лучники?
— Лучше не бывает.
— Славно. Эй, парни! Есть повод попрактиковаться в стрельбе! Убейте-ка для меня парочку деревьев! Только не зацепите ни коней, ни ослов на них. Просто попугайте!
Французы скакали двумя рядами, набирая скорость по мере того, как деревья редели. Сэм выстрелил первым. Белое оперение мелькнуло среди веток, и стрела вонзилась в дуб. Следом за первой стрелой с тетив сорвались ещё пять. Они сбивали с деревьев кору, чиркали по сучьям, ближайшая пролетела в шаге от французского всадника.
Дозорные намёк поняли и осадили коней.
— Ещё залп, ребята, — скомандовал сэр Реджинальд, — Постарайтесь уложить стрелы поближе к ним, пусть уяснят хорошенько, что вы здесь и не настроены шутки шутить.
Тетивы запели вновь, окончательно охладив воинственный пыл французского разъезда. Дозорные повернули назад, при этом один из них вполне дружелюбно помахал рукой сэру Реджинальду. Тот помахал в ответ, приговаривая:
— Спасибо Тебе, Господи, за лучников…
Французы скрылись из виду, и Томас приказал:
— Сэм, надо стрелы вернуть.
Его эллекины основательно разжились стрелами из запасов армии принца, но зачем добром разбрасываться?
— В общем, так, — сказал Томасу Кобхэм, — Постережёте брод сегодня ночью. Я пришлю сюда остальных твоих молодцев. Трубач у тебя есть?
— Нет.
— Пришлю. Если французы надумают провести разведку боем — бей тревогу. Обычные дозоры отгоняй. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы, увидев наш обоз на броде, сообразить, что мы удумали.
— А мы всё же удумали отступать? — переспросил Томас на всякий случай.
Сэр Реджинальд подал плечами:
— Может, да. Может, нет, — он вперил взгляд туда, где исчезли в чаще французы, словно силясь рассмотреть, чем занят противник, — Принц склонен продолжать отход на юг. Наутро, скорее всего, он отдаст приказ, мы переберёмся через речку и смажем пятки салом. Французы могут нам помешать, но тут уж приходится уповать на то, что им потребуется время. Пока проснутся, пока допетрят, что происходит… Глядишь, пары часов как не бывало. Поэтому-то я и хочу первыми пропустить через брод обоз. Армия-то потом быстрее переправится.
Кобхэм выехал из воды обратно на дорогу и задумчиво добавил:
— Хотя, вдруг попы предложат и вправду что-то путное? Эх, если бы вышло соединиться с Ланкастером…
Он с сожалением крутанул головой, а Томас осведомился:
— А что, есть возможность?
— Была. Соединиться и навести шороху в северной части Франции. Погода помешала. Через Луару мы не перебрались, и с тех пор всё у нас через пень-колоду. Даже вон в Гасконь мимо французов прошмыгнуть не удалось. Так что стерегите до утра брод, а там будет видно. Может, и получится…
Прошмыгнуть. Целой армии.
Капталь де Бюш в сопровождении двадцати латников ехал на север. Они миновали людей герцога Сэйлсбери, охранявших северную оконечность гребня. Бойцы герцога были сосредоточены за изгородью, а лучники копали ямы, в которых лошади врага, вздумай французы атаковать, переломали бы ноги. Один из лучников провёл кавалькаду капталя через полосу ловушек безопасным путём. Трясясь в седле, капталь бросил взгляд назад, туда, где за виноградником представители враждующих сторон при посредничестве церкви вели переговоры о мире. Туда приволокли лавки, но не поставили ни шатра, ни даже навеса. Высокие договаривающиеся стороны чинно беседовали, над ними реял одинокий стяг с ключами святого Петра, свидетельствующий о присутствии папского легата. Чуть в стороне расположилась охрана и герольды.
— На кой чёрт им переговоры с нами? — спросил де Гральи его латник.
— Задержать, пока мы от голода сами лапки вверх не задерём.
— Говорят, сам папа их прислал. Может, по правде хочет нас помирить?
— Сам посуди — папа римский, а сидит во французском Авиньоне. Он — дрессированная собачка французских королей, и единственное, чего он хочет, — это по команде задрать на нас лапу.
Капталь скакал по косогору, нисходящему к северу. Где-то впереди, в бескрайнем лабиринте лесков, изгородей, холмов и виноградников затаилось французское войско. Где оно и насколько велико? Близко, вот и всё, что мог сказать капталь с некоторой долей уверенности, ибо небо на севере было припачкано дымами французских костров. Принц же поручил де Гральи выяснить местоположение вражеского бивуака и численность неприятельской армии, поэтому капталь гнал коня вниз по косогору, густо поросшему спасительным лесом. Как бывало всегда на вылазках подобного рода, капталь и его люди выехали в набег не на тяжёлых дестриерах, привычных к тяжести всадника в полном вооружении, а на резвых жеребчиках, тем более, что и пластинчатых доспехов никто сейчас не надел, — только кольчуги, шлемы и мечи (щитами, кстати, тоже пренебрегли). Все бойцы были гасконцами, то есть людьми, привычными к войне, в которой сегодня ты отражал нападение французского отряда, а завтра сам отправлялся в молниеносный рейд по приграничью. Скакали в тишине. Слева пролегала дорога, но они держались в стороне от неё, стремясь сохранять скрытность. У подошвы холма замедлились. Англичане остались далеко позади, и здесь среди деревьев уже можно было напороться на французских часовых.
Капталь жестом приказал рассредоточиться и продолжить движение вперёд. Теперь ехали сторожко, внимательно высматривая впереди фигуры караульщиков. Никого. Де Гральи дал знак остановиться. Секунду поразмыслил. А вдруг ловушка? Сделав знак «ждать», слез с седла и двинулся один пешком. Этот холм пологим не был, и с той точки, где находился капталь, просматривалась достаточно близкая вершина. Должны же французы выставить часовых? Тогда где караульные? Де Гральи крался мягко, как кошка, весь обратившись в чувства. Выработанный годами войны нюх на опасность подсказывал капталю, что рядом нет ни единой живой души.
Выбравшись на вершину, замер. Отсюда далеко просматривались окрестности в западном и северном направлениях.
И вражеский лагерь в полукилометре внизу.
Россыпь палаток прилепилась к деревне с поместьем, но капталя больше заинтересовала движущаяся на запад колонна. Англичане со своего бугра заметить её никак не могли, а вот капталь прекрасно видел многоногую, многоголовую гусеницу, выгнувшуюся дугой к западу и югу, ближе к реке. Насколько мог разобрать де Гральи, французское войско двигалось не в боевом, а в походном порядке (если вообще можно было говорить о каком-то порядке), но направление движения угадывалось безошибочно. На запад. И конечной точкой мог быть лишь плосковерхий Шамп д’Александр. Пересчитать французов де Гральи не пытался. Их было слишком много, а колонна просматривалась не по всей длине. Восемьдесят семь знамён, вспомнилось. Восемьдесят семь.
Он вернулся к своим воинам, вскочил в седло и махнул: уходим. Таиться нужды больше не было, и обратно на юг отряд мчал во весь опор. Капталь сумрачно покусывал губу. Неужели французы нарушат предложенное ими же перемирие? Потому что де Гральи мог голову прозакладывать: они готовятся атаковать.
С запада.
Вечером в палатку принца пришли герцоги Уорвик и Саффолк. Плюхнувшись на предложенные стулья, они приняли у слуги кубки с вином. Все соратники Эдуарда были в сборе, и парламентёры, хлебнув вина, сообщили результаты долгих переговоров.
— Французские требования, сир, скромны и коротки, как исповедь монашки, — утомлённо начал герцог Уорвик, — Мы должны вернуть все земли, крепости и города, завоёванные за последние три года. Передать добычу, которую везём в обозе. Освободить без выкупа всех пленников здесь и в Англии. Уплатить Франции шестьдесят шесть тысяч фунтов стерлингов денежного возмещения за убытки, нанесённые войной.
— Да уж, скромно, — крякнул принц.
— И коротко, сир, — вступил в разговор Оксфорд, — Потому что это ещё не всё. Армии будет позволено отступить в Гасконь после того, как вы обручитесь с дочерью короля Иоанна, в приданное за которой отец даёт графство Ангулем.
— У него дочери красивые? — полюбопытствовал принц.
— Красивее, чем холм, заваленный нашими трупами, сир, — едко отозвался Уорвик, — А самое вкусное напоследок. Вы и вся Англия должны присягнуть не поднимать оружие против Франции в течение семи лет.
Принц обвёл взглядом приближённых и произнёс со вздохом:
— Вы — мои советники. Советуйте.
Уорвик вытянул ноги:
— Что советовать, сир? Их больше. Сэр Реджинальд захвачен идеей улизнуть через реку на рассвете, прежде чем враг успеет опомнится, но я, честно говоря, не верю в то, что это возможно. Французы не дураки и не слепцы.
— Они обходят нас с юго-запада, сир, — доложил капталь, — Нам не дадут переправиться через Миоссон.
— И они держатся чрезвычайно уверенно, — поделился наблюдением Оксфорд.
— Из-за численного превосходства?
— Из-за него; из-за того, что у нас есть-пить нечего. А жирный легат ведёт себя и вовсе странно. Он заявил нам, что Господь наделил Францию знаком своего благоволения. Я спросил, о чём он, а толстяк лишь самодовольно ухмыльнулся.
— Кардиналы ведь нейтральны? Они же папу представляют?
— Ну да, — кисло подтвердил Оксфорд, — Папу. А папа — французская подстилка.
— Предположим, — принц склонил набок голову, — что мы решим завтра биться. Каковы наши шансы?
Советники переглянулись. Уорвик поднял обе руки ладонями вверх, будто чашечки весов, и покачал ими в воздухе. Результат может быть любым, говорили его руки, но лицо выражало крайнее сомнение в вероятности благоприятного для англичан исхода.
— Позиция у нас крепкая, — высказался герцог Сэйлсбери, командир северного крыла, — Но линию могут прорвать. Мы нарыли ям, но весь холм не перекопаешь, а по моим прикидкам французов вдвое больше нас.
— И жрут они плотно, сытно, каждый день, — добавил капталь, — а мои ребята уже варят похлёбку из желудей.
— Условия нам выставили дерьмовые, — принц зло прихлопнул на бедре слепня.
— Согласимся замириться, условия придётся выполнять, — предупредил Оксфорд, — Они хотят гарантий и требуют знатных заложников, сир.
— Знатных заложников… — повторил принц.
— Включая всех собравшихся, но не только, — Оксфорд достал лист пергамента из сумы на поясе, — Вот, они набросали список. Он не окончательный, они оставили за собой право его пополнять. Слуга взял у герцога список и, встав на колено, передал принцу. Тот прочитал и скривился:
— Все сколько-нибудь заметные фигуры…
— В том числе и Ваше Величество, — подчеркнул Оксфорд.
— Видел, — кивнул принц и, вновь пробежав список глазами, удивился, — Сэр Роланд де Веррек? Ничего не перепутали? Разве он в нашей армии?
— В нашей, сир.
— Чудны дела твои, Господи… — хмыкнул принц, — А это уж ни в какие ворота не лезет. Откуда у нас взяться Дугласу?
— Есть такой, сир. Сэр Роберт Дуглас.
— Мир перевернулся. Дуглас в английском войске! «Томас Хуктон». Кто этот Хуктон?
— Сэр Томас, Ваше Величество, — пояснил Кобхэм, — Один из ребят Уилла Скита. Был под Креси.
— Лучник?
— Теперь — рыцарь герцога Нортхэмптона, сир. Толковый парень.
— У Билли прямо мания какая-то посвящать в рыцари лучников, — неодобрительно буркнул принц, — А, вообще, интересная выходит картинка: французы, значит, об этом Хуктоне наслышаны, а я — ни сном, ни духом!
Присутствующие молчали. Принц с отвращением бросил листок на покрывавший пол шатра ковёр и задумался. Что бы на его месте сделал отец? Какое бы он ни принял решение? Но Эдуард III, король-воитель, был в далёкой Англии, а принять решение предстояло его сыну. Советники советниками, а решение и ответственность за его последствия лягут только на плечи принца Уэльского. Он встал, подошёл к выходу из палатки и, глядя на садящееся светило, сказал:
— Условия поганые, но поражение ещё хуже.
Он повернулся к Уорвику:
— Поторгуйтесь. Пусть снимут хотя бы половину требований.
— Я передам кардиналам, сир, ваше пожелание. Не знаю, уговорят ли они французов…
— Уговорят ли? Да ещё недавно выполнение нами трети этих условий на порядок превосходило самые смелые мечты французов. Иисусе Христе, это же их победа! Чистая и бескровная!
— Аппетит приходит во время еды, сир. Могут не согласиться. Что тогда?
Принц вздохнул:
— Лучше быть пленником в Париже, чем трупом в Пуатье. Хотя капитулировать невесело.
— Это не капитуляция, сир, — деликатно поправил Уорвик, — Это — мирное соглашение, и у него есть и светлые стороны. Армия свободно вернётся в Гасконь. Никаких трупов, никаких пленных.
— Заложники чем не пленники? — проворчал герцог Сэйлсбери.
— За заложников выкуп не платят. Соглашение — не разгром.
— Как это ни называй, — угрюмо подытожил принц, — «Соглашением», «почётным миром» и ещё как. Как ни заматывай в бархат и не окуривай благовониями, от всего этого несёт дерьмом. Безоговорочная капитуляция — она и есть безоговорочная капитуляция.
Не лучший, но единственно приемлемый выход из создавшегося положения. Ибо лучше быть пленным, чем мёртвым.
Эллекины стерегли брод. С людьми Уорвика остались только Робби Дуглас и де Веррек, прочие расположились лагерем чуть южнее реки. К дозору лучников на северном берегу присоединился Кин с его псами.
— Учуют человека или лошадь, будут рычать, — объяснил Томасу ирландец.
Костры жечь Томас запретил. Угольками рдели во тьме огни англо-гасконского бивуака. Зарево на горизонте с севера и запада отмечало место ночёвки французов, однако Хуктон твёрдо держался наказа Кобхэма не привлекать к броду лишнего внимания. Эллекины кутались в плащи, спасаясь от холода осенней ночи. Луну закрыли тучи, хотя кое-где в прорехах светились точки звёзд. Ухнула сова, и Томас перекрестился.
Ночную тишину нарушил стук копыт. Волкодавы вскочили и насторожились. Кто-то приглушённо позвал:
— Сэр Томас! Сэр Томас!
— Здесь я.
— Боже, ну и темень! — из мрака появился сэр Реджинальд. Соскочив с седла, он одобрительно кивнул, — Ни костров, ни огней. Молодцы. Гостей не было?
— Нет.
— Похоже, французы целят занять Шамп д’Александр и отрезать нам пути отхода, чтобы нам легче было согласиться.
— Согласиться на что?
— О, французы предложили нам шикарные условия пропуска в Гасконь: платим им кучу золота, оставляем командиров заложниками, отдаём завоёванное и обещаем семь лет быть паиньками. Принц склонен согласиться.
Томас выругался.
— Принцу не нравится, но тут уж не до жиру. Так как официально считается, что мы ведём переговоры при посредничестве церкви, то сегодня ночью попы как бы уговорят французов согласиться, поутру мы отдадим им заложников и — адью! — он недовольно засопел и сообщил, — Кстати, хочу обрадовать тебя, ты в списке.
— В каком?
— Списке заложников.
Томас вновь чертыхнулся.
— Чем ты французам так насолил?
— Не французам. Кардиналу Бессьеру. Я его брата убил.
Рассказывать о «Ла Малис» было не время и не место, а объяснение про убитого брата вполне годилось.
— У него есть брат?
— Был, пока я ему в брюхо стрелу не воткнул.
— Тоже поп?
— Скажем так, он тоже был гадиной, но сутаны не носил.
— М-да. Тогда прими дружеский совет, сэр Томас. Если соглашение юудет заключено, рви отсюда когти, да поскорее.
— Как я узнаю, что оно заключено?
— Семь раз пропоёт труба. Длинно и громко. Услышишь — знай, что мы предпочли не драться, а позориться.
Томас помолчал, затем спросил:
— Неужели такое возможно? Не верится.
— Опозоримся — выживем. Будем драться — подохнем. Их вдвое больше, они жрут вдвое лучше и вдвое чаще, а у нас из запасов только врагов завались. Принц не хочет, чтобы вина за смерти многих честных англичан и верных гасконцев легла тяжким грехом на его совесть. Он — добрый малый. Питает слабость к смазливым дамочкам, но кто из нас его за это упрекнёт?
Томас ухмыльнулся:
— Не я. Тем более, что одну из них я лично знавал.
— Да ну? И кого же?
— Её звали Жанетта. Графиня Арморика.
— ПомнюСерьёзно, знал её?
— Серьёзно. Только что с ней стало, куда она делась…
— Туда же, куда многие, упокой, Господи, её грешную душу и душу её сына. Чума прибрала. Ты знал-то её откуда?
Томас перекрестился, ответил не сразу:
— Помог ей когда-то.
— А, понял. Болтали, будто она из Бретани с каким-то лучником пробиралась. С тобой, выходит?
— Со мной.
— Красивая была бабёнка.
Повисла тишина, которую, в конце концов, нарушил Кобхэм. Тон его был деловит и резок:
— Мотай на ус, сэр Томас. Утро принесёт нам или одно, или другое. Или семь раз провоет рожок; тогда бери ноги в руки и дуй отсюда со всей возможной скоростью. Или французов одолеет жадность и они решат, что выгоднее раздавить нас, как жаб, и требовать, чего их левая нога пожелает. И вот в этом случае мне нужен брод. Понял ты? Как бы ни повернулось дальше, если будет драка, брод удержи. Подкрепления пообещать не могу, в битве, сам знаешь, как порой всё поворачивается, но брод удержи.
— Удержу.
Сэр Реджинальд подошёл к лошади, затем, вспомнив что-то, обернулся:
— Да, к тебе перед рассветом нагрянет отец Ричард. Смотри, стрелой его не попотчуй с перепугу.
— Отец Ричард?
Затрещало седло, принимая немалый вес тела сэра Реджинальда. Затем он пояснил:
— Один из капелланов герцога Уорвика. Соборовать. Ты же не против?
— Если будет сражение, только «за», — Томас подал ему поводья, — На ваш взгляд, что вероятнее: битва или сдача?
Лошадь сэра Реджинальда переступила копытами. Кобхэм тускло признался:
— Сдача. Прости меня, Господи, сдача.
Конь его тронулся с места и пошагал к холму.
— Вы дорогу-то видите, сэр Реджинальд? — обеспокоился Томас.
— Лошадь видит, — донеслось из тьмы.
Казалось, ночи не будет конца. Мрак давил, как мысли о завтрашнем позоре. Река шумно перекатывала воды через брод.
— Тебе надо поспать, — Женевьева перешла по броду на северный берег, к Томасу.
— Тебе тоже.
— Я принесла тебе кое-что.
Рука Томаса ощутила знакомую тяжесть лука. Тисового лука, утолщающегося к середине и без тетивы прямого, как стрела. Ощупав гладкую поверхность оружия, Томас осведомился:
— Ты, что, натёрла его?
— Сэм дал мне остатки жира.
Пальцы Томаса остановились на прикреплённой к луку серебряной пластинке с выгравированным на ней чуднЫм зверем йейлом, держащим в когтях чашу. Йейл был гербом рода Вексиллей, рода, последним отпрыском которого являлся Томас. Накажет ли его Господь за то, что он выбросил в море Грааль?
— Ты не замёрзла? — спросил он у Женевьевы.
— Я подоткнула юбку, когда реку переходила, а брод мелкий.
Она прижалась к мужу, положив голову ему на плечо. Некоторое время они молчали. Паузу прервала Женевьева:
— Что будет завтра?
— Уже сегодня, — поправил Томас, — От французов зависит. Решат, что выгоднее замириться с нами, чем драться — пропустят, и поедем мы на юг…
Он не стал говорить Женевьеве, что его имя в списке заложников. Незачем тревожить.
— Женевьева, позаботься о том, чтобы наши кони к утру были осёдланы и взнузданы. Кин пусть поможет. Услышишь, что пропела семь раз труба — значит, нам пора линять отсюда. И линять быстро.
— А если труба не пропоёт?
— Значит, французы надумали воевать.
— Сколько их?
— Ну, исходя из слов сэра Реджинальда, тысяч десять-двенадцать. Точно неизвестно. Много.
— А нас?
— Две тысячи лучников и латников тысячи четыре.
Женевьева ничего не сказала, и Томас решил, что она думает о численном превосходстве французов, но мысли её, как выяснилось, текли в ином направлении:
— Бертилья молится.
— Сейчас, наверное, многие молятся.
— Она там, у креста.
— У какого креста?
— На перекрёстке каменный крест. Она собирается до рассвета молиться там о ниспослании гибели её мужу. Интересно, Господь слышит такие молитвы?
— А сама как считаешь?
— Считаю, что мы у Господа уже в печёнках сидим с нашим нытьём.
— Лабрюиллад в бою будет держаться подальше от сечи, и отгородиться от опасности как можно большим количеством ратников. Запахнет жареным — сдастся. Убивать его не станут — богат.
Томас провёл ладонью по лицу жены. Пальцы коснулись кожаной повязки на повреждённом глазу. Как Томас ни убеждал Женевьеву, что для него она всё равно остаётся самой прекрасной женщиной на свете, она продолжала стесняться молочной белизны слепого глаза. Лучник притянул жену к себе.
— Хочу, чтобы ты тоже был слишком богат, чтобы тебя убивать, — страстно прошептала она.
— А я богат, — ухмыльнулся он, — И они могли бы получить за меня огромный выкуп, но я сам для них дороже любых денег.
— Из-за кардинала?
— Да. Бессьер мечтает меня сжечь живьём.
Женевьева открыла рот, чтобы попросить его беречься, но подумала, что такая просьба бессмысленна, как молитва Бертильи у придорожного креста, и вместо этого спросила:
— Как, по-твоему, будет сражение?
— По-моему, семь раз подаст голос труба.
Давая понять Томасу, что настал час бежать. Что есть духу.
Король Иоанн и оба его сына разделили облатку, символизирующую тело Христово.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti… Во имя Отца, Сына и Святого Духа… — пробубнил епископ Шалонский, — Храни вас святой Дионисий и даруй вам Господь победу над врагами…
— Аминь, — произнёс король.
Дофин Карл встал и, подойдя к окну, распахнул ставни.
— Темно пока, — объявил.
— Вот-вот рассветёт, — сказал лорд Дуглас, — Птахи уже проснулись, поют вовсю.
— Мне пора ехать к принцу, — напомнил о себе из угла комнаты кардинал Талейран.
Король, задетый тем, что кардинал, обращаясь вроде бы к нему, не добавил ни «сир», ни «Ваше Величество», жёлчно осведомился:
— Зачем?
— Предложить продлить перемирие ещё на день, покуда вы обдумываете ответ… Сир.
— Обдумывать нечего. Условия мирного соглашения меня не устраивают.
— Вы же их и надиктовывали, сир?
— Англичане слишком легко сдались. Слишком легко. Значит, дела у них совсем плохи.
— При всём уважении, сир, — встрял в разговор маршал Арнуль д’Одрегем, опытный, битый и знающий цену английским лучникам, — Нам любая отсрочка на руку. Каждый день сидения на холме ослабляет их. Ослабляет и морально, и физически.
— Они и так, как овцы, слабы и перепуганы, — второй маршал французского воинства, Жан де Клермон, пренебрежительно прищёлкнул языком, — И сколько же прикажете нам ждать, пока у вашего страха перед английскими стрелами уменьшатся глаза? Неделю? Две?
— Может, у моего страха и велики глаза, — не смолчал д’Одрегем, — но они не могут сравниться зоркостью с вашими, в бою обычно издалека любующимися задом моего дестриера!
— Хватит! — прервал назревающую перепалку король.
Спорщики притихли. Слуга принёс стопку сложенных жюпонов. Король поднял голову:
— Сколько их?
— Семнадцать штук, сир.
— Раздайте их рыцарям Ордена Звезды.
Повернувшись к окну, Иоанн IIнесколько мгновений смотрел на забрезжившее на востоке предвестие скорого рассвета. На короле был синий жюпон с золотыми лилиями, такой же, как те семнадцать, что принёс камердинер. Если будет битва, пусть враг гадает, который из восемнадцати обладателей королевского жюпона французский монарх. Орден Звезды, созданный по примеру и в пику английскому Ордену Подвязки, вобрал в себя цвет французского рыцарства, и теперь пришёл черёд орденцам доказать свою преданность королю.
— Коль англичане не прочь проторчать на холме ещё пару дней, пойдите им навстречу, — приказал Талейрану король.
— То есть, продляем перемирие?
— Да.
Король взмахом руки отослал кардинала, а оставшимся приближённым признался:
— Хочу посмотреть, как они примут предложение продлить перемирие. Если с готовностью…
Он не закончил фразу, и за него спустя миг сделал это де Клермон:
— …Значит, боятся нас. Так, сир? А напуганный враг наполовину побеждён.
— Да, — помедлив, подтвердил король.
Принятое решение многопудовой гирей легло на плечи, ощущаясь почти физически.
— Так мы сражаемся, сир? — резко уточнил лорд Дуглас.
Его бесило то, что у французского короля семь пятниц на неделе, и, поднявшись с постели чуть за полночь, подобно прочим присутствовавшим, дабы оружейники заковали в латы, лорд Дуглас хотел получить прямой ответ на прямой вопрос.
Король шумно сглотнул и ответил тихо:
— Сражаемся.
— Слава Тебе, Господи, — пробормотал Клермон.
Лорд Дуглас опустился на одно колено перед королём:
— Позвольте мне, сир, примкнуть к конной атаке маршала д’Одрегема.
Король озадаченно поднял бровь:
— К конной атаке? И просите вы, тот, кто настойчивее других уговаривал меня бить англичан в пешем строю?
— Пешей атаки, будьте покойны, сир, я не пропущу, но начать я хотел бы с конного удара вместе с маршалом.
— Как угодно, — пожал плечами король.
Английские лучники, как бы они ни были голодны, представляли собой нешуточную опасность, для нейтрализации которой французские военачальники отрядили пять сотен рыцарей, чьи кони имели крепкую пластинчатую или кожаную броню. Эта тяжёлая конница растопчет лучников, и тогда в бой двинется пешком тремя так называемыми «баталиями» остальная армия.
— Когда с лучниками будет покончено, можете атаковать в пешем строю с отрядом дофина Карла, — разрешил Дугласу король.
— Великая честь для меня, сир. Благодарю вас.
Восемнадцатилетний наследник вёл первую «баталию», которая должна была наступать вверх по склону и проломить оборону. Вторая баталия, во главе с братом короля, герцогом Орлеанским, шла следом за первой. Третьей баталией командовал сам король. Три многочисленных отряда, которые вернут Франции её славу, будучи неуязвимы для остатков лучников, ибо наступать будут в пешем строю.
Длинные копья хороши для всадника, а пешему с ними не управиться, поэтому король напомнил:
— Не забудьте приказать укоротить копья. Поспешите к своим баталиям, друзья.
Французы были готовы, знамёна развёрнуты. Король подвигался, проверяя подвижность сочленений доспеха, изготовленного лучшими миланскими оружейниками. На то, чтобы облачиться в латы, потребовалось четыре часа. Каждую часть доспеха благословлял епископ Шалонский, и лишь после этого мастеровые стягивали, свинчивали, пристёгивали её на тело короля, превращая его в блестящую металлическую статую. Ноги покрывали солереты из стальных пластин, смыкавшиеся с наголенниками, отделёнными от защищающих бёдра налядвенников короткими наколенниками. Кожаная юбка с металлическими полосами переходила в панцирь из передней и задней пластин поверх кольчуги. Сталь покрывала руки от плеч до кистей. Шлем с забралом — хундсгугелем венчала золотая корона. Поверх доспехов король надел жюпон с лилиями. Ветерок трепал орифламму. Франция готовилась повергнуть своих врагов.
Лорд Дуглас преклонил колени, принимая епископское благословение. Он поймал себя на том, что подсознательно ожидает с минуты на минуту приказ, отменяющий атаку и провозглашающий возобновление перемирия. Ну, не верил он Иоанну, и всё тут. А зря. Король получил знак свыше. Знак одобрения и благоволения к Франции Господа. Ночью, когда над облачением короля в латы усердно пыхтели оружейники, к нему явился кардинал Бессьер. Он тяжело опустился на колени, сопя и отдуваясь, а затем протянул ему древний, темно-коричневый от времени и ржавчины меч.
— Крестьянский инвентарь, Ваше Высокопреосвященство? — король, недовольный бесцеремонным вторжением кардинала, покосился на широкое лезвие, сужающееся к рукояти, похожее на то, которыми крестьяне косили сено, — Хотите предложить мне перед тем, как начать резать англичан, нарезать пару-тройку снопов?
— Это меч святого Петра, Ваше Величество, — торжественно сообщил Бессьер, — чудо обретения коего знаменует то, что Господь дарует вам победу в грядущей битве.
Король недоверчиво глянул на клинок, затем на кардинала. Написанный на пухлом лице церковника священный трепет развеял сомнения монарха. Он вытянул руку и нерешительно тронул изъязвлённое ржавчиной оружие:
— Меч Петра? Вы уверены?
— Уверен, Ваше Величество. Его хранили монахи монастыря святого Жюньена. Святой покровитель явился к одному из них во сне, повелев передать реликвию вам, Ваше Величество, в ознаменование того, что дарована вам будет Господом славная победа.
— Меч апостола Петра считался утерянным столько лет… — епископ Шалонский преклонил колени и благоговейно коснулся святыни губами.
— Значит, он настоящий? — задумчиво спросил король, не столько спрашивая, сколько утверждая.
— Настоящий, — кивнул кардинал, — Меч, поднятый некогда в защиту нашего Спасителя. Владеющий этим клинком непобедим!
— Хвала Иисусу и святому Дионисию, — пробормотал король, с замиранием сердца принимая у Бессьера меч.
Кардинал самодовольно наблюдал, как монарх подносит лезвие к устам. Победа французов была предрешена, и в глазах короля обязан ею он будет вновь обретённой реликвии, следовательно, кардиналу Бессьеру. Триумф над англичанами сделает Иоанна II первейшим из европейских властителей, и, когда умрёт папа, голос французского короля будет отнюдь не лишним в хоре сторонников кандидатуры Бессьера. Король тем временем поцеловал лезвие второй раз и с некоторым сожалением вернул меч кардиналу.
— С позволения Вашего Величества, — почтительно произнёс толстяк, — реликвия будет вверена достойнейшему из воителей, дабы он разил ею врагов Вашего Величества.
Король взволнованно кивнул:
— Позволяю. И пусть воитель этот оправдает оказанные ему великое доверие и честь.
От ликования Иоанна II просто распирало. Он не был уверен в правильности принятого решения, колебался, уповая на то, что небеса дадут ему знак. И знак был ему дан. Да какой! Меч святого Петра. Меч, что вынимался из ножен для защиты Иисуса. Знак того, что дело Франции — правое, и Бог на её стороне.
Но сейчас, когда ночь отступила, и рассвет посеребрил небо на востоке, короля вновь одолевали прежние страхи. Мудро ли он поступил, выбрав путь войны, а не мира? Англичане готовы были согласиться на унизительные требования, пусть не на все, однако и того хватило бы Франции, чтобы чувствовать себя победительницей. С другой стороны, разгром врага в бою принёс бы больше славы и больше выгоды. Король перекрестился и поправился мысленно: не принёс бы, а принесёт. Обязательно принесёт. Ведь Иоанн исповедался, получил отпущение грехов и знак небес. Сегодня Креси будет отмщено.
— А если кардинал уговорит англичан продлить перемирие, сир? — напряжённо осведомился д’Одрегем.
— Тем легче нам будет их разбить, — пожал плечами король.
Потому что обратной дороги нет. Англичане загнаны в угол, и их надо истребить.
Ночь отступала, сдёргивая с мира чёрное покрывало тьмы. Король положил руку на плечо четырнадцатилетнего сына Филиппа, как и отец, с головы до ног закованного в сталь:
— Сегодня, сын мой, сражаясь со мной плечом к плечу, ты увидишь, как вновь ярко воссияет звезда Франции.
На поясе у Иоанна висел меч, оруженосец держал боевой топор монарха. Королю подвели породистого серого жеребца. Биться он будет пешим, как и основная часть его войска, но сейчас люди должны узреть своего монарха во всём его царственном блеске. Король взобрался в седло, поднял забрало и воздел сверкающий меч выше синего плюмажа на шлеме:
— Орифламму вперёд!
Ибо Франция шла биться не на жизнь, а на смерть.
Принц Уэльский, подобно французскому властителю, вторую половину ночи потратил, надевая доспехи. Его бойцы оставались на боевых позициях под развёрнутыми стягами, готовые к бою ещё сутки назад, усталые, голодные и недовольные. Договоренность о перемирии касалась воскресенья, нынче уже настал понедельник. Разнообразные слухи будоражили войско. Численность французов росла по мере приближения рассвета: двенадцать тысяч, пятнадцать, двадцать… Вполголоса болтали, что принц скопом продал армию врагу, но таким сплетням верили мало, ведь приказ рассредоточиться и отдыхать так и не поступил. Солдаты бдели на позициях, покидая их лишь затем, чтобы опорожнить кишечник в лесу, опасливо посматривали на север и запад, но горизонт был непрогляден, и противник себя не обнаруживал.
Священники обходили ряды, отпуская грехи и раздавая сухари вместо облаток. Некоторые воины украдкой ели землю. Из праха вышли, в прах и вернёмся, гласило старинное поверье. Люди стискивали в кулаках талисманы, молились святым заступникам, у кого-то хватало духу шутить:
— Эй, Джон, не забудь открыть забрало. Чёртовы французы разбегутся, едва завидят твою рожу!
Они толковали о прошлых сражениях. Они скрывали мандраж. Их глотки пересохли. Французов, как утверждали уже шепотком, было двадцать пять тысяч, тридцать, сорок! Съезжавшимся в середину линии командирам зло бурчали вслед:
— Им, сволочам, бояться нечего. Кто убьёт вонючего принца или герцога? Заплатят выкуп и завалятся к шлюхам. А мы подыхай…
Солдаты думали о жёнах, детях, матерях и, опять же, о шлюхах. Мальчишки разносили лучникам связки стрел.
Принц тоже поглядывал на западный холм и тоже никого не видел. Спят ли французы?
— Мы готовы? — в который раз поинтересовался он у Кобхэма.
— Готовы, сир. Только дайте отмашку.
Принц замышлял очень рискованный манёвр. Он решился ускользнуть от противника под самым его носом. Срок перемирия истёк, возобновить его никто из кардиналов не явился, и принц предположил, что на рассвете последует атака французов. Англо-гасконскому войску надо было продержаться, чтобы дать время переправиться через Миоссон обозу. Затем пойдёт авангард, и вот так, подразделение за подразделением, за реку уйдёт вся армия, огрызаясь и контратакуя. Чего принц боялся, так это того, что французы отрежут половину его армии на одном берегу, уничтожат, а затем догонят и разгромят вторую. Принц осенил себя крестным знамением и кивнул сэру Реджинальду Кобхэму:
— Даю вам отмашку. Обоз первым.
Рубикон был перейдён, кости брошены. Принц повернулся к герцогу Уорвику:
— А вы, мой лорд, охраняйте переправу.
— Сделаем, сир.
— Да хранит вас Господь.
Герцог с Кобхэмом ускакали на юг вдоль боевых порядков. Принц в цветах короны последовал за ними на высоком чёрном жеребце. Шлем принца с золотым обручем украшали три белых пера. Каждые десять шагов командующий останавливался подбодрить бойцов и переброситься с ними словечком-другим:
— Сегодня, наверно, будет драка, парни! Врежьте им, как врезали под Креси! Господь с нами, святой Георгий взирает на нас с небес! Только сохраняйте строй! Слышите? Сохраняйте строй! Не нарушайте цельность рядов, даже, если голые потаскухи будут кривляться, подзывая вас из вражеских порядков! Нарушим строй — сомнут к чертям собачьим! Слушайте приказы и держитесь щит в щит!
— Сир! — догнал его посыльный, — Едет кардинал!
— Встретьте, узнайте, чего ему надо, — распорядился принц на ходу, останавливаясь каждые десять шагов и повторяя одно и то же: держать строй, не дать врагу прорваться.
Герцог Сэйлсбери привёз весть, что кардинал предполагает продлить перемирие:
— Хоть на неделю, сир.
— За неделю мы от голода ноги протянем, — нахмурился принц.
Еды ни для коней, ни для людей почти не осталось, а фуражиров высылать на поиски ввиду близости противника не представлялось возможным.
— Хитрят, сволочи, — скривился Эдуард, — передайте ему, что срок перемирия истёк, пусть возвращается с Богом. Наш ответ — нет.
Стрелки надевали на луки тетивы. Солнце показалось над горизонтом.
— Держите строй! Щит в щит! Слышите? Щит в щит!
А у реки, куда не добрались пока первые лучи светила, телеги двигались к броду.
Ибо армия приготовилась линять.
