Книга:
1356
Назад:
6
Дальше:
8
7
Достигнув мельницы, Томас, Кин и их пленник обнаружили Карла с девятью латниками в состоянии полной готовности. К чему готовности, ответить они бы затруднились, но лошади были осёдланы, а кольчуги надеты.
— Насчёт пленения Женевьевы мы уже извещены, — вместо «здравствуй» сказал Томасу Карл.
— И кем же?
Карл качнул головой в сторону мужчины, напряжённого в сапоги, штаны, рубаху и плащ. Человек при виде Томаса засуетился, норовя скрыться, однако Хуктон осадил перед ним жеребца, преграждая путь. Незнакомец сжался, покорно дожидаясь, пока Томас распорядится относительно молодого Питу.
— Та-ак, — протянул лучник, бросив, наконец, взгляд на физиономию указанного Карлом человека, — А ряса где?
— У меня, — покраснел брат Майкл.
— А почему не на тебе?
— Потому что я не желаю быть монахом! — вздёрнул голову тот.
— Он нам новости и рассказал, — сообщил командиру Карл, — И о том, что Женевьеву взяли, и о том, что ты в розыске.
— Взяли Женевьеву, — подтвердил Томас.
— Де Веррек?
— Да. И повёз к Лабрюилладу, как мне кажется.
— Остальных бойцов я в Кастильон послал, — отличался Карл, — с просьбой к сэру Анри прислать нам четыре десятка парней в подмогу. По его, кстати, совету.
Немец кивнул на брата Майкла.
— По твоему совету? — внимательно уставился на соотечественника Томас.
Тот на миг поднял на него взор и вновь опустил. Пробормотал:
— Ну… разумно же…
Томас вздохнул. Разумность совета вызывала у него сильное сомнение. Он располагал в данный момент десятью бойцами. Двенадцать, считая неопытного в военном деле студента и ещё менее сведущего в этом смысле монаха-расстригу. И что? С этими смехотворными силами бросаться в погоню за де Верреком, в то время как отряд из Кастильона будет прочёсывать окрестности Монпелье в поисках командира, рискуя наткнуться на превосходящее по численности воинство какого-нибудь местного хозяйчика? Ну, а вдруг всё же выйдет пересечься и объединиться?
Томас буркнул:
— Ладно. Разумно, признаю. В Монпелье собираешься возвращаться?
— В Монпелье? Зачем?
— Учиться мочу нюхать.
— Нет!
— Так чего же ты хочешь?
— С вами остаться.
— С нами или с Бертильей?
Брат Майкл стал пунцовым:
— С вами, сэр.
Томас покосился на Кина:
— Эко вас разобрало-то. Ирландец вон отказывается идти в попы, ты — в монахи. Вольному — воля, отныне вы оба — эллекины.
— Правда? — пролепетал брат Майкл, не смея поверить своему счастью.
— Правда, правда.
— Нам бы ещё подобрать пару бойких девчонок из беглых монахинь, — вслух посожалел Кин.
По словам Карла, Роланда де Веррека, увозящего Женевьеву, его войско не приметило.
— Ты же приказал не высовываться, мы и не высовывались на дорогу.
— Он ехал по Тулузскому тракту, — успокоил немца Томас, — По моим прикидкам. Если я не ошибаюсь, то недотрога опережает нас на день.
— Поедем за ним?
— Через холмы срежем.
Троп тех Томас не разведывал, но холмы были населены, а где люди — там и дороги. Пусть узкие, пусть плохо проходимые. При некотором везении, буде не попадутся на пути коредоры или не захромают лошади, Томас мог надеяться провернуть с де Верреком тот же трюк, что позволил прищучить Лабрюиллада.
Хуктон спешился и выглянул из развалин наружу. С гребня, на котором стояла разрушенная мельница, открывался отличный вид на Монпелье. По пепелищу горелого пригорода рыскали группы всадников, человек по семь-восемь в каждой. Групп Томас насчитал шесть. Они обшаривали каждый кустик, каждый укромный уголок.
— Меня ловят, — не без самодовольства поделился Томас с подошедшим Карлом.
— В кольчугах, — заметил тот.
— Городская стража, наверно.
— А почему по отдельности, не разом?
— Награду раскидывать на всех не желают.
— Большая награда?
— Очень большая.
— Насколько?
— Ты родом из Богемии, да? Ну, приличный хутор в Богемии прикупить хватит.
— Ты в Богемии был?
— Не довелось как-то.
— Зимы холодные. Я, пожалуй, в этих краях осяду.
— Как думаешь, закончат с пожарищем, дальше двинутся?
— Думаю, да.
— А если мы покажемся?
— Погонятся.
— Очень надеюсь, — сказал Томас.
Дорога через холмы предстояла трудная, лишние лошади не помешали бы. Да и Кина с монахом-расстригой требовалось обмундировывать и вооружить.
Последнее соображение энтузиазма у Карла не вызвало. Оглянувшись на брата Майкла, он покачал головой:
— С оружием или без, солдат из него курам на смех. Ирландец побойчее, но тоже вояка тот ещё.
— Пусть хоть выглядят солдатами. Лиха беда начало. В любом случае нам нужны запасные кони.
Карл, уловив, куда клонит Томас, прищурился:
— Засада?
— Засада, — подтвердил лучник, — быстрая, жёсткая и результативная.
Он тревожился за жену и сына. Разум подсказывал, что особенных причин для беспокойства нет: сэр Анри не станет вести никаких переговоров с де Верреком без Томаса, и рыцарь-девственник позаботится, чтобы с голов заложников волос не упал, но воображение помимо воли рисовало картинки одна страшнее другой. Надо было спустить пар, и засада на стражников подходила для этой цели как нельзя лучше.
Томас решил не мудрить. Кин и брат Майкл, безбронные и безоружные, помаячили на краю оливковой рощицы в поле зрения одной из групп стражников. Те заглотили наживку, обнажили мечи и пришпорили коней. Ирландец с монахом кинулись наутёк, заманивая конников в ложбинку, где поджидали эллекины.
Шестеро стражников мчались во весь опор, улюлюкая и обгоняя друг друга. Двое, лошадки которых были шустрее, чем у прочих, оторвались от товарищей и первыми влетели в овраг, проплюхав по воде скупо сочащегося родничка на дне. Остальные четверо выскочили на пологий склон следом, увидели эллекинов, зажимающих двух головных торопыг, и, чуя, что запахло жареным, навострились было давать дёру, но поздно. Томас бросил коня вверх по откосу. Боец в ливрее Монпелье лихорадочно поворачивал лошадь. Уразумев, что не успевает пуститься наутёк, он рубанул приблизившегося Томаса мечом. Лучник уклонился, сместившись в седле на левую сторону, и нанёс ответный удар под нижний край шлема. Стражник вскрикнул, валясь из седла, а Томас уже мчал к следующему противнику. Выпад Хуктона тот парировал, мечи звякнули, и в тот же миг Арнальдус, эллекин из Гаскони, раскроил противнику Томаса физиономию взмахом топора. Боковым зрением Томас заметил Карла, всаживающего меч в сбитого наземь бедолагу. Фонтан крови ударил вверх, окропив красными каплями видавший виды шлем Карла. Безоружный Кин стянул с лошади одного из пары торопыг и притопил в роднике. Псы кусали стражника за молотящие по воде руки.
Прикончили всех шестерых за считанные секунды, и ни один эллекин не получил ни царапины.
— Кин! Займись конями! — скомандовал Томас.
На шум в сторону рощицы потянулась другая группа стражников, однако, заметив мелькающих среди деревьев вооружённых чужаков (Томас послал часть бойцов наверх из лощины), решили не искушать судьбу.
— Ты, — обратился Хуктон у брату Майклу, — Подбери себе из трофеев кольчугу по размеру¸ шлем и меч. Коня возьми. И, ради Бога, поскорей.
Следовало спешить на север.
Роланд де Веррек распорядился привязать лошадей в полуразвалившемся нефе, сам же по узкой каменной лестнице поднялся на колокольню. Колокол, конечно же, отсутствовал, часть перекрытий крыши прогнила и обрушилась. Деревянный пол, устланный битой черепицей, опасно потрескивал под ногами.
— Стрелам будет здесь раздолье, — сказала последовавшая за де Верреком Женевьева, указывая на широкие арочные проёмы в каждой из четырёх стен площадки.
— Замолчи! — раздражённо рявкнул Роланд и, устыдившись резкости, добавил, — …те. Замолчите, пожалуйста.
Нервы его были натянуты до предела. В нефе стучали копытами лошади, из деревни доносились голоса, в остальном было тихо. Быстро темнело. Часть могил на кладбище не имела надгробий, земля на них просела, свидетельствуя о небольшой глубине. Такие захоронения Роланду были хорошо знакомы. В них упокаивали по несколько человек жертв чумы. Мелкие могилы раскапывали бродячие псы, дабы насытиться мёртвой плотью. В память Роланда накрепко врезались детские впечатления об ужасах морового поветрия, что унесло в числе тысяч других жизни отца и единственного брата де Веррека. Матушка объяснила ему тогда, что хворь ниспослана в наказание за грехи:
— Чума и англичане. Работа лукавого.
— А говорят, что англичане тоже болеют и умирают от чумы?
— Умирают, Господь справедлив, — она потрепала сына по щеке.
— Почему же умер отец?
— Значит, грешен был.
Ох, не верила в это вдова, ибо превратила дом в настоящий храм памяти мужа и старшего сына. Храм со свечами и распятиями, чёрными драпировками и огромными суммами, которыми оплачивались ежедневные мессы за упокой отца семейства и наследника рода, умерших, обливаясь кровью с блевотиной. Потом пришли англичане, вдове с младшим сыном пришлось бежать к дальнему родичу, графу Арманьяку. Тот помог юному Роланду вырасти воином, твёрдо усвоившим, что земля — арена вечной битвы между Богом и дьяволом, светом и тьмой, добром и злом. Вот и сейчас, вглядываясь в сгущающийся мрак, Роланд не сомневался, что среди деревьев и скал, окружающих деревню с церковью, бродит, выжидая благоприятного момента, сатана.
— Может, эти солдаты не по наши души, — еле слышно буркнул Роланд.
— Может, в этот миг внизу уже натягивается лук по твою душу, — ехидно предположила Женевьева.
— Да помолчите же вы! — не приказал, скорее, взмолился он.
Над землёй прочерчивали тьму летучие мыши. В деревне пролаяла собака. Роланд закрыл глаза и вознёс молитву своим покровителям: святому Василию и святому Дионисию. Подняв вверх Дюрандаль в ножнах, благоговейно коснулся лба перекрестием рукояти. Повторил шёпотом слова, что всегда повторяла матушка:
— Отврати от меня зло и укажи путь истинный…
По дороге процокали подковы. Скрипнуло седло, звякнула уздечка. Заржала лошадь, кто-то тяжело спрыгнул на землю и заорал:
— Жак, ты там?
Роланд поднял лицо к небесам. Над зубчатой грядой холмов зажглись звёзды. Мать святого Василия, помнится, тоже вдовствовала. «Не дай моей матери потерять последнего сына!» — взмолился про себя Роланд.
— Жак, свинтус ты этакий! — не унимался пришелец.
— Здесь я, здесь! — отозвался Жак Солье, — Филипп, это ты, что ли, дурында?
— Нет, балбес, Дух Святой! — хохотнул снаружи тот.
— Да это же Филипп! — облегчённо загомонили латники в церкви.
— Свои, — объяснил Роланду Жак, — Это люди графа.
— Слава Богу, — выдохнул Роланд, конфузясь облегчения, которое испытал от слов Солье.
Трусом Роланд себя не считал. Никто не назвал бы трусом того, кто хоть раз принимал вызов Вальтера фон Зигенталера. Поединки с немцем всегда оканчивались смертью или тяжёлым увечьем для его противников, а Роланд де Веррек четырежды сходился с Зигенталером и четырежды побеждал без единой царапины. Нет, Роланд не был трусом. Его страшила война, законов коей он не ведал; страшило то, что всё его годами оттачиваемое воинское мастерство может оказаться бессильно перед случаем.
Филипп вошёл в башню:
— Нас граф прислал.
— Лабрюиллад? — уточнил Роланд, непонятно зачем.
Появляющиеся из тьмы латники обменивались шутками с товарищами в башне, хлопали тех по плечам.
— Англичане зашевелились, — продолжал Филипп, — Вы — де Веррек?
— Я. Где, говоришь, англичане?
— Где-то на севере. Мы здесь из-за них. Графу нужны все его бойцы, кого он может собрать. Разведём костёр?
— Да, конечно, — кивнул Роланд.
— Графа призывают в Бурж, и он намерен выставить шесть десятков солдат. Поэтому ему нужны и те, кого он с вами послал, — Филипп сделал слуге знак, и тот засуетился, сгрёб в кучу солому, защёлкал кресалом, высекая искру, — Поймали Ле Батара?
— Он в Монпелье, в тюрьме, полагаю. Однако у нас его жена.
— Ребятам это понравится.
— Она под моей защитой, — твёрдо предупредил Роланд, — Обменяем её на графиню.
— Славно, — оскалился Филипп.
— Неотвратимость наказания удерживает других грешников от беззаконных поступков.
— Это точно, ребята с удовольствием полюбуются, как потаскушка получит своё. Кстати, там к Лабрюилладу приехал какой-то парень, спрашивал вас.
— Что за парень?
— Поп.
— Как вы меня нашли?
— А мы вас не искали, нам Жак и его ребята нужны. У нас есть в Кастильон д’Арбезон свой человек. Держит постоялый двор, слушает, что пьяные болтают. Он и прислал нам весточку, что Ле Батар попёрся в Монпелье. Нетрудно было смекнуть, что вы и Жан двинетесь следом. Поп ваш тоже интересуется Ле Батаром.
— «Мой поп»?
— Ну, тот, что вас спрашивал. Я всё ждал, что он за нами увяжется. Ретив больно… — Филипп прервался, разглядывая в неверном свете костерка Женевьеву, спускающуюся по ступеням с колокольни, — Ух ты, миленькая какая!
— Повторяю, — сказал Роланд, — Она под моей защитой.
— Под защитой, если её муж согласится на обмен, так ведь? А муж, как я понимаю, в Монпелье? В любом случае, нашему графу нужны все бойцы. Английские подонки грабят, жгут, насилуют, убивают. Пора воевать.
— Будет битва? — осведомился Роланд с замиранием сердца.
— Бог весть, — пожал плечами Филипп, — Кто-то утверждает, что король ведёт войско на юг, кто-то говорит, что нет. Точно известно одно: сбор в Бурже и срочно.
— Я раз победил на турнире в Бурже.
— Война — не турнир. Сражение герольд не остановит, когда станет опасно. Хотя когда оно будет, это сражение? Наше дело пока приглядывать за английским сбродом.
— А моё — вернуть графиню супругу, — вставил твёрдо Роланд.
— Граф будет рад, — Филипп расплылся в ухмылке, — И мы тоже.
Он хлопком в ладоши призвал ратников к вниманию:
— Выступаем на рассвете! Выспитесь хорошенько! Лошадей оставить здесь, сами ночуем в селе. Если понадобится вышвырнуть мужичьё из подходящих вам кроватей, вышвыривайте. Жан и второй Жан, Франсуа, караульте.
— Мои пленники спят здесь, — оповестил его Роланд, — Сторожить их буду сам.
— Да ради Бога.
Спалось плохо. В конце концов, Роланд сел на ступеньках и предался размышлениям. Мир в его понимании Господь устроил разумно и в соответствии со строгим планом, каждому отведя своё место. Король правил, прислушиваясь к советам иерархов церкви и знатных вельмож. Подданные платили налоги в благодарность за правосудие, защиту и процветание. Врагов король карал, проявляя непреклонность, а к сдавшимся — милосердие. Из стройной схемы немного выбивались людишки вроде Жака с Филиппом, любящие пограбить и гордящиеся этим. Но в остальном… Если безбожные англичане посмели пойти против Божьей воли и вновь развязать войну, король Франции соберёт своих вассалов и под стягом святого Дионисия сокрушит врага. Это его священный долг. Священный и скорбный, хотя Филипп, к неудовольствию Роланда, с последним был не согласен.
— Война — доходнейшее дельце, — возбуждённо просвещал он Роланда за скудным ужином, — Взять родовитого пленника, например.
— Или обоз распотрошить, — алчно вторил приятелю Жак.
— Обоз обычно охраняют раненые и слуги, — объяснил Роланду Филипп, — Перебил их, и бери, чего душа пожелает! Добра — завались!
— И женщин. Помнишь заварушку под… Как же его? — Филипп нахмурился, припоминая, — Там ещё мост был сломанный?
— Я никогда этих названий не помню. Южнее Реймса, да?
Филипп хохотнул:
— Англичане на одном берегу, а их бабы — на другом. Я четверых раздел донага и к хвосту коня привязал! Иисусе, хорошее времечко было!
— Он сдавал их желающим, — подмигнул Роланду Жак, — За деньги.
— Кроме графа, конечно. Ему, само собой, бесплатно.
— Графьям везде льготы, — криво ухмыльнулся Жак.
— И в драках тоже, — фыркнул Филипп.
— Что поделаешь, толстоват он для драк, — вступился Жак за хозяина, — Но когда дерётся, так уж дерётся, как сатана! У меня на глазах он однажды одним взмахом моргенштерна смял олуху башку вместе с шлемом, как сырое яйцо. Мозги аж брызнули!
— Ага, пленному. Помню. Схватка тогда уже закончилась, — Филипп скривился и повернулся к Роланду, — Вы к нам присоединитесь?
— В чём?
— В истреблении англичан.
— Когда я завершу своё… — он хотел сказать «деяние», но побоялся насмешек, — …задание.
И теперь, сидя на жёстких каменных ступенях, Роланд предавался невесёлым думам. Перед глазами стояла пылающая осадная башня у Бретейля, в ушах звучали вопли заживо сгорающих людей. Хотя Роланд и утешался тем, что он-то сохранил присутствие духа и даже спас из огня раненого, но всё равно это было поражение.
Поутру объединённый отряд продолжил путь на север. Латников стало больше, Роланд расслабился, а Женевьева притихла. Она украдкой поглядывала на восток, надеясь узреть там конных лучников, но тщетно. Солнце пекло немилосердно, лошади изнемогали, бойцы парились в кольчугах. Отряд вёл Филипп, хорошо знавший местные просёлки. Проехали вымершую в чуму деревню с заросшими бурьяном огородами и пустыми хижинами. Попадавшиеся иногда на полях крестьяне, завидя издалека вооружённых всадников, бросали работу и прятались.
— Далеко ещё? — поинтересовался Роланд во время водопоя на броде.
Филипп неопределённо дёрнул плечом:
— Часа два езды.
Роланд отвлёкся, чтобы приказать оруженосцу напоить его лошадь:
— Только не давай ему пить много… — повернулся опять к Филиппу, — В Бурж когда отправитесь?
— Через денёк-другой.
— И пойдёте на англичан?
— Если король позовёт, пойдём. Не позовёт, будем резать их фуражиров и отставших, — Филипп задрал кольчугу и принялся шумно мочиться на дерево, — При некотором везении захватим знатных пленников: глядишь, разбогатеем.
И тогда свистнула первая стрела.
Томас и его эллекины на еле волочащих копыта от усталости лошадях въехали в крохотный городишко. Как он назывался, Томас не знал и не желал знать. Имейся объездная дорога, Хуктон и не заглянул бы сюда. Увы, обогнуть город не представлялось возможным, а потому Томас решился углубиться в переплетение узких улочек, предварительно озаботившись связать запястья молодому Питу и заткнуть ему рот кляпом из тряпок.
— Жратвы бы прикупить, — произнёс Карл.
— Только быстро, — не стал возражать Томас.
Они выехали на площадь в центре города, который городом-то можно было поименовать с большой натяжкой, ибо он не имел ни замка, ни даже крепостных стен. На западном конце площалди стояли прилавки; с севера к пологому холму притулился постоялый двор. Томас выдал Карлу несколько монет:
— Вяленой рыбы возьми, хлеба, сыра.
— По-моему, брать не у кого. Никто не торгует, — буркнул Карл.
И продавцы, и покупатели толклись у церкви. На эллекинов оглядывались без интереса, хотя пара торговцев при виде чужаков вернулась за прилавки в надежде заработать грош-другой. Томас подъехал к толпе ближе и рассмотрел того, к кому были прикованы взоры горожан: ражего седобородого мужчину на верхней ступени церковного крыльца. Правая рука у детины отсутствовала, к культе была прикреплена деревянная спица с накрученным на неё свитком. На голове мужчина носил плотно сидящий шлем, а на потрёпанном синем жюпоне красовались золотые королевские лилии. Заметив Томаса, здоровяк опустил развёрнутый со спицы пергамент и громко спросил:
— Вы кто такие?
— Мы служим графу Бера, — соврал Томас.
— Значит, возвращайтесь к нему поскорее.
— Почему это?
Детина махнул свитком:
— Это — арьер-бан. Бера и остальных господ король призвал на службу. Англичане выползли из норы.
Горожане глухо загомонили после этих слов; кое-кто бросал на запад опасливые взгляды, будто ожидая, что там сейчас покажутся англичане.
— Они что, сюда идут? — удивился Томас.
— Хвала Господу, нет. Вроде бы, они на севере, но кто их разберёт? Лукавый может направить безбожников на юг в любой момент.
Жеребец Томаса беспокойно переступил с ноги на ногу. Лучник похлопал его по шее:
— А что же король?
— Господь ниспошлёт ему победу, — уклонился от ответа вестник, очевидно, не располагая никакими новостями о планах и действиях монарха, — а мой господин собирает вассалов в Бурже.
— И кто же твой господин?
— Герцог Бери́, — гордо возвестил седобородый.
Томас кивнул. Это объясняло королевский герб на жюпоне детины. Титул герцога Бери, дававший право владения бесчисленными имениями, носил сын короля Иоанна Французского.
— Герцог намерен драться с англичанами один на один?
Вестник поморщился:
— Видимо. Все владетельные господа с юга Франции обязаны собраться со своими бойцами в Бурже.
— Где это?
— Где-то на севере. Точно не скажу. Знаю лишь, что от Невера туда проложена хорошая дорога.
— Ха! Знать бы ещё, где этот Невер! — усмехнулся Томас, — А Лабрюиллада призыв твоего господина тоже касается?
— А как же. Всех до единого владетельных господ касается. С Божьей помощью соберём все силы в кулак и сотрём чёртовых островитян в порошок.
— От этих добрых людей тебе что надо? — Томас обвёл рукой толпу из шести-семи десятков человек, среди которых не было ни одного, похожего на солдата.
— Подати, что же ещё? — недовольно крикнул бородач в окровавленном мясницком переднике.
— Подати до́лжно платить, — твёрдо сказал вестник, — Побьём англичан, с войском надо будет рассчитаться.
— Мы заплатили подати! — рявкнул мясник, и горожане поддержали его гулом.
Седобородый заметил связанного Питу:
— Преступник? Что натворил?
— Обокрал графа, — на голубом глазу солгал Томас.
— Здесь его повесите? — спросил вестник с надеждой в голосе, уповая на то, что зрелище казни развлечёт горожан и несколько успокоит страсти.
— Нет, в Бера, — разочаровал его Томас, — Граф хочет повесить его лично.
— Жаль.
Вестник свернул документ и, спустившись по ступеням, протолкался к Томасу:
— Есть разговор.
Повадки и манера вести беседу выдавали в седобородом человека бывалого, которого трудно чем-то удивить, а широкие плечи и шрамы указывали на вполне определённый род занятий.
— Латником был? — не удержался от вопроса Томас.
— Был. Пока какой-то гасконский сукин сын грабку не укоротил, — вестник жестом пригласил Томаса переместиться в центр площади, подальше от ушей горожан. Представился, — Меня зовут Жан Байод. Служу у Бери сержантом.
— Ну и как у него служится?
— Как думаешь, каково служить хозяину, у которого молоко на губах не обсохло?
— А у него не обсохло?
— Герцогу пятнадцать лет, и он считает, что знает всё на свете гораздо лучше тех, кто в этом собаку съел. Зато он щедро благодарит тех, кто помогает его людям, а благодарность принца, сам понимаешь…
Однорукий выжидательно взирал на Томаса, и лучник спросил в лоб:
— Какого рода помощь тебе от нас нужна?
Байод оглянулся на толпу и понизил голос:
— Бедные простофили заплатили подати сполна, во всяком случае, девять из десяти простофиль.
— Но твой господин не прочь подоить их ещё разок?
— Такова жизнь. Денег никогда не бывает достаточно. Сглупил раз дать молока — будь готов к тому, что доить станут постоянно и досуха.
— И что же, дояра послали без охраны?
— Со мной прислали семерых латников. Беда только, что горожане пронюхали, зачем мы прибыли…
— …И не поскупились на выпивку, — догадался Томас.
— На вино и шлюх, — уточнил Байод, бросив красноречивый взгляд на постоялый двор.
— И…? — Томас дал слову повиснуть в прокалённом полуденном воздухе.
— И если вы поможете мне постричь этих баранов, увезёте в Бера десятую долю их шерсти.
— Выгодное предложение.
— Мясник — городской казначей, — по-деловому заговорил Байод, — У него хранятся податные ведомости, но проходимец божится, что потерял бумаги. Для начала неплохо бы заставить его найти их.
— Мне надо перемолвиться словечком с моими молодцами.
Томас развернул коня и подъехал к трактиру. Убедившись, что Байод вне поля слышимости, подозвал Кина:
— В конюшне гостиницы восемь лошадей. С братом Майклом осторожно прогуляйся туда и убедись, что они осёдланы. Возьмём всех. Карл!
Немец отвлёкся от укладывания купленного провианта в перемётные сумы:
— Что, мало купил?
Томас поманил его к себе:
— На постоялом дворе семеро пьяных недоумков развлекаются с шлюшками. Надо прибрать к рукам их броню и оружие.
— Недоумков убить?
— Будут бузить — да.
Карл зашагал к таверне, а Байод поспешил к Хуктону:
— Ну, как? Сделают?
— Охотно!
— Ты не представился, — спохватился однорукий.
— Томас.
— Звучит очень по-нормандски.
— Все говорят. Туда англичане и направляются? Ты вроде как обмолвился, что они идут на север, да?
— А кто их поймёт? Вышли из Гаскони; сейчас, по слухам, в Периго.
— Могут сюда завернуть.
Байод мотнул головой:
— Что они тут забыли? Добыча на севере. В этих краях их принц порезвился в прошлом году. Надо же, принц-разбойник!
— Ты о…
— Об Эдуарде, принце Уэльском. Титулованная бестолочь, избалованный щенок. Одни бабы и кости на уме, а в перерывах — грабёж Франции, безнаказанный, так как король Иоанн, видите ли, опасается стрел! Да взял бы английского молокососа, снял с него штаны и всыпал нещадно, как положено поступать с глупыми неслухами!
Гневная тирада однорукого была прервана доносящимися из таверны воплями. Байод повернулся и окаменел. Из окна верхнего этажа с криком вылетел голый мужчина, шлёпнулся на спину и умолк, слабо поводя конечностями.
— Это… — начал Байод.
— Один из твоих охранников, — закончил за него Томас, — Да уж, шлюхи здесь не подарок.
— Что за… — вновь начал фразу однорукий и вновь не договорил.
На этот раз ему помешало появление второго латника. Тоже нагой, он выкатился из дверей гостиницы, как пушечное ядро. Следом выбежали двое парней Томаса.
— Сдаюсь! — верещал голый, — Хватит! Хватит!
— Эй! — вмешался Томас, — С него достаточно!
— Урод бросил в меня ночным горшком! Полным! — яростно прошипел Арнальдус.
— Ты не выглядишь мокрым.
— Это потому, что в горшке не было ничего жидкого! — взревел Арнальдус и с маху врезал голому сапогом в промежность.
— Что… что происходит? — непонимающе произнёс Байод.
Томас вежливо ему улыбнулся:
— Люди зовут меня «Ле Батаром», а моих ухорезов — эллекинами, — Хуктон положил ладонь на рукоять меча, словно невзначай напоминая о его существовании вестнику, — Спасибо за коней и оружие.
Он пришпорил жеребца и подскакал к толпящимся у церкви горожанам:
— Платите подати! Ваши сеньоры должны быть при деньгах, чтобы, когда попадут к нам в плен, могли заплатить нам огромный выкуп! Не скупитесь на подати! Мы будем богатыми, а вы нищими, зато заслужите нашу вечную признательность!
Горожане смотрели на него, раскрыв рты.
У Томаса теперь было довольно лошадей, довольно кольчуг, довольно оружия. Возможная погоня из Монпелье его больше не волновала. Волновала Женевьева.
Поэтому эллекины во главе с предводителем спешили на север.
Стрела воткнулась Филиппу прямо в грудь с глухим звуком, похожим на тот, с каким мясницкий топор врубается в свиную тушу. Филиппа отбросило назад. Стрела шутя проникла сквозь прочную кольчугу, сломала ребро и пронзила лёгкое. Ратник попытался что-то сказать, кровь запузырилась на его губах, и он упал на спину. Стрелы продолжали сыпаться, свалив ещё двоих воинов. Вода в ручье окрасилась кровью. Пронёсшаяся у самого уха Роланда стрела обдала его потоком воздуха по щеке, будто затрещину отвесила. Заржала раненая лошадь. Стрелы оказались длиннее, чем представлялось Роланду. Вокруг гибли люди и животные, а Роланд изумлённо пялился на застрявшую в дереве английскую стрелу. Да, длиннее тех, какими он пользовался на охоте.
Филипп умирал. Его товарищи, закалённые бойцы, в ужасе удирали под защиту деревьев или вжимались в землю на берегу ручья. Спас всех Жак. Коршуном налетел он на Женевьеву, вырвал у неё Хью и приставил к горлу мальчишки нож:
— Скажи своим: ещё одна стрела — и твоему отродью конец!
— Ты… — гневно выдохнула Женевьева.
— Говори им, стерва! — взвизгнул Жак.
Не отводя от него ненавидящего взора, она лодочкой приложила к губам ладони и крикнула по-английски:
— Не стрелять!
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь клокотанием крови в горле Филиппа. Лошадь с пробитым стрелой брюхом опять заржала.
— Пусть дадут нам уйти, — приказал Жак, — Или он умрёт.
— Дайте нам пройти! — горестно повторила Женевьева по-английски.
Из рощицы в сотне шагов к востоку показались лучники. Их было всего шестнадцать. Один помахал рукой:
— Джинни!
— Они убьют Хью, если ты попробуешь их остановить.
— Что с Томасом?
— Не знаю, Сэм! Дай им пройти.
Сэм нехотя сделал знак, разрешая двигаться дальше, и Роланд, вдруг осознавший, что в течение схватки не дышал, с шумом втянул в лёгкие воздух. Двое латников подняли Филиппа и пристроили кое-как на лошадиной спине. Погибших, не чинясь, перекинули поперёк сёдел. Крепко держащий Хью Жак зыркнул по сторонам и приказал ближайшему товарищу:
— Стрелы поломай!
— Что?
— Стрелы поломай, осёл, чтобы эти скоты второй раз ими не воспользовались!
Тот послушно переломал все попавшиеся ему на глаза стрелы, и Жак повёл отряд на север. Роланд был нем. Стрелы, английские стрелы занимали его мысли, целый дождь стрел, обрушенный жалкой горсткой лучников. А что же будет, если лучников соберётся сотня? А тысяча? Вывод не утешал, и в попытке заглушить его Роланд громко спросил:
— Как они отыскали нас?
— Они же лучники, — устало сказала Женевьева, — Нашли раз, найдут и в другой.
— Заткнись, сука! — выпалил Жак.
Он вёз Хью поперёк седла и ножа не прятал.
— Повежливее! — прикрикнул Роланд с неожиданной злостью.
Жак неразборчиво огрызнулся и послал коня вперёд, подальше от Роланда. Де Веррек оглянулся. Лучники следовали за ними верхом на некотором удалении. Интересно, добьёт ли сюда английская стрела? В следующий миг Роланд забыл о лучниках, забыл о стрелах, потому что дорога нырнула в обширную долину. В центре её возвышался замок Лабрюиллад, окружённый рвом, что питался водой от извилистого ручейка. Вокруг замка не было ни деревьев, ни построек, где могли бы найти укрытие осаждающие. Стены замка были сложены из светлого, почти белого в солнечных лучах, камня. Над башней реяло знамя с зелёной лошадью. Жак помчался вперёд, увлекая за собой остальных. С треском и скрипом навстречу им опустился подъёмный мост. Копыта загремели по доскам. За тёмной аркой открылся залитый светом двор, и первый, кого увидел в замке Лабрюиллад Роланд, был высокий священник с пронзительным взглядом зелёных глаз и ястребом на предплечье.
Мост поднялся обратно, гулко хлопнув об арку въезда, и латники зафиксировали мост двумя щеколдами.
И Роланд, наконец-то, почувствовал себя в безопасности.
