27
Фантом Стража метался над землей и под землей, а Веля как заведенный угрожал всем, кто мог позариться на его идейное и материальное добро.
– Крепко думай, товарищ, если хочешь стать господином! Ответ будет жестким…
– Я долго буду дышать, – тоскливо произнес угасающий фантом росса и захлебнулся усталостью, упал. – Так глупо нарваться на роковую вибрацию…
И тут ему приподняли голову, вытерли губы.
– Начинающий? – узнал с трудом. – Ты же вновь угодил в цепи…
– Я звал Правду, и она пришла. Освободила. Фантом, тебя наградили вибрацией Рока?
– Я на миг недооценил этих уродов с чешуйчатой головой… Они всегда в тени, вроде как и нет их. Люди надеются, провозглашают… А результат – страдание.
Вечно Начинающий осмотрел местность. Какие-то южные районы, деревня словно после вероломного нападения. К хижине подошла женщина с полуживым ребенком на руках.
– Нас видит смертная, – задумчиво отметил Начинающий.
– Тебя за что в цепи? – приподнял голову фантом.
– Это судьба каждого, кто чтит свою жизненную вибрацию, не прогибаясь перед Указывающими, – нехотя отозвался Вечно Начинающий. – Впереди бой… Он уже начался на небесах. Или люди – племя Света, или – нагочеловеки, насилие, рабство. Мир указывающих и исполняющих, мир узаконенного оголтелого неравенства и страданий. Жалко женщину, – оглянулся, – ее ребенок умирает…
– Очень жалко? – криво усмехнулся фантом. – Ты хоть не пугай ее своей призрачностью, превратись в кого-нибудь.
Фантом Стража поднялся, определился человеком и подошел к женщине.
– Не бойся… Я не дам умереть твоему ребенку. – И, взяв мальчика за головку, передал ему остатки своей энергии.
Мальчик оживал, затягивались страшные раны. А фантом резко упал на грудь, уткнувшись лицом в землю.
– Не умирай! – закричала женщина. – Я не знаю, кто ты, но ты сохранил жизнь моему несчастному малышу. Я слышала гул вертолета. Но не знаю: будут бомбить или спасать. Не умирай! – гладила лоб, и к фантому шла святая человеческая энергия самопожертвования.
– Дива!!! – звал Вечно Начинающий. – Страж истощается роковой фатальностью. Если росс не сможет брать энергию Тонкого Мира, он долго не продержится.
Приземлился вертолет с огромным крестом и полумесяцем на борту.
– Она отдала ему все, – заплакала Дива, закрывая глаза женщине. – А Стража я спасу! Ему суждено уничтожить их матричный Кристалл. Наги знают, кого в первую очередь обезвреживать. Но им неведома энергия самопожертвования, над которой не властен Рок.
Дива взяла фантома за руку, побледнела, затем черты ее начали искажаться от истощения, она зашаталась, цепко не выпуская руку, и вскоре упала замертво.
– Начинающий, – позвал Алк почерневшими губами, – где я, в Ином Мире?
– Нет. Ты человек, низкочастотный спектр. Дива освободила тебя от пут. Эти женщины умерли, отдав тебе жизнь. Я из-за тебя потерял Диву… Господь возродит, но не скоро. А у меня осталась Наука, дочь. Страж, нагочеловеки, иллюминаты – это лишь инструменты страдания. Пора тебе узнать тайны противобогов…
Алк повернул голову, признал в сухих комочках тлена Диву и молодую женщину.
Бессильно заплакал.
Плачущий Воин Адоная! Плачущий Страж!
Громыхали счетчики Добра в злом мире.
– Чего уставились? – ворчал Янг. – Ты – мне, я – тебе. Добропорядочный оферт…
Бесы, глядя на плачущего воина, зашептались. Один захудаленький указал на Янга.
– Пытка! – истошно завопил. – Ты сказал «добропорядочный», а ОНО, – указал на счетчик, – щелкает зеленым… Одни порядки для вас, а другие для нас.
– Меня пытать?! – по-жабьи раздулась у Янга морда. Тут же услужливо подбежал помощник. – Хромой, всыпь каждому…
– Энто кто тут старший начальник? – вскочил Вельзевул с дубиной в руках, которой выбивал остатки порядочности из тех земных душ, у которых ее никогда и не было.
Началась очередная грандиозная потасовка. Янг тянул в подковерное пространство, сопел, понимал – это уже репетиция очередных выборов.
Влетел усталый Кидала Презирающий. Аудиенция у Люцифера обнадеживала, но где обещанное повышение? Не сразу… Не сразу… Вначале тебя запрессуют в угол и…
Все затихли, расползлись по углам. С достоинством отряхнулся Янг, щелкая пылинки с манжетов, чем и успокоил боевой запал Вельзевула. Злорадно осклабившись, двойник ткнул пальцем в глаз сослуживцу по фракции.
– Вот тебе, скотина! – с наслаждением вынул окровавленный палец.
Веля завыл, вслепую громыхая спецдубиной.
– Зачем звал? – подбежал запыхавшийся плюгавенький Мракобес. – У меня время пыток расписано по минутам. Кто платит за простой? Кого ставить на место? Кого заклеймить? Кто возникает и подымает головку?! Кто во вражеском стане базланит пред сенатом?
– Пытать Янга, – ощерился Кидала. – У тебя, Мрак ты наш, инструмент выдержит?
– Бракованным слаще работать, – плотоядно сверкнул глазом Мракобес на Янга.
– За что? – растерялся наг. – Я двойник Великого Нага, дипломатическая блямба на лбу.
– За все! Внести инструмент с подобающим торжеством!
– Фанфары, фанфары! – тут же заактивничал Хромой бес. – Взметнулись… Громче!
– Проворонил Вечно Начинающего и росского фантома – пытка! Правда вместе с кризисом вломилась в наши чертоги восторга – пытка! Я работаю до одури, Веля работает – от дубины плечо распухло. А Янг пылинки сдувает? Ты недостоин величайшего звания – сволочь. Вечно Начинающий ускользает, Страж воспрянул, Дива умирает безнаказанно. А Янг личность из себя начал корчить!
Все замерли. Ни вдоха, ни шороха. Прозвучало самое страшное слово – личность.
Личность – субстанция надматериальная, духовная, а заземленные типы рвутся к материальному богатству – маны, маны, суперкланы. Когда устраивают показательное оглупление личности до своего материально-показательного уровня – это пытка. Страшно, когда хочется выть и завидовать им, волчарам. Теперь Янгу не поможет даже Великий Наг.
– Долой! – взорвался наместник. – Долой порядочность, даже когда Веля выбивает крупицу! Ох, как не хватает Сатира… А Сатан оживил Сатира? Замордую и его!
– Вечно Начинающий на Черном Астероиде, – угодливо доложил Хромой. – Послал меня в нецензурных выражениях, – скорчил обидчивую харю. – Представляешь? Сидит, гад, на астероиде и вопит: – Распил!
– Мракобес! – затопал копытами Кидала. – Ты готов? Или начну пытать тебя!
– Я увсегда готов, – оскорбился Мрак. – Где ясность, с каким пристрастием пытать?
– Сатан со Стражем вырабатывают охмур. Повыспрашивай у двойника.
– Да я ни слухом ни духом, – возмутился Янг. – Тебе моча в гортань ударила, ты чего мелешь, парнокопытный! – задергался, зазвенел цепями. – Ну и тупари! Тормозные жидкости. Мозготрупы! Владычество, тупорылые, – не власть. Истинная власть – идея, которая овладевает массами, – встал в гордую позу. – А у вас идея – урвать, перевести в офшор и кого-то замордовать. Идея, тупари, не навязывается, а проникает… Возвеличьте Стража! Возвеличьте! Тут тонкая работенка нужна, – пощелкал пылинки с галстука. – А вы к самому преданному и умнейшему Мракобеса приставили. Копытфлюгеры! Где моя охрана? Вышвырнуть подонков – всех! Верховный Правитель – Я! И никого более… Подонки! Только Янг многолик и провидец. Только Я! И у людишек случаются прозрения, отныне Я Правитель! А, га-га, испугались? А ты пытать меня вздумал, петушок оприходованный? Никто не посмеет уличать Янга, – не на шутку разволновался двойник.
– Люблю пытать идейных, – радостно задрожал Мракобес. – Какое счастие подвалило. Он сеятель вечного, а я чем занимаюсь – выращиваю одуванчики?! – И сладострастно вогнал лазерную иглу с эксклюзивной световой вибрацией Янгу под коготь. – Для затравочки, извольте. – И тут же расквасил Янгу нос, с другой руки умело вышиб зубы.
– Свои, оказывается, такие скоты… – отхаркивался кровью Янг.
– Все по закону! – сверкнул неумолимым глазом Мракобес. – Статья первая: расправа над ближним. И куда ты подашься? На кого работаешь? – профессионально выспрашивал Мрак. – Лицензию на деятельность отберем… И лес пять лет пилить будешь!
– А теперь подсунь ему ватку с решительным осуждением, – командовал Презирающий. – Повыспрашиваем, осадим умника. И не такие кровью харкались, – ощерился Кидала. – Мы из тебя, умник, создадим парфюм. Оставь надежды, в жизнь идущий! Или ты парфюм, или молчок, или по головке… Или надейся. Ведь во что-то же надо верить. Это приветствуется – верь. Но молча. А рявкнул – заведем дело. Найдем повод… Сунь его в сепаратор, выжимай из него дух постепенно-о… Не перестарайся! Не лишай нас глубокого удовлетворения. Не забудь включить торжественные марши…
– А марши зачем? От них он окончательно загнется, – всполошился Мрак. – Победные марши не надо, властитель. Лучше думай об инвестициях…
– Исполнять! Давай для приятности марши, чтобы не слышно было, когда китайчонки повернут сибирские реки в свою сторону, как мурашки одними лопатами новые русла пророют. Когда доведешь умника до полной кондиции – доложишь. А я передохну… К ноге! – будто дернул поводком. – К ноге!
Вскоре из сепаратора вывалился суглинок.
– Готов, дружок. Готов, – засопел Мракобес. – Ты – суглинок. А нам – сладостный экстаз усмирения умника. Ная, змейка, ишь, восторженно исчесалась, чешую сбрасывает…
Сатан ласкал грудь нимфоманки на планете Негрия, но удар сжал внутренность.
– Янга растоптал Кидала, – прошептал побелевшими губами и метнулся в логово, оставив негриянку глубоко разочарованной.
Разъяренный ворвался нагишом, пнул в колено управа, упоенно топтавшего суглинок.
– Явился, симулянт и развратник! – отскочил тот, прихрамывая.
И вот тут-то и возник Великий Наг, на змеиной морде отрастали рыжие усы.
– Янг прохвост, но этого мало. Марш в земные угодья! – приказал ошарашенному Сату. – Соврати Стража, он приостановил процесс, уложил последнего гибридного икряного.
– Страж пасет Митшеба и никого не трогает, – почесал Сатан яйца от волнения.
– Ступай в земные угодья и подстрахуй процесс. Отвлеки гиперборейца, эта бестия ведь проверит и сожжет икряного. И тогда наш Фред уже никогда не воспрянет.
Простор манящий, широкий, небесно-необъятный, почему сужаешься ты до сумрачных полосок между травинками, по которым ползает муравей?
– Алк, мне наплевать на твои веры и безверия! Слушай сюда… – запылал глазищами Сат. – У меня наметилась идейка. Страж, ты с Вечно Начинающим и Дивой шушукался?
– Да. Ребенок у них – Наука. Собирались добить Митшеба.
– Забудь. Дива истлела, отдала жизнь твоему фантому. Не просто так! Не Наука с Начинающим восстановят твою цельность Стража, а я… Я! Ты на данный момент не Страж, а Витенька. Твой фантом не успел даже отдышаться. Ты же вкрестил Кидале в лоб при земной жизни?
– Шариком… У меня не было выхода. Паскуда, присосался к демократии. И их, присосавшихся, ничем не вытравить. Но, Сат, я и тебя поджарил бы…
– Обойдется. Речь о другом, открой глаза на истинное положение дел: мы – полбеды, люди веками живут с нами бок о бок, а вот наги, нефилимы – полная нелюдь. А ануннакки – те намертво противобожествуют, прикинувшись когда-то Учителями людей.
– И когда Воины Адоная обрушат свой гнев на нагов, ты, Сатан, убиваешь двух зайцев.
– Три! Три зайчика… Сохраняю свое племя, племя людей, заставлю нагов напрячь все силы в междоусобице. Но ты представляешь меня в беседе с Наукой и Начинающим?
– И ты выбрал меня.
– Алк, как ты догадался? Ты заплыл жирком от безделья!
– Я обязан морально и сердечно растить Натку. Кроме меня, с ней никто не справится.
– Догадываюсь, – кивнул Сатан. – Женщина-воин с энергией еще по остатку перворождения, то есть с удвоенной энергией. Расти. А успеешь вырастить? Если икряной воспрянет, – ухмыльнулся, – он Катеньку и тебя не оставит в покое. Так? А я капитально против Люци и нагов не пойду. К тому же он приказал тебя совратить и отвлечь. Я с удовольствием, Витенька! Ха, всегда пожалуйста. Не доверяй никому, Алк. Дива ушла… И восстановится ли? Дива – воин, долбала Янга и меня. Так ради чего она пожертвовала собой? Проверь, иди к Науке. Ты в настоящего Стража не скоро восстановишься, не с твоей нынешней энергией вести за собой Воинов Адоная. А Батя твой – организатор, но как воин слаб. Ну вот… Пока я тут с тобой беседовал – икряной поднялся. – И Сат исчез.
– Папочка, сгоришь! – предупредила Наука. – Сатан возродил Сатира, а тот активирует Рока. На земле нарастает отрицательная энергетика, к планете сбились космические цивилизации, даже с М31 и кластера М15. А я удерживаю нить времени мамочки…
Начинающий отключил аппаратуру, снял с головы датчики и биогенные преобразователи Поля. Отрицательное влияние безжалостной вибрации Рока удалось скомпенсировать, но чуть-чуть. От людей ждать помощи не приходится, для них торсионно-информационные вибрации – недоумение.
И тут возник Сат. Вечно Начинающий выхватил мощнейший торсионный лучемет.
– Произношу слово: Страж, – встревожился Дьявол.
– Продолжай, – нехотя произнес Начинающий и пальнул лучом Сатане между ног.
Сат перевернулся через голову и, сидя, начал заполошно ощупывать промежность.
– Алк начнет пробиваться на четвертый уровень, – озабоченно щупал себя Сат. – Без Вилановы, учителя, может сгинуть. Наги накачали Рока вибрацией вселенского вершителя, обходят тебя. А Рок и рад, пугает людей тайфунами, наводнениями, пожарами и землетрясениями. Подымаются острова, Санторин задышал…
– Какой ты сердобольный. В светлые подался?
– Господь с тобой! Очумел? Идти на расправу… Кручусь я… Ох кручусь!
– Зачем возродил Сатира? И явился… Поджарю!
– А то я не знал… Рискую. Зачти. Дело стоит того.
– Не убедил! – И лучемет зашипел, засверкал радужным переливом прицела.
– Псих! – нервно задышал Сатана. – Я ищу ответ. Сейчас, сейчас… Люци с Найкой зародили молодого сатаненка. От мести у меня темнеет в глазах. При этом даже риск – благородное дело. Сопредельный сатанинский мир даже церковь не отрицает, учти. Молодой Сатан нас всех похерит. Мамочка у него наговская…
– Убедил, – Начинающий отвел лучемет, – сам грызи сатаненка. Алка встретим.
– Я восстановлю силу Стража. Наги лишают и меня корма. Доверься. Воин – сущность мощная, но в данный момент неприкаянная.
– Довериться? – опешил Вечно Начинающий. – Тебе доверить Воина Адоная?!! Что происходит, мир сходит с ума, полюса переворачиваются?
– Мир в опасности, а вместе с миром похерят и меня. Убедительно?
– И ты руками Стража и моими хочешь наказать Люцифера, заодно и осадить нагов?
– А я тем временем Наю с плодом замордую! – выпалил Сатан. – Молодой сатаненок – полная зверюга, я все же классическая отморозь, мир, отчасти, моя вотчина, а его приспосабливают под себя наги. Мотивация у меня, Начинающий, без фуфла.
– Тогда я с тебя и начну! – засверкал прицел. – Пауки в банке – по сравнению с нынешним статусом духовности – просто ангелы. Даже ты, Сат, корчишь из себя борца.
– Я восстановлю Стража! Не справлюсь – жги. Я справлюсь! Я имею свою корысть. Начинающий, не мешай. Воин окончательно уйдет из скобок. Клянусь: да пребудет вечно моя корысть со мной!
– Сат, клянусь и я: если это очередной охмур – уйду за Дивой, но тебя вот с этого луча достану! Воистину!
Под вечер явился какой-то тихий Сат, и Страж, наученный горьким опытом, вмиг обрушил на Дьявола огонь, хотя тут же и уяснил: огонек хиленький.
– Э-эй, да я погляжу, – легко увернулся Сатан, – осторожный ты стал, коллега.
– Коллега?? – опешил воин. – Мир перевернулся, мы с тобой коллеги, Сат?
– Когда зад начнет подпекать всем – тогда вмиг все коллегами станут. Алк, одно дело зло для собственного удовольствия, другое – когда зло тебя самого с удовольствием схавает. Полный примитив навязывают наги, – пожаловался. – Страж, я подскажу, как тебе восстановиться, как окончательно отбросить иго скобок.
– Когда наги прихватят Энроф, ты, Сатан, окажешься не у дел. Так? Забеспокоился?
– Молчать! – гаркнул Дьявол. – Внизу – огромный город, пылает иллюминацией. Пьют, гуляют, танцуют… Им плевать, что остались считаные годки их угару. Не верят, не знают и ничего знать не хотят. А ты? Хилым огоньком нагов припугнешь?
– Какой это город? – напряженным голосом спросил Алк.
– Да город как город, русские. Твои братья. Строители новой жизни. Такое, понимаешь, ля-ля устраивают. Вместо дел!
Алк ринулся вниз к ярко освещенному зданию, навстречу возбужденной толпе. Солидные дяди и тети ругались у микрофонов и громкоговорящих пугалок. Но улавливалось страдание, где-то рядом, тихий позыв, за которым он и последовал в здание.
Люди дергались, словно к ним подключили напряжение, гримасничали, кричали непристойности, а их кумиры извлекали из инструментов и из душ людей вибрации, изрыгая горлами стенающие вопли, будто их пытали лазерными иглами.
– Что с ними? – поразился воин. – Многоногое животное… И раньше были танцы…
– Мои поклонники, – скромно потупился Сат. – Не лучшие… Лучшие у трибун.
– Поклонники? Тогда предстань пред ними, пусть чествуют. Они же корчатся от ожидания. Ступай к своим поклонникам! – Алк ударил огненной фантомной стрелой.
– Ах, козел я! – задымился Сат. – Ничего, потерплю. – И, мотнув спутанными космами, запылав жутким взором, тенью проник через стекло.
С треском, изрыгая огонь и дым, Сатан опустился на сцену.
– Чада мои!
В экстазе дергающееся стадо выбросило пальцы рожками, гортанное «У-уу!» сотрясло пространство, Дворец культуры взорал… В порыве ответного приветствия Дьявол задел ногой провод, слегка споткнулся и сбил с ног упоенно завывающего музыканта.
– Падла! – выругался гитарист и огрел Сата по холке гитарой.
– Но-но! – Сат стеганул меломана искрой из вытянутого когтя.
Музыкант от неожиданности и боли сел на зад.
– Будем бить! – холодно изрек.
– Чада мои-и! – громыхнул молниями Дьявол, но толпа неистово заорала:
– Рок! Рок! Шпарь рок! – И стянули Сатану со сцены.
Грянули тяжелые синкопы, перед Сатом завихляла бедрами сутулая девица.
Сатан перепуганно метнулся вверх к Алку.
– Они зовут Рока, – уставился Сат на толпу, – даже мне страшно. Это все равно что дитя требует к себе людоеда. Ты что-нибудь понимаешь, Алк? – не сдержал ухмылку. – Вот, – извлек из воздуха костюм, – познакомься с моими чадами, хотя твой фантом и задышал, а свой грешный земной мир ты помни.
– Рок! Рок! – орала толпа.
– Рок у нагов, – мрачно ответил воин. – Я слышу какое-то мучительное страдание…
– Вот именно. – Дьявол встряхнул костюмом.
В вестибюль неуверенно вошел прилично одетый молодой человек выдающегося телосложения, русоволосый, глазастый.
– Почему молодежь любит темноту? – начала опрос какая-то прыщавая девица.
– Тьму или темноту? – уточнил молодой человек.
– Не умничай, мудачило! – толкнул его детина. – Отвечай по правилу…
– Потому что можно клубиться, проникать в лоно, – колыхнула попой девица.
– Да куда ж ты прешь без билета?! – озверел детина.
Страж взял бумажку и пошел дальше.
– Монету, шустряк! – Детина вдвинул пальцы в кастет. – Я те разыграю в скулятник! Будешь выкобениваться – схлопочешь! – задергались у детины губы в нервном тике.
Тут какая-то старая карга кому-то всучила билет, а взамен ей дали бумажку.
– Покажи, и я тебе дам такую же, – вежливо обратился к ней росс.
Бумажка в руках прохиндейки раздвоилась…
– Дай сюда! – рванул детина к себе. – Стало две… – пытался изобразить вопросительно-умное лицо. – Даже номера одинаковые… Чертовщина!
– Инопланетянин! – взвизгнула прыщавая девица.
– Энлонист! – подтвердила продвинутая в мистике старая карга.
– Где онанист, где? – пробивалась сквозь толпу сутулая девица.
Но все расступились перед музыкантами и их боевиками.
– А ну, – выставил один из них тысячу, – изобрази.
Кольцо, окружившее Алка, было холодным и бездушным. Его тонкоматериальный фантом ощущал страдание, но, опять же, оно было не в этих людях.
Синтезировал и эту бумажку. Лишь бы отстали!
– Сбегай в буфет, – послал детину бритоголовый боевик, – купи чего, разменяй.
В плотном кольце Алка ввели в зал.
– Рок! Рок! – завопила сутулая девица и, дергаясь, увлекла Стража к танцующим.
– А сережки, вот такие же, – тронула ухо, – можешь сработать? Чтоб золото-о!
– Могу. Кто вы?
– Мы разные… Тусуемся. А вот кто ты? Сережки гони! На халяву расспрашиваешь.
Проник в ее душу и растерялся. Пустота и порочность, и… ничего более.
– Фу, душа онемела от твоего взгляда. – Девица втянула голову в плечи. – Мы разделяемся на металлистов, рокеров, скинов и фашистов.
– На, – протянул девице сережки, – продолжай.
– Ого! – схватила та золото. – Капитальный ты фраерочек. Ну, металлисты философствуют и клепают бляхи да цепочки, рокеры ордами носятся на моциклетках, скины топчут хачей, а фашисты – высшая каста – они раздавливают так называемую личность. Во, – оглянулась на сцену, – сворачивают заезд… Парень, если можешь, смойся. Крышка тебе!
Плотное кольцо наигранно равнодушных лиц потеснило его и девицу в угол. Бритоголовый протянул руку… Девица, стушевавшись, беспрекословно отдала золотые сережки, материализованные Стражем. Теснимые со всех сторон вышли на улицу и спустились в обширный подвал. И как только щелкнул запор на железной двери, Бритоголовый, растянув губы в тонкогубой ухмылке, ударил росса в живот. Бил, бил – устал.
Фантом Стража, да и сам Алк удивленно уставились на него.
С девицы сорвали одежду. А на него навалились, – он и не сопротивлялся, – приволокли к каким-то трубам и привязали за ногу цепью.
Странно, дивился, я же в России… Какие в России могут быть фашисты? Как быстро меняется время…
А девицу тем временем бросили на пол, и, затаенно ухмыляясь, тип с водянистыми глазами медленно острым ножом начал подрезать ей соски.
– Громче ори, – требовал под хохот, – онанисты тебя интересуют, я самый осатанелый.
Рядом валялись канаты и цепи, засохшая блевотина, с потолка свисали крюки.
Фашисты пили водку и заедали солеными огурцами, пиная окровавленную девицу.
– Заправимся и тебя заправим! – гоготали.
На шею ослабевшего Стража набросили удавку и давили «инопланетянина».
Терпел, не понимая конечную цель их действий. Явственней ощущал где-то рядом страдание, которое остановило его еще в небе. Значит, он все ближе… В момент, когда девице глубже подрезали сосок, под смех: «Сочись, спидоносная» – и под истошный вопль Бритоголовый начал натягивать презерватив, Страж рванул цепь.
И тут же нож впился в него. О, боль! Земная…
Замешкался, связали и подвесили на крюк.
– Вот, – указал Бритоголовый на какую-то бадью, – гони сюда золотые серьги и тысячи, взамен подарим быструю смертянку.
– И в этом ваше удовольствие, смысл? – спросил.
– Превратить тебя в пластилин, который я буду переминать пальцами, извести в ничтожество – вот величие духа.
– Вы – самая низшая каста человекоорудий нагов, – попытался объяснить.
Но под ним начиналась кровавая и развратная оргия, девица лишь изредка стонала.
Полоснул по крюку огнем, разорвал цепь, вогнал взглядом фашистов в угол, сжег оружие в руках Бритоголового, а затем по одному подвесил всех на крюки за штанины, а голых привязал к трубе. Прижег рану, помог девице, открыл дверь, полоснув по засову огнем. От нахлынувшего психического противодействия энергия возрастала.
– Иди, – подтолкнул девицу. – Придешь еще тусоваться?
– А куда? Скука…
– Скука не потому, что скука, а потому, что ты пустая.
Он вернулся к отморозкам.
– Вы тот же Люцифер: «И стану богом сам по себе». Слюнявого гуманизма от меня не ждите. Внуки тех, кто уничтожал фашизм, орут «хайль»! – и полыхнул вибрацией ненависти.
По-человечески остервеневший по лестнице поднялся в зал.
Просторный, изумительной красоты зал, уставленный какими-то помпезными статуями. В глубине зала сидел крепенький розовощекий мужичок неясного возраста, он увлеченно торговался с Сатом. Время от времени они оба пили что-то из хрустальных бокалов.
Страдание ощутил совсем рядом, там, за мужичком, за стенкой. Не стал превращаться в фантома безвременья, подошел к столу в человеческом облике. Очень хотелось пить, болезненно кровоточила рана. Он протянул руку к бокалу…
– Ну, это слишком! – отодвинул мужик бокал. – Получи бабло, и попрошу в следующий раз в таком виде не врываться. Десять тонн мало? Ладно, – добавил, – я вами доволен.
Сатан поперхнулся, а Страж взял бокал и тут же учуял свежую человеческую кровь, которая была смешана с молоком. Кровь разила вибрацией ощущаемого им страдания.
– Ты не от Бритоголового? – опешил мужик, тревожно взглянув на Сата.
– Калибр Матвеевич, – уважительно подал голос Дьявол, – пожалуй, это ревизия. Найдешь общий язык – вмиг покрою твои памятники золотом, не найдешь – от них и от тебя останется пепел. Сей ревизор, – усмехнулся, – возился до этого с малолетней Наткой.
– Я и сам их золотом покрою, – огрызнулся Калибр. – Думай, Саня, над другим: чтобы золото видели только наши, рьяно ругающие коррупцию, приценившись к демократии. Мы водрузим аллею славы! – гордо заявил Калибр.
– Познакомься с господином-товарищем, – удовлетворенно усмехнулся Сатан. – Калибр – бывший радетель коммунизма, перешедший в госструктуры, симпатизирующий ЛДПР, состоявший когда-то в СПС, голосует за «медведя» и мылится к Прохорову.
Калибр хлопнул в ладошки, и из боковых комнат выбежали полунагие девицы.
– Аудитор, – кивнул девочкам и небрежно повернулся к Сату.
И завертели гиперборейцем, защебетали, заласкали, переодели тут же «от Армани». Невиданные напитки и яства появились на изящных столиках, каталоги еще более редких и дорогих перелистывались перед Стражем. Девочки соблазнительно пританцовывали: «А я иду такая вся „дольче габана“…»
– Отчеты, акты, – щелкнул пальцами Калибр, – тут полный ажур, – пододвинул бумаги и поднял бокал. – Прошу, – заговорщицки наклонился к Стражу, – если вы имеете особое желание, – повел бровью на девиц. – Хороша девственница, лет двенадцати, не более, ах, советую. Эксклюзив!
Прости, но восьми-девяти лет уже поиспользовали. – И чуть-чуть согнулся в достойнейшем полупоклоне.
– Фанфары? – удивленно прислушался Алк.
– Знаете, наши достижения… Опять же, святительная духовность.
– Но фанфары трубил и призрак коммунизма, – рассуждал Алк, – скажи мне, чиновничья твоя морда, теперь звучат фанфары капитализма, инноваций, олимпиад и футбола?
– Заметано, – щелкнул пальцами мужичок, и звук фанфар заметно усилился.
– Уймись, – не сдержался Сатан. – Дворцы – народу! Всех аж заплющило…
– Народ превыше всего! – гаркнул Калибр. – Торг неуместен! Долой неравенство! Прошу свежайшую икорку, отменный салатик… Ныне приятно идет «Путинка», исключительно для вас. А я подорвал здоровье в идейной борьбе, – указал Калибр на бокал, – эффективное омоложение.
Страж молча направился к бронированной двери.
Неописуемой красоты девахи повисли на шее воина, чувственно закатывая глаза, тая.
– Это кто? – указал на статуи, неловко отбиваясь от девиц.
Но внесли драгоценное колье, сверкнули бриллианты, сапфиры, изумруды.
– Супруге, – преподнес Калибр, – от всего сердца, в самых искренних наших словоизвитиях мы желаем неоскудевающего здоровья вашей дорогой и такой верной спутнице жизни, которой вы так преданы всей душой и, что так волнительно, преданы телом, – прослезился и незаметно отмахнул девиц, которые тут же исчезли. – Мало осталось таких ревизоров, – зарыдал. И скомандовал: – Увековечить!
Тут же подбежал мазила и начал писать портрет, а два других наскоро ваяли.
А Сат начал поспешно допивать свой бокал.
– Давай, давай, – воодушевлял борца за народное благо. – Изведем подставами, совратим, продадим и купим.
– Прошу, – растерянно отложил колье функционер и повел Стража вдоль статуй. – Это очень уважаемые и заслуженные люди. Они поимели возможность… Всегда! – выпучил глаза. – Непотопляемая гвардия, – с гордостью, но все же скромно потупил взор деляга. – Все эти статуи будут установлены на аллее славы. Ваш эскиз готов, – оттолкнул лепил, – что подчеркнуть, что убрать?
– Однако, – привстал Сатан.
– Затем и вызвал тебя, Саня. Это, – торжественно замер, пожирая взглядом статуи, – творцы эпохи! Рабочий, инженер – звучит не гордо, несовременно и некрасиво. Из песни слов не выбросишь, – назидательно поднял палец. – Чего тебе, дорогой? – не смог скрыть нервозность Калибр Матвеевич. – Только в прямой договоренности можно найти общий язык.
– Чего тебе? – спросил крокодил Гена и съел партнера Чебурашку, – отозвался Сат.
А стон за стеной еле прослушивался…
Два кинжальных огня, активированные нарастающей психической энергией ярости, пробили оплавленную брешь в бронированной стене.
Подвязанный за ноги на крючке висел мальчуган лет пяти, от его головки по трубочке стекала кровь, смешиваясь в хрустальной посуде со свежайшим молоком.
Потрясенный воин освободил ребенка, осторожно передал умирающему энергию.
– Как тебя зовут? – шепотом спросил бывший изобретатель «кольцевого генератора».
– Я Толя Иванов… Мама ругаться будет, – заплакал. – Кричит – почему ты не девочка, тебе розовое платьице Золушки подарили бы. Дядя, у меня нет пальто. Вот тебе пальто, показывает фигу мама. Квартплата и цены съели твое пальто. Ты мне купишь пальто? – крепче обнял Алка. – Я на санках люблю спускаться с горки. А мама – во, говорит, тебе санки и детский сад. Я хочу в детский сад, там горки. Дай сорок тысяч, – с надеждой уставился, – и примут…
– Позвольте, – подбежал структурист, – а инфляция, а кризис? У нас разрушаются заводы – вот! А тут… о пальто… о каких-то садах детских. Какой с этого навар? У нас капитализм или благотворительность? Все для народа – девиз предприимчивых и дворцовых. Миллионеры, Саня – это и есть настоящий народ. Эти могут дать, и с них есть что взять.
– О, Жизнь! – закричал Страж, подняв ребенка на руке. – Отзовись! Жизнь, купленная и перекупленная, огаженная неравенством, воровством и фальсификациями. Отзовись!
– Я здесь, – солнечным заревом осветился зал, – омолаживающийся функционер, больной ребенок, памятники словопохвальбы при жизни, грызня – это позор людей, не мой позор. Не только наги своими вибрациями разрушают душу, свою душу разрушают сами люди. Правда и ложь становятся неразличимы. Страж, о каком правосудии речь? Они плюнут в тебя, вопя о кощунстве, и будут обсуждать концепцию будущих лет, не ведая, что через полгода произойдет. Помоги им оставаться самими собой – любящими, справедливыми, вместилищами человеческих душ светоносной Сиайры.
Алк стенал, метался по залу и пронзительно-голубым пламенем испепелял все вокруг.
Остудил страшные глаза и взвился с ребенком в небо.
В конечном итоге Сат, прикинувшись сердобольным полицейским, вернул Толю родителям. Черная волна ударила пьяницу-отца, отправляя душу в ад.
– Социальная помощь, распишитесь, – выложил деньги перед мамой. – Купи пацану пальто и всучи заведующей детсадом пятьдесят кусков, – сверкнул глазом «ave satanas».
Позже молвил:
– Черный Астероид, – указал мрачно. – Жизнь откликнулась на твой зов, Страж. Уничтожила скобки, скоро доберется и до моих намордников. Время не стоит на месте. Время – имя Тонкоматериального Бога. Я поражен! Тебя ждет Вечно Начинающий. Я слово свое сдержал. – И исчез в адовых структурах.
Воин Адоная внезапно возник перед Вечно Начинающим.
– Сиайра соотечественниками, морально уставшими, не устилается, – заявил.
– И грош ей цена, если материальность Света не способна себя защитить, – отозвался Начинающий. – Ракеты, слезоточивый газ, полицейские дубинки – самое последнее поганое дело. Жизнь защищает качество жизни. Качество жизни, остальное – монополия дворцов и платных услуг, где оздоравливаться могут только миллионеры. Ты с этим ко мне прибыл, Страж? Или тревожит нависающий Рок?
– Рок? Пусть нависает… Только реальная угроза заставит людей истинно отделить мух от котлет, – твердо ответил воин. – Неотвратимость – вот это и есть Истина.
28
«Наглое двуногое, – отметил Рок. – Власть по своему усмотрению превращается в истину в последней инстанции? Неотвратимость – это ХААРПы на Аляске и в Австралии, климатическими ужасами насилующие страны».
– На практике «истины» чаще провозглашает власть, – согласился Алк. – Лживая власть зарождает лживые «истины» с погаными последствиями. Дозволь, монстр, тебя спросить?
«Раздавить букашку? – вознегодовал Рок. – Раздавить за то, что человек хочет спросить? – Что-то шевельнулось. – Проклятье, Вечно Начинающий подбрасывает свои вибрации…»
– Рок, так ты Неотвратимость чего? Неотвратимость смертельных сполохов, бесконечной наживы, бюрократического насилия или неотвратимость качества жизни? Или ты ионосферная «линза», разогретая токами СВЧ?
«Испепели этого заморыша и лети к звездам!» – вдруг пронзила вибрация приказа.
– Человек, – приостановил вибрацию Сатира, – над тобой нависла неотвратимость отсталости, вымирания и оголтелого неравенства. Одно мое движение пальчиком – и… ты экстремист. И клеточка, браток, клеточка. Своя шкура дороже…
– Рок, если ты потянешь жизнь – так чего тебя бояться? На самом деле тяжела только неотвратимость качества жизни. Некачество жизни – это вечный конфликт наций с собой.
– Вечно Начинающий, – пророкотал, – кто этот Алк?
– Алк с физмира, – устало ответил Начинающий. Помолчал, но продолжил: – Средний земной человек в состоянии использовать более тысячи космоединиц информации в доли секунды, а использует лишь пятьдесят-шестьдесят; особо творчески одаренные – триста единиц. Человек оглупляется нагами и дьявольским эйцехоре. А Стражи не чувствительны к вибрации нагов и сатанинскому эготизму, вся тысяча космоединиц при них.
– Страж, среди тысяч ложных истин трудно познать истинную Истину. Тебе удается, да?
– Любой ответ – ложь. Иди по своей дороге, иди даже тогда, когда дорога петляет и не сулит успеха. Или дорога покорится тебе, или ты не успеешь, убиваемый физической немощностью, или погибнешь, удавленный теми, кто присваивает себе «истины». Но ты иди… Люби жизнь, защищай ее справедливый лик – вот Истина. Так меня учил Батя, внедренный росс Арктиды.
– Я всемогущ, поэтому и непогрешим – вот истина! – вспылил Рок.
«Глупости, – ответил Вечно Начинающий, – ты не всемогущ. Рок, ты жизнь запугиваешь, а сатиры ее присваивают».
Тайфун сгустился до темноты и исчез.
– Душа избавляет от скобок, – тут же возник Батя перед сыном, – а люди загоняют души в скобки. Человек и нация только тогда полноценная, когда душу в скобки не загоняет. И нечего, творцы скобок, кивать на Сатану и нагов, коль у самих рыльце в пушку.
* * *
В вечернем закате, в густых зарослях шиповника притаился зверь. Рыльце было в пушистой шерсти, усы жесткие, желтые глаза слегка фосфоресцировали, челюсти подрагивали, губа вздергивалась, оголяя острые клыки. Его естеству было и невдомек, что еще лет двадцать назад подземная раса впервые его материализовала в виде зубастой рыбы, имитирующей лаврака, но с тех пор израненный Алком лаврак, минуя стадию земноводных, материализовался в стане кошачьих, быстро приспособляющихся особей.
Рыже-черный котяра упорно отыскивал след двуногого Фреда, потчевавшего его человечинкой, избавившего от ран. Нет, зверь, засевший в кустах, не был, конечно, материалом катализатора нагов, это был резервный код внедрения, более длителен, но и более надежен. Еще несколько ступеней материализации и гибкий, клыкастый, хитрый, затаенный, вызывающий первичное доверие, улыбчиво-мурлыкающий человекогибрид, с наслаждением убивающий истину человеческой души.
Мамаша колыхала в коляске грудничка. Вставив в мобильник флешку на пару гигабайт, законопатив уши наушниками, упоенно употребляла мелодии и напевы поп-идолов.
Зверь бесшумной мелкой рысью приблизился к коляске, мягкий прыжок, и вот он уже внутри. Крупной лапой зажал рот младенцу и впился клыками в шею ниже уха. Ни шороха, ни крика… Зверь жадно глотал, рвал зубами податливое нежное мясо.
Зверь с урчанием перетащил бездыханное тельце через борт коляски, а затем по-волчьи забросил обглоданную головку на спину и потащил к небольшому откосу, сбросил в густую траву с лужами. И стал упорно ждать того момента, когда из полицейской машины соскочит на землю овчарка. Собака тут же взяла след, но из кустов, шипя, возник здоровенный кот. Рывок овчарки вырвал поводок из рук молодого кинолога.
Зверь уводил собаря от тельца, а когда поводок зацепился за коряжку, сверху, с дерева метнулось гибкое тело с растопыренными когтями, и жуткие лапы рванули овчарке глаза.
Обожравшийся зверь запрыгнул в кузовок какого-то пикапчика и отправился по трассе на юг. Через двадцать километров, однако, он вскинулся, принюхался, поводил ушами и с душераздирающим воем на всем ходу сиганул с кузова в лес. Неслышно ступая, петляя гибкой тенью среди веток и травы, подошел к откосу, где внизу по камешкам ночным шорохом шептал о тайне ручей.
Кот мурлыкал, прижимался к холодному телу Фреда из Блеватинки, суетился в лунном мареве, а затем сиреной, пугая лесные окрестности, завыл прямо в ухо безжизненного тела. Вой постепенно перешел на басовые ноты, тихо заскрекотал и сменился противным звуком трущихся лесных стволов. Так повторилось несколько раз. Неслышные человеческому уху вибрации открыли канал демонических энергий, и Фред из Блеватинки зашевелился, но вновь замер протухшей мертвячиной. Котяра напыжился, трогал лапой исчадие в облике человеческом и еще с большим рвением завыл, призывая потусторонние энергии. И явился фантом, энергетической матрицей медленно вошел в безжизненное тело.
– Моя скотинка, нашел меня, – прошептал убийца убийце. – Пить, – обессиленно простонал Фред. – Стража мне не уложить, а его женщин пущу на котлеты.
Двуногое человекоорудие подползло к ручью и пило, пило почти без пауз. И поднялось на ноги, и, хватаясь за стволы, по краю леска продвигалось к трассе. Дорожный косогор пришлось со злобным придыханием преодолевать на четвереньках.
И… вспышка фар, и страшный удар.
Визг тормозов, застывший взгляд крупной женщины с решительными чертами лица за рулем. Она выскочила из салона, пооглядывалась. Сбежала по откосу, одним цепким взглядом осмотрела рослого мужчину. Выполз на дорогу… Наклонилась… Трезв! Он жив… Вздрагивают веки… Решительно взбежала к трассе, замахала руками.
Надвигалась фура, утробный сигнал всколыхнул утреннюю неразбериху. Женщина стояла, исподлобья уставясь на надвигающуюся смерть. Шофер в последний момент свернул на обочину, заскрежетали тормоза, завоняло паленой резиной, завопило матом и затихло. Женщина подбежала к кабине… Водила лежал на руле и еле дышал, но вскоре пришел в себя.
– У меня трое детей, а ты, стерва…
– Потом, милый! Потом! Я сбила человека, помоги поместить его в салон. Я хирург высшей категории – спасу!
– Ты чего, дура?!! – озверел водила. – Жди неотложку и органы.
– Помрет… Я хирург. Спасу! Помоги, милый…
– Давно мне «милый» не шептали, – проворчал. – Где? – вышел из кабины.
Подтащили Фреда к иномарке. Почти оторванная рука, вбитые в грудь ребра…
Фреду поставили имплантанты на ребра, отрезали искромсанную руку, зашили разорванную прямую кишку, хотели отрезать почку, но, по удаче и неимоверному старанию заведующего хирургическим отделением, взяли от донора.
– Не жилец! – швырнул перчатки ассистент. – Только ради вас, Елена Дмитриевна.
На следующей неделе, под вечер, в отделении произошло невиданное ЧП. Через чуть приоткрытую фрамугу в реанимации, прорвав марлю, проскочил котяра. Злейшее создание полоснуло по лицу растопыренными когтями медсестру и, пока та заливалась криком и кровью, что-то навыл и наскрипел безнадежно прооперированному на ухо.
Больной открыл глаза и потребовал водки. Кот ушел через то же окно.
Но настоящее ЧП произошло следующим вечером.
Уставший следак в сопровождении исключительной по совести женщины высочайшей квалификации вошел в реанимационную, чтобы взглянуть на неустановленную личность хмыря, который после немыслимой операции задолбал всех требованием дать ему водки. Следак успел задать лишь один вопрос о возможности больного отвечать на вопросы. Тут же был схвачен «умирающим» единственной рукой, ногой запахан в пах.
– Я просил водки! – пинал ногой следака не жилец. – А ты, умелая, – набросился на женщину-хирурга, вмиг потерявшую всяческое представление о жизни, смерти и медицине, – почему не пришила руку? За почку и ребра – спасибо. Тебя пожалею…
Не жилец скальпелем полоснул следака по горлу, вырезал из задницы кусок мяса, налил себе спирта, выпил и закусил. Взбодрился, вышиб ногами оконную раму, подхватил поджидающего кота и… исчез.
Исчез. Растаял в сумеречной дымке.
– Искать! – кричало МВД. – Искать и найти! Иначе все – на закусь. В бочках маньяки будут нас солить! Смутные времена впереди, и проявляй политкорректность, когда тебя просто хотят схавать.
Маленькая Натка, тайком оглянувшись, пробует ягоды калины, звучно плюется.
– Папа Витя, – подошла, ладошкой вытирая рот, – какая гадость эти… А класивые! Ты меня охррраняешь? И охраняй. Я такой клутой воин – ррраздолбаю!
– Да раздолбать – не проблема. Подрастешь – встретишь в каком-нибудь шрастре первого российского президента… Вот уж кто раздолбал. Натка, стану президентом, а?
– И что? – насторожилась девочка.
– А ничего, – слегка психанул. – Напрягаются они душой, недосыпают, в проблемах как в болоте: вместо решенной одной тут же возникают пять новых проблем. Президент устает, и массы выбирают другого, и… все начинается сначала. Вместо одной – пять новых проблем. Господь, – вскинул руки, – Ты придумал такое?! Молчишь? А кто Тебя переизберет? И кем заменят, Антихристом? Или людям – людское, доказывайте свое право на жизнь.
– Витя, хватит хныкать! – возмутилась девочка. – Я людоед! – набросилась на руку.
– Натка, – увертывался, – ты меня загрызешь, я запрещаю тебе смотреть телевизор!
– Папа Витя, – уставилась девочка холодно-требовательными глазами, – он ожил… И только ты его задолбаешь!
– И то не скоро. Он осознал свою возможность пространственного кокона, иначе они давно бы его поймали.
– Папа Витя, я его увижу… Ты меня рррастолмоши. – И она погрузилась в транс.
Лицо девочки побледнело, заострилось, начало синеть от непомерного напряжения. Алк испугался, схватил ее за плечи… Но глаза Натки сами расширились от ужаса.
– Мама, – прошептала и сползла со скамейки, зашаталась.
Кокон с натугой набирал скорость, вся энергия была истрачена на четвертый уровень.
Катя была на кухне, на первом этаже готовила ужин.
Страшный котяра, урча, разрывал ей горло…
Он энергетическим посылом смахнул зверя, но от открытого окна летел нож. Страж успел дернуть плечом вниз. Нож вогнался около ключицы, минуя сердце.
А кокон? – возникло недоумение. Кот отсасывает мою энергию…
Страшные когти впиваются в спину, острые клыки вгрызаются в шею. Упал на колени… Жгучая боль у сердца холодит сознание. Катенька! Не уберег…
Правая рука вскинулась выше, схватил кота за холку, кисть передвинулась к горлу. Давил, пока не затихли хрипы, а зубы из шеи зверь так и не выдернул. Энергия раз за разом поглощалась Адом, котяра же раз за разом оживал. Страж увидел мрачное лицо однорукого людоеда, рука протянулась к рукояти ножа. И вдруг людоед тут же отпрянул в сторону.
Белый Саван вырывался из ладошек девочки, и его молочная стынь превращала кота в прах. Черная энергия, встречаясь с Саваном, вспыхнула молнией, после чего жуткий зверь без огня превратился в головешку с когтями и клыками.
А Фред из Блеватинки перевалил туловище через окно, тяжело убегал.
Телевизионные комментаторы захлебывались одной и той же новостью, показывались кадры обугленного трупика, страшные когти и клыки. Нож, торчащий в груди крупного мужчины, и хмурая молчаливая девочка, которую поместили во временный приют, и, издалека, труп мамы с рваными ранами горла. Потом в пластиковом футляре показывали огромную ножару, с захлебом сообщалось, что дактилоскопические и молекулярные исследования указали на сбежавшего из больницы убийцы и людоеда.
– Но дни его сочтены, – уверял полковник, – дело времени…
Крупным планом светился портрет убийцы, и его особые приметы приобщались. Призыв помочь правоохранительным органам.
– Как помочь? – сычала журналистка. – Отдаться ему на съедение?
Мельком показали и палату с заросшим щетиной пострадавшим. Жутковатый взгляд исподлобья напрашивался на вопросы. Портрет людоеда внушал больше симпатии. Ушлые журналисты предвкушали, глядя на пострадавшего, что все происшедшее – не ЧП.
– Как видите, уважаемые граждане, потерпевший чувствует себя неплохо. Это после такой ножары около сердца! Господа, так кто же он, потерпевший? Мы ничего о нем не знаем. А это, – повел рукой, – кадры фешенебельного коттеджа и прилегающего парка с импозантными кустами калины. Хе-хе! Как говорят, без комментариев. – И потирал руки.
Какие глупые дяди и тети, настоящая сенсация смотрела в приюте мультик.
– Ах, Наточка, твой папа такой грубиян, он себя плохо ведет. Деточка, сколько тебе годиков? Пять лет, утверждают. Ты рослая не по годам какая-то…
– Вы меня заточили? – засопела Наточка.
– Мы спасаем тебя!
– Видела рррекламу: «Как меня все доста-а-ло!!!» Крепа, я иду, и пусть меня остановят.
– Да я остановлю, – заулыбалась тетя, расставив ноги и руки.
– Задери ногу, – заискрились глаза девочки, – обхвати ее руками. Разрывай!
Лицо женщины исказилось, затрещало колено, она истошно вопила и рвала себя.
Но помещение оборудовано видеокамерой – вбежал дядя. Молочный шарик ударил его в любимую цель – лоб. Дядя даже не охнул.
На улице пигалица выскочила на «зебру», волевым движением остановила такси.
– В больницу, – произнесла девочка, вспорхнув на сиденье. – Там Алк… Мой Крепа.
– Слушаюсь, мадам. А кто платить будет? – Но сзади взвыл сиреной Стег.
– Жми к больнице! – замерцали глаза девочки. – Душу выну!
– Какие детки пошли, – сгорбатился таксист и рванул с места. – Боже, сохрани! – шептал мужик. – Ад кромешный вокруг, Господи!
– «Сохрани»? – удивилась девочка. – Господь к вскинутым рукам прошепчет: «Нет!!!»
Ната маревом пронеслась по коридорам и плюхнулась на колени Алку.
– Варвар, я осознала себя! – огорошила «папу». – Переколошмачу всех уррродов!
Папа молча набрал номерок на китайском «сифоне».
– Адвокаты, в больнице меня и дочь избивают легавые! Не получите ни цента!
– Чего? – вскричал вбежавший полицейский. – Да мы и слова не успели произнести. Твоя Наточка калечит граждан! Она психически больное исчадие – отдай!
– Ишь, диагносты! Берите… Если сможете.
Вбежал адвокат.
– У отца отбирают дочь! – завопил Алк. – Мать убита, они и у отца пятилетнего беззащитного ребеночка хотят отобрать.
– Отличительные знаки, удостоверения! – выхватил мобильное видео адвокат.
Вошел главврач со свитой.
– Что здесь происходит? – строго спросил.
– Наглое попирание родительских и демократических принципов! – выпалил адвокат.
– Я вызываю страсбургского представителя! – затопал ногами врач.
Растерянная полиция в коридоре тихо переругивалась между собой:
– Чихнуть не дают! Полина сама себе колено сломала, Клапан в отключке.
Рана заживала, кокон восстанавливался.
Натка, зарывшись под подушку, спала. Пять утра…
Осторожно заглянул в глазок. Один полицейский клевал носом, другой прохаживался.
А убийца на свободе и будет питаться человеческим мясом.
На Натку точат зубы психоаналитики и ученые. Как там в любимой рекламе «доченьки» – как же меня все доста-а-ло! Бог запустил Время – и все, не вмешивается, боится. Чего боится сам Бог? Книгу написать, что ли, под девизом: как же меня все достало, вдруг подумалось. А потом хмурый редактор, которого уже тошнит от рукописей, призовет: «Экшен, дорогой. Где экшен? Расчлененка где?» – и покажет на себе, как отлетает голова.
Господа редакторы! Расчлененка уже идет вовсю. Расчлененка душ.
Приспособленцы время от времени подымают галдеж об оскорблении светлого лика человека, общества. Кто-то наглый, глупый, наивный обгаживает святое. И если ты хоть чуть-чуть указал на этих благородных, так лелеющих о светлом лике человека, – тебе несдобровать, не пережить их «благородство». Ибо на самом деле многие из кожи лезут вон, чтобы всем продемонстрировать свою святость, они, защищая человечность, готовы удавить любого, кто не заметит их вопля о собственной святости.
Вот чего боится Бог.
Однако нужно уходить. Из времени? Скорее бы возродилась Дива… Но Дивы нет. Учителя нет. Есть маленькая Натка, которая шепчет: «Меня доста-а-ло!» И Катеньки нет…
Время, которое хоть чуть-чуть не твое, изъедает душу. Ты теряешь то, что умел и имел. Тебя пожирает Время. Люди сталкиваются с материализованными исчадиями Ада, но не разумеют этого, оставляют их в живых, чем сохраняют каналы связи. Но плененным собственным благородством сверхгуманистам ничего не доказать. Ведь тогда они будут просто людьми, без бликов своей сверхгуманности, а им потребно любоваться добром и собой рядышком. Нижлежащий мир – фантазия на их взгляд, но икряных рожают земные женщины без Божьего благословения.
Нижлежащий мир… Какая же это фантазия? Действительная реальность № 13 – не призраки, орки, элементали, эльфы, скелеты и вампиры, а не замечаемая нами затаившаяся реальность чуждого мира, выжимающего из людей энергетику страдания.
– И ты позволишь ему питаться человеками? – вдруг спросила Натка.
– Я боюсь оставить тебя одну… Ната, Космос – это миллиарды ячеек наших сознаний, которым жить после смерти или и Там умереть, вырвавшись из полуадовых обстоятельств жизни. Люди по ошибке могут узаконить расстрел невиновного и могут обрести его на пожизненное мучение души в практически призрачной надежде на освобождение. Но на практике подавляющему числу извергов сохраняют жизнь по их черным делам, сохраняя энергетические каналы Ада, – это ошибка людей. «Энергетические каналы?» – хмыкнут.
– Папа Витя, ты часто произносишь слово «время». Какое оно?
– Сейчас – это потребление. Угар потребления. От этого «камня по воде» разбегаются круги. Когда мы поселились на новом месте, я пошел прогуляться, разведать местность. Увидел недалеко от церкви, под забором, две девчонки лет пятнадцати ногами избивают паренька. Сгреб девок, удержал. Паренек лет тринадцати еле дышит…
– За что? – сжал посильнее плечи милых девчушек.
– Он маленький сатанист, – с ненавистью ответило человеческое чудо, – утверждает, гаденыш, что Иисус родился в хлеву.
– Но Он действительно родился в хлеву, – удивился я. – Вы хоть раз Евангелие держали в руках? За что же избиваете?
– Знаем. Держали. Хлев и Иисус несовместимы! Разорвем!
– А Евангелие? Пещера, пастухи, овцы…
– Мифическое повествование. Уже не вставляет… Сейчас другое время.
Девочек отпустил, растормошил паренька. Спрашиваю и его:
– За что они тебя?…
– В их представлении, – отвечает, – Иисус родился под позолоченными куполами сразу с огромным крестом на груди с драгкаменьями. А когда Он подрос, установил около церкви дорогие иномарки с открытыми капотами и за хорошее вознаграждение – сам видел – освящает двигатели. Дядя, что сейчас только не освящается – от офиса до танка. Сейчас бог – это дензнак. И молчок, блюстители заклюют, провозгласят: «Кощунство!» Помалкивай! Иисус родился в хлеву – это оскорбляет зажравшихся. Дядя, такое время в нашей стране или оно вообще такое? Почему так много разных религий, если Бог один?
– Жаль паренька, – вздохнула Натка. – Как думаешь, живой?
– Живой! В то время экстрасенсы нередко попадали в психстрогачи МВД. Нашей стране не повезло: из совкового социализма в пару лет через оголтелый либерализм решили шагнуть в мир благосостояния, закона, справедливости и чести. Решительный президент вознамерился изнасиловать Время. Воины нашей страны, Натка, произносят: «Честь имею!» Так вот, этот президент и иже с ним не имеют права сказать «честь имею», ибо страна на то время потеряла честь. А что делать нам, с Зовом? Или честь и качество жизни, или денежные мешки, которые жгут свечи у алтарей и строят рожи сочувствия. Наглухо закоррумпированная страна до сих пор живет с подорванной честью.
– Время – это Желание и Свобода, – заявила Натка. – Свобода в комнатке без окон и с железной дверью не по мне, Витя. – Она заискрилась свечением перехода, вошла в стену.
Через секунду послышался глухой вопль охраны. Щелкнули запоры…
– Алк, уходим! Мама Катя убита… Я этого не прррощу никому.
Молодые около озерца сопят в скором, словно украденном соитии. Ударом ноги вырубил молодчика, приставил нож к горлу юной девицы. Сладострастно вжимать лезвие, чтобы показались струйки крови, туманящие разум. Но его что-то остановило. Беспомощность жертвы? Девчушка, прикрытые глаза, чуть приоткрытый рот, тихая покорность судьбе. Будто как должное принимает смерть за содеянный грешок. Нож задрожал в руке… И задрожала душа, которой, он знал, у него не было. Вернее, она была, но сотканная из других, не человеческих энергий. Рука напряглась, кончик ножа входил в горло, но глаза не могли оторваться от лица девушки, красивого в своей молчаливой и терпеливой покорности.
Тинейджер очнулся, схватил камень и бросился на него. Ударом ноги в живот вторично завалил паренька. Еще раз взглянул на девушку, постоял над ней и попятился. Ни азарта, ни желанной энергии страха, ни озлобления, ни сочувствия. Так тогда что? Ушел с закрадывающимся испугом, но тут же вернулся. Девушка к кровавому горлу прижимала трусы.
– Передумал? – тихо спросила. – Почему ты меня хочешь убить?
– Потому, что хочу кушать, – хотел усмехнуться, но не получилось.
– А-а, ты тот маньяк, которого показывают по телику?
– Тот, – кивнул. – Всегда убивал. Сейчас почему-то не могу.
– Ты сохранил жизнь и уже не маньяк. Сошел со своей дороги…
– Я два раза вгонял нож в Стража. Но чувствую, он идет по моему следу. Девочка, я ударю тебя в сердце. Но ты хоть кричи. Зови помощь…
Она встала на колени, выставила голые груди. Втянула в себя воздух и закрыла глаза.
Рука не повиновалась. Нет, она послушно сжимала нож, но опять вздрогнула душа.
Он во второй раз сохранил ей жизнь. Развернулся и ушел. Но какая-то повелительная сила вернула, приказала: «Не убивай. Она росска. Слышит Зов своей Расы. Нужен ее ребенок. От тебя. У Литруды не получилось, зациклилась на стихах».
Он замер. Думал, что свободен. Свободен на дороге убийств. Оказывается, приказывают. Наги? Невозможно. Для нагов Энроф – космос, напрямую даже они не в состоянии.
«Кому нужен ее ребенок?» – мысленно спросил.
«Фаза переустройства мира, иллюминаты» – получил четкий ответ.
«Меня создали наги. Вы мне не указ».
«Мы сотрудничаем. С незапамятных времен. Их человекоорудия – это и наши человекоорудия. Делай, что велено. Это приятно. Приятно тебе и нужно нам».
И он переполнился вожделением.
Девушка пыталась поднять своего незадачливого партнера.
– Ты станешь сейчас женщиной, – отстранил ее от парня, – пожалуйста, не сопротивляйся. Или убей меня, – протянул ножару.
Нож она взяла, задумчиво потрогала лезвие. Он встал перед ней на колени…
– Мужчина, – произнесла тихо, – я не убийца. Я согласна… – И выпустила нож, который воткнулся в землю.
Икряной повел девушку в свою старую развалюху. И было приятно и спокойно.
А потом за крылечком, вдоль забора затопали, засопели:
– Она здесь. Паренек не соврал. Спряталась… Убью! – прохрипел пьяный голос.
Во двор ввалились два пьяных типа, их кидало из стороны в сторону.
Девушка легкой тенью встала за спиной. Он впервые защищал, а не убивал.
– Это мой отец и брат. Пьют беспробудно и учат меня нравственности. А мама умерла.
– Как тебя зовут?
– Олимпиада. Дали, придурки, имя…
– Ну что ж, вот ты и стала женщиной. Прости, если что не так. Уходи! Тебе лучше не видеть того, что сейчас произойдет.
Девушка соскочила с крыльца на землю.
– Батянька! Петька, уходите! – оттолкнула старшего брата. – Здесь маньяк!
– Потаскуха! – замахнулся брат штакетником с огромным ржавым гвоздем на конце.
В свете далекого освещения сверкнул нож.
Мясо было невкусное. В кармане старшего – «Столичная». Помогло.
Вначале поиск ничего не давал. Но Ната прижалась к груди, ручонкой под рубашкой нашла над сердцем рубец почти зажившей раны от ножа икряного.
– Я заклываю глаза. Ухожу из этого мирррового порядка. Ищи.
Мир расширился сиянием, которое ему удалось испытать только на пятом уровне. Он, проскакивая светлые и темные ауры, наткнулся на слишком темный сгусток. Теперь проверить и без всякой толерантности уничтожить это исчадие. Конечно, утвердилось клише: добро всегда побеждает. Милые мои, если бы добро всегда побеждало…
Город захватывался краем, искорки светлых… Стоп! Сгусток… Исчез.
Натка встрепенулась, отбросила хандру и печаль. Черный силуэт, но бок пульсирует светом. Рядом силуэт слишком светлый, изящный. Женский? Сливаются воедино. Бред! Тьма и Свет не могут в одном алом вихре…
– Могут, – произносит дочь и не дочь, – я видела этот огонь, когда ты любил маму.
И какой походкой движется мир, он, зрелый мужик, сразу не догадался, а пигалица…
– В бардачке машины была карта, – тоскливо молвил, – изъяли спецы…
– Видела я эту калту. Витя, такая елунда. – И потянулась к его вискам. – Гляди…
Ох, как она его позорит. А он как спортсмен, который бросил тренировки.
– Натка, ты была и будешь ясновидящей, тебя не настораживает то, что нефилимы или хотя бы наги никак не проявляются около нас?
– Ждут, – потупилась девочка. – Их нет. И проявятся, когда уже не спасешься… И концы под землю… И снова их нет, и никогда и не было.
– По карте мы в километрах семи от икряного…
– Пожалей и его. Варвар, прошу: не убивай меня разочарованием. – И уснула.
Натка – хотелось закричать – я думаю не о себе, мне больно за страну. Свора надмировых эгоистов забрасывает «удочки», и мы клюем… Вначале «мы лучший, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем».
Но «всем» стала кровавая бойня, русские стали заложниками английской и немецкой разведок. «Уже наше поколение будет жить при коммунизме», когда все рухнуло, мы клюнули на небывалую либеральность и свободу воровства, покрывательства и бандитизма. Страна ухнула в очередную яму, в итоге – разруха, бандитские разборки. Убийство Времени Развития. А впереди маячит очередная удочка из «дружеских» улыбок… Очередная «перезагрузка» может закончиться тем, что наши просторы будут называться уже как-то иначе, но не Россия. Там у наших «коллег» невиданная идеология прихвата, там другой мир, именно невидимый для слишком многих. Тайное правительство приспосабливало и будет приспосабливать под себя всех, тотальный контроль над миром и собственной неуязвимостью – вот их цель.
Вот ты, моя Наточка, – напрягалось в мозгу, – совсем как бы пигалица, сверхиная девочка, шепчешь «меня достало». Это тебя-то достало? Ты никогда не испытаешь прогорклых минут убийственной жизни, когда мать ребенка-инвалида вынуждена голодать смертной голодовкой, чтобы за ней расфуфыренная чиновница закрепила полуразбитую комнатенку в негожем бараке, в которой эта мать уже проживает и вынуждена платить за воду и тепло, которых в бараке нет. Наточка, тебе никогда не пришлют бумагу – выселиться голодающей с ребенком-инвалидом в трехдневный срок! Куда? В никуда. Не поклонилась, не намекнула на откат, прокляла странные законы. А рядом высятся роскошные коттеджи с зелеными лужайками высокочтимых чиновников и спекулятивных торгашей. Слишком уж всех начинают доставать «исторически выверенные стратегии будущего». А я, моя Наточка, когда дали разрешение на похороны твоей мамы Кати, в морге увидел чью-то дочь, как она рыдала… Ее маме в автобусе стало плохо, начала падать на кондукторшу: «Какого черта!» – оттолкнула. Женщина упала. А тут остановка у завода. Прошлись по пятидесятилетней женщине, сломали позвоночник. Может, пора государевых людей не по престижу судить, а по нравственности морально хиреющего народа? Не в этом кроются ответы на все стратегии, стабилизации и модернизации?
Неимоверная усталость, сытость и водка успокоили. Уснул. Снился мерцающий падшими душами провал и девочка, такая олимпийская чемпионка, тащит его из провала.
– Ты теперь отец, карабкайся, уходи, – натужно кричит.
Да тащит так грубо, какая силища! Вытащила, шмякнула о пол. Свет режет глаза.
– Девочка моя, – сипло позвал, не решаясь открыть глаза. – Ты пришла? Как мне было хорошо с тобой. Впервые…
– И навсегда забудь, – рядом прозвучал чужой грубый голос.
Мгновенная реакция – исчезнуть. Но только дернулся. Энергия демонического кокона пространственных измерений истекала через руку. Щекотно и жгуче холодно.
– Страж, – спросил, – почему не убил сонного?
– Сонных убивать не приучен. Заземлил тебя. Икряной, в тебе Свет, в правом боку. Это невозможно! Что с твоим боком?
– Чужая почка… И след энергетики женщины, она спасала меня, когда сбила на трассе. Вот только сейчас сам понял. И я не убил девушку… Она Иная, росска. И станет матерью. Плод и будет истинным человеконагом, они начнут истреблять людей, занимая их место.
– Ты девушку изнасиловал?
– Нет. Мне было страшно. Она меня заразила любовью… Странная она, любовью, как гриппом, заражает.
– А ты любишь?
– Не знаю. Я не ведал любви. Но эта девушка мне дороже моей жизни. Не трогай ее, Страж. Ты убьешь плод, затянешь явление Анти-Христоса, но будут другие…
– Почему будут другие?
– Среди людей много предателей, дрожащих за свою прибыль и шкуру. Когда-то отцом предательств был Сатана, а теперь Сат и сам не рад, они и ему перехватывают горло. Сат возродил предательство в угоду себе, но даже он не мог предположить, что предательство и бездушие так распространятся. Такая цена оголтелого неравенства. И еще. Похоже, люди сами не властны над своей судьбой. На Земле – противобоги.
– Икряной, я потрясен! Убийцы так не рассуждают.
– Я сам потрясен… Это вибрации женщины, у которой взяли для меня почку. Выходит, она была светлым человеком.
Объяснение простое: корректируется аура более светлыми высокочастотными вибрациями. Пересади отпетому убийце сердце доброго человека – и он перестанет убивать, он задумается о ценности жизни. Практическим хирургам сие явление ведомо.
Похоже, подобное происходит и с нелюдью, икряным. Человеческие органы и энергии отчаянно чистых людей начали видоизменять его в человека. Какие же огромные светлые силы живут в человеке, когда даже нелюдь видоизменяется.
Господь всем бросает «лопату»… Докопайся до живой воды или… до мертвой.
Но, проснувшись, вбежала Натка. Глаза ее дико сверкнули, удар Белого Савана был неминуем. В прыжке Алк сшиб ее с ног, прижал лицом в пол.
– Слюнтяй! – И с нечеловеческой силой девчушка отбросила Стража. – Я не расхляба, каким стал ты! – И молочная синь заиграла между ладошками.
Он, как футболист, в подкате бросил ноги вперед. Натка подлетела на метр от пола. Поймал, удержал на вытянутых руках, умышленно сжимая хрупкие ребрышки.
– Больно! – закричала. – Ты никогда не любил маму… Умрешь! – бесновалась.
Он увернулся, удар энергии пришелся в полуоткрытую дверь, половина хибары исчезла.
– Я не мог любить твою маму, я всегда любил тебя…
– Алк, икррряной умррет!!!
– А я захотел дочку, – прозвучало с кровати, – теперь не хочу.
– Вы, уроды, всегда пользуетесь добротой и доверием. Пусти! – неистово задергалась девочка. – Ты сказал свое последнее словечко, икра?!
– Нет, не сказал. Но скажу. И за это благодарен Стражу, а не тебе, неразумная. Была у меня Литрудка. Ее останки зарыты в сарае. Бросьте меня на ее могилку и дайте нож. Я убью себя. Сам! Я зарезал Литруду… А она меня, зверя, жалела. Возможно, я не человек… Но сейчас мне тоскливо и больно. Многие человеки ничем не лучше меня, у них доллар, рубль, евро – тот же кусок мяса. Человеческого. Запродадут душу.
– Освободи его, и он исчезнет, – заявила Натка. – Неужели тебя, Воин Адоная, разведут? Я проявилась, и я не узнаю своего варвара. Пусти! Ты встал на пути моей свободы…
– Я поумнел… – холодно ответил и отпустил загорающийся силуэт. – Если ты от ненависти теряешь человеческий облик – на горшок, сиди, делай пи-пи и умней.
– Ах так! – оторопела Натка. – Ну ладно, варваррр! Но я тебе это пи-пи припомню!
А он склонился над икряным:
– Я отпускаю тебя. Исчезнешь – подыму все уровни! Найду… Настигну и убью!
– Не надо угроз, – поднялся Фред. – Я хочу к Литрудке. Убивать – в этом есть свой смысл, но я потерял и его.
В темном сарае, сжигая старые газеты, протиснулись в хлев. Убийца встал на колени, склонил голову. (Господа, как вы там ни кривились бы, Иисус все же родился в хлеву!) Вы стали забывать, что Господь в земной жизни был простым плотником. Не то чтобы забывать, а помнить не хотите. Ведь массмедиа так привлекают миллионеры. Дают подачки?…
– А может, не надо было родиться Ему в хлеву, – вдруг произнес убийца, – тогда, наверное, и жизнь была бы другой. Нож, – протянул руку. – Прикройте дверцу…
Алк бросил ему нож.
– Она всегда отзывалась… – И последующая тишина прервалась шепотом: – Литруда, прости. Я и себе сейчас перережу горло. Прости меня! – И резкий взмах руки.
Но нож выбила нежная девичья рука.
– Фред, ты преодолеешь барьер нагов, – прошептала Литруда. – И будешь проповедовать, и они тебя разопнут, как нашего Иисуса. И тогда произойдет раскол их мира…
– Чего? – вскинулся тот. – Отдай нож! Я не хочу спасать этот мир. Дай нож и сочини эпитафию мне и миру. Сочини, ты умница.
– Эпитафию? Нет, Фред.
Если тебе гадостно —
Это не значит,
Что гадость в душе
Должна быть у всех.
Если тебе радостно,
А кому-то больно —
Замри,
Не нарывайся на грех.
Не надо эпитафий миру,
Он не самоубийца, нет.
Несет кривую секиру
Будущий нагочеловек.
– Вечно Начинающий! – Ореол зова Стража потряс уровни. – Ты впечатаешь душу Литруды в нагочеловека? Его руками она задержит будущие зародыши рептилий в Энрофе?
– Икряной орудие нагов, – отозвался Начинающий, – убийца.
– Только не с моей душой, – вздохнула Литрудка.
– Икряной, – спросил Алк, – ты принимаешь душу Литруды?
– Страшно…
– Еще бы. Тебя могут распять, проявись ты с духовного уровня Литруды в Энрофе. И ничего ты не успеешь, даже проникнув в шрастры нагов, – решительно заявил Алк. – Фред, ты можешь принять душу Литруды… Но это не спасет людей от рептилий. Нагочеловек – это существо, которое не воспринимает другое существо, оно его оскорбляет, морально насилует равнодушием, пресмыкается перед власть имущими, обманывает. Нагочеловек – плод попустительства власти самой себе. Ты, Фред, жертва недружественных человеку сил, а у нас хватает и своих двуногих, которые убивают душу.
– Так поведай мне, как жить? – криво усмехнулся Федор из Блеватинки.
– Ответ прост, но от этого не менее тяжел. В каждом человеке живет Христос и Антихрист, эти два исключающих начала будут жить и в твоем ребенке, которого ты зачал. И вот этим ребенком предатели рода человеческого хотят одушевить Антихриста, чтобы каррох и тирания могли физически существовать в промежуточном мире Энрофа. Становись отцом и лелей душу, которая никак не подойдет предателям. Люди сами строят свой мир, преодолевая в себе Антихриста. В зародыш гибрида, которым ты оплодотворил Олимпиаду, Наука с шестого уровня, владея нитями времени, внедрит душу Литруды, она возродится в твоем ребенке. Люби! Антихристу эта душа не подойдет, иллюминатам, нефилимам с нагами предстоит все начать сначала. А тем временем люди опомнятся, отринут от себя рвачество только материального и нагочеловеческого. А не опомнятся… Тогда начнут провозглашать, что все это бредни: Антихрист не существует, нижлежащие миры не существуют, наги не существуют, нефилимы и ануннакки тем более… И ангелы тоже не существуют. И боги не существуют, и черти, и дьяволы, и духи.
Существуют! Существуют!! Существуют!!!
Ибо тогда не существует и Бог. Тогда не существует и Сын Его, который пытался и пытается спасти род человеческий. Ибо тогда не существует и Противобог. Но они существуют, это мы, люди, полусуществуем, наше сознание перекрыто.
– А я смогу? – поднялся Федор. – Видно, женщина, которая наградила меня своей почкой, искренне считала, что человек – это звучит гордо. Но в последнее время появляются сомнения, да? Я бывший убийца, я чего-то не понял?
– Не у тебя одного сомнения, – хмуро ответил Страж. – Ты станешь отцом? Девушка приблизила тебя, не испугалась. Фред, найди ее…
– Человеком, оказывается, быть трудно, – призадумался Фред.
Алк мельком взглянул на часы – шесть утра. Быстро окинул взглядом местность. Прямо от сарайчика, где еще час назад покоилось тело Литрудки, начинался поросший бурьяном склон, переходящий в луг, а в самом низу – стена старых верб, скорее всего, там река. А выше по склону – покосившиеся хибары аборигенов вперемежку с таунхаусами, которые выпендривались: «Это мы, а то – вы, бывшие трудяги полей».
Литрудка хотела дышать воздухом земли, пройтись по лугу, полюбоваться рекой.
– Я могу, – шептала, – когда потребуется – перейду в бесплотное состояние. Но настоящая жизнь здесь. – И пошла, босыми ногами сбивая холодную росу.
– Возвратишься со стихами? – усмехнулся Алк.
– Они сами, – смутилась девушка, – я их не придумываю, они сами…
– Я сбегаю за Олимпиадкой, – сошел по ступенькам крыльца Федор. – Я мигом ее найду.
29
Натка спала у «папы Вити» на руках. Одной рукой крепко обнимала его за шею, другая безвольно свисала. Он поправил руку, присел на ступеньку.
Деревня просыпалась. Вот и первое рычание мотора, кто-то куда-то спешит.
Он даже не успел вскочить. Штакетник разлетелся, с визгами тормозов вкатился вездеход Федеральной службы, и три здоровенных амбала в черном ткнули в Алка стволами.
– Здрасте, – вздохнул. – Не разбудите ребенка. Или тогда вам не поздоровится.
– Шутить изволишь? – усмехнулся рослый генерал, встав перед Стражем.
Водила остался около кабины, зорко кидая взгляды по сторонам, двигая стволом «игрушки», убойного спецназовского «винтореза» с американской компактной оптикой.
Литрудка оглянулась на шум и, углядев такую картинку, побежала назад.
– Подойдет – в машину! – приказал водиле офицер. – А вы, – окинул взглядом бойцов, – при малейшем агрессивном движении – поражение. Вставай, мужик! В салон!
Но зашевелилась Натка.
– Как вы нас нашли? – уселась девчушка на коленях у Алка, откидывая волосы с глаз.
– Скорее всего – маячок, – мрачно отозвался «папа». – Припоминай…
– Ага-а, – холодно протянула Ната, – тетя Полина цепляла что-то к трррусам, чтобы я не потерялась. Как ее здоровье, колено приклеили? Дядя, – с сочувствием взглянула на генерала, – вам нужно лечиться, у вас опухоль в животе, рак. Вы знаете?
– Ишь, фантазерка! Теперь точно не потеряешься. Давайте тихо и без глупостей в машину… Не принуждайте нас к насилию и калецтву.
– Представьтесь. – Алк исподлобья уставился на командира.
Но подошла Литруда. Офицер помедлил, окинул полунагую девушку взглядом.
– Почему в таком виде? – строго спросил. – Наркотик? Проститутка?
– Я прошу прощения, – отозвалась никем не признанная поэтесса, но смущенно груди не прикрыла. – Наркотики и алкоголь никогда не употребляла, просто не успела… Я лежала в могиле. Там, в сарайчике, – показала. – Не успела одеться. А вам что здесь нужно?
– К психиатрам, – отмахнулся офицер. – Мужик, – уставился на Алка, – прошу тебя – не доводи до греха. Вставай, дорогой, тихо вставай… Оружие имеешь? Не советую… Наслышан о твоих похождениях, но у тебя нет выхода. Пора кое в чем разобраться.
– Я вас должен предупредить, – не шелохнулся Страж. – Представьтесь. – Слегка опустились уголки губ.
– Генерал Тихомиров Игорь Сергеевич. Предупреждай…
– Знаете, генерал, Русь светоносней не стала. И даже грязнее стала. Я было смалодушничал, хотел навсегда уйти на другие уровни. Но как бросишь страну, когда свора слепой наживы, воровства и продажности захлестывает удавкой? И предупреждаю: вы все можете здесь немедленно умереть, ограничивая свободу моей совести. Да это еще куда ни шло, вы точно умрете, если не отведете стволы от Натки. Генерал, у девочки время совершенно другое. У нее время – Желание и Свобода. Истинно, без крикливой немощности и разврата. Или ищи слова, договаривайся с росской, или умрешь. Отведи стволы! Натка еще ребенок, она воспринимает мир без условностей. Но у нее опыт свободы и сила, о которой вы даже не догадываетесь.
– У меня приказ. Встать!!! – гаркнул генерал, и пули раскрошили хилые ступеньки.
Стволы вжались в голову Стража.
– Встать!!! Ребенком прикрылся! В машину, или твои мозги… Сверкнуло бенгальским огнем, в бесшумной вспышке Натка исчезла.
Режущий свет ударил спецназовцев по глазам, выжигая сетчатки. Алк нырнул вниз, ногой, лежа, ударом в подбородок завалил генерала. Всполохи Белого Савана превращали грозный спецназ в тень, которая, начиная с головы, медленно исчезала.
Возникла Натка. Алк своим телом прикрыл генерала Тихомирова.
– Уйди, варвар! – злостно прошептала девочка, выставляя ладони.
Но Натка ошиблась. Горячность, детство и проявляющиеся вибрации зрелой женщины не учли оставленного у кабины снайпера. Судьба тела девочки была предрешена, но с душераздирающим криком Литруда закрыла своим телом Натку.
Пуля прошила сердце поэтессы.
От угла сарая летел нож… Снайпер с перерубленным горлом упал.
Подбежали икряной с Олимпиадой. Фред потерянно уставился на валяющиеся автоматы, упал на колени около мертвой Литруды.
– И снова тебя хоронить… А я думал, что родился в благословенном роду человеческом.
Зашевелился Тихомиров Игорь Сергеевич, за прошедшее время ставший генерал-полковником. Кольцо хмурых людей окружило его.
– Где бойцы? – нервно спросил генерал.
– Растворились в просторах Мирозданья, – ответил Алк. – Натка! – прикрикнул.
– Да пусть живет, – отошла девочка. – Если через две недели ему не произведут операцию, он и сам умрет. Но в мучениях.
– Вот что, Игорь Сергеевич, – наклонился к генералу Страж, – собери оружие, погрузи снайпера и проваливай. Если доведется еще встретиться – помни: попрошу отвести стволы – ты их отведешь. Мы жители другого времени, у нас свои законы. Смычка между разными временами пока не получается. Наше время такое: ствол, направленный в свободу, – смертельный грех, ибо чаще за этим стволом стоит чей-то шкурный интерес, невежество, страх, жажда власти. Проваливай, генерал! Нам нужно хоронить изумительную девушку, которую вы завалили.
– Я сожалею, – поднялся спец. – Для вас, Граждан Вселенной, государств не существует? Подобное, по нынешним временам, тоже смертный грех. Подрыв устоев государства.
– Проваливай, а? Дай похоронить человека. Трижды убитая… И трижды похороненная. Убеди президента, генерал: нам ни власть, ни большие деньги не нужны. Мы не поражены вирусом наживы и жадностью зажравшихся к власти. Но за свою свободу будем драться до последнего вздоха тут и на небесах. Мало свободы и справедливости на наших бескрайних просторах – вот это и ответ на все беды.
– Доложу, – вскинул спец на плечо убитого снайпера. – Работает видеозапись. Меня дважды убивали… Это больно душе и телу. Свобода или вседозволенность? Семиоков, никто власть просто так не отдаст. До встречи…
Внедорожник, сминая штакетник, взревел на подъеме.
– Вот, – протянула Натка спецмаячок, – в твои штаны успел воткнуть. Его в третий раз убивают, а он даже не догадывается. В вибрации его онкологии я вижу рожу рептоида.
– Маячок расколоти камнем, – буркнул Алк. – У каждого свой долг. Если он не совпадает с твоим – ничего это еще не значит! Федор, ищи лопату, будем хоронить…
– Но почему трижды убитая? – растерянно произнесла Олимпиада. – Так не бывает!
– Бывает. Первый раз ее убили, когда она отсылала в редакции свои стихи, прочитав – испугались. И было ясно: у этой девицы нет связей, денег, бренда и поддержки – да будь ты хоть трижды гением! Второй – ее убил икряной, нелюдь. Волей судьбы – он уже человек. Но человеком быть и оставаться все трудней и трудней. В третий раз Литруду убил приказ. На камне напишем: трижды убитая и похороненная. Захотела подышать воздухом Земли, пройтись по лугу, полюбоваться рекой, разродиться своей болью-стихами. Недолго дышала… Натка, – обернулся к девочке, которая самозабвенно расплющивала маячок, – накроешь двор сферой непроницаемости? Зафиксируй периметр, убыстряй вибрации на участке.
– Круто! – загорелись глаза девчушки. – Ой! А ты сам сможешь сдвинуть время?
– Нет. В подобном случае время «сдвигают» маги, шаманы и писатели, но их книги у нас все реже читают. Мы все хотим как лучше, а получается… До встречи на небесах, Литруда.
А ему предстоит растить, учить, объяснять сверхиной девочке, что Великий народ рождал великую культуру, великих воинов, ученых, писателей и вдруг с какого-то момента время страны начало превращаться в многотонный локомотив (наш паровоз вперед летит), локомотив сшибает все на своем пути, кувыркается и сверху обрушивается на женщин с детьми, на сильных мужчин…
Время – это сомнительные усилия правительства перед навалом рвачей, воровства, коррупции. Кризис в душах – вот результат бесконечных переиначек, сомнительных реформ и сиюминутных законов, чтобы их исполнить – требуется еще масса законов.
Время, когда вздрагивают в могилах воины Великой войны, предощущая новую войну за душу человека. Пирог и шампанское будущего с навозом? С навозом душ?
Мир двигается к катастрофе, к отвратительному и бессовестному разъединению душ. Доверие, искренность, порядочность и честь – сами по себе, реальная жизнь зарастает каким-то чертополохом. Мир расколот злостным неравенством, время, отведенное человечеству Творцом, подходит к своему логическому завершению.
Как воспитать девочку-воина, чтобы она стихийно не уничтожала жизнь, сама превращая себя в безумного маньяка? Как научить ее, себя и всех жить, преодолевая кризис своей собственной души? Ведь память и совесть можно безвозвратно утерять и следующая Шестая Раса людей будет страшнее монстров пятой, Зов превратится в рычание монстров, рвущихся убивать. Эти монстры уже убивают на площадях, в кинотеатрах, школах, на островах…
– Сдвинула отмеченную тобою сферу? – с безнадежностью во взгляде спросил.
– Нет, – с холодным испугом ответила девочка.
– И не сдвинешь. И я не смогу. А Учитель мог… Его нравственность и ответственность перед собой были естественны, а у нас призываемые разумом.
– Да когда я восемьсот лет проживу!.. – загорелась негодованием Ната.
– Не проживешь, – сгорбился Страж. – Наша страна лишь начала догадываться о нарастающем рокоте Нового времени, о его неумолимых вибрациях, которые не щадят раскачивающихся. Долго запрягают, да быстро летят… Ложь!
Ложь! Ложь! Ложь! Как запрягают – так и летят.
– Философствуешь? – разозлился Фред. – Думай быстрее, сейчас нас накроют. Пока ты думал, мы похоронили Литруду.
– Тебе и Олимпиаде нужно спрятаться хотя бы на пару недель.
– Я знаю такое место, – заверила девушка. – Заброшенные хутора… А ты с Натой? – нахмурилась. – Росс, не становись на тропу войны, а? Не думай о подонках. Этот генерал не раз рисковал собственной жизнью. И не ради баксов, дворцов, иномарок… Ладно, – успокоилась, – мы исчезаем.
Он старался не смотреть на восходящее солнце, за деревьями вставала громада брызжущей восторгом жизни, пылающее светило, переливающееся багрянцем крови. Скоро звезда жизни и смерти, счастья и горечи несбыточных надежд, воспрянет выше по небосводу тысячелетий. Планета Земля взывает к Любви и духовному единению, прорываясь небесным гласом через частоколы амбиций, невежества и саморазрушающих жизнь вибраций.
«Светило, – хотелось обратиться, – когда чей-то честный труд и добрые стремления в результате рождают пустоту – это означает, что люди быстро теряют жизненные силы, ибо пустота питается смыслом жизни, подменяя его недоверием к власти, рвачеством, пьянством, сваливанием всего святого в отхожую яму. У каждого свой смысл, но, Светило, очень важно, чтобы смысл был. Злобный смысл превращает человека в зверя, но все равно это еще не пустота, а значит, есть надежда».
– Натка, я начинаю ощущать пустоту… Нужно или уйти из этого Времени, или жить временем судьбы своей родины, стремясь преодолеть ее несовершенство и тяготы.
– Что такое родина? – спросила девчушка.
– Родина – это планета около Альдебарана, жители этой далекой планеты зародили человечество, они называли себя Элохим. А для нас Родина – это русское отечество, после всех революций и последующих общественных переиначек, которые породили пустоту в душах людей, находится в биениях какого-то морального коллапса, который заполняется недобротой друг к другу, а то и просто жестокостью, стремлением часто к неправедному обогащению за счет обмана и полунищеты других. И люди трепыхаются, словно свободные и прекрасные птицы в сетях.
– Зачем тебе такая родина? – удивилась девочка. – Хорош компромисс с автозаком и стволом у головы! Росс, ты сразу догадаешься, какое при этом возникнет желание?
– Натка, я знаю, ты можешь перемещаться в пространстве. Просто ты пока не умеешь, не успела испытать себя. Это очень опасное перемещение, можно навсегда затеряться в измерениях Астрала. Сонмища демонических сущностей, узрев незащищенный свет души, устремляются за тобой, чтобы пожрать.
– Это страшно, – съежилась девочка. – И что?
– Нам нужно уходить. Или плен, или снова убивать. На душе становится пусто… Ты спрашиваешь, зачем мне такая полуистерзанная Родина? Зачем мне эта оптимистическая гордыня власти? Гордыня, даже когда смотрит на собственную разруху, все равно гордится будущим. Но вот представь себе, девочка, тебя потрепала жизнь, астральные оглодки искромсали тебя. А я тебе говорю: Натка, зачем ты мне такая?
– Ты не скажешь так, – тревожно уставилась девчушка недоуменными глазами.
– А Родине можно сказать: зачем ты мне теперь такая?
Натка низко склонила голову на грудь, задумалась.
– Ты – человек, зовущий и воспринимающий Зов, сверхиная девочка, придется рисковать. Нужно со всей концентрацией, на которую ты только способна, создать материальный образ трехмерного измерения – это твой защитный кокон. Без привязки, в состоянии глубокого транса, ты можешь уйти в такие глубины, из которых не выбраться и не обрести себя. Материальный кокон в среде ирреального мира требует колоссальной энергии. Закрытые энергетические центры пятой людской расы такой энергией не обладают, потому что не в состоянии пропустить ее через себя.
– Мама! – вскрикнула Натка. – Я могу сконцентрироваться на ее образе.
– Нет, – ужаснулся Алк. – Ее душа не определилась в загробном мире, ее энергия падает. Запомни, росска: отрицательные повсеместные разочарования обществом влекут за собой пустоту и разрушение этого общества. Учти это, девочка. Ты не будешь жить сама по себе, впереди у тебя нелегкая и странная жизнь, ты Страж Арктиды. Девочка, – присел Алк, приглаживая ее буйные волосы, – сейчас ты будешь во что бы то ни стало концентрироваться на моем образе. Без привязки к своему миру ты лишишься цели и защитного кокона – тебя пожрут асури. А я сконцентрируюсь на образе девочки шестого уровня – Науке.
– И как можно скорее, – четко возник образ ясноглазой мадонны. – Один из детенышей Дуг-Па пожрал собратьев и продвигается непосредственно в околоземную сферу – это сотрясение всей энергетики, хаос в умах и природе. Тебя с Наткой еще в пределах Энрофа встретят Воины Адоная.
Огромный иноматериальный змееподобный червь медленно вращался, накручивая на себя кокон Сотовых пространств. На конце туловища у него уже было не три, а девять шипов-приемников чужой мерности. Огромные черные блюдца глаз были полуоткрыты, трехпалые лапы-клешни рядом с двухметровой головой медленно шевелились. Пространство умеренно аннигилировалось, вспыхивая фиолетовыми протуберанцами.
– А вот и очередной бог, который подарит небывалые технологические новации, взамен поимев души и свободу людей, – тихо молвил Батя. – Высокотехнологичная тирания истребит людей моральным изнеможением, превратив человека в гонимое существо.
– Вариант будущего, которое видели еще древние святые, – всматривалась Наука в протуберанцы «бога». – Воины, нас слишком мало…
Возник портал энергетического пробоя, то есть перехода из физического в мир вибраций торсионных напряжений и бесплотной высокоэнергетической материи.
– Верховный Жрец, – несколько нервно отскочил в сторону Алк.
Жрец, светящейся зеленоватой чешуей, возвысился в пространстве, оглядел тяжелым взором десятка два сущностей, вооруженных странным фантомным вооружением.
– Сброд! – недоуменно молвил нанас. – Это что? – указал на сучковатую палицу Геракла в руках воина. – А это? Музейный пулемет? – ужаснулся. – Ну а это – меч? Непременно русский, кованый… И даже детей призвали, – уставился на Натку. – Это все, на что вы способны, – умереть?
– Не спеши с выводами, – оторвался Вечно Начинающий от устройств концентраторов энергии. – Жрец, мы можем обойтись и без тебя… Не начинай тут же командовать. Возможно, мы и умрем, но и очередного бога уничтожим. Ты что можешь предложить?
– Армаду виманов с лучевым вооружением. Но истинная сила предполагает и дальнейший приоритет. Я не допущу вторичного проникновения этой матки! В ней нет нужды…
– Грозный Жрец, – улыбнулась Наука, – твои виманы могут послужить лишь как отвлекающий маневр. Пять секунд – это максимум жизни их лучей.
– А это? – потрясенно уставился Жрец на первобытную дубину.
– Жрец, ты разучился думать. Или лукавишь. Лучи виманов – это та же плоть сжатого коконом пространства Чужой, ты будешь играть на ее поле и по ее правилам. Твои виманы лишь ускорят проникновение очередного Митшеба.
– А это?!! – взбеленился Жрец, хватаясь за рукоять Меча, нацелясь взглядом на ручной пулемет с огромным диском на плече у Кости-майора.
– Жрец, я объясню, – флегматично ответил бывший майор. – Обычной энергетикой и Сотовыми всплесками кокон Чужой не пробить, ее экстатическую самость можно ослабить самоотверженным накалом психической энергии воинов, во все времена защищающих Родину, идущих на вооруженных захватчиков с отчаянным инстинктом справедливости. И даже дубина Геракла сохранила ту самоотверженную энергию. Эта усиленная Начинающим энергия способна разрушить поле космической бандитки, которая уверовала в свою безнаказанную божественность. И еще, Жрец: у тебя присвоенный Меч Адоная, который остался на поле боя Стража с Дуг-Па. Отдашь добровольно?
– Манал я вашу алхимию! – взревел Жрец. – Через несколько минут мои виманы превратят это пространство в серый астрал Дна. – И исчез.
– Вот бестия, – сникла Наука, – они уничтожат наше пространство вокруг Чужой, чем и упростят ее проникновение. Как всегда под благими намерениями – ложь.
– Алк, Голиаф, Костя-майор, – зычно приказал Батя, – пока не остыл след – за Жрецом! Выбить из его рук Меч, без него он – обычный монстр.
Через мгновение первобытная дубина обрушилась на голову Жреца. Алк прошептал:
– Меч, ко мне! Служи Воину Адоная.
Огромный Меч вспыхнул в руке Стража, нагнетая вокруг себя аннигиляцию мерности.
Загрохотал фантомный пулемет в руках Димы-майора, отшибая ножны из уцоя на поясе Жреца, который тут же опомнился и ударил энергетическим высверком, но Меч легко аннигилировал удар.
– Ты пережил свое время, – свел брови к переносице майор, – отправляйся в ад своих заклинаний. – И пули с начинкой древнейшей энергетики боя впились в Жреца, кроша огромное тело. – Ты такая же отрыжка прошлого, как и эта Матка.
Тут же возникли виманы, испуская смертоносные лучи.
– Я истлевала в пещерах Кайласа, – заискрилась Натка. – Дуг-Па не возвратится в свое логово! – И ринулась навстречу виманам.
Поток психически мотивированного Белого Савана встретил лучи. Виманы просто исчезали. Уцелевшие поворачивали назад, где их тут же встретили противоборствующие собратья. Началось взаимное истребление, в котором была лишь идеология властвующего превосходства, раскола древней нации, которая не предвосхитила будущее.
Разработанный план уничтожения «бога» рушился. Междоусобица, к радости Дуг-Па, началась раньше, чем было достигнуто земное пространство. Страж поспешно облачался в латы из уцоя, связывал пять стволов автоматов Калашникова, почти не измененных в Ином пространстве. Энергетический шнур прошел через курки и зажался в руке…
– Натка, – наспех присел около росски, – ты – воин, не дергайся, вступи в бой, когда мне будет угрожать смертельная опасность. Спасай меня – вот тогда ты ударишь. Это наш бой! Бей в одну точку – я на несколько секунд пробью «калашами».
Монстр перестал уплотнять кокон, нефилимская матка изогнулась, испуская из шипов Соты. Сварка торсионной мерности пространств разрывала смертью жизнь. Страж, подхватив связку АКМ, переместился к голове монстра. Русский варвар верил в чудодейственную силу своих «калашей», ибо за каждым из них прежде всего простиралась энергия боя за свободу Отечества. Автоматы отбирал сам батя, Николай Васильевич Семиоков, поверивший в инновацию только на Том Свете.
Пока Воины Адоная вынужденно отступали перед высверком мерной аннигиляции, оставляя одну Натку, которая окуталась молочной синью Савана, Страж обрушил шквал пуль на голову монстра. Энергия отчаянной самоотверженности вгрызалась в чуждый кокон с каждой фантомной пулей. Чернь эгоистической самости дрогнула, пули впивались в уцой монстра, но змеюка изогнулась, и на варвара ринулась из чудовищных шипов чуждая энергия Сот. Через несколько секунд защитный уцой на гиперборейце начал исчезать, а это предрекало лишь одно: неминуемую и невозвратную смерть.
Натка с отчаянным всхлипом: Крепа! – метнулась прямо к голове монстра, устремив сконцентрированный поток Савана в пробитое пулями месиво кокона. Произошла чудовищная вспышка, змееподобный монстр, конвульсивно дергаясь, начал исчезать.
