История вторая
Зов расы и ад
«Если я обречен, то обречен не только на смерть, но обречен и на сопротивление до самой смерти».
Франц Кафка
14
В сумерках отягощенного отравой сознания Алк падает в бездну, а в ушах вой, угрожающие возгласы, мерзкое хихиканье каких-то ведьм, которых он не видит – веки тяжелые, не поднять. И с разгону влетает в обжигающе-холодный поток, судорожно замирает, но тут же оживает его спокойная уверенность: он сильный, в вихре пены, мощно работая руками, сейчас всплывет… Это как прыжок в море со скалы. Прыгнул и угодил в донную низовку, обожгло холодом, иных судорогой зашибало, приходилось спасать. Всплыл, широко раскрытым ртом ухватил воздух, открыл глаза. И тут же их захотелось закрыть. Напротив с ведром в руках стоит голая женщина с длинными слегка седеющими волосами, космы прикрывают горящие безумием глаза, живот покрыт волосами, которые жуткими зарослями сбиваются между ног. Плечи, локти, колени покрыты чешуей.
– Водица у нас хороша, – скалится и окатывает его остатками студеной воды. – И ты хорош, вундер, крепкий.
– Тартар! – непонятно почему вырвалось из потрескавшихся непослушных губ.
Он распят, обнаженный прикован к скале. Ноги обхвачены железными обручами, раскинутые руки – тоже. Заполошно оглядывается вокруг, глаза таращатся от ужаса. Его человеческое существо застывает от дикой нереальной картины: в двух шагах от него висит в железных оковах окровавленный, явно умирающий молодой мужчина. Похож на водителя фуры… Около него, выпятив круглый голый зад, наклонилась еще одна ведьма, но помоложе. Клещами, с остро отточенными зубастыми губками, она рвет кусок мяса из ноги парня.
– Шашлычок, – принюхалось к вырванному куску мяса исчадие в женском облике, подбежало, сбросило сочащийся кровью кусок на огрызок разделочной доски.
Крадучись, щелкая средневековыми клещами, девка двинулась на Алка.
– Попался, вундер! Жрать будем живьем… Тебя!!! – хрипло прорычала прямо в лицо, обдав вонью клыкастого рта и мускусным зловонием немытого женского тела.
Чуть ниже бурлит подземный ручей, уходящий в пробитый водой туннель, догорает костер, дым втягивается за водой в темноту провала, по углам ниши – факелы.
Проследив за его взглядом, старшая усмехнулась.
– Приволокли жирный материал человеческий, вытопили жирок, факелы дымят – запашок приятный. – И хищно заулыбалась, наслаждаясь меняющимся выражением ужаса и воли в глазах пленника.
Сосредоточился, занемел взглядом, властно приказал:
– На колени!
– На колени? – гомерически захохотало волосатое монстрище. – С радостью!
– Я первая, я первая! – завопила молодая, отрывая кусок мяса с умирающего водилы.
Бросив в таз клещи, подтащила столик, встав на колени, сунулась задом Крепышу в пах.
– Высок, гад! Не достаю, – завыла. – Но я на коленях, господин, – захихикала.
Старшая, вцепившись в патлы молодой, стянула ту со стола. С ободранной тумбочки взяла шприц и с большой ампулы наполнила его бесцветной жидкостью. Вогнала иглу пленнику в ягодицу, потом вогнала себе в ногу, оставшуюся жидкость впрыснула в молодую.
– Чудо синтетической мысли, – объяснила начавшему нервно вздрагивать Алку. – Задрожал, господин? – злобно оскалилась обезьяна. – Железо, – кивнула на обручи, – из других времен и пространств, силу твою поглощает. И мы силу твою поглотим, росс.
Алк исподлобья уставился на образину и только сейчас заметил, что у той кривые ноги заканчивались когтями, которые, шутя, могли в одну секунду распороть ему живот. Поражали глаза – рыбьи, редко мигающие, желтоватые, почти без белков. Другую ведьму можно было назвать даже красивой, с дико распущенными черными волосами, набухшими грудями, но лицо искажалось порочной гримасой.
– Зачем я здесь? – глухо, изо всех сил стараясь владеть собой, спросил Алк.
– Молодец, – схватила его молодая за орган деторождения, – держишься, не трус. Тем лучше, дольше будем насиловать.
– Ты будешь унижен, – отозвалась старшая, – чтобы унижать и убивать других. Радостный и счастливый человек других не убивает. Мы смешаем твою кровь с нашей, ты познаешь сладость покорности и убийств. Если же от страха явишь безумие, – указала на водилу, – съедим. – Я нарожаю от тебя убийц.
От ярости он был близок к безумию, но возникший было кокон тут же сорвался.
И тут взвыла кривоногая. Монстром вскочила на него, впилась когтями в плечи, подняла ноги и, опираясь ступнями в скальные выступы, действительно начала насиловать.
Взвыл и он от резко пронизавшей его боли в боку и только тут вспомнил ринг, перебитое ребро. А возбужденная сексуальным безумием самка била всем телом, то прижимая его когтями к себе, то что есть силы ударяя спиной о скалу. От боли и унижения срывалось сознание, дыхание сбилось от впившегося в него поцелуя. В пароксизме начинающего оргазма ведьма задвигалась быстрее, слизывая с его груди кровь, которая стекала из-под когтей. Молодая жадным ртом хватала кровь, расставив ноги, терлась горячим органом о его бедро. Затем обе в исступлении завыли, молодая впилась зубами в плечо, разрывая плоть, заглатывая вырванный кусок мяса. Старшая впилась в грудь, вгрызаясь на пике животного оргазма. Потом соскочила, поддела молодую коленом под зад:
– Давай ты, пока не остыл.
Молодая ведьма вспрыгнула тигрицей, резко сомкнула колени по бокам Алка, но он уже скатывался в обморок от чудовищной боли. Ребро, пробив плевру и легкое, угрожало смертельной травмой сердцу.
– А-а, сдох! – ударила фурия головой в грудь.
Пленник начал кашлять, из рта хлынула черная кровь.
Старшая отшвырнула беснующуюся молодую, уставилась немигающим взглядом на пленника, с замирающим испугом осторожно ощупала провал вместо ребра.
Вещим голосом произнесла:
– И было сказано: его смерть – твоя смерть. Ты коленями проломила ему ребро! – оскалилась женщина-демон и схватила топорик, которым рубила куски мяса.
Молодая оказалась проворней, она ударила ногой демоницу между ног, ухватилась за ручку топора, и фурии упали, перекатываясь и рыча. Старшая оказалась сверху, и топор неумолимо приближался к горлу молодой. Но судьба, развлекаясь, решила иначе. В один миг молодая схватила шампур с горелым мясом и вогнала его в шею соперницы. Та, оставив топор, схватилась за штырь, вытаскивая его из горла. Но молодая повалила соперницу и начала одним за другим вгонять ей шампуры в шею. А потом ослабевшей ведьме, не спеша, садистски улыбаясь, проткнула шампурами глаза.
Под сводом пещеры раздался торжествующе-злобный хохот, и девица начала топориком рубить соперницу на куски.
– Прекрати! – прозвучал сзади мрачный голос.
– Она, сука преисподняя, просадила ему коленом ребро, – находчиво соврала девица, – вроде и не хиляк, но издыхает. Гляди, Ксендз, как она дергается, приятно, да?
Мужчина бросился к обвисшему вундеру. Выхватил нож, какие-то секунды подержал его над жаром костра, потом решительно разрезал кожу провала и начал вытаскивать в двух местах сломанное ребро. Один конец ребра торчал из раны.
– Открывай! – указал на стальные обручи. – Бери за ноги, тащим к Знахарю.
Знахарь – рослый подросток – с закрытыми глазами и растопыренными пальцами рук замер над бездыханным пленником.
– Он воин, – произнес, – с примесью какой-то древней вибрации Стража. Ребро у него уже было сломано – бой с достойным противником. Зачем отдал его наговским гибридам? – открыл неестественно светлые глаза, в которых переливами тлело неведомое.
– Ты сам кто, Знахарь? – тихо спросил Ксендз. – Разве ты не очеловеченный наг? Родила тебя кто? Ее, кстати, только что топором порубила молодая. Лечи воина, Знахарь.
– Родила его не русская женщина, вроде бы, – замер. – Не пойму… Такое у людей бывает? Отец – какой-то древней крови. По рождению вундер – светлый, с генеалогией высокой Иерархии. Венец Света остался, но аура темнит, генеалогия… Ух ты! Кто-то из наших внедрил в него часть своей вибрации. У него борьба Света и Тьмы в самом организме на клеточном уровне. Это предопределяет быстрое старение и смерть.
– Верно, ему двадцать шесть от рождения, но не поверишь, глядя на него.
– Ребро – травма, соединю спицей, – равнодушно заметил Знахарь. – Посттравматическая пневмония – опасность серьезная. Земным лекарствам я пока не обучен.
– Проще выкрасть земного врача, – предложил Ксендз, – а потом пусть его сожрет молодая… Вытащи из меня пули, Знахарь. Долго не продержусь.
– С тобой нет проблем.
Глаза парнишки разгорелись, около одной из рук образовалась левовращательная воронка молочного света, и пули словно вывинтились из тела Ксендза. От правого вращения с другой руки структура тела восстановилась.
Над развалом возвышалась шестисотметровая гора, на вершине которой стояла древняя церковь. Ниже высилась двухсотметровая отвесно-неприступная скала, около которой часто тренировался Алк. По преданию, церковь построил в конце восемнадцатого века иноземный граф. Он разыскивал дочь, удравшую с восточным варваром к южному морю. Польский шляхтич со свитой, подкупая всех златом, все же нашел дочь. Но домой забрать не смог. «Любовь или смерть!» – воскликнула дочь и бросилась вниз с вершины горы. В память этой скорбной кончины отец построил церковь, освятив ее своей католической верой. Разбойники ограбили и убили графа. Церквушка по причине другого освящения захирела. В хрущевскую оттепель церквушка стала музеем, где картина изображала скалу и панночку с воодушевленно-горящим взором, устремленным в небеса: «Любовь или смерть!» (Карамышев, это я была изображена на картине. След моего первого внедрения в Польшу. Но потом я встретила русского офицера и удрала с ним в Россию. Вот тогда я этого офицера, как и сейчас Алка, называла варваром, он тоже был из Стражей.)
При ельцинском лихолетье церквушку переименовали в «Шалаш», ресторан. По убыли стяжательского угара началась волна возрождения приходов. Алк, еще не осознавая этого, столкнулся с расой, которая с незапамятных времен колонизировала человечество. Волею созданных обстоятельств попал в сферу интересов нагов, подземных обитателей, которые являлись подрасой ануннакков.
Задачи доброхотов требовали присутствия масонов в России. Генсек КПСС Н. С. Хрущев, как известно, ответил: «Вы хотите, чтобы я сам себе запустил блох под рубашку?» Но в 1992 году масонство легально вернулось в Россию. «Великая национальная ложа России» отрицает политическую борьбу, она только за нравственное совершенство. Но в это верит лишь тот, кто ни во что уже не верит, кроме своих собственных целей.
– Скоро они своих представителей начнут выдвигать в президенты России, – как-то обмолвился батя, Николай Васильевич. – Масоны – звено оккультного посвящения в тайновладения властью, направляемого нефилимами.
Завет эго-нефилимской системы гласит: нужно бороться с силой личности, если она обладает творческой энергией. Финансовая нестабильность, войны доведут народы до безвыходного состояния. И вот тогда выход укажут «благородные» деятели, рьяно провозглашающие демократию и свободу человеческой личности. Немало людей узреют за их личинами почерк иллюминатов, в своей оголтелой алчности, безэмоциональной жестокости действующих из тайных углов. Олигархические кланы, спаянные одним родственным древом, разрушают свет людских сердец, чтобы в войнах и кризисах выстроить мир тотального контроля над личностью и странами.
(Карамышев, о действительной истории иллюминатов – в конце, словно о конце времен.)
Историки оккультных обществ – в свое время познал Алк – отмечают скандальную ложу «Золотой рассвет». Издания снисходительно порицали наивное сообщество бездельников, посвящающих себя изучению забытых обрядов и ритуалов. В неурядицах, в стремлении использовать полученные знания в собственных эгоистично-материальных целях произошла утрата тайных документов – манускриптов, которые попали в руки авантюристов, супругов Хорст, образовавших фальшивый орден «Золотой рассвет» в 1900 году.
И все, на этом познания Алка затерялись в лазейках памяти. Правда, участвуя в олимпиадах, он, представляя доклад о Карле Марксе, наткнулся на утверждение, что программа иллюминатов выполняется, Темный Дух возрождается не из древних артефактов, а сидит в фешенебельных офисах. Соломон Ротшильд кредитовал тайное общество «Баварские иллюминаты», дело иллюминатов было подхвачено обществом «Немецкое единство», провозгласившим лозунг: «Свобода, равенство, братство». В 1886 году Ф. Энгельс восстановил иллюминатов Германии. К этим самозваным радетелям человечества примкнул в Англии К. Маркс и написал свой «Манифест». Чем это закончилось теперь известно: братоубийственной гражданской войной в России.
Яцек Завружский, священник церкви Святой Магдалины, несущий прихожанам слово Господне к вящей же славе Господней, был молод, двадцати семи лет, но уже известный в церковных кругах тем, что мог необыкновенным образом зажигать веру в прихожанах. Яцеку под любым видом и под любым предлогом нужна была церквушка на русском горном плато. Но русские дальше Львова католического священника просто не пустили.
Как-то после проповеди к молодому священнику подошел изысканно одетый мужчина. Холодный, чуть надменный взгляд, светская полуулыбка, уверенность в себе. Он представился как помощник очень известного в Польше лица, претендующего на власть в бурлящем народном море, которое избавлялось от гнета русского социализма, чтобы угодить в желанную зависимость от акул капиталистических морей. Помощник главного глашатая новейшей свободы и подлинной польской независимости предложил Яцеку конфиденциальную встречу с заинтересованными в этой встрече людьми. Влиятельные люди, зауважал их даже независимый в своих суждениях и внутренне весьма неуправляемый священник храма Святой Магдалины. В строго деловых апартаментах офиса Яцеку Завружскому поведали о загубленной на просторах России судьбе его прадеда, славного Мисаила Завружского. Некоторые исторические документы, оставленные прадедом и дедом, по праву возвращаются служителю церкви.
Весьма благородное и праведное деяние честнейших людей.
У супругов Хорст дед Яцека приобрел, оказывается, любопытные документы. Галиматья галиматьей! Манускрипты тамплиеров, предупреждающие, что тайна вызова инфернального духа подвластна только тому, кто уже постиг ступени перевоплощения иллюмината. Но и этого было недостаточно. Ступень перевоплощения могла сочетаться только с властью над непосвященными. Вера посвящена чистоте Люциферова учения. Люцифер – это подлинный бог. Но был упомянут и Адонай.
Яцек разумел себя как современного образованного человека и отложил манускрипты. Но ночью не спалось и почему-то тревожила навязчивая мысль: кто такой Адонай? Молодой священник закрыл глаза, задержал дыхание и на пике удушья ушел в прострацию, отключаясь от мира физического, получая из мира Иного ответы. И мир, в котором он мог пребывать, отвечал ему, что Адонай – это древнейшее имя Христоса, в переводе с иврита «Господь мой», древний Воин Истины, деяния которого отмечены печатью жестокости и клеветой на Люцифера. Подлинно чистая вера – это вера в Люцифера, – получал ответ, – который хоть и равнопоставленный Адонаю, но Люцифер – бог света и добра, борется за истинную свободу человека, Адонай – бог тьмы и жестокости.
Христос – бог тьмы и жестокости? Интересная постановка вопроса… Кто же Его распял на кресте? Постарался бог света и добра Люцифер? Воины Христовы были воинами-монахами, верили в Господа, но, выходит, только поводыри знали, чьи они воины…
Вызов инфернального духа? Последовательность пентаграмм и заклинаний на непонятном языке. Древние слова мерцали на папирусах неувядающим багрово-черным светом, словно отравленная голландская роза, преподносимая с улыбкой преданности к приговоренной к смерти королеве.
Ты Страж подлинных богов этого мира, ошеломило зычным окриком, и в видении перед польским священником возник не дьявольский рогатый властолюбец, а чешуйчатый коротышка с большой головой.
И возгордился Яцек тайным ликованием, поверил в свою избранность. Силы неведомые, Дух отметил его мистической печатью: Ксендз!
И почему-то тут же вспомнилось семейное предание: при закладке горной церквушки обнаружились скальные пустоты, которые вели в глубь земли. Яцек потусторонним Ксендзом себя не мыслил, хотя в видении видел подземные гроты, в магическом трепете которых обозначатся заклятия, на которые откликнется Дух.
И заметался душой Яцек, и в нестерпимом желании душа его в трансе вышла из бренной плоти и, не ведая времен и пространств, проникла в… ресторан «Шалаш». Громкая музыка, полупьяное мужичье, томимые корыстью женщины и ловящие клиента девки. И это под сенью креста, который призвал к освящению сам граф Мисаил. И пронеслась шокированная душа по подземным пустотам и пропастям, дышащим жаром и серными туманами. Крест наверху, а демоны внизу, высверки которых заполонили бы душу Яцека, да мысленно начал он читать багровые заклятия, и демоны остановились, признали, молвили: «Свидетельствуй опору Ануннакка звездными углами его пентаграмм».
На манускрипте обозначалось назначение: «Изменения, происходящие в соответствии с Желанием. Дестабилизация Колосса».
Было над чем подумать. Во многих исторических сказаниях Колосс – это Россия.
Вскоре Ксендз подобрал себе тело степенного, рослого, относительно молодого, но с проседью бородатого русского православного священника и ввязался в святое дело духовного воинства: негоже древнюю церковь поганить ресторанными пьянками и порочить девками легкого поведения. Где гипнозом, где прямым подкупом, где призывами к совести, а ресторан «ушалашился», и вместо электроплиты свое место занял алтарь. В подполье церквушки, как раз под алтарем, после сильного нажима плечом в определенную точку, баланс равновесных сил нарушался и скальная порода с натужным шорохом отклонялась, приоткрывая вход в иное царство. А невинный подвальчик служил гаражиком, где стояла старенькая скромная Нива. После обнаружился и еще один вход-выход. Факелы трепетали на сквозняке, скальный развал соединялся с пустотами щелистыми проходами между глыбами.
Вселившись в другого человека Ксендз повелевал его сознанием и поступками. В православную службу не вмешивался, а вот при венчании пар от подступающего озлобления пассами и якобы молитвами, в которых проскакивали разрушительные заклинания, менял судьбу влюбленных. Русских влюбленных ненавидел, и вообще ненавидел все русское.
Вожаков – за жабры, задушить в дружеских объятиях! Найдется еще благородный с отметиной на лбу или заднице.
(Карамышев, мы живем очень долго, если насильно не прервется наша жизнь. Яцек был внедрен вместе со мной еще раньше в Польше. Но Страж Арктиды почти сразу был затемнен Янгом. Меня вынуждены были переместить в мой мир, а затем внедрить в Россию.)
Чертя багрово чадящим факелом пентаграммы, Яцек забормотал заклятия, входя в транс. Перейдя в трансмутированное состояние, стал призывать Великого Нага, ожидая ответного всплеска сакральной энергии. Пропасть осветилась буровато-багровыми отсветами, послышался грозный рык. Всплыла здоровенная фигура демона, слишком огромного и злобного.
Приплюснутая голова с загривком, надбровные дуги питекантропа с ядовито-зеленоватыми моргалами (принимать за глаза не хотелось), с желтоватыми вертикально-щелевыми зрачками, холодно-повелевающе уставившиеся на дерзновенного человека, вызвавшего его из глубин если и не антимира, но из глубин античеловеческой жизни. Две дырки вместо носа, огромные скулы с выпирающими зубами и клыками, короткая шея, переходящая в покатые плечи, сплошь заросшие коричневато-черной шерстью, огромные длинные руки с мощными узловатыми пальцами-когтями. Казалось, такая когтистая лапа, ухвати голову человека, раздавила бы ее моментально, отжимая мозги, как человеческая рука отжимает лимон. Мощнейшая грудь гориллы, вся в боевых гематомах и ранах, широкие бедра с впечатляющим, спускающимся к лысым коленям, изогнувшимся фаллосом, кривые толстые ноги с когтисто-птичьими ступнями хищного динозавра и шипастый хвост. И совершенно дико выглядели очки тонкой золотой работы на страшной морде демона.
– Где моя женщина? – требовательно молвило исполинское существо.
– Какая женщина? – в запальчивости возопил шокированный Ксендз.
– Разворочу, одна кровавая дыра. Ух!
Ксендзу вмиг расхотелось вести судьбоносную беседу о диверсионно-метафизическом повержении Колосса, даже устыдился своих возвышенно-идейных устремлений. Это явно не Великий Наг, явившийся Калиостро.
– Зачем вызвал меня, если не усвоил право сильного? – зарокотал густым басом демон. – Право сильного – подчинять себе, а подчинив, унижать, – прыгнуло на край пропасти исчадие, оценивающе оглядываясь вокруг. – Хочешь свалить Колосса? – захлестал туда-сюда хвостом монстр. – А известно ли тебе, выскочка, в одиночку смакующий подбить коленки Колоссу, о, как об этом мечтал, – запрокинул пасть кверху и, казалось, сейчас завоет, – мой благородный друг, из всех масонов первейший масон Дэвис из Совета по международным отношениям. О, мечты!
– Да кто ты? – вскричал Ксендз. – Продолжай, пожалуйста, продолжай…
– А первые директора моей могущественной организации, виднейшие политики и финансисты: Варбург, Кан, Бауман, Шепардсон, Гей… Ты спрашиваешь, кто я? Неужто не помнишь: «… мы бросим все, что имеем, все золото, всю материальную помощь и ресурсы на оболванивание и одурачивание людей… Посеяв там хаос, мы незаметно подменим им ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить».
(Карамышев, упорно навязывается мнение: эти слова придуманы, ничего подобного не было. Люди – напиши, Карамышев, – не будьте столь наивны. Оболванивание и одурачивание людей продолжается. Хаос и подмена ценностей. Исподволь заставляют верить в фальшивые ценности. Люди, взгляните же трезво вокруг! Кому нужны ценности фальшивые? Если вокруг насаждается фальшь, фальшивые продукты, фальшивая любовь, фальшивая история, искусственно созданный финансовый кризис – кому это нужно, людям?)
– Ты – Аллен Даллес! – истерически вскрикнул Ксендз.
– «Эпизод за эпизодом будет разыгрываться, – вещал бывший директор ЦРУ, – грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного необратимого угасания его самосознания…» – И демон, жуткий демон преисподней заплакал. Трогая очки, всхлипывал и цитировал слова, которые при земной жизни являлись целью и смыслом его существования.
– Ты кушал власть, а после этого уже ничего другого жрать не хочется, – начал тихонько отступать Яцек, надеясь добежать до ниши под алтарем, где хранились оригиналы заклятий.
Но тут демон совершил огромный и неожиданный прыжок, сгреб Яцека.
– Нет женщины – сойдешь и ты, – заворчало исчадие. – Покажи свое дупло…
Яцек уяснил, что страх ему все же ведом, и моментально покинул тело. Энергетическим высверком метнулся под алтарь, влетел в мозги запертого про запас мужика, назад побежал с оригиналом заклятий. Демон, превратив бывшее его тело в кусок мяса, заглотнул остатки и направился к выходу из развала. Яцек представил: Даллес в таком облике появится на благородных улицах города Сочи, и тогда вздрогнет не только «Аль-Каида», вздрогнет весь мир. Русским это в натуре не понравится…
– Эй, дрочило! – заорал Яцек. – Высшая идея иллюминатствующих масонов – мировая революция – еще в силе? Все эти оранжевые и розовые расцветки – ваша работа?
Демон замер, затем развернулся, довольно осклабился. И не побежал, взлетел, распластавшись в немыслимом прыжке.
– У, черт! – ломанулся Яцек в расщелину. – Для него же наше тяготение – ничто.
В трещине высветился зеленовато-желтый глаз, и демон хитровато проворковал, шлепая языком между огромными, окрашенными кровью резцами.
– Яцек, мировую революцию никто не отменял. Зачем теперь скрывать, что масонство контролирует политическую жизнь во многих странах? Магический ореол тайны утерян, «братством народов» уже никого не прельстишь.
– Вот-вот, – отозвался, – трупами закидали то братство. А брат всех народов, тридцатитрехградусный масон Трумэн открыл эру ядерных бомбочек. Глядя на тебя, Аллен, – усмехнулся, – только сейчас начинаю соображать. Россия – агрессор? Я и сам так кричал… Но кто развязал две мировых войны – Россия? А кто посеял рабство и колониальные завоевания – Россия? А третью войну кто развяжет – Россия?
– Но ты ненавидишь Россию! – замер монстр. – Извини, первое твое тело от соблазна и голодухи отхерил по полной программе. «За арабской весной – русская осень» – очень правильные слова. Цели, которые мы ставили перед собой, выполнены и выполняются. В третьем цикле мы осчастливим нашим вниманием и демократией неблагодарных арабов, разных там хохляков и горцев, изведем кризисами европейцев и русских, дадим по башке китайчонкам, хотя… Вот неприятная неожиданность: китайчонки прямо на глазах умнеют. Другое дело – русские, они, как всегда, сами додавят себя, кучмаристые типы набьют карманы до отвала, и народ озвереет.
– Излагай дальше, – заинтересовался Яцек.
– Союз расчленили, расчленим и Россию. Используем революцию в Польше и Чехии в качестве защитного вала Европы, установим противоракеты, а Россию разделим на четыре государства. Прихватим Украину… Ишь, газ – мировое богатство, а принадлежит России. Она с колен подымается… Пусть подымается – больней будет падать! Сколько раз эта Русь с колен подымалась, правда, Яцек? Добьем! Изнутри… Подкинули коммунизм, подкинем и небывалый капитализм. Га-га-га! Ракеты – фигня, небывалые чиновники – сила. Будущее туманно, – многозначительно заметил демон и вдруг выбросил из рта тонкий язык-щуп и захлестнул его на ноге Ксендза. – Иди сюда, партнер! – зарычал монстр, вытягивая из щели второе – и последнее – тело Яцека. – Дорогой партнер, – приблизил к кровавой морде тело, обхватив когтями голову, – мир – это дупло, которое ворочают для собственной услады и нужд. Га-га-а!
Как я мог довериться? Как мог? – простонал Яцек Завружский.
Выскочил из тела, в психическом угаре пронизал в бесплотном состоянии толщу земли, и… повезло. Две женщины вышли из иномарки, присели в кустиках… Внедрился, швырнул на сиденье и погнал к церквушке, куда женщины и направлялись, оглядывая достопримечательности. Демон терзает тело, где в кармане пиджака ключи и манускрипты.
Монстр оторвал голову у тела, расшибал ее камнем, чтобы высосать мозги, когда увидел, наконец, в его вкусе хорошо упитанную женщину.
– Яцек, – прохрипел монстр в растроганных чувствах, – мы найдем общий язык!
А дама схватила окровавленный пиджак, сдирая на себе кожу затискалась в щель – никак, упитанное тело не пролезало. И тут демона прорвало, он гулко забил себя кулаками в грудь, захлестал хвостом и ринулся на старшую. Та через плечо покосилась и, узрев такое мощное достоинство, осталась без собственной кожи и сосков, но вскочила в скальный тупичок.
Демон погнался за молодой, но та убегала с нечеловеческой прытью.
А Яцек, повелевая сознанием женщины, обыскивал пиджак.
– Тупарь, на брелке светодиодная подсветка, а я искал свет перед этим диким законом капитализма, – прохрипела дама-Яцек.
Поляк начал быстро, но внимательно читать отвращающие заклинания. Выкрикивал, старательно выговаривая грубую вязь нечеловеческих звуков.
Демон застопорился, сник, заскулил:
– Ксендз, пожалей. Там такая власть – наги измываются до полной изнемоги.
Он чуть не сбился, так как хотел ответить: «Что сеял, то и жни».
А демон покорно подступал к пропасти…
Подбежала молодая и что-то залопотала… Тут у Ксендза не только заболело внизу живота, а и похолодело. Молодая вела разговор по-польски. Туристки!
Своих землячек было жалко – но выпустить значит раскрыть базу. Янка и Стефанка. Придется оборудовать пустотку и каждый раз выслушивать их истерики. Первые террористки? То есть? Снизойти до примитивного запугивания взрывами – смешно. Да и личности установят – полячки. Нет! Русских можно разрушать только руками самих же русских. Да!!!
За что Аллена превратили в монстра? Никто его не превращал… Душа, после освобождения от бренного тела, имеет свой духовный вес. Святая душа в любви и созидании устремляется в миры Восхождений, она легкая и светлая. И рушится вниз, утяжеленная жадностью порабощения личности, опускается от тяжести пролитой крови, предательств, угара жадности к деньгам и власти.
Но Духа он, получается, так и не вызвал.
Яцек вырвался из женского тела и испуганного сознания. Метнулся было к поселку, но замер у скалы. О таком великолепном теле он и мечтать не мог. Рослый и плечистый парень возился с каким-то пацаном-калекой, сносил в одну кучу камни. Парень насторожился, разогнулся и внимательно прислушался к самому себе. Когда он уставился в точку, где перед ним, готовый к вселению, замер Яцек, от этого взгляда бесплотную сущность передернуло.
Вот когда Яцек впервые столкнулся с Алком.
Он начал ввинчиваться, буравя защитный слой ауры. Но это была не аура, а какой-то кремень, базальт, броня. От неожиданности Яцек сам скукожился. А парень отошел, и калека начал швырять в него камни. Удары тормозились напряжением ауры… А потом камни с бешеной скоростью разлетелись во все стороны. Дикий энергетический вихрь подхватил Яцека и грохнул о скалу. Будь он в физическом теле, с переломанными костями издох бы.
Взлетел повыше на скалу, зло поглядывал на высыпавшиеся на фиолетовом куполе неба звезды. Надолго замер и поэтому не сразу зафиксировал разрушающее действие энергетики вундера, а когда спохватился, понял: едва успеет долететь к Янке, Стефаке или кому угодно – только вселиться в любое физическое тело. Начинался медленный распад его бесплотного тела, и это было так непонятно, неожиданно, страшно.
Ему повезло, под скалой какой-то криминал расправлялся с водилами фуры, расстреливал в упор. С разгона ему удалось вселиться в дородного мента с солидными усами и повадками вожака. И только через несколько суток, оказавшись в черте города, на базе какой-то охранной шаражки, переселился в молодое долговязое тело.
Наступила тревожная и торжественная ночь. Яцек познал ошибку. Призывные багровые заклятия он вещал верно, но во внешнем мире блистало ясное солнышко. И он дождался глухой ночи, когда ни луны, ни звезд, ни шороха, ни дуновения.
И явился не то чтобы страшный, а непривычный для людского взгляда и притягательный строгой, совершенно безэмоциональной деловитостью Дух. Его небольшое тело было покрыто защитным каррохом из чешуи. С виду как бы бугристый костяной панцирь, который служил ему кожей плотноматериального тела, созданного аггой – демонической материальностью. Дух повис вниз головой, непонятно как прилепившись ногами к выступу.
Дух имел мышино-сероватый цвет, верх каменно-бугристой головы отливал слегка зеленоватой чешуей. Вытянутый зубастый рот, небольшие две дырки вместо носа и… зловонный запах сероводорода, удушливой волной исходящий от Духа.
И никто не подсказал Яцеку: «Беги! Ты призвал Ад и Великого Нага».
А тем временем глазищи духа сосредоточились в адской неподвижности и концентрические, слегка заметные малиновые круги проникли Яцеку вначале в глаза, а затем в мозг.
«И ничего ты не понял, примитивщина, – начал вещать наг. – Очень холодно, – пожаловался. – Больше пяти минут по человеческому времени не выдержу, но контакт необходим. Великая цивилизация нагов приветствует тебя, Ксендз! Наш дом – четырехмерный мир полой Земли, расплавленных магм и кипящих металлом озер, мир пылающего ядра и рыжего неба пустот с лиловыми протуберанцами энергетических разрядов, мир экстатических и раскрепощающих оргий, дающих энергию Люциферу, Гагтунгру и Великому Ануннакку. Мир грандиозных строений нагов и ритуальных капищ, стройный своим порядком, понятный мир рабов и господ. Мир великих научных и технических достижений. Ты принадлежен к расе господ, Ксендз. Мы поможем тебе утвердиться в нашем и человеческом мире тем, что ты первый создашь прообраз человеконага, будущего властелина Земли в ипостаси физических, инфрафизических и тонких миров. Ты первый возвестишь конец несовершенному земному миру, ибо ваш мир не поддается никакому логическому обоснованию. Начало конца было заложено самым прекрасным мучителем Противобогом Гагтунгром. В решительном хитросплетении коварства, развратив первичную стихиаль вашего мира Лилит, он осеменил ее своим эйцехоре пожирания. И с тех пор люди и звери трехмерного слоя земли пожирают друг друга, создавая энергию страдания.
Любовь Адоная – зло. Она сеет мягкотелость, разрушая накал борьбы за власть сильнейшего. Говори, Ксендз! – приказал дух. – Очень мало людей удостоились чести видеть и слушать Великого Нага. Поистине, Яцек Завружский, ты величайший, но я своими рецепторами улавливаю лишь твое смущение и не наблюдаю решительности, ненависти к врагам и жажду власти. Говори!»
– Моя ненависть не распространяется на весь мир, – шокированный встречей и речью Духа, действительно смущенно отвечал Ксендз. – Я испытываю потребность и жажду в разрушении Колосса или хотя бы его основательной дестабилизации.
«Похвально! Приемлемо в логической стройности первородного стремления. Наши цели на данный момент совпадают. Русская нация, а это бывшие одичавшие россы Арктиды, в первую очередь должна быть разорвана, уничтожена внутренней нестабильностью и рассеяна, умерщвлена. Земля переходит на внутреннюю орбиту, меняясь со своей противоположностью за Солнцем. Там наступит ледниковый период, а на Земле снегопады, наводнения и жара. Американский гегемон будет затоплен, но раньше произойдет война за Западную Сибирь. Ты уже сейчас, Ксендз, мыслишь как дальновидный Император. Яцек, – бесстрастно немел глазищами Дух, – внешний холод начинает пронизывать меня до кишок. Мне пора, – бросил флешку, – создана для ваших примитивных ПК, познакомишься с программой действий. Грядет однополярный мир, мир порядка. Подеретесь, порвете клыками друг друга, победит сильнейший, и наступит порядок. Порядок сильного! Не вызывай по пустякам – накажу!»
Заставка под звуки скрежещущего металла о металл изображала чешуйчатого и зубастого супермена, который разрывал человеческую плоть. Оболгу, предам, растопчу душу, ты заплачешь – плачь, слабак! Умри, ибо ты мешаешь моему бизнесу, успеху, прибыли, славы, популярности – как бы кричала негласно заставка. Ничего личного! Люди, окончательно вставайте на путь порядка сильного в безжалостной логике обладания, покрывайтесь паршой карроха и змеиной чешуей. Время пришло, последовательность событий определена, суть Ксендза – обеспечить момент катализатора на материальном уровне.
Триметилфентонил, созданный в лабораториях нагов, не оправдал возложенных на него надежд и воздействовал на людей всего лишь как смертоносный наркотик. Но то же вещество, пронизанное беспощадной эмоционально-психической энергией наживы, обработанное вторично спектром торсионно-полевых вибраций и выдержанное в Дуггуре (энергетическая изнанка похоти человечества), будет желанным катализатором рождения детей с демоническими устремлениями.
Яцек махнул в Сочи. Царственно снял недурственную дачку.
И тут слепящая вспышка молнией пронзила энергоемкий сгусток бесплотного сознания. Освобожденные от тяжести физического тела тонкие рецепторы познали слова, явно потусторонние, но русские и резковатые:
– Яцек, имеется демократия, которая не охватывает, а прихватывает мир, из кожи лезут, чтобы глобус покрылся чешуйчатым каррохом и приобрел форму Пентагона. Православная по духу Россия извне насилие всегда отвергала, училась защищать себя. Яцек, тебе многое дано… Ты Страж Арктиды, борись, вытесняй из себя Тьму. Переруби свой кармический узел враждебности. На фундаменте насилия и уничтожения жизнь невозможна. Ты желаешь благополучия своей Польше, Европе, да? Но более всего ты хотел бы видеть Русь на коленях. Но ты же сам росс…
– А ты кто?
– Я Батя того Алка, которого ты встретил около скалы. Я Воин Адоная, а ты, получается, воин Нага. Руби гибельную карму, Яцек! Тебе повстречался мой сын. Он, как и ты, на развилке дорог. И если ты, Яцек, соблазняешься нагом – не возникай, когда тебя заглотнут. Ксендз, наги ни к Господу, ни к Дьяволу отношения не имеют. Они сами по себе, маньяки прихвата ради процесса прихвата. Люди убивают себе подобных за деньги, ануннакки медленно убивают во имя страдания, они вечно голодные, им страдания мало и мало. Любое противоборство – вместилище побед и поражений. Иногда победа дается слишком дорогой ценой.
15
Прет, как таран, рашен гадкий. На аборигена не похож. Загар не морской, не южный. Ботинки военного образца, со шнуровкой до колена, словно по джунглям с ядовитыми змеями шагать собрался. Прохожие отлетают от широких плеч и огромной сутулой фигуры.
Пришлось внедриться в какого-то подстарка и заставить того шагать за Голиафом, библейским богатырь-филистимлянином.
Пришагали к фешенебельному особняку элитного покроя. Куда ни глянь – видеокамеры, ажурная трехметровая ограда, туи, магнолии, голубые ели, цветники. Громила подошел к боковой от ворот калитке и размеренно три раза грохнул огромным кулачищем.
Выскочил капитан в полевой форме с короткоствольным «АКСУ» на плече, но неумолимой рукой был прижат к калитке. Шея охраны, вывернутая набок, могла и хрустнуть.
Голиаф оценивающе пооглядывался, сорвал автомат с пленника, передвинул предохранитель… Потащил за собой капитана, вжался спиной в толстый ствол дерева, прикрывшись охраной. Подбежали трое военных, осторожными шажками приближались, наставив стволы на сумасшедшего. А тот совершенно спокойно произнес:
– Вызывайте шефа. Или уложу всех! – и приподнял «АКСУ».
– Первый, первый, тут такое… Переключитесь на вход, – произнес охранник в рацию.
– И что этот обезьян хочет? Проводите его в кабинет.
– Нашел дурака, – проворчал Голиаф, – из кабинета меня потом – вперед ногами. Подкати на «бумере» – пошушукаемся, – произнес в рацию.
– Да ты, вообще, кто такой? О чем мне с тобой шушукаться?
– С Того Света от Никанорыча привет имею. Жду! Или проложу путь по трупам. От Кима Никаноровича Разумовского с Того Света привет. Досье наготове!
Яцек метнулся на крышу к снайперу, который уже приложился глазом к прицелу. Вошел в сознание бойца, зомбируя, и приказал: «К шефу! Угрожай, вынуди сесть за руль. Ты должен это сделать. Марш! Повторяй: я должен!»
Боец сопротивлялся секунд десять, а затем тупо забубнил: «Я должен» – и, приставив к плечу «винторез», с остекленевшими глазами, шагом спеца, отправился к лестнице.
Его встретил в полнейшем шоке крупный мужчина за пятьдесят лет в мягких брюках и белой рубашке. Ксендз не полностью завладел сознанием спецназовца, тот, с не очень естественным, но свирепым видом, ткнул хозяина в грудь спецвинтарем и тут же замер.
– Виноват, господин генерал. Почему я здесь? Вы меня вызвали? Не помню…
А Ксендз уже вселялся в сознание генерала.
Ага, ликовал, генерал-лейтенант Максимов. Не форсируя внушал: «Вначале разберись с обезьяной у входа. Начнет палить в бойцов. Садись за руль!»
Максимов покорно сел за руль служебного BMW.
– Зови меня Голиафом, – осклабился амбал, садясь в машину, отбросив автомат. – Только вздумаешь мочило выхватить – я тебе переломаю все кости. Не забудешь?
Ксендз отпустил сознание генерала, ожидал всплеска естественной информации.
Михаил Константинович стронул автомобиль, постепенно приходил в себя. Вначале диковато, а затем задумчиво посматривал на жутковатого Голиафа. Остановил машину на смотровой площадке, внизу – белоснежные корпуса и море, вверху – горы.
– Дворец на кого зарегистрировал, на дедушку, на бабушку, на подставного бизнесмена? – спросил Голиаф. – Суд чести – это Родина, кристально честные сослуживцы…
– Родина, конечно, святое. Но кристально честных, сынок, поискать придется.
– Ну а сам себе – суд чести. Слабо? А доказательства я перечислю.
– Да уж заждался. Сам себе суд чести? А зачем? Если честь имею – до суда дело не дойдет. А потерял честь, чем тогда сам себя судить буду? Имеешь что сказать – говори или будешь арестован за захват заложника. – И нажал точку. – Зарисуйтесь перед олухом.
Через пару секунд хлестко ударила пуля в ограждение видеоплощадки.
Голиаф сидел сам не свой, задумчиво потирая лоб рукой.
– Это плохо, – хмуро изрек. – Я тебя убью. Успею. А кто мне мои деньги вернет?
– Я тебе… деньги?! – изумился генерал. – Пока мы в салоне – работает защита. Излагай. Ты кто по своей сути?
– Был Стражем… Но изуверился в вашей долбаной России. Генерал Максимов, вы мне должны пятьсот тысяч рублей. Или договариваемся о возврате долга, или я вас придушу.
– Послушай, псих, – раздраженно и тихо отозвался Максимов, – только сумасшедший может утверждать, что я кому-то должен пятьсот…
– Не кому-то, а лично мне. В девяностых годах, пользуясь бесконтрольностью и разрухой, вы прикрывали канал переправки наркотиков опиатного ряда через Чечню из Афгана. Успели кое-что приобрести, дефолт девяносто восьмого года вас, конечно, не разорил, но вынудил заняться перепродажей оружия и триметилфена. На то, – вдруг Голиаф резко притянул к себе генерала, – имеется ряд документов и свидетельств о смерти вставших у вас на пути сослуживцев. Имеются прямые свидетельские показания, которые легко поддаются перепроверке. Документы лежат, прямо скажу, – отпустил генерала, – в очень ненадежном месте. Мне, как ученому, неприятны показания другого порядка. Вы начали уничтожать изобретателя «кольцевого генератора» Виктора Николаевича Семиокова. В то время торсионные разработки только-только замаячили и вы, генерал, с подачи куратора Залькова решили поиметь секрет чудо-генератора. И поимели. Но в руках таких тупых подонков генератор не фурыжил. А на челе талантливого человека навсегда выжгли клеймо психбольного. Из досье следует: Разумовский очень опасался, что «кольцевой генератор» так или иначе сработает, ибо, как известно, с торсионными полями шутки чреваты. Он предчувствовал расплату и не ошибся. Генератор сработал в руках Стража, и стальной шарик прожег мозги Разумовского.
– Досье, значит. Я опасался, но думал – не посмеет. Стражи, хе-хе… Это всё?
– Продолжим? Начнем с алмазиков, якуткарат…
– Хватит! И ты за досье хочешь пятьсот тысяч целковых?
– Позвольте, – удивился Голиаф, – досье – это отдельная цена. Целковые тут не пройдут.
– Да какой долг?! – взбеленился Михаил Константинович. – Я тебя знать не знаю, впервые вижу. Да откуда ты взялся, из какой психушки?
– Мы байкальские…
– Какие?? – опешил генерал. – Ты прибыл с Байкала?
– Так точно. В отрогах Прибайкалья – на взводе досье о славных делишках генерала Максимова. Через две недели не вернусь живой – за погибших таинственной смертью соратников с тебя шкуру сдерут. Уяснил, мразь?! – уставился зверем мужик. – Я знаю цену твоим договорам: поманишь полмиллионом, испуг разыграешь. Затем вгонишь в меня психотроп – я и выложу досье на блюдечке. Но ты можешь обрести миллионы баксов и… досье.
– Ишь, психолог! Как попало к тебе досье?
– Вот за это ты мне и должен пятьсот тысяч.
– То есть? – дернулся генерал Максимов. – За что??!
– Жизнь – мерзкая штука, – оскалил в усмешке лошадиные зубы Голиаф. – Настолько мерзкая, что нагороди я вранья три короба – ты поверишь. Начну же ведать чистейшую правду – ни за что не поверишь, обидишься.
– Нет такой правды, за которую я пол-лимона своих кровных выложу. Ишь, кармический чтец! – раздраженно взъерошился высокопоставленный заложник. – И так обнаглеть! Ну, вот и все, – осклабился генерал Максимов.
Тотчас, по принципу складной антенны, из днища выскочил щит и отделил Голиафа от генерала. Осталось лишь включить передатчик и произнести: «Давай, ребята!»
Но вот тут-то руки онемели, слова застряли в глотке, язык задубел.
Не позволил Ксендз. Его очень заинтересовало криминальное досье на русского генерала. Да и Голиаф пока чего-то недоговаривал, плетет о Стражах. А налетят спецы-волкодавы, лишь ждущие приказа, все может обернуться совсем не так, как представлялось этому то ли наивно-наглому, то ли дерзко смелому «омулю байкальскому». Его просто пристрелят.
«Возврати щит на место! – грубо приказал Ксендз и при этом послал болевой импульс в сердце, чтобы слегка задохнулся славный радетель безопасности Колосса. – Опусти щит! – и удар в сердце. – Опусти щит! – и удар. – Смерть – не самое худшее в твоем положении. Тебе все подвластно? Это мне все подвластно! На коленях будешь просить о смерти!»
Непослушной рукой зажимая сердце, генерал наугад тыкался пальцами другой руки и никак не находил кнопку. Но вот податливая тонкость кожзаменителя продавилась, раз – и щит опустился. Боль в сердце исчезла, но громадные пальцы Голиафа впились в горло.
Но тут рявкнул динамик рации:
– Генерал Максимов, что происходит? Группа давно готова к захвату.
Михаил Константинович вымученно растер шею, не таясь включил передатчик.
– Без моего приказа захват не предпринимать. Псих успеет сломать мне шею. К чертям щит! Тип владеет экстрасенсорными воздействиями… Он требует полмиллиона рублей.
– Всего-то? Подскажите ему: вы дороже стоите.
– Эта гнида и рубля не стоит! – заорал Голиаф. – Пусть мне отдаст мое.
– Спокойно, – назидательно, но вместе с тем и угрожающе прозвучало в ответ.
– Клал я на тебя! – взбеленился Голиаф. – И ты против кармы, козлище, прешь!
– Генерал Максимов, вы имеете дело не с террористом, а с психбольным. Через двадцать минут мы притараним пол-ляма. И не отключайте передатчик.
– А вы сядьте вместо меня, – мрачно предложил Максимов, – он рвет сердце…
– Чье сердце?
– Мое!!! – заорал генерал. – Деньги на всякий случай доставьте, – и отключился. – Сгнил Разумовский, – в сердцах воскликнул генерал, с опаской взглянув на психа.
– Тело! – подтвердил Голиаф. – А вот сущность его, душа приобрела бесплотное тело в ином слое мироздания, и я с ней общаюсь. Он мне и поведал о досье и схроне.
– То есть? – вскинулся Михаил Константинович. – Ты действительно психбольной?
– Это вы сплошь больные! – насупился Голиаф. – И тупые. Неужто не слышали о медиумах, которые общаются с мертвыми?
– Слышал. Читал, но не более. И ты можешь? – с неподдельным интересом уставился генерал на самозваного медиума. – Ишь, очередная «ванда» с яйцами между ног!
– Могу. – Голиаф спокойно кивнул. – Разумовского я видел один раз в жизни. Через подставных лиц он закупил «белого китайца». Я хотел предложить ему свою разработку, ринулся к его зверскому спорткару, а он, зараза, как завопит: «Банзай!» – и давай каким-то лучом жечь меня. Представляешь? При возведении дворца ты занял у Разумовского…
– Ну, было. Так ведь убили его.
– Занял – отдай. Дочери…
– Натке? У нее своих долларов хватает.
– Не твое дело. Занял – отдай. Папа на Том Свете возмущен, терзает свой саван.
– Надо же! – вытаращился генерал. – И на Том Свете долги помнит. Вот гнус!
– Он и поведал мне о досье и о твоих мерзких похождениях. Потребовал: выбей из этого крышевателя долг.
– Ну и влип! – резюмировал Максимов. – Жмуры, психи, стражи. Я же не у тебя занял…
– Теперь у меня. Я предлагал Разумовскому свою разработку, но в потусторонке наркотой не балуются, он отослал меня к тебе.
– Что за разработка? И как тебя освобождать? Москва на ушах… Какой-то сумасшедший похитил генерала – скоро защиту прошибут.
– Триметилфентонил. Слышал?
– Ты изобрел? – насмешливо уставился Максимов.
– О нет. Гении науки, студенты МГУ придумали синтетическую дурь для собственных нужд. Все передохли. А я нашел способ очистки и выпуск в промышленном масштабе. Вот тебе и приработок к пенсии, – приободрился Голиаф.
Рявкнул динамик:
– Пол-ляма доставлены! Как передавать будем? На размышления – пять минут! Молчание равносильно штурму с любыми вытекающими из факта последствиями.
– Вот и все, – констатировал Михаил Константинович. – Москва дала добро.
– Карма не дала добро, – упрямо заявил Голиаф. – Не знаю как, но я уйду. И даже башли с собой прихвачу. Жмуры гарантируют. Включай передатчик! – И заговорил: – Слушайте мои условия, служивые. Один из вас подносит к машине куль с деньгой и передает в окошко генералу. В течение десяти секунд я проверяю банкноты. Если они мечены – генерал умрет. Если деньги чисты – я отпускаю генерала Максимова. Что скажете?
– Условия приняты. Деньги чисты. Выполняем немедленно.
Тут же с той стороны дороги показался в черной экипировке, при полном боевом снаряжении, боец с бумажным кулем в руках. Быстро подошел к автомобилю и сунул деньги в приоткрытое окошко. Голиаф прикрыл глаза, поводил рукой над деньгами…
– Не замараны. Генерал, вы свободны.
Генерал Максимов медленно приоткрыл дверцу, посматривая с откровенным недоумением на странного вымогателя.
– Психопат, – уверенно констатировал. – Страж? В Кащенко тебя!
Громадная детина схватила генерала за предплечье и поволокла того через дорогу.
Тут же в машине зазвучал голос:
– Предлагаем сдаться. Оружие выбрось через открытую дверцу. Пять секунд…
– Я не вооружен, – прозвучало в ответ. – Генерал подтвердит. За пять секунд спасибо.
– Разметать бы тебя по небу… Да «бумера» жалко, – тихо просычал динамик.
И… тишина. Мертвые с косами приготовились, скалясь черепами.
Но Яцек преодолел искушение, всех оставил в живых. Не от жалости или – только этого не хватало – от милосердия. Просто обострять обстановку не было никакого резона.
Яцек, понятно, тут же переселился в сознание дебелого бойца. С остановившемся взглядом демона, сверкнувшего потусторонней властностью, тихо, но жестко произнес:
– Вы устали. Невыносимо, убийственно устали. Не уснете на час-другой – умрете. Спать! – громче приказал. – У вас подкашиваются ноги от усталости. Спать!
Бойцы с благодарностью восприняли приказ и во главе с генералом Максимовым тут же с детским воодушевлением погрузились в сладостный дурман.
А боец Харитонов Василий Степанович, при двух пистолетах, гранатах, обоймах, рациях, изящном «кедре», направился к BMW.
– Братан, – отозвался Голиаф, – ты за мной или сработала карма?
Грозный боец плюхнулся на сиденье, тут же отключил рацию.
– Ты с собой на пробу взял «китайца»? – спросил.
– Сработала-а, – обрадовался кандидат иных наук. – Прихватил три небольших контейнера. Найти бы сбыт – верные мильоны баксов. Всю жизнь в нищете, одни хапуги шикуют. Осточертело! Добуду бабло и – за бугор.
– Договорились. Получишь сейчас три миллиона долларов. Хочешь иметь баксы – имей. Мне нужен для начала килограмм чистого «белого китайца». Чистого, не разбодяженного.
– Килограмм – не проблема. В запале натворил. Но на большее морально не готов. У моря в камнях три небольших контейнера… Остальной «китаец» в окрестностях Байкала.
– Чтобы ты мне верил – заедем за баксами. Тебе с миллионами не проскочить. Фигура и рожа слишком заметны.
– Ты всесильный? Кто ты? Для спецслужб недоступен только сам Господь Бог.
– Ты прав. Вот я для них и недоступен.
16
Голиаф не поверил своим глазам: ему вручили три миллиона долларов. Это было потрясающе. Здоровенный мужик, на спине которого красовалась аббревиатура «ФСБ», в черном шлеме, в маске, при всем вооружении, предстает перед ошеломленными чоповцами.
– Буля, приветствую, – заявил боец по сотовому, – мне немедленно нужен свободный доступ к сейфу. Убеди своих клопов, а то они возомнили, что коньяком пахнут. Окажут сопротивление – уничтожу. Тебе оставляю контейнер с «китайцем».
И пошел шепоток: «Вот в каких структурах Буля имеет своих людей».
(Карамышев? Дима, я слабо тебя ощущаю… Ты ослаб душой? Иногда Стражи теряют свою суть, а ты обыкновенный мент, русский… Ты не Страж Арктиды, но ты им можешь стать. Уловил параллель? В общем, разберешься. И не отчаивайся, держись.)
Швырнул Голиафу под ноги сумку, набитую баксами.
– Твои. За тобой – килограмм чистого «китайца». И как можно скорей. Опиши схрон. Я сам доставлю. Поимею твой «килограмм» и метод – получишь еще сумищу «зеленых».
Старенький похищенный Subaru взвыл двигателем, набирая скорость.
– Какой тебе схрон? – усмехнулся Голиаф. – Какой адрес у гор и тайги? Пожалуйста: ручей Агатный у южного схода Байкала, через двадцать верст у старой заимки.
Вскоре вошли в проход к горным пустотам. Вот так! Ксендз тут же заставил бойца сложить оружие и средства связи в первом попавшемся углу. Голиаф тащит сумку с миллионами… С солнышком попрощался? У Васи Харитонова – навсегда пропавшего спецназовца – осталась лишь зажигалка с сигаретами.
А за стеной храма тусуются какие-то типы и орут: «Другая Россия!»
Нет, не скучно в России. Где они хотят найти ее, другую Русь?
Вошли в кое-как обставленную пещерку, где под догорающими факелами морально разлагалось запасное тело. Все пиво было выпито, вонь застарелой мочи была невыносима. Вот тут-то Ксендз и покинул сознание спецназовца и переселился в тело. Из-за маскировки в виде старой мебели выдвинул решетку и защелкнул на замок.
– Голиаф, – хихикнул, – я сдержал слово: ты получил миллионы, тебя никогда не найдут.
Сидите тут, русские свиньи! Вам выпала великая честь стать отцами новой расы.
А «маячки»? Остались в одежде спецназовца…
Ксендз растоптал две рации. Взглянул на пистолеты. Один изящный, никак «шторм», другой тяжелый, русский. Вынул обойму – вольфрамовые пули, спецпатрон. Из такого пистоля «субаренка» насквозь прошибут.
Подбежал к решетке и начал расстреливать Харитонова Василия Степановича. «Гюрза» разворотила бронежилет…
– Ты следующий, – прорычал, направляя пистолет на Голиафа, – если не разденешь его и не передашь одежду мне!
К церквушке неслись два черных BMW. От спецдвижков на неказистом «субаришке» не уйти. Но отвести след можно. Благо с другой стороны горы – трасса.
Не прошло и несколько минут, как его настигли эти черные вороны. Торжествуете, да? Он поглядит сейчас на их мерзкие рожи… Ох и поглядит!
«Субару», рассекая дорожное ограждение, летит в горный развал с полукилометровой высоты. Отлично летит! Яцек успевает покинуть сознание любителя пивка и, не раздумывая, вселился бы в тут же подлетевших спецназовцев, но… Ах, мракобесы! Финансов у них не хватает… А секретные шлемы разрабатываете, такая высокочастотная «жгучка» прет, хрен внедришься. Не хватало еще инфернальных ловушек… Ходу, Яцек! У них преобразователи на очках, видят его, сейчас откроют огонь. На пули ему наплевать. Лучевые резаки?
О, русская загадочная душа! Будьте вы прокляты! Лучевое оружие разрабатываете, а хорошие дороги у вас пожрут бюджет? Конечно, если воровать больше, чем строить. Увеличиваете повсеместно тарифы и цены и торжествуете: дело сделано. Задержались, добро из Москвы на «секретку» ожидали. Поняли, с кем имеют дело. Ничего вы не поняли, шакалы! Для вас слово «слипер» – фантазия. Ух, баба с ними, готовит лучемет…
– Клещ, о накопителе раньше нужно было думать! – возмущается капитан.
Клещ? У, стерва! Попа как орех, так и просится на грех, да?
– Селиванов, я готова. Видишь его?
Куда же податься? Церквушку перетрясут… Обнаружат вход? Только не это! Загубить такое дело… Одна-единственная оплошность… Янка и Стефанка помрут от голода. Ха, другая Россия. Где этот лимонный борец? Церквушку закроют? Вряд ли… Еще повесят икону святого Пантелеймона-врачевателя, пропиарятся и будут очень даже нехило существовать. Эх, граф Мисаил Завружский, какую кашу ты заварил, когда вынудил доченьку прошептать в миг несвободы: «Любовь или смерть!» А теперь та Натаэлла – Богиня. Тут она просто Натка… Сколько же раз ее внедряли? Не просто Богиня, а русская эфэсбэшная, тут вам не орех попа, а пластитом начиненный зад.
Очнись, малый! Не было и никогда не будет другой России, русских иногда просто втаптывают свои же, а они шепчут из последних сил: мы с тобой, Россия, любимая и неповторимая наша Родина, неправедная, но во веки веков и присно – ты встанешь с колен! И они верят. Кому на Руси хорошо живется? Встань из гроба Некрасов… Весьма неплохо живется тем нескольким процентам, кому принадлежит половина России. Протягивают свои жадные ручонки… Вот это и есть та, увы, алчная другая Россия. И возникла она из алчности, казнокрадства и круговой поруки… Не твоя, писатель. Не твоя!
Селиванов подпрыгивает, как ужаленный, и садит из лучемета. Хана алтарю, от Нивы одно испарение. О, пся крев! У них устройства обнаружения торсионной активности – нет, ну не сволочи, а? Вот во что свою нефть перерабатывают и бензин гонят втридорога.
Мани их, Яцек. Мани подальше от церквушки. Но откуда у этих русских недоумков такое оружие? Подпускай ближе, рискуй собственной шкурой, которая призраку как бы и ни к чему. Простая оперативная шантрапа вход в подземелье не обнаружит, Селиванов оплавил там все к такой, и еще раз к такой матери.
А если подселиться в старичка на огороде? Бес ему в ребро! Пусть побегает за бабцой, а пенсионерки ему – я не такая, я не такая. Нет, если уж и подселяться – в пенсионерок, их больше, каждая обхаживает чудом продолжающего жить старичка. Да замытарятся спецы проверять каждую старушку!
Ввинтился в бабку на костылях, та от радости – шмяк костылями о землю.
Конечно, с его возможностями нужно было организовать все по-другому. Крутой бизнесмен, пять яхт, чтобы Ромка Абрамович обглодал себе руки от зависти, неприкосновенность депутата, щедрая благотворительность сиротам при живых родителях. Но так не терпелось вызвать Духа, испытать катализатор.
Только на третьи сутки Ксендз через запасной люк проник в пустоты с запасом провизии.
Янка и Стефанка помирали не столько от голода, а от морального заточения. Притащил воду Голиафу в брошенном строителями ведре с застывшим цементом. Воду тот пил с жадностью и начал посматривать на него с ненавистью в дыму последнего зажженного факела.
С русскими понятно, нация, изувеченная собственной нерасторопностью и «распилом» бюджетов. Тела пенсионерок Яцеку пришлось оставить в покое, выносить подобное было нестерпимо. Мозги как у куриц, думающих только о пропитании. Жалкое существование! Тела, пораженные болью. И что же ему, сверхсуществу, теперь, как Наполеону, выбираться из этой беспросветной грязи и боли? Чувствовать себя калекой физической и мнить в себе духовную чистоту? Когда терзают болезни, а помощи ждать неоткуда, о моральной стойкости русского народа пафосно напоминают депутаты и жиреющие на откатах чиновники.
Переселился в какого-то внучка, который, вместо помощи бабке, клянчил у нее на пиво и, проникнув в недра, с надрывом произнес краткие призывные заклинания.
И не поймешь: голые они или у них комбинезоны такие? Черное немигающее марево огромных глаз, в которых время от времени нарастает волна бордового перелива энергий.
– Кто вы? Зачем вы? Как к вам обращаться? – строго спросил Ксендз.
– Универсальные имитаторы человеческих тел, – прозвучало в ответ.
Раскосые глаза черным немигающим огнем будоражили душу. «Не важно, – на миг отстранился взглядом от буро-зеленых уродцев, – я хочу с помощью инопространственной сверхтехнологии улучшить этот мир».
– Куклы вы, а не человеческие тела, – сдвинул плечами. – Вы сами понимаете это?
– Человек, у тебя плохая регулировка, – снисходительно отозвались. – Второй твой вопрос: зачем вы? Мы явились по твоему вызову. Код Великого Ануннакка. Зачем – решать тебе. Третий вопрос: как к нам обращаться? Вежливо… Присвой нам имена. И вот только теперь: понимаем ли мы свое несовершенство. Понимаем. Мы синтетический продукт, устойчивый к холоду. Человеческая внешность алогична, так как не соответствует величайшему закону стандарта серий. Если честно, ты такой урод, Ксендз. Ты внесерийный… Позор тебе, отщепенец! И тыкайся, тыкайся в стандартный мир охмурял…
– Я урод, а вы красавцы, – сплюнул Яцек. – Чего же требуете триметилфен человеческого воспроизводства?
– Открывает путь к катализатору рождения биологических структур с человеческим генезисом и эмоциональной анархической примитивностью, которую мы, в принципе, создать не можем. Внешне человек, совершенный нефилим внутри, пренебрегающий холодом и эмоционально-психологической жалостью к ближнему. Духовные врата – это извращенность понятий Адоная.
С сомнением, но все же вручил «корректорам» два контейнера с триметилфеном.
– Я хочу раздолбать в хрюк с вашей помощью эту нераздолбанную Россию.
Робот отвинтил крышку, несколько крупинок бросил в рот. Через шесть секунд затрясся, изошел пеной и упал замертво.
– Качество подтверждено, – авторитетно заявил второй робот. – Отрава истинно человеческая, высочайший градус чистоты. Имитатор отбросил копыта. Очередное идиотское человеческое изречение: разве можно отбросить то, чего не имеешь?
– После триметилфена? Отбросишь… Вместе с мозгами, – осмелел Яцек.
– Ксендз, – заалели глазищи имитатора, – восемьдесят грамм – это детские забавы. Едва хватит на предварительные опыты согласования вибраций. Кстати, раздолбать в хрюк – это что? Уточни. Раздолбать в какашку – проходили. Уточни…
– Раздолбать – это хреном груши околачивать, – вздохнул Яцек. – Уяснил мой хрюк?
У имитатора завихрились круги в глазах, его начало трясти.
– Хрен… – бубнил. – Растение с жгучим корнем, да? – с неуверенностью спросил.
– Ага… Коренек такой с набалдышником.
– Зачем хрену набалдышник? – горячился имитатор.
– Чтобы им тыкать в худую мужскую задницу. Но я нормальной ориентации…
– Потрясно! – завопил пришелец. – И мужикам такой хрен нравится?
– Стоп! – приказал Яцек. – Придержи ботало, остынь. Русскую логику тебе не осилить. Моя цель – дестабилизация Колосса. Это понятно?
– Дестабилизация Колосса? Приемлемо, понятно и осуществимо. Раздолбаем их порог управления, веб-атака, кибератака, виртуальный удар вирусом… Скажи, Ксендз, чем всех эта Россия достала? Ты поляк… Твой польский хрен да по русским грушам…
– Тягостное ощущение: пока не раздолбаешь Россию, мир к рукам не прихватишь, не улучшишь его стандарты. Что мне делать с трупами? – тут же спросил. – О будущем лучше помолчать, когда задыхаешься от настоящего. В этом случае будущее может быть во сто крат хуже, несмотря на бесконечные заверения всех премьеров и президентов. Я буду звать тебя По, – решил Яцек. – Или ослик Иа. Только свой хвост не теряй.
– Какой хвост?! Где ты видишь у меня хвост? – заалел инопространственный мальчик.
– А-а, проехали, – отмахнулся Яцек.
– Куда проехали? Кто проехал? – завращал головой По. – Какой же ты примитив и урод!
– А трупы ты убирать умеешь?
– О, Великий Наг, подтверди свое высочайшее повеление! Как я смогу выполнять приказы этого оштомбандера процессорных девиаций? Ксендз, убирают помещения! Комнаты, кухни… Уяснил? А трупы аннигилируют наложением живой торсионной остаточной модуляции на неживую.
Яцек пошатнулся от режущей глаза вспышки. Когда проморгался, от подохшего имитатора не осталось ни одной молекулы.
– Идем со мной. – И поспешил к клетке, где томился Голиаф. – Вот, – указал, – второй труп.
– Ты чего?! – возмутился синтетический иножитель. – Это же человеческий труп. Трупный яд стоит немало монет, его используют для изготовления самых дорогих духов для наших барабак.
Имитатор уставился на Голиафа, передавая ему что-то в мозг. Детина переспросил:
– Воодушевлен ли я целью усовершенствования этого поганого мирка? Броское обогащение одних и моральный коллапс, волокита и бесправие для других – вот что такое сегодня Россия, а ты спрашиваешь, воодушевлен ли я.
– Заткнись! – вдруг по-русски произнес робот. – Пленник, на каких условиях ты создашь тонны катализатора, суть эликсира совершенных человеческих формаций?
– Отвечу, – согласно кивнул Голиаф. – Но убери труп из клетки. Извелся я.
– Просьбу уважь! – гаркнул Ксендз.
– Ладно. Самое полезное я эго-торсионным пакетом перешлю на свое имя в наш мир прекрасного. А остальное сожгу компрессионным лучевым поглотителем.
Имитатор запульсировал, запустил все цвета радуги, и каждый цвет будто щупал тело подло убитого спецназовца. Что-то входило в резонанс, аккумулировалось. Затем последовала черная и режущая пространство вспышка, и труп распался на атомы. Даже запах исчез, переправленный в великом старании в мир изнанки человечества.
– Мне завидует полшрастра, – похвастался имитатор, – нашару заимел целое состояние. – Отвечай! – подступил к химику. – На каких условиях будешь синтезировать триметилфен?
Голиаф вместо ответа плюнул в сверхробота.
Имитатор смачно и горделиво плюнул в ответ. Прямо в глаз Голиафу.
Тут же фиолетово-черная волна поглотила несколько металлических прутьев клетки, и поодаль, около подземного ручья, робот, занемев глазищами, прямо из пространства синтезировал металлическое основание с подвижными скобами для рук и ног, вколотил их в скалу. Передвигаясь с необыкновенной скоростью, темными вспышками ударил Голиафа по коленям, без особых усилий поднял его, обездвиженного, и приковал к скале в позе распятого.
Ксендз задвигал кадыком, глотая слюну. Усвоил: плевать в иножителя не дозволено.
– Вернусь через трое суток, – оповестил Ио. – Буду во славе топырить барабак.
Яцек Завружский, пошатываясь от усталости, подошел к обшарпанному раскладному дивану, прилег, намереваясь уснуть. Ему могли бы покориться все богатства земные, солнечные дворцы, а он в вонючем подземелье… Бомж! Ненависть, даже к одному человеку, добром не кончается. А ненависть к целому государству…
