17
Вскоре Яцек вселился в мрачно дежурившего у церкви гибэдэдэшника. Подъехал к уютной дачке: блики заходящего за цветник солнца, чудная верандочка из свежевыструганных досточек, аромат глицинии и хмурая жена капитана-гаишника.
– Жрать будешь? Что так рано явился не запылился?
Яцек заценил бюст и крутые бедра тридцатилетней женщины. А в подземелье душный морок… Его передернуло. Но великая цель оправдывает любые средства!
– Ты чего дергаешься, Андрюшенька? Преступниц ловил? – ехидно спросила Ульяна.
Он сгреб ее в обхват, бросил на тахту и с прорвавшимся рыком начал расслабляться.
Вначале у Ульянушки чуть глазенки не выскочили из черепушки от удивления, но ноги сами по себе рванулись в небо… И, не ведающая, что такое бывает, она заходилась в оргазмах, плыла в рвущей ее истомой невесомости и, пересохшим ртом захватывая воздух, кричала что-то бессвязное и шептала нежное, наполняясь адским высверком сопущего зверя.
А потом забегала сияющая, готовила салаты, нашлась буженинка и шкалик, и ласковые причитания. И лично обмыла его в душе.
Поутру вновь подступили раздражение и тоска. Осталось двое суток… Гм… катализатор…
Недалеко от подстанции находился замаскированный люк, в который во что бы то ни стало нужно было забросить дрова. Остановил машину аварийщиков из трех человек. Под адским взглядом рабочие начали выполнять приказы. Побросали дрова в люк.
Освободился из тела Андрея-гаишника, капитану приказал бросить в люк пилу, топор, остатки дров и самому спуститься в люк. Андрюша, бедолага, рванул скобу, проник в нижний колодец и защелкнул за собой «дно».
Освобожденный женщинами Голиаф огромным валуном добивал замок на искореженной решетке. Янка и Стефанка светили свечами, связанными в пучки. Значит, шастали и нашли… О, святая Магдалина, силач сбил замок. И не прикажешь выполнять отторгаемые им повеления. Узкий проход слегка задержит Голиафа…
Ксендз рванулся в туннель по ходу ручья и с разгона вновь вселился в мозги гаишника Андрея Соколова, но того от резкого изменения ауры сшибла с ног рвота. Но гаец, в дрожащих руках с трудом удерживая «ПМ», неверным шагом устремился вдоль ручья.
– Ползи назад, убью! – Пуля пронизала Голиафу ногу выше колена.
Страж заревел от боли, потянулся к обломку известняка, стеная и задыхаясь, перевернулся на спину и швырнул обломок, метя в голову Ксендзу. Но сил не хватило, и большущий камень на излете ударил Яцека-Соколова по нижней части позвоночника. Яцек Завружский упал, воя от боли. Да это что, он не мог выйти из тела гаишника. Вначале не обратил на это внимания, но попытки срывались. Прервался поток энергии, он не мог «оттолкнуться» от собственно энергии Андрея Соколова. Испуг посетил Ксендза. Что же ему теперь навечно пребывать в калечном теле этого «пэдээса»?
У смерти другая энергетика, он автоматически освободится, когда Андрей умрет. Но не смерть и не жизнь… Так вот, оказывается, где его ахиллесова пята. Конец! Жди, когда мент не помрет с поврежденным позвоночником. Когда утихнет боль, нужно убедить женщин пристрелить Андрея. А может, еще все обойдется и энергетический поток восстановится?
Стефанка первая, сбросив с себя наваждение, начала палить из пистолета, отстреляв обойму в ни в чем не повинного Андрея Соколова. Ксендз освободился и вызвал Ио. Имитатор притаранил Голиафа, хитроумным способом высосал из него пулю. Срастил кость. Перекачал в вену какую-то сыворотку и вновь приковал великана.
Яцек не ожидал напряженных ситуаций на первом этапе. А если Адонай действительно существует и загоняет его в угол с первых минут акции?
Адонай – странная сущность, даже в притчах. Ползет по пустыне заблудший в мире человек, умирает от жажды. Упрашивает Адоная помочь. Ну не помогай, понятно, ты – Бог, каждая мурашка достала своими просьбами. Но если помогаешь – помоги, дай человеку воды. Нет же, Адонай бросает человеку лопату – добывай.
Вышел из тела Янки, но уже с трудом. На солнце! Иссякнет энергия в этой темноте. Недаром Стефанка рвется в пропасть вниз головой. Успеешь, дура!
Проник на водонапорную башню, ближе к солнышку. Позже осторожно завис над мужиком каких-то нерусских кровей. Швыряет бумажки во дворы, напевает:
– Я встрэтыл дэвушку, ай-яй. На щечке – родынка, ай-яй! Она с ума сошла, раздэлась и дала.
Бабки в броске прижали певца к забору.
– Ах, спасыбо, спасыбо, – начал жизнерадостно молодец. – Будэм счытать – сход собствэнэков жилья уже… Вступыл в дэйствие закон дачной амныстии.
– Амнистия – мать его туды же! – вступили в разговор деды.
– Но-но! – завопил чернявый, отбиваясь. – Получыте паи, акцыи… Свободный граждан!
Кто нэ заплатыт – отрэжем свэт и воду. Свободная иныцыатыва! Все на выборы! – заорал. – Мэдвэди гарантыруют! Гвоздь в крышку, нана и дороги… Модернизация!
Медленно, лишь бы реакция была минимальной, Яцек внедрился в активиста. Сразу понял – это его тело: Зураб со свободной иныцыатывой.
(Карамышев, ты еще живой? Максимов предложил использовать тебя в качестве подопытного. Разрабатывается прибор биорадийионики, амеры уже имеют такой прибор. Кладется на датчики человеческая фотография, с нее по типу экстрасенсов считывается информация в Тонком Поле, затем накладывается информация онкологически больного – через несколько месяцев у неугодного, скажем, президента обнаруживают рак. У продвинутых, конечно, существует защита, но, гляди, как изощренно переинформатируют человеческое племя! Вдумайся, подобным прибором можно было бы, наоборот, вылечить многих людей, но его используют для генетического поражения. Намертво засекретят и будут «лечить» неугодных. И хвастаются при этом изобретением новых волновых и генетических видов вооружений. От твоей человеческой воли ничего не зависит, достаточно иметь лишь фото.
Уходи от этих извращенцев с пораженной психикой или мучительно, страдая, умри. Или убеди «генерала», что ты владеешь эксклюзивной информацией. Тебе продлят жизнь.)
Итак, процесс обладания Вселенной важнее самой Вселенной. Можно по-другому: процесс обладания человеческой душой намного важнее самой души. Можно и еще по-другому: процесс улучшения жизни важнее самодостойной жизни.
В полукруге стоят пять шипастых голов, поодаль жмется к камню Ио. Что за мода у них такая – голые! Мрачные создания с мощными гребнями от затылка и ниже, чешуйчатые рожи и фаллосы чуть не до колен. И как их отличать? Пожалуй, только по членам. Поэтому и выставляют напоказ. Конечно, с такими членами можно завоевать Вселенную. Минутку, членов-то четыре… Ага, пятая дама. Помощней, потолще и повыше. Помимо чешуи – волосатая вся и свирепая. Сиська одна, но большая. Орган удовольствия начинается прямо из-под груди. По бокам, кажется, две запасные щели, но поменьше. А где ноги? Мамочки! Вместо ног змеиные кольца. Раньше они откладывали яйца, но генетически изменились и теперь гонят на поток икру. Скорее всего, у дамочки от главного органа приема по бокам вызревают мешки с икрой. Ах ты, сношательная туша! А запашок… «Нет, – завопил в душе Яцек, – я человек! Хочу видеть земную женщину, любая будет принцессой красоты. А хотенки у них и икра термостойкие? Ух!»
Минуточку, граждане изнанки! Ваш главный идеолог ведь замерзал… Такой небольшой, худенький, глазастый. А эти? Почему не отморозили свои шланги с набалдышниками? Нанасы! А коротышка-головастик – Великий Наг. Великий, хотя членок, наверное, мал?
И вдруг подземелье потряс нечеловеческий вой. Яцек поневоле вжал голову в плечи и осторожно заглянул мимо голов. О боже! Нет, если тут и вспоминать кого, то только не человечьего Бога. Ад! Ты влип, Яцек, четко осознал.
Два синтетических урода, вроде Ио, но только покрупней и агрессивней, удерживают извивающуюся Стефанку, а синтетическая модница, вертя голой «гуттаперчевой» задницей, держит в тонких ручонках огромный шприц с длинной иглой, которую вогнала Стефанке в ногу. Девушка стонет… Что, у них нет современных инъекторов? Понятно, так мучительней страдание. И вновь этот вой неудовлетворенной самки – дрожь пробирает тело.
Янка насилует Голиафа и рвет его плоть зубами. Катализатор! Глотает мясо теряющего сознание химика, прикованного к стене. О, Стефанку отпустили… Она тяжело дышит, глаза наливаются бешеным вожделением, огромный прыжок, хватает мать за волосы, отрывает от Голиафа и сама запрыгивает…
Синтетическая кукла деловито вогнала инъекцию в ягодицу Голиафа. Похоже, теперь эти фурии заизнасилуют химика вусмерть.
– Подонки!!! – закричал и инстинктивно бросился вперед, проскочив между телами. Синтетическую «куклу» коленом саданул прямо в бугорки, ловко имитирующие грудь девочки-подростка. Сам содрогнулся, ухватился за Стефанку, стягивая ее с окровавленного Голиафа. – Прости, Страж! – успел произнести, черная волна ударила по ногам, он упал на колени. Рядом бесстрастно встали роботы, мерцая имитированными «человеческими» глазами.
Выручила густо обросшая кремниевыми волосами самка подземной расы. Как позже узнал у По, волосы вместо чешуи по всему телу – признак особой красоты, таких жриц единицы, они пользуются безраздельной властью, уступающей только культу власти Великого Нага. Самка слегка шевельнула когтем, и охрана отшвырнула Стефанку.
Ага, По у них за переводчика. Спрашивает:
– Почему Ксендз, подающий надежды в священном процессе усовершенствования человеческого материала, поступил так нелогично, проявляя эмоциональное желание прервать процесс эксперимента, исходный материал которого сам и предоставил?
– Уважаемая, – склонил голову, – я обвиняю вас в нелогичности и нерациональности.
Красотка с уложенными по телу прядями чернейших кремниевых волос, подергивая чешуйчатыми змеиными кольцами, посмотрела на По. Тот покорно перевел.
Члены захлестались по мощным чешуйчатым ляжкам, дама метнула кольца, сжала их, но с гадливой мимикой, стоически пересилив желание пытать наглеца, что-то произнесла…
– Великая знательница человеческих нравов великодушно разрешает поцеловать ей пупок, – перевел По, – она прощает тебе дерзость.
Все ахнули, подземельное мужичье отсалютовало членами, охранники и По склонились в величайшем почтении. Имитатор наклонился к уху, прошептал:
– Яцек, лобызай. Или хана. Она тебе такую карму до седьмого колена…
Но Ксендза, после взгляда на пупок, вырвало.
– Сука! – отплевывался. – Вызываю Великого Нага! Ты допускаешь нелогичность. – И начал с угрозой в глазах шептать главное заклинание.
Дама растерялась, умоляюще посмотрела на Ио. Тот с явным удовольствием все в точности перевел. Что она там передавала ему, но Ио словно клещами сжал Ксендзу челюсти, прервав заклинание. Свободное волеизъявление и свобода слова приветствуется, но челюсти захлопни, мальчик.
– Она спрашивает, в чем нелогичность? И думай, – от себя добавил Ио, – или во имя защиты свободы слова захлопну рот – от твоих поганых зубов ничего не останется.
Вытер губы, демонстративно встал с колен.
– Этот человеческий экземпляр уникален, – указал на мычащего, изнасилованного и покусанного Голиафа, – он создатель чистейшего триметилфена с высочайшей вибрацией Стража. Кроме него, такой продукт никто не создаст. Это, – указал на химика, – джинн Сулейман и старик Хоттабыч, вместе взятые. Переводишь? – строго спросил. – Русский «хоттабыч», не успевший проскочить за бугор. Будем осушать ей мозги…
– Какие мозги? – возмутился Ио. – Она королева секса, зачем ей мозги, у нее же термостойкая хотенка…
– Я спрашиваю, – нахмурился Ксендз, – логично отдать на съедение фуриям человека, который заложил основу катализатора? Ты мое малейшее возражение принимаешь за дерзость. Это логично?
По-видимому, в официальных вердиктах телепатией пренебрегали, историю не запечатлишь изменчивой мыслью, ибо всегда можно сказать: «Меня не так поняли».
– У Ксендза, – переводил Ио, – остается еще много преступно человеческого. Удивительно, но он может проявить чувство жалости, хотя для многих людей оно уже незнакомо, может пренебречь неукоснительным законом жестокости к врагу и поразительно, но факт: вступает в пререкания с высшими долженствующими лицами. Мы ведь издали очень мягкий закон: слово против власти – в позу! Два слова – решетка. Целое печатное ля-ля – трубить во всю глотку: поклеп на демократию, стереть в порошок поганку! Неповиновение избранным – вот раздвоение личности подсудимого. Одно дело – неповиновение человеческим догмам, другое – представителю высшего жреческого совета. Вызывает уважение чувство собственности Ксендза, но оно преступно сочетается с жесточайшим человеческим обманом – любовью. Любви нет, есть собственность и секс!
Да, вещество, созданное человеком по имени Голиаф, легло в основу катализатора. Якобы нелогично Стража отдавать фуриям. Вот типичная человеческая ошибка! Типичный образ-процесс! И при этом обвиняет их в нелогичности. Какой абсурд!
– Ну ты и сучара с четырьмя трахалками и одной сиськой, – пробормотал Яцек.
– Чего? – дернулась властительница. – Клянись! – выставила синюшный пуп. – Целуй!
Проснулся, но не решался открывать глаза. Возня, пыхтение, вопли. Вонь от дымных факелов. Глаза раскрыл, но они тут же расширились от ужаса. Наполовину обглоданный Голиаф, но почему-то живой, осознающий свои страдания. Катализатор! Поддерживает похотью жизнь, адской изощренностью продлевая страдания. Янка и Стефанка превращаются в демониц, которые сами себе время от времени вгоняют иглу с катализатором. Понятно – это привыкание к наркотическому веществу, и набрасываются на полутруп, особенно в сексуальном изнеможении выкладывается Стефанка. Голиаф смотрит, как из его тела Янка готовит шашлык. И просит кусочек…
Любуйся, полячки заживо жрут русского. Ты, Яцек, даже в отборных своих мечтах мог представить себе такое? Не мог… А вот тебе факт.
Яцек поежился, что это он так переживает за русских? А кто больше всех поносил капитализм – русские. И вот они возродили страну, где быстрее всех на земле богатые баснословно богатеют, а бедные под завязку заполняют тюрьмы, вытрезвители, больницы, шахты и чиновничьи отчеты о заботе.
Но Голиафу хочется помочь. Сострадание? Зачем Адонай бросает ему эту «лопату»?
Сострадание очищает душу? Стражи, вас этими возгласами не купить. Сколько ни говори «халва» – во рту слаще не станет. Сострадать легко, сколько их, сочувствий, а душе холодно. Как сочувствуют бедным и бесквартирным, о как сочувствуют им, как понимают нелегкое положение страны и сострадают. И покупают для себя и б… й кровати, покрытые золотом.
– Яцек, – пропищал По, – поговори со мной, даже моя начинка скоро свихнется. Даже у людей жалость уже не в почете – знай себе базланят о сочувствии и высочайших постановлениях. По-настоящему жалеют только упущенную прибыль. Я Пушкина и Эйнштейна цитировал, назначили переводчиком. Ну, в общем, явилась эта… мимолетом, как виденье, как гений чистой красоты.
– Как виденье – пожалуй, – кивнул Яцек. – Да еще и мимолетом… Гении не врут, их просто долго не понимают. По, скажи, мне уже не вырваться?
– Похоже. Только над нами три «тарелки». Лучшие пилоты у ануннакков – русские и поляки. Русские самые бесстрашные и отчаянные, а с поляками хрен о чем договоришься. Яцемыж, люди – глупейшие создания. Заставляют друг друга страдать, снабжая нагов тонкоматериальным гаввахом, бесовские сущности всё чаще проникают в их тела, кося болезнями и кровавыми разборками, а люди вместо того, чтобы объединяться, – сами бесконечно изобретают способы убийства друг друга. Миллионы неизвестно куда исчезающих людей, а они изобретают биологическое оружие против себя, скоро доберутся до торсионного…
– Скажи, Ио, почему эта сука не боялась холода?
– Их просто тут не было, воткнули тебя в голограмму. Яцек, я последний гуманитарий, я тебе так скажу: всепрощение – не свет любви, это сдача людских душ на поругание. Только где услышишь под церковными сводами молитву о всепрощении, знай – сдают.
Когда от Голиафа остался один обглоданный скелет, охрана сработала четко.
– Поставляй жратву, – взревел охранник, – пока «тарелки» удерживают проходы! Или Знахарь тебя заменит, а кормом займемся мы сами – жрать будут тебя.
– Знахарь? – недоуменно пооглядывался. – Кто это?
– Никто не знает, – как бы сдвинул плечами охранник, – сам процесс побеспокоился о себе. Такие хорошие человечки растут из икры, проклюнувшись. Им уже в недрах жарко, рвутся к вам в офисы и пивные. А вот один растет не такой. Не по дням, а по часам растет, родненький. Уже химией интересуется… За аурами подглядывает.
– Наговский Страж?! – ахнул Ксендз.
– А ты, Яцемыж, будешь тут дрыхнуть, да? Может, на глазах у голодных девочек еще и онанизмом начнешь заниматься?
Яцек все отчетливее осознавал свое униженное положение и понимал – идет вразнос. Начал было вызывать Великого Игву, но получил по зубам. Охранник объяснил:
– Это в тебе такие поганые рудименты – униженное достоинство, то да се… Избавляйся.
Поэтому и всадил в Знахаря пули. И стало жалко патронов, пацан просто исчез и появился с той же скукой в глазах.
– Это не нервы, – вдруг соизволил объяснить новоявленный гибрид, – я познал последние минуты отца – ты еще узнаешь, что такое нервы.
Тарелки-невидимки уйдут, он еще обретет свободу… Приобретет остров, и чтобы никакая падаль тебя не спросила: «А денежки откуда?» Конечно, только в России не очень спрашивают, откуда денежки у класса новоиспеченных нуворишей? К чертям гордыню, «крыша» ЦРУ не протечет, а Россия слишком уникальна, ха – откуда денежки? – да все знают откуда, поэтому и не спрашивают.
Поимка вундера средь бела дня завершилась успехом. Легко и просто, хотя и ожидал худшего. Смешно было глядеть на метания… Как они себя называют – правоохранительные органы? Право охраняют? Людей охраняйте, мать вашу!
Да-а, Алку, этому варвару, не позавидуешь: Ад и Рай в одной душе и теле. Хотя в душе – испытают, а в теле уж точно. Припечатать окружающие рожи, а потом клянчить у них же прощения и самому всех прощать? Нет, такое Конану-варвару и не снилось. Тому было все ясно, меч с иноземного металла – в зубы, Рыжую Соньку в позу пьющей лани установил, усмирил девственницу и давай рубить инопланетную гадюку. Все ясно и просто, как график работы польского борделя. И Геракл крушил гидру… Неспроста.
А тут даже пообщаться с варваром не успел, чоповца Натаэлла подстрелила. Вот же обрусевшая полячка, теперь она росска… Жаль сейфа! Плевать на баксы, там контейнер с метилфеном. Наги не шутят, они по происхождению не знают шуток, его задницу превратят в голубую лагуну и к стенке прикуют славного Яцемыжа. Стефанка помешалась, поет колыбельные кожмешкам с икрой. Поет на польском языке.
– По, – заорал, влетев в подземелье после гибели Ульяны в больнице, жены горемычного Андрюши Соколова, – где ты, бездельник?
– Цыть! – приказал супермен-коротышка. – Наги в бешенстве, соль – символ чистоты, сдирают кожу и присыпают солью – хрен куда убежишь. Ты кого, мразило, на корм определил? Гиперборейца? Молодчага, смягчающее обстоятельство, но он после первого тычка сдох. Вылечи, а потом скармливай… Стефания в истерике.
Да разве ж он мог предположить, что ворвется хромая Натка и вгонит в него две пули. А ведь могла пальнуть и по глазам или в позвоночник, тогда – кранты.
Все бы простил Натаэлле, но – махалка русская!
Заполз в подземелье, шатало… Катализаторные Янка и Стефанка не поделили Алка. Стефанка расчленила мать. Процесс! Вмешаешься – охранники расчленят тебя.
Сюрприз. Знахарь любезно изъял пули из тела. Но явно ведь что-то задумал…
– Размышляешь, Ксендз! – взъярился охранник. – Высокий чин чинаря видит издалека, они договариваются сейчас между собой, договариваются… А ты за земным доктором – марш! Топай за костоломом, и чтобы со всеми причиндалами… И не вздумай смыться! Втянут лучом в «тарелку» и зонд в задницу вставят. Вот тогда и запоешь – голубая луна, голубая луна… А голубая лагуна – это рай для задницы.
Зураб заржал. Совсем ослаб, даже зурабовское тело над ним измывается.
… Знахарь наблюдал за врачом.
– Господа бандиты, – заявил тот, – без анамнеза не приступаю.
Ксендз с налитыми кровью глазами от перенапряжения, ухватившись за спинку железной кровати, чтобы не упасть и тут же уснуть, только слегка кивнул, покосив в сторону Ио. Имитатор с важнецой подошел к врачу, заинтересованно потер между пальчиками белоснежную материю халата.
– Отойди, дегенерат! – вырвал полу врач. – Кто присобачил имплантант на ребро?
Все уставились на Знахаря.
– Этот сопляк? – побагровел представительный мужик, сверкнув тонкой работы дорогими очками. – Где заключение рентгеноскопии? Где результаты анализов крови, мочи? Признаки разложения, – ткнул в развороченный бок Алка.
Больной простонал и открыл глаза, уставился на врача с такой ненавистью, что лекарь, казалось, сейчас задымится.
– Ага, он живой! – удивленно констатировал врач. – Значит, так: вывозим его к чертовой матери из вашего притона – томография легких, кардиограмма, реакция оседания эритроцитов, количество лейкоцитов, тест на склонность к тромбоцитозу. Будем в чрезвычайном порядке ломать сросшееся ребро, но это ерунда… При наличии страхового полиса – десять тысяч, – тронул карман халата, – но, судя по вашим рожам, полиса у вас нет – двадцать тысяч. Ваш амбал, можете считать, ногой… Нет, всеми конечностями уже на Том Свете. У него гемоторакс, развитие метапневмонической эмпиемы плевры, неизбежны плевральные сращения, так как кровь из плевры не эвакуирована. А пневмоторакс! Прокол плевры с откачиванием воздуха… А воспалительный процесс! Плеврит, ателекстаз, прорыв буллезного пузыря, гематогенная микроэмболизация сосудов легких, пневмококк Френкеля, диплобактерия Фридлендера, гемолитический стрептококк, гангрена легкого. Фу-у, – выпучил глаза, отдышался, протер очки. – Лечение возможно, спасем, но уже в евро… С нулями! Иначе крышка вашему баклану! Я же не могу его вот так просто, да? – в стационар. Нужно заинтересовать заведующую… А хирург! Операция неизбежна! Или смерть, смерть, смерть!
Но тут умирающий выбросил руку вверх, дернул доктора на себя, перехватился, захватил часть докторского лица, уставился холодными глазами зэка, писающего против ветра.
Рука метнулась к затылку и влупила доктора лбом о металлический уголок кровати.
– Ио, – взмолился Яцек, – восстанови лекарю осязание действительности.
Имитатор зашел сзади, и из его ручонок вырвались тысячи голубоватых змеек, ударили в спину гению повсеместного оздоровления русской нации.
В небольшой скальной пустотке запахло озоном и удивительной свежестью.
– Отстань от меня! – набросился врач на Ио. – Кретинизм не лечится!
Яцек подумал, с неохотой все же отошел в угол пещерки и приволок сумку с долларами.
– Тут три миллиона, – раскрыл перед эскулапом, который уже начал загнанно оглядываться и вздрагивать. – Они никому не нужны, бери… Тебе хватит?
– Никому не нужны, значит, фальшивые, – получил веский ответ.
– Да нет же, настоящие, – устало потер лоб бывший святитель церкви Святой Магдалины. – Тебе хватит? За эту сумму ты моего друга Ио вылечишь от кретинизма?
– Открою частную практику, современные приборы, новейшие дорогие препараты – вылечим. О, нанотехнология, инновации! Давайте только финансы!
Алк настороженно переводил взгляд с одного на другого.
А Знахарь вдруг начал оправдываться:
– Кровь и воздух из плевры я откачал, – обиженно взглянул на светоча практической медицины. – Ио мотнулся… вниз… приволок антибактериальный саморастворяющийся полимер-органик, закрепил ребро. Но осталось воспаление. Поэтому и нужны антибиотики.
– То есть? – вскричал доктор. – Как это ты, самозванец и малолетний шарлатан, откачал?
– Да уж не отводом одним концом трубочки в плевру, другим – в баночку с хлороформом. Это просто… Как вытягивать пули из тела. – И у мальчишки с левой руки вырвался молочный вихрь, коснулся бока пленника. – Ну вот, – показал руку, – только небольшое количество воспалительной жидкости.
– Ага, – встрепенулся лекарь, – я вам тогда зачем нужен? Читайте инструкции, антибиотики, – взглянул на Ксендза, – мы закупили.
– Я читать не умею, – потупился Знахарь.
– Да куда я попал?! – истерично заломил руки врач и направился к выходу.
– Сумку прихвати, – пнул Яцек ногой дензнаки и сам пошатнулся. – Каждому свое… Дорогой, – грустно усмехнулся бывший святитель церкви Святой Магдалины, – тащи свои баксы! Ио, прояви свой кретинизм, – строго взглянул, – покажи дорогу, Стефании одиноко. И прикуй Алка цепью. А я – спать…
– Дурку гоните?! – гаркнул охранник, схватил практика за ногу и поволок.
Позвякивая материализованной цепью, Ио двинулся, подпрыгивая, «буфь-буфь», к кровати. Быстро приварил один конец цепи к уголку, захлестнул за ногу, начал приваривать, но не успел. Нога Алка поджалась и распрямилась… Удар страшной силы снес Ио голову, и она словно ядро влетела в каменную стену.
Аварийная вибрация сорвала с поста охранников, миг – железные обручи приковали ноги и руки Алка к кровати.
– Руки освободите! – негромко приказал Знахарь. – Вы вредите лечению!
С треском энергетических разрядов и шипением возникла вихревая туманно-молочная воронка и начала окутывать охранников.
– Белый Саван!!! – завопили те и окутались сверкающей туманной чернью, бросились к выходу, но воронка, ревущая вспышками, переместилась и перекрыла выход. На месте соприкосновения двух стихий полыхала сверкающая сваркой рваная полоска Света.
– Пощади! – возопили дымящиеся охранники. – Мы освободим руки…
Знахарь замер с растопыренными пальцами над заплавленным шрамом в боку.
– Сорок и восемь! – вскрикнул перепуганно. – Позорная смерть от воспаления…
– Знахарь, – поймал его за руку Алк, – это не дело, когда такой запредельный пацан не умеет читать. Разверни коробку – это бумага, возьми карандаш или ручку…
– Что такое карандаш? Росс, ты рвешься к свободе, биения интенсивные… Ты родился с высокой Иерархией Света, родоначальник – Адонай. Знаешь?
– Догадываюсь… Одни утверждают, Адонай – миф, другие – Бог.
– В нашей Вселенной – две эволюции. Одна естественная, длящаяся миллиарды лет. Другая – порожденная существами, прошедшими эволюцию Пустоты, прародительницы виртуальных частиц, которые одновременно существуют и не существуют, но начинают колебательный процесс разрушения вечного равновесия Пустоты. Мироздание состоит из вибраций разных колебательных процессов, овладение языком этих вибраций – обладание Истиной и вселенским могуществом. Адонай трепетно уверовал, что, воплотясь в жестоком Энрофе, раскроет людям истинную ценность любви и милосердия к ближнему, и человеки последуют за Светом. В земном воплощении – Иисус, Сын Божий и Человеческий.
– Я носил огрызок карандаша, которым писал батя. Ксендз сорвал?
– Не Ксендз, я сорвал, когда оперировал тебя. Этот огрызок выжигает меня! Свет!
– Знахарь, когда ты призвал Саван, при соприкосновении с полем нагов энергия аннигилировалась и образовывался Свет. Кому нужна вибрация Света в этом Аду?
Но тут голова Ио с верещанием взлетела к потолку, стукнулась о пол, подлетела и упала аккурат Алку между ног.
– Щас спою, – невозмутимо заявила голова. – Буфь! Буфь!
Знахарь схватил певца за подобие уха и потащил в угол.
– Садист! – верещал Ио. – Сжигают заживо!
– Карандаш! – промямлил рептоидный гибрид. – Я к нему не притронусь, – испуганно заявил. – Мы попали в процесс замены человека гибридом. Если и существует Бог – так это Процесс! Процесс жизни и умирания Вселенных и Разум, осознающий Процесс.
Рука пролезла в щель и наткнулась на огрызок карандаша на тесемке.
– Знахарь, ты темный, но около сердца у тебя тлеет Свет. Знаешь?
– Да. Отец… Он создал такой триметилфен, которым воспользовались наги, но в душе у него был Свет – потушили. И родился я…
– Гляди, – превозмог двоение в глазах, подозвал парня, – изображаю алфавит, знаки, из которых состоят слова. Вот – согласные. Вот – гласные. Согласные соединяются с гласными. Тебе и делов-то: запомнить звучание этих значков. Лекарственную инструкцию я и сам могу тебе прочесть, но это не дело. Давай из этих букв составим слово:
ЧЕЛОВЕК.
18
Из кабины замызганного ЗИЛа вышла крупная женщина пожилых лет.
– Славлю Господа по правде Его и верую именем Господа Всевышнего, – поклонилась, тронула землю рукой и, степенно перекрестившись двумя пальцами, вошла в здание. – Ответственная посылка у меня в белокаменную. – Ефросинья подала завернутую в тряпочку толстую тетрадь в черном переплете. – А вот и адрес, – протянула бумажку.
– Ого! – привстала операторша. – Ну и адресок у вас, бабуля! Ефросинья, а что в тетрадке, а? Общественная приемная ФСБ, город Москва, главному начальнику. Не он недавно на ТВ делал вид, что отчитывается перед «думцами»?
– Думцы? Это секта такая, Алинушка?
– А кто ж их знает… Мы сами их и выбираем – все на «думские выгоды»!
Всего через десять дней посылка лежала перед дежурным по приемной.
– Генерал-полковник, мне к этому капитану силу применить?
– И кто же это такой смелый?
– Капитан Селиванов Николай Максимович. Партизана из себя корчит… Товарищ генерал, тут еще один… Полковник Чуриков из Общественной приемной. Прижал тетрадку к груди и клянется, что отдаст ее только лично вам в руки.
– Тогда зазывай.
Первый вошел полковник, за ним прихрамывающий капитан Селиванов.
– Отпусти тетрадку, полковник! Не девка… Отрынь от груди. Что за переполох?
– Поступила бандероль. От некой Ефросиньи Варлапиевны Судеевой. Вот, – положил тетрадку на стол. – Без комментариев, товарищ генерал-полковник. Ознакомьтесь немедленно. Смущает оперативка, все байкальские корреспонденции – Максимову.
– Свободны. – Генерал-полковник Колободин косил глазом на тетрадку.
– Извините, капитан. Я одним глазком…
Постепенно лицо генерала бурело. Похоже, он и забыл о Селиванове.
– Да если хоть сотая доля… – вскочил.
– Товарищ генерал, я из оперативной группы подполковника Баркова Владимира Кирилловича. Особый следственный мандат от ведомства генерала Максимова.
– Барков – это тот Герой Кавказа? Сейчас тяжело ранен в грудь и руку – в госпитале, в Москве. Странная история… Убиты офицеры. По моему приказу на место вылетел генерал Максимов. Обнаружены следы торсионного генератора… Об этом речь?
– Так точно. Думаю, вы получаете неверные донесения. Барков легко ранен, он в госпитале под арестом. Вам необходимо лично встретиться с подполковником. Мне кажется, он перестает доверять генералу Максимову.
– За Ксендзом побегаешь? – кивнул на колено главный начальник.
– Только под началом Баркова.
– А почему «только»? Прикажут – побегаешь.
– Побегаю. Но только по приказу можно и не добежать.
– Вот так, да? Капитан Селиванов, а вы не Страж?
– Хотелось бы. Но тогда и флаг мне в руки.
– Кошмар… Кругом!
Осунувшийся, небритый подполковник нехотя поднялся с кровати и истинно взглядом волкодава исподлобья уставился на генерала.
– Я здоров. Пуля прокатилась по ребрам, некоторые повреждения были. Рука зажила…
– Капитан Селиванов ввалился в кабинет, Барков под арестом. Сотрудничали с Константином Михайловичем не один год. Кстати, Максимов представил вас к званию полковника, но, когда мне уже несли на утверждение, вдруг отозвал до выяснения некоторых обстоятельств. И какие это обстоятельства?
– Я слишком отошел от реалий убийства Разумовского, увлекся мистикой.
– Из лаборатории был изъят триметилфентонил? Так мне было доложено.
– Контейнер действительно изъят. Изъял его Ксендз. Я в это время находился на операции, но меня изолировали. Волнует судьба Разумовской…
– Сейчас узнаю. Подполковник, чего вы так вцепились в этого местного вундеркинда?
– Наитие. Он мстил за отца. Только он мог так изящно устранить Разумовского. Торсионный след – это след изобретения Николая Васильевича Семиокова. Максимов обеспечил приемному сыну изобретателя психстрогач МВД.
– Парень взят в разработку – Максимов докладывал. Выхожу на Максимова… – Колободин внимательно слушал, задавал вопросы. И к Баркову: – Вас интересовала Разумовская – жива. Максимов готовил ее к ответственному заданию, но она начала хлестать водку, запой. Итак, Ксендз. При каких обстоятельствах вы подвергались его внушению?
– Не подвергался. Ксендз ударил меня «аресом» прямо в рану. Я отключился. Ворвалась Разумовская и всадила в него пули… Ушел. А Наталья, думаю, молчит.
– Причины вашей изоляции, на ваш взгляд?
– Карцер и есть карцер, чтобы я на этот вопрос никогда и не ответил.
Когда-то некий Хасан, прямой наследник Али, зятя Магомета-пророка, убедил религиозных фанатиков – фидаев, что он наместник Бога на земле. И Яцек мрачнел: наги не готовят Знахаря в такого наместника? Из сотен икринок вылупились пустые человечки, которых нужно наполнить убийством во имя… Во имя, конечно же, благородной цели. Важно вот это: во имя! Ибо Хасан оставил после себя на веки вечные истинно священную фразу: «РАЙ НАХОДИТСЯ В ТЕНИ МЕЧЕЙ».
Вот она верная мысль – предложить себя на роль Хасана. Ведь из икры вылупились сотни человекообразных ассасинов, их нужно только поманить раем и дать в руки меч. И не важно, будет ли этим раем коммунизм, зажиточный капитализм, религиозный ашрам. Так поступят любые обоготворяемые личности от идеологии, так поступят наги. Поманить раем и дать меч, термояд, генетический беспредел, абсурд властных решений. Случайно ли такое развитие жизни? У людей, судя по возможностям их мозга, явно существуют и другие пути, но люди упорно, словно одурманенные, даже перед лицом убийственных кризисов, опасных социальных и военных катастроф, выбирают насилие, разобщенность, нравственный маразм в стремлении доминирующей власти. На богатейшей планете люди подыхают от голода, болезней, притесняют друг друга. Хотят, но не могут свернуть с этого пути. Абсурд какой-то! А может, пора людям задуматься о том, что их судьбу определяет кто-то, а не они сами, а? Лично ему, Яцемыжу Завружскому, не потребны золотые дворцы и благоухающие заманки, он таким «кашпировским» предстанет в величии массового идиотизма, втемяшет в гибридные души такой «рай»… И в тени их мечей заалеет рай, который, человек, сохранивший совесть, назовет Адом.
Ксендз решительно встал на краю пропасти и начал шептать заклинание.
Охрана ругнулась на языке подземной «наны», Яцек зацелил им в глаза, но стрелок он был неважный. И вот тут-то резкая и сильная рука вырвала из его рук пистолет, колено Алкида-варвара вроде лишь пару раз зацепило грудь, в глазах заалели разноцветные круги.
– Осталось мало патронов, – взвесил Алк на руке оружие, упал на колени и всадил пули точно в глаза охранникам. Те слепо задергались и обрушились в пропасть.
– Теперь нам хана, – констатировал Ксендз. – Очухался?
– Нет. Уходи сам… У меня на ребре инопространственный полимер. Несовместимость… А Знахарь вопит, что лечит правильно.
– А как освободился?
– Знахарь… Убежден, мне полезны прогулки. Где выход из этих катакомб?
– Около сумасшедшей Стефании. Я видел там нож, вырежу тебе полимер.
… Алк уже протянул к ножаре руку, но тут же получил по голове обглоданной человеческой берцовой костью. Ксендз выхватил из руки варвара пистолет и с ухмылкой приставил ствол к голове.
Но рядом возник Знахарь, ударил Яцека энергетическим ударом. Пистолет отлетел.
– Я его еще не вылечил! – угрожающе произнес явно подросший пацан.
– И не вылечишь, придурок! – в сердцах отозвался Яцемыж, потирая грудь Зураба. – Варвар умрет. Антибиотики ему не помогут. Полимер не рассосется! Отторжение!
– Иерархия! – тихо произнес Знахарь и поник головой.
Ксендз в неистовстве спросил у охранника:
– Ты прослеживаешь пещеру Знахаря?
– Мне за это не платят, – отрезал тот. – Только при аварийных ситуациях.
– А можешь ли ты зафиксировать местность и выдать фотографию? Вон Стефанка дожирает лекаря – сфотографируй. Или вызову Великого…
– На! – вспыхнула колоссальная вспышка. – Забирай свой примитив и отвали.
О такой удаче Яцек не мог и мечтать. Фотография получилась совмещенная: окровавленная Стефанка, полуобглоданный врач-практик, окровавленный варвар, а над ним Знахарь, коршуном запустивший пальцы в грудную клетку Алка.
У дерна высунулась человеческая рука, отбросила целлофановый куль и скрылась.
– Сними эту падаль, – вскоре предложил охраннику, указав на остатки несостоявшегося миллионера от медицины, – ради дела усовершенствования человеческого материала дарю собственное тело. – И Ксендз с облегчением покинул подземелье.
Близился вечер, половина скалы обильно освещалась солнцем. Часа два – и он восстановит силы. Что за колымага виляет внизу, обдирая деревья? Вот она, судьба! Он выбрал верную тактику. Да это же тот парализованный пацан, который с инвалидной коляски швырял в Алка камнями. Был парализован… Богиня, не осознавшая себя, его вылечила. Да они пьяные! И еще собираются пить. О да, Натаэллка теперь не Богиня, а ведьма русская – испиться, изгадиться. Как там у них: выпил, украл – в тюрьму? Э нет, глядя в эти полубезумные глаза Натаэллы, будет так: выпила, убила – в психстрогач.
Подкрался и со спины медленно вошел в ауру, а затем и в псиполе мозга подростка.
– Не хнычь! – Девушка швырнула пустой бутылкой. – Какого черта?! Тсс… – прижала палец к губам, пошатываясь. – Какого… – рывком притянула к себе Мишку. – Что с твоими глазами, парень? Они потемнели… Мне страшно… С тех пор, как исчез мой Крепа.
– Ты его сейчас увидишь. – И Мишка побежал, словно и не употреблял алкоголь.
(Карамышев, я знаю: ты еще живой. Но в тебе уже зреет онкология. Они, окрыленные успехом, захотят проэкспериментировать «назад» – на твою матрицу наложат тонкоматериальную сущность здорового человека с повышенным иммунитетом. В конечных стадиях рака это не поможет, но вначале… Ты печатай. Их очень интересует и этот аспект твоей жизнедеятельности. Возможно, надеются, ты еще выведешь их на нас.)
Натку (печатал Карамышев) было не узнать: красные запухшие глаза, белки в набухших прожилках, искрящиеся зеленью радужки потускнели, превратившись в цвет болота, волосы спутаны, бриджи грязные, майка, разорванная под мышкой, лифчик отсутствовал.
Курица, хлеб (были в целлофане) полетели на землю. Девушка отвинтила колпачок кетчупа и начала выдавливать себе в рот. Иногда струйка попадала по назначению, чаще скользила на грудь. Кетчуп полетел вслед за хлебом и курицей.
– Магдалина, – упала на колени, – Маруся, я иду на панель… Магдалина, убереги этот мир, в нем помимо греха – любовь. Богиня спивается… Родная Земля становится мачехой. А ты, Дива, росска, куда смотришь? А-а, у тебя дитя… Наука. Расти. Но гляди, люди и тонкоматериальную Науку приспособят к еще большему неравенству и смерти.
Ногой подгребла остатки веток от прошлого костра, но тут подошел Мишка.
– Давай развяжем и посмотрим, – протянул замызганный куль.
– Давай… Там нет соли? Как пернатую будем жрать без соли?
Мишка поспешно развязал целлофан и вытащил довольно большую фотографию.
Натка неуверенно и испуганно протянула руку. В глазах двоилось, но она пыталась сосредоточиться. Потом осторожно присела на камень. Начала хищно присматриваться к фотографии, заметно трезвея.
В этот момент, ворча движком, обогнув кустарник, возник черный BMW.
Мишка настороженно оглянулся. Натка поспешно начала вытирать слезы, не отрывая от фото взгляда. Дверца приоткрылась, и девушка озлобленно произнесла:
– Барков, почему ты так долго освобождался?
– Наталья, а почему ты так долго слушаешь себя? Где Семиоков? Он корчит из себя Стража и устраивает самосуды. За все ответит, вплоть до пожизненного.
– Вот! – протянула фотографию.
Владимир Кириллович усмехнулся с явным недоверием, произнес:
– Ну и видок у тебя… Меня предупредили – запой. – И взглянул на фото. – Монтаж?
– Мой глюк запечатлился, гражданин подполковник.
– Во-первых, гражданин полковник. Максимова арестовали – сенсы обнаружили инородное влияние на подсознание и даже сознание.
– Выкрутится. Еще на Кольском покажет себя. – И сама удивилась, прислушалась к себе. – Докладываю, ваше сиятельство: три дня не жрамши, питаюсь водкой.
Барков вернулся к машине, взял бутылку минералки, из кармана вынул пару таблеток.
– Пожалуй… – выпила. – Я уже и так трезвая. Барков, в твоих руках не монтаж.
– Экспертиза покажет, – и по-привычке посмотрел на обратную сторону. Холодея взглядом, прочел: «Податель сего подлинного изображения назовет адрес, где лежит килограмм „белого китайца“, идентичный контейнерам Голиафа. Натаэлла доставит. И вундера освободят. Или – страшная смерть. Передачу произведет генерал Максимов». – И кто же податель? – вздрагивающими губами спросил полковник Барков.
Натка недоуменным взглядом указала на Мишку.
– Ну что же, молодой человек, – с трудом овладел собой чекист, – адрес такой: заимка в двадцати верстах по южному сходу Байкала, Агатный ручей. Ксендз, давай поговорим с тобой. Ведь это же ты, Яцек Завружский, священник храма Святой Магдалины?
– Говори, – басом, с холодной интонацией превосходства ответил Ксендз.
– Господи Иисусе, – перекрестилась Натка, – спаси меня, непутевую. Клянусь тебе: больше так напиваться не буду!
– Ксендз, – Барков осторожно усмирял сорвавшееся дыхание, – я сутки не ел, пару раз пил кофе. Девушка, – указал, – жрала только водку. Ты как восполняешь энергию? Миша, – с ехидцей уставился на пацана, – кушать хочешь? Ксендз, ответь: фото сфабриковано?
– Экспертиза подтвердит: бумага и печать неземного происхождения.
– Верю. Я к чему клоню: судя по фото, тебе не позавидуешь. Посиди, поговори с нами… Костер разведем, Натка шашлык сварганит. Мишку покормим, поговорим… Ты, конечно, сверхчеловек. Но я знаю: все эти сверх… очень одиноки. Успеешь уйти.
– Какой же ты хитрый, добер! Ишь, психолог дешевый. Говори по делу!
– Могу. Но я должен себя обезопасить. Я информирован о том, что Наталья в один момент всколыхнула пространство и вылечила Мишку от тяжелейшей онкологии. Следовательно, она Иная, с подачи получокнутых уфологов – Страж. Я хочу сказать, – подбирал слова полковник, – в Наталью ты, Ксендз, вряд ли подселишься, а вот в меня… Ната, сходи к автомобилю, там на сиденье – хитрый ободок, которым меня снабдили сенсы, принеси.
– Нет уж, Барков, – резко выпрямилась, произвела «мельницу», взвалила Мишку на плечи и с ним пошла к авто. – Ну чего, сверхчеловек, в меня действительно нельзя вселиться?
– Нельзя, – ответил замогильный басок. – Там – Белый Саван.
И тут увидела смутный силуэт, который отделялся от Мишки. Отбросив подростка, метнулась и всадила обруч на голову новоиспеченному полковнику.
Ксендз вернулся в тело Мишки.
– Добер, предупреждаю: я уйду, но варвара бешеная Стефания разорвет.
– Верю. И официально заявляю: триметилфентонил доставить невозможно. Матушка Голиафа, Ефросинья Варлапиевна Судеева, сожгла его в печке. Так ей завещал сын. Досье от Разумовского на Максимова Ефросинья переслала в Общественную приемную ФСБ, и, благодаря тому, что генерал Максимов находился в это время тут, досье попало в руки высокодолжностного лица ФСБ. Начато внутреннее расследование.
Воцарилось молчание. Потом прозвучал унылый бас:
– Все очень скверно. Теперь не только вашему Алку, а и мне больше суток не продержаться. Метилфен Голиафа – технология подземной цивилизации, которая заставляет женщин рожать икру, из которой проклевываются нагочеловеки. Демонята, жаждущие покорять и потреблять. Встречали таких? Доберман, в двух километрах над тобой висит инопространственная «тарелка», выше – еще две. Они видят, слушают, проникают в ваши мысли. Вы даже их обнаружить не в состоянии. Мне иллюминаты подсунули древние манускрипты… Наги древнее людей. Живут в земных пустотах, дети агги – демонической материальности. В идеале, если варвар везучий, его лишат памяти и определят в пилоты. Но скорее всего, его используют для оплодотворения Стефании.
– Яцек, веди! – вскрикнула Натка. – Какая-та сила искажает действительность и больно бьет меня по мозгам. Помогает, оглушает водка. Следовательно, наги так легко и просто превращают меня в алкашку?
– Вот «гюрза». – Полковник передал девушке тяжелый пистолет и запасную обойму со спецпатронами и ринулся к BMW.
Врубил рацию, набрал коды.
«Встретился с Ксендзом. Дорога каждая секунда. В BMW – фото, требуется тщательная экспертиза. Разумовская и Ксендз ушли в развал, там проход к пропасти. Пространство искажается, тыкаться в любой камень. Немедленно направить отчаянных ребят с лучевым оружием. Не поминайте лихом…» – и схватил запасной «глок».
– Я даже прихватил фонарик, – влетел Барков в узкую дыру.
– Лучше ты прихватил бы пару гранат, – проворчала Натка.
Барков молча что-то нарисовал на скале куском меловой штукатурки.
Подошли к пропасти, распугав отовсюду сбегающихся огромных крыс.
Натка бросилась к Крепышу, который, похоже, безмятежно спал. Молочный шлейф, тянувшийся за ней, исчез. Счастье потускнело, когда увидела: ноги любимого прикованы.
– Алкид, варвар мой, – целовала, сжимая его лицо, – проснись! Крепа, проснись!
– Ну да, – промычал тот, – такой сон… Не уходи!
– Да уж, не уйду теперь. Разве что в могилку…
Алк резко открыл глаза.
– Натка! Зачем? Тут такое зверье…
– А помнишь журнальчик в спорткаре, ты восхищался «гюрзой»? Нет у меня «императора Сю», нет, – плаксиво скривилась.
– Разбила?
– Да ты чего, одичал?! Максимову япошки доставили код…
– Код у меня, – произнес Барков. – Я его с руки Степанова снял. Теперь мой бицепс…
Полковник выхватил пистолет и отскочил в угол, держа всех на прицеле.
– Простите, работник образования, – с ехидцей подал голос Алк, – я вам советую без раздумий стрелять в Знахаря. Он неправильно меня лечил и снова заковал.
Слова были поняты буквально. Прогремели выстрелы, Знахарь исчез, а пули отбили кусочки скалы и давай с воем рикошетить по пещерке. Натка с воплем упала на грудь варвару, Мишка оказался под кроватью, Барков присел, инстинктивно зажимая голову руками.
Под шумок Натка оголила пупок, указав на более мощное штучное изделие за пояском. Алк тут же устремил взгляд на запоры. Она быстро осмотрела и ощупала защелку, пальчиком с обломанным ногтем указала точку.
В глухом грохоте прозвучали выстрелы. Отбросились скобы, и Алк освободился.
– Женщина моя! – объявился Знахарь.
– Здрасте! – смутилась Наталья.
– Я умею читать, – гордо заявил претендент на смазливое тело, подымая с пола книгу. – Ко мне, крошка! – протянул руку.
Но тут где-то под Барковым взвизгнуло фальцетом:
– Слезь с меня, идиот!
Полковник взвился, словно его зараз укусили сто тысяч змей.
Из угла выкатилась голова По. Барков пятился, выставив в вытянутых руках пистолет, готовый тут же куда-нибудь метнуться, словно рысь, увидевшая гадюку.
– По, дружище, спой, – предложил романтически настроенный Знахарь, – я женюсь.
Белый Саван!
Буфь! – подхватил Ио. —
Белый Саван
Изрыгает любовь.
Лю-ууу-бовь! —
истошно завыл на манер модных певцов.
Лю-ууу-бовь!
Карамельки, карусельки —
Ух!
А сосочек у Наташи —
Дыбь!
А глазочек у Наташи —
Стынь!
Восседайте, граждане,
На гробки.
И не кушайте, поганые,
Колобки.
Все вы, все вы, граждане,
Мудаки!
– Я не пройду тест на психическое соответствие, – пробормотал Барков.
– Держитесь, Герой, – подбодрил Алк. – Все они демоны с человеческими задатками. Если Знахарю втемяшилось жениться – конец. Легче обойти нагов, чем его.
– Предатель! – побледнела Натка. – Стреляй, чего стоишь?
– Бесполезно. Давай, Ната, завихляй бедрами, соски настрой на мухлеж и разводи лоха.
– А он вроде ничего. – И руками вздернула груди повыше.
– И я так думал, – шепотом ответил парень. – Но он отбил у охраны и Стефании Зураба (тело Ксендза) и пытал его. Энергию берет от человеческого унижения.
– Вот она, панель, – задрожала. – Крепа, – взмолилась, – думай!
– Тяни время, – предложил Барков, – я вызвал бригаду.
– Одним движением рук Знахарь превратит ваших парней в пыль.
А сам Знахарь тем временем замешкался с книгой, вычитывая человеческие откровения, дабы не ударить лицом в грязь перед женщиной.
– Этот читатель начнет меня пытать? – набычилась девушка.
– Пытка – это и есть его оргазм, – оскалился Ксендз.
– На колени! – уставился наговский мутант на Баркова. – В глаза смотреть! Колись, зараза! Тайники, схемы отмывания «капусты»? Колись! Или век свободы не видать, сейчас такие пидеры в очко играют. – И заглянул в книгу. – Место ваше у параши! – добавил.
– Совсем извращенец, этот ваш Знахарь, – убито заметила Натка.
– Заткнись, женщина! – гаркнул обчитавшийся гибрид. – Когда мужчины разговаривают, знай свое место, мокрая щелка. И не вякай! Женщина моя! – гаркнул Знахарь. – Я ее буду пытать только в самом высоком пылу наслаждения. А для других случаев в большом мире я найду других женщин, да?
– Их там что звезд на небе! – подтвердил Алк. – Но ты не видал неба, не видел звезд. Но Натка – самая красивая, самая преданная звезда! Береги ее, Знахарь, не допусти, чтобы ее пытали наги и всадили катализатор. Она земная женщина, и это лучшее, что придумал Бог.
– Спасибо, мужички, спасибо… – заалелась девушка.
– Она моя! – страстно задышал демон. Глаза его разгорались. – Как я хочу унижать ее, чтобы она ползала на коленях, умоляла, выпрашивала у меня любви. – В постель, варвар! – строго потребовал Знахарь. – В большой мир уйдем, когда температура твоего тела будет тридцать семь градусов, а у тебя – тридцать семь и восемь десятых градуса. В постель! А я буду любить Наташку… Запытаю до одури.
Из угла раздался гомерический хохот Ксендза.
А тем временем небольшой вертолет опустился на спортивной площадке погранзаставы. Из чрева сноровисто выскочили восемь «отпетых», а девятый осторожно приспустился на одну ногу. Корнеич за три шага взял «под козырь» и по отсутствующим лицам мордоворотов, вооруженных до зубов невиданными стрелялками, пытался определить старшего.
– Да кому ж докладывать? – аж задрожал Корнеич от невыполнения предписания.
– Валяй, докладывай, – вздохнул «скоропостижно» повышенный в звании капитан. – Ху! – выдохнул с хрипотцой. – Смирно! Командир группы ударного назначения майор Селиванов. – И лихо приложил руку к виску, который, впрочем, скрывался под шлемом пулевлагоогненепроницаемого комбинезона с внутренним жизнеобеспечением.
– Тыкались, как было указано, – осмелел Корнеич, – в любой камень. Успех! Правда, случайный. Прихватило животом солдатика, он разгреб ветки, присел, а «калаш» рядом. А ствол – чирк и исчез. Парнишечка – за ним. Кричит, вроде как проход дальше…
– А чего генерал назвал нас отпетыми? Ведь отпевают покойников… – заметил задумчиво Селиванов.
– Птичка… Какая-то птичка на скале куском штукатурки намалевана. Голова на попугая похожа и три пера, словно корона.
– Птичка-говорун отличается умом и сообра… Барков! В машину!
19
Кокон нарастал и затухал, но попытки становились все интенсивней. Чрезвычайные обстоятельства заставляли упорно вырабатывать автоматизм энергетической накачки. Наверное, и вышел бы на полный запуск, если бы до темени в глазах не донимал голод.
– Уходим же! – яростно зашептала Натка, толкая Алка в спину. – Долго решаешься…
– Ну как я мог в ресторане отодвигать порции, – зашелся он слюной и тоской. – Сейчас бы баранью ногу…
– Боже мой, – замерла, – так вот ты о чем…
Но взвилась в воздух, Знахарь взглядом прижал к стене.
– Стриптиз! – властно потребовал. – Я возжелал. – И издалека одним движением руки сорвал с девушки разорванный топик. – У-уу! – завыл. – Дальше? – залистал книгу. – Сейчас… Вот: раздвигай ей ноги!
– Убью того идиота, кто научил тебя читать! – задергалась Натка.
– Ножки! Ножки шире! – разгорался взглядом юноша, превращающийся в монстра.
– Тупая особь! – заголосила. – Что ты читаешь? Вначале напои, накорми… Дай «травку». Сними с меня штаны, тупарь, а потом раздвигай… Читай внимательней!
– Да? – удивился Знахарь. – Козочкой прикидываешься? Плевать я хотел на твои штаны.
– Там так написано? – возмутилась, немея побелевшим взглядом. – Сделай мне захорошно и жестко! – вот что там написано. – И заохала в псевдосексуальном возбуждении. – Ищи страницу, мальчик!
Алк сзади целился Знахарю в позвоночник, но не решался стрелять. Исчезнет, и тогда пуля разнесет девушку. Впрочем, это «гюрза», пуля разнесет обоих, еще и в рикошете кого-нибудь завалит. Стал заходить сбоку, но в помещение влетели охранники.
– Внимание! – рявкнули в два рупора, повиснув в воздухе. – В южный проход проникла прилично вооруженная группа недоразвитых. Их водят кругами. Ксендз, – грохнул скрипучим смехом охранник, – выметайся из пацана, – и тончайшим прицельным лучом сбил с головы Баркова защитный обруч. – Живо! – И черная волна пронеслась к Мишке.
С неимоверной скоростью ударили четыре выстрела. «Гюрза» просадила глаза охранникам, но спецпатроны сотворили черное дело. Роботы, прошипев, раздвоились.
– Предупреждение! – синхронно рявкнули уже четыре рупора. – После третьего раздвоения – уничтожение любой окружающей материальной жизни.
Мишка корчился от страха. Ксендз без проблем вселился в полковника Баркова.
– Послужишь науке, – с чувством выполненного долга робот, издав мерзкое хихиканье, защекотал когтем Наткины соски. – А тю-тю!
– Положь на место! – гаркнул Знахарь. – Женщина моя!
– Ах ты, отщепенец! – вскинулся было охранник, но грохот и молочная синь возродили чудовищную молнию, и голова сверхробота испарилась без всякого там удвоения.
Все оглохли и ослепли, сбились за спиной Знахаря, а тот садил неимоверными сизо-белыми прямыми молниями. Охрана защищалась чернейшим саваном, но отступала.
Натка сузила блеснувшие изумрудом глаза и глубоко задышала, подымая руки. Белесая мгла ринулась к ней.
– Крошка, мы так не договаривались! – возмутился Знахарь. – Да сделаю я тебе захорошно, успокойся.
А тем временем в проход и помещение начали протискиваться странные… Кто? Вроде и люди, бледные подростки, мальчики и девочки. По-нормальному – явные жертвы аборта, по-современному – дети катализатора. Речь у них еще не оформилась, они шипели и вгрызались друг в друга в беспощадной борьбе за место… Вроде как за место под солнцем, ибо соприкосновение Саванов рождало полосу солнечных протуберанцев. Дикая орда, соприкоснувшись с «солнцем», обретала осмысленность взгляда, естественную смуглость кожи, на лице подобие улыбки. Дети вдоль стены протискивались к широкому проходу, который вел к подвалу церкви.
О сущности явления догадался Ксендз. В лике Баркова Яцек выглядел солидно.
– Страж, – толкнул Алка, – или мы уйдем сейчас, или не уйдем никогда. Знахарь запрограммирован на эту бойню. Икряные уродцы соприкасаются с полоской Света и якобы вочеловечиваются. В тридцати метрах выход к церкви…
– Без Натки не уйду!
В этот момент из пола всплыли бесплотные сущности, преобразовались в бугристых от наплывов карроха роботов с клешнями. Один двинулся к Натке, два других к Ксендзу и Алку. Девушка яростно оскалилась, когда увидела перед собой очередное чудище. Огромная белесая воронка со вспыхивающими молниями взметнулась над ее руками и со свистящим шипением завихрилась вокруг исчадия. Робот вмиг раскалился.
– Крошка, мы вместе! – радостно завопил Знахарь. – Давай им устроим Содом!
Натка, в пылу ударов по страшным роботам, не увидела, что клещистые подхватили Алка и Ксендза и утащили к беснующейся Стефании.
И вот из пропасти всплыли наги-жрецы во главе с волоснящейся сукой-змеей.
– Ксендз, – позвал Алк, – я могу тебя освободить. Ты подобьешь клинья запоров у себя и у меня, а я с двух пистолетов разнесу этих уродов.
Страж, напрягая все силы, поднял взглядом крупный булыжник, валяющийся у ног Баркова-Ксендза, и ударил им снизу по защелке-клину. Защелка приоткрылась, Ксендз освободил руку, открыл защелку другой руки и… освободился.
– Освобождай меня! Они уже смотрят на нас, – произнес обессиленным голосом Алк.
– Чего захотел! – хихикнул Ксендз. – Стефания будет жрать тебя и оплодотворяться. – И с этими словами с победно-покорным видом подбежал к нагам.
– Прекрасно! – ощерилась жрица. – В тебе много человеческого, Яцек.
Ксендза вновь приковали, набросили на голову полковника искрящуюся сетку и допустили Стефанию. Огромные клыки разверзлись перед оглушенным взором Яцека.
– Ксендз, – прошипела демоница, – я ждала… – и вогнала в полковника катализатор.
Стефания мгновенно распорола живот жертве и оголила позвоночник, вгрызлась устрашающими зубами. Она помнила, что при поврежденном позвоночнике слипер навсегда останется в теле жертвы. Она помнила…
– Этого не может быть, – встревоженно произнесла жрица. – Натаэллу сюда!
Из пропасти ринулись новые роботы, а в глубине пещер возник дымящийся охранник:
– Эти… русские… отпетые… прорвались. Сокрушают все на своем пути! – и упал.
– И наступил час расплаты, – оглянулся Знахарь в сторону Ксендза, – теперь и мой час настал. – И он зашатался под буро-черной пеленой, насылаемой роботами.
А Натка, окруженная беснующейся воронкой, посылая тонкие слепящие молнии направо и налево, ринулась к Алку, которому что-то ввела в вену жрица.
– Кодирование! – скомандовала самцам-нанасам.
У тех глаза занемели, красные волны ударили в гиперборейца.
Кодировать голограмма не могла, значит – настоящая подземная нелюдь. Не предай Яцек Алка, варвар действительно разнес бы пулями обогреватели и черепа.
Роботы зажали Натку в щель между глыбами, неизвестно, что произошло бы, но в грохоте, раскаленных лучах, за стеной слепящего огня к пропасти вырвались «отпетые».
Впереди всех убегала, скользя змеиными кольцами, волосатая самка, за ней инопространственные члены.
– Предупреждала, – шипела, – не трогайте русских! Это же варвары – Аттила!
Но потрясающий по мощи взрыв нескольких световых шаров – тысячами шаровых молний – разнес в пыль самку с одной, но большой сиськой. Под совмещенными лучами торсионного света горели факелами самцы, ни один не скрылся в пропасти.
Прихрамывающий боец отделился от группы, выхватил «гюрзу», прицелился.
Вольфрамовая пуля разнесла череп Стефанке, лишая нагов ксендзовского наследника.
Роботы исчезали один за другим, транспортируясь в пропасть.
– Все живы? – подал голос командир.
– Я не живой, – тускло ответил боец и, приставив к своему виску пистолет, выстрелил.
– Я не живой, – ответил другой и застрелился.
– Я не живой…
Командир в прыжке выбил ногой пистолет, но боец снес себе голову из лучемета.
– Я не живой… – и самострел.
Двое погибли при подходе к пропасти. Осталось трое.
– Командир, я мертвый. Как встречусь с дочуркой? – и грохот выстрела.
– Стойте! – закричала девушка, выскакивая из темноты. – Я вас вылечу… Это наги. Сейчас… – И молочная воронка тихо и медленно закружилась вокруг двух оставшихся бойцов.
Белый неактивный Саван вытягивал из пространства и из людей Ад, но сам уменьшался, становился призрачным.
– Селиванов, – трясла понурого мужчину, – наги черным саваном высосали из вас Свет, а Тьму вы не приняли. Селиванов, теперь все нормально?
Коля Селиванов отщелкнул шлем, судорожно вздохнул.
Подошли к месту, где в оковах висели два человека.
– Не смотри, – закрыла спиной изуродованное тело полковника. – Его душа ушла в Свет. В теле будет догнивать Ксендз. Владимир Кириллович все же обезвредил его собственным телом. – И дорвала остатки одежды, сорвала с руки трупа ленточку кода.
Шагнули к Семиокову.
– Крепа, ты ведь живой, я знаю!
Сняли с оков, парень безумными глазами уставился на бойцов и бросился бежать.
– Стоять! – метнулся Селиванов.
– Витя, – повисла девушка на шее Алка, – это я, твоя Натка. Почему не узнаешь?
– Уйди, – оттолкнул. – Кто я? Где я? Это Тартар?
– Паршивое дело, – подытожил Селиванов, – его лишили памяти. К нам доставляли таких мужиков. У некоторых сенсы находили программы и вживленные транспондеры.
– Лишили памяти? – замерла Наталья от испуга. – Он и так был Стражем с не до конца восстановленной памятью… А теперь кто? Без памяти нет личности.
– Ошибка, – подкатилась к ним голова с тускло горящими глазами.
Селиванов отскочил, срывая с плеча лучемет.
– Стой, Коля! Это По… Где ошибка? – спросила у головы.
– Личность, безусловно, можно убить. Физически… Но она всегда возрождается, если действительно личность. Пройдя Миры Просветления, личность толкает мир чуть дальше от разных корыстных стандартов. Прощайте, ребята! Не поминайте лихом последнего гуманитария. – И, подкатившись к самому краю пропасти, голова бросилась вниз.
Но на этом ужасы не закончились. Заговорила и другая голова:
– Сожгите меня, умоляю, – простонал Ксендз. – Росс, мне Адонай бросил «лопату», а я предал. Всем сомневающимся: Адонай предательств не простит!
Майор Селиванов вопросительно всмотрелся в мерцающие глаза Натаэллы.
– Торсионный лучемет уничтожает шельт, в котором существует душа. Если я этого Яцека сожгу – он никогда уже не возродится.
– Только среди слуг Антихриста возможно мое воплощение – сжигай! – прошептал Яцек. – Без права на пожизненное, унижаясь и унижая – человеком называться не можешь. Это моя исповедь… Без права на пожизненное… Я убил в себе Стража.
– Коля, тело Баркова начнут торжественно хоронить. Но это не Барков! Ксендз освободится, как только закончится действие катализатора. И вновь начнет вселяться в ауры, калеча души. Освободи его душу от греха, которому нет прощения. Ибо существуют грехи, которым нет прощения на земле и небе. Только депутаты, одурманенные иллюзиями, якобы не замечают такие грехи и вопят – мораторий, Евросоюз…
– Благодарю, – торжественным шелестом прозвучало прощание.
Кинжальная торсионная вибрация мгновенным световым пучком превратила разорванное тело с перекушенным позвоночником в подобие пепла.
– А я прочту эпитафию, – протяжно вздохнула Натка, обнимая за талию ко всему безучастного Алка. – Знаю лишь, что поэт из Ленинграда:
Ибо от него осталась лишь горсть пепла,
Смешавшегося с морем, с пыльной дорогой,
Смешавшегося с ветром, с большим небом,
В котором он не находил Бога.
Дива, скрывая тревогу, слушала дочурку:
– Мамочка, я забрала мальчика к себе… Мишка такой хорошенький! Я оживила его душу, да? Ты зачем пил водку? – нахмурилась девочка.
– Наука, – панически отозвалась наследница и дочь Магдалины, – Мишка – не кукла. Это человек. Он слаб и несколько примитивен, но человек. Я не позволю тебе разыгрывать из себя Мальвину, которая воспитывала Буратино.
– Ах так! – вскочила девочка, распаляясь взглядом. – Ты и папа – отсталые ленивые типы, погрязшие в канонах невмешательства в земную жизнь. Смотри, – развернула голограмму, – батя Алка не оглядывается на замшелых законников, галдящих о неприкосновенных традициях и выборе, он действует. Он чуть не выжегся сам, но отбил у стервятников душу этого полковника госбезопасности. Он собирает Воинов Адоная! Из Мишки я сотворю воина! И сама стану Воином Адоная! Я вам всем покажу!
– Фу-у, – упала Дива на колени, не справляясь с энергетическим спазмом. – Доченька, опомнись, никто с тобой не собирается мериться силами.
– Так это мне, – вспылил Вечно Начинающий, – обугленную душу Ксендза подымать к Свету? Не выйдет… Люди создали оружие, которое уничтожает душу. Они, безумцы, добрались до Тонкого Мира и уничтожают самих себя. Я не знаю, кто это сказал, но сказал правильно: «Люди являются полной противоположностью короля Мидаса, который к чему ни притронется – все обращает в золото. Все золото, которое людям дал Господь, они превращают в грязь». Дошло до того, что во Вселенной людей называют шан – злые силы. Мы Алка позорно упустили. А Ксендз свое заслужил. Успокойся, доча… Мне ближе гигант Голиаф. Он ученый, гиперборей. Погиб, как и сотни других. Я вытащу его из бездны шрастров. Великий Воин проявляется в том, что призывает к грядущему сражению с тем, кого мы уже сейчас называем Анти-Христосом. И мы с мамой не останемся в стороне…
– Как Иисус подымает из глубин мрака душу Иуды Искариота? Мамочка, расскажи, – успокоилась подрастающая сущность духовного промысла.
– Хорошо, садись рядышком и слушай, – согласилась Дива. – Вот ты взрастаешь в мире, где мерилом славы, да и самой жизни, является духовное прозрение со способностями энергетической концентрации. Многие сущности обладают тем же. Но этого недостаточно, чтобы стать Воином Адоная. Воин утверждает свои качества, доказывает в духовном сражении стойкость своих устремлений, устоявшуюся зрелость своей души. Для испытания тебя, Наука, как и других при достижении определенного возраста, воплотят в сумеречном и подвластном всем ударам судьбы мире Энрофа – промежуточном материальном мире. А этот мир расколот надвое, одни колонизировали его с незапамятных времен, другие, к которым принадлежим мы, – это мир Астреи, из которого впервые ступила на землю нога Иисуса…
Энроф Высшими Иерархиями просветляется, при этом очень сопротивляются Иерархии Ада. Но Свет, человеческое достоинство, жажда справедливости проникают в души, какими бы вселенскими технологиями ни убивали в человеке Творца. Из творчества сотворили балаган, привокзальный рынок, где «щипачи» извлекают из человеческих душ прибыль. Ад изворачивается наизнанку, но привязывает душу к чисто материальному, плотскому, чем и удерживает возле себя, маня бесконечными соблазнами, удерживая человечество на трети генетического уровня, на трети тех возможностей, которые были заложены в сущность человека светлыми силами. Но корысть, сребролюбие, зависть, жестокость, вражда, имперские амбиции утяжеляют души, и те опускаются в низы шрастров. Не все люди разумеют, что это не фантазия. В Энрофе существуют необходимые «соблазны», вытекающие из необходимости условий проживания в физмире. И вот многие души, пройдя испытания судьбы, теряют чувство меры в обладании необходимого и становятся жертвами Ада. А жертвы – это мелочность, скаредность души, винолюбие, узость интересов при кажущейся их широкомасштабности. В мире Энрофа слава духовная искажена деньгами. Кто больше имеет денег, тот и на коне. Но это не конь Воина Адоная. Не страшны сами по себе деньги, только с первого взгляда за тридцать сребреников Иуда предал Иисуса, который возродился в Энрофе для испытания своей сущности, для исследования низов Божеского творения.
– Возродился и провозгласил, – перебила Наука, – «…не мир пришел Я принести, но меч». Рай все же находится в тени мечей?
– Да, так поначалу и было. Осознав себя в ограниченном и жестоком окружающем мире, в лике Иисуса отозвался Адонай. И, выражаясь твоим языком, дитя, он «понес» фарисеев и книжников, которые за проповедями и точностью соблюдения религиозных догм, кои напридумывал сам человек, не видели и не хотели видеть страждущих людей. Явление повсеместное, раздувается непогрешимая идеология, затем появляются непогрешимые вожди, экономисты, святители. Общество, особенно религиозное, не желающее меняться, превращается в мракобесов, что не раз на протяжении веков и было доказано. Вскоре людей в этих идеологиях не увидеть, имеются лишь сторонники и противники. Dura lex sed lex («Закон суров, но это закон») превращается все чаще в примитивную фанатичность большинства. Иисус не взял в руки меч, но его слова наповал разили лицемеров, которые, прикрываясь формальным служением Всевышнему, думали лишь о присовокуплении своего влияния и богатства. Да, в условиях Энрофа рай долгое время будет пребывать в тени меча. Но Иисус не был бы Иисусом, лик Адоная – Воина преобразился в лик Любви.
И люди, нищие и сирые, и побогаче, пошли за Ним. И Он говорил им, творя чудеса: рай не дарится и не награждается кем-то свыше, человек – не потребитель и не паразит, он создан для того, чтобы самому стать Богом. И человек окунется в собственную кровь и дерьмо, только после этого поумнеет. Но поумнеет ли без Сына Его – любви и милосердия к человеку, но не к видоизменяющемуся монстру. На этом Пути не помогут никакие подарки свыше, тебе дали «лопату», то бишь жизнь – копай. Но там, где созидание и благая весть пропагандируются, чем истинно созидаются, люди несчастливы и тяготятся жизнью. Вот тут и возрождается Воин Адоная, ибо не страшно то, что рай в тени мечей, но истина – в чьих руках меч! Вот поэтому Иисус и провозгласил: «Не мир пришел Я принести, но меч». Ибо Адонай на страже, он возрождается, когда Любовь и Справедливость потребно защищать. И Адонай возродится, доча, – притянула Дива к себе маленькую Науку, – ибо вихрятся энергии противостояний и одной любви и милосердия будет уже недостаточно. Адонай возродится в каждом, кто не приемлет лицемерие, корысть, насилие Ада и паразитизм цивилизаций, которые питаются человеческим страданием, создавая физическими и моральными пытками энергетический корм.
– Мамочка, – с недоумением уставилась дочка, – за тридцать монет предать Любовь?
– Это ловушка, Наука, – нахмурилась Дива, – то, что тебя ждет в Энрофе. Тебе скажут: за тридцать монет невозможно предать, не стоит, а вот за тридцать мешков… Иуда не предал Иисуса за тридцать сребреников. Иисусу нужно было освободиться от бренного человеческого тела, и Он сам убедил Иуду, ради миссии предать Его, отметив «иудиным» поцелуем прощание. Такова судьба Высших Стражей.
– Расскажи, мамочка, что было дальше?
– Когда Иисуса распяли те, кто больше всех корчил из себя праведников, Иуда не смог пережить задуманное содеяние. Он вернул первосвященнику сребреники и повесился.
– А дальше, дальше? – нетерпеливо воскликнула Наука. – Все это я знаю…
– Дальше? Эти знания проникают в материальный мир… Величайший, забытый ныне пророк, посмевший не согласовать свои пророчества с присвоившей себе монополию на истину церковью, писал: «Среди полупрозрачных холмов Олирны, зеленого неба и разноцветных солнц, в первозданном океане слоя начальных Восхождений в глубоком уединении на пустынном острове сейчас находится Иуда. Свыше шестнадцати веков длился его путь к Свету через страдалища. Низвергнутый грузом кармы в глубочайшие страдания, угодив в нижлежащие слои, ни раньше, ни позже не видавшие у себя ни одного человека, он был поднят оттуда Тем, кого предал на земле. Преданный достиг такой духовной силы, которая позволяла пробить демонические слои и сказать: „Иуда… отныне силы Света будут подымать тебя вверх и вверх по ступеням чистилищ“. Иуда достиг Олирны. Не общаясь с обитателями, он готовится к дальнейшему восхождению. Остров суров… Самого Иуду не видит никто, видят по ночам только зарево его молитв над островом. – Дива тревожно погладила Науку по светло-русой головке. – „В грядущем, когда в Энрофе наступит царство Антихриста, Иуда исполнится из руки „Преданного“ великой миссией. Он родится на земле вновь и, исполнив миссию, примет мученическую кончину от Князя Тьмы“». (Андреев Д. Роза Мира). Воины Адоная проникнут в страшный Дигм, они освободят землю от Антихриста. Гагтунгр, пораженный силой Адоная, убежит в дальние скопления звезд.
– Мамочка, а я могу помочь Яцеку, поднять его к Свету?
– Нет, Наука. Тебе самой предстоит испытание Энрофом. Ксендз содействовал нагам, он пал очень низко. Но Золотой Век возродит Россия и поведет за собой весь мир.
20
Что же наги могли записать этому начинающему Стражу?
Селиванов теперь подполкаш, а боец с лучеметкой – майор. Все правильно. Бедные, аж поседели. С нагами воевать – мало не покажется. Что росска ему говорит?
– Коля, подбрось меня к максимовскому коттеджику – «император Сю» заждался. Мой малыш, обожравшись селедки, спит, но кокон накручивает ему энергию. Ты без приборов – слеп, а я вижу. Он без меня такое накоит!..
– Семиокова забирают в Москву, в клинику.
Ах ты, куда ни кинь – всюду клин, запсиховал Янг. Требуется внедрить в главного московского начальника принципиальную позицию…
С перенастройкой императора Сю все прошло благополучно. Натка заехала на дачу, переоделась, в сумку утрамбовала много денег, документы.
Сели в спорткар, «в двадцать три ноль-ноль посты – вперед, начинаем движение». Селиванов слегка успокоился. Беспамятный вел себя тише воды, ниже травы. «Ага, дошло ему: без памяти ты – никто», – довольно отметил новоиспеченный подполковник.
Все спокойно, до самой Москвы все посты оповещены, спецы на ушах. Впереди два ДПСа и БТР воют сиренами, сзади три BMW, набитые спецназом. Стрекочет вертолет. Державное руководство, еще не совсем доверяя самим себе, уясняет, что напрямую столкнулось с иномирьем. Можно «замолчать» летающие инопространственные «тарелки», можно «замолчать» все, но в автомобиле находятся живые представители «из народа», которые столкнулись с неизвестной расой.
Селиванов уселся впереди. Заметно постаревший Алк обходит капот автомобиля.
– Натка твоя женщина? – внешне безучастно спрашивает у Селиванова.
– Боже упаси! Женщина бывает другом человека, но редко. Садись к майору – в путь.
– А вы не играли в детстве в «замри-отомри»? – невинно спрашивает Алк.
– Гм… детство вспомнил? – заинтересованно взглянул подполковник.
– Я все время что-то вспоминаю. – И глаза Алка вдруг застывают. – Замри!
Селиванов тут же превращается в неподвижное изваяние. Даже глаз не моргает.
Палец майора Демина тихонько продвигается к кнопке лучемета.
– Константин! – предупреждающе шепчет девушка, но рука не помнившего родства издалека ударяет невидимым «кулаком» майора в плечо.
– Ох! – с хрипом вскрикивает тот, и рука повисает плетью.
– Костя, соображай хоть ты! – волнуется Натка.
Разрываются вызовами рации, бегут два офицера, они кубарем летят под колеса.
– Демин, – перепуганно кричит девушка, – майор, успокой всех! На тебя одна надежда, мы же не хотим никого убивать…
Боец сверхособой ударной группы, ругаясь сквозь зубы, выходит из машины, с трудом вскидывает одной рукой оружие, без раздумий лупит из лучемета, плавя землю.
– Всем ша! – И тычет раструбом в лоб спецу. – Что дальше, мадам? – спрашивает.
– Знала бы я, – огрызается Наталья, – ни минуты покоя! Крепа, – приказала, – усади господина подполковника на заднее сиденье и – вперед, в белокаменную.
– Садись рядом с майором, – тихо произносит Алк, – иначе замрешь навсегда. Я просто не знаю, что власть нужно бояться, поэтому и не боюсь.
– Дитя тоже не знает, когда сует пальчик в огонь, – ворчит майор.
Началось движение, кавалькада, виляя на поворотах, подымалась в горку.
– Отомри, – прозвучало.
– Мой любимый император Сю, принимай управление, следуй за «фордами», а я буду слушать себя. – И Натка уселась по-йоговски, уложила ладони на колени.
– Гы-гы, – промычал малоотошедший от блока Селиванов и закричал: – Откуда вы такие? Да ладно – откуда, важно – куда? Куда в любой момент закатит ваш «император Сю»? Государство – это власть, закон, порядок, устои и традиции. И любая власть вас, неуправляемых, сметет. На дворе двадцать первый век, эра Водолея. Куда хочу, туда и лью?
– Вспомнил! – ликующе вскрикнул Алк. – Когда я служил трусливому Эврисфею, эта помесь шакала с гиеной почитал кровью отмечать неугодных. И летели головы… Нет Эврисфея, нет царей и прошлое – дремучесть человеческая. Но тогда хоть боги почитались священными, а что почитается священным в мире, в котором я проснулся?
– Когда служил Эврисфею… – как зачарованный повторил Селиванов.
– Еще я помню, что в тот момент повелитель Ясон, сын иолкского царя, у которого отнял власть над городом Иолком его родственник Пелий, собирал отважных героев Эллады, чтобы отправиться на край света, в Колхиду, за шкурой золоторунного барана. Царь Колхиды Ээт не по праву владел этим руном. Но пропал Гилас… И я вернулся в Микены.
– Крепа, – вскинулась девушка, – какие, к хренам, Микены? Ты не осмурнел? Что с тобой сотворили эти гадкие наги? Мы мчимся в Москву… И я тебе так скажу: плевать я хотела на Ээта, сейчас половина Москвы хоть чем-то, но владеет не по праву.
– Москва? – почесал лоб Алкид. – Не помню такого царства в Элладе. Владеют не по праву – мочить через одного, откажутся. – Но тут мутный взор прояснился. – Что-то я не то вспомнил, да? – насторожился.
– Ну, ты скажешь такое, мочить, – вздохнула Натка, – ты, Крепа, давай очухайся, а то нарвешься на неприятности. Хотя ты уже нарвался на них, дальше некуда. Я тебе так скажу: иногда, оглянувшись назад, не верится, что там была родная власть, легче думать, что пришлая. Власть бывает очень страшненькая. И куда зарулит ее «император» – это пострашнее нескольких неуправляемых Стражей. Ты по легенде усмирял немейского льва, но в московской «элладе» немало волков… Крепа, если спецы не замолчат – усыпи!
Черная пропасть глаз уставилась на майора Демина.
– Спать! – прозвучал тихий приказ, от которого у майора выступила испарина на лбу, глаза пошли враскос и он шумно задышал, затем затих.
– О, – выставил руки Селиванов, словно они могли защитить от пронизывающего взгляда inferno. – Разумовская, – насупился, – что еще за Эврисфеи, Ээты и львы?
– Это значит, что у Крепы прорезалась память, только он издалека начал.
Вскоре Натка тяжко вышла из транса и с полузакрытыми глазами тут же запустила руку в карман комбинезона, вытащила пачку анальгина.
– Коля, у меня нет времени. Я видела будущее. И я должна успеть родить этому варвару… дочку. Лучше всего это было бы сделать в Москве под защитой. Не получится…
– Да рожай ты хоть залпами! Генералы что, не люди? – аж привстал подполковник.
– Коля, можно смотреть и не видеть. Но ты увидишь. И поймешь. Но это тебе будет стоить жизни. «Государство – это мы!» – видела на выставке плакат. – Да нет же, не всегда. Государство – порой такая неумеха и мзда, как прыщ на заднице. Сю, ты готов?
– Лягушка? – скрипнул металлический голос. – Убери груз на заднем сидении.
– Это я – груз?! – заорал Селиванов, выхватывая по пистолету.
В то же мгновение оружие как бы само по себе вырвалось и влепилось в руки Алка. Пистолеты воткнулись в грудь подполковнику.
– Крепа, брось это железо себе под ноги. И лучеметы тоже. Коля, ты не волнуйся… Если придется тебя с Костей высадить – возврат гарантирую.
– Сю, режим «лягушки», Street Challenger. Пункт назначения – Москва.
Робот точно рассчитывал ситуацию в каждую секунду, из-под днища автоматически на какой-то миг выдвигались небольшие плоскости, создающие прижимающую или подъемную силу, и автомобиль пролетал над выбоинами.
– Подъезжаем к белокаменной, – встряхнула волосами Натка, устало потирая лоб и глаза, – через пять минут встречаемся с местным сопровождением. Выспались, мальчики?
– Мы – заложники? – без обиняков спросил Селиванов.
– Фу, какие глупости! – кое-как расправила свою гриву. – Малыш мой, верни им оружие.
Во имя чего позади и впереди спорткара солдаты мгновенно развернули «лежачие полицейские», ежи с огромными и бритвенно острыми бронированными иглами, которые не то что в шину – вгрызлись бы в обода и оси. Безоружный спец с хитроумным анализатором, обреченно ощущая себя героем во имя страны, а не перестраховщика в лампасах, подошел и строго произнес:
– Освободите салон. Обследование наличественности взрывных веществ.
Алк исчез. Долгие секунды тянулись в неизвестности, но вот еле заметное марево подхватило оскалившегося иглами «ежа» и с невероятной силой извивающуюся ленту швырнуло на внедорожники сопровождения. В бедлам вопля и ужаса, сметая «форды» ДПС, влетела и вторая семиметровая змеюка, с выхлестом бряцнув стальными сочленениями. Неожиданно, из вибраций чуть сдвинутого времени, а следовательно, и пространственного измерения, которое рождают скорость и ее вибрации, а также регистр Иного Мира, возник патлатый мужик с чернющими мерцающими глазами.
– Стреляйте, – презрительно произнес. – Но тогда я убью вас всех!
– Лучемет, – метнулся какой-то окровавленный полковник, – я скошу эту образину.
Полковник не вырвал оружие, подбил руки Демина и отбросил защитную скобу кнопки.
Голубая вспышка пронзила пространство, превращая в пепел деревья, угол здания, поскрипывающий вдалеке на повороте троллейбус с людьми. Но второго залпа не последовало. Возник варвар, вырвал из рук майора лучемет, с нечеловеческой быстротой и силой превратил решительного полковника в груду костей.
– Трофей, – произнес неизвестной формации боевик. – Грозное оружие. Но мне оно не нужно, только обуза. – И протянул Демину. – Ты плохой воин, – добавил.
Майор Демин трясущимися руками прижал к груди лучемет.
– Приказ? – молвил варвар. – Я хочу видеть того, кто отдает приказы.
Из «мерса» вышел стройный генерал, красавец и… очень решительный.
– При малейшем движении этого преступника, – приказал, – огонь на поражение!
Офицеры, чуткие к высокому приказу, окружили варвара, ощетинились стволами.
– Так это ты отдаешь приказы? – развернулся Алк.
Одновременно вздрогнули стволы и возник мерцающий смерч. Пули, захваченные смерчем, увеличивали свою скорость и разлетались веером. В секунды полегли все, кроме подготовленных ко всему спецов – Селиванова и Демина – и удачливого красавца-генерала.
Селиванов и Демин мгновенно бросились на землю, прикрывая голову лучеметами. К тому же они были в защитных комбинезонах. Красавца же облетали даже пули.
– Так ты отдаешь приказы и ищешь потом виновных? – возник перед генералом Алк.
– Лучеметы – огонь!!! – истошно завопил командир.
Привычная удача на этот раз убежала от мужика. И никто не успел замолвить словечко, лучеметы, повреждая кисти рук совсем потерявших головы уцелевших спецназовцев, ударили одновременной адской вспышкой, превращая удачливого красавца в атомы. Огромная «шаровая молния», испепеляя асфальт, фонарные столбы, оплавила кирпичный забор и сверхдорогой коттедж, возведенный, конечно же, на трудовые доходы.
И… тишина. Мертвые с косами… И легкий дымок – вот все, что осталось от дворца.
– Слишком адское оружие, – растерялся варвар, – им воевать против нагов, а не против людей, – швырнул под ноги спецам «изделие» и направился к спорткару.
С противоположной стороны от основных районов столицы к месту побоища, завывая сиренами, первыми примчались спецавтомобили «главного начальника», генерал-полковника Вячеслава Игнатьевича Колободина.
– Вот так, да!!! – окинул он почти безумным взглядом развороченную территорию, а в глазах прибывшего с ним сопровождения нарастала паника.
В этот момент спорткар тихо сдвинулся с места.
– Уходят, – сквозь зубы процедил генерал, и к адъютанту: – Соедини меня с Горшковым. Три вертолета с высокоточным, – приказал. – Террористов уничтожить.
Через несколько минут из-за высотных домов вырвались три скоростных вертолета.
– Банзай! – раздался пронзительный вопль.
Крылья, стабилизаторы, надсадный вой двигателя, прыжок вперед. Ракета разорвалась в метрах десяти сзади. Сам по себе взрыв был не разрушительный, расчет строился на точности попадания. Автомобиль подбросило, он тяжело приземлился на передние колеса, его закрутило, однако вращение стабилизировалась мощным рывком вперед, взрыв следующей ракеты вновь ударил сзади. Спорткар резко остановился в метре от генерала.
Пилоты поняли всю бессмысленность ситуации, пошли на разворот.
Приоткрылась дверца, охрана открыла хаотичный огонь из автоматов и пулемета, но пули на стекле и корпусе гоночного монстра оставляли лишь отметины.
Подполковник Селиванов и майор Демин в прыжке повалили генерала и прикрыли своими телами. Пули, отраженные от мерцающего марева, попадали в цель. Офицеры, сбитые с толку, не догадывались скрыться за машинами и получали свою же пулю в лоб.
На миг возникло тело Алка с выброшенными вверх руками. У несущегося вертолета лопасти винта сбились с ритма вращения, и он, по инерции пронесясь вперед, под крутым углом врезался в землю. То же самое произошло и со вторым вертолетом. Третий разворачивался, пронизывая вспышки взрывов и дым.
Алк метнулся в сторону, подхватил лучеметы, и спаренный залп молнией пронзил скоростную воздушную машину. Варвар отбросил ногой травмированные тела спецов и приставил холодные, покрытые инеем раструбы лучеметов к груди генерала Колободина.
– Ты хотел убить Натку, – с холодным спокойствием произнес.
– Алк! Не смей! – бросилась росска из машины, упала на колени, прикрывая телом генерал-полковника. – Он объявил бой, когда нужно было объявить сотрудничество. И холод лучемета почувствовал на своей собственной груди. Кто-то после этого несказанно умнеет, кто-то задыхается от мести, давясь гордыней. Господь всем бросает «лопату», – поднялась с колен. – Оставь им их лучеметы.
– Нет, – твердо ответил насупленный Алк. – Ты – моя женщина, и я буду тебя защищать. Если они тронут тебя – я разворочу их города.
– Спасибо, Крепа, – прослезилась, – только ты лишен памяти и забыл: это и твои города.
– Нет! – еще резче ответил Алк. – Лучеметы – трофей. Я воин!
Спорткар, медленно огибая куски вертолетов и воронки от взрывов, подкатил к выходу на трассу. Гоночный монстр рванул с места…
– Коля, – подал голос Колободин, – я схожу с ума, или боевик разворотил тут все, защищая свою женщину??? Или я чего-то не понимаю? Лучеметы! – вскричал генерал. – Он прихватил с собой секретные изделия! Я вызываю истребитель, пусть разнесет этот мерзопакостный спорткар! – тихо, но будто прорычал «главный начальник», меняя бледный цвет лица на бордовый.
– Тогда наше недопонимание останется с нами, – поднялся майор, его зашатало.
– Черт, хотя бы скорее инфаркт, – пробормотал генерал, растирая левую сторону груди.
– Докладываю, – тут же услышали несколько растерянный голос из рации, – в южном направлении на умопомрачительной скорости двигаются три невиданных спорткара. Отследить и уничтожить одного – еще куда ни шло. Но три – без сопутствующих жертв…
– Три?! – привалился генерал к дверце. – Они плодятся? Горшков, а это не те… плазмоиды? Я в эту дурь никогда не верил.
– Товарищ генерал-полковник, – заорали динамики, – мне докладывают, что эти… плазмоиды или хрен знает что на полной скорости развернулись и несутся к столице. Что у них на уме, Вячеслав Игнатьевич? Какой будет приказ? Пока вы будете соображать, эти «плазмоиды» разнесут в пух и прах Москву. Это вам не сорок первый год.
– Обожди минуту… – Генерал загнанно дышал, соображая. – О, сладость власти, – зло произнес, – кто мне завидует? – уставился на Селиванова и Демина. – Знаток ситуации, слышал – их уже три, – остановил налитые кровью глаза на майоре.
– Да чего вы так разволновались, – взглянул майор сочувственно. – Погрязли вы в террористических угрозах, а всего делов – проделки «императора Сю». Он вам с Наткой таких «плазмоидов» натворит. Проскочили какой-то поворот – вот и развернулись.
– Ты как со мной разговариваешь, сосунок! – взъярился генерал.
Майор вырвал бутылку с водой из рук адъютанта. Отпил, передал Селиванову.
– Вы же воспитываете достоинство у русских офицеров, да вот только прояви его…
– Отставить! – гаркнул генерал. – Они развернулись! А у сумасшедшего два «луча».
– Успокойтесь, – подал голос Селиванов. – Натка сюда катила с миром, пока этот ваш идиот по принципу «хотел как лучше…» не оградил ее свободу.
– Товарищ генерал-полковник, – зашипела рация, – все три плазмоида вновь повернули на юг, оставили в стороне Тулу и несутся к Воронежу. Пока неясно…
– А ваши наблюдатели, – взорвался генерал, – не могут отличить голограмму от собственно предмета?! Не предпринимать никаких экстраординарных мер, только визуальное и электронное наблюдение. Господи, – привалился грудью генерал-полковник к автомобилю, взглянув на работу аварийных служб, – с чем я пойду к президенту? Террористы – тут все ясно, а с этой напастью…
– Напомню господам, – кисло усмехнулся майор Демин, – варвару несказанно повезло: на наших комбинезонах установлены видео, запечатленное не даст замазать просчеты.
– Неподчинение власти и убийства – вот что ждет вашего варвара. Вокруг жертвы, разрушения. Пожизненное! Подумаешь, «зубастого» уложили! Убийца!
– Понятно, – вздохнул майор, – теперь разрушения и жертвы возрастут стократно.
– Власть, – закричал генерал, – еще не изведала, какого зверя подняла с лежки, – свободу! Ты майор элитного спецназа, – вскричал генерал-полковник, – но тебя девчонка развела, как лоха! Геймеры проклятые, компьютерные игры уже затмили спецназ… Демин, ты как моя внучка. Словоблуд, философ! Ты не спецназовец!
– Господин генерал, если он действительно Страж, к суду мы его просто не привлечем, – произнес Селиванов. – Вот в чем реальность. Суд невозможен! Это понятно?
– По коням! – взорал генерал.
– И снова по конякам, – вздохнул майор, – нет, я не хомо, не хомо… Я элита!
…Впереди обозначились сигналы: красным светом рисовались два креста.
В эти минуты Алк начал тревожно прислушиваться, поглядывать по сторонам.
– Убить спецов! Всех убивать! – произнес изменившемся голосом.
– И меня? За что? – испуганно прижалась Натаэлла к варвару и прошептала: – Я вот уже как двести лет, еще от внедрения в Польше, люблю тебя одного. Да найдешь ли ты еще такую дуру!?
– Убить! – схватился за голову. – Приказывает… Всю жизнь мне козни строила Гера… Это она требует. Я помню, как убил своих детей.
– Алкид, – строго прикрикнула, – я любить тебя хочу! Во мне – твоя дочь. Плюнь ты на эту Геру… Подохла она давно и не возродилась. Это лишь твоя легенда…
Пальцы у Алка побелели, сжимая лучемет.
– Варвар, люди так говорят: не родись красивой, а родись счастливой. Мне не повезло, я родилась только красивой. Янг так нагло не работает, нашептывает нефилим, а то и ануннакк. Одушевленный, гад, нечеловеческой мерностью. Приказывает – и бросаются с крыш домов, и убивают красивых. Варвар, – тревожно заметалась взглядом, – не слушай этих паскуд, не слушай, родненький, – прижималась, гладила Алка по голове и лицу. – Ты воин!
В этот момент постучали костяшками пальцев в стекло. В салон заглянул Селиванов.
– Наталья, не можешь те вертолеты забыть?
– Не могу! Вы в его, – сжала холодеющую руку варвара, – зарождающуюся память заложили верную информацию: слишком много вокруг долдонов, которые искренне возомнили себя великими деятелями долгожданной свободы и демократии. В живых оставаться нельзя, когда тебя приговорили государственные дельцы, которые всегда правы.
Алка била какая-то лихоманка, холодный пот катился по щекам, он зажал в кулаке карандашный огрызок и из-под прикрытых век наблюдал за спецами.
– Наташа, – негромко молвил майор, – я и Коля вас преследовать не будем, заявили не от имени государства, от своего личного имени.
– Ха-ха-ха! – истерично захохотала Натка. – Так теперь и вы изгои? И у вас один выход, – резко затвердела лицом, – вернуть лучеметы.
– Да, без «лучей» нам возврата нет, – подтвердил Костя.
– А время, – скорчила гримаску, – не согласовывает действия с бюрократом, время задает один вопрос: ты член или мозг? Мозги уплывают за границу, там денег, жилья и свободы поболее, чинуш и откатов поменее. А члены остаются здесь… Наплевать на «лучи», Селиванов, – склонилась к спецам, – в стране победившего беспардонного воровства вам со своей совестью, мне, Алку места нет. Завопить: «Другая Россия!» – и ринуться врукопашную с органами? Не для Алкида – полков не хватит!
– И что, – нахмурился майор, – лучеметы вы не возвращаете, готовитесь к войне?
– Я придумала: хочешь мира – готовься к войне. Вот человечья извращенная логика.
– Отставить философию и обиды, – тихо произнес майор. – Или – лучеметы, или о сотрудничестве речи нет, вы обрекаете себя на полное уничтожение. Философия умолкает, когда взлетают боевые ракеты.
– Я не воин, я женщина, собирающаяся рожать. Я разуверилась в программах, правительствах, генсеках и президентах. И было бы нечестно и даже удивительно, если бы меня посетила вера, а не разочарование, – тоскливо вздохнула Натка.
– Ребята, – поежился майор, – кто-то, зашоренный собственной пропагандой и страхом, вызвал вертолеты, а ты, Натаха, тут же о всеобщем неверии? Генерал гарантировал вам относительную свободу во время следствия. Но верните то, что вам не принадлежит.
– Вы – воины, я вас уважаю, – ответила, – но и он, – двинула подбородком в сторону неподвижного Алка, – поверьте мне, тоже воин. Договаривайтесь! Хотя, к слову, об относительной свободе. Свобода, которая относительная, – это факт нашей жизни. Да, мы во многое не верим, мы оставляем Россию, уезжаем в другие страны – не мы в этом виновны. Варвар, решай: отдаешь «лучи»?
– Отдал бы. Они хотят меня наказать? Пусть. Это их разум и право. Натка, без лучемета я не смогу тебя защитить от нефилимов. Один лучемет я верну.
– Эти не ударят вслед, – заверила, – они воины. Не ударят! Отдай им лучемет!
– Нет. Я защищаю тебя и ребенка в тебе. Высади вначале их, потом – лучемет.
Было около двух часов ночи, когда раздался звонок экстренной связи. Генерал-полковник Колободин только-только начал засыпать.
– Простите, Вячеслав Игнатьевич, – узнал он голос помощника президента, – завтра вылет в Китай. Чем закончилась миссия особистов?
– Частичное решение вопроса. Возвращено одно изделие.
– Факт встречи зафиксирован?
– Всецело. По дорогам гуляет неадекватный, с позволения сказать воин с высокотехнологичным и секретным вооружением. Подробный отчет я предоставлю утром.
– Подымайте майора, философа, и вы с материалами встречи – к президенту.
У майора Демина выворачивалась челюсть от зевоты, когда его, одуревшего от усталости, подвели к кабинету президента.
Компьютер выдавал на объемный монитор раскодированное изображение встречи.
– Господа, – призадумался президент, – ясно, к власти они не рвутся, политические требования не выдвигают, околорелигиозными сектами тут и не пахнет, на жизненную карьеру им, похоже, наплевать. Сами они не призывают к насилию. Остальное – наши догадки и фобии. Какие же у них цели и стремления?
– Они опасны, – отозвался генерал, – опасней всех экстремистов, вместе взятых.
– И чем же они так опасны? Э-э, минуточку… Майор, они опасны?
– Они неуправляемы и независимы от структур власти. Их не арестуешь, в следственном изоляторе не удержишь, даже в тюрьме особого назначения не удержать. Их устранение сопряжено с человеческими жертвами. Гордыня генералов им объявит войну. В очередной раз выбьют или пересажают всех Стражей, верите вы в них или не верите. И Россия так и останется в вечно догоняющих, остатки русских Стражей будем дарить американцам, англичанам, немцам, китайцам…
– Эти… – генерал Колободин запнулся, подбирая слова, – эти… с абсолютной достоверностью продемонстрировали неподчинение власти. Вот суть. Восемнадцать трупов, среди них – да! – вот те самые полковники и генералы. Шестьдесят два трупа мирных граждан! Три потерянных вертолета и загубленные души пилотов. И он ответит!
– И вам этого мало? – заметил майор. – Власть – не предел развития, но без самого факта власти – хаос. Нам милей образ врага, а не свобода. Кому она нужна, свобода? Нашей элите, чиновникам, генералам?
– А с тобой, так называемый майор, все ясно! По-доброму уходи на гражданку!
– Ну да, – заулыбался майор, – еще раз взглянуть бы на кадры того побоища. Кто начал? Кто вместо сотрудничества объявил бой?
– К власти разыгрывается аппетит – это факт, – тихо заметил президент.
– А теперь что… этот майор вместо меня? – криво усмехнулся генерал-полковник.
– Слишком молод и либерален. Я предлагаю майору Демину вот что: возглавить группу иного специального назначения – поиск взаимоприемлемого сотрудничества с этими столь пугающим образом заявившими о себе Стражами. Если окажется, что сотрудничество невозможно, так хотя бы взаимопонимание в вопросе недопустимости жертв, под какими предлогами это ни осуществлялось бы.
– Господин президент, но я сам подберу людей, не согласовывая это с очередными генералами. Мне нужны реальные полномочия. На первых порах – прямой выход на президента. Затребуйте материалы о событиях в южных катакомбах и в предместье столицы. Материалы могут быть выборочно искажены. Если до вашего возвращения со мной произойдет несчастный случай – оборотней в погонах куда больше, чем вам, господин президент, позволяют знать, – хмуро дал согласие майор.
Под светом звезд автомобиль с беглецами продвигался по грунтовой дороге. Алк подсказывал девушке о поворотах и наплывающих наваждением телеграфных столбах. Вскоре наткнулись на совсем уж бугристую дорогу через лесок, которая довольно круто подымалась вверх. Двигатель недовольно ворчал, но легко преодолевал подъем. Шум неспешно двигающейся воды слышался все явственней. И вот беглецы вышли из машины и остановились на самом краю обрыва.
– Реки здесь, надеюсь, глубокие? – спросила Натка и зябко прижалась к своему варвару, вздрагивая то ли от холода, то ли от предчувствий.
– Ната, – тут же произнес Алк, – мне не устоять против лучеметов. Обидно… Мой батя, Николай Васильевич, обосновал первый торсионный генератор. А теперь тебя и меня…
– Крепа, – обхватила руками его шею, – если моя жизнь оборвется – отомсти за меня. Всепрощение – это происк чешуйчатых, разводят доверчивых людей, готовых верить в добро. Зло должно быть уничтожено! Только весь вопрос в том, что мы принимаем за добро и зло? Каждый в отдельности. Лично. Общее добро и зло – это рассуждения, не жизнь. Вот тут-то люди и придумали понятие – возмездие. Месть унижает, а возмездие облагораживает? Но убивают ведь и в том, и в другом случае. Убивают и виновных и невиновных, сажают в тюрьмы невиновных с тем же размахом, что и виновных. Но если для тебя, варвар, моя смерть – зло, найди и уничтожь!
– Слушала себя?
– Да. Ошибся президент. Высокие властные полномочия бывшему капитану или дают тут же со всеми вытекающими, или не дают никогда. А он отложил Указ на несколько дней. В небо поднялись приборы… Взят пеленг, нам не уйти. Мы в России, тут низкопоклонство перед властью – святость. И попробуй в этой «святости» усомниться, тут же тебе блямбу экстремиста – на лоб. А потом – в лоб и в «воронок». А ты, Алк, не просто усомнился. У тебя даже не пожизненное – смерть. Сейчас нас тщательно ищут… И стоит нам только включить «императора Сю»… Я так думаю, у нас осталось полчаса. И пусть в последний раз «император Сю» расправит стабилизаторы, полет с берега будет красив. У меня ребенок… Женская доля… Бой, который не должен быть. Но в нашей жизни много кое-чего не должно быть. Если успеем, – растерянно прошептала, – уходим ближе к Абхазии. Я видела вход…
– Сю будет больно, не включай его. Я сам обеспечу полет. Кокон слишком качает энергию… Натаэлла, у нас остался лучемет, мы…
– С лучеметом нам не уйти. Он испускает сигнал, «секретку» ради нашей поимки раскодируют. Лучемет оставим в авто, наши шесть суток равняются двум часам нагов. Время есть. – И девушка начала запихивать в рюкзаки все, что попадалось под руку.
Алк встал позади спорткара, вихрь озарил мерцающим свечением деревья, обрыв, реку. Колоссальная вспышка мгновенно исчезла, и… автомобиль рванулся с обрыва. Далекий всплеск повис на секунды в ночи и исчез. Страж взвалил на спину тяжелый рюкзак, сверху пристроил поменьше, придерживая.
Высоко в небе зарокотал вертолет.
– Товарищ генерал-полковник, мы над районом, – докладывал пилот. – Спорткар не фиксируем, они отключились, где-то засели в лесу. Сигнал от лучемета слишком слаб и размыт.
Мы не можем сфокусироваться. Местность пустынная, на берегу реки – поселок. Вдоль обрыва спешат куда-то туристы, возможно рыбаки. О, пока докладывал – исчезли… Наши крестники, как мы поняли, сами оружие? Этот воин…
– Не воин он – убийца! И даже не террорист, просто запутавшийся в своих же мыслях убийца. Изолировать или уничтожить! Вы – первое звено, разведка. В случае необходимости – залп! Разведка боем. Обозначим наверняка. Эту нечисть потребно уничтожить в зародыше. Я убийство своих спецов не прощу никому!
Натка лежала в углублении над палатками, не в силах пошевелиться под огромным рюкзаком. Как только услышали в вышине вертолет, она тут же заставила Крепу отдать ей свой рюкзак, под которым сверху трудновато было бы определить женщину.
Алк тем временем рассматривал моторную лодку.
– Хороша? – подбежали два злых мужика. У одного был в руке топор. – Ты кто?
– Могу купить вашу лодку, цена двойная.
– Да хоть тройная! А мы сами хрюкать будем, желуди по дороге собирать?
– Ладно, отпадает. Ломи цену, свези меня с женой к пристани и возвращайся. Идет?
– Я такую цену заломлю, – выставил мужик топор, – ввек не расплатишься.
Варвар покосился на здоровенный топор и вдруг восторженно вскрикнул:
– Вспомнил!
Мужик от неожиданности отпрянул.
– Сидит ежик в яме. Думает, придется – домой за лестницей, иначе не выберусь. Мужик, ты не хочешь в такого ежика превратиться? Баксов у меня навалом – назови цену.
– Мы к большим деньгам непривычные, – осклабился мужик. – Сто тысяч! Зови жену…
– Сейчас принесу, – шагнул в сторону.
– Чего принесешь, придурок? – Топор преградил тропу.
– Жену принесу, рюкзаки, доллары. Все принесу.
– Ну-ну, неси. Давай, Степка, иди с ним. И Фомича зови к лодке.
Через пять минут у лодки показался варвар, на плечах у него лежала девушка с рюкзаком, рюкзак поменьше нес в руке.
– Ни хрена себе! – вынырнул из-за спины Степка. – Уфим, ты бы спрятал топор, а? Рюкзак – глыба. Хотел помочь, с места не сдвинул.
– А поглядим, сколько у них баксов?
Наконец-то Натка, разъяренно сопя, освободилась от неподъемного рюкзака, взвизгнула и несколькими молниеносными ударами с обеих ног вышибла топор, уложила Уфима на песок. Тот не успел и моргнуть, только подбрасывало мужика от конвульсий задом кверху.
– Чья лодка? – поддела Степку коленом и, кажется, разрядилась. – Вам предлагают честную сделку на ваших условиях, а вы, паскуды… Конечно, тут же… Легкая пожива. Урою! – заорала, схватив пожилого Фомича за бороду.
Алк стоял рядом и блаженно улыбался.
– Лодка моя. – Старик потерянно отдирал руку от окладистой бороды. – Оглашенная!
– Вези на пристань, немедленно! Пятьсот долларов сразу, еще пятьсот у пристани. И только скажи, что мало, – урою! Лодку возьму даром!
– Вот зараза! Отстань! – отбежал кряжистый мужичонка. – Это я тебя сейчас урою! – выхватил из-под полы обрез.
Натка крутанулась и угодила ногой, снизу, мужику между ног. Тот схватился за причинное место, выпучив глаза.
Отбросила ногой обрез, догнала убегающего Степана.
– Стой, вошь! – затянула тому на горле одежду. – Кто такие? Отвечай!
– Мы благородные браконьеры-ы…
Уфим пришел в себя и тут же нащупал рукой топор.
– Лежи, – склонился над ним Алк, – я ее боюсь и тебе советую. Моя Натка – Богиня.
– И ты до сих пор не повесился? – отозвался тот.
– Ага, ожил? И за топор? – взъярилась девушка.
– Не-эт! – засучил благородный браконьер ногами и руками, отползая от топора.
– Уфимушка, – склонилась над ним, – это я благородно тебя спрашиваю: где можно надежно укрыться? Слышишь, рыцарь ты мой ненаглядный, гул в небе? Учения начались…
Нам шухер, понял? Такой шухер, что мамка твоя в гробу перевернется. В лодку! Старик, – обратилась к постанывающему хозяину лодки, – вот тебе пятьсот баксов, не ерепенься – мигом в плавни. А ты, – слегка пнула ногой Уфима, – срывайте палатки и грузите в лодку. Сами схоронитесь в поселке. Через двадцать минут разнесут тут все в пух и прах. Вы нас не видели, затаскают по следствиям…
– Это нам ни к чему, – вскочил Уфим.
Вскоре лодка покачивалась у закраинки небольшого пляжика.
– Так что порешим? – с унылой безнадегой вздохнул Фомич.
– Твой сынок нам организует на время свободу…
Поднятый в четыре утра, углядев в руке отца десять сотенных баксов, сынок, сопя, концом майки начал вытирать обильный пот на верхней губе.
– Пришельцы, – коротко оповестил Фомич, тормоша сына, который не в силах был отвести взгляд от долларов. – Леха, обменяй или звездец, – задохнулся от волнения.
– Родимый, где раздобыл бабло? Пришил кого, а меня замарать хочешь? – подтянул Леха трусы, грозно сверкнув очами.
В этот момент раздался оглушительный треск.
Выбежали на палубу. Романтическая мачта с декоративным парусом треснула у самого основания, скособочив прогнившую баржонку, которую Леха приспособил под дни рождения, свадебки и просто пьянки с любовными утехами клиентов, обозначив все это непонятным словом на вывеске – фуршет.
– Урою-ю! – страшно провыл Леха.
– Она мне, Уфимке и Степке так урыла… Меняй дензнаки или сейчас пойдем ко дну, – тревожно закричал Фомич.
– Она? – замер отпрыск лет двадцати шести.
– Невиданной красоты пришелка! Леха, она шуток не понимает. Не тяни кота за хвост – пожалеешь, что родился на свет божий.
– И без нее уже сто раз пожалел! Свет божий… Только такой копытняк давит!
– Сумищу баксов прихватили с собой, а занесло их на Русь.
– Сам отдам. Не по курсу, а в точняк, – воинственно заявил Леха.
А Натка, копошась в рюкзаке, выхватила обхваченную красной лентой коробку.
– Крепа, с мачтой ты справился, а теперь – скройся за деревья.
– Зачем ты ему показываешься? – нахмурился Алк.
– У меня коварный план. – И начала раздеваться. – Вот, – открыла коробку, – мое подвенечное платье с фатой. Не мое – мамы Кати. Наконец-то сгодилось. – И, облачаясь невестой, объяснила задачи Алку.
Но тут наплыл треск лодочного движка.
– Скройся, – заволновалась. – Вначале – на досточки, а затем… Только Леха ступил на землю, выпучив зенки на подвенечное чудо, невеста взвилась в воздух и перенеслась на досточки, кем-то заботливо выложенные для выхода из воды.
– Приветствую тебя, о, мученик миров! – патетически воскликнула.
У Лехи впервые за много лет от вибрации истинной женщины что-то явственно зашевелилось в штанах. Он замер, прислушиваясь, содрогаясь забытым ощущением.
– Готов ли ты помочь энлонавтке рублями вместо наскучившего доллара? – вопрошала.
– Еще не готов, – недоверчиво промямлил Леха, пробуя ногой поправить вздыбившиеся спортивно-китайские штаны.
Леха вытащил из кармана тысячу одной бумажкой.
– Все? – подозрительно покосилась Богиня. – Это тысяча долларов?? – даже обиделась.
– Снял проценты за доставку, – хмуро ответил Леха. – Космос – космосом, а русские рубли в котировку пошли, на звездах не валяются. Тысяча – за тысячу или проваливай.
Натка мстительно закусила губу.
– Галактика без импотенции! – выпалила. – Вот миссия нашей космической одиссеи.
Уже чувствуешь, мой обиженный инопланетный брат? – скосила глаз на штанину.
– Недостаточно.
Натка подобрала подол по бокам, замахала платьем. Начала медленно подыматься, принимая соблазнительную позу. И опустилась на поневоле подставленные руки Лехи. Обняла за шею, прильнула и томно зашептала:
– Чувствуешь?
– Да! – осатанел Леонид.
– В обед проверка миссии – поставишь штамп, овладев мною. Тысяча баксов тебе, две тысячи паспортистке. Без дури, Леха! Сделай паспорта или вместо лечебного соития отправлю твои мозги в другую галактику! В час дня получишь две фотографии… Инициалы русские, любые. Регистрация местная. Так надо, Леонид! Во имя Космоса! Во имя искоренения позорной импотенции! Жду ровно в час. – И послала воздушный поцелуй в небо.
Алк вырвал Натку из рук остолбеневшего Лехи, и та понеслась по воздуху, аки по земле.
– Богиня! – гордо выставил Леха свое не работающее прежде мужское чудо.
А между столетними соснами, на краю пляжа, невеста, сминая белоснежное платье, со стоном повалила на жухлую траву жениха и прошептала: «Варвар, ты начал темнеть. Пора слить наши энергии воедино, я уже вся набрякла от воздержания».
И огласились столетние сосны ликующим воплем Наткиной любви, и закивали вершинами, переплетаясь игольчатыми кронами.
…Натка протянула «цифровик».
– Леонид Павлович, инопланетные цивилизации приветствуют вас. Я координатор, мгновенно врачующий импотенцию, назначила вам встречу. Так?
– Ну да, – хмуро кивнул Леха, – я даже новые труханы надел. Но ты авантюристка, полная укатка. Зачем тебе паспорт? Шпионить вздумала? Я Русь-матушку не продаю!
– Леонид Павлович, вы готовы пренебречь всекосмическими законами?
– А я и земными пренебрегаю.
– Но бизнес есть бизнес! Тогда… – И махнула рукой.
Надстройка над палубой разлетелась, в воду полетели доски и вывески.
– Не надо! – мужественно отчеканил Леха. – Бизнес есть бизнес.
– Паспорта! Или фею и свою редиску… – легонько ткнула Леху в пах.
– Понял, – дернулся бизнесмен. – Давай бабло и фотик… Паспортистку прикупим.
– И поимейте, Леонид Павлович, водительские права на новую личность…
– Да это, что два пальца обо… Извиняюсь, – вежливо откланялся. – Буду под вечер. За права дополнительный процент выложишь, бизнес есть бизнес.
– Не понимаю! – замотал Алк крупной головой. – Такая у меня силища, я могу на ходу остановить автомобиль, могу одним взглядом заставить эту паспортистку…
– Нечего бандитствовать! – огрызнулась. – Нельзя тебе светиться. Чуть появилась сила – так и крушим позвонки. Леха уже подкатил на Ниве. Подымай меня!
– Я лечу, – издалека заголосила, – лечу, о прекрасный инопланетный отпрыск!
Леха блаженно заулыбался, переминаясь с ноги на ногу, ощущая тяжесть ниже пупка. Но тут улыбочка его застыла, глаза насторожились.
– Пришелка, ты какая-то мятая вся. Будто под ротой побы…
– Заткнись! Уже права на меня качаешь? Мотаюсь по всему космосу, излечиваю непродуктивных. Развелось вас голубоватых и вялых. Документ покажи, а?
– Какой? Я думал показать. – Леха подвигал ногой, пробуя «документ», но от грубого поведения пришелки внизу живота набухал только необъяснимый и холодный страх. – Какого черта я тратился, новые трусы покупал?! – возмутился.
Но тут страх материализовался. Из-за деревьев вышел жуткий верзила с кольцом в ухе из неизвестного космического металла, одна бровь его рвалась вверх в неизведанное, другая хмуро нависла над глазом, горящим черной и морозной стылостью.
Леонид Павлович явственно ощутил, что в новые труханы четко капает моча.
– Какой сервис, – удивилась Натка, рассматривая документы. – Лешенька, – погладила злого бизнесмена по потному лицу, – у тебя все будет в порядке, в соснах собери мои локоны, я слегка обрезала мою гриву, сохрани для медальона, вспоминай мои груди, мечтай, люби меня – импотенция тебе не грозит. Бизнес есть бизнес! Я приготовила тебе десять тысяч баксов, – протянула круглячок, стянутый резинкой, – мы прихватим на первых порах твою Ниву. А ты добавь и купи замызганный трактор, прочищай и ремонтируй дороги. Слушай меня – быть тебе миллионером.
– Хрень! – возмутился Леха. – Я новый движок установил, десять кусков – несерьезно.
– Ах, нахалюга! Где ты в этой глуши новый движок раздобыл? – рассмеялась. – Варвар, – отстегнула ключ зажигания, – импровизируй, а я пошла собирать вещи.
– Не тушуйся, – прихлопнул верзила Леху по плечу, – через несколько дней сюда нахлынут доберы – исчезай с Фомичом. Иначе не быть тебе миллионером.
Именно в этот момент подполковник Селиванов готовился отобедать, поджидал в тихом скверике майора Демина. Сзади скамейки у проезжей части резко остановился мотоцикл.
– Коля! – раздался звонкий женский смех.
– Клещ! – улыбнулся Селиванов, незаметно пряча пистолет. – Как же я тебя давно не видел, – подошел, всматриваясь в цыганские темные с поволокой глаза.
– Молва шуршит… Знаю, бесполезно спрашивать, но уж больно шуршит. Плохо тут у меня, – прижала руку к груди. – Но я за тебя рада. От души, по старой дружбе.
– И мне бы порадоваться, – насторожился. – Клещ, не темни. О чем шуршат?
– Твое «изделие» на дне реки нашли. Представляю, что над твоей головой… О, Коля, – отклонилась, будто взгляд давил. – Да ты не в курсах… Вот поэтому и нехорошо мне. Тогда – всё! Молчу. Запарят меня… Костю сам президент теребил, правда?
– Правда.
– О, так-так, тогда мне пора. Коля!!! – тревожно взглянула, и мотоцикл рванулся вперед, однако тут же круто развернулся. – Коля, со дна реки подняли спорткар, тоже не знаешь? Ты догадливый, Коля, или как? – И Yamaha рванулась по улице.
Подъехал майор. Насупился, услышав новость.
Через два часа подполковник Селиванов прибыл в приемную генерала Колободина. Генерал в крайнем раздражении вышел из-за стола.
– Так ты, капитан, что возомнил о себе?
– Я подполковник.
– Да какой ты подполковник! А майоришка особого Указа ждет, губу раскатал. У меня погибли два десятка лучших спецов… А генерала этот бандюга – с лучеметов… Бандиты теперь – ха! – Стражи, геймеры. Вот это и страшно!
– Луч за Семиоковым так и числится – это страшно.
– Кругом! Марш! Свободен! Распустились как! Бардак, а не Армия! Молчать!!!
К обеду следующего дня прямо в сердце служб, где готовятся ударные группы, что-то взорвалось. Майор Демин и подполковник Селиванов погибли. Сразу распространилась версия о неосторожном обращении с новейшем вооружением.
Каждый сверчок знай свой шесток. Не хватало еще, чтобы капитаны, даже с внеочередными званиями майоров и подполковников, рассуждали о бренности мира и ошибках генералов. Удел капитанов – выполнять приказы и умирать за Родину, а не рассуждать и тем более философствовать.
* * *
– Натаэлла, – впился глазами Алк, наблюдая, как из старого движка Нивы Натка пыталась выжать скорость, – ты спешишь родить дочь, боишься не дожить?
– Я знаю одно, – подняла взгляд, – когда в этой жизни любви и справедливости останется совсем немного – всем конец, как бы ни выпендривались, перечисляя экономические и военные достижения. В свирепые времена, когда над людьми витает смертоносная опасность, собираются Воины Адоная и бросают клич: «Любовь и смерть!» И вот тогда начинается бой во имя любви. Страж, этот бой у тебя еще впереди…
– А у тебя? – тихо спросил.
– Я женщина. Я просто любовь. И в Ином Мире, как и на этой страждущей земле, я буду ждать, любить, молиться за каждого Воина Неба. Частью Тьмы, Крепа, тебя наградил Янг. Но я любовью превращу эту тьму в ничто. И останется в тебе лишь одна сила Воина Адоная. Алкид, кричи: «Любовь!» – и рубись за любовь.
На обочине стояла фура, прямо на земле сидел шофер с пустым взглядом. Ната подошла…
– Дяденька, взгляд у вас такой, словно в петлю, – озабоченно произнесла.
– Внучке компьютер наобещал, нанял робитныкив копать крынычку, вода у нас на югах глубокая… Пока сюда гнал кавуны – полицейская шайка обобрала. Каждому двести-триста вручи – замытарят. От нервов чуть не подох – вот такой стон по России: все подохнем от нервов и тоски. Включишь телик, а там – ля-ля, макроэкономика, новации…
Алк исчез. «Лада» на всей скорости встала на дыбы, словно строптивый иноходец на одних задних подкатилась к фуре и завалилась. Алк выволок обезумевших полицейских, припечатал мордами в траву и вывернул карманы. Образовалась куча мятых дензнаков. Страж сорвал с водилы кепчонку и набил ее деньгами. Открыл створки трейлера, и… в воздух взвилась Нива, влетела в кузов фуры.
– Эй, мужики, так я чего – последняя, баранкой такой вертеть? – возмутилась Натка. – Я нежное существо… Как вас зовут? – толкнула водилу. – Садитесь за руль…
– Ефимыч я, – буркнул тот. – Мозги у меня старые, не переваривают такую фантазию.
– Не беда, – хихикнула, – зачем вам мозги? Имеются руководящие органы и партия власти, вы купите комп, и уже виртуальная мартышка покажет вам кукиш.
– Нет, дочка, – возразил водила, – мозги все же нужны. Во всем виновна демократия, – заявил, с осторожностью косясь на безучастного амбала.
– Ну это вы уж слишком! – заметила. – Вам точно, Ефимыч, скоро ни комп с цифровой начинкой, ни мозги будут не нужны. Вы с наглостью заявляете о наличии у вас своих мозгов. За подобное Госдума штрафы начнет законить. Ефимыч, все мозги засели в Москве. Это им всем видится демократия, единственно верная. Верная кому? Ишь, свои мозги… И на митинг сунешься, а? Ладно, – нахмурилась, – я включаю прямую передачу на все основные цивилизации Вселенной, объясни им, почему во всем виновна демократия? Отхвати у них кусочек прав на политику, укуси штампованный оптимизм. Человечество добивается, чтобы его услышали, – напрасно. Разве вам есть что сказать Вселенной? Покайтесь!
– Перед лицом Космоса, – зло отозвался водила, – я вот что скажу о нашей демократии: это девка нарасхват, думали – красная девица, а она – заказная, с удовольствием обслуживает толстосумов и примелькавшихся обличьем проходных депутатов. Ребята, вам куда?
Смерть подполковника Селиванова и майора Демина, страшное ЧП собрало ответственных лиц в кабинете генерала Колободина.
– Земля должна гореть под ногами этих выродков, так называемых Стражей. Власть для них не существует, наша демократия им – смешок.
Демократия, конечно, свободолюбивая и своенравная девушка, но только она одна способна рожать Стражей. И один из них оказался среди ответственных лиц. Мрачноватый генерал Тихомиров произнес:
– Не разделяю ваших выводов, генерал-полковник. Я приложу все усилия, чтобы моя докладная легла на стол президента. Его самолет покинул небо Китая. Надеюсь, меня срочно не привлекут к ознакомлению с новейшим вооружением?
Из новостей росс и росска услышали об отставке ответственного лица госбезопасности.
– Витюня, – покривила Натка губки, – врачи, не сомневаясь и минуты, объявят нас невменяемыми. Белый Саван! А поди сюда, дорогая, чего изволите – сульфозинчик в попочку? Ах, какая попочка… – И поджала щеку рукой. – Где границы нормального? Ведь человек не может подымать взглядом булыжник. Так нормальный ли он тогда? Движки на «тарелках» используют энергию времени и антигравитацию, а мы попали с тобой в антивремя и гравитацию.
