10
Натка простила. Выходила его и… исчезла. Вернулась в свою московскую квартиру. А он имел статус психбольного, на работу не брали. Существовал за счет дежурств на лодочной. Потом начали приходить вполне приличные суммы от Натки. Деньги он получал, не тратил, откладывал в небольшой тайник.
Море прогревалось, ночью, часам к двум, пополз туман. С трудом прожекторный луч пробивался к воде сквозь белесую мглу, рассеянным светом трогал серые волны, вязко колышущиеся под тяжестью непросветного марева. Волна чуть подсвечивалась у самого берега, а дальше море лишь угадывалось, напоминало о себе глухим плеском о камни. Росс, кутаясь в старую куртку, обошел лодки, доложил на погранзаставу – все в порядке, дежурный на месте. Собачка скулила на цепи, отвязал, зазвал в свою хибарку, где стоял стол со старым телевизором, железная кровать с отвисшей сеткой, в углу ржавая печка-буржуйка с вмазанной сверху трубой, в другом углу ободранная тумбочка.
На лодочной получил кликуху Лаврак. Скорее всего, прозвали из-за его нелюдимости. Он маму, еще говорящую, спросил: «И что, никто из этих подонков никогда ни за что не ответит?» Мама кивнула и ответила: «Да. Сынок, я очень любила твоего отца. Ты у нас вроде как приемный, но он был настоящим отцом. Угробил его чужими руками Разумовский, который как-то летом околачивался у моря, а отец по доброте душевной поделился с ним секретами своих изобретений, но потом спохватился и отдавать документы отказался. Почему не поверил – не знаю. Вот, говорит, не сплю, думаю и знаю, что нет у меня никаких возможностей, но утром уже черчу и точно представляю суть. Так и реализовывался его талант на чужого дядю».
Алк часто навещал могилы своих земных родителей. Две могилки находились рядышком. Натка засадила все цветами. Слова матери тревожили его. Он хорошо помнил, с чего все началось. Отец копался в двигателе своей моторной лодки, а в дальнем углу между лодками расставляли водяру и закусь. На Руси любят выпить, но такого демократичного хода к суррогатной свободе не было. «Теперь с утра хоть зажрись», – орал магнитофон.
– Привет, Колян, – кто-то отозвался сбоку. – Усовершенствуешь?
– Ах, Васяк, бензинчик принес? – взглянул батя на две канистры. – Друган, – схватил Васька за горло и грохнул спиной о дерево. – Убью! Ты, ворюга, посмел загнать моего Витьку в глыбы на мысе.
Тут оторвался от стакана участковый Петька, страстный рыбак. Он нацелился фотоаппаратом, растягивая губы в ухмылке.
А батя сверху кулаком по голове оглушил Васька и занес кулак вновь, но подбежал дядя Федя, оттолкнул, прокричал лодочникам.
– Чего рты расхлебенили, помогите оттащить!
– У псы! Шабалы, – прорычал Васяк, подхватывая канистры.
А тут он – Крепыш – увязался за отцом.
А за ним – мама Валя, и требует, чтобы сын не ходил на лодочную.
Он столкнулся с Васьком в калитке, выбив из рук канистру.
– У, гаденыш! – взвыл тот. – Я тебя давно приметил…
– Он загнал меня… ночью… в глыбы, – закричал и начал задыхаться.
Мама Валя развернулась и с такой силой натруженной рукой влепила Ваську по морде, что тот, замычав, рухнул наземь, а канистра, глухо ударяясь о настил, полетела к воде.
После неожиданной встречи с Васьком от нервного потрясения приступы астмы у него прекратились. И он как-то сразу окреп. Детства в глазах не было. Быстро взрослея, выглядел старше своих лет. Возросли его умственные способности. Глаза окончательно превратились в пленяющий чернотой перелив застывающих на мгновения зрачков.
А через несколько дней нашли Васька убитым.
В десять часов вечера затрезвонил звонок. Мама Валя испуганно оторвалась от «глазка».
– Коля, – зашептала, – там милиция с автоматами.
– Открывайте! – донеслось от двери. – Семиоков дома или в бегах?
– Чего вам надо?! – вскрикнула мама, открыв.
– Ты, женщина, прикуси язык, – строго отозвался Петька, подымаясь по лестнице.
Мама Валя презрительно усмехнулась и слегка отпрянула, когда капитан ткнул ей прямо в глаза служебное удостоверение.
– Семиоков, вы подозреваетесь в убийстве, к вам применяется мера пресечения – взятие под стражу. Вот постановление, – протянул бумагу. – И без фокусов. Пристрелим.
… Начался допрос. (Батя рассказал маме на свидании перед своей смертью.) Да с таким неожиданным и остервенелым давлением, что батя вскоре мешком сидел на стуле, ни на минуту не имея возможности сосредоточиться, сообразить, что же происходит? Начал путаться в ответах на частые вопросы, где находился такого-то числа? Что делал в такое-то время? А вас видели там-то в окружении тех-то, а вы говорите другое.
– В чем дело? – вспылил подозреваемый. – Вы можете мне четко сказать, кого я убил, и когда, и за что?
– Об этом ты, негодяй, нам сам расскажешь, – с презрением уставился на него молодой следователь, сменивший женщину.
– Я сам должен доказать свое преступление, которое не совершал?
– Все возможно, – усмехнулся следователь. – Вот это что? – положил на стол фотографию. – А это? – И бросил на стол какие-то бумаги. – А это? – закричал и вынул из столика целую пачку фото. – Только чистосердечное признание облегчит твою участь.
Вначале не узнал перекошенное от ярости лицо. А рядом другое, искаженное от страха, напряженное лицо жертвы, прижатой за горло к дереву. Потом до него дошло, что яростное лицо – это он, а перекошенное страхом – лицо Васька, в углу даже был прихвачен нос лодки и часть канистры с бензином. А на другом Петькином фото был снят человек с перерезанным горлом около поваленного мотоцикла. С трудом узнал все того же Васька.
– Петька в великой старательности раскрывал убийство? Вы, я надеюсь, умнее? – заметил, но следователь в ответ промолчал.
Прочел: гражданин Инецкий Василий вчера был в поселке, забрал свои вещи у Тоньки (только тут начал соображать) и в восемь часов вечера уехал на мотоцикле.
– В тот вечер во время грозы я сидел у моря под навесом. Пришел домой, а жену вызвали в санаторий в ночную смену. Стало тоскливо у телевизора, пошел к медсестрам, к жене.
– Вот это похоже на правду, – заметил следователь. – Ознакомьтесь…
Докладная участкового, в которой тот заявлял, что в его присутствии и в присутствии рыбаков Семиоков угрожал убить Инецкого, в доказательство предоставлял фото. Акт экспертизы официально сообщал, что труп обнаружен в так называемом «старом» парке. Около мотоцикла следы борьбы, удар бутылкой по голове, затем удар ножом в горло. Смерть наступила около двадцать одного часа.
– К жене вы шли через старый парк?
– Да, так ближе. Я никого не убивал. Инецкого в глаза не видел. Вы ошибаетесь.
– Ну что ж, Семиоков, тогда ответите за все по суровой мере. Ознакомьтесь…
Ознакомился. Отпечатки пальцев на бутылке, которой ударили Инецкого, идентичны дактилоскопическим отпечаткам Семиокова.
– Что ты нам голову морочишь?! – зверел следователь. – Принимаешь нас за дураков?
Все продумал, так чего же на бутылочке наследил?
– Я мог выпить, – в растерянности пробормотал Николай. – В том числе и с Васьком. Он приносил на лодочную вино. Может, какая бутылка у любовницы Васька, у Тоньки и осталась, а он забрал. Тут же ясно сказано, – потряс актом экспертизы, – на бутылке имеются и другие отпечатки. Какого черта вы именно от меня требуете признания?
– Именно вы, Семиоков, оказались в «старом» парке в указанное время. Вы угрожали Инецкому убийством. Бутылка облапана – это верно, но ваши отпечатки наряду с другими фактами позволяют нам делать вывод…
– Да не убивал я!!! – остервенело закричал батя. – Тебе лишь отрапортовать: вот какой я подающий надежды… Бес!
– Ты, ненормальный, – вдруг схватил Петька сзади за ворот рубашки, другой рукой зажимая горло, – поучать следователя вздумал?! Волынить?! Изобретатель дурковатый…
– Тихонович, добавь ему, – бросил следователь капитану, арестовавшему батю.
– Он – не жертва, а я не палач, – ответил капитан.
– Да ясно все! – прикрикнул следак.
– Ну, если тебе все так ясно, – сдвинул плечами старший оперуполномоченный.
– Ну, буйняк, – сдавил горло бати участковый, – ты же кто? Ветошь! Убил человека, так хоть честно в этом сознайся. Ветошь!
– Да не убивал я, олухи, – прошептал Николай Васильевич, схватившись за сердце.
– Ах, ты не убивал? – спрашивающе взглянул Петька на следака. – А вот сюда, после этого все признаются. – И последовал резкий удар в шейные позвонки.
Батя простонал и окончательно отключился.
Алка всего трясло. От напряжения сильно колотилось сердце. Он сосредотачивался, отключаясь от внешнего мира, перед ним в каком-то зеленоватом тумане возникала натуральная картина рокового допроса бати. Видения у него случались и раньше.
Вошла прокурорша и спокойно спросила:
– Еще не сознался? А это что? – будто только увидела бездыханного Семиокова. – А потом защитник убедит судью, что признания выбиты. Не перестарайтесь! Но долго не тяните, зона Кима Никаноровича, он мне уже звонил, интересовался. – И вышла.
– Ад при физической жизни вас прихватил, – ответил батя, прижимая руку к сердцу. – Тебе мало платят? Но мразь останется мразью, сколько ей ни плати и как ни называй. Скоро заплатят много и вам взбрендится, что вы и есть опора дорвавшихся до кормушки.
Приподняли, облили лицо водой, усадили за стол.
– Бери ручку! Бери, сказано тебе! Пиши… Я, Семиоков Николай Васильевич, признаюсь в том, что семнадцатого сентября 2006 года убил около двадцать одного часа Инецкого Василия Александровича. Убийство совершено из чувства мести и ревности к Актюшиной.
Ладно, я тебя бить не буду. Поедем к тебе делать обыск. И тебя прихватим, укажешь, где нож? В последний раз предлагаю: иди в сознанку и подробно, с раскаянием опиши, как убивал Инецкого.
Вскоре Алк искоса смотрел на происходящее, потом подошел:
– Батя, ты убил Васька?
– Нет, – прозвучал короткий ответ.
– Батя, они заплатят за это – жизнью! Клянусь, хотя ты и учил меня избегать клятв.
– А ну отойди, сопляк! – победно выпрямился следак, найдя под подушками внутри раскладного дивана огромный охотничий нож.
Эксперты нашли следы крови на ноже, но то кровь была рыбья. Однако нож был приобщен к делу и на суде фигурировал в качестве вещественного доказательства. Правда, с оговоркой, что орудие убийства было тщательно омыто преступником. Старая рыбья кровь осталась, а человеческая бесследно смылась? Но протест защиты был отклонен. Суд почему-то из объективного исследователя превратился в обвинителя.
Ким Никанорович Разумовский лично присутствовал при зачтении приговора. Прослушал и удовлетворенно кивнул. И сумрачно усмехнулся одними глазами…
Росса волнует одно и то же воспоминание, он проваливается в трепетный мир детства. За день мальчик набегался, зашел за деревца и увидел ярко освещенную скамейку, золотистый луч пробивался сквозь деревья. Луч, который не создавал тень. Это не Земля. Планета Земля – Рай, у которого тень – Ад. Незримое божество озаряло его своим провидением. Солнце вечерним лучом нагревало потрескавшиеся рейки, он грустил и уходил из реальности, отрешался от окружающего мира и переносился в мир воображения и мечты, волнующего, мистически необъяснимого ожидания. Когда вырос, стал понимать: его провалы в мир мечтательных видений – транс, отрешение от вибраций физической реальности. Он увлеченно лепил невиданные дворцы – свою сказочную, но вместе с тем и реальную жизнь.
Приговор бати: девять лет…
Ад встрепенулся, хор чешуйчатых бесов торжественно запел в возникшем видении:
Да здравствуют скобки,
Да здравствует оклик,
в истошном старании завыли бесы и завихляли худыми задницами в хороводе:
А я денежки люблю, ох люблю!
Миллион зелененьких украл – коттедж.
Присвоил семь – дворец.
Поимел сто – уважаемый молодец.
Да здравствует водяра!
Да здравствует недоступность жилья!
Да здравствует недоступность врача!
Да здравствуют беспризорные дети!
– А еще сексуальность, – задвигали животами и задницами ведьмы.
– Результат?
– В светлое будущее! В светлое будущее!..
Обжаловала приговор жена осужденного, через семь часов после оглашения приговора Николай Васильевич умер от обширного инфаркта.
Мама Валя лично приехала к тому, кто тщательно проверял дело, но тот не мог вспомнить, о ком, собственно, идет речь.
На жалобы мамы, по девичьей фамилии Владыкова, перестали обращать внимание, на что ты, мол, рассчитываешь? Кто за тобой стоит? Каким капиталом обладаешь и что можешь предложить? Отсталая тетка, так и не усвоила перестройку общества… Ее в коридоре схватили и отвезли на психиатрическую экспертизу. Владыкову выпустили с заключением на руках: «Психически здорова, проявляются на фоне хронического стресса пограничные состояния. Она больна настолько, насколько нездорово общество», – дописал кто-то.
А ее Витенька превращался в волчонка. Валентина Владыкова рвалась объяснить сыну, что давно уже все скособочилось в организме правосудия и все еще приходится смертельно бояться суда невиновному.
А произошло вот что. Был задержан по банальному подозрению в краже молодой человек, причастившийся к наркотикам. Из дырявого кармана за подкладку попало десять рублей, на десятке были обнаружены следы крови (это и привлекло эксперта). Кровь, выяснилось, принадлежала Инецкому Василию.
– Наркоман убил Инецкого за пятьдесят рублей долга, – объяснил адвокат.
Алк стал совсем уж до неприятности молчалив, мрачен.
Он напросился на секцию рукопашного боя. Но его не приняли. Тренер опасался за здоровье других спортсменов. Равных по росту и силе среди них не было.
– Судя по твоему занемевшему взгляду, ты, парень, явился сюда калечить… Я слышал, ты после больницы… Вот что я тебе посоветую: духа и воли, судя по всему у тебя хватит, но сердце, вижу, у тебя колотится… Укрепляй тело. Плавай, начинай потихоньку бегать. И помни свой закон: лучше не дотренироваться, чем преодолевать себя. Только постепенно войдешь в норму, иначе срыв с погаными последствиями. Сможешь совладать со своими эмоциями – своего добьешься. Самостоятельно. Не каждому это дано… Но ты попробуй.
Тренировались пацаны у скалы. Он не участвовал, но смотрел. А затем тренировался сам. Бегал, плавал. Пасущаяся на подводных моховиках кефаль, осенние рыбьи «свадьбы» вызывали азарт. Стандартные подводные ружья его не впечатляли, и он стал разбирать припрятанные описания и чертежи бати. Кольцевой генератор представлялся, так сказать, теоретической мечтой. Но мама Валя в свое время со слезами и истериками уговорила его поступить в московский институт. Там он и встретил вначале Натку, а затем Павушку… Идея «кольцевого генератора» затмила все.
До кладбища шел быстрым шагом, потом до скалы, с остановками, бежал. Задыхался, но понимал – он не старик, молодость возьмет свое, главное – помнить и выполнять установку мудрого тренера.
Но тренер не имел никакого понятия о коконе. Сидя чуть ли не каждый день у могил земных родителей, он не мог не вспомнить о коконе. Когда-то все началось с того, что он в воображении начал вращать вокруг себя сферу, зеркальную с внешней стороны. Зеркало отражало мир, который, если честно, ему не очень нравился. То, что этот мир уже не нравится многим, он догадался позже.
Кокон неплохо работал спереди, сзади вращение затухало. Переводил концентрацию на спину – исчезал передний фронт. А нужно было полноценно удерживать одновременное вращение и спереди, и со спины.
Он не знал, что начал уничтожать в себе жизнь. Вращал воображаемую сферу, не предполагая, что энергетические конусы со спины, вращаясь против часовой стрелки, всасывали, ввинчивали энергию, которую отдавал Земле Создатель. Чакры согласовывали Космическую энергию с Физическим миром. Передние конуса, вращаясь по часовой стрелке, выбрасывали отработанную энергию.
Свой кокон он закрутил против часовой стрелки, вообразив, что как бы вывинчивает себя из земли, устремляясь в космос. Напрягался, истязал себя волей, но получалось плохо, силы чувствительно покидали его. Начали сниться кошмары, скалились чудища, исходили слюной, готовые его пожрать. Нападали клыкастые вепри, плевались ядом гидры… Исчез сон, и задрожали руки.
Мать вломилась к психиатру.
– Понаблюдаем, мальчик неадекватный, – вещал врач.
Помог еще в то время живой и деятельный батя.
– Витёк, у тебя отсутствующие глаза. Иногда твои глаза даже не реагируют ни на что – это транс. Ты очень концентрируешься. Врачи тебя укокошат. В чем дело?
– Я кручу… Вычитал в твоих книжках. Кручу вокруг себя сферу. Врачу не сказал. Сверлит тебя глазами, люди – подопытные лягушки.
– А почему лягушки, а не собаки? Они кусаются. Как люди.
– У него на столе валялась игрушка. Неожиданно лягушачья морда как заквакает. Представляешь? Мать с катушек съехала.
– А ты? Врач проверял реакцию… Активное наблюдение.
– А я захлопнул рот твари. Пару раз шмякнул об колено, чтобы больше никогда не пугала детей. Врач набросился на маму, ваш сын – будущий маньяк. А я сказал, что его квакалка – тупость. Мама меня поддержала, мы поругались. Врач и маманю поставил на какой-то учет.
– Вот болт, к примеру, – вздохнул отец. – Как ты крутишь сферу? Учти, любое вращение может быть по часовой стрелке или против… Как вращаешь ты? Не важно, что ты там вращаешь. Подумай, прежде чем ответить. Вращение, завихрение частиц и возникающие возле каждого предмета и сознания волновые вибрации – суть информационно-энергетических законов Мироздания. Например, заряди воду негативом – выставь стакан с водой перед телевизором – в другом стакане в другой комнате вода зарядится той же энергетикой. Как? Очень просто: вихревое Поле, торсионные вибрационные потоки информации пронизывают мир, зарождая судьбы не только живых существ, но и самих миров.
– Ого, – удивился, – против часовой стрелки, – выпалил, – я выкручиваю себя из земли, из материального. Если вращение – это Мироздание, тогда не до шуток.
– Сынок, с точки зрения Космоса мы все находимся в вакууме. Огонь, вода, мысль, эмоция – это производные вакуума, в котором активируются виртуальные и материальные частицы. А частицы – это спин, вращение. От скорости зависит частота и волна – мы потом с тобой обсудим. Но важно – куда направлена скорость энергии. Вакуум – это энергия.
– Куда смотрит головка болта – туда и направление, – ответил.
– Ответ больше неверный, чем верный. Он якобы очевиден. Но это как посмотреть… Понимаешь, Мироздание такая сложная штуковина, что: ты прав, но в то же время и не прав – это сплошь и рядом. Куда ни поворачивай головку болта, ты все равно крутишь его влево, против часовой стрелки. Благодаря своему воображению ты крутишь свой кокон с огромной скоростью, частота увеличивается, мир, ты надеешься, все более тонок. Но где же ангелы Света? Вместо них – кошмары, бессонница. Я как-то намекал тебе: около позвоночника и помимо него существуют «точки отсчета», вращаются лепестковые вихри. Врач тебе ничего не объяснит, наша медицина противоестественная, таблеткой решили подменить жизнь и Энергию Создателя. И подменяют.
И он представил себе эти вихри по позвонку. Светлячки жизни и смерти, счастья и несчастья, здоровья и нездоровья. Представил и пришел к выводу, что его воображаемое вращение вокруг своего тела и всасывающихся вихрей со спины – одно и то же, они направлены друг против друга. Энергетические вихри тормозятся его волей, тонкая энергия Ангела Света сбивается на низкие вибрации. Он сам своим воображением лишает себя жизни, ибо не только еда и вода определяют человеческую жизнь. Без энергии Создателя мы бессознательная жующая и сношающаяся протоплазма.
– Я тормозил свои вихри, возникал низкий спектр – кошмары, глюки, слабость. Я изменил вращение воображения. Батя, теперь я так разгонюсь, что почувствую другой Мир.
– Трудно. Но возможно, если Господь наградит тебя предметным воображением, энергией и незакальцинированным эпифизом. А ты сам научишься согласовывать в скорости противоположные конуса своих чакр, которые соединяют тебя с Создателем. Сынок, люди – физически-энергетические создания, плотное тело и дух. Но мы плохо изучили даже свое тело. А мир людей прирастает и отторгается Энергией, чаще это энергия времени и Солнца, торсионный мир всесветовой информации, которая может видоизменяться волей и воображением. Свои законы и действия люди творят преимущественно физической составляющей, уповая на технику, которая помогает, но мир души ограничивается машиной, а человек видоизменяется энергией своей воли, воображения и, следовательно, знаний.
Он еще не соображал, что был арием Арктиды и вместе с тем гражданином России двадцатого и двадцать первого веков, россом Виктором Николаевичем Семиоковым по кликухе Лаврак, который недалеко от берега сидел в одиночестве, пока и солнце не затежелело на закате, приготовившись выкупаться в море и уйти спать.
Увидел Разумовского, это же ему дворец возводят…
Отошел, подхватил ружье и рюкзак, злобно взглянул на ревущий бульдозер.
И тут же груда чадящего железа дернулась и заглохла.
– До конца жизни заводишь будешь! – прошептал.
Под матерные возгласы бульдозериста рубящая машина заглохла навсегда.
Отошел подальше, направляясь к дому. Присел на камешек, задумался. В эмоциональном стрессовом всплеске он от всей души пожелал и… бульдозер заглох.
– Скупаемся в последний раз? – бросила рядом сумку молодая женщина с буйными светлыми волосами. – А где поселковские и приезжие теперь купаться будут? Был ничейный пляж, людской. Поставят ограду… Но взамен людям что?
И тут он в нервной напряженности боковым зрением увидел переливающийся столб золотистого света над головой женщины. Не успел опомниться, как рядом завис черный сгусток.
– Доставить мне ее! – задергалась, залязгала сочленениями жуткая мементомори.
От неожиданности видения и жуткого голоса Лаврак упал, обхватив голову руками.
– Вот я тебя и прихватил, Дива! – самодовольно оскалился Янг. – Зачем ты меня палила, если знала, что меня возродят?
– Давно я с тобой, отродье, не встречалась. – И бросилась к Огненной Клети. – Росс, – вскипела взглядом, – освобождай свою Судьбу! Психическая энергия, ну! Хватит кукситься, я ради кого позволила затащить себя в логово?! Только ты сам можешь освободить свою Судьбу – преврати пылающие прутья в пепел! И на земле, и на небесах не позволяй Судьбе быть в плену, ты Страж Арктиды и мало лишь выжить. – И подбежала к висевшему в цепях фантому, Вечно Начинающему.
– Приветствую, – отозвался тот. – Прихватил меня Янг, – вздохнул. – Ты полуфантом, Дива, активированный потомок Марии Магдалины. Но сейчас ты находишься в зоне действия Великого Нага, они испытывают свою адскую аппаратуру.
– Активированный потомок? – удивленно замерла женщина. – Я не просто потомок… – И тут же бросилась к чешуйчатому чудищу. – Росс освободит свою Судьбу! – запальчиво вскрикнула.
– Пусть освобождает, хы-хы, – хрипло вырвалось из глотки Янга, – я чту Закон. Кха-кха, – прокашлялся, – не сможет – удавим.
Но тут с железным скрежетом рявкнул аппарат, возле которого восседал под полтора метра роста чешуйчатый человекоящер, Великий Наг. (Наги невысокие, головастые.)
– В Ином Мире – человек! – вопил аппарат. – Или получеловек. Или полуфантом. Начинаю отсчет Добра. Прошу информацию! Ячейки Зла замыкаются биополем Добра.
– Добро в нашем ведомстве?! – отвисла челюсть у Янга.
Алк краем сознания уловил – это иная реальность, там его Судьба, его тонкоматериальный фантом в клети.
– Информацию! – рявкнул аппарат и защекотал лучом волосатые ноздри Янга.
– Я нервный! – завопил тот. – Расколочу изделие…
Голова без шипов повернулась, уставились желтые неподвижные глаза.
– Где толмач Великого? – раздраженно привстал Янг.
– Пытают, – ответил здоровенный черт-охранник, аггел. – Шипит, продался, хмырь!
– А толмачит кто? – впился Янг огромными когтями в горло аггелу. – В падлу!
– Янг, – вкрадчиво прошелестел шипением наг, – я без толмача скажу: получишь сто невинных девочек, если расколотишь мое изделие.
– Глызь, рвань и врань! – успокоился Янг. – Где вы, ваше Высочайшее, их найдете, сто невинных? Прямо новорожденных доставят? А из колбы не принимаю – я не извращенец.
– Аппарат требует информацию – похерил приказ?
– Я чту повеления, – нехотя отозвался двойник. – Когорта Начинающих на земле настолько активна, что их потенциал создал собственного фантома. А он силой совокупного таланта решил убыстрить в людях идею всемирного Добра. Утопия? Людишки и есть носители этой утопии, у них созревает такая идея. Можно и искусственно, подумал Начинающий и создал торсионный вихрь. Но генератор требуется… Я предоставил ему Судьбу, обкоргал маленько этого росса, соблазнился его кодами. Потребовалась эмоциональная закваска, так как наги способны лишь логично выводить средний уровень житухи. Похвально! Мы и людишек научили такой мухлевке, и недоразвитый социализм накрылся моим половым органом, – развалился в кресле Янг.
– Пришибленный Страж, – сверкнула очами Дива, – ты думаешь освобождать Судьбу?
– Слава Янгу! Слава! – взревели бесы, черти и нанасы и бурно зааплодировали.
А прутья Клети тем временем запылали, лучистый лик Судьбы обозначился четче.
– Обидно, Великий Наг, – продолжал двойник, – людишки увлекаются идеей Господа. Он у них провозвестник справедливости и любви. Он искупил грехи человеческие… И что? Грехов стало меньше? Страданий меньше, бесы голодают? Фиксируй, Великий: Господь знал, что никому не дано искупить грехи человека, кроме самого человека. В противном случае теряется смысл человеческой жизни. Точнее сказал пророк Анаксагор о людях: «Чувства наши ограничены, дух слаб, течение времени кратко, а истина лежит глубоко; только мнения и привычки господствуют повсюду, для истины не осталось места, все покрыто мраком». Вечно Начинающий уперся своим гениальным лбом в мощнейшую вибрацию Зла. Мой соратник, учитель, вождь и противник, – торжественно привстал Янг, – Великий Наг, ваша змееподобная личина, повелитель подземных шрастров, вот тут-то и происходит казус: люди – пленники зла, но их чувства, эмоции устремлены к добру и любви. И как ни изгаляйся, а получается: только сам человек может освободить себя из Клети. Пусть пыжатся… А я хочу еще раз увидеть агонию Господа на кресте, мы воздвигнем пыточный крест Земле и уйдем на другое жнивье, – фанатично сверкнул глазами Янг. – Кто распинал Господа, я? Извините, граждане, я не настолько подонок, чтобы посмел распять Господа. Вы распяли, граждане, вы в своем мракобесии, корысти и невежестве страшнее меня. Вы мильоны раз распинаете сограждан и одного нарекли после этого Господом. И не потому, что замучила совесть. А так было надо, чтобы зародить веру.
– Несколько слов о Диве, – скрипучим голосом потребовал аппарат.
– «Воскресши рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине… Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь?» (Евангелие от Иоанна, 20: 15). Жена! По свидетельству отцов церкви – проститутка! Людишки и тут оказались проворней нас и распяли и это Благородство, не очень думая о том, что их собственный конец в пантеоне Вселенной будет сиять предупреждающим символом распятого благородства. Какая еще греховная любовь у Господа, мы, недостойные, истинно поклоняющиеся Ему, соизволим наречь Магдалину покаявшейся проституткой. И никаких потомков Иисуса и Марии! Но, господа, – сверкнул глазищами Янг, – даже я ведаю, что истинная любовь ни при каких обстоятельствах не бывает греховной перед Богом. Астрейка, – хрипло хихикнул Янг, – косила под Магдалину, космонаблюдательница. Родила Диву во Франции.
– Мамочка Дивы – Магдалина? Дива – гиперборейское отродье от Наблюдателей. Не выпускай ее, Янг. Мочи!!!
– Дива, – злобно уставился Янг на женщину, – вселяет свой Дух в плоть и становится полуфантомом, ибо способна пребывать в человеческих низах плотного мира. Сананда, звездное существо восьмой плотности, наблюдая, как человечество погружается в невежество, воплотил часть себя как сын Иосифа и Марии. Я, как и вы, Высочайший, – потребители энергий низкой плотности, жрем страдания, а Иисус совершенно другой – не враг и не друг нам, Он дитя просветления и любви. Каждому свое… Вокруг Иисуса плодятся легенды религиозного толка, монополия церкви навязала образ идола «непорочного зачатия». Чушь! Некоторые инопланетные группы, – мрачно усмехнулся двойник, – обладают способностью оплодотворить женщину, не вступая с ней в сексуальный контакт, но в случае с Иисусом не было никакого «непорочного зачатия», не было никаких дурацких голубков, все произошло с помощью обычного акта, чтобы в эмбрион была внедрена духовная частица Сананда. Мария и Иосиф оказались возле Мертвого моря, где нашли приют у ессеев. Ясновидящий Иисус знал, что идет на смерть, но до последней минуты призывал людей к любви. И что? Сколько же войн и убийств после этого последовало, – победно усмехнулся Янг. – Великий Наг, вы требовали информацию – вот подлинная информация о божеской сути Иисуса, Магдалины и Дивы. Кстати, к нашему сожалению, Магдалина не была и не могла быть проституткой, актриса, танцовщица, певица – дочь Астрейской звездной цивилизации, дочь Афины от Космонаблюдателей. Косила под Магдалину… А теперь Дива, доченька Иисуса и Марии из Магдал, способна «закосить» под кого угодно.
– Информация принята, – сухо подытожил аппарат и женщина, ощутив свободу, кинулась к Вечно Начинающему, дотянулась к его груди.
– Послушай, милый умница, ты больше всех сейчас нуждаешься в помощи, твое смятение проникло в мое сердце. – Она обвила руками шею Начинающего и зашептала: – Ищи истину в человеческом сердце, разум довольствуется информацией и коммерцией, а сердцу дано болеть. Идея свободы привлекательна, да не угодить бы в цепи, вот как угодил ты. Начинающий, – вскрикнула, – фантом талантливых, отрынь цепь, провозглашая свободу!
Она еще что-то хотела сказать, но Янг сорвал ее с цепей и бросил к своим ногам.
– Аппарат нагов щелкает зеленым, накопляя биополе Добра, – издал яростный вопль, и глаза монстра заголубели бессмыслием, которое бывает у новорожденных. – Ребята! – кликнул трехметровых нанасов, и те хлынули гурьбой. – Я первый ее… А потом – очередь, – сорвал с Дивы лифчик. – Она выносливая, бывшая росска.
Женщина укусила Янга за плечо, вырвалась и бросилась к Огненной Клетке.
Алк подобное допустить не мог. Звонкой струной лопнули прутья, выжигая чертей и нанасов сверкающими молниями обломков. Судьба на лету подхватила Диву, выпяченной дланью отведя от нее огонь, коленом поддела Янга.
– О, моя печень! – простонал тот и завалился.
Росс ощутил, как в Тонком Мире воссоединяется со своим фантомом и на вытянутых руках Судьба поднесла потерявшую чувства Диву к груди пленника:
– Вот твоя любовь, Вечно Начинающий. У вас в энергетических вихрях неземной любви родится Божий ребенок, вы наречете его именем – Наука. Я срываю цепи, Начинающий! – И цепи, звякнув потусторонним звоном, исчезли.
Лаврак очнулся от видения и ощутил цельность своей души, остро вспомнил: он Страж от Арктиды, превращается в лаврака, но подумал, что там, в мире, где пребывала его Судьба, он совершил все правильно: без нее, Дивы, в которой признал Фею, Начинающий будет несчастен. Магдалина две тысячи лет назад нашла свое счастье. Но первый земной путь Иисуса закончен, Бог призвал Его к последующему свершению. А Мария будто и поныне приходит рано, когда еще темно, и видит: камень отвален от гроба…
– Он меня насиловать вздумал, я тебе покажу паритет! – И Алка пронзила тревога.
По позвонку пробежала знакомая изморозь, тело закололо иголочками. Обернулся…
– Спокойно, росс, – вытянула руки к его вискам, и стало спокойно.
Светятся, повисли над землей, ну и хрень, подумал. Хотя эфирные тела – запросто.
– Мужиков не бойся, – показала Дива себе за спину, и свечение угасло, женщина встала на почву. – Алкид, ты все события за глюки принимаешь или как? От своих видений, как страус, голову готов зарыть в песок?
С испугом хрипло спросил:
– Мои видения – не глюки? И ты, полуумная, – помрачнел, – в какой спецухе лежала?
Невольно при этом покосился на розовые соски.
– И этот туда же! – схватилась за груди, прикрывая. – Совсем забыла… Поверишь, что моя одежда осталась в другой реальности?
– Если поверю – придушу! Ты меня бросила, Фея! Ты оставила меня одного с этим мечущимся миром, а из тела выходить запретила. Такие астрейские законы, Богиня? Космонаблюдательница… Впрочем, вот в это я готов поверить.
Охрана с высоты и со смешком начала опускать на Диву переливчатый сарафанчик, за обладание которым на подиуме устроили бы потасовку.
– Нет, ты не готов к инициации, – настороженно заметила, окидывая его пытливым взглядом. – Бродит в тебе дух раздражения и злости, ты – лаврак. Тебя еще в детстве, в глыбах у моря, частично затемнил Янг. Ты владеешь высшими дарами, но инициировать Светом тебя в данный момент нельзя. Тебе нужно духовное размягчение. Ослаб ты, прими немного светлой энергии. – И прикоснулась к его затылку.
Алка выгнуло дугой…
– А дикарь может действительно свихнуться, – заметили помощники.
Она бросилась к россу, прижала его трясущуюся голову к груди.
– Не смей! Не сходи с ума, миленький… Я могу сделать так, что ты все забудешь, но нельзя. Ничего нельзя вычеркнуть из жизни, препятствия всегда были и будут, не все этот плотный мир способны выдержать, их убивают, провоцируют и оговаривают, они спиваются, самоубийства, инфаркты… Прошлое маячит за спиной, а ты, росс, выдержи.
– Ты действительно дочь Иисуса и Магдалины? – тихо, но внятно спросил Алк.
– Живой! – радостно вскрикнула женщина. – Благодарю, Господь! Погляди на молодца, – потрепала по загривку претендента на инициацию, – спокоен, как удав перед броском. Зовут меня Дива… А Магдалина? Это было так давно. Две тысячи лет спустя сердцем мира и веры станут просторы России, вот почему я здесь. – И подтолкнула интеллигентного вида мужчину. – Это Мигль. А этот здоровенный детина – Бизрн. Оба Стражи неземных прерий. Я вроде как обрусевшая еврейка французского происхождения. Я действительно дочь Магдалины, две тысячи лет назад родилась во Франции. Меня друзья по КОНу даже путают с моей бабушкой Афиной, не отличишь. Но я – Дива, понахваталась у вас русского мата и сама скоро запью горькую. На данный момент я представляю частицу отряда от Конфедерации Объединенных Наблюдателей. Основу отряда составляют силы Плеядианской и Астрейской цивилизаций. Зевс – бывший бог-руководитель, он не астреец – сирианец от Сириуса А. Ох и бабник был… Обожал земных женщин. То было Начало Конфедерации Наблюдателей. Зевс согрешил с Алкменой, загулял с дубиной Геракл – так говорят легенды и сказания. Но Афина еще моей мамке поведала, что это чушь. Зевс карал всех, кто сомневался, что это он зародил Геракла. Кому охота была связываться, сирианцы слегка сшибленные на власти и ревности. А на самом деле Алкмена уже была беременна от Стража от Красного Карлика, но только заикнись – Зевс кишки натянул бы Алкмене на голову вместе с приплодом и пришельцем. Сама Алкмена была еще той штучкой, отдаваться – так от всей души и богу. У Геракла было аж три отца. Амфитрион, тот, кто тянул лямку. Зевс, тот, кто считал себя отцом. И действительно генетический отец: Страж Космоса, сделал дело и скрылся куда-то за шестьдесят световых лет. Ты, росс с легендой Алкида – от Страж, арий, – усмехнулась, – воин. Тебя затемнили чешуйчатые, от этого никуда не денешься, возможно, ты реализуешься с меньшими потерями для тебя и людей, но потом помни: негоже тебе, арию, мелочиться и оставаться лавраком. Мы должны быть уверены в каждом, предательство отбрасывает нас на окраины борьбы. В наших рядах нет места слабым и глупым! Мы готовы помочь состоявшимся, но за ручку никого не водим.
– Нам пора, – вскинулся Мигль. – Эти наги со своими аппаратами… Вот: проявил слабость Вечно Начинающий – и тут же его поимел Янг. Солнечная система под несколькими космическими завесами – Земля инфицирована нефилимским истязанием души.
К вечеру следующего дня взбурлила в поселке волна ажиотажа, дети с сачками, а за ними и взрослые с наметами бежали к бывшему вольному пляжу. Сдуревшая от неожиданного сгона рыба заходила в бухту, где вода оставалась теплее. Подошла низовка, семиградусная донная вода по каким-то стихийным причинам вытеснялась наверх, перемешиваясь с теплой водой. Снизу с течением захватывался сероводород, рыба задыхалась, выискивая в бухте у самого берега очажки спасения.
Лаврака-Алка сгон застал в камнях, подставлял вечернему солнцу волосатую грудь. Люди бежали в одном направлении, побежал и он, схватив рюкзак и ружье. Прибежал и застыл, увидев вакханалию, людей, опьяневших от легкой наживы и азарта. А со стороны моря пировали дельфины, зажав рыбу в бухте. Орали чайки, суетились бакланы и нырки.
– Чего стоишь? – весело закричал Петька-участковый. – Мне на дежурство, – а всего-то, – показал на вещмешок с десятком кефалин. – А ну дай, – выхватил ружье.
Петька разогнал пацанов, которые на камнях дежурили с сачками, прицелился и саданул сверху по плавникам. Стрела взвизгнула, пролетая по воздуху, утробно зашипела в воде, дернула линь так, что Петька не устоял, едва не упал в воду.
– Твою мать! – перепуганно оглядел ружье. Вытащил заморенную кефальку, рыба и не трепыхалась. – О-го-го! А ты стоишь… Ну и ружьишко! Буду бить лежа.
Лавраку вздумалось «взглядом» вырвать ружье, в последний миг опомнился – житья после этого ему не видать, подбежал и силой забрал у Петьки ружье.
Отошел к леску. Нет, это рыба не его. Вскинул рюкзак – домой. Тело играло мышцами, он ощущал в себе неведомую силу. Уяснил, это «индукция», подъем сверхъестества от соприкосновения с Дивой и восстановленная связь со своим фантомом Тонкого Мира. Издалека движением руки начал гнуть ствол молодого деревца – получилось. Взглядом поднял камень и метнул в дерево, удар получился такой силы, что деревцо сломалось. От неожиданности и стыда вначале застыл на месте, потом подбежал, возомнил, что тут же срастит растение. Сколько ни сращивал – не вышло. Крушить умеет, а давать жизнь не созрел. На кокон всегда не хватало энергии, все тренировки накрылись, а сейчас? Занемел, представил зеркальную сферу и крутанул… Все смешалось, на миг мир ушел из сознания и… что? Только бешено колотится сердце. Хотя это его ощущения… А со стороны? Катят пацаны на велосипедах… Резко выбросил вперед руку: «Стоп!» – мысленно приказал. Три пацана завалились. Хуже пришлось великам – искореженные колеса и рули.
– Пипец, – прошептал пацан, встав на четвереньки. – Откуда тут стена?
– Смотрите на меня, – подошел. – Потом расскажете, что видели. Постараетесь – дам деньги на ремонт великов. Внимание, готовсь! – И крутанул кокон.
От перенапряжения сел, задыхаясь.
– Что видели?
– Ни хрена не видели… Темное пятно, а потом ты исчез. А раз появился – гони монету, а то заявим в милицию.
– Монета будет… Приходите завтра с утра на лодочную. У меня дежурство. Начнете трепаться – дырку от бублика получите, а вас засмеют.
Пошел по дороге и вспомнил: прямой проход закрыт. Саданул ногой, вышиб доску…
Дали нам сухого,
Шала-ла-ла,
Совсем недорогого,
Шала-ла-ла.
Выпили стаканчик,
Шала-ла-ла,
В голове туманчик,
Шала-ла-ла, —
хороводили вокруг костра дамы в плавках.
Море мое ласковое,
Безответное.
Счастье мое чистое,
Недопетое, —
упоительно выводили надтреснутыми голосами три обнявшихся жирных мужика.
– Митя, хочу ночного купания, – вскочила дама, забыв о семиградусной воде сгона.
– Охладись, охладись, – заплясал вокруг нее, словно бес из преисподни, то ли беленький, то ли синенький от худобы черноволосый мужичок, тряся бородкой. Он усердно заплясал, по-идиотски изображая «цыганочку». С задышкой приговаривал в такт:
– А я весь расслабился, ух, ух. Славно мне, славно мне, ах, ах.
Костер раскочегарил Разумовский. С пьяной отрешенностью, сопя, ломает ветки дуба и сосны. Наломал и потащил к костру. Живая хвоя дымится секунду и вспыхивает смоляным пламенем. Дамы разбежались, ошпаренные жаром.
– Нельзя ходить посторонним – марш отсюда! – подскочил жирный мужик. – Ишь, тля! – рванулся толстогубый, перегораживая тропу. – Каков, а? Супер!
– Да оставь его, – махнул рукой один из них.
– Нет! Никанорыч прав – никого! Имеется мандат и – баста! Сразу всех отлучить! Ох, вмазать! Вмазать, – надвинулся толстогубый.
– У меня ксива, – усмехнулся росс, – видишь пень от дуба?
Рука сама по себе словно удлинилась, невидимым воображаемым усилием «схватил» мужика за загривок, заставил резко согнуться и влупиться лбом о пень, который служил у очажка вместо стола. Мужик заревел медведем, сел, в шоке выпучив глаза.
Мужиков словно ветром сдуло, перепуганные обступили Разумовского.
– Ты чего, паря, чудишь? – строго прикрикнул Разумовский. – Мало имел приключений на свою задницу, еще захотел? Вызвать команду или и моей охраны хватит?
– Судьбу свою вызволил, – улыбнулся.
– Чего? Послушай ты, шиз недобитый, помнишь, предлагал тебе человеком стать? Ну, сберег себя, молокосос? Опустился… На дне. То ли совесть, то ли душу свою берег. И живешь в дерьме и нищете. Кичишься великой Россией? А я вот не кичусь, я трезво знаю ей действительную цену, – подошел впритык.
– При чем тут Россия? Дворец себе, гляжу, варганишь?
– Хе-хе. Тут скоро только птица пролетит, а ты обижаешься. Тебя, видите ли, гонют. Быдлу нельзя, а тебе можно? Кстати, Павка привет просила передать при встрече…
– Спасибо. Так я могу пройти?
– Не в этом суть. Разворачивайся – марш к забору! Это ты жизнь лбом хотел расколоть. А «сэ ля ви» призывает баранов еще крепче биться лбом, а лоб – о моховик. Кому котлеты, а кому мухи, болван!
Алк собирал в тугой комок остатки нервов, изнемогая от непосильной сдержанности.
Тот лаврак чуть руку не отгрыз, а этот перекусит горло, поежился.
– Генератор наверняка в ружьишко втемяшил? Изобретение, идиот, замытарил, сам не гам и другому не дам. В дешевку «кольцевой генератор» сунул!
– Но ведь так и не поимел меня, Ким Никанорович.
– Тогда присядем, – решительно указал Разумовский на пни вокруг очажка. – Шевели жизнь, горячись, – заерничал Никанорыч, – сейчас это приветствуется. Нашевелившись, многие поймут: себя перепрыгнуть можно только хотеть. Так было и, учти, Витя, долго еще будет. Блок коммунистов, блок демократов, блок партии власти и умеренной оппозиции – тьфу! Наши неодемократы лишь создали грызню, коррупцию невиданных масштабов, державную импотенцию и кучу мошенников с этакими либеральными замашками. Ну-ка, гений, подскажи… И последует? – Лаврак-Алк молчал, тяжелел взглядом. – И последует очередной выкидыш! – с пьяненьким самодовольством ответил Никанорыч. – Последует попытка воздвигнуть идею. Красивые слова о демократии, волшебные слова о модернизации и экономическом подъеме заметелят, блеснут конфетти. А поезд уходит, еще видны лишь два огонька – догони! Теперь понял?
– Нет, – сквозь зубы ответил Алк.
– Правильно, не понял. Но все поймут, сраженные реалиями. Делай себе хорошо, если успеешь – вот клич, а все остальное прикрасы. Реалии! Я, Семиоков, тебя все же поимел, а вот коттеджик, – обвел рукой пространство, – в придачу. Поимел и поимею! Жизнь разделена, Витя. Мы знали, что и как делить! Ты отказался от своей доли… – развел руками строитель рыночной экономики или строитель всего-навсего фешенебельной дачи.
Никанорыч, подумалось Алку. Ника – победа, Норыч – нора. Победу утащит себе в нору. Нагло, как печенег длиннокосую русскую женщину. И растащут Россию по своим норам.
Как из-под земли выскочил охранник с автоматом и уставил ствол Стражу в лоб.
– Ну? – усмехнулся Разумовский. – Оставляй ружье с генератором и топай! Возникнешь – таких собак навешаю! Уничтожу, псих недобитый! Хочешь что сказать?
– Уже до меня сказали. Слушай, Высоцкий поет:
Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след.
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили все дубы на гробы.
Ты уймись, уймись, тоска,
У меня в груди.
Автомат охранника резко пошел вверх, вырываясь из рук. Качок упал.
– Полтергейст! – вытаращился Разумовский. – В тебя вселились дьявольские силы. Потрясающе! Теперь и я, – вскинулся, – пойду в церковь. – И в прыжке выхватил ружье, отбежал. – Возьми итальянские кроссовки, – издалека выкрикнул, – только пару раз надеванные, бери! У тебя сорок какой размер? Выбрось рвань свою парусиновую, лет десять проходил во мрази ширпотреба? Или ты жертва китайского экономического чуда? Слушай, изобретатель хренов, даю тысячу бакс. Ну? Приоденешься, человеком станешь. Нормальной жратвы себе купишь. С баксами ты враз будешь всем нужен. Ну, договорились?
Вроде как время тянет, подумал росс и решительно встал. Так и произошло. Кто-то вызвал оперативный наряд.
По верхушкам деревьев заметались высверки фар, к ним вовсю мчались несколько автомобилей. Разумовский, не выпуская из рук ружье, метнулся в кусты к внедорожнику, но спрятаться не успел. Range Rover поднялся в воздух, тяжелый двигатель перевесил, и вездеход врезался в глыбу, тяжело свалился, но вновь встал на колеса. Фары резко остановившихся автомобилей высветили жутко визжащего Никанорыча, дрыгая ногами тот падал на крышу вездехода. Тело безжизненно сползло с крыши в сторону глыбы.
Прожектор осветил оскалившуюся от страха бесовскую харю Митяя, в алых отблесках костра на миг образовалась куча из людских тел, и распатланная голова горбоносого и худосочного личного юриста Разумовского уткнулась чуть ли не в угли, а нога омоновца гордо воздвигнулась ему на спину. Повязали Митяя!
Но другого мнения был пришедший в себя Разумовский. Он вытолкнул из-за глыбы телохранителя, и тот вскинул автомат. В последний миг росс силой, данной ему иномирьем, отвел ствол, и пули лишь по касательной задели голову и плечо. Дальше началось сущее столпотворение: автоматы вырывались из рук крепких парней и, жутко шурша, вращаясь, врезались в глыбу, самопроизвольная пальба, засвистели шальные пули, занемевшие от неожиданности омоновцы, бросившиеся на землю, дико визжащие женщины, сшибавшие с ног жирных мужиков, когда рванулись в темноту. Пуля попала в бензобак Range Rover, искрой мелькнула вспышка, прозвучал оглушительный взрыв, разметав пожитки, костер, людей. Черный дым с языками бурого пламени взметнулся вверх, освещая жуткую картину.
Петька-участковый, показывающий ОМОНу дорогу, дико завращал зрачками, выглядывая из-за колес перевернутой милицейской машины. Взгляд его остановился на Лавраке, по лицу которого из раненой головы стекала кровь, он держался рукой за окровавленное плечо. Петька выполз из-за колеса и наткнулся на бездыханного Митяя.
– А-а, буйняк! – прорычал, пиная ногой бесоподобного мужичка. – Чтоб ты сдох!
Неведомая сила подняла Петьку и швырнула вновь за колесо.
Над побоищем возникли три светящиеся сущности, Лаврак услышал:
– Мигль, Бизрн – спасайте ситуацию! А я к нему… Сорвался, – констатировала.
Он молчал, ощущая затвердевшие мышцы, потом покорно подставил голову под удивительные руки воплотившейся в плотный мир женщины. Шипел золотой огонь, под которым исчезала кровь, моментально затягивалась рана.
Рядом возник Мигль:
– Мертвых нет. Сильно от взрыва пострадал высокопоставленный и его охранник. Выживут. Всем внушили аварийную версию. Росс в ситуации не присутствует.
Алк метнулся и среди суеты и дыма вырвал из рук Разумовского «кольцевой генератор». И был подхвачен сущностями. Приземлились в глыбах у моря, ниже поселка. Дива присела рядом. Неожиданная и странная женщина, глаза излучают внутренний свет.
– Росс, Стражи Космоса прибыли с планеты Родина. Геракл не наш, их сын. В то время весть о прекрасной Земле распространилась по всему Космосу, этим и привлекла к себе рептоидов. Драконовые склонны к темным вибрациям, в свое время сильно навредили коренной расе человека, внедрялись, бесчинствовали, оставляли в ДНК людей гены захвата, страдания и убийств. На их совести то, что Земля превратилась в полигон. В войнах «богов» термоядом была выжжена основная водная атмосфера планеты, космические излучения укоротили жизнь. Земляне жили до тысячи лет, их жизненный и духовный уклад был совсем другим. Ты единственный оставшийся на свободе мужской потомок Родины. Не печалься, что тебя колошматит на этой земле… Нет готовых высокодуховных Духов! Росс, пребывание в третьей плотности еще никому не сходило с рук, мало кто выживает. Немало людей, обожравшись пива, с ножом в животе поступают к нам в Мир Иной, где соприкасаются с первейшим законом: подобное притягивается подобным. Они собираются в огромные толпы, эти необузданные любители пива и бормотухи, а мысль одна – бесконечный ряд пивных ларьков и девочки с неуемным желанием найти вечный кошелек и умопомрачительный секс. Но в иномирье секса в земном понятии нет, пива нет, бормотуху цеховики не продают. «Скучно, – орет толпа, – верните нам прямую кишку и анус!» А ведь, как некоторые утверждают, их душа вернулась домой, после смерти – они умнейшие духи. А эти пивные души начинают только задумываться. Смысл человека именно и состоит в том, чтобы создать себе цельного Духа. Иногда пройдут тысячи лет, чтобы Тонкий Мир стал действительно домом. И лишь в исключительных случаях Дух ведет земную личность, приоткрывая фильтры мозга. Росс, я поняла: Господа ты почитаешь, а церковь и ее служителей обходишь стороной. Но кто так уж утверждает, что путь к Господу возможен только через церковь? Ради вселенского престижа церковь могут вознести выше Господа. Ведь так не раз было.
В ту же секунду тело сотрясла сильнейшая вибрация, судорога свела солнечное сплетение, Алк задохнулся от страшной боли, а «выдохнул», уставившись на свое бездыханное тело. Не успел осмыслить миг, а уже подлетал к какому-то строению с куполами и крестами.
Дива указала на рослого священника с благородной осанкой и лбом мыслителя.
– Твой будущий духовник, Страж. Знакомься…
Священник, потирая сонные глаза, вводил в ноутбук какие-то данные, вычитывая их из клочков бумажек, разложенных на столе. Вот тут и возник перед ним двухметровый призрак, выйдя прямо из стены комнатенки.
Отец Василий довольно быстро обуздал страх, приосанился, погладил короткую густую и волнистую бороду и, сжав кулаки, глухо спросил:
– Кто ты и откуда?
– Не надо! Святой Антоний надоумил вас тут же – «кто ты и откуда?».
Священник растерялся, но крепился. Даже когда «мышка» самопроизвольно защелкала и отключила надрывно загудевший комп, дородный священнослужитель лет пятидесяти, наклонив голову так, что длинные волосы почти закрыли лицо, упрямо повторил:
– Кто ты и откуда? – и слегка дрожащей рукой откинул с глаз волосы.
– Я не не демон, не дьявол и не ангел. Я человек, сумевший выйти из собственного тела.
– Экзосоматическое состояние? – облегченно спросил священник. – И что тебе, мил-человек, надобно?
– Я и сам не знаю… Просто ваши писания полны баек о том, как бесы внешне могут превращаться чуть ли не в самого Христа. Вот я перед тобой… Не бес ли я? Дочь Магдалины утверждает, что я – Родина, потомок Стражей Космоса и гипербореец.
– А мне всеедино. Я полон своей веры и своего достоинства – и этого довольно.
– Достоинство ваше вижу. И что, не приняли меня за сумасшедшего? А как же «дочь Магдалины», например? Стражи Космоса… Гипербореец.
– Мил-человек, пути Господни неисповедимы. Почему, скажи, у Магдалины не могло быть дочери? И Стражи Космоса обязательно должны существовать, много тьмы вокруг. Это, мил-человек, чувство веры… Веришь в Стражей – верь.
– Что такое вера? Не обессудьте, батюшка, но не понимаю я вашу веру. Иисуса признаю и чту, а вот церковь – сплошной анахронизм. Столетиями верят в добро, а вокруг реки пролитой крови и страдания.
– Вера, известно, от сердца, а ты хочешь понять? И с умом у тебя… нормально?
– Отец, для старушек и детей сойдет слепая вера в добренького божка, а потом они, столкнувшись с жизнью, разочаруются. А вы будете призывать к терпению, смирению и прощению, а зло тем временем хватает за горло. А для человека, который может выходить из тела в эфирном облике, о слепоте негоже говорить. Я прямо спрашиваю: почему зло сатанеет с каждым днем, размазывая вашу веру по стенке? Вас же первых жгут, стреляют, насилуют детей. Козни Сатаны? За две тысячи лет Сатана уже раза три облил всю землю кровью, а вы все устраиваете крестные ходы, песнопения и хвалу растерзанному Иисусу. Искупитель! Мы нагрешили, а Он искупил, спас нас? Таков человек? Распинает Высшую Сущность, чтобы потом до скончания веков просить прощения и убивать, убивать, убивать душу и тело, призывая к себе Ад.
– Так зачем тогда, мил-человек, тебе церковь? Святой апостол Павел сказал: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Твоя вера состоит в том, что сам Господь предоставляет тебе полную свободу и ответственность. Вера – это то, во что ты сам веришь. Чтишь в своей душе доброго Бога или сам чтишь себя богом. Верь и отвечай перед Господом. А у церкви – свои недостатки и свои достоинства. Оставь церкви ее деяния, а сам иди своей дорогой. Никто тебя силком в храм не гонит… А пришел – не буянь и не талдычь об анахронизмах. Был такой философ Карл Юнг, он отписал: «Цель человеческой жизни – сознательное развитие осознания». Вот ты свою веру и осознавай, коль Христа и без церкви почитаешь. И думай, как тебя встретит Мир Иной.
– Да ладно… Я больше доверяю Конфуцию: «Нужно жить хорошо в этом мире, а мир Потусторонний сам о тебе позаботится». Батюшка, что значит жить хорошо в этом мире?
– Хорошо – это не уйти из жизни нищим духовно, не проходить мимо искренних, чистых душой, не использовать их кажущуюся наивность своей корыстной алчностью. Или вот начали вновь провозглашать революции… Назови мне революцию, после которой люди стали свободней, без удушения идеологией? Пиар, бабло не прихватишь в Мир Иной. А уж власть ради власти – и не помышляй. А сатанизм чтишь – на клык тебя свои же.
– Но моя вера, священник, – посуровел Алк, – реальна: первосущностная основа этого мира – противоположность. День-ночь, добро-зло, свет-тьма, радость-горе, бескорыстие-алчность и, следовательно, в конечном итоге – Бог-Противобог. Сатана, которому вы вешаете все грехи, – дитя в сравнении с Противобогом. Гагтунгр – имя Противобога в нашей локальной Вселенной. И тот, кто не просто чтит, а совершает Божьи поступки, всегда рискует нарваться на месть Гагтунгра через рептоидных исполнителей. Но Иисус был благословен Отцом на борьбу с Гагтунгром. И мир раскололся – ты с Иисусом или с Противобогом? В тебе энергия любви, и ты даешь силу Иисусу, или в тебе энергия властной алчности и ты слуга… Да что там там слуга – ты раб Противобога. А вы так называемые святые отцы, – тихо, но жестко произнес гипербореец, – сами пребываете в корысти и растерянности перед наступающим злом и молитесь, молитесь, вздыхая. Моя вера, – не дал росс и слова сказать священнику, – в осмыслении, что и две тысячи лет назад были авторитеты, императоры, воители, прокураторы, разные цезари от политики, но Иисусом стал простой плотник в личине физической плотности. Об этом забывают, преклоняясь перед должностью и баблом. Фанаты веры – это генераторы страданий. И кому-то нужно их страдание. – И исчез.
– О боже, – простонала Дива, – он представил себя куском сахара в чае и растворился. Росс, – призывно шептала, – отзовись, ты же пропадешь.
– Да пристали тут ко мне какие-то хмыри, – послышалось издалека.
– Это Черные Ястребы! Мгновенно… – Но с места сорвался Мигль, и только беззвучный огненный высверк ознаменовал какой-то короткий, но страшный бой.
– Как разобрался, так и собрался, – возник Алк, а сзади настороженный Мигль.
– Мальчик, с тобой не соскучишься… Ястребы без мотивировок пробивают защиту…
– Которой у тебя пока нет, – нервно вмешалась Дива.
– … слегка производят сдвиг кода твоей молекулярной системы, ты материализуешься, но с желудком в голове или сердцем в пятке. Их это потешает, а тебе конец.
– Мигль, – растерянно попросила Дива, – объясни ему суть.
– Мальчик со справкой психа применит торсионный удар, – прогудел Бизрн.
– Могу убить и без магии, – огрызнулся Алк.
– Не можешь. Иначе мы тут с тобой не возились бы. Сценарий мести не для тебя, но ты его, лаврак, совершишь. Береги душу для Мира просветления, – молвила Дива. – Мы могли бы применить ментальный контроль, я самоосудила сей вариант, – вздохнула. – Мы все хотим, чтобы ты на почве мести не превратился в зверя.
– Я не прощу вероломную смерть бати. И не мечтай, Дива! – уставился исподлобья.
11
Алк спешил в лес. Рослый, решительно-резок в движениях, по-мужски статен и красив. Длинные густые волосы почти касались будто каменных плеч, темные глаза из-под черных узких бровей буравили пространство.
Была середина мая, уже подпекало. Весна, но, похоже, возмужавший Алк усвоил, что свобода может быть пуще неволи. И уж очень по-своему готовил себя к этой свободе. Поравнялся со скалой в лесу. Подошел к месту, где были разбросаны старые одежки и выброшенные кем-то матрацы. Усмехнулся и, явно копируя Джеки Чана, вдруг крутанул переднее сальто, ударил ногами скалу, толчок и в заднем сальто встал на ноги, выбросив в ударе руки. Крутанулся и с неимоверной скоростью нанес подкованными ботинками несколько ударов по скале.
– Вот так, батя, – констатировал и еще быстрее зашагал по тропке, которая вскоре вывела его к развалу глыб под горой, на вершине которой стояла древняя церковь.
На ровных местах Алк бежал, внимательно присматриваясь и прислушиваясь ко всему, словно молодой волк. Преодолел краем все еще холодные и скользкие после майских дождей глыбы развала и продвинулся по низине, чавкая грязью. Нашел ничем не приметный валун, из-под плюща из трещины вытащил упакованное в стеклоткань и целлофан отцовское ружье. Отрезал канатик, соединяющий ружье со стрелой. Концом ножа у средней ручки отвинтил защелку и вставил две новые батарейки. Тут же вспыхнул красный огонек светодиода. Алк нервно передвинул вперед рычажок мощности, бросил в ствол шарик от шарикоподшипника, забил пыжом, проволокой прикрутил стандартный снайперский прицел, залег в километре от глыб, отыскал в окуляр спичечный коробок и с мотивчиком песни:
– Я пойду по дороге, простору я рад, – нажал на курок.
Шарик вылетел с замирающим душераздирающим воем, от коробка ничего не осталось, от глыбы отвалился кусок камня.
Через несколько дней около пирса появился белоснежный катер на подводных крыльях. Из рупора неслась песенка: «А толстая Кармен подняла первой свой кольт, и над столами в морге свет включили».
Местные и городские властные воротилы встречали Кима Никаноровича Разумовского с цветами и понимающими улыбками. С ним прибыла жена, потрясающая Павушка, и, несколько настороженно посматривающая вокруг, дочь Разумовского от первого брака красавица Натка. (Карамышев, это я. Земная, не осознающая еще, что я – Натка, но другая.)
Скала неприступным двухсотметровым пиком возвышалась вдалеке, под остроконечной вершиной неровным пояском расположились выступы, козырьками нависая над копошащимся внизу миром. Со стороны развала, пренебрегая мыслимыми и предполагаемыми законами этого копошащегося мира, на отвесную скалу лез – и без видимых усилий – какой-то колеблющийся сгусток со спортивной сумкой за спиной.
Это был Страж, и ему позавидовал бы любой прославленный человек-паук.
Личный монитор Янга вспыхнул ярким изображением, и оповещение заставило нанаса оторваться от десерта: поступал изысканный гаввах страдания девочки, закрытой в яму насильником. Один Янг ведал, что таинственный монитор мог сработать лишь от росса в момент работы кокона.
– Свершилось, – усмехнулся Янг, не спеша, с явным сожалением оставил десерт с мыслью о том, что позже гаввах отчаянного детского страха наполнится энергией отчаяния.
К монитору приплелся так называемый бог, Вакх-пьяница.
– Как это возможно в их мире? – кивнул на упорно подымающегося ввысь парня.
– Очень даже просто, – объяснил Янг. – Его земной папочка жил с мучительным доверием к людям и миру, а вот сынок усвоил, что жизнь нужно брать за морду, пропасть между баснословно богатыми и бедными в его стране образовалась такая… И богатым, конечно, все мало и мало, они скоро полмира недвижимости скупят, миллиардерами забросают рейтинги. А у сынка способности с детства концентрировались на том, чтобы защититься от Аида, закрыться щитами. А первый шаг к этому – кокон. Материально малый никуда не исчезает, скорость кокона слегка смещает вибрацию времени – росс становится невидимым. О, когда кокон достигнет стабильности… Даже сейчас вес тела молодого килограмм семь. С его мускулатурой он влезет куда угодно.
– И что дальше? Какая байда? – уставился на парня Вакх.
– Хе-хе, – усмехнулся Янг, – протри свои пьяные зенки, гляди…
А росс тем временем достиг на стопятидесятиметровой отвесной высоте уступа, заросшего мхом и жесткой травой, вытащил из сумки ружье, всмотрелся в прицел.
Ким Никанорович перед званым ужином и с дороги решил освежиться в море. Он уже выходил из воды, благодатно подставляя лицо вечернему солнцу.
Стальной шарик молнией прошиб лоб деятеля точно по центру.
Убили Кима Никаноровича! Эта весть всколыхнула страну, а уж правоохранительные органы особенно. И жители приморского поселка как бы замерли, шушукались по углам, потрясенные следственными действиями органов дознания. Московского Никанорыча в поселке прозвали – Лорд.
В эти напряженные дни, когда даже школьников собрали и предлагали им вспомнить все подозрительное и не очень, Алк по своему обыкновению хмуро, косясь затаенными взглядами по сторонам, вошел в квартиру, прихватив из почтового ящика газету. Почти машинально глянул на страницы… И тут – он так и не привык к этому – неожиданно возникло видение, работал его фантом. Глаза мамы Вали блестели ненавистью, она шумно дышала и глядела в какую-то одной ей ведомую даль.
Сын вопросительно исподлобья уставился на мать.
– Позорит животное, сволочь! Нет, какая паскуда… – зло замерла. – Оглодкам судьи условные сроки приноравливают, а этот следак даже мзду не платил.
– Лев Карлович Наумов, – тихо произнес. – Он? – внимательно посмотрел на текст.
– Он, подонок! Видно, все же настучали по головке, так он в адвокаты подался. Будет ворюг и убийц крышевать. Вот подлец, – взвизгнула Валентина Владыкова, – тут же… за умеренную плату…
Еще на лестнице зазвучало тихое:
– Мишка, гоняешь «стрелялки»? Немедленно пробей мне адресок сайта…
Через час около детской площадки сидели два парня. Один в инвалидной коляске, другой – двухметровый детина с хищным взглядом черных завораживающих глаз.
– Сэ ля ви, – флегматично отозвался Мишка. – Такова наша жизнь: гуманность, справедливость и своевременные решения. Самосуд не пройдет. Тебе адрес судьи нужен?
Через два дня в местной газете сообщалось, что в своей квартире убит адвокат, бывший следователь прокуратуры. Характер убийства идентичен убийству «лорда».
Атлетически сложенный молодой человек угрюмо катил в раскачивающемся вагоне электрички в подмосковный городок. Сердце щемило, городок, где свершилось беззаконие и жестокая несправедливость: он, росс, был превращен в жертву.
Напротив уселись две девушки. Одна украдкой посматривала на выдающегося во всех отношениях парня, отводила в сторону слегка подкрашенные глаза, мечтательно и вместе с тем болезненно щурилась, понимая, что о таком парне можно только мечтать. Другая была более развязна и попыталась даже заговорить с безучастным ко всему мрачноватым типом.
– Пересядем, – недовольно прошептала, – дегенерат какой-то…
В суматохе вагона и станционных остановках приближалось время встречи Алка с улицами города, где его электрошоками чуть было не замучили вусмерть. И вот из шипящих динамиков прозвучало ожидаемое название, но было заглушено ввалившейся подвыпившей компанией. Мужики начали открывать пиво, а девушки вскочили, поспешно пытаясь уйти подальше от выпивох.
– Куда?! – прихватил девушку с мечтательными глазами мужичок с побуревшей от возлияний физиономией. – Ах, какие грудки… Не покидай нас, цыпочка.
– А ну отстань от нее, чувырло! – завопила подруга.
Парень лет двадцати трех сзади обхватил подругу и загоготал, пытаясь поцеловать ее в шею. Но девка врезала хаму каблуком по туфле. Вопль и удар по ребрам повалил подругу. Перепуганная девушка с изумительными мечтательными глазами, в которых только что отражался ее добрый мир, заплакала.
Страж в своей полной отрешенности, только слегка дернулись губы, молча и, почти не глядя, шагнул к соседним сиденьям, молниеносно выбросил руку, схватил молодого за волосы и влупил того фейсом в подставленное колено. Бурая физиономия другого выпивохи приложилась к другому колену. Никто не успел и опомниться, мощные руки схватили еще двоих выпивох за загривок и приложили лбом о сиденье. И только пятый с цыганской наружностью ловко выхватил то ли газовый, то ли переделанный под боевой пистолет. В полуразвороте выбросилась нога, и страшный удар по руке выбил оружие с такой силой, что железяка разбила вагонное стекло окна и улетела, а дебелый мужик крутанулся волчком и чуть сам не вылетел в развороченное окно.
– Ты же ему вогнал руку в изнанку, – прошептала боевая подруга. – Бежим!
Алк придержал девушку, подтолкнул к выходу «мечтательную».
Вскоре девушки, нервно оглядываясь, начали благодарить невозмутимого парня, но тот вынул из кармана клочок бумажки с адресом.
– Вы местные? – спросил.
– Строителей, двадцать шесть, – прочла «боевая». – Это где-то на окраине. Далековато… Какая маршрутка, не знаешь, Юлька? – спросила насупленную подругу.
– Не надо маршрутку… У меня отец «бомбила». – И вынула из сумочки мобильник.
– Как вас зовут, спаситель? – заулыбалась.
– Лаврак…
Благодарный папа бесплатно доставил Алка на Строительную, удивленно взглянул на вывеску: «Наркологический диспансер».
– Молодой и уже спился? – осклабился, но взгляд черных немигающих глаз вмиг осадил водилу, и ему уже было не до шуточек. Поспешно укатил, оставив Алка под вывеской.
Парень вошел, осмотрелся, уставился на табличку: врач Истфайлов Данила Петрович.
– Вот мне-то ты и нужен, – сквозь зубы произнес, глаза забуравились черным переливом, рука из заднего кармана вытащила матерчатые перчатки, не спеша натянул на кисти.
– Что у вас, молодой человек? – оторвался врач от бумаг.
– Не узнал? – буркнул.
– Ну? И кто вы?
– Я Виктор Николаевич Семиоков. Некий рыжий психиатр с глазами навыкат в спецстрогаче издевался надо мной… Припоминаешь? – И тут же рывком через стол Алк отшвырнул психиатра в угол. – Это на всякий случай, если у тебя там тревожная кнопочка… Припомнил? – спросил ошарашенного врача.
– Да я помню, – не на шутку испугался бывший завотделением. – Но я не виноват… Он пригрозил стереть в порошок. Максимов… Генерал… Особист.
– Это еще поглядим, кто кого – в порошок. А у тебя, Данила Петрович, нет права на жизнь после того, что ты вытворял со мной. Такое не прощается!
– И ты судья? – надменно вскинулся психиатр.
– Нет! Не я судья. Судья Господь, а я Лаврак. Отмщение воздам, – Ужасающий удар ногой в лоб с полного разворота, у врача вывернулись шейные позвонки и выкатились глаза.
– Говорят, следующий тур с… особым… окрасом.
