Книга: Оракул Апокалипсиса
Назад: Глава 9. Волшебный поцелуй любви…
Дальше: Глава 11. Ад добродетели и рай порока…

Глава 10. Puris omnia pura (Для чистых все чисто)

Пообещавшая подругам вывести собственного возлюбленного на чистую воду, Марго разработала безошибочный план. Этот вечер они с Филиппом решили провести вместе. Главное было – найти место, где никто их не мог потревожить. Ни апартаменты Марго, ни номер Филиппа не подходили. Тогда она решила, что они вполне могут уехать из замка, и никому их отлучка не повредит. Внимательно изучив карту и найдя в окрестностях очень симпатичный ресторан, она предложила своему возлюбленному небольшую прогулку. Вечер превзошел все ее ожидания. Кухня была великолепной. Их посадили на террасе, сентябрьский вечер был удивительно теплым, в зарослях кустарника щебетали невидимые птицы, совсем рядом журчал переливающийся всеми цветами радуги фонтанчик с подсветкой. В общем, весь этот антураж романтического вечера, переизбыток хорошего вина, ласковые взгляды, легкие прикосновения и прочий имеющийся в распоряжении Марго арсенал средств сделали свое дело. Филипп полностью и окончательно потерял бдительность, и его понесло. А Марго оставалось только внимательно слушать своего возлюбленного.
А он, радуясь возможности все рассказать, говорил, говорил, говорил, не прерываясь и не замедляя хода повествования. Она уже знала все про его родителей, про то, как он учился, блестяще, к слову сказать, окончил факультет медицины, устроился в престижный госпиталь, работал… Повествование было динамичным и обыкновенным. Но таковыми были события внешние. Внутренне же все протекало иначе. Иногда так бывает, что жизнь человека была похожа на долгий и занудный сон. Родился, прилежно учился, устроился на работу, добросовестно исполнял свои обязанности. Но в какой-то момент в отлаженный механизм жизни вклинивается какая-то досадная помеха, песчинка, и все разлаживается. Вернее, для других разлаживается, а человек наконец вздыхает свободно, словно просыпается, пелена спадает с глаз, и он начинает жить. Для одних это событие не наступает никогда, для других – слишком поздно, но в его жизни такой казус, к счастью, произошел, Филипп встретился со странным человеком. Одни называли его небуйнопомешанным, другие опасным субъектом с экстравагантными идеями. Но Филиппу они показались удивительными и увлекли по-настоящему. Стефан, так звали странного человека, отличался такой широтой и глубиной познаний, которые нормальному человеку кажутся невозможными. Правда, он никогда не пытался извлечь из этого какую-либо выгоду. Наоборот, такого материально незаинтересованного человека редко встретишь. Себе на пропитание он зарабатывал частными уроками и чтением небольших курсов лекций в нескольких университетах. Конечно, кто-либо ушлый и изворотливый давно бы обзавелся несколькими дипломами, парой почетных званий и пожизненной зарплатой в каком-либо фонде по изучению чего угодно. Но Стефана, повторюсь, все это абсолютно не интересовало. Семьи у него не было, и всю свою жизнь он посвятил изучению самых причудливых тем. Да и внешне он был полной противоположностью Филиппу: небольшого росточка, сухонький, с костлявыми пальцами и светящимися от удовольствия глазами вечного ребенка за толстыми линзами старых очков. Правда, Филиппу все-таки удалось уговорить учителя заказать новые очки со специальными утонченными стеклами. Это была единственная уступка прогрессу, на которую согласился Стефан.
И именно Стефан рассказал Филиппу о существовании «магических голов», способных предсказывать будущее. Он действительно был странным, этот Стефан. Филипп хотел просто поговорить о перспективах футурологии. Ему была интересна возможность предсказания будущих техногенных катастроф. А Стефан перевел весь этот сугубо научный разговор в совершенно фантастическую область. Сначала он рассказал ему про своего самого любимого папу римского, самого удивительного и оригинального, которого знало католичество. Этим папой был уже знакомый Марго по рассказам Кати Сильвестр II. Он был избран папой в 999 году, то есть за год до первого тысячелетия нашей эры. Приближался тысячный юбилей Рождества и совпадающий с ним другой юбилей – разрушения Иерусалимского храма. Папа был одним из ярых сторонников идей, согласно которым новое тысячелетие будет невиданным. Но люди должны были сыграть свою роль. Они могли приблизить или отдалить пришествие Христа, учитывая, что сатана так просто не отдаст власть над земным миром. Тем более пока князь тьмы был силен. И вот этот удивительный, если не сказать, слегка безумный папа составил план, каким же образом человек может помочь Князю Небесному победить Князя Тьмы.
Отсюда и такое внимание к Апокалипсису, говорил Стефан, и предсказанному в нем концу света. Почему Апокалипсис? Именно в этом библейском тексте было провозглашено явление царя земного, который должен был стать воплощением Христа на земле. И с царствованием которого и начнется это тысячелетие благоденствия, мира и изобилия. Именно этот царь земной должен был участвовать в возрождении Нового Иерусалима. Был ответ и на вопрос, кто же этот царь земной. Сильвестр II с помощью своих монахов-архивистов проследил генеалогию Оттона III. И без особенных сюрпризов юный император был представлен как законный и богопомазанный наследник трона Христа. Критически настроенный ум мог, конечно, заметить, что на родство с Христом претендовала добрая дюжина самых различных земных властителей. Как тут не вспомнить закономерность, согласно которой стоит тебе стать знаменитым и разбогатеть, родственники и друзья сыплются на тебя, как из рога изобилия. И все происходит с точностью до наоборот, если ситуация меняется к худшему.
В общем, долго ли, коротко ли, но был составлен план: совершенно фантастический и в такой же степени сумасшедший. Чтобы ослабить власть вечного врага человеческого, нужно было изменить земную жизнь. И единственным местом на земле, с которого должно было начаться это изменение, был Иерусалим. Но он находился под властью неверных мусульман. Сильвестр отправляет к калифу Аль-Хакиму делегацию, состоящую из самых образованных и грамотных монахов из собственного окружения. Калиф встретил посланных Сильвестром монахов как дорогих гостей. Они провели несколько недель в Иерусалиме. Без всяких табу калиф сравнивал достоинства и недостатки христианства и ислама. Пораженный эрудицией монахов, Аль-Хаким позволил им использовать некий православный византийский храм, располагавшийся близ Иерусалима, для их исследований. Только что за исследования, что искали монахи, Аль-Маккари, арабский историк XIII века, рассказавший эту историю, толком не объясняет. Зато Стефан знал ответ и на этот вопрос. Но пока, на его взгляд, Филипп был не готов к этому последнему секрету.
Что бывает с человеком, когда ему предлагают проникнуть в тайну? Для других закрыто семью печатями, а тебе на, пожалуйста, на тарелочке с голубой каемочкой. Кто устоит? Да почти никто. Вообще, Марго была в этом уверена, человека разумного точнее было назвать человеком любопытным. Вот это самое любопытство и было двигателем прогресса, а вовсе не жизненная необходимость. Потому что по необходимости всего не сделаешь, да и кто и когда видел, чтобы погруженные в повседневность и зарывшиеся в песок существования люди изобрели что-то новое и оригинальное? А вот любопытные – это другое дело. Поэтому испокон веков практики и фантазеры, рационалисты и мечтатели потчуют человека то чудными, то вполне разумными рецептами, программами устройства его собственной и общей жизни, вырывая друг у друга поводья и в конце концов совершенно теряя управление взбесившимися колесами истории.
Все как-то утряслось и нашло свое место в жизни Филиппа. То есть утром были брифинги, днем – операции или лекции, а вечером у него наконец появлялось время заниматься самым интересным. И он спешил в заветное полуподвальное помещение за Домом инвалидов. Именно там они устроили свою первую подпольную лабораторию. Подвал принадлежал тете Стефана. Старушке было все равно, кто и как использует помещение. К сожалению родителей Филиппа, женщинам в этом до отказа заполненном рабочем графике места не было. А раз не было женщин, то надежды на внуков таяли с каждым днем. Мать, бухгалтер на пенсии, уже не скрываясь, ворчала на отца. По ее мнению, именно он был виноват в такой преданности сына собственной профессии. Хотя на самом деле женщин не было еще по одной причине: Филипп был робок и, как мог, скрывал это отнюдь не украшающее мужчину качество. Конечно, это было удивительным – согласно любому стереотипу, такой красивый и интересный мужчина, как Филипп, просто обязан был быть заядлым сердцеедом. Но не тут-то было. С представительницами женского пола он обращался холодно и вежливо, сразу пресекая любые попытки продолжения знакомства в более неформальной обстановке. Постепенно многочисленные поклонницы в госпитале и на факультете оставили свои попытки. Правда, в его жизни было несколько увлечений, но с появлением новой страсти они как-то все испарились. В общем, опасения матери Филиппа подтверждались на все сто.
Но в жизни Филиппа было другое: Стефан и его тайное знание. Тем более во владении магическими рецептами Стефан превзошел многих предшественников и современников. Во всяком случае, именно так он утверждал. И не Филиппу было судить о правдивости подобных притязаний. В конце концов, были бы соревнования между магами вроде олимпийских магических игр, например, метание заклинаний или превращения на скорость с препятствиями, было бы проще. А так – как сравнить? Филипп верил, как дети верят в сказку, тем более и на самом деле Стефан многое знал и умел. Однажды Стефан открыл ему главное: целью всей его жизни было найти способ разговора с Богом. И именно этой цели были посвящены поиски его предшественника, папы Сильвестра. В этом Стефан был уверен.
Марго слегка ошалела. «Разговор с Богом!» Ей это в самых идиотских мечтах не приснилось бы. Но Филипп, похоже, был абсолютно уверен в подобной возможности. Итак, получалось, что именно Стефану принадлежала идея воссоздания оракула.
– Подожди, – остановила Марго, – а эта пропавшая рукопись? Это тоже Стефан?
– Да, – кивнул головой Филипп, – знаешь, он никогда не рассказывал, каким образом она попала в его руки.
– То есть ни в какой могиле тамплиера Коля на Майорке ее не находили? – уточнила она.
– Нет, – улыбнулся Филипп.
– Та-ак, – протянула она, – и все остальное – это тоже сказки?
– Ты имеешь в виду Бафомета?
– А это еще что за зверь? – вскинулась Марго. Это было ошибкой, ее возлюбленный как-то неожиданно пришел в себя и замотал головой.
– Извини, но этого я тебе сказать не могу, – твердо заявил он.
– Как это – не можешь?! – возмутилась опешившая от такой смены регистра женщина.
Но Филипп упрямо покачал головой:
– Моя дорогая, я и так разболтался. Эта тайна принадлежит не мне, и я не имею никакого права говорить о ней. Пожалуйста, пойми меня!
Он умоляюще заглядывал ей в глаза, напоминая нашкодившего пса, гладил по руке и попытался поцеловать. Марго, благоразумно рассудив, что больше сегодня вытрясти из Филиппа не удастся, сменила гнев на милость. Остаток вечера они провели, болтая о всяческих пустяках.
После расставания с Филиппом Марго первым делом нашла укромное место и позвонила Эврару, попросив его навести справки о Стефане Каспа или Гаспа, живущем где-то в квартале недалеко от Сорбонны. Эврар пошутил, что с тем же успехом он может поискать иголку в стогу сена. Марго резонно возразила, что достаточно проверить все телефонные звонки Филиппа и их адресатов. Стефан просто должен был быть среди них. Эврар сначала ехидно предложил своей кузине поменяться местами, а потом, признав, что эта нить вполне может привести к чему-нибудь интересному, пообещал заняться этим в ближайшее же время.
* * *
Год 999 после Рождества Христова. Священная Римская империя, Констанц
Поднявшийся затемно после бессонной ночи отец Иероним вышел из дома. Именно этой ночью его посетила необычная мысль. Настолько странная, что он подумал, что ему снится какая-то ерунда. Даже ущипнул себя, чтобы проверить, не спит ли. Нет, не спал. Но идея не отпускала, как снежный ком обрастала новыми подробностями, прилеплявшимися то там то сям деталями. Все складывалось, как черепки разбившегося горшка. Еще немного – и сосуд мог предстать перед ним полностью. И сосуд этот был особенным. Отец Иероним уже назвал его вместилищем греха. И первым, с кем он решил поговорить сегодня, был Кривой Ганс. Город медленно просыпался. Кузница, еще не успевшая разогреться, была ледяной, хотя огонь уже полыхал в двух огромных очагах. Два чумазых помощника раздували горны под присмотром подмастерья Кривого Ганса. Сам хозяин находился в примыкавшем к кузнице небольшом магазинчике.
– С чем пожаловали, отец настоятель? – мрачно осведомился глава оружейников. Было видно, что он был не в духе.
– Этот разговор может остаться между нами, Ганс?
– Разумеется, – уже более заинтересованно произнес хозяин кузницы.
– В смерти Густавиуса обвиняют Бертольда Вюртембергского.
– Бертольда? – поразился Ганс.
– Ты удивлен?
– Да, отец мой, – кивнул головой оружейник и со странной усмешкой добавил: – Само собой, так будет удобнее, тем более этого монаха мало кто в городе любит. Но не думаю, что Густавиуса убил Бертольд.
– Почему?
– Вы видели Бертольда и видели Густавиуса. Бродяга был крепким малым. А монах – плюнешь – пополам переломится, – презрительно пожал плечами Ганс, – так что Бертольда обвиняйте в чем угодно, как кумушки по углам шепчутся, что он колдун, сатанинский служка, но смерть Густавиуса – не его рук дело.
– Но он мог его напоить, потом связать… – начал было Иероним.
– Напоить Густавиуса?! Даже дьяволу это было не под силу. В чем, в чем, а в этом бедняга был силен, спросите Гунара, хозяина «Весельчака». Так что повторяю: обвиняйте Бертольда в чем угодно, но только не в этом.
– Ты уверен?
– Даю руку на отсечение, – очень серьезно произнес Ганс, – и еще одно: я не первую ночь в карауле, и мы давно уже заметили, что монах частенько работает до глубокого вечера, а то и до утра. И когда проходишь мимо его дома, в маленьком отверстии, что служит отдушиной погреба, видны отблески свечей. Так вот, в ночь гибели вашего подопечного свечи горели всю ночь.
– Ты готов повторить все это на суде?
Реакция была неожиданной, Ганс как-то враз посерел и жестко ответил:
– Нет, отец мой, и не просите. Если архиепископу с бароном понадобилось обвинить Бертольда, я на их пути вставать не буду! – и отвернулся.
– Откуда ты знаешь, что это архиепископ и барон? – не сдавался настоятель.
– Кто же еще? – мрачно покачал головой одноглазый оружейник.
– И именно поэтому ты отказываешься рассказать правду?
– Отец настоятель, – вздохнул Кривой Ганс, – в этом городе не все чисто, и вы прекрасно это знаете. Я человек семейный, у меня кузница. Я, как и все честные горожане, работаю и плачу все пошлины в городскую казну. А теперь пройдите на северную окраину, около правой стены, как грибы после дождя, выросли лавки, в которых вам предложат непонятно откуда взявшиеся кольчуги не здешней, восточной работы. На их завоз был объявлен запрет. И если бы только мы, оружейники, жаловались, нет, это касается всех: торговцев тканями, кожей, гончаров, скобяных дел мастеров, никого не обошли. И если бы только это… – Кривой Ганс устало махнул рукой, – пойдите спросите Матильду, вдову Эврара-мельника, что живет за восточным валом, как погиб ее муж?
Отец Иероним слышал эту историю про неизвестно откуда взявшихся бродяг, которые жестоко расправились с Эвраром, привязав его к мельничному колесу. От бедняги ровным счетом ничего не осталось, если не считать раздробленных на мелкие части костей. Так и положили в гроб все, что смогли.
– Ты знаешь, чьих рук это дело?
– Откуда мне знать, – отвел глаза Кривой Ганс, а потом и вообще, криво усмехнувшись, попрощался и, резко развернувшись, вышел из магазинчика, словно убегая.
Настоятель нахмурился. В городе с недавних пор стало явно происходить что-то неладное. Только что? Он задумался, стал вспоминать последние события. Действительно, лет семь назад появилась в городе и в округе неизвестная шайка. Рагнар утверждал, что бандиты залетные. И действительно, после нескольких ограблений и смертей город успокоился. Однако надолго ли и почему? Он уже не раз замечал, как бледнели вокруг прихожане, как испуганно замолкали, когда он пытался расспросить их, как темнели лица, когда он заводил разговор о делах. Итак, дело было непонятным, а все непонятное вызывало у отца настоятеля одно желание: разобраться. И эти слова Кривого Ганса…
Так, в раздумьях, прошло время до вечерней мессы. На этот раз не пропускающие ни одну мессу самые богобоязненные прихожане заметили, что отец настоятель был погружен в какие-то свои думы. Пару раз даже перепутал и сказал «славься» вместо «возрадуемся», и наоборот, чего совсем уже с добросовестным отцом Иеронимом не случалось. А проповедь вообще у него вышла необычная. Он смотрел на всех с вопросом, а то и с молчаливым обвинением. А под конец отозвал в сторону церковного старосту Дагмара Шпица и стал расспрашивать. Только ни на один из вопросов внятного ответа не получил. Одно было ясно: Дагмар, известный в городе сапожник, явно боялся кого-то. В глубокой задумчивости Иероним вышел и отправился на поиски Кривого Ганса. На этот раз он вытрясет из упрямого оружейника правду. Только, не дойдя до Гансовой мастерской, развернулся и направился к таверне «У весельчака-обжоры». Но в таверну не зашел, прошел мимо. Одна мысль не давала покоя. Он развернулся и вновь оказался у таверны. Впрочем, никто особенного внимания на него не обращал. Вокруг царила обычная для ярмарочного субботнего дня суматоха. Туда-сюда сновали груженные самой разнообразной кладью носильщики, с озабоченным видом проходили ремесленники, отовсюду доносились зычные голоса торговцев.
Хозяин его встретил широкой улыбкой. Гунар вообще был человеком радостным, выгодно выделявшимся среди всеобщего уныния. Раньше отцу Иерониму это нравилось, сейчас почему-то насторожило. Почему Гунар никогда не жаловался на трудности, высокие пошлины, разбойников, пройдох-продавцов и нечестных покупателей, то есть традиционный набор всех торговцев? Странная идея промелькнула вновь. Отец Иероним внутренне сжался, но виду не подал. Он расспросил Гунара о последних новостях, выпил кружку пива и вышел прочь.
* * *
– Голова кругом идет, – призналась Ангелина, – он что это, совершенно всерьез?
Они с Екатериной Великой приходили в себя после всего услышанного.
– Абсолютно всерьез, – подтвердила Марго.
– Новая попытка подчинить мир божественному плану, – вступила в разговор Екатерина Дмитриевна.
– Представь себе, да.
Ангелина замотала головой. Человек придумал сначала телеграф, радио, телефон, научился связываться с другим человеком в другом городе, на другом континенте, скоро – на другой планете. Но никогда человек не мог связаться с Богом. Сама идея казалась кощунственной, хотя чем еще с начала времени занимались всяческие шаманы, жрецы, прорицатели, колдуны и маги всех мастей? Только появилась смутная идея о возможности присутствия иной, разумной силы, нежели слепая необходимость, и тут же появились субъекты, утверждающие, что могут растолковать послания этой самой силы.
– Что еще тебе удалось узнать?
– Больше ничего, он только упомянул какого-то Бафомета и тут же замолчал. Мне это имя показалось знакомым, только не помню, почему?
– Бафомет – легендарный идол тамплиеров.
– Вот мы и допрыгались до тамплиеров, – подвела итог сказанному Ангелина, – но что в этом особенного? Кать, просвети нас.
Та напрягла память. Странная бородатая голова, которой на тайных церемониях поклонялись рыцари ордена. Насколько эти сведения, вырванные под пытками у тамплиеров, соответствовали действительности? Через семьсот лет так просто на этот вопрос не ответишь. Если это была правда, то чего такого особенного было в этой голове? Логика церкви была простой и незамысловатой: тамплиеры – нечестивцы, а поклоняться могут только дьяволу. Вывод: Бафомет – изображение дьявола. Поэтому и изобразили его гораздо позже в виде козлиной морды. А еще позднее, в XX веке, новоявленная Церковь Сатаны сделала Бафомета своей торговой маркой и даже запатентовала использование вписанной в правильную пентаграмму козлиной головы с парой изрядно искаженных букв еврейского алфавита. Рисунок назвали печатью Бафомета.
– Бедное животное, – покачала головой Марго.
– Это ты о ком? – не поняла Екатерина Великая, никоим образом не ожидавшая подобной реплики в ответ на собственное повествование.
– О козле, – пояснила Марго, – просто никогда не могла понять, почему в христианстве глупые овцы – символ чистоты и невинности, а козы, вернее, козлы, которые, поверьте мне, гораздо умнее и предприимчивее, воплощение лукавого.
– Тебя с уроков закона Божьего за такие размышления, случайно, не выгоняли? – чуть не хором поинтересовались подруги.
– Бывало, – рассмеялась Марго, – ну ладно, это к слову. То есть получается, тамплиеры поклонялись этой козлиной голове?
– Подожди, не переиначивай, – поправила ее Екатерина Великая, – во-первых, никем не доказано, что она была козлиной. Согласно мнению большинства исследователей, это была скорее голова бородатого мужчины, чем-то напоминающая голову древнегреческого и заодно древнеегипетского бога Сераписа.
– Хорошо, пусть это будет человеческая голова.
– Опять переиначиваешь, я говорю о скульптурном бюсте. Потом еще есть другая гипотеза, почему именно эта голова. Согласно ей, имя Бафомет – закодировано. И если применить старинную систему зашифровки Атбак к слову Бафомет, написанному буквами еврейского алфавита, мы получим София – мудрость. Получается, что тамплиеры возводили Мудрость в ранг божества. А вместе с мудростью рыцари поклонялись Гнозису – высшему мистическому знанию, откровению, данному свыше.
– Сложно, – вздохнула Марго.
– Это еще только цветочки, а ягодки – что вообще никто толком не знает, что это была за голова: для одних из дерева, для других из металла, для третьих – просто-напросто изображение на полотне, что-то вроде Туринской плащаницы. Дальше больше, одни говорят о голове мужчины, другие – женщины, третьи о странном лике. А один из самых влиятельных членов ордена Гуго де Пейн вообще заявил, что она настолько ужасна, что ни словами описать, ни жестами.
– Настоящие специалисты по напусканию тумана, – заметила Марго.
– Средневековый маркетинговый прием, – вставила Ангелина, – ничего лучше мистики тогда не продавалось.
– В этом ты не ошибаешься, тамплиеры всегда действовали как крайне рациональные и эффективные управленцы. И на волю Господа монахи-воины особенно не рассчитывали.
– На бога надейся, а сам не плошай, – добавила Ангелина, – только им эта голова особого дохода не принесла, одни неприятности.
– Я бы так не сказала. Во всяком случае, в течение двух столетий они очень даже неплохо существовали, – подтвердила Екатерина Дмитриевна.
– Но почему тамплиеры отказываются описать эту голову?
– Чтобы никто ее не нашел, – уверенно заявила практичная Ангелина.
– И почему-то до сих пор исследователи об этом не подумали?
– Просто они никогда не рассматривали эту проблему в таком ракурсе, – настаивала на своем Ангелина.
– Хорошо, предположим, что ты права.
– Конечно, я права! Это же самое простое решение, а значит – самое логическое! – не желала отказываться от своей идеи Анжи.
– Подождите, девочки, а что, если это настоящая человеческая голова, а вовсе не скульптура? – встрепенулась Марго. – Тогда все сходится.
– Что – сходится?
– Головой, которую должны были нам показать и которая исчезла, и был Бафомет. Отсюда и все их увлечения тамплиерами, моим дальним предком и прочее.
– Логично.
– Конечно, у меня нелогичных рассуждений не бывает, – со всей присущей ей скромностью заметила Марго.
– Судя по тому, что рассказал Эврар, – это мумифицированная голова, – задумчиво произнесла Екатерина Дмитриевна, – и поклоняться ей? Странно…
– Поклоняются же мощам святых? – пожала плечами неисправимая Марго.
– Как ты можешь сравнивать! – возмутилась такому богохульству Ангелина.
– Очень просто, никакого отличия не вижу: и там и здесь человеческие останки! Что-то вроде языческого увлечения выпивать из черепов своих врагов, – продолжала в своем духе Марго – похоже, детство, проведенное в бабушкином замке, обязательные воскресные мессы и не менее обязательные уроки катехизиса сделали из нее ярого атеиста.
– И насколько я поняла, нас опять принесло к одушевленным головам – предсказательницам будущего, – вздохнула Ангелина, – которые чрезвычайно интересуют твоего возлюбленного. Кстати, а где этот самый Стефан?
– Понятия не имею, – призналась Марго.
– А что говорит Филипп?
– Вот именно что ничего. Но не волнуйтесь, Эврар уже наводит справки.
Все дружно замолчали, переваривая новую информацию.
– Вот что мне кажется, мои дорогие, – медленно, выговаривая каждый слог, произнесла Ангелина, – если Бафомет здесь, то одной слетевшей с плеч головой профессора Лоуренса дело не ограничится…
* * *
– Дорогая Анжи, надеюсь у тебя все в порядке? – ворковал в телефонную трубку Жак.
– Конечно, дорогой Жак, иначе и быть не может, – отвечала Ангелина, в пазле, который она складывала, оставалось несколько деталей, и ее парикмахер вполне мог обладать недостающей информацией.
– Ты позвонила, чтобы назначить очередное рандеву?
– Не совсем, скорее – задать тебе один вопрос.
– Я весь внимание.
– Откуда ты знаешь Флориана Лориса?
Напряженное молчание в трубке говорило само за себя.
– Для меня это очень важно, пожалуйста, Жак.
– Извини, но мне очень неприятно вспоминать про этого человека!
– Пожалуйста, дорогой. От этого очень многое зависит, – продолжала гнуть свое Ангелина.
– Надеюсь, что он не сделал тебе предложение? – не без испуга поинтересовался Жак.
– Нет.
– Ну, раз ты настаиваешь, – обреченно вздохнул Жак, – тогда скажу. В жизни никогда не встречал и, надеюсь, не встречу такого отъявленного пройдоху и мошенника, как Лорис!!!
Ангелина внутренне присвистнула и попросила:
– Продолжай!
– Ты мне сказала, что он теперь знаменитый ученый! – с сарказмом заявил парикмахер. – Проверь получше его рекомендации и дипломы, потому что в реальности единственный диплом, который у него есть, – сертификат о незаконченном среднем образовании!
Ангелина даже присела от удивления. И чем дольше слушала, тем больше не верила собственным ушам. Лорис оказался еще тем авантюристом и артистом оригинального, мошеннического жанра.
Тем временем Екатерина Дмитриевна связалась с собственной дочерью. Той было поручено разыскать любую, даже самую экстравагантную информацию о загадочном идоле тамплиеров.
– Ну, что тебе удалось найти?
– Много и ничего, – ответила Кася.
– Тогда начнем с «много».
– Куча-мала рассуждений и гипотез на тему, что же нашли тамплиеры в Иерусалимском храме и что такое Бафомет. Перескажу вкратце две основные версии. Первая попроще: тамплиеры нашли множество святых объектов и магических рецептов. Одним из них и было создание оракулов.
– То есть именно они создали Бафомета?
– Вот именно, причем из головы их основателя Гуго де Пейна.
– Он был добровольцем?
– Ну, об этом история умалчивает, – хмыкнула Кася.
– Тогда папа Сильвестр и его говорящая голова тут ни при чем, – констатировала Екатерина Дмитриевна.
– Не совсем. Помнишь, ты сама только что говорила об этой делегации, отправленной папой Сильвестром к калифу Аль-Хакиму. Папу особенно интересовало мистическое знание древних.
– Помню, Марго рассказал о ней Филипп, а тому – этот затворник-чудотворец Стефан.
– Так вот, эта делегация положила начало Крестовым походам. Идея созрела, Сильвестр был ее родоначальником, среди монашеской братии было создано что-то вроде тайного общества, целью которого было освобождение земного Иерусалима от власти неверных. И все это было связано с Апокалипсисом. Логика была еще та: Христос может вернуться на землю только в Иерусалим, и именно на этом святом месте может быть построен Иерусалим Небесный. Но, как ты сама понимаешь, не может же он появиться среди не верующих в него людей! Почва должна быть подготовлена.
– То есть после сорвавшегося пришествия в год тысячный эти умники стали думать, почему пришествие не состоялось…
– И додумались, – подвела итог сказанному Кася, – в сентябре 1002 года первая делегация папы появляется в Иерусалиме, гостеприимный калиф отдает в их распоряжение православный храм. А в ноябре 1095 года папа Урбан II призывает к освобождению Святой земли, и в 1096 году начинается Первый крестовый поход. И согласно арабским источникам, все это время в Иерусалиме активно действует монашеский орден, основанный делегацией папы Сильвестра.
– Понятно, Сильвестр как родоначальник подпольной подрывной деятельности.
– Скорее, как успешный продолжатель. Такая деятельность никогда не останавливалась.
– Хорошо, тогда вторая версия происхождения Бафомета?
– Эта будет покруче. От философских рассуждений на тему головы как символа, черепа и прочего я тебя избавлю.
– Спасибо.
– Интересно другое: на этот раз тамплиеры выступают в малосимпатичной роли святотатцев.
– И кощунство, которое они сотворили?
– Под Иерусалимским храмом и вокруг него находились могилы святых отцов, первосвященников. Монахам за десятилетия до начала крестовых походов удалось установить их месторасположение. И тамплиеры осквернили могилы, то есть они выкопали святые мумифицированные останки и с помощью рецептов древних некромантов оживили одну или несколько голов первосвященников, создав из них оракулов. И Бафомет был именно такой оживленной головой святого. И понятно, что сила этой головы была божественной.
– Если следовать этой логике, то земная власть тамплиеров покоилась исключительно на черной магии и некромантии?
Информация была, только никакой особой ясности не было. Екатерина Дмитриевна вздохнула. Если подвести итог всему сказанному, картина получалась следующая. Девятисотые годы после Рождества Христова. Приближается тысячный год для людей того времени, назначенный на это время Апокалипсис должен вот-вот произойти. Каким он будет? Для одних все просто: капут. Другие хотят надеяться. Текст Апокалипсиса и на самом деле двоякий: с одной стороны – катастрофы, и с другой – новое пришествие и правление Христа на земле. Оттон III еще в юности полностью и бесповоротно уверился в своем великом предназначении. Каким он был? Богобоязненным, идеалистичным, уверенным в собственном чудесном рождении. Он потерял отца, императора Оттона II, в трехлетнем возрасте. Его воспитали две преданные ему женщины. Во-первых, была мать – византийская принцесса Феофано. Во-вторых – бабушка, знаменитая Адельгейда Бургундская, жизнь которой напоминала приключенческий роман, вдова короля Италии Лотаря, жена императора Священной Римской империи Оттона I и мать императора Оттона II. Эти две неординарные женщины были врагами, но ради ребенка помирились и готовы были на все, чтобы правление юного принца увенчалось невиданным по сей день успехом. Энергии женщинам было не занимать, они могли выбрать самых лучших учителей, чтобы юный принц имел доступ к самым глубоким знаниям, был в курсе последних достижений эпохи. Он должен был быть совершенным и обязан был стать воплощением самых фантастических надежд. И главным наставником принца стал один из самых выдающихся людей эпохи, тот, имя которого они слышали десятки раз за последние три дня: Герберт д’Орийяк, папа Сильвестр II. Екатерина вспомнила настроения ожидания конца света, царившие на пороге двухтысячного года. Наверняка на пороге тысячного года все это было в десятки раз интенсивнее. И тогда всем казалось, что самые сумасшедшие мечты станут явью, самые невиданные свершения реализуются и мир уже никогда не будет прежним. Хотя она тут же себя поправила: все ли разделяли такие замечательные идеи? Какое дело до всего этого бурления простым крестьянам, бедным горожанам, единственной заботой которых было не подохнуть от голода или болезней, не говоря уже о безземельных крепостных и бродягах?
Екатерина Дмитриевна задумалась. С одной стороны, была интеллектуальная верхушка, духовная средневековая аристократия, ближайшее окружение императора, для которых «Чудо мира» Оттон был будущим спасителем, его вполне серьезно сравнивали с новым мессией, новым земным воплощением Христа. Но с другой стороны, как правителя его не любили ни в Германии, ни в Италии. В Риме даже вспыхнул мятеж, который подавили с невиданной жестокостью. История повторялась: верхушка, замкнутая на своих мечтаниях о пришествии нового невиданного мира, и жестокая реальность жизни основного большинства простого люда, для которого главным было элементарное выживание. То есть Оттон III был слишком далек от образа доброго правителя, для которого главным было благоденствие подданных. А его истязания плоти, покаянные паломничества во все ближние и дальние аббатства, огромные пожертвования монастырям простому люду облегчения не приносили. Екатерине почему-то вспомнилось правление египетского фараона Ахенатона. Его восторженно называли царем-провидцем и революционером, впервые попытавшимся установить культ единого бога, ставший преддверием пришествия монотеизма. Но культ солнечного диска Атона долго не продержался. Фараон-провидец настолько сосредоточился на поклонении Атону, что полностью забыл об управлении государством. На Египет обрушились голод и его вечные спутники – болезни с разрухой. Всесильный Атон ничем погибающему Египту не помог, и власть Ахенатона смело, да так, что само упоминание о нем было запрещено. Как-то так сложилось, что царям-провидцам всех эпох хронически не хватало самого простого здравого смысла.
Так и Сильвестру не суждено было осуществить свои далекоидущие планы. Оттон неожиданно умер в возрасте 21 года в 1002 году. И его блистательный советник вскоре последовал за ним. Папа скончался 12 мая 1003 года. Обе смерти были неожиданными и весьма, весьма подозрительными. Только какое отношение ко всему этому могла иметь загадочная рукопись, авторство которой Генрих без всяких на то оснований приписывал Сильвестру? И еще: насколько они правы в своих выводах? Именно ли загадочного Бафомета собирались показать им Флориан со товарищи?
* * *
Год 999 после Рождества Христова. Священная Римская империя, Рим
Бертольд Вюртембергский смотрел прямо перед собой и облегченно вздыхал. Всего несколько недель отделяли его от пропасти, в которую он чуть не провалился. Что заставило отца Иеронима предупредить его, человека, которого священник считал святотатцем и осквернителем? Если бы не вмешательство маленького священника, не сносить бы Бертольду головы. Он вспомнил тот день. Тогда он вернулся к себе после весьма неприятного разговора с архиепископом Констанцским его святейшеством Макариусом. Перед глазами встали елейные черты владыки. Стелил Макариус мягко, нежно, да только все это грозило Бертольду не просто жесткой постелью, а веригами и костром. В который раз жаркое дыхание пламени дохнуло сатанинским предупреждением. «Муки адовы! Вечность страдания! – звучали в ушах предупреждения Макариуса. – Покайся, пока не поздно, сними грех с души!» Но какой грех? Грех знать, видеть будущее? Тогда почему и папа, и сам божественный император умоляли его, Бертольда, не останавливаться? И теперь, когда свершилось немыслимое, у него почти получилось, он создал первого после тысячелетнего молчания оракула, он должен отказаться от всего! До конечной цели было рукой подать. Голова жила, и даже если пока ни одного предсказания вырвать у нее не удавалось, самое главное было сделано. Бертольд безоговорочно верил папирусу – следовало ждать новой луны. До нее оставалось каких-то четыре дня. Только четыре дня отделяли Бертольда Вюртембергского от цели его жизни. Только что им известно? На этот вопрос ответа у Бертольда не было. И вот именно в этот момент появился маленький священник, и у монаха не осталось другого выхода. Из Констанца он выбрался затемно, обходя стороной все караулы. Хорошо, что ему была известна тайная щель в городской стене, через которую возможно было выбраться наружу. Стражникам у четырех городских ворот наверняка было уже приказано задержать его, если он попытается выбраться из города. Он уходил налегке. Только небольшой сундучок с драгоценным спутником и самые важные записи. До Базеля добрался с купеческим караваном. Там смешался с паломниками и так и добрался сначала до Милана, а потом до Рима. Останавливался в монастырях, как простой паломник. К папской печати, могущей открыть любые двери, не прибегал – внимание к себе привлекать было незачем. Сильвестр принял его с распростертыми объятьями, и новости из Констанца его нисколько не обеспокоили.
– Про Бенно мне все хорошо известно, и что ездит повсюду, стараясь объединить врагов моих, да только руки у него коротки, – только и сказал папа, полностью сосредоточившись на замечательной голове.
Бертольд отошел от высокого бюро, помещенного в центре ярко освещенной комнаты в левом крыле папского дворца. Он был размещен со всем комфортом и почестями близкого друга Сильвестра. Но самое главное, прямо под его покоями находился огромный подвал, в который вела крутая винтовая лестница. Вход в подвал был запрещен любому не посвященному в тайну. Только самым близким папа показывал главное достижение Бертольда: созданного им оракула.
Но что-то тревожило монаха. Он присел около окна, наблюдая за медленно текущими водами Тибра. Конечно, впервые за столь долгое время он вздохнул спокойно. Безопасность многого стоила. Но почему тревога не отпускала? Иногда мелькали странные мысли и всплывали в памяти все его споры с настоятелем церкви Святой Берты. И в который раз он задавал себе вопрос: а имел ли он право? Возможно, он должен был бы уничтожить записи обо всех своих опытах, мыслях, и тогда никакого риска, что это когда-нибудь выплывет наружу. Но он был слаб, и как бы ни скрывал от самого себя, больше всего в жизни он жаждал признания. Мудрые говорят: «Propria laus sordet» (Самовосхваление достойно презрения). Он хотел оставить след на земле, своего оракула. Да и потом, продолжал он мысленно спор с маленьким священником, если Господь дал ему божественный дар, имеет ли он право скрыть его ото всех? «Имеем ли мы право знать будущее, знать предначертанное?» – крутилось в его голове. Бертольд не уставал задавать себе этот вопрос. Если бы Господь не желал этого, разве дал бы он в его руки этот секрет? Он перекрестился, поцеловал нательный крест и прошептал: «Полагаюсь на волю Твою, Господи, и отдаю душу мою на суд Твой!»
В памяти Бертольда всплыла вчерашняя беседа с папой Сильвестром. Он поделился своими сомнениями и страхами. Но Сильвестр только улыбнулся:
– Чего ты боишься, сын мой? Греха, но какой это грех – следовать дорогой Господа?! Ведь именно Он ведет нас. Хотя понимаю тебя – всякий, кто решит следовать за Творцом, должен знать, насколько непрост этот путь, насколько страшен, и только вера поможет держаться.
– Но имел ли я право забирать жизнь невинных? На моих руках кровь! – восклицал Бертольд.
– Чья? – только поднял брови его благодетель. – Подумай, какой бы была их жизнь: мучения и скорая смерть от голода и холода. Ты не думаешь, что Господь просто-напросто сделал тебя орудием избавления? Ты спас невинные души от этого тлетворного мира! И подумай, что на весах: будущее всех нас и скорый приход избавителя!
И после небольшой паузы добавил:
– Как мы узнаем, что должны делать? Кто поведет нас? Само провидение послало тебе этот дар: создавать оракулов! Древние были посвящены в это искусство, но оно было утеряно, и что за этим последовало – золотой век сменился тысячей лет страдания! Вспомни слова об Искупителе и книге, запечатанной семью печатями! Чего стоит жизнь нескольких младенцев по сравнению с несметным количеством жизней человеческих?! Чего стоит их жизнь по сравнению с воцарением Князя Небесного на земле?!
Сильвестр замолчал и после небольшой паузы удивительно чистым, кристальным голосом добавил:
– Вспомни откровения Святителя нашего Иоанна Богослова о будущем мира сего и церкви!
Глаза Сильвестра горели тем странным блеском, который так часто то пугал, то вызывал восхищение у знающих его людей. Священные слова пронеслись в голове Бертольда: «И я взглянул, и вот, посреди престола и четырех животных, и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих… И Он пришел и взял книгу из десницы Сидящего на престоле. И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали перед Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши… И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с нее печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своей искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа, и племени, и соделал нас царями и священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле».
И после небольшой паузы папа добавил:
– Puris omnia pura, мой сын, для чистых все чисто!..
Назад: Глава 9. Волшебный поцелуй любви…
Дальше: Глава 11. Ад добродетели и рай порока…