Глава 53
20 декабря, 16 часов 49 минут
по центральноевропейскому времени
Сива, Египет
Рун перехватил бежавшую к ним Элисабету за талию.
Томми рухнул на землю, соскользнув с клинка, проливая алую кровь на темный песок. И вместе с ней — яркое золотое сияние. Через кратер виднелось подобное сияние с другой стороны — более темное золото, обрамлявшее силуэты Иуды и Ареллы.
— Зачем? — всхлипнула Элисабета, цепляясь за него.
Рун подвел ее к отроку.
Меч пронзил его сердце прямо насквозь. Теперь Рун услышал его последний замирающий трепет — и оно остановилось.
Напротив него Джордан рухнул на колени, выронив меч и стискивая ладонями левый бок.
— Что стряслось?.. — склонилась к нему Эрин.
Ощутив это за миг до случившегося — когда безмерно могучая сила забила ключом, — Рун заслонил глаза локтем, прикрыв Элисабету собой.
А затем грянул ослепительный взрыв.
Блистание опалило взор.
Кровь в жилах вскипела.
Элисабета в его руках закричала, и остальные вторили ей хором боли и страха.
Рун, поверженный сиянием на колени, превозмогая боль, молил о прощении. Каждый его грех выступал порчей на фоне этого святого пламени, укрыться от которого не могло ничто. Его величайший грех расползся чернотой без границ, способной пожрать его без остатка. Даже сей свет не в силах полностью возобладать над этой тьмой.
Молю, хватит…
Наконец, спустя, казалось, целую вечность, свет уступил место милосердному мраку. Рун открыл глаза. Безжизненные тела стригоев и анафемских зверей были раскиданы по всему кратеру; от взрыва пали мертвыми даже бежавшие далеко за его пределы. Рун пошевелился, чувствуя, как боль продолжает неистовствовать в его теле.
Оно пылало священнейшим из пламеней.
Рун взглядом обыскал кратер. Согбенная Эрин понурилась над бездыханным Томми, а рядом коленопреклоненный Джордан держался за плечо. Оба выглядели потрясенными, но сияние не причинило им вреда. Они не опоганили себя, и, наверное, разящая сила священного пламени обошла их стороной.
Элисабета недвижно поникла в его объятьях.
Она — стригой и даже не приняла любовь Христову, которая могла бы оградить ее. Видимо, погибла, как и прочие твари, преданные анафеме.
Умоляю, взывал он, только не Элисабета.
Рун прижал ее к груди. Он похитил Элисабету из ее времени, из ее замка, заточил в темнице на сотни лет — и все лишь затем, чтобы позволить ей умереть в пустынном безлюдье, вдали от вся и всех, кого она когда-то любила…
Сколько же раз своими действиями навлек он проклятие на нее?
Рун ласково отвел короткие волнистые волосы с ее белого лба и смахнул песок с ее бледных щек. Давным-давно он держал ее точно так же, пока она умирала на каменных плитах пола Чахтицкого замка. Надо было отпустить ее тогда, но даже теперь где-то в глубине своего естества Рун сознавал, что пошел бы на что угодно, лишь бы вернуть ее обратно.
Даже снова на грех.
Будто в ответ на эту святотатственную мысль она пошевелилась. Ее серебряные глаза трепетно распахнулись, и губы ее согрело подобие робкой улыбки. Во взгляде ее читалась минутная растерянность, словно она заблудилась во времени и пространстве.
И все же в этот миг Рун постиг истину.
Она любит его, несмотря ни на что.
Корца прижал ладонь к ее щеке. Но как могла она пережить палящее сияние в своем богомерзком состоянии? Неужели его тело защитило ее? Или все-таки его любовь?
Так или иначе, радость наполнила его. Он погружался в ее серебряные глаза, позабыв об окружающей их пустыне. Она здесь, а все остальное покамест неважно. Ее рука поднялась. Мягкие кончики пальцев коснулись его щеки.
— Любимый… — шепнула она.
17 часов 03 минуты
Эрин отвела взгляд от Руна и графини. В глазах до сих пор плясали зайчики после этой вспышки света. Она готова была поклясться, что на миг разглядела распахнутые крылья, взмывающие с песка. И устремила взгляд к звездам.
Звезды.
Выпрямившись, она медленно огляделась, заметив, что ночное небо очистилось от хмари, разбегающейся во все стороны. Представила, как темный воздух обретает прозрачность повсюду, вплоть до Кум.
Неужели удалось захлопнуть открывавшиеся врата?
Джордан стоял рядом, сгибая и разгибая левую руку и немного потряхивая ею, напомнив Эрин о более неотложной заботе. Она вспомнила, как Джордан рухнул на колени, схватившись за бок, будто от сердечного приступа. И спросила:
— Как ты себя чувствуешь?
Джордан поглядел на мальчика, на пропитанный кровью песок.
— Когда он упал, у меня возникло ощущение, будто из меня что-то выдирают. Думал, смерть пришла.
Снова.
Эрин вгляделась в бледное лицо Томми. Глаза закрыты, будто он просто мирно спит. Тогда в Стокгольме прикосновение мальчика, его кровь воскресили и исцелили Джордана. Она заметила, что лужа крови больше не светится, вяло впитываясь в песок.
Подавшись вперед, она сжала руку Джордана, чувствуя ее тепло и радуясь ему.
— Мне кажется, во время этой вспышки света ангельскую сущность, которой наделил тебя Томми, исторгли из тебя.
— А где меч? — поинтересовался Джордан, озирая землю под ногами.
Меч тоже исчез.
И снова ей представились эти крылья, сотканные из света.
— По-моему, он вернулся к прежнему владельцу.
К ним подошел Бернард, не сводя глаз с небес.
— Мы помилованы.
Эрин уповала, что он прав. Однако не всем так повезло.
Опустившись на колено, она прикоснулась к пропитанной кровью рубашке Томми. Поднесла пальцы к его юному лицу, в смерти ставшему совсем детским — черты расслаблены. Он наконец обрел мир и покой. Кожа под пальцами Эрин еще не остыла.
Теплая.
Она прижала ладонь к его горлу, вспомнив, как сделала то же с Джорданом.
— Он еще теплый. — Наклонившись, Эрин рывком распахнула рубашку у мальчика на груди, так что пуговицы брызнули во все стороны. — Его рана пропала!
Томми внезапно вздрогнул, приподнялся, оттолкнувшись от нее — явно напуганный, обводя всех недоуменным взором. Написанный на лице страх померк, сменившись узнаванием.
— Эй… — выдохнул он, уставился на свою обнаженную грудь и пощупал ее пальцами.
Вырвавшись от Руна, Элисабета бросилась на колени, взяв его другую руку.
— В добром ли ты здравии, мальчик мой?
Он сжал ее пальцы, подвинувшись ближе к ней, все еще напуганный.
— Я… я не знаю. По-моему, да.
— По мне, так ты в полном порядке, шкет, — улыбнулся Джордан.
К ним присоединились Христиан вместе с Вингу. Они вдвоем закончили быстрое обследование кратера и его периметра, чтобы убедиться, что все в безопасности.
— Я слышу его сердцебиение.
Рун и Бернард подтвердили это кивками.
Эрин буквально содрогалась от облегчения.
— Благодарение Господу.
— Или, в данном случае, наверное, благодарение Михаилу, — обнял ее рукой Джордан.
— Никогда более так не делай! — упрекнула графиня Томми.
Ее серьезность заставила Томми чуть улыбнуться.
— Обещаю. — Он поднял правую руку. — Никогда больше не буду бросаться ни на какой меч.
К Эрин приблизился Христиан.
— Его кровь больше не пахнет… по-ангельски. Он снова смертен.
— Думаю, это потому, что мы освободили заключенный в нем дух. Чтобы он мог воссоединиться со своей другой половиной. — Она оглянулась на Искариота. — Означает ли это, что Иуда тоже исцелился?
— Я проверил, пока делал обход вместе с Вингу, — покачал головой Христиан. — Он еще жив, но при смерти. Как я слышу, его сердце вот-вот откажет.
Рун уставил на Иуду пристальный взгляд.
— Его награда — вовсе не жизнь.
17 часов 07 минут
Впервые за тысячи лет Иуда понял, что смерть близка. Покалывающее ощущение распространялось от раны в боку, ледяной водой растекаясь по жилам.
— Мне холодно, — шепнул он.
Арелла еще теснее привлекла его в свои теплые объятья.
Сделав громадное усилие, Искариот поднес руку к меркнущим глазам. Тыльную сторону кисти покрывали бурые старческие пятна. Сморщенная кожа болталась на костях вялыми складками.
Это хрупкая клешня старика.
Дрожащими пальцами он ощупал лицо, обнаружив глубоко врезавшиеся морщины там, где раньше была гладкая кожа, — вокруг рта, в уголках глаз. Он увял, как осенний лист.
— Ты по-прежнему прекрасен, мой тщеславный старичок.
Иуда тихонько улыбнулся ее словам, ее ласковому поддразниванию.
Он выменял проклятие бессмертия на проклятие старости. Все кости ныли, в легких дребезжало. Сердце взбрыкивало и запиналось, как пьяный, бредущий во мраке.
Он неотрывно смотрел на Ареллу, прекрасную, как всегда. Не может быть, чтобы она его когда-нибудь любила, любила по сей день. Он был не прав, позволив ей уйти.
Я был не прав во всем.
Подумал о своем предназначении вернуть Христа на землю. Все его мысли были обращены только на это и ни на что другое. Он потратил века на служение этой святой миссии.
Но она была не его предназначением, а лишь плодом его заносчивости.
Христос наделил его этим даром — не затем, чтобы положить миру конец, не в наказание за собственное предательство, а чтобы исправить ошибку, совершенную самим Христом еще в отрочестве.
Исправить то, что было сломано.
И ныне я это свершил.
Таково было его истинное наказание и предназначение, и оно лучше, чем он заслуживал. Он был призван воскресить жизнь, а не принести смерть.
Умиротворение снизошло на него. Прикрыв глаза, Иуда принялся безмолвно исповедоваться в своих грехах.
Сколько же их скопилось…
Когда он отверз зеницы снова, взор его затуманивали серые корки катаракты. Искариот лишь смутно угадывал Ареллу, уже жестоко отнятую у его взора, помраченного близящимся концом.
Она прижала его еще крепче, словно стремясь удержать при себе.
— Ты всегда ведала правду, — шепнул он.
— Нет, но уповала, — шепнула она в ответ. — Пророчества не бывают ясными и однозначными.
Иуда закашлялся, надрывая усыхающие в груди легкие. Голос охрип, превратившись в карканье.
— Жалею лишь о том, что не могу провести с тобой вечность.
Испытывая безмерную слабость, Иуда смежил вежды, но погрузился не во тьму, а в золотой свет. Холод и боль отступили пред этим сиянием, оставив по себе лишь ликование.
— Откуда тебе ведомо, как мы проведем вечность? — достиг его слуха шепот.
Он отверз очи в самый последний раз. Теперь ее сияние пробилось к нему сквозь катаракты во всей красе, во всем своем небесном великолепии.
— Я тоже прощена, — возгласила сивилла. — И призвана в свое последнее жилище.
Она воспарила над ним, уплывая прочь. Искариот потянулся к ней, обнаружив, что руки его сотканы из чистого света. Взяв его за руку, Арелла потянула его из бренной оболочки в свои вечные объятья. Купаясь в любви и надежде, они поплыли навстречу своему вечному покою.
Вместе.
17 часов 09 минут
Никто не проронил ни слова.
Как и Эрин, все они лицезрели, как Арелла воспылала светом, омыв кратер теплом и ароматом цветов лотоса. И все, и больше ничего.
Осталось лишь тело Иуды, но оно прямо на глазах рассыпалось во прах, вздымаемый ветром, смешиваясь с вечными песками, отмечающими место его окончательного упокоения.
— Что с ним случилось? — сдавленным от тревоги голосом спросил Томми.
— Постарел до своего естественного возраста, — ответил Рун. — От юноши до старика за считаные удары сердца.
— Со мной тоже так будет? — Томми охватил ужас.
— Я бы не тревожился на сей счет, пацан, — отозвался Джордан. — Ты был бессмертным всего пару месяцев.
— Это правда? — повернулся мальчик к графине.
— Полагаю, что да, — сказала Элисабета. — Слова солдатские здравы.
— А как же ангел? — Томми разглядывал пустое место в пустыне. — Что случилось с ней?
— Если пускаться в догадки, — взяла слово Эрин, — я бы сказала, что она и Иуда были вознесены вместе.
— Ему бы это понравилось, — заметил Томми.
— Я тоже так думаю.
Эрин сплела пальцы с пальцами Джордана. Тот сжал руку чуть крепче.
— Но отсюда следует, что мы остались тут без ангелов. Разве не должен был хоть один из них благословить эту книгу?
— Быть может, они уже сделали это, — Эрин повернулась к Бернарду. — Небо снова ясное.
Кардинал нашарил под рваными одеяниями доспехи и рванул за молнию так, будто хотел оторвать ее напрочь. Наконец открыв ее, извлек Кровавое Евангелие. И поднял на трясущихся ладонях с тревогой во взоре.
Том в кожаном переплете выглядел ничуть не изменившимся.
Но все они знали, что истина заключена внутри.
Поднеся книгу Томми, Бернард с виноватым видом благоговейно вложил ее в руки мальчика.
— Открой. Ты это заслужил.
Вот уж действительно.
Сев на пятки, Томми положил книгу на колени. Одним пальцем медленно приоткрыл обложку, словно страшась того, что она может явить.
Эрин заглядывала ему через плечо с таким же беспокойством, с отчаянно колотящимся сердцем.
Томми опустил открытую сторонку обложки на колено, явив взорам первую страницу. Изначальный рукописный отрывок теплился во тьме мягким сиянием, четко прорисовывающим каждую букву.
— Тут ничего нового, — смятенно, жалко проронил Бернард.
— Может, это означает, что все закончилось, — предположил Джордан. — Нам больше ничего не надо делать.
Если только…
Эрин знала, что это не так.
— Переверни страницу.
Облизнув верхнюю губу, Томми повиновался, перелистнув первую страницу и открыв следующую.
Она была все так же пуста — а затем проступили темно-алые слова, пробежав по ней тонко начертанными строками. Эрин представила, как Христос выписывал греческие буквы, макая перо в собственную кровь, дабы донести эту чудесную благую весть.
Страница стремительно заполнялась строка за строкой — их было куда больше, чем первый раз, когда книга явила свое послание. Строки сложились в три кратких стиха, сопровождаемых заключительным посланием.
Томми протянул книгу Эрин.
— Вы ведь можете это прочитать, правда?
— Конечно, может, — Джордан положил ей руку на здоровое плечо. — Она ведь Женщина Знания.
В виде исключения Эрин не почувствовала желания поправить его.
Аз есмь.
Едва она взяла книгу, как странная сила хлынула в нее от обложки через ладони. Слова воссияли перед ее взором ярче, словно прочесть написанное здесь было предначертано ей от века. Внезапно Эрин охватило ощущение, что книга и написанные здесь слова принадлежат только ей.
Мысленно переводя с древнегреческого, она вслух зачитала первый стих.
— Отныне Женщина Знания связана с книгой нерасторжимо и никто не может отторгнуть книгу у нее.
— Что сие значит? — вопросил Бернард.
Эрин чуть пожала плечами, уразумев ничуть не больше, чем он.
Тогда Джордан вынул книгу из ее рук. И как только Евангелие оторвалось от пальцев Эрин, слова исчезли.
Бернард ахнул.
Грейнджер поспешно забрала книгу обратно, и слова вспыхнули снова.
— Все еще сомневаетесь насчет нее? — ухмыльнулся Джордан Бернарду.
Кардинал же просто взирал на книгу с мученическим видом, словно любовь всей его жизни вырвали у него из рук. И, может статься, так оно и было. Эрин вспомнила, что чувствовала, когда ее отослали обратно в Калифорнию, сочтя недостойной иметь дело с этой чудесной книгой.
— А что там еще сказано? — поинтересовался Томми.
Переведя дух, Эрин перешла ко второму стиху.
— Воитель же Человеческий… — Она бросила взгляд на Джордана, уповая, что там что-нибудь хорошее. — Воитель же Человеческий так же нерасторжимо связан с ангелами, коим обязан своей бренной жизнью.
И едва она договорила, как Джордан вздрогнул и оторвал драные остатки левого рукава напрочь. И охнул. Сделанная там татуировка обратилась в пламя, сияющее золотом. И почти тотчас же угасшее, оставив по себе лишь синие линии чернил на коже.
Он потер плечо и затряс кистью.
— Я по-прежнему чувствую, как оно жжется в глубине. Как тогда, когда Томми оживил меня.
— И что это означает? — Эрин поглядела на остальных.
Судя по выражениям лиц, ответа никто не знал.
Слова нашлись только у Христиана:
— Пахнет кровь Джордана, как прежде, так что он не бессмертен и всякое такое.
— Хватит меня нюхать, — насупился Стоун.
Оставив эту загадку до поры в покое, Эрин перешла к третьему и последнему стиху, зачитав вслух:
— Однако Рыцарю Христову надлежит свершить выбор. Единым произнесенным словом он может изгладить свой величайший грех, вернув себе то, что считал утраченным вовеки.
Эрин обернулась к Руну.
Он встретился с ней взглядом; выражение его темных глаз было тверже обсидиана. Женщина прочла в их сумрачном блеске забрезжившее понимание, но он не отозвался ни звуком.
Томми указал в низ страницы.
— А что там написано внизу?
Это она тоже прочла. Абзац был записан отдельно от трех стихов, очевидно являя собой заключительное послание или предостережение.
— Купно трио должно отправиться в свои последние искания. Кандалы Люцифера разомкнуты, а Чаша его по-прежнему утрачена. Потребуется свет всех троих, дабы сплотить сию Чашу сызнова и опять изгнать его в тьму непреходящую.
— Значит, наша работа еще не закончена, — тяжко вздохнул Джордан.
Приподняв теплую книгу ладонями, Эрин перечитала последний отрывок несколько раз. Что еще за Чаша? Она понимала, что потратит еще уйму долгих часов, пытаясь постичь значение этих нескольких строк, извлечь из них какой-то смысл.
Но пока что это может обождать.
Джордан открыто взглянул на Руна.
— Что за дела с этим вашим величайшим грехом?
Все так же храня безмолвие, Рун обратился лицом к пустынным пространствам.
За него ответил Бернард:
— Его величайший грех состоит в том, что он обратился в стригоя. — Он крепко взял Руна за плечо. — Сын мой, я верую, что Книга предлагает тебе бренную жизнь, возвращение души.
Но примет ли он ее?
Эрин прочла последний стих снова.
Рыцарю Христову надлежит свершить выбор…
