Глава 26
19 декабря, 20 часов 59 минут
по центральноевропейскому времени
Стокгольм, Швеция
Эрин последовала за подпрыгивающим белым помпончиком Ольги вокруг подмостков хора к тесному переулку. Праздничный ледяной лабиринт выстроили на соседней площади, до поры скрытой от взглядов многоквартирными домами по обе стороны.
Конечно, только такой лабиринт и мог выбрать Распутин для своего испытания — средоточие и мороза, и путаницы. А в этот поздний час, когда рынок уже закрыт, русскому монаху нужно лишь поставить стражей у разных входов в лабиринт, чтобы обеспечить им внутри полнейшее уединение. Но что ждет их в сердце этого лабиринта? Она представила гигантскую беспощадную медведицу, которую Распутин держал в клетке под своей церковью в Санкт-Петербурге. Какие чудовища подстерегают их здесь?
С Христианом и Джорданом по бокам Эрин направилась ко входу в переулок. Бросив взгляд налево, она увидела, что Алексей ведет Руна, Элисабету и Надию. Те появились по ту сторону хоровых подмостков, направляясь к другой улице. Вероятно, она ведет к другому входу в невидимый пока лабиринт, к другой отправной точке.
Подойдя к своему переулку, Рун бросил взгляд на нее.
Эрин подняла руку в пожелании его группе удачи.
А затем обе группы скрылись в тесных улочках, и каждая была готова принять брошенный вызов, обогнать другую в погоне за призом, поджидающим в центре лабиринта, — Первым Ангелом.
Как только группа Эрин вошла в узкий переулок, Джордан пробежал взглядом по прямой линии крыш по обе стороны. Бдительно поглядывал на крепкие двери, пребывая в готовности к внезапному нападению. Из окон, затянутых морозными узорами, на заснеженный булыжник мостовой падал золотистый свет. В теплых комнатах двигались смутные тени, их жильцы даже не догадывались об опасности, таящейся за каменными стенами и деревянными дверями, не замечали монстров, до сих пор подстерегающих в ночи.
На миг Эрин захотелось такого же простодушного неведения.
Но незнание — совсем не то же, что безопасность.
Не вынимая рук из карманов, она пощупала сувенир Эмми — осколок теплого янтаря, сберегающий хрупкое перышко. Ее аспирантка тоже ведать не ведала об этом тайном мире, а он все равно убил ее.
Через несколько шагов улочка вышла на другую площадь. Эрин резко остановилась, пораженная неподдельной красотой зрелища, раскинувшегося перед ними. Казалось, этот лабиринт — отнюдь не просто хитроумно расставленные стенки. Впереди высился настоящий ледяной дворец, занимающий всю площадь, с возносящимися на высоту сотни футов шпилями и башенками, сплошь сделанными изо льда. Стены венчали сотни скульптур, обросших пушистым инеем и припорошенных снежком.
Ничуть не тронутая этой красотой Ольга повела их к готической арке в ближайшей стене — одному из входов в лабиринт, скрывающийся внутри. Подходя, Эрин восхищалась искусством художников, изваявших это чудо, ловкостью, с которой они вырезали ледяные блоки и спаивали их вместе водой на манер древних каменщиков.
Ворота, подсвеченные сзади желтыми уличными фонарями, сияли, будто высеченные из цитрина.
У входа Ольга остановилась.
— Здесь я вас оставляю, дальше идите сами. Ангел ждет вас в центре замка.
Скрестив руки и расставив ноги пошире, девочка замерла неподвижно, как статуи на верху стен. Даже взгляд ее утратил всякое выражение. Эрин, тотчас припомнившую, что эта маленькая девчушка — стригой, по коже продрал мороз. Наверное, это дитя совершает убийства не менее полувека.
— Первым пойду я, — заявил Христиан, ступая под арку, в своей черной одежде замаячив на фоне золотого сияния темным силуэтом.
— Нет, — остановила его Эрин, прикоснувшись к рукаву. — Это испытание для меня. Первой должна идти я. Когда дело касается Распутина, лучше придерживаться правил. Найти безопасный путь к сердцу лабиринта должна найти я, если я Женщина Знания.
Джордан и Христиан тревожно переглянулись. Эрин понимала, что оба хотят ее защитить. Но уберечь ее от этого им не под силу.
Включив свой фонарик, Эрин ступила мимо Христиана, войдя в коридор.
По обе стороны возносились массивные голубовато-белые стены футов двенадцати высотой, с виду фута два толщиной, но потолок им заменяло темное небо. Проход между блоками был так узок, что, вытянув руки, Эрин могла кончиками пальцев коснуться обеих стен. Под подошвами ботинок поскрипывал снег, вымешанный в серую массу ногами бесчисленных посетителей.
Она посветила лучом фонарика по сторонам. Через каждые несколько футов строители вставили окошки из прозрачного льда, открывающие искаженный вид на соседние коридоры. Подойдя к левой арке, Эрин заглянула в нее, ожидая увидеть очередной отрезок лабиринта, но вместо него обнаружила миниатюрный внутренний дворик с садом, в котором все цветы, шпалеры и кусты были сделаны изо льда.
Несмотря на ощущение опасности, она поневоле улыбнулась.
Шведы знают, как сделать зиму зрелищной.
Продолжив путь, она запрокинула голову, поглядев на пасмурное небо. Звезд, по которым можно было бы ориентироваться, не видно. Пошел легкий снежок, тихий и чистый. Дойдя до перекрестка, Эрин свернула налево, ведя кончиками пальцев в перчатке по левой стене, помня эту детскую уловку. Самый надежный способ посетить все закоулки лабиринта — держать руку на одной стене, следуя всем ее поворотам. Это не избавляет от посещения тупиков, но такой путь рано или поздно приведет в центр.
Не самый быстрый путь, зато самый надежный.
Ведя Джордана и Христиана вперед, она прибавила шагу, скользя ладонью в перчатке по ледяным окошкам, цепляясь за части стен, сделанные из снега. Время от времени фонарик обнаруживал новые дворики. Наведалась Эрин и в покой, где стояла ледяная кровать с балдахином и двумя подушками под ледяным канделябром с настоящими лампочками. Сейчас они не горели, но она попыталась представить, как их свет играет бликами на гладкой поверхности льда.
В другой комнате у нее перед глазами появился массивный ледяной слон с бивнями, обращенными к двери и служащими насестом для ряда чудесно вырезанных птиц, одни из которых пристроились на ночлег, а другие распростерли крылья, будто собираясь взмыть в воздух.
Несмотря на встреченные здесь чудеса, трепет в душе Эрин с каждым шагом возрастал, глаза высматривали ловушки. Какую игру затеял здесь Распутин? Испытание не может быть настолько примитивным, как отыскание пути в лабиринте.
Она даже осмотрела некоторые из граффити, вырезанные во льду туристами — скорее всего, подростками, — по большей части сердечки с инициалами. Но не нашла в них ничего угрожающего, равно как и указаний на намерения русского монаха.
Эрин обогнула еще один угол в полной уверенности, что находится уже где-то недалеко от центра лабиринта, — и тут увидела это.
В одном из ледяных окон, отполированном до прозрачности стекла, был вморожен предмет. Эрин подняла фонарик повыше, не веря собственным глазам. В окне, прекрасно сохраненное льдом, зависло грязное лоскутное одеяльце цвета слоновой кости с недостающим лоскутом в нижнем левом углу.
Ужаснувшись, Эрин остановилась и воззрилась на одеяльце.
— Что это? — спросил Джордан, направляя сюда и свой свет.
Откуда Распутин мог об этом узнать? Как он его нашел?
— Эрин? — поторопил ее Джордан. — Вид у тебя такой, будто ты только что увидела призрака. Ты в порядке?
Стащив перчатку, Эрин прижала голую ладонь ко льду, растопив ее теплом поверхность и вспоминая, как видела это одеяло в последний раз.
Кончик пальца Эрин скользил по муслину цвета слоновой кости. Узор на его поверхности образовывали смыкающиеся квадраты из темно-салатовой ткани. Ее мать называла этот узор ирландской цепочкой.
Эрин вспомнила, как помогала матери шить его.
Когда дневные труды были позади, они с матерью резали ткань на квадраты и пришивали их при свете свечей. Мать управлялась с иглой уже далеко не так ловко, как раньше, а под конец зачастую слишком уставала, чтобы трудиться над одеяльцем. Так что Эрин приняла ответственность за эту задачу на себя, пришивая квадрат за квадратом, и ее юные пальцы с каждым разом действовали все проворнее.
Закончила она его как раз к рождению сестренки Эммы.
Теперь Эмма, двух дней от роду, лежала поверх этого самого одеяльца. Эмма всю свою жизнь была завернута в него. Она родилась слабенькой и горячечной, но отец запретил вызвать к ней врача. Он решил, что жить Эмме или умереть, решит лишь воля Божья.
Эмма умерла.
На глазах у Эрин, бессильной что-либо сделать, румянец покинул крохотное личико и ручонки Эммы, кожа ее стала бледнее одеяльца цвета слоновой кости под ней. Так быть не должно. Неправильность случившегося потрясла Эрин, подсказав, что она больше не сможет мириться со словами отца и молчанием матери.
Она просто должна послушаться собственного сердца, а значит — уйти.
Искоса оглянувшись — не видит ли кто, — Эрин вытащила из кармашка платья ножницы. Металл лязгнул, отрезая лоскут из угла драгоценного одеяльца. Сложив квадратик, она спрятала его в карман, а потом укутала сестренку в одеяльце в самый последний раз, завернув недостающий уголок внутрь, чтобы никто и никогда не узнал о том, что она сделала.
Тело ее сестры было завернуто в одеяльце, когда отец закопал ее крохотный трупик.
Сквозь лед Эрин различила зеленый узор ирландской цепочки, потемневший от плесени и возраста. И провела кончиками пальцев по льду. Она-то думала, что больше не увидит это одеяльце никогда.
Содрогнувшись от ужаса, Эрин поняла, что это означает.
Чтобы добыть одеяльце, Распутин должен был осквернить могилу ее сестры.
21 час 11 минут
Элисабета бежала по лабиринту, волоча Руна за собой на серебряной цепочке кандалов. Надия не отставала ни на шаг, следуя за ней, как темная тень. Их человеческим соперникам нипочем не сравняться со сверхъестественной быстротой ее группы. Элисабета сумеет без труда добраться до центра лабиринта задолго до белобрысой докторши.
Хоть ей и не было никакого дела до амбиций сангвинистов, она знала, что обязана выиграть сие ристание. Стоит кардиналу Бернарду хотя бы подумать, что она не Женщина Знания, жизнь ее похерена. Пальцы Элисабеты снова потянулись к мягкому шарфу, прикрывающему рану на горле. Порез был неглубоким, как доверие Ордена к ней самой. И едва вера Бернарда в нее пошатнется, как рана станет куда глубже.
Так что она задала стремительный темп, запоминая каждый поворот во тьме. Свет ей не требовался. Но на каждом шагу ее только что зажившее горло саднило от холода. Кровь Эрин отчасти исцелила ее, но недостаточно, далеко не достаточно. Элисабету удивило, что эта женщина предложила столь щедрый дар — и даже более того, что Эрин признала пагубность и неправедность нападения сангвинистки на нее.
Сказанная женщина интриговала ее все больше. Элисабета даже начала понимать, отчего Рун так очарован ею. И все же сие не помешает графине одолеть смертную в этом поединке.
Ботиночки Элисабеты топотали по снегу, ноги стремительно несли ее вперед. Она не обращала внимания на отвлекающие внимание комнаты, призванные пленять глаз и будоражить фантазию. Лишь одна комната заставила ее задержаться — вмещавшая карусель в натуральную величину с лошадками, сделанными изо льда. Она вспомнила, как видела такую же в Париже еще летом 1605 года, когда подобные аттракционы начали вытеснять старинные рыцарские ристалища. Она помнила восторг на лице сына Павла при виде ярких нарядов и скачущих жеребцов.
Ее переполнила острая тоска по утраченной семье, по давно почившим детям, по внукам, которых она даже не видела.
Кручина с гневом пополам погнала ее вперед еще быстрее.
Устремляясь по коридорам, Элисабета заглядывала во многие ледяные окна, сплошь сделанные весьма затейливо, но ни одно из них не дало подсказки, в каком направлении надлежит идти. На перекрестках она вдыхала запах мороза и снега, пытаясь уловить в воздухе указания на правильное направление.
А затем впереди послышался легчайший шорох, говорящий, что там кто-то затаился. Биение сердец шум не сопровождало.
Стригои.
Надо полагать, она близка к сердцу лабиринта.
Сосредоточившись на этих звуках, Элисабета снова прибавила ходу, но тут краешком глаза заметила нечто необычное. Нечто, вмороженное в одно из ледяных окон, будто мушка в янтаре. Она остановилась, чтобы разглядеть это, рывком заставив Руна тоже остановиться.
Во льду завис прямоугольный предмет размером в две ладони, плотно обернутый в блестящую черную ткань и перевязанный грязным алым шнуром. Она знала, что находится в свертке.
Ее дневник.
Что он тут делает?
Довольно трудно даже вообразить, что книжка пережила губительное воздействие столетий. Но еще труднее постичь, как кто-либо мог извлечь ее из давнего тайника и доставить сюда.
Зачем?
Блестящая ткань была масленой клеенкой. Кончики пальцев Элисабеты помнили ее липкую поверхность, и она мысленным взором увидела первую страницу так ясно, будто та была заполнена только вчера.
Рисунок листа ольхи вкупе с чертежом корней и ствола.
На этих первых страницах содержались рисунки трав, перечислялись их свойства, секреты их употребления, места, где их можно собирать в ее имении. Растения и цветы Элисабета рисовала сама, записывала инструкции каллиграфическим почерком при свечах долгими зимними часами. Но на этом она не остановилась, вспомнив, как ее исследования обратились на сторону тьмы, став черными, как ее сердце, помраченное Руном.
Элисабета сделала последнюю запись, пока крестьянская девка умирала у нее на глазах, истекая кровью из сотни надрезов. Элисабета думала, что та сильнее. Она неправильно определила момент смерти холопки, исход неудачи. Она ощутила укол тревоги, но напомнила себе, что даже подобные неудачи умножают ее знание.
У нее за спиной хныкала в своей клетке другая девушка. Она будет следующей подопытной, но ее участь обождет до завтра. Будто ощутив это, мужичка в клетке замолкла, охватив колени руками и раскачиваясь из стороны в сторону.
Элисабета заносила наблюдения на бумагу при свете огня, не упуская ни одной детали — насколько быстро умерла первая девица, сколько можно выждать, прежде чем обратить сказанную в стригоя, сколько времени у каждой ушло, чтобы умереть в таковом состоянии.
Элисабета экспериментировала снова и снова, с разными девками.
Медленно и тщательно постигала она секреты того, кем стала и чем стала.
И подобное знание лишь делало ее сильнее.
Элисабета подняла ладонь, чтобы коснуться льда. Она и не думала, что увидит дневник снова. Спрятала его в замке, когда начался суд. В нем перечислено свыше шестисот имен девушек — куда больше убиенных, нежели ей вменяли в вину. Она схоронила его в самом сердце замка, под камнем столь огромным, что его не поднял бы ни один из смертных.
Но кто-то все же смог.
Вероятно, тот самый, кто принес его в этот лабиринт и оставил так, чтобы она нашла.
Кто? И почто?
— Что ты делаешь? — осведомился Рун, заметив ее интерес.
— Книга принадлежит мне, — ответила она. — Я хочу ее обратно.
Надия подтолкнула ее вперед.
— У нас нет времени на подобные развлечения.
Элисабета упрямо вернулась к ледяному окну, настаивая на своем. Дневник ей нужен. Ее работа еще может пригодиться.
— О, как раз имеется, — возразила она, царапая лед браслетом кандалов, устраняя верхний слой. — Будучи Женщиной Знания, я вольна избирать, коим образом мы употребляем свое время. Ибо испытанию подвергаюсь я.
— Она права, — поддержал Рун. — Распутин не хотел, чтобы мы вмешивались. Она должна прийти к успеху или провалу самостоятельно.
— Тогда поторопись, — бросила Надия.
Рун подключился к Элисабете, и вместе они быстро пробились сквозь прозрачный лед, освободив книгу. Обеими руками Батори извлекла драгоценную книгу из ее ледяной тюрьмы.
Держа ее, она заметила по ту сторону сумрачные силуэты. Даже искаженные льдом, они явственно принадлежали мужчинам и женщинам. И снова графиня не расслышала ни удара сердца.
Должно быть, они суть те самые стригои, коих она учуяла прежде.
И вдруг поняла, что больше не надо следовать по этому треклятому лабиринту. Есть и более прямой путь к победе. Занеся свободную руку назад, она ударила локтем в ледяное окно, расколов его вдребезги и открыв путь на ту сторону.
Осколки льда заплясали на грязном снегу сердца лабиринта.
Рун и Надия наклонились рядом с ней, выглядывая сквозь дыру.
А стоящая между ними Элисабета расхохоталась.
— Мы победили!
