– Ну, что можно сказать об этом человеке? – Гуров привычно уселся на своем любимом диване в углу напротив окна и заложил руки за голову.

Капитан Максимов по настоянию Крячко сел за стол Гурова, разложил перед собой акты, какие-то записи, откашлялся и начал степенно докладывать с видом человека, который повествует о методах удобрения почвы и принципах севооборота. Сыщики знали Максимова, как человека увлекающегося, как поэта криминалистики. Он с упоением мог заниматься анализами, поисками информации, консультироваться у специалистов таких областей науки, о которых сыщики и не слышали. Но вот рассказывать с таким же упоением и азартом он не умел. Сейчас речь шла об установлении личности погибшего под колесами машины киллера, пытавшегося застрелить в домодедовской больнице раненого Хлебникова.

– Возраст медики определили как тридцать пять-сорок лет. Физических особенностей, которые могли бы идентифицировать личность, помочь с опознанием его родственниками, знакомыми, не выявлено. Во всех отношениях средний человек.

– Что, даже наколок нет? – скорее для порядка спросил Крячко, прекрасно зная, что настоящий киллер не может иметь татуировок.

– Ни наколок, ни родинок, ни шрамов, ни зубных протезов индивидуального изготовления. Ничего, – покачал головой Максимов. – Больше скажу, сравнение пальцевых отпечатков с нашей базой тоже ничего не дало. Он не судим, серьезно в поле зрения полиции не попадал, так что его в нашем дактилоскопическом ведомстве нет.

– А по базе прошлых дел проверяли? – не утерпел Гуров.

В полиции давно уже существует кроме обычной базы данных преступников, которых дактилоскопировали по закону в обязательном порядке, другая база данных – неустановленных лиц, совершивших преступления, точнее, отпечатки пальцев с мест преступления, которые не удалось идентифицировать с личностью человека. Работать с этой базой сложнее, потому что качество отпечатков, как правило, оставляет желать лучшего. Компьютер выдает огромное количество результатов возможных совпадений, и очень часто приходится заканчивать работу почти в ручном режиме.

– Да, в этом направлении работа идет. Чтобы попытаться ускорить процесс, мы установили фильтр по типам преступления. Это места убийств или попыток убийств и несколько дел, где киллер оставил следы.

– А что, и такие есть? – сделал вид, что удивился, Крячко.

– Есть несколько. С десяток всего за последние годы, начиная с… – Максимов посмотрел в записи, – с 1989 года.

– Восстановить лицо не удастся?

– Медики колдуют, благо есть сейчас специальные программы, сродни тем, что используются при восстановлении лица по форме черепа. У убитого разрушены хрящевые ткани носа, кости челюсти, но в целом, думаю, сложностей не будет. Приемлемый компьютерный портрет сделают.

– Хорошо, что с результатами обработки фотографий?

– Я получил от Станислава Васильевича фотоматериалы окружения гражданина Свечникова, – монотонно стал докладывать Максимов. – Съемка, проводившаяся в дневное время, анализируется быстрее. Ночные кадры и кадры, снятые с неудачных ракурсов, анализируются медленнее. Было бы лучше, Лев Иванович, если бы наше руководство договорилось с руководством ФСО о сличении фотографий сотрудников…

– Иван, ты с ума сошел! – засмеялся Крячко. – Ты предлагаешь нам засветиться со своими подозрениями в аппарате президента, да еще попросить Федеральную службу охраны, чтобы она нам позволила порыться в личных делах сотрудников? И что мы им предъявим в качестве доказательств вины Свечникова? То, что он стоял рядом с человеком в ночном элитном клубе, и этот человек спустя десять минут умер от отравления? Пощади погоны и репутацию, если уж не наши, так Орлова. Нет уж, пользуйтесь сличением снимков известных нам личностей, сделанных оперативным путем.

– Я понимаю, – согласился Максимов. – Мы, кстати, пытаемся расширить базу данных. Удалось раздобыть коллективные фотографии студенческой группы, где учился Свечников, и школьную фотографию класса. За последние недели Свечников ни с кем из однокурсников не встречался, по крайней мере фотонаблюдение таких контактов не зафиксировало. Вот список!

– Это что? – поинтересовался Гуров, глядя, как Максимов через стол передает Крячко лист бумаги.

– Это установленные внеслужебные контакты Свечникова за полторы недели. М-да, одиннадцать дней уже прошло… Не уложились мы в сроки! Так, кто у нас тут есть… Мастер по автомобильной электронике. Два контакта: один возле дома самого Свечникова, второй у автомастерской «Автодоктор». В принципе, оправданно. Так, один контакт с Плотниковым Денисом Андреевичем. Ссылка на общих знакомых… Кто у нас этот Плотников? Директор спортивного комплекса… Оправданный контакт.

Список был небольшим, всего двенадцать человек, которые не входили в число профессиональных контактов Свечникова. По всем двенадцати Максимов дал исчерпывающий ответ, оправдывавший хотя бы одну встречу, затем протянул еще несколько листков более плотной бумаги, используемой в цветных фотопринтерах.

– Я вам сброшу и в электронном виде, – пояснил он. – Это фотографии четырех человек, которых нам идентифицировать пока не удалось. Но встречи, как заявили оперативники, проводившие фотосъемку, были если и случайными, но с хорошо знакомыми Свечникову людьми. Их всех не удалось сфотографировать в момент разговора с нашим объектом, но чуть позже их лица запечатлели.

– Подробнее можно? – спросил Гуров, когда Крячко пересел к нему на диван и по одной стал давать фотографии мужчин.

Всего их было четыре. Гуров рассматривал снятых в разных ракурсах мужчин. Этому под пятьдесят. Волосы с проседью, зачесаны вбок с пробором, немолодой грузнеющий мужчина с самодовольным лицом, но… видимо, без особого положения в обществе или бизнесе. Пустое какое-то самодовольство. Такие лица, помнится, в советское время были у некоторых мужиков в гаражах возле дома. У всех старенькие «Москвичи», «Запорожцы» или мотоциклы с колясками, а один дом умершей бабки в другом городе продал и купил «Жигули» первой модели. Вот так он и смотрел на окружающих.

А этому лет тридцать, и взгляд просящий. Сразу чувствуется его зависимость от Свечникова. Хотя в этот момент, когда его опера фотографировали, он уже со Свечниковым расстался. Нет, этот тянет максимум на отделочника из частной бригады, а то и на разнорабочего.

А вот эти двое похожи, как братья. Хотя нет, просто типаж такой. Непроницаемые лица людей, которые не привыкли обнажать душу перед другими. Лет тридцать пять – сорок каждому. Оба ведут здоровый образ жизни, наверняка в тренажерный зал ходят. Лица овальные, нос средний, глаза у одного светлые, у другого карие, и разрез чуть отличается, а вот выражение одинаковое. Снисходительное такое, уверенное. Именно уверенное в себе, а не самоуверенное. Рты одинаково узкие, подбородки крепкие. Эти двое могут оказаться кем угодно, от тренера по мотоспорту до индивидуального предпринимателя, который или компьютеры чинит, или… Нет, не компьютерщики они. Эти двое не особенно стремятся вглубь глядеть, эти любят принимать решения интуитивно. Сильные парни, не то что первые двое. Правда, если те двое прирожденные артисты, то…

– Готов спорить, что на кого-то их этих последних будет похож лицом наш покойный киллер, – сказал Крячко, принимая от Гурова фотографии. – Хотя это было бы слишком просто. Свечников сам лично нанимает киллера, сам передает все данные на объекты, сам принимает деньги, сам расплачивается с исполнителями. Так не бывает.

– Не бывает, – согласился Гуров и поднялся с дивана. Максимов тут же вскочил, освобождая стол хозяину, но Гуров положил ему руку на плечо и двинулся к окну. – Сиди, Ваня, сиди. Я вот что думаю, ребята! Если Свечников занимается приторговыванием должностями в регионах, то для него постоянно существует много различных рисков. Не простые люди претендуют на эти должности, и почти каждый может в случае неудачи разобраться с тем, кто давал обещания, какие-то гарантии.

– Слишком все очевидно? – спросил Крячко.

– Именно. Мы вот чуть копнули, и все всплыло наружу. Слишком легко, слишком все на поверхности. Тем не менее столько совпадений. От имени Борис, названного нам как имя человека, который в аппарате президента решает эти вопросы с назначением, до фактической должности Свечникова, которая как раз с этими вопросами и связана. И других ведь Борисов там нет.

– Зарывается мужик, такое тоже бывает, – попытался возразить Крячко. – Все когда-то на своих аферах палятся. Придет и его черед.

– Ладно. – Гуров помолчал, глядя в окно, потом решительно повернулся к капитану Максимову: – Спасибо, Иван! Ты там поторопись со своими помощниками. Время бежит очень быстро, а мы топчемся без информации на месте.

Максимов поднялся, пожал руку Гурову, потом Крячко и вышел из кабинета.

– Так, давай-ка, Станислав, провернем с тобой, пока у нас готовится информация по Саратову, и по убитому киллеру, и по нашему третьему претенденту.

– По Баринову?

– Да. Из всего собранного на него материала мы ничего криминального не почерпнули, если не считать, что его бизнес где-то на самой грани морали, духовности и порядочности. Баринов у нас в тот вечер, когда отравили Полунина, к его столу подходил тоже. Точнее, замедлил шаг, проходя мимо, и бросил Полунину какую-то фразу. Все это не точно, и для выводов этого недостаточно. Но мы с тобой решили, что он вполне мог грамотно организовать отравление Полунина, как владелец этого элитного ночного клуба. Он там все знает, персонал там его, и степень их преданности мы можем только приблизительно оценивать. Но зарплаты он платит великолепные, это мы установили.

– Установили мы также, – продолжил Крячко, – что Олег Васильевич Баринов является членом того же самого патриотического движения «Восток», которое возглавлял Полунин. И ты сейчас клонишь к справке, которую просил меня еще ко вчерашнему дню подготовить по этому «Востоку».

– Ну, в том числе.

– Ну, тогда слушай. – Крячко откинулся на спинку кресла за своим столом, уставился в потолок и, помахивая карандашиком, стал перечислять, не заглядывая в свои записи. – Патриотическое движение «Восток» зарегистрировано 10 декабря 2013 года за номером… Ну, есть там очень длинный номер знаков на тринадцать. Исходя из устава это движение является объединением граждан и организаций с целью совместного повышения патриотизма и идеологии достоинства. Еще, кажется, там что-то говорится о спортивном или физкультурном развитии человеческой личности и что-то про оборону Отечества. Одним словом, красиво изложено, специалист сочинял.

– А ты сразу и не поверил в искренность этих слов? – хмыкнул Гуров.

– Ты знаешь, не поверил, – серьезно ответил Крячко. – Простая логика подсказывает, что верить нельзя. У нас этих партий, различных движений знаешь сколько? Больше сотни! Если ты такой патриот, если горишь желанием что-то полезное сделать для родины, если в тебе горит желание вести за собой людей, патриотов своей страны, так вливайся в ряды любой партии, любого движения. Там же все имеют практически одинаковые цели. Легко выбрать, что тебе ближе. Так нет, надо создавать свою структуру и там хозяйничать единолично.

– Как ты их, – тихо заметил Гуров. – Не любишь, судя по всему.

– Не люблю, – признался Крячко. – Не люблю тех, кто много и красиво говорит. Я люблю тех, кто много и красиво делает для людей. Так вот, почитал я устав организации и ничего особенного или нового не почерпнул. Тот же примерно набор фраз о целях и задачах. Все то же содействие в сфере патриотического воспитания граждан, та же пропаганда здорового образа жизни, те же слова о духовном развитии личности.

– Большая организация?

– Так маленькую бы и не зарегистрировали. Работа проделана большая, это точно. Я так понял, что для регистрации общероссийского патриотического или любого движения необходимо иметь представительства в двух третях регионов страны. И в каждой ячейке что-то не менее двадцати или тридцати членов. Ну, и регистрация, конечно, как юридического лица. Короче, принцип финансовой пирамиды.

– Так уж и пирамида? А может, люди действительно делом занимались?

– Пирамида, пирамида, – заверил Крячко. – Принцип простой. Собираются взносы, ведется деятельность, привлекаются спонсоры, и все, в той или иной мере, течет наверх, в одни руки. Ты знаешь, сколько у них поступает денег на счет ежемесячно? Мы ревизию не проводили, у нас прав таких не было, но я узнал. Сто двадцать миллионов! Конечно, они не все в карман клали, спонсорские деньги отрабатывать надо, но и отмывалось, я думаю, немало. Еще бы, такая кормушка!

– А Баринов что забыл в этой организации?

– О-о! – с довольным видом ответил Крячко. – Баринов стоял у истоков. Только потом как-то отошел. Остыл, наверное, к этому виду деятельности. Занялся другим. Хотя формально он там возглавляет направление, которое занимается взаимодействием с органами государственной власти и местного самоуправления. Кстати, в целом вполне лояльное существующему правительству движение, я бы даже сказал, придворное, все поддерживает и вроде как своей деятельностью дополняет.

– Ну, тем более, – согласно кивнул Гуров. – Так вот надо нам с тобой, Станислав, подобрать из числа сотрудниц полиции потолковее и посимпатичнее и отправить их в дебри непонятных фирм Баринова, что базируются в одном здании с «Занзибаром». Пусть походят в «Клеопатру» на курсы. Мы со своими наскоками и допросами там всех перебаламутили, а нам нужна повседневная оперативная информация. Кто туда ходит, чем занимается, что там вообще происходит.

– Я уже думал о таком варианте, – почесал в затылке Крячко. – Даже сам хотел тебе предложить. Я и кадры уже присмотрел у нас в министерстве.

Крячко сразу ухватился за эту идею со школьной учительницей, а вот генерал Орлов посчитал ее излишней углубленностью в дебри, не относящейся к делу. Гурову, конечно, виднее, но, по его, Орлова, мнению, это простая трата времени. Хотя, черт его знает. Гурову очень понравилось вот это последнее дополнение начальника, и он попросил его расценивать как руководство к действию. Орлов рассмеялся и махнул рукой.

– Если бы я не верил в твое чутье, Лев Иванович, – сказал тогда генерал, – не доверял твоему опыту сыщика, я бы не держал тебя в лучших работниках, не баловал, не холил и не лелеял как родного. Вперед!

Крячко, выходя из кабинета Орлова, чуть задержался и глубокомысленно заметил:

– А знаешь, Петр! Если подчиненных часто холить и лелеять…

– То что? – купился Орлов на серьезное лицо Стаса.

– То у подчиненных начинает расти «холка» и «лелейка», – грустно закончил свою мысль Крячко.

– Тьфу! – сплюнул с досадой Орлов. – Сколько тебя знаю, а все время попадаюсь на твои шуточки и на твою серьезную физиономию. Идите вы уже, делом займитесь.

Сыщики вышли, плотно прикрыв за собой дверь, а генерал еще несколько минут смотрел им вслед и думал, как ему повезло. Столько лет прошло, за такой срок обычно судьба и работа разбрасывают старых друзей по ведомствам, городам, а то и по стране. А им посчастливилось подружиться троим еще во время работы в МУРе, и ведь не разбросала судьба, столько лет вместе. И Станислав ведь не болтун и пустомеля. Он сейчас просто решил разрядить обстановку, потому что видел, что Орлов пришел от начальства взвинченный, что Гуров устал за эти дни и валится с ног, и настроение какое-то стало появляться унылое. Вот и разряжал обстановку в своем стиле. Заставил всех улыбнуться. Грубоватый, кому-то даже кажущийся циничным, Станислав Крячко был человеком тонким, внимательным и очень остро чувствующим. Эх, ребята, как мне с вами повезло, как повезло встретить вас в жизни, снова подумал генерал.

Старая учительница приняла сыщиков на даче. Поселок Николина Гора, что в двадцати километрах по Рублево-Успенскому шоссе, была одним из стародачных массивов Подмосковья. Строились здесь дачи еще в первые годы советской власти для элиты науки и искусства. А дед Оксаны Валерьевны был известным математиком.

Сейчас, конечно, Николина Гора уже почти ничем не напоминала старый дачный поселок московской интеллигенции, какими их помнили бабушки и дедушки ныне живущих здесь. Среди современных коттеджей и загородных домов со всеми удобствами нет-нет и встречались еще старые потемневшие деревянные дачи, собранные из щитов, бревенчатые, каркасные. Часть из них уже обложена кирпичом, часть обшита декатировочной пластиковой вагонкой. Да и участки изменились до неузнаваемости. Газоны, декоративные деревья, часто фруктовые. Не осталось почти здесь на берегу Москвы-реки сосен, елей и плакучих ив с березками.

– Вы позволите? – Гуров шагнул на участок за сетчатым забором и машинально поправил узел галстука. – Оксана Валерьевна, это мы вам звонили и договаривались о встрече.

Миловидная старушка в больших очках с толстыми стеклами, щурясь от солнца, торопливо шла навстречу, запахивая на шее пуховый платок. Как-то тут все было просто! И в меру запущенная территория, эдакий классический эстетический беспорядок, и забор из оцинкованной сетки. И красить не надо, и обзор не закрывает и, в отличие от профильного железа, не создает ограничений, не давит.

Да и сама эта пожилая седая женщина со старомодным узлом волос на макушке создавала впечатление уюта и деревенского покоя. Или, если хотите, покоя старого дачного поселка. Как будто она сама была из того времени, когда бегали здесь дочерна загорелые дети в сатиновых трусах с ивовыми самодельными удочками и прохаживались пары в соломенных панамах, белых сандалиях и белых носочках. И как-то очень похожа была Оксана Валерьевна на учительницу. Было в ней что-то неистребимое, от настоящей вечной «училки»!

– Это вам. – Гуров протянул букет пышных белых георгинов. – Позвольте представиться. Полковник Гуров. А это – мой друг и коллега, полковник Крячко.

– Ой, ой, ой! – с улыбкой покачала головой женщина. – Сразу столько полковников и георгины. Ах, георгины – символ каприза и непостоянства. Прошу вас на веранду, мужчины! В доме сейчас жарко, а на веранде такой воздух…

Гуров пожал плечами и двинулся следом за хозяйкой. Милейшая женщина, сейчас они разбудят, а может, уже разбудили массу приятных воспоминаний, и придется ей врать, выкручиваться, чтобы не говорить правды. Она в конце концов поймет, создастся неловкая ситуация, и все не будут знать, что сказать и как себя вести.

Ничего подобного не произошло. Когда они поднялись с Крячко на веранду по приятно скрипучим деревянным ступеням и водрузили на стол пакет с яблоками и коробку конфет, откуда-то из-за дома с шумом выкатилась большая ватага детей, взрослых женщин и двух моложавых загорелых мужчин в одних плавках.

– Дети, дети! – хорошо поставленным голосом громко воскликнула Оксана Валерьевна, добавив шутливых повелительных интонаций. – Ко мне пришли взрослые по очень важному делу. Поэтому прошу не шуметь, а еще лучше всем выметаться на речку, плавать и загорать!

Она даже в ладоши захлопала, как когда-то в школе, когда собирала класс во время какого-нибудь турпохода в лес. На гостей смотрели с интересом, но привычно. Усанову наперебой называли то мамой, то бабушкой, и вскоре шумная компашка исчезла в переулке. И когда наконец был налит чай в белые чашечки тонкого фарфора, когда были открыты конфеты, нарезаны яблоки, а одно очищено и несколько долек брошено в бокал хозяйки, начался настоящий разговор.

И не особенно понадобилось врать. Была в старой учительнице дисциплинированная закалка. Если пришли товарищи из полиции, значит, надо, значит, такое у них задание, они люди государственные. И разговор пошел очень комфортно, когда упомянули Борю Свечникова, его успехи. Оксана Валерьевна очень уважала Борю. Он еще в старших классах подавал надежды. Был собран, деловит, всегда для него важнее всего была его мечта, его идея, и сбить его в тот момент, когда он занимался реализацией своей идеи, было сложно.

Откуда-то из недр дома был извлечен ноутбук, который старушка уверенно разложила на столе, а потом, щурясь, уверенно включила, нажав на кнопку, и стала листать какие-то файлы. И вот – хвала XXI веку – не потрепанный фотоальбом раскрылся на столе, а появились оцифрованные фотографии ее выпущенных классов. По годам! Вот он, 1988 год выпуска. Ах, какие ребята! Разные были. Были и другие мальчики и девочки в его классе, кто достойно вошел во взрослую жизнь. Она со многими встречается, ей иногда звонят, и уж всегда приходят поздравить с днем рождения. Вот, например… И приходилось слушать, про Машеньку, про Ириночку, про Катеньку! А вот эти огорчили…

– Скажите, Оксана Валерьевна, – извлек Лев из папки фотографии, которые ему передал капитан Максимов, – а вот эти лица вам не знакомы?

– Эти? – Она с осторожностью и даже какой-то бережностью взяла листки бумаги с фотоотпечатками и стала рассматривать. – Что-то не припоминаю. По возрасту, так вот эти двое помоложе того выпуска будут. Это уже, наверное, девяностые. Нет, не знаю их. Этот вот постарше, но тоже никого мне не напоминает. А этот совсем недавно школу закончил. Ему едва ли тридцать. Вы, товарищи, многого от меня не ждите. Память-то у меня, конечно, профессиональная, но возраст, да и сколько их прошло через мои руки, всех разве можно запомнить… Так, может, вы все же скажете, что вас привело ко мне? Кого из моих учеников вы разыскиваете? И в какой связи? Мне, как бывшему классному руководителю, будет больно узнать, что кто-то из моих питомцев оступился, но я переживу. Вам ведь помощь моя нужна, не так ли?

– Именно так, – заверил Гуров, убирая фотографии в папку. – Понимаете, мы ищем одного человека. Я не могу вам всего сказать, сами понимаете – тайна следствия. Но есть у нас основания полагать, что он учился у вас когда-то. Мы думали, что он одноклассник как раз Свечникова, но, увы, вы никого по фотографиям не опознали.

– Жаль, что не смогла вам помочь, – откровенно огорчилась женщина. – Но я думаю, что вам не стоит замыкаться только на моей кандидатуре. Я старая женщина, у меня уже теряется что-то из воспоминаний о событиях, людях. Вам надо поговорить с ребятами!

– С какими? – не понял Гуров.

– Ну… простите, они теперь уже, конечно, не ребята. Я имею в виду самого Борю Свечникова, к примеру. Он-то, может, и вспомнит даже тех, кто на год, на два младше или старше его. Они ведь носились вместе по коридорам на переменах.

– Скажите, а у того же самого Свечникова были в школе друзья? Или он, как и сейчас, все сам да сам? – поинтересовался Крячко.

– Вы правы, – снова с удовольствием окунулась в атмосферу прошлых лет Усанова. – Боря никогда особенно коллективным мальчиком не был, и душой компании тоже. И друзей у него ярких и запоминающихся не было. Он как-то ровно дружил со всеми. Точнее, поддерживал хорошие отношения. Хотя…

– Что?

– Был у него друг. Настоящий друг, и это меня всегда удивляло, – очень горячо заговорила учительница. – Потом, правда, когда Сева ушел из класса после девятого, я о нем ничего не слышала. А вот… это так неприятно. Мне, отдавшей им всю себя, вложившей в них душу… Я, конечно, не претендую на вечную любовь и признательность, но есть же элементарные нормы отношений между людьми…

Сыщики удивленно переглянулись и уставились на старую учительницу. Что она вспомнила, откуда вдруг взялись на ее глазах слезы, которые она, впрочем, быстро промокнула платочком, который извлекла из рукава платья. Что это на нее нахлынуло, что за друг был в детстве у Свечникова, что произошло в связи с этим у Усановой?

– Так что произошло, Оксана Валерьевна? – начал допытываться Гуров. – Вы что-то вспомнили?

– Нет-нет, – замахала руками женщина, – не обращайте на меня внимания. Это я так… старческий эгоизм, знаете ли.

– Вы что-то начали говорить про мальчика, с которым дружил Боря и который ушел из вашей школы после девятого класса?

– Ах, пустое, – вздохнула она. – Просто я встретила своего бывшего ученика, а он сделал вид, что не узнал меня. Конечно, такое часто бывает, когда ученик не дошел с классом до главного выпуска, ушел раньше в училище, в техникум. Оно понятно. Но все же… мне казалось, что они меня любили.

– И кого вы встретили, кто этот неблагодарный?

– Сева Краснощеков его звали… Хотя почему звали, его и сейчас так зовут. У нас ведь редко меняют имена и фамилии.

– Может, вы просто обознались? – попытался улыбнуться Гуров.

– Нет, молодой человек, я его совершенно точно узнала, – строго ответила учительница. – Он почти не изменился. Все такой же худощавый, все те же настороженные светлые глаза, они словно пронизывают насквозь, когда он смотрит настороженно. Так он на меня и посмотрел. В самые глаза, а потом отвернулся и вышел из троллейбуса, хотя ему совсем и не надо было выходить. И сразу перешел на другую сторону улицы.

– Глаза у разных людей часто бывают похожими, – глубокомысленно заметил Крячко. – Я вот помню, однажды…

– Молодой человек, – сокрушенно покачала седой головой учительница, – я ведь еще не выжила из ума. Мне всего семьдесят два года. И глаза это были его, и вздернутый хохолок на лбу. У него, видите ли, по краю волос на лбу была маковка и всегда торчал вихор с одной стороны. И вот тут небольшой шрамик на левой брови. Уж своих-то всех учеников я за долгие годы до мелочей запомнила.

Гуров приехал в лабораторию к экспертам уже вечером. Обрадованный и возбужденный Максимов сразу повел его к одному из столов, на котором стоял громоздкий системный блок мощного компьютера.

– Вот, Лев Иванович, нашли. Нашли совпадение в восемьдесят пять процентов по одному отпечатку и шестьдесят по второму. Но, учитывая, что отпечатки с одного и того же дела, думаю, можно делать выводы.

– С какого дела? – остановился Гуров возле стола.

– Два года назад. Дело о покушении на предпринимателя Агафонова. Помните?

– Агафонов? – Лев наморщил лоб и по привычке почесал бровь. – Агафонов… Это тот, который заявлял, что на него готовится покушение, прятался долго, ничего не подтвердилось, а его все же застрелили?

– Точно. Его тогда подозревали в приступе шизофрении. Маниакальный страх у него определили. А оказалось, что правда. Но и он тогда сам был виноват, помощи просил у полиции, а информацией не поделился – кто хочет убить, за что. Спасайте меня, а от кого, не скажу – коммерческая тайна. Ну, мол, тогда я сам себя буду защищать.

– И вы полагаете, что у вас есть отпечатки пальцев киллера?

– Думаю, что его. Он тогда выяснил, что Агафонов навещает любовницу втайне от жены, и подобрал себе квартиру для слежки. Откуда-то он узнал, что пенсионер уехал на все лето к дочери в деревню, а квартиру навещал его младший внук. И фактически сразу после отъезда деда в деревню на парня кто-то напал и сломал ему ногу. Парень был выпивши и постеснялся деду сообщить. В результате почти месяц в квартиру никто не заходил. Так что три недели киллер в ней спокойно жил и караулил Агафонова. И подкараулил, когда тот рано утром выходил от любовницы. Он все следы стер, но, когда мы поняли, какого рода тут сложилась ситуация, то задались целью найти отпечатки. Ну, невозможно стереть абсолютно все, все же три недели он жил в квартире.

– И нашли?

– Да, нашли, даже два. Мы потом и с пенсионера отпечатки откатали, и с внука, и с его двух друзей, с девчонки его, с двух соседей. Нигде не совпали, а вот с этим убитым почти совпали. Особенно два фрагмента, я вам сейчас покажу…

Максимов знал, о чем говорил, и огромная работа была проделана не зря. На одном отпечатке подушечка под мизинцем, на втором безымянный палец левой руки. На пальце характерный петлевой узор был искажен морщинкой, которая прошла через второй виток и чуть заметный бугорок, как от нарыва у самого сгиба между фалангами. На отпечатке верхней части ладони были тоже характерные складки кожи в форме букв ЛУ.

– Ну, – похлопал Лев Максимова по плечу, – молодец, ничего не скажешь. Выудил иголку из стога сена. Только… Только вот личность мы его так и не установили. Жаль тебя огорчать, но цена этой информации…

– Подождите, Лев Иванович, – нисколько не смутился капитан. – Это еще не все результаты. Я тут переговорил с несколькими известными тренерами по стрельбе, по биатлону. У нашего киллера, если он и был в прошлом спортсменом, нет никаких повреждений в виде переломов и тому подобного. Значит, он ушел из спорта не из-за травмы, а по возрасту. Не всем дано до пятидесяти лет гонять на лыжах, как молодому, и стрелять без промаха. Спортсмены уходят. Кто-то в тренеры, кто-то в инструкторы, но у нас нет такого количества инструкторов.

– Короче, Ваня! – почти с отеческой нежностью перебил его Гуров.

– Короче, я нащелкал около сотни фотографий со старых фоток у тренеров их подопечных. Тех, кто по возрасту, по комплекции подходит, и тех, кто ушел из спорта и исчез из поля зрения тренеров. Я думаю, что спортсмен, ставший киллером, не стал бы разгуливать на публике и встречаться со старыми товарищами, бывшими наставниками. Киллеры ведут уединенный образ жизни.

– Когда сделают реконструкцию лица убитого киллера на компьютере?

– Обещали завтра дать нам модель. Так что завтра сравним!

Крячко позвонил в половине одиннадцатого вечера, когда Гуров поднимался к себе домой.

– Здорово, Лев! Ты сейчас где? Говорить удобно?

– Если по работе, то подожди, я в квартиру зайду. Что-то новое есть или не спится?

– Сейчас скажу, – тихо засмеялся в трубку Крячко.

Гурову очень хорошо был знаком этот короткий торжествующий смешок. Такие интонации в голосе Стаса появлялись, когда он находил наконец ниточку, ухватывался за нее крепко. Значит, на завтра придется менять планы, Крячко просто так звонить в такое время не будет. И когда он успел что-то получить, ведь расстались, чтобы ехать по домам? Значит, ему сообщил кто-то, какой-то информатор. Ну, вот и дверь. Гуров открыл замок и, войдя в прихожую, щелкнул выключателем:

– Ну, все, я вошел, говори.

– Одноклассник Свечникова Краснощеков, оказывается, дважды отбывал срок за совершенные преступления. Первый раз он загремел в девятнадцать лет в 1991 году. Сам понимаешь, за что в те годы молодые крепкие парни садились. Связался с рэкетом, получил шесть лет.

– Теперь понятно, почему он глаза отводил, когда встретил старую учительницу, – прокомментировал Гуров, сбросив ботинки и проходя в комнату. – По-твоему, он к нашему делу может иметь отношение?

– Не забывай, что он был чуть ли не единственным другом Свечникова в школе.

– Ну да! – согласился Гуров, с кряхтением усаживаясь на диван и с удовольствием вытягивая ноги. – Это характеристика! Был один дружок, других мы с тобой не зафиксировали. Человек со сложным характером. Время ведь теряем, Станислав!

– Ты думаешь?

– За что вторая судимость? – вместо ответа спросил Гуров.

– Ага, интуиция заговорила, – снова тихо засмеялся в трубку Крячко. – Он еще тот аферист. Завтра к обеду будут у нас выписки из уголовных дел, я попросил.

– Умеешь ты к людям подходить, – улыбнулся Лев, – быстро твои просьбы выполняют.

– Талант у меня, – хмыкнул Крячко.

– А может, ты и прав. Родственные души. Детская дружба самая крепкая. Тем более что мы подозреваем человека на косвенных уликах, а тут еще одна, и такая веская. Друг детства с двумя судимостями, к тому же по таким тяжким статьям. Сколько он по второму отбарабанил в колонии?

– Вот-вот! Почувствовал? Двенадцать лет. Фотографию завтра нам пришлют. И еще я велел переслать фото Максимову. Он со своими фотоспециалистами там проверит на совпадение. Чем черт не шутит. Теперь спи спокойно, Лев Иванович, завтра у нас великий день! Или на коне, или опять все впустую, в песок!

Матери Краснощекова Марии Ивановне по документам было всего 64 года, но выглядела она старухой. Седые сухие волосы топорщились, кожа на лице и шее была дряблая. Но самое главное – это безжизненные глаза. Белесые мутные старческие глаза. Когда она увидела красную книжечку с надписью МВД, которую ей протянул Крячко, то в глазах сразу стали собираться слезы. Но лицо женщины оставалось все таким же безучастным. И во всем ее облике была только усталость, обреченность, безысходность и глухая, глубоко запрятанная материнская боль.

– Ну-ну. – Крячко взял женщину обеими руками за плечи и повел в комнату. – Ничего страшного не случилось. Просто мы хотели увидеть вашего сына Всеволода. Поговорить с ним хотели. Чего же вы сразу плакать, Мария Ивановна…

Гуров вошел в квартиру следом, осмотрелся по сторонам, слушая увещевания напарника краем уха, и сразу понял, что никакого Севы Краснощекова по кличке Сова они тут не найдут. Ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. Нет его тут, и давно не было. Может, с того самого дня, как он освободился после второй ходки. А может, пожил с годок, пока осматривался и прикидывал, к какому прибыльному делу приобщиться, чтобы поменьше работать, да побольше иметь.

Он открыл тумбочку и увидел старые, слежавшиеся в плоские пыльные блины мужские тапочки. Да их не то что не надевали, их отсюда пару лет и не доставали. И в ванной комнате ничего не напоминало о мужчине в доме.

На вешалке в коридоре, в шифоньере в комнате тоже мужских вещей было минимум. Старые, застиранные, непригодные к носке рубашки, пиджак и рваная, но аккуратно зашитая куртка. Все это хранилось бережно, как память о сыне, который канул, исчез, растворился в окружающем мире. И ведь знает мать, что живой, а все равно как умер для нее. Вот и плачет периодически в рукав этого пиджака в прихожей, да в воротники рубашек, в которых уже и запаха сыночка Севы не сохранилось.

– И когда же он к вам, Мария Ивановна, приходил в последний раз? – спрашивал Крячко женщину, сидя с ней рядом на диване и заглядывая ей в глаза.

– Да уж года три, наверное… – тихо отвечала она, промакивая глаза платочком. – Как освободился во второй раз, так и пожил всего ничего. С полгодика, может, и пожил, а потом стал пропадать, уходить на несколько дней, а потом совсем не вернулся. Кто из соседок увидит, так придут, расскажут, мол, жив твой, видели его на днях тут…

– Как же он так? – непонимающе крутил Крячко головой. – Ведь вы ему мать, ведь вы же его вырастили, передачи носили, посылки слали.

Гуров присел на край полированного стола и слушал привычную, хорошо знакомую за годы службы историю. Историю, как мать потеряла живого сына. Как не уследила за ним еще в школе, как бросил он школу и ушел в училище, как не закончил и попал в колонию в девятнадцать лет. И все это время она винила себя в том, что недодала, недовоспитала, не объяснила чего-то важного, нужного, что сделало бы из него человека. И как контакт, потерянный еще в школьные годы, превратился у парня в стойкое раздражение при виде этой унылой, вечно ноющей, вечно со слезами на глазах матери, от которой всегда пахло корвалолом и валерьянкой. А где-то рядом были удачливые дружки и рассказы о вольготной сытой жизни, если фарт будет. Все как всегда. Фарт был, но недолго. И снова загремел Краснощеков в колонию. Теперь уже не за то, что обирал мелких предпринимателей и лоточников. Теперь он уже попытался создать аферу поинтереснее. Ничем не брезговал Сова. Ловила его ребятня на трассах перегонщиков подержанных машин из Германии, отбирали деньги, машины. Перебивали номера, изготавливали липовые документы и продавали в Казахстан, на Кавказ, в Среднюю Азию. Квартиры продавали при живых хозяевах, выпихнутых на улицу в картонные городки к бомжам.

И снова Краснощекова взяли, и снова СИЗО, пересылка, решетки в вагоне и колония. И снова он вернулся, поморщился, глядя на мать с ее постоянным нытьем. Замкнулся, оскалился и стал придумывать, как наладить что-нибудь похитрее, чтобы больше не попасться. А чтобы тебя не тронули, нужно зацепить кого-то из власти. Те и сами не утонут, и его утопить не дадут, повязаны ведь будут. Это он раньше по молодости не понимал, а теперь хорошо осознал, что неприкасаемые те, кто у власти. А ты хоть трижды вором в законе будь, тебя все едино свалят. Не те, так эти. И ушел он в один прекрасный день из дома по делу и… как-то так получилось, что больше не вернулся. Незачем ему было возвращаться.

Так это или не совсем так, из рассказа матери понять было сложно, но опыт и очень долгие годы общения с подобными Краснощекову типами доказывали, что все было примерно так. И что Сева по кличке Сова не угомонился и продолжает и будет продолжать свои криминальные делишки. Вопрос в другом: а имеет ли он отношение к тем делам, что расследуют Крячко и Гуров?

Когда сыщики возвращались к себе в Управление, позвонил Орлов. Судя по возбужденному голосу и торопливой речи, чего Гуров от своего старого друга и начальника не слышал уже давно, информация была важной. Более того, генерал Орлов успел ее осмыслить, проанализировать и составить у себя в голове план действий.

– Лев, вы где там со Станиславом?

– Возвращаемся. Встречались с матерью Краснощекова, он одноклассник Свечникова, они дружили в школе. Ты тоже считаешь, что зря…

– Вот что! – решительно прервал его Орлов. – Я посылал ребят в больницу к Хлебникову. Он узнал Краснощекова. Именно Краснощеков давал им задание. Правда, он его знает по кличке Сова.

– Значит, связаны они все-таки, – облегченно вздохнул Гуров.

– Это еще не все. Максимов, дотошная душа, нашел из имеющихся снимков Свечникова, сделанных «наружниками», тот, на котором Свечников встречается с Краснощековым.

– Стас, стой! – выкрикнул Гуров и замахал Крячко свободной рукой. – Они в контакте.

– Кто? – на всякий случай спросил Крячко, прижимаясь к тротуару.

– Краснощеков и Свечников, – буркнул Лев, включил на телефоне внешний микрофон, чтобы Крячко слышал их разговор, и снова стал требовать от Орлова: – А откуда ясно, что они встречались, что это не случайно, что они вообще поддерживают контакт?

– Сначала мы тоже сомневались, потому что на фото был снят Свечников, за которым плечо в плечо идет Краснощеков. Потом уже компьютерная программа перебирала фотографии в поисках оцифрованной внешности Краснощекова и нашла. Свечников выходил из темно-синего «Логана». Сам понимаешь, что эта машина не его класса, и в наше время заказать такси легче и дешевле, чем ловить частника. Да и опасно, можно ведь на неприятности нарваться. Увеличили изображение и поймали в зеркале заднего вида лицо Краснощекова.

– И что, номер машины есть?

– А ты думал, мы тут в ваше отсутствие баклуши бьем? Есть, пиши и номер, и адрес хозяйки машины. Кстати, по сравнению панорамы улиц Максимов определил, что Краснощеков высаживал Свечникова в квартале от его офиса.

Наконец Орлов отключился, а Крячко внимательно посмотрел на адрес. Зеленоград. В принципе, ехать меньше часа. А тем более теперь, когда рядом с непонятной фигурой Бориса Свечникова вдруг замаячила мрачная тень уголовника Краснощекова. Да еще отдающего приказания киллерам убить курьера с деньгами.

– Надо к ней срочно ехать, к этой Молчановой, – кивнул Крячко на блокнот, в котором Гуров записал данные. – Ей тридцать восемь лет, вполне может быть его любовницей, сожительницей. Я бы не стал сразу ее рисовать подельницей. Может, сейчас объявить машину в розыск?

– Нет, – возразил Гуров. – А вдруг за рулем окажется она, эта Молчанова? Только перепугаем всех, засветимся со своим интересом. Он все поймет и скроется. Нет, сначала переговорим с ней, а потом решим. Вдруг она ничего не знает о преступлениях, вдруг она будет на нашей стороне?

– Ладно, тебе решать, – хмыкнул Крячко и снова завел мотор.

Нужную улицу в Зеленограде они нашли быстро по навигатору. Это оказалась часть города с частным сектором. Сыщики медленно проехали мимо нужного дома. Разномастные заборы, от кирпичных до старых, из сетки-рабицы. Дом 17 имел бетонный фигурный сборный забор. Не очень высокий, поэтому было хорошо видно, как молодая женщина моет окно в доме. Добротный дом белого кирпича, одноэтажный, но не менее трех комнат.

– Ты заметил? – спросил Гуров, когда они проехали мимо дома и остановились возле маленького круглосуточного магазинчика.

– Фигура хорошая, – ответил Крячко, внимательно глядя в зеркало заднего вида. – Грудь примерно третьего размера. Или ты о чем, о том, что она сама окна моет?

– Бабник, – усмехнулся Лев. – Ворот нет в заборе! Не предусмотрено в доме место для того, чтобы загнать туда легковую машину.

– Точно. А с трех сторон дом зажат другими участками. Может, автостоянка неподалеку? Хотя глупо платить за стоянку, которая и за лишнюю царапину отвечать не будет, когда живешь в частном доме. Но проверить надо.

Еще два круга по соседним улицами показали, что в пределах этой части поселка нет даже намека на автостоянку. Ближайшая, которую сыщики увидели, находилась чуть ли не в километре отсюда, за шоссе, на краю микрорайона с многоэтажками.

– Сдается мне, – снова останавливаясь возле магазинчика, сказал Крячко, – что машина просто оформлена на эту Молчанову. Не удивлюсь, если она теряла паспорт, и машину купил кто-то по ее старому паспорту. Хотя такого я еще не встречал. Деньги в банке взять по чужому паспорту – это всегда оправданно. А вот заплатить деньги по чужому паспорту, этого я еще не слышал.

– Отсюда и весь разговор строим, – согласился Гуров.

Рядом с железной калиткой он увидел кнопку электрического звонка и нажал на нее. В щель между дверным полотном и забором было видно, что в окне женщины уже нет. Через несколько секунд по каменной дорожке зашлепали женские босоножки без задников. И в этот момент сзади вдруг лязгнула железная задвижка, заскрипело ржавое железо. Гуров и Крячко оглянулись.

Старый дом, скрывавшийся за неухоженными раскидистыми яблоневыми кронами, виднелся только своей почерневшей, а местами и позеленевшей шиферной крышей. И железный забор, и ворота в нем, все было до такой степени ржавым, что невольно наводило на мысль, что не пользовались этими воротами очень много лет и что живут тут дряхлые, немощные старики.

Но ворота, как ни странно, открывались, причем сразу двумя створками, и сыщики невольно подобрались. За воротами синел капот «Рено Логана». И номерной знак соответствовал тому, что передал Орлов, и числился он за гражданкой Молчановой, живущей напротив. И лицо человека, который открывал ворота, а теперь уставился на двух мужчин в костюмах, было знакомо. Светлые глаза сверлили незнакомцев настороженно, чуть белел небольшой шрам на брови. Рядом в проеме открытой калитки замерла удивленная молодая женщина в домашнем халате и с надкусанным яблоком в руке.

Краснощеков все понял мгновенно. Он бы все равно не успел закрыть ворота, чтобы создать полицейским дополнительные трудности. Единственное, что он мог в этой ситуации, это броситься в глубь сада за своей спиной.

– Вызывай подмогу! – крикнул Гуров, выдергивая пистолет из кобуры под пиджаком и бросаясь во двор напротив.

Он прекрасно понимал, что в незнакомой местности догнать человека, который тут наверняка все знает, довольно сложно. Упустить его в результате такой погони, даже вдвоем, очень легко. И самое лучшее в этой ситуации – одному преследовать, а второму организовать помощь местной полиции. В принципе, Краснощекова можно даже не выпустить из жилого массива, а уж не дать ему выйти к шоссе и покинуть это место на попутном транспорте – это задача первостепенная.

За деревьями загромыхало железо, обрушились какие-то дрова. Гуров нырнул под низкие ветви яблони и увидел, что Краснощеков взбирается по куче какого-то хлама с явным намерением перелезть через соседский забор.

– Стой, полиция! – на всякий случай крикнул он.

Уголовник не отреагировал, разъяренно дергая ногу, которая зацепилась штаниной за железо. Это позволило Гурову сократить расстояние почти вдвое, но тут Краснощеков с треском порвал ткань брюк и перевалился через шаткий забор из тонких реек, отделявший два участка. Лев понял, что ему с легкостью преодолеть такую преграду не удастся, но тут неподалеку, примерно в той стороне, куда спешил Краснощеков, заверещала полицейская сирена. Вряд ли Крячко успел связаться с руководством и все объяснить. Нет, это еще не подмога, это совпадение, но какое удачное!

Гуров физически почувствовал, как преступник запаниковал еще больше при звуках сирены. Для него это могло означать только одно – его планомерно обложили со всех сторон, это операция по его захвату, хорошо подготовленная, с привлечением больших сил. И пока Краснощеков метался по соседнему участку, Гуров сумел-таки перебраться через шаткий забор и спрыгнул на рыхлую, недавно перекопанную землю.

– Краснощеков! – закричал сыщик, прячась за дерево и глядя, как Сова с пистолетом в руке мечется вдоль стены соседского дома. – Сдавайся! Ты окружен, стрельба тебе не поможет, а только усугубит твое…

Пуля ударилась в ствол прямо перед лицом Гурова почти одновременно со звуком выстрела. Сыщик отпрянул назад не без чувства удовлетворения. Ну, теперь и он может не церемониться! «Ах, поганец! Ты думаешь, что я не получу удовольствия, продырявив тебе ногу? Еще как получу. Мне бегать за тобой резона нет. А если ты еще вздумаешь кого-то из жителей поселка в заложники взять? Сдался ты мне, целый и невредимый!»

– Бросай оружие или я стреляю! – заорал он, и вторая пуля свистнула у его лица и прошила железо возле забора.

Гуров, не целясь, выпустил две пули под углом вниз, на уровне коленей преступника, а потом высунул на мгновение голову из-за укрытия. Стрелять выше опасно, потому что в доме могли быть люди. Вот гад! Лев бросился вперед к следующей яблоне, потому что увидел, как Краснощеков плечом со всего размаху ударил во входную дверь соседского дома. На миг у сыщика все похолодело внутри. Но переживания были напрасными. Не очень надежная деревянная дверь старенького дома оказалась крепкой. Да и на окнах имелись пусть слабенькие, но решетки.

Всю безвыходность ситуации понял и Краснощеков. Нервы у него сдали окончательно, и он, выстрелив на бегу трижды, кинулся прямо к дереву, за которым стоял сыщик. Гуров ответил одним выстрелом. С расстояния примерно пяти метров он не мог промахнуться, и Краснощеков с болезненным криком рухнул лицом вниз, роняя пистолет и хватаясь за бедро правой ноги.

Лев одним прыжком преодолел расстояние до своего противника и пинком ноги отбросил его пистолет далеко в сторону. Преступник катался по земле, сжимая простреленное бедро окровавленными пальцами. Сквозь зубы он нечленораздельно выдавливал что-то про суку, паскуду и легаша, но Гурова это уже мало волновало. Он взял Сову живьем, и теперь на многое прольется свет.

– Давай кровь остановлю, – приседая на корточки, толкнул Лев преступника кулаком в плечо, опрокидывая его на спину.

Пока Сова орал и выл, он вытянул из его брюк ремень и перетянул ногу у самого паха. Через забор уже лезли полицейские в форме, а за спиной раздался голос Крячко:

– Как ты, Лев?

– Порядок! – ответил Гуров. – Сложнее всего будет забраться назад, на этот чертов забор. Как я только через него перемахнул, удивляюсь!

Крячко засмеялся и двумя пальцами отодвинул в сторону широкую доску, державшуюся только на одном верхнем гвозде. Лаз был вполне приемлем даже для мужчины такого телосложения, как Гуров.

Через несколько минут они сидели на кухне у Ольги Молчановой. В дверях столбом стоял молодой высокий участковый с погонами лейтенанта, который сурово сверлил взглядом молодую женщину. Молчанова сидела у стола, закрыв лицо ладонями, и тихо покачивалась, шепча что-то себе под нос. Крячко с любопытством разглядывал кухонную утварь, явно размышляя, а корректно будет выпить тут чаю или Молчанова все же окажется соучастницей. Гуров, сложив руки на груди, рассматривал женщину и ждал, пока она соберет свои чувства в кучу.

– Ладно, Ольга Сергеевна, – наконец сказал он, – хватит терзаться. Давайте работать. Итак, ваш сожитель, или гражданский муж, Всеволод Михайлович Краснощеков оказался бандитом. Вы знали о его криминальных занятиях?

– Какой Всеволод Красно?.. Он Слава, Вячеслав! Вячеслав Игошин. У него и паспорт есть, я сейчас…

Женщина попыталась вскочить, потом сообразила, что вставать и идти куда-то ей не позволят.

– С паспортом мы разберемся, – пообещал участковый. – Наверняка поддельный. Липа!

– Он выдавал себя за другого, – ответил Гуров. – Дважды судимый, бандит. И машину вашу он использовал для этих целей. Вы давно ее купили?

– Да на что же я ее куплю? Это он. Точнее, на его деньги куплена, просто оформили на меня. Слава сказал, что не хочет светиться с такими покупками, а то якобы у него первая жена требует алименты, решит, что много зарабатывает, а сама от него ушла к другому мужику, как сыр в масле катается, а он должен на пос…

Молчанова осеклась, поняв, что несет полную чушь. В свете того, что ей только рассказали про ее гражданского мужа, это все выглядело очень глупо.

– Нет у него никакой первой жены, – вздохнул Крячко. – Есть у него восемнадцать лет колонии. Колония его жена. А чья идея машину ставить у соседей?

– Его, – упавшим голосом ответила женщина. – Я предлагала ворота сделать и по-человечески во двор загонять машину, а он говорил, чего деньги тратить, когда со стариками вроде уже договорился. Они у детей в городе живут, тут редко теперь бывают, а это вроде как за домом пригляд.

– Значит, вы ничего не знали о преступной деятельности вашего мужа? – спросил Гуров. – Как же он объяснял вам, чем занимается, кем работает?

– Говорил, что бизнес у него небольшой в Москве.

– И вы верили?

– Нет, – к огромному изумлению сыщиков, ответила женщина. – Не очень.

– А почему не верили?

– Какой он бизнесмен… Да и не выводил меня никуда. Хоть бы в кино разок сходили, хотя часто по вечерам дома сидел. Наверное, шабашил где-нибудь, не знаю, как назвать.

У Гурова зазвонил мобильник. Сыщик с удивлением увидел, что звонил ему капитан Максимов.

– Слушаю, Иван!

– Лев Иванович! – Бодрый голос эксперта был полон нетерпения. – Есть фото убитого киллера. И фотомодель, сделанная в программе, и фото настоящее. Опознали его, два тренера опознали. Это бывший спортсмен. Лощилин его фамилия. Лощилин Игорь Сергеевич. Если срочно надо, могу прямо сейчас по «электронке» выслать.

– Погоди немного, – остановил экспрета Гуров и повернулся к Молчановой. – Ольга Сергеевна, у вас ноутбук есть, он работает?

– Да, а что?

– Принесите, пожалуйста. Я вам сейчас покажу фотографию одного человека. Возможно, вы его знаете. Иван, отправляй мне на почту, я сейчас открою и посмотрю.

Через несколько минут Молчанова уже рассматривала графический портрет киллера, сделанный в компьютерной программе реконструкции лиц, а потом два фото, одно из которых было сделано во время вручения кубка, а второе взято явно с Доски почета. Она посмотрела и несколько раз кивнула:

– Да видела я его. Славка с ним встречался. Был грех такой несколько дней назад. Я ведь думала, что Славка к бабе какой-то ездит, мне изменяет. Вот и проследила за ним. Он с этим вот встречался. Точно, с этим.

– Точно? Вы уверены?

– Уверена, – слабо улыбнулась женщина. – Симпатичный такой, сильный! Не чета моему. Мой-то весь серый, как зверек затравленный…