Глава 4
Автомобиль будто ощутил прилив адреналина, взревел, гребнул копытами и понесся как огромная бронированная птица, благо дорога идеально прямая и ровная, а контроль управления перехватывают службы движения комплекса.
Мариэтта спросила внезапно:
- Ты уже водил инкассаторские?
- Нет, - ответил я, удивленный вопросом.
- Да? - переспросила она. - А едешь так, будто сто лет водишь… А что тогда водил? Бронетранспортеры?
- Только свою «мэджести», - ответил я.
Она фыркнула:
- Тогда бы ты с этой опрокинулся на первом же повороте. Для бронированных со смещенным центром тяжести нужен особый навык.
- Это для женщин, - пояснил я. - У нас, самцов, такое в крови. Привыкли мы, хватая под уздцы… в общем, усмирять технику, а женщинам ломать крестцы… только не знаю, что это. У тебя где крестец?
- Сам ты крестец, - огрызнулась она.
Автомобиль, красиво сбрасывая скорость, домчался
до мраморных ступенек величественного полунебоскреба, замер, а из дверей уже выскочили двое в синих халатах, дескать, элита человечества, научные работники. Думаю, в этих халатах и домой ходят, чтобы уважали на улице.
Я вышел из машины с ящичком в руках.
- Доктор Калабухин?
- Это я, - сказал тот, что подбежал вторым, толстенький и взъерошенный, с недельной щетиной, настоящей, а не той, что отпускают для декоративности, как пудели.
- Это ваш помощник?
- Магистр Улитин, - сказал доктор Калабухин. - Вы привезли?
- Да, - ответил я, - сегодня закончили. Оперативно?… Он еще теплый, пощупайте.
Он спросил брезгливо:
- Чем это коробку забрызгали? Соусом?
Я ответил любезно:
- Что вы, как можно?… Это кровь и мозги шофера и охранника. Мозги, конечно, им и не были нужны, но горячую молодую кровь жалко. Чистить было некогда, я тоже жажду, чтобы сингулярность наступила хотя бы на пару минут раньше. Это же так важно, так важно!
Он побледнел, сделал странное глотательное движение. Его помощник, менее чувствительный, торопливо взял из его рук испачканную коробку и торопливо понес в здание.
- Распишитесь, - сказал я, его лицо стало таким растерянным, что я сказал, сжалившись, - шучу-шучу. Юмор у меня такой.
Мариэтта смотрела, как я возвращаюсь, глаза огромные, прошипела:
- Ты, гад, еще и юморишь?
Я признался:
- Мари, это чтоб было не так страшно. Меня же трясет, не видишь?… Вот пощупай… Да ты чего, я просто предложил пощупать без всяких там! А ты сразу, как можно, я же чувствительный интеллигент, а не питекантроп какой…
Она прошипела:
- Заливай!… Страшно ему, видите ли. А глазки горят. И щечки вспыхнули, как же, радость, людей убил… И что теперь?
Я опустился на сиденье водителя, сказал задумчиво:
- А который час? Думаю, пока доеду обратно, мой рабочий день как раз кончится. Угостить тебя кофе?… Я имею в виду, в постели?
Автомобиль развернулся и понесся на большой скорости в обратную сторону.
Мариэтта прошипела злобно:
- Да что б я еще раз… Ты хладнокровный убийца! Говорили, не верила. Ты меня почти уболтал.
- Ты чего? - изумился я. - Они сами друг друга перебили!… А я забился в дальний угол в кузове… или в багажнике?… и крупно дрожал. А когда все стихло, подрожал еще немножко по-мелкому, как бы успокаиваясь, потом тихонечко вылез. Страшно, конечно, но я сел за руль и попытался поскорее удрать с опасного места. Видишь, руки все еще дрожат!
- Не вижу, - отрезала она.
- Потому что за шоферку держусь, - пояснил я. - А вот сядь за руль ты, а я буду держаться за тебя, сразу почувствуешь, как во мне все дрожит и волнительствует…
- Рассказывай, - сказала она зло, внезапно ее лицо и все в салоне накрыла плотная тень, это автомобиль снова несется под сенью, как говорят поэты, могучих дубов, через ветки которых никакой спутник даже слона не увидит. - Не верю в такие совпадения.
- Надо верить, - сказал я проникновенно, - вера в чудеса сделала из обезьяны человека. Вера в чудеса - это вера в прекрасное, возвышенное, поэтичное…
- Да, - сказала она саркастически, - расплесканные мозги по всему салону! Как прекрасно.
- Вот видишь, - ответил я, - призналась. А расплесканные мозги… это проза жизни. Нужно не обращать на нее внимания, думать о прекрасном и шагать в таинственную и манящую сингулярность.
Она фыркнула, отвернулась было, но тут же спросила резко:
- Ты из движения две тысячи сорок пять?
- А что, - спросил я опасливо, - их уже запрещают?
- Пока нет…
- Слава богу, - сказал я с облегчением, - а то потом бы и нас… Я из тех, кто помягче.
- Это кто?
- Трансгуманисты, - объяснил я. - Само самоназвание говорит о том, что мы гуманные, добрые, пингвинов спасаем…
- Пингвинов, - буркнула она, - пингвинов! А людей?
- Люди не пингвины, - пояснил я на тот случай, вдруг по-женски не знает, - должны спасаться сами. И других спасать. Мы цари или не цари?
Она поморщилась.
- Не тянешь на царя.
- Не тяну, - согласился я печально, - но вот назначен. Придется как-то справляться.
Она покосилась дико, что-то голос мой слишком серьезный, никакого ерничанья, будто и вправду сумасшедший маньяк, что не отличает реальность бытия от реальности осознания.
Пейзаж мимо проносится такой мирный, пасторальный, не верится даже, что кто-то кого-то обижает вообще, ну там жабы едят комаров или рыбы червяков.
Люди тем более обходятся без насилия, преступность давно искоренена или почти искоренена. При таком всесилии техники, что видит каждого и предупреждает полицию, как только кто-то возьмет нож и пойдет к входной двери, преступления пресекаются обычно до того, как их совершат.
Но это, конечно, на массовом уровне, что самое главное. В массе своей преступления совершались людьми, так сказать, массовыми, простыми, потому преступления квалифицировались как бытовые, иногда как хулиганство, но из-за обилия видеокамер на улицах уже невозможно кого-то ударить и суметь скрыться. Портреты мгновенно разлетятся по всей округе, и не только портреты, но и точный адрес проживания, где у кого бывает в гостях…
Сперва преступность сократилась в разы, а потом вообще ее почти искоренили. Осталось это вот «почти», что подразумевает оснащенность преступников не меньшую, чем у правоохранительных органов.
Конечно, не только оснащенность, но и квалификацию. Компьютеризация и робототехника пришли и в охранные системы, заменив людей в том возрасте, когда у них полно силы и желания пользоваться своими навыками.
Потому тот, кто живет в простом быту, скажет с уверенностью, что преступность искоренена полностью, а тот, кто работает с такими вот корпорациями, где огромные деньги и власть, о которых и не мечтают президенты стран, будут думать с ужасом, что везде преступность, стрельба, кражи чипов, подставы, предательства…
Я задумался. Стрельба и попытка похитить чип уже были, а вот подставы и предательства… наверное, еще впереди.
Мариэтта сказала быстро:
- Вот там у столба останови!
Я спросил с подозрением:
- А ты на какую разведку работаешь?
- Останови, - потребовала она, - и не умничай.
- Ну вот, - сказал я с обидой, - последнее отнимаешь…
Я коснулся пальцем сенсора, указывая, где подать к обочине и остановиться, броневичок принимает голосовые команды только от своего хозяина, ныне оставшегося мертвым там, среди полицейских, сейчас он послушно, хоть и нехотя, свернул и остановился.
С той стороны на большой скорости подлетел полицейский автомобиль, вроде бы обычный, даже с мигалкой, но я ощутил по длине тормозного пути, что весит как танк.
Выскочили трое в бронежилетах, одного я узнал сразу, капитан, который пришел нам на помощь в заброшенном заводе и который воссоздавал мой победный путь из особняка магната.
Он с ходу заглянул встревоженно в окно со стороны Мариэтты, лицо напряглось.
- Да у вас тут все в крови!…
- Это не мы, - ответила Мариэтта.
Он стегнул по мне острым взглядом.
- Ну да, конечно, если здесь этот… Евген, то да, еще бы…
- Остальные на сорок втором километре и не доезжая Люберец, - отрапортовала она.
- Трупы?
Она сказала едко:
- Если там был наш неуловимый Евген, то кто еще?
Я запротестовал:
- Что вы из меня какого-то Чикатилу делаете? Я смирно прятался и дрожал, прятался и дрожал! Мы, эстеты, не выносим общую человеческую грубость. Я уже трансгуманист, живу будущим бессмертием, а вы меня убить хотите!
Капитан кивнул, сказал Мариэтте:
- Как я понимаю, на этот броневичок, замаскированный под рядовой автомобиль, зачем-то напали боевики. Но, как только увидели нашего Евгена, все тут же перебили друг друга!
- С вами хорошо работать, капитан, - сказала она, - всегда в самую точку!
Он повернулся ко мне:
- А куда делись водитель и охрана?… Мариэтта, он в чем-то признался, пока вы сидели рядом?
Она пожала плечами.
- Послушать Евгена, они не то сами застрелились, не то убились о деревья, там их много. На месте происшествия сейчас наверняка специалистов, как муравьев, но можете и вы полюбопытствовать.
Еще двое подошли и внимательно слушали. Одного я тоже узнал, был тогда в ангаре, он посмотрел на меня и сказал мрачно:
- Надо бы его послать на границу Ирана и Саудовской Аравии. Пусть они, глядя на него, друг друга перебьют, а мы туда сбегаем и захватим нефть.
- Что нефть, - сказал второй, - там Кааба, главная ценность…
- А я бы выгреб сокровища султана, - сказал первый мечтательно.
- Я бы его гарем… Там одни фотомодели!
Мариэтта посмотрела на них исподлобья.
- А вы зря хихикаете. Если у него такая мутация, что вокруг люди начинают ссориться и убивать друг друга?… Сейчас вот начнете, кто за нефть, кто за баб…
- А ты достанешься победителю, - подытожил капитан и оглянулся на меня. - Кто бы подумал, какие теперь победители!
Спецназовец, напротив, внимательно посмотрел на Мариэтту.
- Я тоже хочу быть победителем.
- И я, - сказал второй. - Доставай пистолет.
Капитан рявкнул строго:
- Тихо! Кто знает, вдруг это правда. И мы все передеремся. Мигом в машину! Надо самим посмотреть на место схватки. Эксперты экспертами, но мы тоже не лыком шиты.
Мариэтта кивнула, я ткнул пальцем в лобовое стекло экрана, подтверждая заданный маршрут. Автомобиль с облегчением понесся в направлении родного стойла, где тепло, уютно, не стреляют и много вкусного водорода.
