Автомобиль выбрался между домами на широкую трассу, только тогда Мариэтта буркнула:

– Все-таки карельгедин действует. Рука заработала!.. Если не врет, конечно.

– Не врет, – подтвердил я. – Загляни в его медкарту, убедишься.

Она фыркнула.

– Говоришь так, будто сам уже посмотрел! Без решения суда никто не покажет тебе чужую медкарту. Даже и по суду могут не показать, это защита не только чужих данных, но и здоровья… Значит, Ширли делала благое дело, принося людям исцеление.

– Да, – согласился я, – но ты заметила, что в его лице многовато желтизны?

– Там освещение такое, – отпарировала она. – Этого ты точно не заметил!

– Не заметил, – признался я, – это вы всегда стараетесь сесть так, чтобы свет подчеркивал ваши выпуклости и прятал впуклости. Но освещение, как ты говоришь, поджелтив лицо, не тронуло белки глаз, ясные и чистые. Да и ногти чуть белее, чем должны быть…

– И что? – сказала она с налетом раздражения.

– В его крови железа достаточно, – сказал я, – а вот его последние анализы… ага, всего месяц тому делал… блин, а еще, еще… ура, вот годовой давности…

Она дернулась.

– Ты что, снова со своим Высшим Разумом общаешься?.. Видала я рерихнутых, но настолько… Если Ширли погибла, это не значит, что производство карельгедина прекратилось. Убили бы из-за ревности или чего-то еще, что осталось в древних веках, – это одно, но теперь из-за этого даже слова не скажут, а вот ради денег, власти…

– Мыслишь прошлыми категориями, – заметил я, – что и понятно, женщина! Консерватор. Защитник устоев. В последнее время фактор возможности продлить жизнь становится более весомым, чем деньги и власть. Их с собой в могилу не заберешь.

Она посмотрела в упор.

– Кто-то помог ей наладить подпольное производство?

– Да, – кивнул я. – То, что Марат Хисамович рассказал о ней, не характеризует ее как опытного дельца. Она энтузиаст, который, несмотря на запреты, будет продолжать делать то, что считает правым. Революционер, в общем. Борец с косными устоями. Но кто-то другой, с более практичным складом ума, сообразил, как на этом заработать…

Она сказала быстро:

– Сейчас проверим все ее связи, знакомства…

– А также все звонки, имейлы, скайп и даже стертые файлы, – добавил я.

Она огрызнулась:

– Сама знаю!

– Препарат не так уж и безвреден, – сказал я с некоторой озабоченностью. – Ты в самом деле считаешь, что на его лицо падал не тот свет? И ничего больше не увидела?

– Нет, – отрезала она. – Я в окно птичек рассматривала!

– Могла бы заметить, – сказал я, – нелады с печенью. Не у птичек, если не врубилась.

Она посмотрела в недоумении.

– И что? У меня тоже нелады. Ну, бывают. Если переем.

– Нет, – сказал я, – у него печень была просто идеальная.

Она насторожилась.

– До?

– Именно, – подтвердил я. – До начала приема карельгедина.

Она посмотрела остро:

– Откуда знаешь? Ты с ними в одной банде?.. На какой роли?.. Чистильщик? Убиваешь и прячешь трупы?

– А где и граблю, – добавил я. – Спасибо, что не предположила, будто еще и насилую.

Она фыркнула:

– Есть основания. Уверен, что его цвет лица как-то связан с карельгедином?

– Почти.

– Затребую все данные, – сказала она решительно. – Подам запрос в полицейский департамент, а там дадут разрешение на просмотр личных медицинских карточек… Только нужно обоснование.

– Придумай, – сказал я отстраненным голосом, – ты же человек правильный, все по закону… по инструкциям… ты не из Германии, случаем?..

– С чего вдруг?

– Да так, что-то арийское промелькнуло… Дойч-ланд, Дойчланд, юбес аллес… Я сам люблю людей дисциплинированных… Знаешь, у него уже и поджелудочная барахлит…

Она спросила так злобно, что стала похожей на оскалившего зубы хорька, которого рисовал Леонардо на картине, названной «Дама с горностаем»:

– Это тоже твоя интуиция?

– Правда, – спросил я скромно, – почти женская?.. Ну, тоже ни с того ни с сего, так ей дорогу, а все пусть разбегаются, кто не спрятался – я не виноват… Предлагаю действовать так, словно ты уже получила право доступа к личным делам, пересмотрела и убедилась, да…

– В чем?

Я ответил мирно:

– В том, что я случайно угадал. А пока будешь раскручивать, в самом деле получишь доступ и пересмотришь…

– А если увижу, что все брехня?

– Тогда я в полном твоем распоряжении, – ответил я. – Можешь убить, можешь насиловать, а можешь и задавать любые вопросы, что, конечно же, куда страшнее и ужаснее.

Она посмотрела со злостью, но не вдарила, только прошипела люто:

– Ладно, поехали!

Я даже не спросил куда, сейчас будет подчеркнуто крутой, не признаваться же, что рискнула поверить на слово, потому станет командовать, чтобы показать, что делается все по ее воле, я тут просто мимо шел, потому из жалости подобрала, но без права пищать и вякать.

Приехала она, понятно, в участок. Куда же еще приедет дисциплинированный полицейский, тем более – полицейская, что подразумевает двойную дисциплинированность и уставопослушность.

Я ожидал, что на меня будут посматривать с интересом, как же, пришла с опасным конвоируемым, Синенко точно позаботится о такой моей репутации, так что надо вести себя предельно смирно.

Когда я только входил в двери, почти все приподнялись и смотрят очень даже настороженно, Мариэтта даже округлила глаза.

– Что-то случилось?

Но смотрели не на нее, а на меня. Я сразу сообразил, что еще когда сделал шаг к зданию полиции, у них там вспыхнуло на сканерах, что приближается человек с армейским пистолетом в кобуре скрытого ношения, однако… да-да, однако есть лицензия и право выносить из дома.

Мариэтта дернулась, когда один из полицейских, с виду крутой и бывалый, вскинул кулак и отсалютовал мне тем характерным жестом, что принят у коммандос. Видимо, где-то увидел в кино.

Я ответил Мариэтте бесстыднейшей улыбкой, она нахмурилась и резко бросила командным тоном:

– Сядь вот здесь и не мешай.

– Как скажешь…

– И не чешись, как бабуин!

– А как кто можно?

Она не удостоила меня ответом, а я послушно сел на указанный стульчик и поглядывал, как она, пользуясь возможностями полиции, проверяет все связи Ширли Кассеро, в том числе и те, которые у той под никами и аватарами. Сейчас нет такого человека, у которого бы не было персов и твинков в соцсетях, баймах, скайперах, дендлерах и квикастерах, так что да, проверка занимает время даже на современных суперскоростях квантовых компьютеров.

На всякий случай Мариэтта проверила и Онищенко, но этот любитель старины в самом деле стерильно чист, а за жизнь так цепляется, что вегетарианец с пеленок, никогда в рот не брал ничего вредного, не пьет, не курит, спать ложится вовремя, с женщинами дел не имеет вообще – от них проблемы, подписан на все новости о здоровой жизни и новинках медицинских технологий…

Она пробормотала с неудовольствием:

– Придется исключить…

– А жалко? – спросил я с пониманием. – Я бы таких тоже сажал.

Она вскинула брови.

– За что?

– За никчемность, – пояснил я. – Добро бы жизнь берег для какой-то пользы!.. Хоть не обществу, кому оно нужно, хотя бы семье, друзьям, любимой собаке…

– Фашист, – сказала она с удовольствием. – Человеконенавистник!

– Да какой он фашист, – возразил я.

– Ты хвашист!

– Зато собак люблю, – возразил я. – Вчера кино смотрел, как мужик за то, что его собаку убили, целую банду уконтрапупил!

Она отмахнулась.

– Я таких сто штук смотрела.

– А видела, – спросил я, – чтобы кто-то за убитого кота хоть пальцем пошевелил? То-то. Мы, собакофилы, люди активной позиции, за нами не заржавеет. Чуть что – в хлебало! Новый вид интеллигенции.

– Ты ящерофил, – обвинила она.

– Яшка у меня собака, – объяснил я. – Порода такая! Женщинам это не понять. Ты лучше копай дальше. Возможно, ее хряпнул кто-то из тех, кто вообще не принимает.

– Чего вдруг?

Я пожал плечами.

– Наркодилеры сами не употребляют. Для тебя это новость?

Она поморщилась.

– У тебя и сравнения…

– Ишши, – напомнил я. – В наше демократичное время всякий человек обязан быть голым под недремлющим оком правительства и просто любопытствующих. Проверяй все. Вплоть до чеков за покупку пирожных. Где большие деньги, там и конкуренция.

Она фыркнула, не стала даже объяснять, что и так работает на трех-четырех уровнях, просеивая как «информацию для всех» из соцсетей, сайтов знакомств и клубов по интересам, так и не для всех, но недостаточно закрытых примитивными паролями, просматривает личные письма в имейлах, записи в скайпе и прочих общалках, а я, наблюдая одним глазом за нею, закинул сеть еще шире, к тому же задал своему поиску высший приоритет.

Она совершенно не обращает на меня внимания, то хмурится, то вскидывает брови, или же патетически закатывает глаза, но взгляд не отрывается от экрана, сканировать успевает все, а прокручивать данные начинает, как вижу по мимике, все быстрее и быстрее.

Что я накопал, пока молчу, надо еще связать и обдумать, я все-таки не спец, мое преимущество в том, что могу залезть в самую засекреченную базу данных, но надо еще понять, что обнаружил, а самое главное, как воспользоваться.

– Что-то как-то непонятно, – проговорила она, – похоже, эта честнейшая и самоотверженная Ширли слишком уж уверилась в собственной правоте…

– Что накопала? – спросил я.

– Знакомство с неким Томом Фолкнером, – сказала она. – Тот еще орел!.. Не случайно говорят, война – зло.

– Немец? – спросил я.

– Швейцар, – ответила она. – Из Брно. Или Берна, не запомнила, как пишется. Живет по всему свету, последние два года в Москве. Отходит.

– От синдрома войны? – спросил я понимающе.

– Но не может остановиться, – пояснила она. – Нет, не убивает, но ведет себя… неадекватно. Везде ищет риск. И не брезгует быстрым заработком.

– Насколько они знакомы?

– Сейчас копаю, – сообщила она. – То, что копулировались, ни о чем не говорит, это не повод даже для знакомства, не говоря уже о чем-то еще. Но то, что их встречи, как сейчас вижу, проходили втайне или даже в тайне… гм…

– Давай навестим, – предложил я. – Пока не поговорим, не узнаем, что он за птица. Издали может казаться орлом, а вблизи так и на воробья не тянет. Бывает.

– У нас на него ничего нет, – предупредила она.

– А мы ничего ему и не присобачиваем, – ответил я бодро. – Просто поговорим.

– А если не захочет говорить?

– Покажешь ему сиськи.

Она поморщилась.

– Думаешь, он их еще не видел?

Я изумился.

– Уже показывала?

– Не ему, – ответила она недовольно. – У всех женщин эти штуки одинаковы.

– Мода, – согласился я. – Все подгоняют под один размер. Но зато ты показываешь лучше всех!.. С выходом, как говаривала моя бабушка. С вывертом, как говорил дед… Вот тут его и расколем!

Она пожала плечами.

– Если поможет, почему нет? Но не думаю, что удивлю.

– Ты в полицейской форме и с пистолетом, – напомнил я. – Не косплей, он сразу поймет, что ты человек почти серьезный. И вдруг – сиськи! Жаль только, что две, могла бы и больше.

Она мило наморщила нос.

– Спасибо за «почти». Ладно, у меня появились новые вопросы к доктору Марату.

– И что? – спросил я с интересом. – Хочешь сама приобрести пакетик со снадобьем?

Она ответила уклончиво:

– Хочу узнать больше.

– Наша позиция малость глуповатая, – сказал я. – С допингами идет бесконечная изнурительная война… их запрещают и запрещают, но спортсмены все равно принимают. Почему?

Она опять пожала плечиками.

– Странный вопрос. А что, есть другой ответ?

– Потому принимают и карельгедин, – сказал я. – Чтобы быть сильнее, быстрее, сообразительнее… словом, успешнее других. Или хотя бы просто быть успешнее, чтобы суметь решить какую-то задачу, что почти не по зубам.

Она нахмурилась.

– Но если препарат не проверен…

– На мышах проверен, – сказал я, – а еще раньше на дрозофилах и лягушках. Но да, согласен, на человеке все может быть иначе. Скажи, сколько поколений должно пройти, чтобы власти выдали разрешение?

Она покусала губу, раздраженно дернула плечиком.

– Где грань, не знаю. Сама я, конечно, принимаю всякие ноотропы. Но те, что покупаю в аптеке! И на которых написано, что проверено и разрешено министерством здравоохранения!

– Женщина, – сказал я понимающе, – вы все осторожнее, потому что ценнее нас для воспроизводства. Но мы, мужчины, обязаны идти за горизонт, потому что туда ушли мамонты, а добывать их нам, мужчинам. Потому мы готовы рисковать больше. Потому что нам вас кормить!

– Ха, – ответила она с таким сарказмом, что придавил не только меня, но и все мужское население. – Кто кого кормит… Ты чего как-то баранистый?

– Да так, – сказал я. – Размышляю. Это такой процесс в мозгу… Головном, а то ты не на тот подумаешь. В коре головного мозга… Но что-то не сходится с этим подпольным производством.

– Ну-ну?

– Следи за дорогой, – напомнил я. – А то я хоть и красавец, глаз не отвести, но когда Синенко обнаружит на месте катастрофы два наших перемешавшихся трупа… представляешь, что он напредставляет?

Она зябко передернула плечами.

– Да уж, у мужчин фантазии еще те… Хоть и примитивные, но яркие. Как у всех животных.

– Суть метода, – сказал я, – в том, что берут кровь пациента на анализ, и если человек сравнительно здоров, то из той же порции крови выделяются необходимые элементы для перестройки генного кода, как утверждает доктор Зюзя.

Она буркнула с подозрением:

– Ну?

– Затем, – пояснил я старательно, – все тщательно упаковывается в капсулу. Капсула растворяется только в тонкой кишке. Я объясняю доступно? Содержимое капсулы всасывается, и начинается процесс встраивания в организм человека нового генетического материала. Естественно, не вызовет отторжения, так как его же родные клетки, только более молодые, жизнеспособные и здоровые.