Она все еще колебалась, рассматривая меня, а я зыркнул в сторону двери, стараясь понять, что же держит Мяффнер, видеть не могу, но положение рук синего силуэта говорит, что держит нечто, а раз слегка откинулся назад, то это нечто увесистое.

Она сделала кончиками пальцев небрежное движение, слуга справа от двери тут же распахнул ее и что-то произнес в коридор.

На пороге появился Мяффнер с массивной шкатулкой в обеих руках. Я с облегчением перевел дыхание, голубой силуэт мог принадлежать и не Мяффнеру, хотя, конечно, таких низкорослых и толстеньких не так много, а на этаж королевы пускают далеко не всех.

Мяффнер поклонился издали.

– Ваше величество…

Она опять же кончиками пальцев велела подойти, а когда он торопливо приблизился, спросила блекло:

– Что у вас такое срочное?

Он с поклоном поставил шкатулку перед нею на стол.

– Как вы и велели, ваше величество…

Она бросила в мою сторону взгляд, словно хотела сказать, что ничего подобного, ничего такого не велела, королевы такое не велят, королевы выше, а я, того, сделал вид, что даже не пытаюсь понять: в этой шкатулке омолаживающий крем для лица или же только для щек.

– Спасибо, глерд, – сказала она. – Идите. Поговорим позже.

Он поклонился и, на всякий случай не замечая меня, вышел, а она повернулась ко мне.

– Если союз нарушен, – напомнила она, – тогда война откладывается?

– Совершенно верно, – сказал я. – Не отменяется, а именно откладывается. А вы знаете, ваше величество, вы все-таки умная королева, кто бы подумал!.. Я вот не думал, я теперь вижу. Полагал, что вы только красивая, а оказалось, еще и умная… Так обычно не бывает, потому я подумал было, что у вас, к примеру, ноги там под длинным платьем кривые, а то еще и волосатые, но потом вспомнил, что у королевы вообще не бывает ног…

Она досадливо поморщилась.

– Как ведет себя Антриас?

– Король Антриас, – сказал я трезво, – от своих планов не откажется. Такие люди ищут не оправдания, а возможности.

Она вперила в меня злой взгляд, но сразу же отвела в сторону, словно сочла меня тонкокожим, ага, щас затрепещу.

– Да, Антриас… упорен.

– Но теперь будет действовать осторожнее, – сказал я. – Видеть его пришлось близко, ваше величество. Как вы помните, я передал ему ваше крайне вежливое послание.

Она поджала губы.

– Вежливое? Меня до сих пор коробит от дерзости.

– С Антриасом лучше всего говорить именно так, – сказал я. – Вежливость расценивает как слабость. Или даже трусость. Потому… да. Он прочел, разгневался, даже взъярился, но сумел взять себя в большие волосатые, а это дурной знак, ваше величество. С неудержимым и гневающимся правителем справиться проще.

Она посмотрела на меня в упор.

– Вы меня поучаете, глерд? Вам виднее?

Я вскрикнул в великом огорчении:

– Ваше величество!.. Как можно?.. Вы же символ!.. А символы как бы вне!.. И за. Имею в виду, за разумной гранью. Ибо. Потому что. Антриас теперь не попрет напролом, а попробует давлением… Вы как насчет податливости?

Она ожгла меня ледяным взглядом.

– Короли не могут быть податливы или неподатливы. Мы и есть суть королевства!

– Ага, – сказал я, – значит, ага. Это внушает. А я вообще-то человек внушаемый, хотя, конечно, и толстокожий. Зато твердолобый. Вы мне внушили, ваше величество!.. Я счастлив просто безмерно! За внушение. Я могу идти?

Она ответила с некоторым неудовольствием:

– Идите. Но столицу покидать запрещаю.

– Я под домашним арестом?

– Нет, – отрезала она, – вы можете еще понадобиться.

– До того, – сказал я понимающе, – как пустить в расход?..

– В расход?

– Это наш воинский юмор такой, – пояснил я. – Как бы на повышение!.. Буду ждать, ваше величество, когда вы меня снова внушнете. Откланиваюсь…

Я откланялся с пританцовыванием и размахиванием воображаемой шляпой. И хотя здесь так не делают, но, думаю, пару раз увидят и тоже начнутся ритуальные танцы.

Я же Улучшатель как-никак.

У башни Рундельштотта все еще стража, уже другие гвардейцы королевы, но меня знают, молча отступили от двери. Я медленно поднимался по винтовой лестнице, вспоминал, все ли сделал, ничего ли не забыл важного, а самое главное: сохранится ли умение вызывать портал и в том мире…

Мимо двери Рундельштотта прошел на цыпочках, пусть отдыхает после похищения, да и что могу сказать, а врать и выкручиваться без особой необходимости тоже ни к чему.

В лаборатории пусто, а вся часть стены с Зеркалом Древних завешена темным покрывалом с королевскими гербами и скачущими единорогами.

Я отцепил ткань с одной стороны, все равно никто не войдет в лабораторию за все время моего отсутствия, задержал дыхание и, выставив перед собой руку, нажал ладонью на холодную поверхность.

На миг показалось, что не прорву эту незримую пленку, рванулся сильнее, уже чувствуя холодок страха, едва не упал, оказавшись на той стороне в полной тьме, на ночь всегда велю выключать все фонари вокруг дома, а то мелатонин не вырабатывается в моем нежном организме, но сейчас в комнате при моем появлении сразу же зажегся красноватый свет, похожий на аварийный.

Я погасил его взмахом руки, отключил трансформатор и устало потащился в ванную, где стянул рубашку и швырнул в ящик для стирки.

Штаны, сапоги и все остальное сбросил по дороге, выскочивший из норки пылесос мигом подхватил, деловито оглядел, оценил, подумал, но измельчать не стал, а быстро почистил и понес в гардеробную.

Я встал под теплые струи душа, повозил пальцем по тачу, добавляя напор, оттемпературил по, отключил струи снизу, не фиг эту роскошь, сейчас чего-нибудь попроще…

В коридоре послышались шлепающие шаги, словно в мою сторону бежит молодой тюлень, дверь ванной комнаты рывком распахнулась.

Мариэтта, заспанная и прекрасная в томной пододеяльной наготе, замерла в изумлении на пороге.

Я инстинктивно напряг широчайшие и косые, плечи слегка развел и приподнял, фигура у меня накачанная, сам любуюсь, не зря пот проливал в тренажерном зале.

Она проговорила в изумлении хрипловатым со сна голосом:

– Ты чего?.. Среди ночи?

Я пробормотал:

– Да так… что-то не спалось…

– Ты дрых, – заявила она, – как кабан!.. А я потом заснула!

– Как птичка, – подтвердил я.

– Да, как птичка!

– А я проснулся, – сообщил я, – потому что птичка превратилась в лягушку.

– Лягушку?

– А кто лягался? Значит, лягушка.

В зеркале, что с нанопокрытием и потому никогда не покрывается паром, моя фигура отражается весьма эффектно, я поворачивался так и эдак, стараясь рассмотреть, что там такое саднит на спине и плече.

Мариэтта охнула:

– Да ты весь… в синяках!

– Где? – спросил я. – Ах, это… твои пальчики, такие нежные пальчики твои…

– Не бреши, – заявила она, – это не я… Где был всю ночь? Где был, гад, спрашиваю?

– С тобой, – заверил я. – Ты свернулась калачиком, я тебя обхватил всю, ты почти поместилась в моих ладонях, во всяком случае сиськи точно были там, как сейчас помню. Так и спали.

Она прошипела:

– А потом? Когда меня приспал? Колись! У тебя не только синяки, у тебя и морда не та!

Я невольно пощупал лицо, вроде бы побрился до того, как шагнуть в Зеркало.

– А чья?

– Вернувшегося с задания, – выпалила она. – Ты смотришь иначе!.. Как будто неделю воевал в горящих пригородах Мадрида!

Я спросил мирно:

– Там же вроде поделили страну на анклавы и затихли? Сейчас там почти спокойно…

Она возразила:

– Не хитри, туда все время добровольцы едут!.. Как и к тем, исламистам. Ты там был?

Я покачал головой.

– Проснись, детка. Я только что поднялся с постели. На часы посмотри! Или чудится, что проспала месяц?..

Она сказала зло и беспомощно:

– Ты в постель ложился другим!

– И ты клалась другой, – напомнил я. – Такой ласковой, нежной…

– Не бреши, – уличила она. – С тобой никогда не буду ласковой. Ласковая только с мужем и… еще одним человеком. Ладно, с двумя. Ты в их число не входишь!

– Пойду топиться, – буркнул я. – Вырою бассейн поглубже, напущу чистой воды и утоплюсь.

Она обняла меня, я довольно заулыбался, но она всего лишь понюхала кожу и волосы, отпихнула, на лице снова жгучее подозрение.

– От тебя пахнет!

– Надеюсь, не женскими духами? – спросил я шутливо.

– Свинья, – выпалила она. – Порохом!.. И конским потом!

– Во как ты меня заездила, – сказал я довольно. – До конского пота… Есть, значит, порох в моих обоих пороховницах.

Она сказала зло:

– Не отхрюкивайся! Что происходит?

– Где я только не был за неделю, – пробормотал я.

Она охнула:

– Я что, проспала целую неделю?

– Да, – заверил я, – моя сонная красавица. Или спящая, не помню. Правда, я тоже во сне где только не был.

Она вздрогнула, глаза стали большими.

– Ладно, ты никуда не ездил, верю… Но кто-то говорил, что ты заказы берешь на дом! Пойду посмотрю, сколько трупов в доме!

Она исчезла, я вздохнул и попозировал перед зеркалом, напрягая мускулатуру вот так и вот так.

Еще издали услышал ее злой визг:

– Где трупы?.. Где трупы?.. Куда спрятал, гад?

Она вбежала в ванную, злая, как мангуста, я пробормотал:

– Признаюсь честно, закопал в саду… Но где, не помню. После того как ты мне ногой по голове вдарила.

– Я? Когда это?

– Неспокойная ты во сне, – объяснил я. – Крутишься в постели. Наверное, я единственный, кто с тобой еще и спит… Как там завтрак, готов?

Она указала большим пальцем себе за спину.

– Посмотри на часы. До завтрака еще два часа!

– Счастливые часов не наблюдают, – пробормотал я. – Ну что, долежим эти пару часов? Или ты несчастная?

Она ожгла меня, как кнутом, злым взглядом.

– Еще какая! Я же чувствую, что ты, как все мужчины, что-то скрываешь и постоянно брешешь!.. Не буду я больше с тобой спать!.. Буду сидеть с пистолетом в руке.

– Да хоть в зубах, – согласился я. – Зато не укусишь.

– Когда я тебя кусала?.. Ладно, то не считается!.. Почему ты мне брешешь?

Я подумал, ответил искренне:

– По двум очень важным причинам.

– Ну?

– Во-первых, ты власть…

– А во вторых?

– Ты женщина, – сказал я с некоторым сомнением в голосе, – а женщины нам всегда брешут, потому мы как бы имеем право из оправданного чувства самозащиты…

– Как бы, – возразила она, – это из древних моральных установок, а мы мораль отменили как пережиток, теперь только закон и порядок!.. Никто не имеет права на самозащиту, так как всех защищает власть!

– А если не успеет?

– Обязана успевать, – сказала она твердо, – для того и устанавливаются везде видеокамеры, прослушиваются разговоры, чтобы мы успевали прибывать на место еще до преступления!.. Только ты, гад, такой скользкий, что пока никак… Но я тебя расколю!

Я посмотрел на нее с застывшей улыбкой. А ведь в самом деле, если сумеет накопать компромат, сдаст без всяких сомнений. То, что вяжемся и спим в одной постели, давно ничего не значит, для шпионов это всегда было привычным делом, а теперь уже и для всех не повод даже здороваться.

– Что смотришь? – спросила она с подозрением.

– Да так, – ответил я, – задумался.

Она буркнула с некоторым дискомфортом:

– С чего бы? На мыслителя не тянешь.

– Не тяну, – согласился я. – А хотелось бы малость знать и уметь больше… Привередливый я?

Видимо, сделал что-то не так, вздохнул криво или повел глазом, но мир заблистал триллионами цветных конфетти, а все это великолепие погрузилось в мир колышущихся электромагнитных волн, таких странно шершаво-кисловатых с привкусом ванили.

Она буркнула:

– У тебя глупое лицо. Лучше не старайся быть умным, тебе не идет.

Я вздохнул, а она повернулась и ушла, надменно дергая приподнятыми ягодицами.

Вроде бы я не так долго отсутствовал, но мир здесь за это время в самом деле стал иным. Вижу больше, слышу лучше, а главное, сразу же ощутил в доме множество электроприборов, разветвленную сеть проводов, какая старина, хотя пока еще экономичнее, чем модное беспроводье.

А также пронизывающие весь наш мир электромагнитные волны, посылаемые самыми разными приборами, что делает для меня мир странно трепещущим, будто вот-вот исчезнет.

Я тряхнул головой, не исчезло, но сделал усилие, и снова я простой парняга, которому банку пива и на диван перед жвачником.

Но что-то не захотелось, по крайней мере – щас, а что потом – посмотрю. Я человек свободный: хочу – сижу, хочу – лежу.

Рискнул, снова вызвал это странное состояние. Электромагнитные волны разом заполнили мир, а я в нем как рыба в воде… Осторожно пошарил по разным волнам, натыкаясь на разную хрень, в основном – дурацкая музыка, не сразу отыскал Инет, а уже там торопливо, словно вот щас поймают и вдарят, порыскал в пределах досягаемости и со сладким ужасом ощутил, что пределов нет, могу читать хоть частную переписку, хоть государственные тайны под дюжиной криптозащит…

С кухни донесся ее нетерпеливый крик:

– Ты долго там, гад полосатый?

– Иду, – крикнул я. – Бегу, моя мангусточка!

Она встретила подозрительным взглядом.

– Кого-нибудь уже убил?

– Где?

– По дороге на кухню, – отрезала она. – Но где закопал? Как закопал?..

Я протянул несчастным голосом:

– Ну почему сразу убил…

– У тебя морда такая, – выпалила она.

– Какая?

– Сладенькая, – отрезала она. – Интеллигентик хренов. Это в кино только у преступников брутальные лица, а в реале вот такие!.. Ну признайся, убил или не убил?

– Не убил, – признался я. – Только ранил.

Она отбросила сковороду, метнулась было из кухни, но оглянулась, сказала со злостью:

– Опять, гад, прикалываешься над властью?

– Ты без штанов, – напомнил я. – Так что я могу вполне. Если хочешь, проверь статью двести семьдесят восьмую, подзаконный акт двести сорок, пункт «Ы», там как раз наш случай…

– Проверю, – пообещала она, – и арестую за обман правоохранных структур.

Она в самом деле вытащила смартфон, растянула его до размеров крупного планшета и быстро вошла в Инет.

– Какая, говоришь, статья?

– Двести семьдесят восьмая, – сказал я. – Ищи-ищи… подзаконный акт двести сорок, пункт «Ы»… читай внимательно, а я пока позавтракаю.

Я переложил на свою тарелку яичницу с беконом, умял почти до конца, когда она наконец подняла голову и посмотрела на меня с изумлением и ненавистью.

– Гад… откуда ты знал?.. Или все прочел и запомнил?

Я отправил в пасть последний ломтик вкусно пахнущей ветчины, поднялся с тарелкой в руках.

– Спасибо, было очень вкусно. Можешь пожарить еще, уже себе. Увы, не удержался, все съел, раз уж ты предпочла выказать себя умной и вместо завтрака читать Уголовный или Гражданский кодекс.

Она прошипела:

– Я не вместо… А ты все подстроил!

– Но было вкусно, – признался я и облизнулся. – Бросай работу в полиции, иди ко мне личным поваром? Бить не буду…

– Сперва я тебя придушу, – пообещала она. – Теперь опоздаю на службу!

– Еще почти ночь, – напомнил я. – Можно два раза позавтракать.