Глава 7
Я очень быстро нырнул в заросли, в которых обосновался Фицрой, в двух словах объяснил, как действовать, и бегом вернулся к оставленной снайперке. Прильнув к оптическому окуляру, я торопливо перевел крестик прицела поверх головы отряда Барклема. Далеко на дорогу в достаточном отрыве от него выезжает большая группа хорошо вооруженных всадников. По тому, как держатся и посматривают по сторонам, видно, что у них другая, чем сопровождать лорда, задача.
Так и есть, вскоре свернули в лес, я все–таки молодец, у меня чутье и опыт сотен тысяч моих предков: не зря обосновался на самом высоком месте, где ничего, кроме кустарника, а редкие деревья начинаются шагов за пять- сот–семьсот, никто не подкрадется незамеченным.
— Молодцы, — пробормотал я с сильно стучащим сердцем, — все верно… продумано хорошо… но ты не знаешь, сволочь, про некоторые сюрпризы… современных локальных конфликтов…
Набросив на винтовку еще и мешок сверху, я выскочил из кустов и ринулся бегом навстречу лесу, пригибаясь, как под артиллерийским обстрелом.
Конь Барклема показался буквально через полминуты, как я остановился и, удерживая рвущееся из меня дыхание, ждал его с самым надменным видом, что указывает на высокое происхождение.
Барклем слегка изменился в лице, завидев меня так неожиданно сменившим место, но постарался не показывать виду, что это несколько смешало карты, раз уж второму отряду он дал несколько иные мои координаты.
Николетта при виде меня засияла, как ясное солнышко.
Я кивнул ей, а Барклему сказал ровным голосом:
— Надеюсь, вы не нарушили слово чести…
Он спросил надменно:
— Разве я не привез эту женщину?
— Я имею в виду, — сказал я, — что не привели с собой целый отряд вооруженных людей. Иначе вы в ответе за их гибель.
Он усмехнулся.
— Вы их где–то видите?.. Значит, их нет.
— Это хорошо, — сказал я и, повернувшись к зарослям кустарника, помахал рукой: — Фицрой, давай сюда мальчишек!
Фицрой поднялся в десяти шагах от Барклема, связанных мальчишек держит за шивороты. Они пытались то ли заорать, то ли завизжать, но у обоих из распахнутых ртов торчат кляпы из старых тряпок. Фицрой вытащил обоих из кустов, но не отпустил, одной рукой выдернул кинжал из ножен и, как и пообещал мне, приставил к горлу старшего.
— Ну?
Я подошел к Николетте, перерезал веревку, связывающую ноги, она наклонилась и упала мне в руки. Фицрой подвел мальчишек ближе, Барклем соскочил на землю и бросился к сыновьям.
Пока он разрезал веревки на их руках и вытаскивал кляпы, Фицрой подвел наших коней. Я подсадил Иико- летгу в седло Фицроева коня. Фицрой убрал кинжал, но вытащил меч.
Барклем поднял мальчишек одного за другим на коня, на котором привез Николетту, ухватил его за повод и быстрым шагом повел за собой в сторону дороги.
Я шепнул Фицрою:
— Дуй к замку. Постарайся не останавливаться, пока не догоню.
Он ответил, едва шевеля губами:
— А ты что задумал?
— Он привел целый отряд, — ответил я шепотом. — Надеется догнать нас еще до реки.
— Вот сволочь, — ответил Фицрой тоже шепотом, он прожигал удаляющуюся спину Барклема ненавидящим взглядом. — А он это сделать сможет! Сколько у него человек?
— He меньше полусотни.
Он озадаченно присвистнул.
— Ого!.. Так я себя уважать начну.
— Давно пора.
— Да я давно и уважаю, — сообщил он. — Это я так, из скромности.
— Быстрее, — сказал я.
Он кивнул, а я бросился к своему коню, а когда взобрался в седло, шляпа Фицроя уже стремительно удаляется над ветвями высокого кустарника.
Мой конь пронесся по его следам, ниже облюбованного пригорка я привязал коня, там за кустами его вообще не видно, а сам быстро взбежал обратно и торопливо плюхнулся животом на землю, сразу хватаясь за винтовку.
Все–таки я быстр, а у Фицроя больше времени, чтобы увезти Николетту дальше. Первые всадники выметнулись из леса минут через пятнадцать, явно Барклем велел им прятаться вдали от опушки, чтобы случайно не выдали его замысел.
Идут хорошим наметом, в прицел вижу довольные лица, почти не крутят головами и не переговариваются, Барклем все разъяснил предельно четко, как мы поедем и где примерно настигнут нас… да только не успел предупредить, что я сменил дисклокацию, еще раз выбрав место с учетом новых данных.
Медленно поймал в прицел голову переднего всадника, все идут на меня, целиться легче, мишень почти не сдвигается из стороны в сторону, нажал на скобу, тут же ухватил в крестик лицо второго…
Выстрелы там услышали бы через десять секунд, но с глушителем и пламегасителем их не отличить от стрекота кузнечиков уже за сотню шагов, и я стрелял, стрелял, пока не опустело с дюжину конских седел.
Всадники начали придерживать коней, вертеть головами, а сзади напирают новые герои. Некоторые остановились, но самые горячие помчались дальше, и я снова начал ловить в прицел их лица и нажимать на спусковую скобу.
Из–за того, что я выбил центр, они пошли широкой лавой. Я некоторое время стрелял, лихорадочно высчитывая, сколько у меня осталось времени, потом подхватился, цапнул винтовку и ринулся к коню.
Едва успел мешок приладить позади себя, как передние всадники увидели врага и сразу послали коней в галоп.
— Ну, лапушка, — сказал я своему вороному тревожно, — давай не подведи… Ты вроде бы отдохнул. А правда, что вороные не самые быстрые кони?
Он обидчиво всхрапнул, а я подумал, что за полчаса скачки я точно догоню Фицроя с Николеттой, потому начал придерживать скакуна, делая вид, что это наш предел, быстрее ну никак…
Всадники с торжествующими криками начали догонять, я оглядывался часто и видел холодный блеск клинков в их руках.
Передний прокричал гневно:
— Трус!.. Остановить и дерись, как благородный глерд!
— Щас, — ответил я громко. — Щас остановлюсь… Но лучше ты остановишься.
Он догнал меня, вскинул меч для удара. Я выхватил пистолет и выстрелил ему в лицо. Его отшатнуло, на месте носа появилась красная дыра, кровь хлестнула широкой струей.
Так же быстро я выстрелил дважды во второго всадника, что начал было обгонять смертельно раненного, и несколько раз в тех, кто скачет следом.
Погоня на некоторое время отстала. Я иногда оглядывался, хотя больше прислушивался к нарастающему конскому топоту и чувству неприятного холодка в загривке.
Фицроя не видно, но вовсе не потому, что далеко, дорога петляет. Правда, если погоня пойдет напрямик, то застрянет в лесу и болотах, лучше уж по ровной и безопасной дороге.
Наконец далеко впереди мелькнул всадник, я узнал красный плащ Фицроя. Тут же снова выдвинулся сбоку лес, а холмы скрыли их обоих.
Я оглянулся, наиболее настырные или просто тупые оставили сброшенных с седла товарищей и продолжают погоню.
— Не все так просто, — пробормотал я. — Воюют не числом, а материально–технической базой.
Грохот копыт нарастает, острым холодом кольнуло не только в загривок, но и в спину меж лопаток. Я поспешно пригнулся, пистолет уже в руке, выстрелил почти наугад, совсем рядом раздался крик боли.
Чуть повернувшись в седле, я выпалил в лицо всадника, зажимающего ладонью плечо, и тут же двумя выстрелами свалил еще одного героя, что попытался достать меня копьем.
Остальные натянули поводья, кони поднялись на дыбы, а я пошел галопом.
Фицрой то и дело оглядывается, услышал конский топот, Николетта чуть шею не свернула, стараясь увидеть, как там и что со мной.
— Вперед, вперед! — крикнул я. — Вдруг да еще дураки найдутся!..
Фицрой кивнул, лицо остается обеспокоенным. Я догнал, поравнялся с ними. Николетта протянула ко мне руки, я с сожалением покачал головой, хотя когда пред
ставил, как она будет в моих объятиях, испуганная, дрожащая и горячая…
— Что–то тревожит? — спросил я.
Фицрой сказал наигранно бодро:
— Нам придется заночевать по дороге. На чужой земле. Это здорово, будет о чем рассказывать… Только как бы девушка не напугалась всякой ерунды.
— Они только ерунды и боятся, — согласился я. — Серьезного просто не замечают, счастливые… Думаю, ночевка не страшна. Но эта сволочь… даже не знаю… отстала или нет?
Фицрой ответил без колебаний:
— Догнать уже догнали. А ночью в темноте больше шансов навалиться скопом.
— Идиоты, — прорычал я. — Сколько уже рухнуло в пыль и грязь!
— Они даже не поняли, — бросил Фицрой. — Или не могут поверить… А самое главное — остальным честь не позволяет отступить.
Я сказал зло:
— Вот так благородные люди и позволили выбить себя начисто! А всякая сволочь осталась.
Фицрой посмотрел на меня несколько странно.
— Надеюсь, имеешь в виду… не себя?
— Есть еще хуже, — сообщил я недовольно. — Вовсе позабивались в норки и дрожат. Мелкой дрожью.
— Лишь бы не крупной, — сказал он серьезно, — то вообще…
Я смолчал, всматриваясь в разворачивающийся перед нами пугающий простор, где никаких дорог, только слева жидкий лесок, справа широкая река, а за нею неприятно горбятся невысокие горы.
Кони идут неутомимо экономной рысью, потом впереди замаячил лес, время от времени сдвигаясь то влево, то вправо, но дорога хоть и виляет, но идет прямо на деревья, что значит то ли обойти не удается, дороги вообще–то не любят леса, то ли насквозь пройти проще.
Дороги в лесу не оказалось в самом деле, а если и есть, то погребена под толстым слоем листьев.
К счастью, полоса леса оказалась узкой, дорога это явно знала, и когда мы наконец продрались через него, почти сразу же конские копыта вступили в воду.
Река широкая, но Фицрой умело вывел к броду, в самом глубоком месте коням оказалось по брюхо. До середины прошли достаточно уверенно, дальше вообще мелководье, из воды торчат спины огромных валунов, похожих на черепашьи панцири, вода возле них пенится, изображая усилия, словно это в горах, а вот она трудится изо всех сил, стараясь разрушить или хотя бы сдвинуть эту оскорбляющую реку преграду.
Николетта то и дело бросает в мою сторону умоляющие взгляды, но я делаю вид, что жутко занят вопросами обороны: то скачу вперед и смотрю, нет ли засады, то отстаю и проверяю, далеко ли отстала погоня.
И снова мирный пейзаж, отсутствие людей, непуганое зверье, однако Фицрой, несмотря на похохатывание и бесконечные рассказы о приключениях и удачных сделках, тоже насторожен, как дикий зверь, все видит и замечает впереди и по сторонам.
Мой конь от таких рывков начал уставать больше, чем у Фицроя, хоть тот везет двух седоков, я поглядывал на желто–зеленое небо, что медленно подкрашивается алым, а Фицрой радостно вскрикнул, вытянув вперед руку:
— Вот там, впереди и слева!
Я всмотрелся.
— Что там?
— Место для ночевки, — сообщил он.
Почти у самого горизонта вздымается пологий холм, очень пологий, такими обычно становятся лысые горы, на которых ведьмы устраивают свои омерзительные и непристойные шабаши.
В начале пубертатного периода мне всегда страстно жаждалось посмотреть, что же это такое за непристойное, но когда еще повзрослел, вскоре понял, что современные женщины дадут всем этим ведьмам сто очков вперед и при этом вовсе не будут считать, что вытворяют что–то непристойное.
— Нас будет видно издали, — ответил я. — Если ночь лунная. Может быть, лучше там, где и ночевали по дороге сюда?
— Ночь будет лунная, — согласился он. — Даже двулунная.
— И как тогда?
— Там развалины древней крепости, — ответил он жизнерадостно. — Или могильника!.. Костей, скелетов, черепов… жуть!
Николетта содрогнулась, он заботливо поправил на ее плечах плед и прижал крепче.
— Откуда знаешь?
— А у меня эти места на карте, — напомнил он. — Народ такие места избегает, потому там что–то нашарить иногда удается. Нас не увидят. Даже костер спрячем за камнями.
Я посмотрел на небо, что уже начало полегоньку багроветь, предвещая скорый выход громадной красной луны.
— Скажи честно, — поинтересовался я, — там удобно для обороны, если чего… или у тебя другие интересы?
— Какие интересы, — сказал он фальшивым голосом, — какие интересы?.. Только о деле и думаю!
— О каком? — спросил я с подозрением. — И вообще туда далековато. А кони устали.
— До ночи успеем, — заверил он.
— Чего лыбишься? — спросил я с подозрением.
— Да так…
— В могилу не полезем, — сказал я твердо. — Хватит, налазились.
— Но в прошлый раз кое–что нашли, — напомнил он.
— Дважды удача не приходит.
— Верно, — согласился он. — Но при чем здесь удача?
Николетта пропищала пугливо:
— О чем вы говорите такое страшное?
— Это он шутит, — сказал я сердито. — Конечно же, нет там никаких скелетов. И вообще, немного передохнем в тех развалинах, а то кони устали, а на рассвете сразу же помчимся и поскачем.
Она спросила трепетно:
— А еще долго?
— Завтра к обеду будем за крепкими стенами замка, — пообещал я.
Она с облегчением вздохнула, не представляет еще, что эта ночь может стать для нас всех последней.
Оранжевое солнце медленно сползает к горизонту, а когда оставалось чуть–чуть, выдвинулось белое, залив весь мир призрачным светом электросварки.
