Глава 4
Когда сбежали по лестнице на первый этаж, в просторном зале, а потом и в холле пришлось почти безостановочно стрелять в вырастающие в дверных проемах фигуры. Злость ожесточила так, что не чувствовал ни жалости, ни угрызения, когда вместе со стражниками выскочил и челядин, то первая пуля досталась ему.
Мое право убивать основано на незыблемом и священном праве защиты, когда убиваешь тех, кто старается убить тебя, и я стрелял холодно и расчетливо, помня
только, что патроны считать не нужно, бей и круши, врага нужно уничтожать, повергать и вообще не позволять ему жить…
Со стороны распахнутого выхода во двор шум, топот, всполошенные крики, начал сбегаться народ.
Я сказал резко:
— Фицрой, выводи Николетту!.. Не сильно отставай.
— А ты не беги…
— Что, не успеваешь сдирать со стен трофеи?
Он сказал за спиной с пафосом:
— Как ты можешь такое говорить! При даме… Было бы что сдирать в этой глуши…
Из коридора выбежали двое, я подпустил их ближе и свалил двумя выстрелами в упор, а контрольными в затылки успокоил, чтобы не дергались так безобразно и не матерились при женщине благородных кровей.
Николетта испуганно взвизгнула:
— Ой, я туда не пойду.
— Я понесу! — сказал Фицрой.
— Нет–нет, — вскрикнула она. — Только мой жених может касаться моей… моих…
— Я только перенесу через труп, — предложил он.
— Нет–нет, — прошептала она трепетно, — я постараюсь сама… не наступать…
Я двигался впереди, некоторые выскочившие навстречу сразу же прячутся, несмотря на оголенные мечи в руках, а другие, хоть и с простыми дубинками, бросаются навстречу, дескать, впятером да не завалим двух лордиков?
Я стрелял и стрелял, чувствуя все сильнее разгорающуюся ярость. Выскочили во двор, Фицрой потащил Николетту вдоль стены в сторону конюшни, я прикрывал их и себя, стреляя во все, что движется, здесь все враги, а кто не виноват, пусть не высовывается.
В конюшне Фицрой, оставив Николетту дрожать и попискивать, ринулся выбирать коней. Наши стоят на виду, устало жуют овес, но Фицрой высмотрел пару крепких и свежих жеребцов, принадлежащих явно самому хозяину, ухватил два седла и ринулся к ним.
— Следи за дверьми! — крикнул он.
— Ха, — сказал я, — что нам двери…
Он оглянулся в беспокойстве.
— Ты что?
— Вон там за стеной бегут четверо, — сказал я.
Он переспросил с недоверием:
— Ты что, видишь сквозь доски?
— От них дурно пахнет, — объяснил я. — Не от досок, конечно.
С той стороны в самом деле в сторону распахнутых ворот конюшни, уже перейдя на шаг, осторожно пробираются четыре синеватые фигуры. Доски достаточно плотные и без щелей, это чтоб коней не продуло сквозняком, потому силуэты нечеткие, расплывчатые.
Я выстрелил трижды, двое опустились, цепляясь за стену, на землю. Еще двое замерли, держа мечи наготове. Я чувствовал их страх и жажду убивать, жестом велел Фицрою и Николетте не двигаться, тщательно прицелился, ориентируясь по неподвижным синим пятнам, дважды нажал на скобу.
Николетта слабо взвизгнула, в доске появились две круглые дыры, а на той стороне раздались стоны. Синие фигуры задергались, рухнули.
— Повезло, — ответил я скромно.
— Мы с тобой везучие, — подтвердил Фицрой. — Но мне повезло больше.
Я покосился на Николетту, что в страхе припала к нему горячим нежным телом, даже не замечает, по каким местам он ее оглаживает, успокаивая как бы по–дружески.
— Ты про коней не забывай, — напомнил я сварливо.
Он сказал с отвращением:
— Ну что за человек…
Я прикрывал вход, Фицрой торопливо седлал коней, подсадил Николетту, она отважно взяла в руки повод, а издали донесся конский топот, крики.
Через распахнутые ворота во двор с грохотом и шумом ворвалась целая лавина вооруженных людей. Половина тут же соскочила на землю и, прячась за укрытиями, выставила наружу окованные металлом дуги арбалетов, а всадники, пригибаясь за конскими шеями, с самым хищным видом кружили по двору, держа в руках уже оголенные клинки.
Фицрой крикнул:
— Это люди Барклема!.. Успел, сволочь!
Я затравленно огляделся. С такой оравой не совладать, они могут проломить стены с разных сторон и навалиться массой…
— Там дверь! — крикнул Фицрой. — Надо попробовать прорваться оттуда!
Я бросил взгляд в дальний конец конюшни. С той стороны дверь в подсобное помещение, где хранят для коней овес, зерно и сено. Такое же вытянутое, и можно, если быстро успеть проскочить, выбраться из торца.
— Быстрее, — крикнул я. — Вперед, я прикрою!
Фицрой ухватил повод выбранного для меня коня,
гикнул и погнал своего, бережно придерживая Николетту в седле, вдоль двух рядов выглядывающих из стойл конских морд.
Я выстрелил несколько раз в дверь и через стены. Пули ушли где–то мимо, где–то задели, слышу по крикам боли, хорошо, это собьет победный дух нападающих.
Никогда не бегал так быстро, как по этой конюшне. Дверь в сарай распахнута, навстречу мощно пахнуло ароматом свежего сена, по обе стороны вдоль стен целые тюки до самой крыши, ряд толстых столбов посредине, что держат кровлю, две огромные бочки, заполненные водой для коней, и запертая дверь в левой стене.
В раскрытую дверь со стороны конюшни вбежали сразу трое с топорами в руках. Я выстрелил трижды, двое упали, но третий понесся к нам с поднятым над головой топором.
Я всадил в него три пули, и он рухнул, заливая пол кровью. Я держал пистолет направленным на дверной проем и, как только там мелькнул кто–то, выстрелил несколько раз.
— Коней не задень, — крикнул Фицой.
— Они вдоль стен, — напомнил я, — а эти дураки бегут посредине.
В дверном проеме возникла фигура человека в длинном халате и широкополой шляпе. Я от неожиданности запоздал с выстрелом, а он рывком выбросил в нашу сторону обе руки, из ладоней сорвались два огненных шара.
Я торопливо выпалил дважды, одновременно прыгая в сторону. Огненные шары, опалив ухо, с такой силой ударили в противоположную стену, заставленную тюками с сеном, словно не сгустки огня, а раскаленные чугунные ядра.
Я еще с пола трижды выстрелил на всякий случай в пустой проход, две ушли в воздух, и под третью пулю как раз выскочил какой–то дурак.
— И то хорошо, — пробормотал я, боковым сознанием отмечая, что сказал жуткое «хорошо» на убийство человека, — чем их меньше, тем для нас баб больше…
Так, наверное, говорили еще питекантропы, но что изменилось, мы еще какие питекантропы, всем питекантропам питекантропы, у нас же свобода от религии и сковывающих, как цепи, наши общечеловеческие инстинкты…
Тюки с сеном вспыхнули, как порох. Полыхающий и разбрасывающий искры огонь перекинулся на правую сторону, оттуда вывалилась пара огромных пылающих тюков и стеной огня отгородила меня от Фицроя и Николетты.
— Я иду! — крикнул я. — Фицрой… ничего пока не…
В проходе снова показались оскаленные морды с топорами в руках. Я начал стрелять и всаживал туда пулю за пулей, пока все не исчезли, а упавших в проеме двери не утащили за ноги. Я выстрелил несколько раз и в ту сторону, пробивая доски и слыша истошные крики.
Это их задержит на какое–то время, оглянулся, горящее сено, надеюсь, не горящая нефть, разбежался и прыгнул, закрывая лицо локтями.
В стене пламени ногой задел за горящий тюк и грохнулся на пол, больно ударившись лицом и руками. Едва–едва не выронил пистолет, но зато в кровь разбил костяшки пальцев о каменный пол.
Сильные руки Фицроя подхватили, он хрипит и кашляет, кое–как поднял меня на ноги, я затравленно оглядывался, а сверху раздался треск, горящая балка обрушилась совсем рядом, обдав невыносимым жаром.
По правой стороне головы Фицроя течет кровь и заливает глазницу, он раздраженно смахивает полной горстью, под ногами двое стонут в крови, еще один рассечен почти пополам. Со всех сторон дикие крики, треск горящего дерева, сильнейший жар вот–вот воспламенит одежду…
Фицрой упал на пол, хрипя и кашляя, сбивал огонь. Стена пламени слишком близко, если кто выскочит, не успею выстрелить, потому я просто торопливо и как можно чаще стрелял через ревущую оранжевую стену из жара и треска.
Огонь — это не доски в конюшне, сквозь него просто не вижу, жар начинает жечь уже так, что пойдут пузыри, я стрелял почти вслепую, потом поднялся и попятился, продолжая стрелять.
Фицрой крикнул надсадно:
— Здесь… вспыхнет все..
— Идем на прорыв, — проговорил я с трудом через пылающее горло, — а где… Николетта?
Он с трудом поднялся, машинально пощупал голову, на ладони осталась кровь.
— Николетта… ох, я же ничего не… ее нет?
Я прошипел сквозь стиснутые челюсти:
— Ее что, успели схватить?
Жар охватывал нас со всех сторон, я увидел две бочки с водой, откуда конюхи черпают для коней, крикнул:
— Сейчас пойдем на прорыв!
Я почти впрыгнул в бочку, держа руку с пистолетом над водой, тело ожгло холодом, на мне едва не зашипело, как на раскаленной сковороде.
Фицрой мгновение смотрел, выпучив глаза, потом прыгнул ко второй бочке, моментально погрузился с головой и тут же вынырнул.
— Хорошо придумал! — крикнул он бодро. — Здесь вообще можно пересидеть до конца, пока все сгорит…
— Барклем, — сказал я, — серьезный противник. Он как раз может догадаться, что попытаемся переждать пожар здесь в воде.
— Неужто и он умный?
— Я бы тоже хотел, — признался я, — чтобы наши враги были только тупыми… Готов?
Он выбрался из бочки, вода стекает на пол широкими струями, но меч все так же держит острием в сторону запертой двери склада, в то время как я направил ствол пистолета в открытый проход конюшни.
— Сперва расчищу, — сказал я.
Он отступил в сторону, я выстрелил несколько раз в дверь и рядом с нею, Фицрой пинком распахнул, я выбежал с ним плечо в плечо и отчаянно стрелял в ринувшихся в нашу сторону людей с мечами и топорами в руках.
Фицрой бросился в сторону троих всадников, хотя в сторонке с десяток оседланных лошадей привязаны к забору. Те трое обнажили мечи и пустили коней ему навстречу.
Он успел скрестить с одним меч, я помчался к ним и выстрелил трижды. Двое всадников выронили мечи, а третий, с которым дерется Фицрой, зазевался, и Фицрой, проткнув мечом ему бедро, сбросил на землю.
Конь слегка заартачился под другим хозяином, но Фицрой натянул удила с такой силой, что конь присел на зад, как исполинский кенгуру.
Я торопливо ухватил другого с опустевшим седлом, он пытался удрать, но я успел вставить ногу в стремя и оттолкнуться от земли. Он взвизгнул и ринулся в сторону распахнутых ворот замка.
Фицрой понесся рядом, злой и сверкающий торжествующей усмешкой.
— Все–таки они дураки!
— Гони вперед, — крикнул я.
— Чего вдруг?
— Загораживаешь, — прокричал я.
Но стрелять почти не пришлось, мы выметнулись за ворота, Фицрой начал придерживать коня, некоторое время шли галопом, потом он перевел на рысь.
— За нами никто не гонится, — сообщил он деловито. — Даже обидно.
— Что с головой? — спросил я зло. — Если мозги вытекли, не важно, но кровь терять не стоит.
— Еще бы, — согласился он. — Я же знаю, где она востребованнее. Нет, это царапина. Хоть и глубокая. Топором рубанули…
Я буркнул.
— Что у тебя за голова? Литая, видать.
— Так не в полную силу, — сообщил он. — Мы оба боролись за топор., потом я его же. Тебе не кажется, что нас боятся больше, чем мы того стоим? Им достаточно было не удирать с Николетгой.
Я хмуро кивнул. Да, проще было подождать, когда сгорит и рухнет сарай. А если мы все же выскочим — добить. Но Барклем предпочел не рисковать.
— Ему главное, — сказал я, — украсть Николетту. Не важно, убьем оставленных им людей или они нас убьют. Важнее всего — увезти Николетту, объявить ее своей женой и провести церемонию вступления в брак.
— Неужто она такая богатая? — спросил он с надеждой. — Он даже пожертвовал десятками своих людей…
Я спросил быстро:
— Сколько до замка Барклема?
Он снова потрогал голову, поморщился.
— Да тут не так уж и далеко. Но вряд ли в таком лесу догоним.
— А вдвоем замок не захватить, — проговорил я.
Фицрой сказал почти с одобрением:
— А они молодцы. В самом деле, у этого Барклема люди получше, чем у Могеринса!.. Настоящие воины. Видно, уже побывали в войнах. И не шелупень, как у тебя. Нас ждет потеха.
— Возвращаемся, — сказал я.
Он охнул.
— Ты что?.. Ты уже забыл, что они увезли нашу девушку?.. Это оскорбление.
— Месть нужно остудить, — сказал я. — С Барклемом не получится точно так же, как с этим дураком Могеринсом.
Он спросил непонимающе:
— Не хочешь устроить погоню?
— Мало ли чего я хочу, — огрызнулся я. — Когда я заявлял, что мне чего–то хочется, мать всегда говорила: «Перехочется». Вернемся в замок!.. Этот Барклем надеется, что бросимся в погоню и напоремся на что–нить неприятное.
— На что?
— На то, что он приготовит для нас.
Он проговорил медленно:
— Ты хочешь… довооружиться?
— Да, — ответил я. — И явиться с неожиданной стороны. Заодно узнаем побольше об этом проклятом Барклеме. Что–то все о нем говорят… Страшнее кошки зверя нет? Мы докажем, что есть.
