Глава 2
Он выбрался, весь сияющий, в руке фигурка раскоряченного божка, вряд ли человека посмели бы изобразить в таком непотребном виде, а богов можно хоть египетскими крокодилами.
— Кто это? — спросил я.
— Не знаю, — ответил он. Как мне показалось, отвечает честно. — Да какая разница? Во–первых, находка. Во–вторых, волшебная… Ну, наверное. Ну, и такой пустячок, стоит принять во внимание, что эта штука целиком из золота.
— Приятный пустячок, — согласился я, — Ладно, вылезаем? А то что–то как–то не совсем здесь радостно.
С той стороны, откуда мы пришли, донесся глухой грохот. Я дернулся, кожа пошла пупырышками. Вот оно, чего страшился…
— Там обвал, — сказал я обреченным голосом. — Не выбраться.
Он спросил недоверчиво:
— Какой обвал, какой обвал?
— Мощный, — сказал я зло. — Похоронивший нас. Теперь мы тоже мумии. Вот кто–то через тысячу лет обрадуется!
— Откуда ты знаешь? Такие почвы не обваливаются. Не так уж и глубоко мы забрались…
— Проверь, — сказал я. — Знаю, что говорю. Это всегда так. Если нет этих, что прибегут отнимать твою находку, то сама природа… ждет до этого момента.
— Дура она, — сказал он, — эта твоя природа.
— Она слепа, — согласился я. — И действует простым перебором…
Он соскочил с пьедестала, фигурка божка еще в ладони, но выхватил у меня из руки факел и с самым целеустремленным видом побежал вдоль стены.
— Ты чего? — спросил я.
— Если закрылось в одном месте, — крикнул он издали, — то откроется в другом…
— Ух ты, — пробормотал я, — кто из нас двоих изучал физику?.. Или это законы термодинамики?.. Даже политики… Я тоже посмотрю с этой стороны.
— Зажги другой факел!
— Обойдусь, — ответил я. — Я ленивый.
Фонарик в мобильнике достаточно мощный, но прожорливый, я сперва сузил конус света до узкого луча, потом уменьшил мощность до минимума, но только начал осматривать стены, как издали донесся торжествующий голос Фицроя:
— Я же говорил!.. Я же говорил?.. Ну почему глердесса Бланда не видит, какой я умный?
— Да дура она, — крикнул я. — Она ж красивая?
— Самая–самая, — ответил он, красные сполохи факела выхватывают его фигуру перед неровной трещиной в стене. — Несравненная!
— Ну вот, — сказал я, — чего ты еще хочешь… Ого!.. Пролезть можно. Давай, пойду впереди. Если что, отобьюсь.
— Давай, — согласился он. — Тебя не жалко, находка у меня. Только не оступись там.
Из щели навстречу мощно идет сухой воздух. Я протиснулся на три шага и сразу увидел огненный ручей, что вытекает из–под одной стены и уходит в отверстие под противоположной.
Ширина не больше полутора метров, перепрыгнуть легко, хотя нет разгона, а на той стене можно удариться о стену и рухнуть в этот поток жидкого огня.
— Приготовься, — крикнул я, — прыгать все–таки придется…
Я умолк на полуслове, на дне этого потока отчетливо проступил длинный меч с вычурной рукоятью. Сквозь огонь и дымок отчетливо не рассмотреть, но даже я, равнодушный к холодному оружию, ощутил великолепную завершенность и изящество оружия, которое кто–то бросил в ручей.
За спиной Фицрой спросил в нетерпении:
— Что, боишься прыгать?
Я с силой оттолкнулся и скакнул на ту сторону, стараясь проделать это по высокой дуге, чтобы огонь не подпалил копыта.
Фицрой прыгнул через секунду, мы вышли в неширокую пещеру, в дальнем конце которой забрезжил дневной свет.
— Ура, — сказал Фицрой с облегчением, — ура оврагам, что прокладывают такие глубокие траншеи.
В полутьме что–то мелькнуло, обдав меня запахом лесного зверя. Фицрой моментально пригнулся и выхватил меч. Я с пистолетом в руке присел рядом, до рези в глазах всматриваясь в сумрак.
— Оно быстрое, — произнес он напряженным голосом. — Очень быстрое.
— Я тоже, — ответил я.
Он посмотрел с сомнением.
— Оно быстрее. И умеет летать.
— Мои стрелы еще быстрее, — возразил я.
Он пожал плечами.
— Ладно, пошли. Я буду прикрывать справа. В таких делах помощь никогда не мешает.
Я трижды выстрелил, тень взвизгнула тонким голоском и пропала. Мы очень осторожно пробирались к свету, под ногами начали попадаться косточки мелких зверьков, комья сухой травы, мертвые птичьи гнезда, наконец рассмотрели ту дыру, что вывела на дно глубокого оврага.
Фицрой взыграл, но тут же охнул:
— Что за тварь…
Я резко обернулся. Прямо из глинистой стены вышел земляной, если он из земли, голем, выше нас в два раза и втрое толще. Я инстинктивно вскинул пистолет и выстрелил дважды, однако голем пошел к нам, совершенно не обращая внимания на пробивающие его пули.
— Да что ты, — прохрипел я сразу пересохшим горлом и, опустив пистолет, начал всаживать пулю за пулей в правое колено чудовища.
Голем, шагая тяжело и с усилием, начал вдруг распадаться на части: отвалилась рука, сползла и обрушилась на землю половина грудной клетки.
Меня передернуло, внутри кишмя кишат крупные белые черви, почти не перепачканные кровью, а тут еще отвалилась вторая рука, наконец съехала набок и повисла на широких липких нитях голова, что растягивались и растягивались, пока не оборвались.
Голова упала наземь, а там с нее быстро сползло мясо, словно голый череп намазан маслом. Оставшись без кожи, он не то задымился, не то пошел синим удушливым паром, зашипел, по гладкой поверхности пошли глубокие язвы, начал распадаться на части.
Одна за другой обломились ноги, обрубок тела упал прямо передо мной, продолжая рассыпаться, пока не остались кости, но и те задрожали и превратились в труху, что моментально впиталась в землю.
— Фу–ух, — проговорил Фицрой.
Он выглядел, как мне показалось, испуганным, из–за чего я сразу приободрился и сказал с небрежностью высокорожденного глерда:
— Может, он спросить хотел, где я такие сапоги купил?..
Фицрой фыркнул, не ответил, а быстро покарабкался вверх по насыпи. Мы вышли у самого подножия холма, отсюда видно, как на вершинке кони переговариваются и лениво щиплют травку.
— Откуда все это берется, — сказал я со вздохом, — химеры, големы… Нет, я знаю, откуда берутся, это так, риторический вопрос.
— Что такое… риторический?
— Это когда ответ не требуется, — объяснил я, — а поумничать хочется.
Кони приветствовали нас радостным ржанием, Фицрой сразу же сунул своему в пасть морковку, а мне перед моим конем стало стыдно, я развел руками и пробормотал:
— Ну, знаешь, я какой–то рассеянный в последнее время… Ты уж прости.
Конь легонько ржанул, видимо, простил. Я взобрался в седло, Фицрой уже тщательно упрятал в сумку свою находку, я вспомнил, сказал живо:
— А в каких–то легендах есть насчет меча, что хранится в огненном ручье?
Он насторожился.
— А что случилось?
Я пустил коня вниз по склону, Фицрой догнал, я ответил с небрежностью:
— Да так, пустяки. В том ручье лежит именно меч… красивый, даже я понимаю!.. Не деревенские кузнецы над ним работали, столичные дизайнеры головы ломали…
Он охнул, развернулся всем корпусом ко мне, глаза стали отчаянные.
— И ты не сказал?
— А что, — спросил я, — это важно? Ну, бросил кто- то меч в огненную лаву, ну, и бросил!.. И что?
Он вскрикнул в великом возмущении:
— Но какой меч не сгорел бы за две тысячи лет?
— Ого, — сказал я с уважением. — Две тысячи? А ты откуда знаешь?
— Да я, — ответил он с придыханием, — может быть, только ради этого меча и приехал сюда!.. По легендам, великий Кракандепрь бросил в огненный ручей, чтобы клинок богов не достался врагу. Но всякий, кто найдет… сможет отражать лезвием даже магию!
— Ого, — сказал я. — Вообще–то удивляюсь, почему маги не захватят власть в королевствах? С их мощью…
Кони сбежали вниз и пошли бодрой рысью обратно по дороге, что привела нас сюда.
Фицрой покачал головой.
— Магам не захватить власть, — пояснил он, — потому что не могут наносить удары… часто. Сильный маг может уничтожить одним ударом целое войско, однако для второго удара должен долго собираться с силами…
— Но к тому времени, — сказал я, — когда прибудет второе войско, маг будет готов!
— Любой вожак, — пояснил он, — что собирается убить мага, посылает против него двух–трех человек, остальные прячутся. Маг превращает их в пепел с легкостью, а тут выскакивают совсем с другой стороны остальные… вот и все. Маг даже заклинание прочесть не успевает. Потому правят всегда воины, а маги либо подчинены, либо прячутся где–нибудь в горах, лесах, пещерах…
— Так что меч тебе не так уж и нужен, — подытожил я.
Он сказал с тоской:
— А хвастаться?.. Как жить, если не хвастаться?.. Это и не жить вовсе.
— Не все сразу, — напомнил я. — Уже забыл, что у тебя в мешке?.. Ишь, глаза завидущие, лапы загребущие… Курочка по зернышку, так что скромнее надо быть, скромнее!
Он широко заулыбался.
— Да, теперь погуляем… Такую добычу нельзя не отметить… А что будешь делать ты?
Я помолчал, не зная, как объяснить, что вроде бы крестьян защитил, все сделал, можно и смываться, ответил несколько неопределенно:
— Ты же знаешь, я не стремился заполучить этот замок и эти земли…
Он насторожился.
— И что?
— Догадайся, — предложил я.
Он покрутил головой, на взгляд стал еще серьезнее.
— Если бы на твоем месте был я, догадаться несложно. Но ты…
— Ну да, — сказал я саркастически, — а я должен ухватиться всеми четырьмя, как женщина за сковородки, и больше никуда?
— Да нет, — объяснил он, — что–то в тебе от меня есть, в каждом же человеке должно быть хорошее, как бы ни прятал, но… что в самом деле?
Я кивнул.
— Знаешь, я никого не убивал на дуэли, и потому нет особой необходимости куда–то уезжать подальше от мстительного и могущественного рода. Но все–таки…
Он буркнул:
— Думаешь, меня гонит по землям трусость?
— Ты удрал из своей земли, — ответил я, — спасая шкуру. Любой бы так сделал. Но потом тебе понравилось переезжать с места на место, хотя такой орел легко мог бы осесть и обзавестись хозяйством. Мог же?
Он в неудовольствии подвигал плечами.
— Да что за жизнь, сесть и обзавестись?.. Ладно, понял. Просто я думал, ты нормальнее.
— Нас, ненормальных, — ответил я, — много. Потому земля еще вертится… И мы слезли с деревьев вслед за первыми ненормальными. Но у меня нерешенные проблемы в другом месте… А здесь, если что и возникнет, ты быстро разгребешь, как хозяйственная курица обеими лапами.
Он осмотрел на меня с подозрением.
— Вот–вот. Всякий зверь гребет к себе, только курица от себя. Ты прав, я такой же… Твой замок быстро пущу по ветру. Не важно как, пропью или проиграю.
— Знаешь, — сказал я нерешительно, — что будет потом, меня как бы уже не волнует.
— Почему?
— Я передам тебе замок и земли, — пояснил я, — а с ними и ответственность. Что ты с ними сделаешь — твое дело. Я ни при чем, я не виноват!
Лес и открытые пространства сменяли друг друга, кони неслись то по густой траве, то проскакивали по мелководью одну за другой речушки, наконец вдали показались высокие башни моего замка.
Я подумал о Николетте, ее жених все еще собирает могучее войско, чтобы наказать Финлея Барклема, а она почти прижилась у меня, хотя сама этого еще не ощутила в полной мере.
Фицрой внимательно всматривался в замок, покачивал головой, я не замечал ничего особенного, разве что флаги висят вроде бы иначе, хотя не помню, как висели раньше.
— Там что–то случилось, — проговорил он настороженно.
— Где? — спросил я, всмотрелся внимательнее, ощущая недоброе чувство. — Чего они так…
Ворота замка распахнуты, несколько человек выскочили наружу и спорят, указывая друг другу в разные стороны. Со стороны леса примчался всадник на неоседланной лошади. На большой скорости, рискуя сбить с ног попавшихся навстречу, влетел в ворота.
