Глава 6
Утром на рассвете перешли третью реку. Вода в это время года коням по брюхо, это весной и осенью несет подмытые деревья и волочит громадные камни. На том берегу такой же мирный лес и чирикающие птички, хотя за границей все должно бы быть иначе.
Фицрой однако посерьезнел, посмотрел по сторонам, лицо стало строже и решительнее.
— Страна врага? — спросил я.
— Пока только противника, — ответил он.
— Сразу полегчало, — сказал я.
— Теперь через лес, — проговорил он негромко и с командной ноткой. — Иначе по дороге кого–то да встретим.
— Опасно, — согласился я.
— Придется прятаться, — добавил он, — а когда смотрят вслед, прятаться поздно…
— Или убивать, — сказал я. — Зачем нам свидетели?
Он задумался, но отмахнулся.
— Гоняться за ними… Так и забудем, чего вообще приехали! Я вообще–то люблю гоняться. Не смотри так, не только за женщинами.
Я молча повернул коня, могучие деревья двинулись навстречу, а на головы и плечи ощутимо пала сладостная тень. Сухой воздух сменился прохладным и чуточку влажным. Почти все деревья здесь с северной стороны покрыты толстым зеленым мхом до нижних веток, а стук копыт сменился влажным хрустом, едва ступили на толстый ковер из опавших листьев.
Так двигались еще несколько часов, наконец он на ходу соскочил на землю и повел дальше коня в поводу, всматриваясь в просветы между деревьями. Я без подсказки покинул седло, по времени уже должны подъехать к цели, двинулся так же осторожно следом.
Через пару минут Фицрой присел, всмотрелся, некоторое время пробирался через кустарник почти на корточках, словно стараясь избежать выстрела, затем обернулся, лицо бледное и решительное.
Я услышал его приглушенный крик:
— Все!.. Привяжи там коней!
— Слушаюсь, ваше глердство, — пробормотал я уязвленно. — Щас привяжу…
— И зерна им дай, — велел он.
— Слушаю и повинуюсь, — ответил я. — А кому из них спинку почесать?
— Мне, — ответил он. — Но не сейчас. Иди сюда, можешь посмотреть на замок!
— Вот спасибо, — буркнул я. — Он еще на месте?
Он не ответил, а я пригнулся, подбежал ближе, по его повелительному жесту плюхнулся на пузо и прополз вперед. Кусты чуть раздвинулись, дальше поросшая красноватой травой земля полого уходит вниз. Долина открылась ровная, как столешница, четко выделяются квадраты огородов.
Село небольшое, даже не село, а деревня, а далеко за ней высится гордо и надменно красивый замок, устремленный ввысь, весь в готическом стиле. Слева от него высокая башня, похожая на минарет, только на вершине не площадка для муэдзина, а утолщение для достаточно просторного помещения, где вполне может размещаться маг Аллерли.
Впрочем, над этим домиком на вершине башни площадка все–таки есть. По плоской крыше, четко выделяясь на фоне сине–оранжевого небе, ходит страж в темной одежде, время от времени налегая животом на перила и посматривая вниз, хотя с такой высоты в низкие вырезы женских платьев не заглянешь, а на что еще смотреть взрослому мужчине, не понимаю.
— Мили полторы? — спросил я. — До башни?
Фицрой сказал сразу же:
— Не больше мили.
— Хорошо бы, — сказал я с надеждой. — Ты только не высовывайся. Могут увидеть.
Он изумился.
— В этих кустах? Как?
— Могут, — подтвердил я. — Есть такая магия. Сейчас увидишь. Да ты и сам знаешь…
— Откуда?
— Иначе бы не корячился вот так…
Он пробормотал сердито:
— Простая предосторожность! Я с чародеями стараюсь дела не иметь… Что смотришь? Из тебя чародей, как из моего… Ладно, забудь.
Пригибаясь, тоже осторожный, я сбегал к коню и вернулся с обоими мешками. Руки трясутся, будто всю ночь кур крал, а то и курей, кое–как развязал тугой узел, помогая зубами, словно и не глерд, бережно вытащил снайперскую винтовку и осторожно начал раскладывать.
Фицрой наблюдал с благоговением, даже отодвинулся, когда я удлинил ствол почти вдвое. Брови его поднялись, а я продолжал раскладывать винтовку так, что она стала не только длиннее, но и втрое толще.
— Ого…
— Не хрюкай под руку, — сказал я строго. — Это чистая магия.
— Молчу–молчу.
Наконец я откинул сошки и установил на них винтовку для стрельбы.
— Ничего себе, — пробормотал Фицрой. — Самому пойти в ученики к Рундельштотту, что ли…
— Ага, — сказал я злорадно, — теперь завидуй.
Он с уважением рассматривал непонятную штуку, только и ясно, что делали ее совсем не деревенские кузнецы.
— Он сам ее сотворил или… нашел?
— Да мне какое дело, — ответил я. — Главное, научил, как пользоваться. Хотя сам и не умеет.
— Мудрый старик, — сказал он с уважением.
— Мудрый, — согласился я. — Представляешь, сколько в молодости народу порешил, пока не забрался отсидеться в медвежий угол, называемый королевством Нижних Долин?
Он передернул плечами.
— Не представляю, но, думаю, еще увижу, раз ты его усердный ученик.
— Я гуманный ученик, — возразил я. — Всегда стараюсь сперва договориться. В духе времени. А убиваю потом.
Он с недоверием смотрел, как я открыл ящик и взял оттуда один из рожков, хотя это у легкомысленных автоматов рожки, а здесь целая коробка, вытащил патрон и взял его в обе ладони.
— Ты серьезно? — спросил он.
— В этот раз, — ответил я, — абсолютно.
Он переспросил:
— Вот такой крохотной стрелой… Как?.. И зачем ты ее трешь? Пробуждаешь магию?
— Наливаю, — ответил я. — Напитываю. В смысле, наполняю магией тепла. Если будет чуть холоднее или теплее, то в полете чуть отклонится от цели… А вот так в самый раз.
Он наблюдал за всеми моими манипуляциями, я делал точно по инструкции, которую называю уставом начинающего снайпера, досылал, проверял, подстраивал, наконец, лег, утопив сошки глубже, чтобы обеспечить себе максимальный комфорт, и с сердечным трепетом посмотрел в окуляр оптического прицела.
Полная темнота, но я все–таки мудр и находчив, после некоторых попыток подвести резкость догадался проверить объектив, а проверив, снять с него защитный колпачок.
Фицрой хмыкнул, я посмотрел зло, вряд ли он понял, в чем дело, но догадался по моему виду, что я крупно сел в лужу. Я напомнил себе, что нужно держать лицо кирпичом, это называется смотреть с достоинством высокорожденного глерда, снова умостился и начал всматриваться.
В прицел домик выглядит таким огромным, что занимает все пространство. Пришлось повертеть кольца, добиваясь уменьшения изображения и большей четкости.
Наконец домик разместился в объективе яркий и четкий, все как на ладони. Стены из гладко выструганных досок, окна огромные и почти до уровня пола, что и понятно, колдуну чаще приходится смотреть вниз, чем в пустое небо. Если он, конечно, больше практик, чем теоретик.
Фицрой сказал жарким шепотом:
— Ну? Хоть что–то видишь?
Я всмотрелся, в одном из окон показалась человеческая фигура, сердце мое ликующе тукнуло. Наверное, чародей даже спать ложится в этой дурной шляпе. Или в ней вся его сила?
— Есть, — сказал я. — Он дома и вынашивает злобные человеконенавистнические планы по захвату мира.
— По походке видишь?
— По наклону шляпы, — ответил я. — Ну, Господи, благослови…
Фицрой спросил над ухом:
— Веришь в Единого Творца?
— Да как тебе ответить, — сказал я шепотом, — я как бы… слушай, полежи спокойно, а? И не гавкай над ухом.
— Это я гавкаю?
— Ну не хрюкай, — уточнил я. — И не сопи, как… В общем, мне сейчас нужен абсолютный покой и нирвана. Думаю, лучшими снайперами–убийцами могут быть буддисты. Возможно, буддизм вообще замаскированный центр подготовки элитных снайперов.
— Кто такие буддисты?
— Тебе лучше не знать, — ответил я. — Они столько народу погубили своим учением.
Он молчал, только смотрел озадаченно. Я включил наводку на цель, тонкий рубиновый луч протянулся через все пространство между нами. Я охнул и выглянул из–за окуляра, но никакого луча не видно, новые технологии, как и обещал тот коммандос–кладовщик, делают его видимым только снайперу через особый прицел.
— Тихо, — шепнул я. — Приступаем…
Поймав голову часового в крестик прицела и убедившись, что красная точка чуть выше его уха, я задержал дыхание и нажал на скобу.
Отдача чуть тряхнула, обрезиненный край окуляра легонько стукнул в переносицу, я скривился, но продолжал всматриваться. Часовой повернул голову и задумчиво смотрит куда–то вдаль, романтик, наверняка подбирает рифму.
Сцепив зубы, я снова поймал его голову в прицел, задержал дыхание и как можно более плавно нажал на скобу.
В окуляре видно, как дернулась голова, часовой испуганно посмотрел по сторонам, затем даже в небо над собой.
Я прошипел люто:
— Да чтоб тебя…
Фицрой спросил быстро:
— Промахнулся?
— Нет, — процедил я, — это пристреливаюсь… Для вящей точности и артистизма… Я же эстет.
Снова поймал в прицел, но тот дурак все оглядывается по сторонам, и сердце мое колотится слишком уж, я закрыл глаза, пошептал себе, что я буддист, йогист и вообще гребаный мудак, я вот плюю на все и берегу здоровье, как принято в демократическом обществе, на хрена они мне все, только я на свете цаца, а они все говно на палочке, ничего не стоит моего высокого внимания…
Фицрой дождался, когда я открыл глаза, спросил заинтересованно:
— Кому молился? У тебя такое лицо было…
— Замолчи, — ответил я и снова принялся искать часового в окуляр. — Моя молитва меня успокоила и укрепила. Мне сейчас все до стеариновой свечи, как Пигасову.
За время моей молитвы башня чуть ушла в сторону, кое–как вернул все взад, не трогая сошек, а лишь подкручивая винты, часовой уже остановился и смотрит вниз, но на ограду не налегает.
Теперь он лицом ко мне, я навел перекрестье на лоб, задержал дыхание, потом вспомнил, что самые лучшие из лучших жмут на скобу между тактами сердца, дождался интервала, когда сердце тукнуло… еще раз тукнет через секунду… и нажал на скобу.
В лоб часового словно саданули кувалдой. Его изогнуло, запрокидывая лицом к небу и едва не ломая хребет, медленно завалился, я успел увидеть нижнюю часть головы, залитую кровью, а верх унесло в кровавых брызгах.
Он рухнул навзничь и пропал за барьером.
Фицрой прошептал возбужденно:
— Или мне чудится, или там часовой упал?
— Еще как упал, — сообщил я ликующе, — ну теперь…
Я хотел дослать патрон, но он уже в боевом положении, прицелился в окно, однако фигура хозяина появилась в соседнем. Стараясь не слишком торопиться, но и не медлить, я сдвинул на полмиллиметра ствол, поймал
уже не голову, слишком велик риск промахнуться, это не часовой, мало ли что удумает и сделает, если его ранить, и когда крестик остановился на его груди, плавно нажал на спусковую скобу именно в интервале между биениями сердца.
Человека отбросило в глубь комнаты. Я прошипел зло:
— А теперь добьем фашистскую гадину в ее норе… пусть эта нора и на дереве…
Следующая пуля прошила доски, я отчетливо видел дыру, чуть сместил ствол в сторону и снова выстрелил.
Фицрой смотрел то на него, то на меня, наконец спросил шепотом:
— А сейчас что?
— Я вроде бы вижу его на полу, — сказал я. — Так, смутно… Потому на всякий случай еще пару контрольных выстрелов. Кто знает, насколько чародеи живучи?
Он пробормотал:
— Если эти твои стрелы попадают, он уже мертв. Колдун или не колдун.
— Нам стрел не жалко, — ответил я твердо. — Сколько там еще осталось?
— Почти два десятка!
— Ладно, — сказал я, — все тратить не будем. Но еще парочку всажу. Просто для удовольствия… И еще одну для аппетита… И одну, чтобы хорошо спалось…
Я даже видел на экране дисплея, как дергается под ударами крупных пуль тело на полу, сладостное чувство мщения переполнило с такой силой, что взвыл ликующе, хоть и тихонько.
Фицрой испуганно дернулся.
— Ты оборотень?
Он выхватил из–под полы длинный узкий нож с блестящим лезвием и направил на меня.
— Ого, — сказал я с уважением, — я про себя думал, что запасливый, но куда до тебя! Серебряный?
— Точно, — подтвердил он настороженно.
— Не вервольф, — заверил я, — не вурдалак и не перевертень. Это так, от счастья…
Фицрой спрятал кинжал с серебряным лезвием в потайное место в поле камзола.
— Я даже не предполагал, — буркнул он, — что магия Рундельштотта… такая изощренная. А какой овечкой прикидывается!
— Уходим, — сказал я. — Скоро тут могут появиться всякие… как только увидят чародея мертвым. Должны же начаться поиски?
Он хмыкнул.
— Будут искать там же во дворе. А досюда целая миля! Или в твоем королевстве… иначе?
Я ответил нехотя:
— В моем нас бы сразу шарахнули… чем–то тяжелым. Потому там, вот так выстрелив, сразу же перебегают в другое место подальше. Понимаешь, направление можно рассчитать, увидев, в какой позе лежит! А сейчас там даже дырки в досках, дурак догадается.
Он покачал головой.
— В страшном мире ты жил. Ладно, давай уходить. Все равно уже все сделали. Или не все?
— Все, — заверил я. — Просто отвели угрозу в будущем.
— Я пойду за конями.
— Нет, — сказал я, — там могут смотреть в нашу сторону. Я лучше отползу с мешками.
— Вместе отползем, — сказал он нехотя, — хотя ты перегибаешь. Сильные колдуны вообще–то редкость, а ты ведешь себя так, словно они тут прям сидят друг на друге.
— Осторожность, — ответил я, — мать отваги.
