Глава 7
На другой день, возвращаясь по той же дороге, перешли реку, разделяющую королевство Нижних Долин и Уламрию. Фицрой заметно повеселел, перестал оглядываться.
— Это уже твои земли, знаешь?..
— Что–то их много, — буркнул я.
— Какой ты скромный! А всем всегда мало…
— А мне много, — отрезал я и посмотрел на него с подозрением. — Что, попался?
— Где попался? — спросил он быстро. — Почему попался? Ничуть не попался!.. У меня просто никогда никаких сел и не было!.. Давай заедем по дороге, полакомимся молодыми перепелочками.
— Ты о ком? — спросил я. — Знаешь, я раньше о себе думал, что весь из дури, но вот смотрю на тебя и ужасаюсь, какой же я серьезный, оказывается… И даже, стыдно сказать, нравственный. Ты хоть слыхал о таком слове?
— Нет, — ответил он с интересом. — А что это?
Я отмахнулся.
— Ладно, не важно. Большинство знает, но не выполняет. А есть такие, что не знают, но такие нравственные, противно даже…
Он хохотнул.
— Да ты просто чудо!
— Знаю, — ответил я настороженно, — но если похвалил ты, то пора начинать бояться.
Он расхохотался, конь под ним с огромным удовольствием перешел в галоп, даже взвизгнул, как поросенок, а мой тут же ревниво бросился вдогонку, не желая уступать.
После короткой, но веселой скачки по гребням холмов рассмотрели внизу в долине отряд в дюжину всадников под знаменами Уламрии. Впереди пара явно глердов, богато и красиво одеты, за ними мужчины попроще, но с топорами и копьями, а за ними тянутся с десяток молодых женщин, связанных одной веревкой, что прикреплена к седлу последнего из всадников.
Отряд возвращается веселый и довольный, вскоре до нас донесся веселый гогот, смешки, но спустя пару минут я расслышал и женский плач, жалобный и безнадежный.
Фицрой сказал с интересом:
— И как? Выступим на защиту?.. Эти уламрийцы возвращаются с добычей!
— А земля точно моя? — уточнил я опасливо. — И те люди, что женщины, тоже мои?
— Точно–точно!
— Эх, — сказал я с тоской, — ну что ты за друг, мог бы и соврать… Как же достало… Еще не успел как следует, а уже достало!.. Ты не ошибся? Точно?
Он кивнул, на его жизнерадостном лице я рассмотрел неподдельное сочувствие.
— Типичный набег на соседа, — сообщил он. — Уже знают, что в соседнем глердстве сменился хозяин.
— И что?
— И наверняка дознались, — пояснил он обстоятельно, — что у тебя нет могущественной родни, которая может собрать огромное войско и в отместку разорить их села. Это вообще–то в первую очередь всегда узнают.
Я прошипел зло:
— Тогда придется… Покой нам только снится!..
— Хорошие слова, — одобрил он с удовольствием и потрогал рукоять меча. — Очень даже мужские.
— Думаешь, — сказал я зло, — мне нравится защищать кого–то?.. Да на хрен оно мне… Но раз уж это как–то на моих хиломогучих плечах, и все смотрят на меня, как щенки на маму… блин, что я могу сделать, как не?
Он молча смотрел, как я поспешно соскочил и торопливо снял мешок, сам покинул седло и помог вытащить упрятанные в тряпочку оставшиеся патроны.
Я быстро–быстро установил винтовку на передних растопыренных ножках, заднюю не стал откидывать, стрелять придется часто, торопливо развернул тряпку с патронами.
Всматриваясь в окуляр, я напоминал себе, что здесь расстояние в четыре раза короче, чем до башни чародея, и я стремлюсь попасть не в спичечную головку, а посеять панику в рядах противника.
Пуля идет со скоростью в три Маха, идет беззвучно, выстрел донесется только через десять секунд, а его никак не свяжут с гибелью людей.
В магазине десять патронов, это значит, небольшой отряд будет уничтожен раньше, чем донесутся выстрелы.
— Начнем, — сказал я злобно.
Всадники уже проехали мимо. В прицеле вижу только их спины, да еще идущих сзади пленниц. Стрелять придется поверх их голов, но, к счастью, мы с Фицроем все еще на взгорье.
В прицеле появилась спина заднего всадника. Я едва не нажал на спуск, но передумал и поймал в прицел затылок вожака, затем для верности чуть опустил, все–таки двигающаяся цель…
Выстрел тряхнул руку, я тут же передернул затвор, дослал патрон и, припав в окуляру, поймал в прицел на этот раз заднего, а их вожак в это время медленно валился с седла.
Третью пулю засадил в грудь самого крупного мужика, что развернулся в нашу сторону. Широко распахнутый рот уже перекошен в командном крике, его просто отшвырнуло на конскую шею, почти выдернув из седла.
Фицрой повизгивал в восторге:
— Какие удары… Какие удары! Словно конь копытом… Ухты, этого насквозь…
— Там всегда насквозь, — прошептал я, — с такого–то расстояния…
Рука почти автоматически досылала новый патрон, я ловил в прицел новую мишень, выстрел, Фицрой уже подает вторую коробку, сберегая ценные мгновения.
Вдруг он насторожился, быстро сунул мне весь ящичек и, выдернув меч из ножен, шагнул вперед.
Я нажал на спусковую скобу, вскочил, выхватывая из кобуры пистолет. С конским храпом и топотом кусты распахнулись.
В нашу сторону с низины выметнулись пятеро на разгоряченных лошадях. Мой пистолет задергался в ладони от частых выстрелов. Эти дураки не знают, что нужно уклоняться, прут великолепными мишенями, я стрелял и стрелял, наконец услышал крик Фицроя:
— Все!
Он вытер окровавленное лезвие меча об одежду всадника, которого срубил, сам вломился в кусты и пропал. Слышно было только, как бежит вниз, а еще вроде бы напевает нечто фривольное, совсем сумасшедший.
Я сложил винтовку и упрятал в мешок, оставшиеся патроны сунул обратно в ящик и бросил следом. Когда подошел к кустам снова, Фицрой уже далеко внизу что- то объясняет освобожденным женщинам, а они, взяв у застреленных из ножен ножи, бродят среди павших и с деловитым видом старательных хозяек перерезают каждому горло.
Одного вообще истыкали ножами, отрезали голову и насадили на сучок низкорослого дерева.
Я спустился вниз, женщины увидели меня и пали на колени с криками:
— Хозяин!… Спасибо!.. Ты спас нас!..
— Это мой долг, — ответил я высокопарно, но прозвучало это как–то серьезно, словно я сказал серьезно, а ведь в самом деле серьезно, что это со мной. — Заберите здесь все, что пожелаете, коней не забудьте… Это хоть немного возместит вам… В общем, выражаю искреннее сочувствие и приму надлежащие меры, чтобы не повторялось впредь и потом…
Фицрой добавил громко:
— А если повторится, нарушители получат такой урок, что этот покажется ласковым почесыванием спинки!
— Вот так, — подтвердил я. — Спинки, говоря вежливо.
Женщины принялись раздевать убитых, в первую очередь снимали сапоги и шарили по карманам, а самые бойкие бросились ловить коней.
Я сказал Фицрою:
— Кровожадные какие… Понимаю, их увели, но вряд ли насиловали на месте или по дороге.
Он посмотрел удивленно:
— Кровожадные? Это я им подсказал.
Я дернулся.
— Зачем?
— А тебе нужны выжившие? — спросил он. — Чем меньше враг знает про твою новую магию, тем меньше у него возможностей… приготовиться.
Я пробормотал:
— Ну да, или как–то избежать.
— Вообще–то уже вечер, — сказал он деловито, — а ночью волки так их изгрызут, что никто не поймет, как погибли.
Я зябко передернул плечами.
— Фицрой, ты просто стратег. Я так далеко не заглядываю.
— А надо бы, — сказал он наставительно. — С такой боевой магией ты можешь вершить великие дела! Думаешь, я дам тебе лежать на диване с голыми бабами и пить вино?.. Размечтался!
— Ну вот, уже и помечтать нельзя…
— Нельзя, — ответил он твердо, — на диване с бабами я полежу за себя и за тебя, а ты готовься вершить великие дела и красиво погибнуть при их осуществлении!
— Ну, — сказал я вяло, — если красиво… Но где тут варианты для красивости? Это если бы прорубить ворота вражеской крепости под градом стрел и камней, водрузить знамя на башню вражеского замка, догнать и пленить вражеского короля…
— Все впереди, — утешил он. — А пока… поедем дальше?
— А женщины?
Он фыркнул.
— Им, можно сказать, повезло. Нагрузятся трофеями, вернутся с добычей. Так что все получилось даже лучше, чем женщины надеялись. Поехали–поехали! Я уже проголодался.
