Глава 5
Патрон для снайперской выглядит как небольшой снаряд, тщательно и с любовью выточенный ювелиром. Что и понятно, пуля летит не в космосе, где с одной скоростью будет двигаться свинец и пух, а пробивается через плотный воздух, потому сама пуля должна быть достаточно тяжелой.
С другой стороны, это добавочные трудности. Я пока не в состоянии создать такую даже на сотую долю секунды. Силенок просто тю–по. В каждом человеке, как говорил Рундельштотт, есть капелька магии, но ею можно разве что, если очень сильно постараться, шевельнуть усик на мухе, да и то на мелкой, типа карликовой дрозофилы. У меня, как попавшего под свет трех лун, магии побольше, но это ничто в сравнении с мощью настоящих великих магов, что могут, по слухам, движением длани возводить замки.
Однако, учитывая, что Рундельштотт дал какое–то укрепляющее средство, а потом еще и химера уговорила пожевать, словно я коза какая, горько–огненный листок… можно попробовать творить и патроны для снайперской.
Правда, не сейчас. Сейчас нужно беречь те, которые захватил сюда.
Дверь распахнулась широко, Фицрой вошел по–хозяйски, словно это он здесь живет, а я так, бедный родственник, помахал издали свернутым в трубку листом бумаги.
— Карта Уламрии и части королевства Нижних Долин. Посмотришь?
Я помотал головой.
— Потом, все потом. Ты же знаешь дорогу?
— Еще бы, — ответил он хвастливо, — правда, я там не был, но по карте изучил все тропки. Проведу тебя через границу в Уламрию к самой башне Аллерли.
— Это который прислал дракона, — сказал я. — Если верить тому наезднику. Эх, вот бы тоже так…
— Что, на драконе?
— Да, — сказал я. — Только если не бояться высоты.
Он сел напротив меня в кресло, оглядел меня критически.
— А ты боишься?
— Не знаю, — ответил я без уверенности, — на балконы выхожу, в башне из окна выглядываю, но на висящем над пропастью мостике еще не бывал…
— Побываешь, — заверил он. — Иначе что вспомнишь? Женщин?.. Да кто их помнит?
— Дракона пока отложим, — сказал я нервно, — сейчас даже подумать о таком боязно. Это же ящерица с крыльями!.. А она дурная. Как ею управляют, не представляю.
Он посмотрел по сторонам, снял шляпу и лихо запустил через комнату. Она попала на нижний отросток оленьих рогов на стене и красиво закачалась, помахивая цветными перьями.
— Значит, — сказал он довольно, — впереди еще и драконы?.. Одобряю. Дракона прислал некий Эстбай, если помнишь, но по приказу чародея Аллерли… Может быть, сперва к Эстбаю?
Я покачал головой.
— Если прибить как–то Эстбая, Аллерли может встревожиться, а тогда даже не представляю, как с ним…
Я же не знаю возможности чародеев! Нет, сразу к Аллерли.
Он ухмыльнулся.
— Хороший выбор.
— К тому же, — напомнил я, — напалмовую бомбу точно дал он. Зажигательную смесь! Не думаю, что дикие горцы могут самостоятельно составлять такие сложные смеси.
Он посмотрел на меня очень внимательно.
— Уверен? А то бывает такое, даже не объяснишь… Ладно, пойду приготовлю коней, а ты выноси подарки Рундельштотта. Только уверен, что получится хоть что- то жалящее?
— Нет, — ответил я честно, — нет.
Он неожиданно посветлел лицом, расхохотался.
— Хороший ответ!.. Обожаю риск. Особенно на чужой земле!
— Ты и так на чужой, — напомнил я без всякой деликатности.
Он беспечно отмахнулся.
— Земли одинаковы, как и люди. Но Уламрия не просто чужая, мы идем туда воевать, не так ли?.. А это уже делает жизнь интереснее. Цветной делает!
— А сейчас какая?
— Серая, — ответил он без раздумий. — Уже второй день без драки, неделя без дуэлей, вино с утра подали кислое… а где–то же есть просто волшебное? Ну не может не быть, иначе как жить без высокой и светлой мечты?..
— Хорошие у тебя мечты, — сказал я с сарказмом.
— Хорошие, — подтвердил он убежденно. — Вон как ты живешь красиво!.. Командующего армией завалил, как козу, на тебя с драконами охотятся, все стараются убить… Вот это жизнь!
На востоке начало светлеть небо, Фицрой поднял голову, широко и сладострастно зевнул, я думал, скажет, что пора и поспать, но он заявил радостно:
— Это же как красиво выехать поутру и по росе, по росе!
— Тебе нужно было родиться конем, — ответил я. — Это они по росе.
— Ты бесчувственный, — сказал он с упреком.
Я вяло махнул рукой.
— Пойду собирать вещи, а ты подбери лошадок посвежее.
— Слушаюсь, — сказал он с иронией. Посерьезнел, добавил: — Возьми все для трудной дороги. За рекой уже Уламрия. А там не любят тех, кто по эту сторону.
— Захвачу все, — пообещал я. — Жаль, у меня такого мало.
Он изумился, оглянулся в ту сторону, откуда начали возвращаться крестьяне с кусками драконьего мяса.
— Мало?
— Надо больше, — огрызнулся я. — Как демократ, я весь премудро пропескаренный! Нет на свете ничего дороже моей жизни! Остальное гори пропадом. Или синим огнем.
— Почему синим? — спросил он деловито.
— Наверное, — предположил я, — синий жарче.
Он поднялся, еще раз зевнул и вышел быстрыми шагами, а я заторопился на башню, где моя снайперская все еще угрожающе смотрит длинным стволом в темное ночное небо.
Страж отступил от двери, показывая всем видом, что костьми ляжет, никого чужого не пропустит.
— Молодец, — одобрил я. — До моего возвращения дежурство отменяем. Башню переводим в режим свободного доступа. Позволительно подниматься и озирать государственным оком окрестности даже кухаркам, что готовы рулить глердством, королевством и даже миром. Но когда вернусь… если вернусь, ты сразу же без команды сюда! Как орел, понял?
Он рявкнул:
— Все сделаю!
Через полчаса я вышел из донжона во двор с теми же мешками, с какими и прибыл из столицы. Фицрой уже во дворе с четверкой коней, все оседланы.
Я буркнул:
— Едем двое, забыл?
Он сказал бодро:
— Две лошадки нам, две под трофеи. Или хочешь по три коня на каждого? Я — за!
Я покачал головой.
— Фицрой, какие трофеи?.. Самим унести бы ноги с чужой земли, что должна гореть под нашими подошвами вторгателей! Или здесь не горит?.. Ну, тогда это хорошо. Видишь эти мешки? Все необходимое уже поместилось. На вторую лошадь перекладывать не стоит, думаю. Кони здесь достаточно выносливые.
Он сказал с неохотой:
— Ладно. На самом деле тут не так уж и далеко. Просто миль пятьдесят вон в том направлении, перейдем речку, она мелкая, а дальше уже Уламрия.
— Атам?
— Земля лорда Вайтхеда, — сообщил он. — Но, судя по карте, до его замка миль сорок–пятьдесят. Но башня чуть ближе… миль на пять–семь.
— Тогда отправляемся, — сказал я. — Нужно успеть до заката достичь реки.
Он вскочил в седло своего коня и посмотрел на меня свысока и с патетическим изумлением.
— Так чего стоишь?
По дороге он то и дело запевал песни, постоянно крутил головой по сторонам и даже ерзал, стараясь увидеть, что там вдруг чирикнуло за спиной, а я сижу уже достаточно привычно в седле, смотрю вдаль и прикидываю варианты, как поступать, если случится вот так, и как, если вдруг будет вот эдак…
Он вдруг насторожился, резко повернулся в седле.
— Видишь вон ту гору?..
— Ну?
— У нас, — проговорил он страшным шепотом, — в такой же нашли, ну, просто сумасшедшие запасы золота. Да не песка, а самородков!.. С орех. Говорят, один отыскал даже с конскую голову. А с той стороны был потайной грот… ну, не потайной, просто кустов наросло, вход закрыло… Один дурак просто свалился с горы и таким образом обнаружил…
— И что в том гроте?
Он сделал страшные глаза и ответил свистящим на мюлю вокруг шепотом:
— Драгоценные камни!
— Уродились в той горе?
Он покачал головой.
— Я тоже так сперва подумал, потом решил, что так не бывает. Боги не кладут в одну корзину все яйца. Наверное, какой–то король, убегая из дворца, спрятал там всю казну, а сам пустился уводить погоню.
— И не увел, — сказал я. — Иначе бы вернулся. Не пойму, что тебя заставляет странствовать? Жажда наживы или поиски приключений?..
— Я же рассказывал про дуэль!
— Помню–помню, — заверил я, — но ты же мог где- то осесть? У тебя хватало средств для небедной жизни.
Он громко фыркнул.
— Чего? Мне всегда не хватает!.. Но ты прав, у меня просто здоровая и понятная жажда находить богатства. Чем больше, тем лучше.
— Только из–за богатств?
— Только! — ответил он решительно и твердо, но, подумав целый миг, уточнил: — Но без приключений жизнь пресная. Потому самые лучшие богатства, которые не сваливаются на голову, а которые выдираю из рук сильного и опасного врага! Можно просто у противника.
— Тогда понятнее, — сказал я. — Какая чистая и благородная душа.
Он ответил обидчиво:
— Я могу тебя обозвать еще хуже!
— Ладно–ладно, — сказал я, — мы все мимикрируем под наглых и подлых, чтобы нас боялись и уважали. А назвать человека благородным и честным — это оскорбить и как бы намекнуть, что дурак из дураков…
Он изумился:
— Ты о чем?
Я принужденно рассмеялся.
— Да это я так, шучу. Представил себе, что такой мир существует.
Он сказал обиженно:
— Ну и заскоки у тебя…
В Уламрии все–таки лес светлее, чем в королевстве Нижних Долин. Березняк за березняком, а по ту сторону реки строгий сосновый или из темных лиственниц с неимоверно толстыми и крепкими, словно из камня, стволами.
Кони с удовольствием пробежали по мелководью, пересекая одну за другой две мелкие речушки. Дальше пошли по распадкам, обогнули цепь крупных и достаточно молодых холмов.
Фицрой обернулся, крикнул:
— Ночлег!.. Самое удобное место!.. Да и пора.
Кровавый закат перемежается ослепительно–белыми полосами второго солнца, что двигается по ту сторону облаков и скроется за горизонтом раньше, чем померкнут краски алого и багрового.
Фицрой коням спутал ноги и пустил щипать траву в лесу, а для нас выбрал укрытие под неприятно нависающей скалой.
Я посмотрел на грозный козырек в несколько сотен тонн, поежился, но Фицрой хмыкнул.
— Чего?.. Тысячи лет не рухнуло, а сегодня ночью возьмет и обвалится?..
Я сказал с неохотой:
— Верхним умом понимаю, но нижним боюсь.
— Есть и плюсы, — сказал он.
— Какие?
— Если выскочит третья луна, мы в укрытии.
— А ты предусмотрительный, — сказал я с удивлением. — А кажешься совсем безголовым.
— Безголовые долго не живут, — сообщил он и уточнил: — Зато гибнут красиво. И песни слагают о них на разных наречиях…
— Не завидуй, — сказал я. — У нас все впереди.
Он расхохотался.
— Да, еще столько побед. И не только над женщинами.
Он разложил на чистой скатерке сыр, мясо и хлеб, вытащил кувшин с вином. Я достал нож, но подумал и отдал Фицрою, пусть сам режет. Я настолько привык к аккуратно упакованным ломтикам, что даже не представляю, что человек тоже может вот так или почти вот так ровно нарезать мясо, сыр, хлеб…
Зато наполнить чаши с вином, наверное, сумею. Вот только чаш Фицрой почему–то не захватил. Даже не знаю, как обойдемся. Наверное, так и привезем полный кувшин обратно.
Он как понял мои трудности, поторопил:
— Первый глоток за мстящим глердом, второй — за соратниками. Меня можно считать за двух или трех соратников. Давай быстрее, у меня зубы капризные, без вина мясо жевать отказываются. Да что там мясо, даже хлеб не берут…
На головой сонно вскрикнула ночная птица, эти укладываются спать еще с началом сумерек, процокала коготками шустрая белка, сбросив нам на головы пару прозрачных чешуек, словно на вершине дерева расселась стая осетров и чешутся о ствол спинами…
Я улегся под деревом, в полузабытьи наблюдая, как вышли на охоту ночные муравьи, более крупные и защищенные от ночного холода волосками, почти шерстью. Собирают заснувших в оцепенении на цветках мух, жуков и шмелей, с торжеством волокут в норы.
— Молодцы, — пробормотал я, — только меня не тащите… Не пролезу в нору, зря упреете…
