Глава 14
Обратно я бодро возвращался в сопровождении сотни воинов из отборной королевской гвардии под командованием глерда Вэнсэна Ваддингтона. Теперь он смотрит на меня восторженными глазами, готовый не то что выполнить любой мой безумный приказ, не и закрыть грудью военачальника, ринувшегося в захваченный врагом замок и сумевшего открыть для свою людей ворота.
А самое главное, с нами тащатся три доверху заполненные телеги, нагруженные инструментами. Плотников и столяров король пообещал прислать следом.
Я то и дело в нетерпении выезжал вперед, наконец оставил обоз и унесся в одиночестве, а когда увидел издали вознесенный ввысь замок на высоченном утесе берега, вздохнул с облегчением: я дома!
А в самом деле, чувствую себя дома, сердце стучит лихорадочно, а в черепе такие горячие мысли, что высекают искры, задевая одна другую. Впервые в жизни такая жажда что–то делать, тем более что в голове уже оформилось это грандиозное «что–то», осталось только напрячься и все сделать быстро и ювелирно точно.
Как только покинул седло и обнял Фицроя, тут же сказал быстро:
— Подбери глазастых парней для наблюдения за морем. У нас тут высоченная башня, нужно только сидеть по очереди и любоваться водными просторами. Как только покажется корабль, пусть зовут немедленно. Хочу сам посмотреть, что здесь за флот.
Он сказал в изумлении:
— Корабли проходят довольно далеко от берега! Что увидишь?
— У меня оптика, — напомнил я. — Увижу.
— Что такое… ах да, твои колдовские штучки.
— И тебя научу, — пообещал я. — Не отвертишься.
Он сказал с сомнением:
— Увидишь, но вряд ли рассмотришь. Идут дале–ко, потом сворачивают к причалу, где Дорнес впадает в море, там и загружаются товарами. А Дорнес далековато, даже с крыши вашего замка не увидеть…
— Нашего, — поправил я. — Это наш замок, Фицрой!
Он ухмыльнулся.
— А мне он зачем?
— Как и мне, — ответил я. — Удобное место для прыжка.
— Вверх?
— В нужную сторону, — уточнил я. — Мы что, так и останемся такими? Думаешь, только у тебя амбиции?
Глаза его хитро заблестели.
— Надеюсь, что и у тебя. Иначе я бы такого скуч–ного давно бросил. Жить надо ярко! Когда пойдем грабить?
— Не сейчас, — ответил я. — По мелочи грабить как- то неловко даже, это ронять себя. А для большого грабежа нужна база. Сперва создадим, потом развернемся.
Он спросил с тревогой:
— Создавать базу? А это долго?
— Увы, — ответил я, — на долгую работу у меня самого не хватит терпения.
Понятно, слишком долго удерживать в тайне строительство корабля не получится, однако же сумел Петр Великий отгрохать три великолепных фрегата, затем протащил волоком до Онежского озера, а оттуда перевез в Неву, что явилось для противника неприятной неожиданностью.
Если бы он попытался строить верфь прямо на морском берегу, шведские корабли тут же снесли бы все подчистую, так что и я, полагаю, сумею в этой гавани выстроить хотя бы один корабль, а убедившись, что он не утонул сразу, заложу еще хотя бы с полдюжины красавцев, которых здесь не видели.
На башню с азартом отправились сразу двое, в тот же день начали прибегать по очереди, сообщая, что снова на горизонте корабль, а вот теперь снова, хотя уже другой…
Я поднялся наверх еще по первому сигналу, кора–бли идут на приличном расстоянии от берега, где–то с милю, хорошо не рассмотреть, но я захватил с собой оптический прицел, быстро подкрутил кольцо, с такой оптикой изображение корабля даже не помещается, пришлось чуточку уменьшить.
Корабль, хоть и с парусом, но это все же простая лодка, только чуть крупнее. Даже палубы нет, только на корме надстройка, чтобы там можно было расположить полдюжины лучников или арбалетчиков, больше не поместятся, а под этой крышей устроить единственную комнатку с дверью для отдыха капитана или просто старшего.
Вскоре один из них, Базилка, самый шустрый и со–образительный из челяди, доложил, что один корабль торчит уже вторые сутки, хотя к нему никто не подплывает, а он стоит то ли на якоре, то ли еще как, но парус спустил, с места не сдвигается, а когда вчера слишком отнесло в сторону, вернулся на прежнее место.
Я вскарабкался на самый верх башни, корабль видно отчетливо и без оптики, впечатление такое, что оттуда внимательно рассматривают именно мой замок.
Сначала трепыхнулась тревога, потом пришла тя–желая злость. Здесь мне еще наблюдения и тотального контроля недостает! Как же достали этой опекой и вынюхиванием, что у меня где лежит и как лежит…
Фицрой, не дождавшись, сам поднялся наверх, с неохотой подошел к перилам.
— И чем он тебе не нравится?
— Раздражает, — объяснил я зло. — Не думаю, что увидит что–то такое особое в этом замке, но раздражает!
Фицрой фыркнул.
— Раздражает? Так прогони.
— Пристрелить там кого? — спросил я. — Можно, но это откроет кое–что о нас…
— Пристрелить? — переспросил он. — Вообще–то я имел в виду отогнать каким–нибудь колдовством. Волну поднять… Но пристрелить тоже неплохо.
— Пристрелить, — пробормотал я. — Вообще–то нужно посмотреть…
— Пойдем, — сказал он бодро. — Не ленись, пой–дем!.. Я могу тебе палочку принести.
Я пробормотал:
— Хорошо, пойдем. Не люблю насильников, него–дяев и развратных убийц.
Он сказал с уважением:
— Ого!.. Тогда да. А ты точно знаешь, что там развратные убийцы?
— Точно, — буркнул я.
— А… как ты… узнал?
Я процедил сквозь зубы:
— Мне ну совсем не нравятся!.. И надо то ли при–стрелить, то ли еще что… А для этого необходимо, чтобы они были последними на земле сволочами! Ну, пусть предпоследними, все равно такая гнусь не имеет права бороздить моря и океаны.
Он просиял лицом.
— Аа-а, здорово у тебя. И никогда не чувствуешь себя виноватым, верно?..
Я сказал твердо:
— Кроме того, он находится в моих территориальных водах!.. А это все равно что землю мою пахотную топчет. На земле пшеница растет, а в воде моя рыба плавает, жир нагуливает. И то и другое мое суверенное, а любые посягания и посягательства — нарушение моих конституционных… или еще каких–то прав.
— Понял, — сказал Фицрой с восторгом. — Этому мерзавцу не спастись! Бей гадов!.. Мы же за справедливость, мы всегда за правое дело.
Корабли проходят, как я заметил, чаще всего в первую половину дня, а к вечеру море чистое, что и понятно, всяк стремится до наступления ночи успеть в порт, родной или нет, это в любом случае лучше, чем в ночи страшиться наткнуться на рифы.
Фицрой напомнил, что вечер уже скоро, нужно успеть, пока светло, я поколебался, помотал головой.
— Нет, пусть стемнеет. На этой трассе будет пусто, никто не увидит, если корабль потонет.
— А ты как увидишь?
— Да и ты увидишь, — пообещал я. — Ладно, пой–дем. Но пасаран!.. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!.. Враг не пройдет!
Фицрой спросил восторженно:
— Ты что, хочешь топить все корабли?
Я отмахнулся.
— Нет, но нужно себя накрутить, чтобы пламя праведного гнева охватило мое сердце и я чувствовал революционную справедливость возмездия врагам ци–вилизации и гуманизма! Дабы твердо и без позорящей авторитарного демократа жалости.
— Вечер, — напомнил он. — Ты уже накручен.
— Не совсем, — ответил я, — но ладно. Даже если совесть чуточку и возразит, я ее уболтаю. Я интелли–гент, всегда найду доводы за любую сторону.
Он дождался, когда я выволок мешок со сложенной винтовкой, поспешил вперед, открывая для меня двери, чтобы я не передумал и не вернулся, в башне первым побежал по лестнице, я слышал, как он там поднял люк и, выбравшись наверх, ждет, готовый подать руку, если я заморюсь.
Я поднялся, ощущение такое, что вокруг только небо и больше ничего нет на свете, земля и море так далеко внизу, что вроде бы их и нет. Фицрой вообще всякий раз преодолевает себя, чтобы подойти к краю и посмотреть через барьер.
— Простор, — пробормотал он с бледной улыб–кой, — как–то его многовато… Думаешь, еще не поздно?
— Если поздно, — сказал я. — то кто–то уцелеет.
Я смотрел через прицел, однако корабль первым увидел Фицрой, заорал ликующе:
— Вот он, смотри!.. Какой, гад, важный!.. Как он смеет по нашему морю… Еще и боком повернулся, мерзавец… Это же оскорбление! Что он имел в виду, когда поворачивался боком? На что гнусно намекал?
Я тяжело вздохнул.
— Ты прав. Он в наших территориальных водах. Это нарушение наших суверенных прав. И тяжелое несмываемое оскорбление моей чести и достоинству.
— Даже объявление войны, — подхватил он, хотя вряд ли понял, что я такое несу про территориальные воды. — Это наглость!.. И как заплыл сюда, как за–плыл!.. Нельзя вот так, это непристойно и самый на–стоящий вызов…
Я разложил и собрал винтовку, лег поудобнее, расставив для равновесия ноги, всмотрелся в окуляр.
Корабль стандартный, ветра нет, парус обвис, но весла просто опущены в воду, три с этой стороны и три с той. Значит, гребцов шестеро, хотя, конечно, в случае необходимости капитан и штурман тоже могут сесть за весла.
Я медленно двигал взгляд вдоль борта, пока не увидел на корме дородного глерда. Он всматривается в нашу сторону, время от времени подносит ко лбу ладонь козырьком, закрывая глаза от опускающегося за горизонт оранжевого солнца.
Снизу взбежал еще один, помоложе, но в такой же богатой одежде. Некоторое время они переговарива–лись, мне однажды даже показалось, что наши взгляды встретились.
Я невольно отшатнулся, но разозлился на себя, прошептал:
— Ладно… это кошкам можно смотреть на короля… а вы не кошечки.
Краешек солнца исчез за темным горизонтом, мир сразу потемнел, пока что ни одной из лун, а звезды здесь тусклые и невыразительные.
Фицрой сказал с тревогой:
— А если луна не выйдет до утра?
Я снял прицел и молча подал ему. Фицрой приль–нул к окуляру.
— Ого!.. Как днем!.. И как близко!.. А он меня не видит? А то смотрит так, будто…
— Не должен, — признался я, — хотя кто знает…
— Все у вас, колдунов, — проворчал он, — не как у людей… Но твой ночной глаз! Удобная вещь, честно говоря. Хоть и нечестная.
— Сама война нечестная вещь, — сказал я, — как бы ее ни старались облагородить. Да–да, я говорю не как глерд, а как Улучшатель. Как глерду она мне нравится. А как романтику мне даже пираты — тьфу–тьфу! — нравятся…
На корабле двое глердов продолжают смотреть в сторону нашего замка, мне с каждым мгновением на–чинает казаться, что видят нас, а это такое неприятное чувство…
Наконец тот из глердов, что помоложе, получив указания, заторопился вниз, а я медленно перевел кре–стик прицела на грудь старшего глерда, тут уж неваж–но, куда попадет тяжелая снайперская пуля, начал прислушиваться к своему дыханию…
Фицрой сам затих и напрягся, чувствуя важность момента, а я между ударами сердца плавно прижал спусковую скобу.
Глерд даже наклонился вперед, всматриваясь в мой замок. Его тряхнуло, однако не отбросило, как я ожидал, слишком крепко держится за поручни, наклонился еще больше и, перевалившись через край, упал за борт.
Я наблюдал за кораблем, однако все спокойно, ни–кто не бегает, а тело старшего глерда в сразу промок–шей и отяжелевшей одежде начало опускаться в тем–ную воду.
Фицрой спросил тихо:
— Я чего–то не вижу или там не заметили, что ко–рабль без капитана?
— Сейчас оставим и без помощников, — сказал я.
— Ты зверь, — сказал он с уважением.
Я огрызнулся:
— Сам видишь, злостно и неприкрыто нарушили мои территориальные воды!.. А это хуже, чем личное пространство. Из–за таких вот инцидентов и начина–ются глобальные войны!
— И ты торопишься погасить ее в самом начале?
— Точно, — сказал и прицелился в борт корабля на ладонь ниже ватерлинии, — а гасят обычно водой…
Он смотрел то на едва виднеющийся в слабом све–те звезд корабль, с которым ничего не случается, то на меня, которого каждый выстрел встряхивает пусть не так, когда лягает конь, но все же заметно.
— И что? — спросил он наконец.
— Есть, — ответил я, — теперь в другом конце…
Люди забегали на корабле, началась суета, а я продолжал стрелять, патронов не жалко, однажды даже увидел, как вывалился целый кусок обшивки, к тому же пули проходят деревянный кораблик насквозь, такие же точно дыры, если не шире, получаются и на другой стороне.
Фицрой проговорил тихонько:
— Мне кажется… или корабль погружается?
— Вот теперь пора на лодку, — сказал я, — и плыть к берегу!
Он посмотрел, как торопливо разбираю винтовку, снова на далекий кораблик.
— Какую лодку?
— Да обычную, спасательную…
Я осекся, торопливо ухватил прицел и всмотрелся в окуляр. Как–то засело в голове, что с тонущего корабля команда пересаживается в шлюпки и гребет к берегу, но на этом какая шлюпка, он сам всего лишь большая шлюпка с надстройкой на корме и простеньким парусом.
Фицрой сказал с суровым сочувствием:
— Что–то недодумал?
— Я ж топил только корабль, — проговорил я с трудом. — Или доплывут? Что стоит проплыть всего пару миль?.. Да тут не больше чем полторы…
Он сказал над моим плечом:
— Что, в твоем королевстве так хорошо плавают?
Я сказал тяжело:
— Старушки две мили вряд ли одолеют, хотя, ко–нечно, смотря какие… У нас есть и те, что моря пере–плывают, а морские проливы для них вообще…
Он проговорил медленно:
— Думаю, на этом корабле половина вообще пла–вать не пробовала. Ладно, Юджин, это даже не промах, просто не все продумано. В какой–то мере даже лучше, возиться не надо. Так что пусть тонут, не жалко. Это же из Гарна или Пиксии, чего их жалеть?
— Вообще–то да, — согласился я. — Но это между нами, хорошо? На людях будем делать скорбные лица.
Он сказал с отвращением:
— Из какой же страны лицемеров ты явился!
— Из страны победившей демократии, — пояснил я. — Без лицемерия не удалось бы построить высокую культуру. Представляешь, если бы все говорили друг другу правду? Поубивали бы друг друга. А так комплименты, поздравления, улыбочки, добрые пожелания, и все в обществе хорошо. Даже дурака никто не назовет дураком, а только человеком своеобразно мыслящим.
— Понятно, — протянул он.
Я спросил с недоверием:
— Правда понятно?
Он фыркнул:
— Понятно, почему оттуда сбежал…
Он встал так, чтобы я смотрел на него, а не на то–нущий вдали корабль. Там придурки даже не догада–лись ухватить какие–нибудь ящики, бочки, на которых могли бы продержаться дольше, а как полоумные це–пляются за уходящий под воду корабль и не отцепили пальцев, когда тот потащил их на дно.
Из–за горизонта выскочила мелкая фиолетовая луна, помчалась по небу, а спустя некоторое время от края земли пошел зловеще–красный свет — медленно и величаво поднимается огромная багровая луна.
Я передал Фицрою прицел, он молча смотрел на море, где корабль не просто погрузился под воду, а клюнул носом, задрав корму, и ушел в глубины быст–ро, словно увидел на далеком дне ждущую его корабли- ху с раскинутыми веслами.
Люди плавают на месте затонувшего судна, хвата–ются друг за друга, в смертном ужасе стараются под–няться на чужих плечах… но через несколько минут скрылись под волнами и последние.
— Оккупанты, — твердо сказал Фицрой. — Пусть даже наемники, тем более нельзя зарабатывать на чу–жом горе!
Я промолчал, вся масса населения Дронтарии даже не знает, что у нее такое вот тяжкое горе из–за отсутствия собственного флота. Даже высшая знать привыкла и верит, что Гарн и Пиксия благородно и великодушно взяли на себя все трудности и риски перевозок их товаров по морю, так имею ли право я вмешиваться в чужие проблемы или же я тварь дрожащая?
— Пойдем вниз, — буркнул я. — Надеюсь, мне это не приснится.
Он сказал мне в спину:
— А кто говорил, что труп врага пахнет хорошо?
— Это я другим говорю, — напомнил я, — а такую хитрую тварь, как я, обмануть трудно. Правда, сопутствующие потери еще никто не отменял. Да и тотальная зачистка на месте тайной операции бывает неприятна, но крайне желательна, как записано в Уставе.
— Даже в Уставе? — перепросил он. — Серьезные в твоем королевстве люди.
— Все для победы демократии, — подтвердил я. — Для ее торжества никакие реки чужой крови не остановят истинных патриотов. Лишь бы самим не прищемить пальчик, а чужих и так на свете девать некуда.
