Глава 8
Надя пригласила ее на «курицу по-французски». За этим пышным названием скрывались куски курицы, посыпанные рисом и политые майонезом с тертым сыром, тем не менее название блюда произносилось Надей с томным придыханием, долженствующим показать, что она не чужда высокой кухни.
Вероника вяло ковыряла вилкой в тарелке с деликатесом и слушала, как Женечке теперь неудобно ходить в школу, а Наде с мужем – на службу. Да и вообще теперь они живут так тесно, что буквально нечем дышать.
– Я понимаю, что тебе в двухкомнатной квартире с папой хуже, чем в трехкомнатной без него, – жестко сказала Вероника, когда ей надоели речи сестры. – Ты меня пригласила, чтобы лишний раз напомнить об этом или еще зачем-то?
Пока она решила не сообщать Наде, что скоро та сможет вернуться в вожделенную квартиру на Васильевском.
«Пусть лучше это будет для нее сюрпризом. Если я скажу ей об этом сейчас, она будет ждать и дергаться, сомневаться, не передумаю ли я, а так – хоп! – пожалуйте в евростандарт. И ничего страшного, что пока я заканчиваю ремонт и подыскиваю себе новое жилье, она злится на меня… Да она всю жизнь на меня злится!»
– Я просто хотела узнать, как твои дела. – Надя пожала плечами.
Когда с курицей было покончено, женщины взяли чашки с кофе и вышли на балкон. Надя всегда ругала Веронику за курение, но пару лет назад отчего-то закурила сама, причем скрывала это от мужа, детей и отца. Вот и сейчас, взяв сигарету из Вероникиной пачки, она оглянулась и лишь затем прикурила.
«…Хоть бы нашелся какой-нибудь хулиган и сломал этот чертов детский грибок! Почему за столько лет в этом дворе ничего не изменилось? Все дворы либо благоустраивают, либо оборудуют под автостоянки, и только этот остался в первозданном виде. Кажется, стоит протянуть руку, и вернешься назад. Зажмуришься на секунду, потом откроешь глаза, и увидишь Костю в шинели. Он ждет, когда я выйду, и курит одну сигарету за другой…»
Так и есть, он ждет уже много лет, просто Вероника не видит его. На самом деле все очень просто – надо закрыть глаза и шагнуть через балконные перила. Миг, вспышка, и то, что разделяло их, исчезнет… Он отбросит папиросу и широко улыбнется ей: наконец-то, малыш, ты пришла. И, держась за руки, они пойдут… куда? Есть ли в том мире автобусы и станции метро? А общежитие курсантов, где Вероника была так счастлива? Но это не важно. Какая разница, ей просто достаточно идти с ним рядом, другого рая ей не нужно…
– Ты меня не слушаешь! – вдруг услышала она голос Нади и очнулась.
– Прости, я задумалась.
– Я спрашиваю, скоро ли свадьба?!
– Чья? – глупо спросила Вероника.
– Господи, твоя, конечно же! Та самая, ради которой ты вышвырнула нас из квартиры. Надеюсь, мы имеем право присутствовать на ней хотя бы потому, что ради нее лишились крыши над головой.
– А… Разумеется. Но сначала надо закончить с ремонтом. Нельзя же устраивать праздник среди мешков с ветонитом.
– И как скоро ты закончишь свой ремонт?
– Надя, ты же знаешь, ремонт нельзя закончить, его можно только остановить! – попробовала пошутить Вероника. – Знаешь, одна моя знакомая, мы вместе в Москве работали, так вот, когда она поняла, что беременна, сразу затеяла в квартире ремонт. Теперь ее сыну уже год исполнился, а ремонту все конца не видно, представляешь?
– Ну если у нее десятикомнатная квартира с двумя джакузи… – Надя презрительно передернула плечами. – Но я рада, что ты заговорила о ребенке… Мне кажется, тебе давно пора забеременеть. Это, кстати, подтолкнет твоего красавца на решительный шаг, если он все еще колеблется.
Что ж, Надя абсолютно права, ведь Вероника и сама так думала. Если она хочет иметь детей, то судьба отсчитывает ей последние не то что годы, а месяцы!
– Перестань предохраняться, а потом скажешь ему, что случайно получилось.
Не отвечая, Вероника затянулась сигаретой.
– Или скажи ему, что уже залетела. Он расслабится, а там, глядишь, действительно что-нибудь получится.
Вероника рассеянно кивнула. Можно было считать Миллера кем угодно, только не полным идиотом. Он, пожалуй, очень позабавится, выслушав это пэтэушное вранье.
– Вероника, тебе обязательно нужно стать матерью! Конечно, ты не слишком подходишь для этой роли, но, родив, женщины меняются, они становятся добрее и альтруистичнее. Это закон биологии, и, думаю, на тебя он тоже распространяется.
Веронике захотелось треснуть сестру по физиономии и заорать: «Это ты лишила меня всего, и ты еще смеешь рассуждать о том, что мне нужно! Если бы не ты, наш с Костей ребенок был бы уже взрослым! А может быть, у нас было бы много детей! Да как ты вообще смеешь лезть в мою жизнь?!»
Но, подавив в себе эти мысли, она повернулась к Наде с улыбкой:
– Не так просто обвести врача вокруг пальца.
– Послушай, а ты вообще хоть раз беременела? Необязательно от него, от кого угодно?
С этими словами Надя поджала губы, показывая, что считает Веронику женщиной, способной забеременеть от кого угодно.
Вероника молча покачала головой.
– Но ты же врач, хоть и не практикующий! – продолжала сестра. – Ты достаточно давно встречаешься с этим своим Миллером, и если бы у тебя было все в порядке, ты обязательно забеременела бы, как бы он ни был осторожен.
«Господи, ну почему она меня так бесит, ведь она говорит совершенно правильные вещи! Почему мне хочется бежать от нее куда глаза глядят?»
– Тебе нужно обследоваться на предмет бесплодия. Помнишь, у тебя находили кисту яичника?
– Да. Но киста редко влияет на способность к зачатию.
– Ты ошибаешься. Ты же не знаешь, что она собой представляет. Вдруг это эндометриоз? Давай сделаем тебе лапароскопию. Я договорюсь, у нас в больнице один из лучших гинекологических центров в городе.
Вероника удивленно посмотрела на Надю. Будучи главврачом, она вполне могла самостоятельно позаботиться о своем здоровье, а Надина забота, как обычно, была ей неприятна. Но она так и не научилась сопротивляться сестре. Тем более когда той двигала искренняя тревога о ней, Веронике.
«Да и вообще, Надя делала мне только добро. Всю жизнь. Если это добро выходило мне боком, то она не виновата. Просто она сделала одну очень распространенную ошибку – решила, что лучше меня знает, что мне нужно. Теперь она считает, что мне нужно завести ребенка. Да, конечно… И решить вопрос с кистой я тоже должна. Вообще, какого черта я ей сказала тогда про эту кисту? Гинеколог предупреждала, что, наверное, это просто фолликул, но нужно сделать повторное УЗИ сразу после месячных. А я, конечно, в нужный срок не успела, в следующие месячные оказалась в Питере, вот и попросила Надю, чтобы она устроила мне УЗИ здесь. Сейчас уже не вспомнить, почему я так и не попала туда. Кажется, у них аппарат сломался… А потом я благополучно забыла об этой кисте. Господи, как не хочется принимать помощь от Нади! Но вдруг я не могу забеременеть именно из-за этой дурацкой кисты? Ну конечно, из-за нее! А еще из-за того, что не сплю с мужчиной. Глупо вообще-то лечиться от бесплодия, если ты по-настоящему никогда не пробовала зачать ребенка. А еще, по всем канонам медицины, проверять пару всегда начинают с мужчины. Но Миллер, если я предложу ему сдать анализы, решит, что у меня проблемы с головой… Да, кисту в любом случае лучше удалить, Надя права. А моим сотрудникам незачем знать о моих проблемах…»
Освободив на работе утро пятницы, Смысловская безропотно отправилась в больницу, где работали Надя с мужем. Надя встретила ее, и сначала они зашли в отделение лучевой диагностики, к мужу. Он сам сделал Веронике УЗИ и подтвердил наличие кисты.
– Ничего, вырежешь и забудешь. – Он ободряюще улыбнулся, заполняя бланк исследования, но его улыбка показалась Веронике насквозь фальшивой.
Почему-то все в этой больнице представлялось ей враждебным: коридоры, стены, люди, которые здесь работают, – Надин муж, заведующая лапароскопией, полная холеная женщина, бесцеремонно обсуждавшая с Надей Вероникины проблемы, сама Надя. Вероника словно бы ощущала исходящую от них угрозу.
«Это просто страх перед операцией, – уговаривала она себя. – А тебе легче и привычнее ненавидеть окружающих, чем признаться себе, что боишься».
Усилием воли Вероника подавила в себе желание нахамить Наде и гинекологине, заявить, что они недостаточно компетентны для того, чтобы лечить ее, и хлопнуть дверью.
Впрочем, гинеколог оказалась неожиданно деликатной. Она сказала, что кисты при осмотре не видит, но раз УЗИ ее показало, то нужно делать лапароскопию. «Заодно и трубы проверим», – улыбнулась она Веронике, и если бы не Надина протекция, Вероника прониклась бы к ней доверием и симпатией.
Но записаться на операцию удалось только через три недели. Возмущенная Надя собралась куда-то бежать и с кем-то ругаться, но Вероника остановила ее, сказав, что никакой срочности нет.
К себе на работу она приехала в двенадцатом часу, но вместо того чтобы идти в обход или разбирать накопившиеся бумаги, тупо сидела за столом и раскладывала пасьянс на ноутбуке.
Как обычно после общения с Надей, на душе было черно. Вероника не очень верила в существование энергетических вампиров. Ведь получается, что человек может быть добрым и воспитанным, совершать только хорошие поступки, но если он имел несчастье родиться энергетическим вампиром, все будут избегать общения с ним? Глупо. Поэтому Вероника объясняла свои ощущения иначе: Надя испытывает к ней такую сильную неприязнь, которую не скроешь под маской заботы и участия. Но разве она сама лучше относится к старшей сестре?
Пасьянс не сходился, однако, вместо того чтобы закончить с ним и заняться делами, Вероника упорно билась с раскладом, будто от этого зависело ее счастье. Очень хотелось кофе, но она не могла его приготовить из-за отсутствия в кабинете всего необходимого, а беспокоить секретаршу стеснялась. Позвонить и сказать: «Сварите мне кофе без сахара и принесите сюда» – казалось Веронике недопустимым барством – такое она позволяла себе только при посетителях.
Откинувшись на стуле, она потянулась и посмотрела на потолок, в центре которого по-прежнему красовался клубок проводов, – Громов так и не нашел времени для ее люстры. Или он после тех поцелуев в машине специально избегает ее? Сама Вероника не могла думать о предстоящей встрече с ним без смущения, но электрик-то вряд ли смущен, судя по его манерам!..
«А если я вызову его и потребую повесить наконец люстру? Он решит, что интересует меня как мужчина? Или все гораздо проще, и он давно уже забыл о том, как отвозил меня домой? Попытался подкатиться, понял, что номер не проходит, и перекинулся на другой объект. Это в шестнадцать лет поцелуи имеют значение…» Все же она не могла не признать, что Громов заинтриговал ее: слишком велика была разница между развязным замом по АХЧ и музыкантом, игравшим для нее Бетховена. Абсолютно непонятно, как они, не имеющие между собой ничего общего, уживаются в одном человеке! И который из них целовал ее в машине?..
Нет, хватит, надо срочно начинать работать! А то зайдет кто-нибудь и увидит, чем главврач в рабочее время занимается. Она закрыла компьютер и подвинула к себе очередную порцию гневных посланий от страховых компаний. При всей их многочисленности содержанием они не слишком разнились: во всех ее ругали за перерасход средств на лечение пациентов. Веронике очень быстро стало скучно.
– Нет, ну как это умно – нанять армию людей, платить за ее содержание миллионы, и все ради того, чтобы не дать врачам потратить лишнюю сотню рублей на какого-нибудь пенсионера! – сказала Вероника в пространство.
Она надела халат и отправилась в терапевтический корпус. Нужно было что-то решить с платными палатами и раз и навсегда положить конец неразберихе, царившей в этом вопросе. Официально пациент должен был вносить деньги за «палату повышенной комфортности» в больничную кассу, а уж оттуда они шли на премии медперсоналу и благоустройство больницы. Правда, для Вероникиного предшественника такое состояние дел существовало только теоретически. После того как больные платили в кассу, этих денег больше никто и никогда не видел. Будто касса была неким порталом, дверью в иное измерение, где деньги исчезали бесследно. Поэтому заведующие отделениями старались не допускать своих пациентов до кассы, соблазняя их скидками. В конце месяца заработанные деньги делились между сотрудниками, при этом часть средств выделялась на ремонт и закупку таких необходимых предметов, как простыни, дренажная резина, градусники – на эти расходы прежний главврач денег не давал. Конечно, при таком раскладе приходилось скрываться от проверок администрации, а если заместитель главврача все же обнаруживал в одноместной палате неучтенного больного, завотделениями врали, что данный товарищ пребывает тут исключительно по медицинским показаниям, ибо тяжесть состояния не позволяет держать его в общей палате. Конечно, время от времени случались скандалы и выговоры, но игра, очевидно, стоила свеч, и подпольная деятельность продолжалась. Вероника склонялась к тому, чтобы ее узаконить. Во-первых, заведующие лучше знают свое хозяйство и без нее могут решить, нужно им новое постельное белье или нет. Во-вторых, с помощью живых денег любые проблемы решаются оперативнее. Единственным, но серьезным изъяном «черного метода» становилось то, что деньги выводились из-под контроля главврача, а значит, ей нужно полностью доверять заведующим и быть уверенной в том, что они не кладут их себе в карман. Контролировать бухгалтерию на отделениях Вероника считала бессмысленным – там всегда можно написать что угодно.
«Ладно, посмотрю, в каком состоянии палаты, как с бельем дело обстоит, осторожно поспрашиваю сотрудников и, если все нормально, разрешу им брать деньги самим», – решила Вероника.
* * *
Заведующая терапией на просьбу Вероники показать платные палаты отреагировала очень странно.
Она вскочила, будто подброшенная невидимой пружиной, и, закричав: «Платные палаты!», буквально потащила Веронику за собой.
В обоих люксах обстановка была примерно такая же, как в Вероникиной квартире на Васильевском. Помещения были практически разрушены, и лишь кое-где наметились зачатки будущего великолепия – тут ровняли кусок стены, а здесь провели пластиковый водопровод. Однако в целом эти изменения носили хаотический характер, и поднаторевшей в ремонте Веронике было ясно, что палатами занимаются от случая к случаю.
– Узнаю почерк мастера, – усмехнулась она закурив. – Как только у вас хватило смелости поручать ремонт нашему заму по АХЧ? Нужно было нанять бригаду, вам бы за три дня все сделали. Ей-богу, потратили бы меньше, чем потеряли за то время, что палатами нельзя пользоваться. А ведь сколько еще потеряете! Если он мне, главному врачу, до сих пор люстру не может повесить!
Валентина Петровна, так звали завтерапией, поджала накрашенные бантиком губы и угостилась сигаретой из Вероникиной пачки. Прикурив, она глубоко затянулась, медленно выпустила дым и стряхнула пепел на кучу строительного мусора. Вероника невольно перевела взгляд на ее ноги – так и есть, она увидела остроносые туфли на шпильках. «Только не будь врачихой на каблучках! – в свое время воспитывала ее Надя. – Когда я вижу, что доктор ходит на шпильках, я сразу понимаю, что она безответственный и глупый специалист». «Где каблуки, а где ум! – возражала Вероника. – И вообще, нельзя ставить диагноз на основании одного-единственного симптома».
«Да что я все время вспоминаю о сестре!» – с досадой подумала она.
– Я хотела позвать бригаду, – сказала Валентина Петровна. – Я даже знала, к кому обратиться, и деньги уже были отложены! Но этот… Громов уговорил меня поручить работу ему. И этому своему косорукому напарнику. Они, дескать, будут делать бесплатно, с меня только бутылка за каждый день работы.
– Редкая сознательность, – хмыкнула Вероника.
– Главное, я ведь знала, что этому козлу нельзя доверять! Но он будто морок на меня навел… Нет, ломать у них энергии хватало, тут я не могу пожаловаться, они с остервенением крушили мне палаты, а вот как дошло до созидательного этапа, дело застопорилось. Во-первых, Марк Константинович уронил себе на ногу стопку кафельной плитки, а ваш зам по АХЧ, этот контуженый, не нашел ничего лучше, чем упасть в обморок. Не выносит он чужой боли, понимаете ли! Мы всем отделением обоих откачивали – выяснилось, что только затем, чтобы Константиныч запил на радостях! Теперь уж не знаю, какими пряниками их сюда заманить, чтобы закончили работу. Дура я, дура! – сокрушалась завтерапией. – И ведь не первый день знаю Громова, знаю, что он раздолбай, каких земля еще не рожала!
Веронике было очень неловко слышать такие нелестные отзывы о человеке, с которым она чуть было не вступила в интимную связь. «Но в тридцать восемь лет глупо рассчитывать на большее», – загрустила она.
– И что мне теперь делать, Вероника Васильевна? – причитала завтерапией. – У меня желающих в отдельную палату – море, хоть аукцион устраивай! Живые деньги мимо пролетают, а Громов ходит и в ус не дует. Из-за него отделение несколько тысяч рублей в день теряет! И сколько еще это безобразие продлится, неизвестно. Я ведь на радостях деньги, отложенные на ремонтную бригаду, медсестрам раздала, а новых поступлений нет.
– Почему не доложили? – строго спросила Вероника. – Впрочем, что тут объяснять. Вы думали, я не одобрю ваших финансовых операций за моей спиной. Напрасно.
– Простите, Вероника Васильевна. Я все понимаю, и все вам будет, не сомневайтесь…
Смысловская хмыкнула. Интересно, остался ли в стране хоть кто-нибудь, кто верит, что есть люди, которые взяток не берут?
– Мне откат не нужен. Я ни в чем не нуждаюсь и могу позволить себе роскошь быть честным руководителем. Единственное, в чем я заинтересована, это чтобы больница хорошо и эффективно работала, на радость пациентам и медперсоналу. Давайте мыслить конструктивно. Что мы можем сделать?
Валентина Петровна посмотрела на главврача с сомнением: наверное, не поверила, что той не нужен откат. Смысловская носком туфли запихнула окурок в обрывки старых обоев.
– Ну, какие есть варианты? – нетерпеливо спросила она.
– А давайте пойдем и прямо спросим их: что нам делать? – расхрабрилась Валентина Петровна. – Где Лука Ильич и Марк Константинович? Где эти…
– Евангелисты, – поспешно подсказала Вероника, чтобы не слушать новой порции эпитетов, которая явно уже готова была сорваться с накрашенных уст Валентины Петровны.
Они направились в административный корпус. Завтерапией так не терпелось отомстить нерадивому Луке Ильичу, что она в модельных туфлях ступала прямо в лужи.
«Летит, будто ведьма на помеле!» – усмехнулась про себя Смысловская, тщательно выбирая, куда ступить. Ей не хотелось скандалить, но избежать предстоящего поединка воинствующей правоты и полнейшего пофигизма не представлялось возможным.
– Добрый день! Чем обязан столь приятному визиту? – Громов галантно привстал, приветствуя женщин, и тут же вернулся к своему занятию: он копался во внутренностях какого-то прибора, похожего на миксер.
Вероника впервые попала в его кабинет и с интересом оглядывалась по сторонам. Интерьер напомнил ей магазин «Юный техник» – в советское время это заведение, расположенное неподалеку от Вероникиного дома, привлекало народных умельцев со всего города. Любой мужчина с негуманитарным складом ума мог приобрести здесь все необходимое для ремонта квартиры и бытовой техники. А если нужного подшипника или микросхемы не было в магазине, этот предмет наверняка можно было найти на барахолке, стихийно возникавшей возле магазина по выходным. Когда в детстве Веронику посылали за продуктами, она иногда заглядывала по пути в «Юный техник»: ей нравился запах стружек и загадочные слова «ключ на 14» или «шуруповерт», которыми обменивались между собой деловитые мужички.
Вот и в кабинете Громова все стены были увешаны полками из неструганых досок, на которых громоздились всевозможные железяки и дощечки. Вместо письменного стола в центре кабинета красовался верстак, заваленный фенами, утюгами и электрочайниками – приборами, безусловно, полезными, но не имеющими прямого отношения к медицине. Сидя за этим верстаком, и трудился сейчас зам по АХЧ.
– Товарищ Громов?! – только и смогла произнести терапевт при виде столь возмутительной картины.
– Валентина Петровна хочет узнать, когда вы соизволите отремонтировать ей палаты, – перевела Вероника.
– Не волнуйся, Петровна, все будет в абажуре.
– И кстати, об абажурах, – немедленно использовала Вероника его неуместную шутку. – Люстру вы мне когда-нибудь повесите? Или я должна объяснять посетителям, что оголенные провода, свисающие с потолка, – это такой элемент дизайна?
– Лука Ильич! Сколько можно, в конце-то концов? Когда у меня будут платные палаты?
– В самом деле, Лука Ильич! Вы разгромили палаты повышенной комфортности, больных класть некуда. Отделение каждый день теряет значительные суммы, которые могли бы пойти на премии сотрудникам или на закупку оборудования, а вы тут сидите, примус починяете!
– Починяю! – захохотал Громов. – И считаю своим долгом напомнить, что кот священное, а потому неприкосновенное животное.
«Булгакова читал, – уважительно отметила про себя Вероника. – Хотя, может, сериал по телику смотрел…»
– Вот именно, животное! – Завтерапией даже подпрыгнула от злости.
– Оскорблять-то зачем, Петровна? – Зам по АХЧ укоризненно покачал головой и снова наклонился над «примусом».
– А как мне еще с вами разговаривать? Разорили отделение, а теперь глумитесь!
– Действительно, что вы себе позволяете, Лука Ильич? – Веронике было неприятно, что она, главврач, вместо того чтобы быстро и толково «разрулить ситуацию», жалко поддакивает терапевту. Но невозмутимость Громова лишала ее самообладания.
– Да не волнуйтесь вы так, дамы. Все нормально будет.
– Мне нужен более определенный ответ, – отчеканила Смысловская. – Собираетесь ли вы отремонтировать палаты и когда? В чем причина простоя? Может быть, вам нужно заплатить?
– Да зачем? Мне, старому одинокому инвалиду, зарплаты хватает.
– Не скромничайте, Лука Ильич, это вам не поможет, – буркнула Вероника, прикидывая, куда бы сесть. Она твердо решила добиться от Громова ясного ответа. Но сесть оказалось некуда – все горизонтальные поверхности были заставлены «примусами», очевидно, ждущими починки. – Так когда вы вернетесь на объект?
Она подошла к столу и строго посмотрела на него сверху вниз. Ухмыльнувшись в ответ на ее взгляд, Громов повернулся к терапевту:
– Я приду, Петровна. Жди меня, и я вернусь. Только очень жди. Вот Константиныч поправится…
– То есть выйдет из запоя! – мстительно уточнила та.
– Да хоть и так? Проспится мужик, и снова в строю.
Развязность Громова очень уязвляла Веронику.
Она впервые общалась с ним после поцелуев в машине и надеялась, что он будет хоть немного смущен при встрече. Но в поведении электрика не было даже обычной сдержанности подчиненного перед начальством. Или он решил, что со Смысловской можно себя вести как угодно, раз уж она позволила целовать себя? Того и гляди он начнет называть ее «Васильна» и опять перейдет на ты!
– Что ж, Валентина Петровна, – твердо сказала она, – мы дадим Луке Ильичу три дня. Если в течение этого времени ремонт не сдвинется с мертвой точки, возьмем специалистов со стороны. Можно договориться с рабочими, которые ремонтируют мне квартиру. Я даже заплачу им сама, потом постепенно вернете мне деньги, когда палаты начнут функционировать. Этот вопрос решен. А с Лукой Ильичом я хотела бы еще поговорить.
Терапевт удалилась, кинув на Веронику благодарный взгляд: все-таки она стала свидетельницей унижения своего врага. Веронике было неприятно, что пришлось так обойтись с Громовым, но повести себя иначе она не могла. Впрочем, электрик вовсе не казался обиженным. Он внимательно смотрел на стоящую перед ним Веронику.
– Наверное, будет лучше, если мы пройдем в мой кабинет. Там хотя бы можно сидеть!
– Пардон! – Громов извлек из груды хлама табуретку, подул на нее и предложил Веронике. Она села.
– Лука Ильич, – начала она, – вы занимаете должность моего заместителя по АХЧ, и это очень серьезная должность. Вы – организатор. Я вообще не должна была ничего знать о ремонте этих несчастных палат, это ваша задача – все там устроить. И мне не важно, каким способом вы ее решите. Если по каким-то причинам у вас что-то не получается, вам следует обращаться ко мне. Именно от вас я должна была узнать, что ремонт палат застопорился, а не от Валентины Петровны. Это первое. Теперь второе: кадровый вопрос. Вы радостно сообщили мне, что никто не хочет работать за такую зарплату, и на этом сочли свою миссию выполненной. Но ведь есть и другие способы заинтересовать людей, чтобы шли к нам работать.
– Способов нет. Миссия невыполнима, – ответствовал Громов.
– Неправда! Вы просто не хотите думать над этим, вам проще утюги ремонтировать.
– Ну, у врачей и сестер тоже зарплаты невеликие. Для них, может, утюг починить – дыра в бюджете. И вот сидели бы они над сломанным утюгом и думали: надо на другую работу переходить, где больше платят. А так все знают, что есть на работе Лука Ильич, который бесплатно отремонтирует любую технику. И не увольняются. Так что я кадровый вопрос тоже решаю. Кстати, если у вас что-нибудь сломается, приносите. Кофе хотите?
Вероника уже давно принюхивалась к аромату свежемолотого кофе, думая, что он доносится из расположенного на том же этаже буфета. Но выяснилось, что в кабинете Громова имеется настоящая кофемашина, правда, весьма диковинного вида.
– Собственная конструкция? – спросила Вероника, принимая из рук Громова чашку с красными цветами. Внимательно посмотрев на нее, она удивленно сказала: – Представляете, лет тридцать назад у нас дома были точно такие же чашки… Эти цветы мне ужасно нравились!..
– Хотите, подарю?
– Лучше я буду иногда сюда приходить, не возражаете? – Эти слова она произнесла прежде, чем поняла, как может их истолковать наглый электрик.
– Всегда рад вас видеть, – дурашливым тоном сказал он. – Даже не стану напоминать, что от вас-то мне так и не удалось допроситься чашечки кофе. Но я выше условностей.
Вероника не собиралась поддерживать этот тон.
– Спасибо за кофе, – сказала она, поднимаясь с табуретки. – И пожалуйста, Лука Ильич, подумайте над моими словами. Относительно вашей должности.
– Обещаю, – ухмыльнулся Громов. – А то еще уволите. И люстру вам повесим, не переживайте. Как только…
– Марк Константинович поправится! – со смехом продолжила Вероника, открывая дверь.
Перепалка с электриком почему-то привела ее в хорошее настроение.
