Глава пятая

Владимир Валентинович согнал Нельсона со стола. Кот смиренно сел в уголочке, глядя на хозяина, как первый христианин на Нерона. Нейман даже съежился в лучах укоризны и мудрого всепрощения, льющихся из кошачьих очей.

– Ну ладно, иди сюда, – капитулировал он и протянул Нельсону кусочек буженины.

Тот неторопливо, сдержанно подергивая хвостом, обнюхал подношение. Высокомерно взглянул: мол, ты сам понимаешь, насколько глупо пытаться задобрить меня этим несчастным огрызком, но что от тебя еще ждать, убогого… Я, конечно, съем, но только ради того, чтобы снять тяжкий груз вины с твоей души.

Совершив акт милосердия, Нельсон опять мягко запрыгнул на стол, разлегся, и Владимир Валентинович почти услышал: не повторяй своих ошибок, заблудший грешник!

– Слушаюсь, товарищ адмирал! – Он погладил кота между ушек.

– То-то же! – ответил кот на своем языке, сладко зевнул и потянулся.

Сразу и безоговорочно Нельсон стал в доме полновластным хозяином, оставалось только удивляться, как он на своей помойке набрался барских манер. Пришлось даже отказаться от фамильярного обращения и величать негодяя полным титулом.

Впрочем, товарищ адмирал не бесчинствовал, даже разрешал Нейману ночевать на своем диване. Стоило Владимиру Валентиновичу лечь, кот тут же запрыгивал ему на грудь и, деловито урча, утаптывал себе ложе.

Если Нейман пытался выгонять его, кот, не вступая в дискуссии, просто писал Владимиру Валентиновичу в ботинки. Причем делал это, не таясь, а наоборот, демонстративно, с истинно пасторским смирением: кто-то же должен наставлять тебя на путь истинный, дорогой Нейман!

Иногда товарищ адмирал забывал о своей великой миссии и радостно скакал по квартире, гоняя игрушечную мышку. Нейману пришлось отказаться от привычки оставлять на виду мелкие предметы – кот имел свое представление о порядке, флэшки, ручки и конфетки он безжалостно сбрасывал на пол и заигрывал под диван.

Зато он никогда не драл обои – точил когти о специальную пальму, купленную Нейманом в зоомагазине.

В общем, они отлично ладили, как великодушный начальник и сознательный подчиненный. И Нейман, никогда не державший домашних животных, ни разу не пожалел о том, что взял котенка – одинокими вечерами можно разговаривать с живым существом, а не с телевизором.

Владимир Валентинович проверил ботинки, нет ли следов кошачьего возмездия, и засобирался на ставшую уже традиционной вечернюю прогулку с Глебом.

Они встретились хорошо и просто, былая дружба возродилась сама собой. Нейман тянулся к Комиссаровым, а те привечали его так радушно, что Владимир Валентинович скрепя сердце отказывался от некоторых предложений – боялся стать слишком навязчивым и надоесть.

Глеб взял привычку каждый вечер делать небольшой фрагментарный обход вверенного ему города. Обычно он гулял с женой, но, если та была на службе, ее заменял Владимир Валентинович.

Пришла эсэмэска от Комиссарова: «Начал движение!», и Нейман, традиционно доложив коту: «Товарищ адмирал, разрешите убыть!», отправился гулять. Друзья встретились, как обычно, возле приемного отделения. Глеб всегда делал небольшой крюк, чтобы занести жене чего-нибудь вкусненького.

Нейман на правах сотрудника тоже заглянул.

Ему обрадовались. Хоть работал он недолго, сотрудники экстренной службы успели его полюбить: Нейман никогда не отказывался помочь. Кроме того, за годы службы он в полной мере выработал необходимое для подводника качество: умение быстро организовать людей в критической ситуации, внушить им веру в себя и в победу. Несколько раз пришлось им воспользоваться. После крупного ДТП в приемное отделение доставили сразу четверых пострадавших. Нейман с Филатовым привезли двоих и остались помочь. Владимир Валентинович видел, что травматолог растерян, не знает, к кому кидаться раньше, кого тащить на рентген, а кого – сразу в реанимацию. Заметил он и трусливое желание других специалистов устраниться. Логичное желание – чем меньше ты делаешь, тем меньше поводов тебя ругать. Вызванный реаниматолог со скучающим видом сказал, что, раз у всех пострадавших нормальное давление и дыхание, в его помощи они не нуждаются, а хирург, пресловутый Холмогоров, не найдя признаков травм внутренних органов, приказал вызвать УЗИ и удалился. Преданный коллегами травматолог был на грани нервного срыва. Нейман знал: если напряжение не выливается в полезную работу, то горят предохранители, и человеку становится абсолютно наплевать, как будет развиваться ситуация.

«Эх, жаль я не врач, – подумалось ему, – в две секунды пресек бы этот бардак».

– Сейчас к вам поднимут двух бабушек! – кричал травматолог в телефон. – У одной бабушки подозрение на перелом позвоночника, ей нужен щит!

– А второй бабушке – меч, – вполголоса заметил Нейман, и как-то сразу всех успокоил.

Травматолог составил план диагностики, выделил первоочередные мероприятия, реаниматолог соизволил принять одного непонятного больного до выяснения обстоятельств, и даже Холмогоров взял пациента с резаной раной головы. Получив четкие инструкции, бодро заработали и сестры. Паники не случилось.

С тех пор его стали звать в приемное отделение, если случалась нештатная ситуация: массовое поступление, буйный больной, драка. Нейман сам удивлялся, откуда такая популярность. Наверное, за много лет службы на лодке он насытился особой энергией спокойствия в опасности и теперь автоматически ею делился.

Дора почти на бегу приняла у мужа пакет с ужином:

– Не ждите меня, я на аппендицит, больной на столе… Что за день сегодня такой, ни разу не присела!

– Устала, Досенька? – Глеб придержал ее, обнял прямо в коридоре.

– Да нет… Ты меня знаешь, я лучше три аппендицита подряд сделаю, чем буду лечить всяких истеричек и старушек. Господи, как они надоели… Чуть стрельнет или кольнет, сразу верхом на «скорой» мчатся в приемное на консультацию хирурга. И потом их домой не отправишь: положите в больницу, да и все тут! Начинаешь историю писать, так рука отсохнет, пока все их болячки перечислишь. Так что аппендицит – просто музыкальная пауза по сравнению вот с этим вот. – Дора широко повела рукой, указывая на длинную очередь, состоящую действительно почти целиком из бабушек. – Все, я побежала, а вы зайдите к нам в дежурку, Лорик вам чаю даст.

Нейман удивился: Лариса Анатольевна была сменщицей Доры, значит, сегодня не должна быть на работе. Оказалось, несчастная женщина корпит над отчетом для подтверждения категории, они застали ее среди горы медицинских документов, мучительно считающей в столбик на клочке бумаги.

Увидев их, Лариса обрадовалась, мгновенно убрала журналы и захлопотала насчет чая. Владимир Валентинович знал, что она очень близка с Комиссаровыми, как шутила Дора, тройная ковалентная связь. Жена работает вместе с женой, муж – первый заместитель мужа, и обе семьи живут на одной лестничной клетке. Глеб держался с ней почти как с сестрой.

Нейман устроился на диване и залюбовался ею. Таких женщин скорее можно встретить на старинных дореволюционных фотографиях, чем в жизни. По современным меркам Лариса, наверное, не считалась красавицей, но ее спокойное лицо с правильными немного крупноватыми чертами просто завораживало Владимира Валентиновича. От нее исходило какое-то особенное сияние душевной чистоты и покоя. Нейману почти физически было приятно ее присутствие. Так, наверное, озябшему человеку бывает хорошо погреться возле огня.

Если бы ему предложили угадать профессию Ларисы Анатольевны, до хирурга он никогда бы не додумался. У нее была очень мягкая, даже застенчивая манера общения. Разговаривая, она невольно повышала голос к концу каждой фразы, придавая ей вопросительную интонацию, и улыбалась чуть смущенно. Но, понимал Нейман, застенчивость эта была особая, так ведут себя очень красивые женщины, понимая, что им незачем кричать, чтобы привлечь к себе внимание, или умные люди, стесняющиеся, что им приходится озвучивать очевидные вещи.

Вот Дора – энергичная, резкая, решительная, «резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита» – была типичным представителем этой суровой профессии, а Ларису Нейман не представлял со скальпелем в руках.

Он бы влюбился в нее, но, во-первых, она была счастливо замужем, а главное – его сердце уже занято мужененавистницей Кристиной. Владимир Валентинович не считал себя вправе менять возлюбленных как перчатки, даже если эти дамы и не отвечают ему взаимностью. Ветреником он никогда не был.

Приготовив чай, Лариса извинилась, надела халат и пошла принимать больных.

– Немножко помогу, – улыбнулась она. – А то бабульки взбесятся от ожидания, и когда Дора выйдет из операционной, порвут ее на кусочки. Хоть колики раскидаю, и то дело.

Друзья почувствовали себя неуютно: гонять чаи, когда все вокруг работают, – не самое приятное занятие.

– Глеб, ты ходишь по городу запросто, без охраны… Не боишься? – спросил Нейман, когда они проходили мимо ночного клуба.

– Ну, если я не могу навести порядок в своем городе и у меня по улицам спокойно разгуливают наркоманы с ножами, будет только справедливо, если они зарежут именно меня.

– Я не в смысле убийства. Тебя все знают в лицо, неужели не привязываются на улице?

– Как видишь, нет.

– Сейчас вечер, темно, и народу мало. А днем? Граждане просто не должны давать тебе проходу.

Глеб пожал плечами:

– С какой стати? Я соблюдаю закон, все, что кому положено, выдаю. Например, идет старушка. В кошельке у нее пенсия, идет она по вычищенной от снега дороге, если, не дай бог, все же поскользнется и сломает ногу, к ней быстро приедет «скорая» и отвезет в больницу, где она получит нормальную помощь. Сын ее получил жилье, сколько ему полагалось, а внучка учится в нормальной школе, ходит в кружок бальных танцев за пятьсот рублей в месяц, а летом дышит воздухом на выделенном мэрией садовом участке. Что она хочет мне сказать? Здравствуйте, товарищ мэр! И я отвечу: здравия желаю, товарищ старушка! И мы разойдемся, довольные друг другом.

– Неужели все так благостно?

– Нет, конечно. Проблем хватает, но люди видят, что я над ними работаю. Кроме того, каждый гражданин может ко мне обратиться лично, в приемные часы, или по Интернету. У меня свой сайт, на котором я отслеживаю все комментарии. Эх, Володя, как жаль, что я не знал о твоем переселении к нам! Обязательно предложил бы тебе должность!

– Какой из меня чиновник!

– Нормальный! – отрезал Глеб.

Это был уже не первый разговор на эту тему. Комиссаров активно переманивал Владимира Валентиновича к себе, но тот не поддавался. Считал, что нужен людям на своем месте, а потом, ему все же очень нравилась Кристина Петровна…

– Глеб, еще Лев Толстой отметил, что военная служба – это в первую очередь безделье. За тридцать лет я так привык валять дурака, что могу действовать только в экстремальной обстановке, – отшутился Нейман. – Да и разве у тебя плохая команда?

– Да нет, ничего… – протянул Глеб без особого энтузиазма.

Нейман сочувственно вздохнул. Командир лодки – особая должность. Ты царь и бог для своих подчиненных, и не потому, что такой умный, просто нет физической возможности получать в боевой обстановке приказы от вышестоящего начальства. И каким бы ни был твой подчиненный, он обязан выполнить твой приказ. Всякие там демократии, коллегиальность и прочий плюрализм оставались для Владимира Валентиновича terra incognita. Он понимал Глеба, которому, наверное, тяжело пришлось на первых порах – не только привыкать к новому стилю руководства, но еще и вникать в личностные особенности сотрудников.

– Нет, я не смог бы работать у тебя, – заявил он решительно. – Да ты и так говорил, что много взял людей из бывших подводников.

– Ну да. Хоть мой зам, муж Ларисы. Хороший парень, но, как говорится, паруса большие, а якорь слабоват.

– Вот видишь. Скажут еще – не мэрия, а морское царство какое-то.

Комиссаров усмехнулся.

Они неспешно обогнули площадь, купили по пирожку и стаканчику кофе в одиноком ночном ларьке. Маршрут почти пройден, можно расходиться по домам, и Нейман вдруг решился заговорить о том, что давно занимало его мысли.

Тот вызов, на котором Кристине пришлось констатировать смерть женщины от побоев мужа, оставил в его душе гнетущий осадок. И со временем это не забылось, Нейман почти против своей воли продолжал думать об этой несчастной судьбе, едва ли не чувствуя себя виноватым. Ведь он видел ее живой, видел именно тогда, когда она просила помощи, и ничего для нее не сделал. Может быть, она осталась бы жива, если бы он… Что? Вот этого Владимир Валентинович не знал.

Бывая в приемном отделении, он просматривал травматологический журнал, и там в графе «обстоятельства травмы» обязательно раз или два за сутки, а то и чаще, встречались скупые слова «избита мужем».

«Кем же надо быть, чтобы поднять руку на женщину? – недоумевал он. – Причем не на абстрактную женщину, а на самого дорогого, самого близкого человека, на родную жену! На мать твоих детей, в конце концов!»

С каждым ударом муж уничтожает в жене женщину, а в себе – мужчину. Остаются два униженных, озлобленных существа, полностью утративших способность радоваться жизни. Гнев и обида – вот единственные эмоции, которые они могут еще переживать. Последней отдушиной становится алкоголь, который, как говорится в одной рекламе, не меняет мир, меняет настроение. Беда не в побоях – синяки заживут. Беда в тяжелейшей психологической травме, которую получает женщина. С этой травмой она не может справиться самостоятельно, ей нужна помощь. А помощи нет.

– Глеб, а что у тебя делается по проблеме семейного насилия?

Комиссаров поморщился.

– И ты туда же. Что я могу делать? Стараюсь, чтобы милиция хорошо работала, не зажимала заявления. Если один человек лупит другого человека, он должен понести наказание, независимо от того, кем он этому человеку приходится – мужем, женой или двоюродным дядюшкой. Думаю, этого довольно.

– Но тут немного другая ситуация. Когда обидчик – родной муж. Даже если между ними вся любовь умерла, они вынуждены находиться бок о бок, в одной квартире.

– На этот случай существует развод. У женщины есть все возможности не только наказать злодея, но и избавиться от него. Если она этого не делает, я тут при чем? Чем еще я могу ей помочь? Подарить свой мозг?

– Нет, но… – Владимир Валентинович осекся.

Действительно, нельзя спасти человека, если он сам не хочет быть спасенным. Интуитивно Нейман понимал, что Глеб не прав. Точнее сказать, прав, но формально. А в суть вопроса вникать не хочет, у него полно других забот.

Владимир Валентинович давно заметил, что счастливые в семейной жизни мужчины, даже будучи добрыми и отзывчивыми людьми, обычно равнодушны к бедам одиноких или просто неудачливых дам. Горькая судьба матери-одиночки или брошенной женщины не вызовет у них сочувствия. Создать крепкую семью – это же так просто, если не получилось – сама виновата!

А Нейман, к сожалению, знал, что иногда это бывает очень непросто и совсем не зависит от твоей воли и желания. Тебе просто сообщают, что ты больше не нужен. И потом ты всю жизнь мучаешься – что ты сделал не так. И находишь тысячу ответов, среди которых нет ни одного правильного.

Глеб почувствовал, что Владимир Валентинович недоволен его равнодушием. Немножко поворчал для порядка, вспомнил старые пословицы «Муж и жена одна сатана», «Двое дерутся, третий не мешай». Заметил, что отношения между мужем и женой потому и называются личной жизнью, что это их сугубо личное дело, и властям нечего вмешиваться, если их об этом не просят или нет серьезного увечья. Нейман возразил, что женщины в нашей стране пока еще считаются слабым полом. Сколько продлится такое положение вещей, конечно, неизвестно, но лично Нейман привык относиться к женщине как к существу нежному и слабому, нуждающемуся в защите. Между тем если пьяный десантник получает по физиономии на дискотеке, общество с удовольствием берет на себя функцию возмездия, а обиженная женщина почему-то должна защищаться сама.

Кончилось тем, что Комиссаров предложил Владимиру Валентиновичу создать общественную организацию, которая боролась бы с семейным насилием, и посмотреть, что из этого получится.

– Помещение я дам, социальную рекламу организую. А дальше сам определяйся. Получишь опыт административной работы, может, войдешь во вкус и на должность переберешься. Или в депутаты.