Глава двенадцатая
Владимир Валентинович и не заметил, как ноги принесли его к больничке. На сердце было тяжело, от тоски помогали только долгие одинокие прогулки.
Кристина перевела его на другую машину, объяснив свое решение тем, что единственной женской бригаде требуется надежный водитель.
– Я не могу принимать любовь как дружбу, – отрезала она. – И поверьте, я действую больше в ваших интересах, чем в собственных.
Формально его перевели «на усиление». Проработав несколько дней, Нейман вынужден был признать, что мера эта была необходимой и своевременной. Единственная женская бригада оказалась туповатой, это было ясно даже ему, непрофессионалу.
Он очень скучал по Кристине, но в глубине души понимал, что она права. Они больше не смогли бы чувствовать себя непринужденно вместе.
Нейман вообще хорошо понимал ее, может быть, даже лучше, чем она сама. Понимал и причину ее отказа – разумеется, не в домашних хлопотах тут было дело.
Важным было то, что она рассказала ему.
Пусть это случилось много лет назад, пусть сама Кристина думает, что рана давно зажила… Пусть она считает свое несостоявшееся замужество лишь печальным эпизодом, Нейман знал, что это не так.
Травма оказалась гораздо серьезнее. Рана зажила, но это была рана после ампутации!
Владимир Валентинович знал это, не потому что изучал проблему семейного насилия – откровенно говоря, он этого и не делал, просто помогал чем мог. Он не размышлял, он чувствовал.
И тяжело на сердце у него было не от того, что Кристина отказала. С отказом он быстро смирился, ведь особых надежд на взаимность он и не питал. Он переживал ее боль, ее несчастную судьбу.
Ведь первая любовь – это особенное дело даже для юноши, что уж говорить о девушке!
Первая любовь – это проводник, с которым человек входит в жизнь. Она во многом определяет его судьбу.
Никогда больше человек не бывает так открыт, так беззащитен и уязвим.
И так счастлив…
Только избранным удается пронести первую любовь через всю жизнь. Обычно она остается прекрасным воспоминанием, но Кристине не было дано и этого. Ее первая любовь была грубо втоптана в грязь.
Немудрено, что она перестала доверять мужчинам.
Сплетни были неотъемлемой частью жизни сплоченного коллектива станции «Скорой помощи», и Нейман, человек не любопытный, но общительный, поневоле узнал многое о личной жизни докторов. Но о Кристине единственная сплетня была: такая молодая и красивая, а живет одна. Похоже, к ее одиночеству все так привыкли, что даже дружба с Нейманом не толковалась предосудительно – он бы знал, Дора, любительница перемыть людям косточки, передала бы.
Кристина сказала, что все ее поклонники относились к ней потребительски. Наверное, она ошибалась. Просто инстинктивно не верила им, как не поверила и Нейману.
Он извинял и принимал это недоверие. Бедная Кристина, чистое и честное сердце!
* * *
Теперь они почти не встречались. Смены не совпадали, а днем Кристина сидела в своем кабинете, и простому шоферу там делать было нечего. Он надеялся на совместные чаепития, но понял, что стесняет ее, и старался лишний раз не появляться в чайной комнате.
Новые напарницы потрясали Неймана какой-то первородной глупостью, но работать с ними было приятно. Оказывается, они давно интриговали, чтобы залучить его к себе, и теперь ублажали как могли, лишь бы он остался. Их прежний водитель отказывался таскать носилки и вообще хоть как-то помогать. Да и шофер он был неважный, так что бригада считалась самой слабой, по негласной договоренности ее отправляли только на несложные вызовы.
Девчонки в бригаде были неплохие, но из всех видов медицинской помощи освоили только один – транспортировку в приемное отделение, поэтому были дружно ненавидимы всеми врачами стационара. Особенно по ночам. И все же их глупость была доброкачественной – без самонадеянности. Не обольщаясь насчет своих диагностических талантов, они тащили в приемник всех подряд, поэтому и шансов прозевать тяжелое заболевание было не много.
Они работали на полторы ставки, соответственно и у Неймана прибавилось дежурств. Он не возражал – все лучше, чем грустить дома, да и к Кристине поближе.
Как не хватало ему их совместной работы! Как он ругал себя, что поддался искушению! Насколько же верны поговорки «От добра добра не ищут» и «Что имеем – не храним, потерявши – плачем».
Если бы у него только хватило духу промолчать! Ведь в тот вечер она доверилась ему! Она рассказала ему то, о чем молчала столько лет, что утаила даже от родителей… Наверное, впервые за семнадцать лет попыталась довериться мужчине. А он ее доверие обманул. Начал приставать под видом утешения – именно так его действия трактовала бы любая адекватная женщина.
Она делилась с ним своей бедой, а он, не дослушав, начал впаривать ей свою.
Теперь она не может чувствовать себя с ним в безопасности, как раньше. Ах, если бы он тогда удержался! Нет, не так! Нельзя было разрешать ей откровенничать, не объяснившись! Он первый должен был открыться, а не слушать ее под лицемерной маской друга.
«Поделом тебе, старый дурак!» – ворчал Нейман, прогуливаясь по больничному садику. Кристина дежурит, вдруг удастся ее повидать как бы случайно…
Он заглянул в приемный покой – погреться, выпить стаканчик чаю, а там, может быть, и Кристина кого-нибудь привезет.
Унылый белый коридор был пуст, если не считать небольшой группки смуглых парней.
Нейман прошел мимо них на пост дежурной сестры. Поздоровался, вытащил из кармана большую шоколадку для девчонок: он очень уважал медсестер из приемного отделения, они ведь как солдаты на передовой. Все сотрудницы были молоденькие, вчерашние студентки, и Владимир Валентинович баловал их на манер доброго дядюшки то конфетками, то фруктами.
– Сейчас пойдем пить чай, – улыбнулась ему Верочка, одна из самых расторопных сестричек. – Только Доре Иосифовне больного передам…
Владимир Валентинович обрадовался. Последнее время он и с Дорой виделся не часто.
Она спустилась, как всегда, веселая и бодрая. Медицинская пижамка так натянута мощной грудью, что, кажется, тонкая ткань лопнет, стоит Доре поглубже вздохнуть.
Он с удивлением и с некоторой ревностью заметил, что Дорина фигура, сохранив монументальность, подтянулась. Результат занятий с Артуром.
– Дора Иосифовна, – отрапортовала Вера, – тут с фурункулом… Таджик, гастрик, ни паспорта, ни полиса, конечно, нет. Уже десятый такой за сегодня, откуда только они берутся?
Дора засмеялась:
– Откуда, откуда… На ловлю счастья и чинов заброшен к нам по воле рока! Хотя какие уж тут чины… Проходи, уважаемый, показывай, что у тебя.
Парень зашел, придав лицу настолько глупое и растерянное выражение, насколько это было возможно. Дело известное, гастарбайтеры всегда прикидываются несчастными, ничего не соображающими жертвами мегаполиса в надежде, что врач, гуманист по определению, не сможет обидеть человека со столь скромными умственными способностями.
Владимир Валентинович сочувствовал гастарбайтерам. Без документов, без прав, фактически рабы, они все же вызывали в нем большее уважение, чем некоторые российские граждане, удобно расположившиеся на шеях своих жен и матерей. Кстати, среди подобных тунеядцев больше всего и распространен национализм. Человек труда всегда уважает человека труда, какой бы цвет кожи и разрез глаз тот ни имел.
Поэтому врачи доброжелательно относились к таджикам, белорусам и прочим бывшим соотечественникам, ныне иностранцам, нелегально приехавшим «на ловлю счастья».
В этом была глобальная несправедливость: работодатель, нанимая гастриков, серьезно экономил, в том числе и на медицинской страховке. Однако если несчастный таджик заболевал, он и не думал оплачивать его лечение, в итоге бремя ложилось на плечи медиков.
А гастарбайтеры болели много, часто и серьезно. Во-первых, резкая перемена климата, во-вторых, тяжелые условия жизни и, наконец, производственный травматизм.
На стройках таджики падали с завидной регулярностью, разбивались. Для спасения жизни им требовалось серьезное дорогостоящее лечение…
Выходив очередного страдальца, медики только вздыхали: «опять нам ничего не оплатят», причем, говоря «нам», они вовсе не имели в виду собственный карман.
Нейман считал себя человеком сообразительным, но постичь суть системы медицинского страхования не мог. Для него было загадкой, почему, если страховые компании оплачивают каждый страховой случай, доктора получают зарплату, а не гонорары за каждого пациента.
– Разве это логично? – недоумевал он.
– Нет, мой друг, это патологично, – смеялась Дора.
Глеб объяснял, что несовершенные законы позволяют администрации больниц почти безнаказанно прибирать к рукам львиную долю денег. Он периодически дает главврачу острастку, но хватает ее ненадолго. Тот быстро изобретает новые, более изысканные способы мухлевки. «Нету хуже сволочей, чем начальство из врачей», – вздыхал мэр, сокрушаясь, что его возможностей не хватает, чтобы наставить руководство больницы на путь истинный.
– Еще одна жизнь спасена! – Ухмыляясь во весь рот, Дора присоединилась к чаепитию.
Это была ее обычная присказка, когда к ней обращались со всякой ерундой.
– Записать в журнал, Дора Иосифовна?
– Да ну! – беспечно махнула она рукой. – Полиса-паспорта нет, страховая ни черта не оплатит, зачем зря чернила изводить? Можно было бы его вообще послать… ну, хотя бы в поликлинику, да жалко парня стало.
Формально без полиса и паспорта о медицинской помощи нечего было и мечтать. Но чтобы отказать больному без документов, прежде нужно убедиться, что непосредственной угрозы его жизни нет. А чтобы в этом убедиться, надо хоть предварительный диагноз поставить. А диагноз – это восемьдесят процентов дела, и проще назначить лечение, чем препираться с человеком, объясняя ему, что он не имеет права на медицинскую помощь.
В общем, медики смотрели на отсутствие документов сквозь пальцы, настойчиво требуя у каждого документы больше из вредности, чем из меркантильных соображений.
Грозное «Паспорт-полис!» необходимо врачам для психологической разгрузки, чтобы не ощущать себя совсем уж бесправными рабами системы.
Однажды Нейман был с Кристиной на вызове у одной старушки. По ночам он обычно сопровождал начальницу, мало ли на кого наткнешься в чужом подъезде.
Бабке, очевидно, не спалось, и она вызвала «скорую», чтобы поболтать о своих застарелых болячках.
Под интригующий рассказ Кристина задремала. Прерывать старушку смысла не имело – не получив удовлетворения, она вызвала бы их снова через пару часов.
– Обычно, доктор, я прикладываю прополис…
– И пропаспорт, – автоматически среагировала Кристина.
К счастью, бабка была глуховата.
– Как хорошо, Володя, что ты заглянул в нашу обитель. – Дора прислонилась к его плечу.
Он растроганно приобнял ее. Почти сестра…
Рядом с ней ему всегда становилось спокойнее, ее грубоватые шутки действовали лучше любого транквилизатора.
Притулившись к уютному теплому боку Доры, Нейман пригласил ее с Глебом в гости.
– Там у тебя дядя Артур! – засмеялась она. – А у меня уже рефлекс: как его вижу, падаю на пол и начинаю отжиматься. Вы бы с ним, вместо того чтоб ушами хлопать, открыли элитный фитнес-клуб! Я двадцать лет не могла похудеть, а позанималась под руководством Артурчика, и пожалуйте – десять кило как не бывало!
Сказав это, Дора просияла. Воистину ничто так не радует женщину, как потеря лишних килограммов.
Нейман покосился на ее обширный бюст:
– Слава богу, Дорочка, самые прекрасные участки твоего организма от Артуровых зверств не пострадали.
– Подумайте, может быть, вам еще группу мужиков набрать? Подать как элитный клуб для состоятельных бизнесменов. Уверяю, у вас отбою не будет от клиентов. Я бы первая Глеба отдала. А то у него вечно то нога не гнется, то позвоночник болит! – Дора захихикала. – Намедни целый день стонал, как дедушка из рекламы: спина, спина… ходил по типу каменного гостя. Ну, я его быстро вылечила. Говорю: Глеб, выпить хочешь? Он тут же распрямился и полетел в магазин.
«Может, и правда организовать спорт-клуб? – желчно подумал Нейман. – Раз Дора довольна, будем считать, что основной пиар уже состоялся. Весь город в курсе талантов Артура. Уйду со «скорой», на кой черт мне эта работа сдалась без Кристины! Столько лет был подневольным служащим, почему бы теперь не попробовать себя в бизнесе? Кристина только обрадуется, если я уйду…»
Почувствовав его грусть, Дора притихла.
Они выпили еще по чашке чаю, а потом за дверью послышались торопливые шаги, застучали колеса медицинских каталок, и Нейман понял, что пауза кончилась. Он простился с Дорой и собрался уходить, но она вдруг придержала его за локоть.
– Я так рада, что мы снова живем в одном городе, – мягко сказала она. – Ты же настоящий друг нам, верно?
– Верно, – улыбнулся он.
– Глеб никогда не говорил, но он всегда очень ценил, что ты заботился обо мне и детях, когда он ходил в море.
– Я знаю, Дора.
– Ведь дружба не только в том, чтобы тусоваться вместе, правда? Можно годами не видеться и оставаться близкими людьми.
Владимир Валентинович кивнул.
– Ты знай, пожалуйста, что ближе и роднее тебя у нас друга не было и не будет. И приходи к нам почаще. Глебу сейчас очень тяжело. Крупный капитал давит. Прямо как в учебнике истории, помнишь? Господство финансовой олигархии. То подай им землю под коттеджный поселок, то под торговый центр…
Владимир Валентинович заметил, что, может быть, большой торговый центр городу и не помешает.
– Возможно. Я такими категориями не мыслю, просто знаю, что Глеб не хочет связываться с монополистами, а они лезут. Рынок больно перспективный. Ты уж поддержи старого друга, ладно?
…Это был последний хороший день.
