Книга: Клиника жертвы
Назад: Глава десятая
Дальше: Глава двенадцатая

Глава одиннадцатая

Нейман впервые собирался отмечать День подводника вдали от боевых товарищей, в статусе гражданского человека. Правда, при современной технике не так это будет и грустно. Сядет перед ноутбуком, выпьет с друзьями в прямом эфире… Потом отведает праздничных блюд, обещанных Артуром, а ближе к ночи сходит повоет на луну.
– Не грусти, братик. – Старобинец заметил его подавленное настроение. – Ты для родины сделал все, и даже больше. Воспоминания должны приносить тебе радость и удовлетворение, а не сожаление о том, что жизнь твоя изменилась.
– Они и приносят, не переживай.
Владимир Валентинович приподнял крышечку заварного чайника. Элитные сорта чая, которые Артур покупал на вес, размокнув в кипятке, приобретали странный вид. Чаинки по размеру сравнимы с лавровым листом – бывает ли такой чайный куст в природе? Наполнив чашки, Нейман вдохнул аромат: вполне приятный, и вкус ничего, а вид… Да бог с ним, с видом.
– Слушай, а чего тебя понесло в подводники? – Старобинец внимательно посмотрел ему в глаза, как ребенок, ожидающий вечерней сказки.
У этого устрашающей внешности майора было одно редкое качество: он любил слушать. А ведь хорошие слушатели встречаются гораздо реже, чем хорошие рассказчики, обычно чужим речам внимают из корысти или из вежливости.
– Братик, я еще в советское время выбирал профессию. Я родину любил. Конечно, я мечтал стать морпехом, как ты, но трех сантиметров роста не хватило. Я так переживал! Чуть в ботаники не подался от обиды…
– Правильно, – самодовольно усмехнулся Артур. – Сам подумай: одно дело из моря выходит команда здоровенных мужиков, и совсем другое – толпа хлюпиков. Психологический эффект. Я вот что хотел спросить, Володя: ты в школе, наверное, умным был?
– Ну не дураком же!
– Зачем тогда поперся в военное училище? Насколько мне известно, в те годы престиж военных был очень низким. Считалось, что идут служить только те, кто не смог найти себя в гражданской жизни.
Нейман пожал плечами:
– В нашей семье так не думали. Сколько поколений мужиков было, все офицеры. Если честно, я еще в детском саду решил стать моряком. – Владимир Валентинович улыбнулся уголками губ.
– Расскажи!
– Папа приходил из автономки, три месяца дома не был. Ну, радость, конечно, неописуемая! Да ты сам знаешь… Иногда в книжке прочтешь или услышишь, что не бывает, мол, полного счастья. Что всегда разочарование, досада и другие чувства в том же роде. Кто так говорит, из похода домой не возвращался. Куда там Новый год или день рождения! Знаешь, папа рано умер, я его почти не помню, только по фотографиям. А это ощущение счастья прекрасно помню. Незадолго перед его смертью мы пошли в парк гулять, и отец с мамой решили на качелях покататься. Помнишь, раньше такие лодки были, а может, и теперь есть? Я для этих лодок еще маленький был, они купили мне мороженое и посадили на скамейку, я ел и смотрел, как они раскачиваются. Так красиво! В тот день была очень хорошая погода, небо чистое, ни облачка. Вообще странная штука – человеческая память. Я помню, какие пышные кусты сирени цвели вокруг площадки с качелями, огромные тяжелые гроздья. Помню, как мамина юбка парусила, и она ее прибивала… А у отца помню только руку. Рукав с нашивками, он в кителе был. Будто на фотографии обрезанной.
Артур сочувственно кивнул.
– Но зато я прекрасно помню ощущение спокойствия и радости, когда я видел родителей вместе. Я родился и рос в семье, где царила чистая и честная любовь. И я всегда хотел быть таким же, как отец.
– У меня папа тоже подводник был, ты знаешь, – засмеялся Артур. – Так он, как из автономки придет, нас с братом расцелует, рублем одарит и на улицу гулять выставит. А нам-то невдомек… Думаем, просто он нас так любит и балует. Как-то раз я санки забыл. Возвращаюсь, отец открывает, лицо красное… «Папа, – говорю, – я санки забыл!» Он мне их выкинул – все, иди гуляй! Я только годам к двадцати сообразил, что это он так злился.
«А мой сын меня не знает», – вдруг подумал Владимир Валентинович и загрустил.
Но тут позвонила Дора и пригласила его в ресторан. На День подводника Глеб организовал складчину. Нейман начал было отнекиваться, но Дора была очень напориста. После истории с Настей в отношениях старых друзей появилась некоторая натянутость, а в святой для них день они смогут простить друг другу все обиды.
– Если не ради Глеба, то ради меня, – горячо убеждала Дора. – Ты мне почти как брат, Володя. А как я смогу с тобой дружить, если ты разойдешься с Глебом? Я еще слишком красива для такой дружбы!
– Это да, – галантно подтвердил Нейман. – Не люблю я эти сборища, но ради такого дела приду. Скажи, а можно с девушкой?
– Разумеется, если внесешь за два лица. Кто же твоя избранница? Надеюсь, не дядя Артур?
– Увидишь, – мрачно пообещал Владимир Валентинович.

 

Кристина сразу согласилась пойти в ресторан, чем очень удивила своего преданного поклонника.
– Я честная гражданка, – засмеялась она, – и просто не имею права отказаться. Как говорил Грибоедов: к военным людям так и льнут, а потому, что патриотки.
– Хотя бы так, – проворчал Нейман.
Девятнадцатого марта он проснулся в великолепном настроении. Сердце пело в предвкушении чуда, он даже удивился, что способен еще чувствовать такой душевный подъем.
Все радовало его в этот день: и Артур, вскочивший ни свет ни заря, чтобы приготовить праздничный завтрак, и товарищ адмирал, устроившийся на груди как-то особенно нежно. Даже погода была хороша. Весеннее солнце заливало комнату, застревая в нависших с верхнего балкона длинных сосульках, облизывало их, и они таяли крупными громкими каплями. Лужи внизу сверкали, как бриллианты, сверкали и ноздреватые сугробы, сочащиеся серой серебристой водой, и сквозь спрессованный снег дорожек прокладывали себе путь острые хлопотливые ручейки.
Нейман протянул ладони, ловя тяжелые холодные капли. Умыл лицо и сделал несколько приседаний, жадно вдыхая аромат весны.
«Снег тает, и одиночество мое тоже растает, – решил он. – Сегодня обязательно что-то произойдет. У нас настоящее свидание, как бы ни пыталась Кристина замаскировать его под выполнение гражданского долга. Хоть поцелуемся… может быть…»
От этой мысли у Неймана даже голова закружилась, и он немножко постоял, держась за балконные перила.
Вернувшись в комнату, он застал там Артура в обнимку с собственной тужуркой.
– Не понял?
– Отпарю мундир имениннику.
Нейман покрутил пальцем у виска:
– Ты думаешь, я в форме пойду?
– Ну а как же? В парадке ты свою даму сразишь наповал. Она тебя полюбит раз и навсегда.
Нейман хмыкнул:
– Я тогда ей позвоню, пусть в белом халате придет.
– Ты сравнил!
– А что? Халат врача еще почетнее, чем китель подводника. Просто доктора люди умные и самоотверженные, их к службе не нужно подстегивать всякими там побрякушками. Нет, братик, не буду я перед ней медальками сверкать! Я не племенной кобель на собачьей выставке.
– Не хочу разрушать твоих иллюзий, но в каком-то смысле…
– Ржевский, молчать! Если серьезно, Артур, я хотел бы перед ней покрасоваться, но сегодня это будет неуместно. Глеб подводников со всего города согнал, будут и лейтенанты, и те, кто демобилизовался не в таких чинах, как я. Зачем людям настроение портить?
Сокрушенно качая головой, Артур убрал тужурку в шкаф. Нейман на секунду пожалел о своем решении. Генетический солдафон Старобинец широко славился своим умением навести лоск на парадный мундир. Из его рук Нейман вышел бы ослепительным красавцем.
Ничего, у него есть костюм! Года три назад Владимир Валентинович поддался на уговоры начальника ателье и немножко смухлевал. Сшил парадную форму, а остаток, предназначенный для повседневной, пустил на тройку. С тех пор обновить наряд случая не представилось, и он с некоторым трепетом достал костюм из пакета.
Большого зеркала они так и не купили, но, судя по выражению лица Артура, костюм смотрелся не слишком элегантно. Похоже, для начальника ателье это была проба пера в качестве гражданского мужского мастера…
– Видимо, он хотел набить руку, – улыбнулся Нейман.
– А я захотел набить ему морду, – мрачно заметил Старобинец. – Поворотись-ка. Ужас! Попробуй снять жилетку, что ли… Короче, в жилетке ты похож на гробовщика, а без нее – вылитый пай-мальчик, читающий стихи на утреннике. Выбирай, какой образ тебе ближе.
Владимир Валентинович тяжело вздохнул:
– Очевидно, образ идиота-служаки. Доставай тужурку.
– Володя, я тебя удивлю, но некоторые люди, когда им не нравится, как они выглядят, идут в магазин и покупают новую одежду. Понимаю, дерзко и необычно, но проблема решается.

 

Кристина сказала, что приедет в ресторан сама, и Нейман ждал ее в холле наподобие швейцара. Наблюдая за входной дверью, он то и дело косился на большое зеркало возле гардероба. Там отражался незнакомец в идеально сидящем костюме цвета маренго. И продавщица в магазине, и взыскательный Артур и, что греха таить, сам Владимир Валентинович нашли, что костюмчик преобразил его в настоящего английского джентльмена. Может быть, Кристина заинтересуется им в новом облике?
Он усмехнулся. Облик, одежда – все это ничто, когда дело касается настоящих чувств. Сам Нейман знал, как бы Кристина ни нарядилась на сегодняшний вечер, она не станет для него ни красивее, ни желаннее. Хоть в декольте, хоть в грубом комбинезоне врача «Скорой помощи» – всегда она для него самая лучшая женщина на свете. Любимая.
Он, разумеется, не пуританин и любит, когда женщины нарядные и красивые. Вот прошла Дора под руку с Глебом – как всегда, одета кричаще, но, черт побери, в этом бархатно-вуалевом варварстве есть своя прелесть! Глеб смотрел немного настороженно, но, когда Нейман тепло поздоровался с супругами, просто расцвел и долго тряс руку Владимиру Валентиновичу, поздравляя с праздником.
А вот и Лариса с Игорем. Увидев ее, Нейман едва не покачнулся от изумления. Это была такая совершенная, такая редкостная красота, что трудно было поверить в ее реальность! Какое счастье, что Артур не пошел, хоть его приглашали все подряд! Как там – у Шварца, кажется? «Влюбленный в вас не может не любить вас…» Старобинец потерял бы остатки самообладания, и праздник мог бы кончиться дракой. Впрочем, на памяти Неймана он частенько ею и кончался…
В чем-то очень простом и закрытом Лариса будто сошла с портрета девятнадцатого века. Но помимо красоты в ней проявилось еще что-то, чего Нейман раньше не замечал: какая-то загадочная грустинка, тревожность, зыбкость, что ли… Будто она может шагнуть в прошлое и исчезнуть за рамой этого несуществующего портрета. И почему-то она казалась очень одинокой, хоть рядом был муж, которому она ласково улыбалась.
Народ прибывал и прибывал. Нейман и не подозревал, что в этом небольшом городке живет столько подводников. Были и молодые ребята, и совсем старики.
Кристина запаздывала, и Владимир Валентинович позволил себе пропустить в баре рюмочку. Потом устроился с сигаретой на крыльце, с интересом разглядывая прибывающих. Он никого не знал, но все без исключения женщины казались ему очень хорошенькими.
Он гадал, как будет выглядеть Кристина, и почему-то очень волновался. Как интересно это женское преображение! Вот она в кроссовках и джинсах, а вот на шпильках и в платьице. Ей-богу, она становится совсем другой. Как будто в хрустальном коконе, что ли. Как в детстве модель машинки, которая стоит в стеклянной коробке на полке, и тебе только иногда дают ее потрогать. Появляется такое чувство восхитительной недоступности.
Наконец Кристина появилась. Она подъехала на такси, и Нейман обрадовался, что ждал ее на улице – успел подать руку и расплатиться с шофером.
Она была на таких высоких каблуках, что представив, как надо вывернуть ступню, чтобы ходить в этих туфлях, Нейман ощутил боль в собственных ногах.
На ней было маленькое черное платье, очень строгое и стильное, а волосы она уложила в гладкую угловатую прическу в стиле двадцатых годов прошлого века. Ей шло, но острые локоны словно царапали ему сердце.
Внезапно она показалась ему очень чужой и далекой.
– Вы сердитесь на меня за опоздание? Простите, ради бога, но…
– Нет, что вы! – опомнился он. – Я просто поражен вашей красотой. То есть на самом деле я ею поражен давно…
Она улыбнулась:
– А мне кажется, я вам не нравлюсь такая. Скажу по секрету, капраз, я сама себе не нравлюсь. Прическа – это ужас!
– Ужас, – подтвердил он, легонько сжав ее локоть.
– Но вы уж потерпите сегодня, ладно?
– Ладно. Пойдемте в зал.
Они вошли в первый зал, где располагались бар и площадка для танцев. Сейчас тут клубился народ, ожидая приглашения к столу. Нейман уверенно повел свою даму к шампанскому, как вдруг она покачнулась и тяжело облокотилась на его руку.
– Что случилось? – встревожился он, решив, что Кристина подвернула ногу на своих немыслимых каблуках.
– Нет, ничего. Просто мне нехорошо. Скажите, вы очень обидитесь, если я скажу, что должна уйти?
– Мы вот что, – засуетился Нейман, – выйдем сейчас в холл, я там усажу вас на диван. Уверен, у гардеробщика найдется что-то вроде нашатырного спирта. Если это минутная слабость, она пройдет, а нет – я, конечно, отвезу вас домой.
Тем временем Кристина с неожиданной силой тянула его к выходу.
– Спасибо, Владимир Валентинович, мне уже лучше, – заявила она совершенно здоровым голосом. – Не тревожьтесь за меня, я прекрасно доеду домой на такси.
– Я вас провожу, как же иначе?
– Послушайте, я бы не хотела к своему недомоганию присоединять еще угрызения совести, что испортила вам главный день в году.
Нейман засмеялся:
– Я хотел провести этот вечер с вами, а где – не важно. Ресторан, если честно, был просто предлогом.
Кристина смутилась.
– А я, если честно, прекрасно себя чувствую. Капраз, милый, если бы я знала, что так получится… Но я поняла ваше приглашение так, что мы будем вдвоем.
– Правда? И согласились пойти?
– Ну конечно, согласилась, – сварливо заметила Кристина. – Если заслуженному человеку не с кем отметить профессиональный праздник, что остается делать честной патриотке? Я никак не рассчитывала попасть на бал. Я вижу, вы на меня смотрите и думаете – за каким чертом я связался с этой истеричкой? Да-да, думаете. И любой бы так подумал, я ведь веду себя абсолютно неадекватно. Дело в том, что я сейчас встретила тут человека, с которым не могу находиться за одним столом ни при каких обстоятельствах. Капразик, простите! Если бы я сообразила, что вы зовете меня на парадный обед, я бы узнала список приглашенных, и мы избежали бы неловкой ситуации. Поэтому я буду вам очень благодарна, если вы меня отпустите домой, а сами пойдете праздновать с друзьями. И прошу вас, не выпытывайте подробностей!
Он пожал плечами:
– Не можете, значит, не можете. Есть, значит, причины. Вы меня только одну секунду подождите, я отпрошусь у Глеба, и пойдем куда-нибудь. Вы обещали мне этот вечер, не вздумайте увиливать! Умоляю, не уходите!
Она грустно пожала плечами:
– Мне так неловко, Владимир Валентинович…
Нейман рванулся к Комиссарову, стараясь не упускать Кристину из виду. Он очень боялся, что она из деликатности уйдет по-английски.
– Глеб, не сердись, но мне нужно уйти. Кристине Петровне нездоровится.
Друг тонко усмехнулся:
– Понимаю! Ну что ж… Удачи тебе, Володя!

 

Волнуясь, Нейман переступил порог Кристининого жилища. Его сразу покорила атмосфера дома – по очень чистому и свежему воздуху с нотками цветочных ароматов можно было безошибочно определить, что здесь живет очень чистоплотная и трудолюбивая молодая женщина.
– Не обращайте внимания на беспорядок, – улыбнулась Кристина. – Наш вечер не должен был закончиться здесь ни при каких обстоятельствах, поэтому обстановка сугубо рабочая.
– Не тревожьтесь. – Владимир Валентинович замялся: у Кристины не было ни одной пары мужских тапок.
Как приятно, черт возьми!..
Хозяйка быстро нашла выход из положения – бросила ему под ноги влажную тряпку, такую свежую, что Нейману стало жаль вытирать об нее ноги.
– Не беспокойтесь, – повторил он. – Я столько раз проводил инспекции, что у меня навсегда пропала охота к такого рода деятельности. Мне очень нравится у вас, а на всякие мелочи я обращать внимания не буду. Дело житейское. Тем более есть такое понятие: «адмиральский случай», не слыхали?
Кристина покачала головой. Она была грустна и задумчива, видно, неожиданная встреча произвела на нее тяжелое впечатление, и Нейман говорил и говорил, пытаясь ее отвлечь.
– Это, например, если вы готовитесь к проверке, вылизали корабль с носа до кормы, а потом еще раз с кормы до носа и забыли только какую-нибудь фигню в маленьком второстепенном ящичке, который никогда и никому не попадается на глаза в обычной жизни. Что вы думаете, высокая комиссия первым делом открывает именно этот ящик!
– Я думаю, чем вас кормить. – Кристина распахнула дверцу холодильника и задумчиво смотрела в его ледяные глубины. – Йогурт и фруктовый салат вряд ли заменят вам ресторанный ужин, которого вы лишились по моей милости!
Заявив, что в свой профессиональный праздник каждый подводник приобретает некое сходство со скатертью-самобранкой, Нейман достал телефон. Последнее время они с Артуром пристрастились заказывать пиццу на дом – вкусно, быстро, а главное, хлопот никаких. Оба боролись с этим позорным явлением, клянясь друг другу, что отныне и навсегда… А вечером все повторялось: ну что, звоним?
Владимир Валентинович набрал знакомый номер и заказал ужин. Бутылку хорошего вина ему в ресторане сунул Глеб.
– Ну, раз так, – проворчала Кристина и достала нарядные столовые приборы.
Владимиру Валентиновичу очень понравилось, что она не забыла даже такой мелочи, как кольца для салфеток. Вообще по обстановке в доме чувствовалось, что Кристина из семьи «с историей». Несмотря на обещание, Нейман постоянно натыкался взглядом на старые вещи, не имеющие, наверное, антикварной ценности, но бережно передаваемые из поколения в поколение. Среди них попадались предметы, вовсе вышедшие из употребления, угол письменного стола, например, украшали бювар и пресс-папье. Благодаря этим вещам квартира хранила уютную память о предыдущих обитателях, и, наверное, Кристине было не так в ней одиноко.
Он откупорил вино. Кристина пригубила чуть-чуть, она немного злилась, как всякий человек, чувствующий себя виноватым. Включив простенькую магнитолу, с преувеличенной серьезностью тронула ручку настройки.
– Дисков нет, – сообщила она. – Видите, капраз, я не кулинарка и не меломанка: самая неподходящая кандидатура для праздничного вечера! Любая женщина сгорела бы со стыда, оттого что ее гость вынужден сам заказывать ужин, а мне, видите, хоть бы что!
– Может быть, ваше общество поэтому так мне приятно. – Нейман улыбнулся и освежил бокалы.
Кристина пропустила комплимент мимо ушей.
– Что оставить? Мне стыдно, капраз, но я так и не изучила ваших музыкальных вкусов. Может быть, «Ретро-FM»?
Он засмеялся:
– Если вы намекаете на возраст, то мне надо слушать уже «Античность-FM».
– Не скромничайте, – сердито бросила она. – Тактика прикинуться немощным старичком нам известна. Просто скажите, что вам хотелось бы слушать фоном.
Он пожал плечами:
– Я, в общем, тоже не меломан. Помню, раньше нам молодые лейтенанты привозили записи ленинградского рок-клуба, мне нравилось. А потом перестройка, то-сё… и на открытых пространствах большинство рокеров очень быстро сдулось. Как и многие другие диссиденты, они могли горячо и искренне творить о том, как их запрещают, а когда запреты пали, других тем и не нашлось… Я не говорю о корифеях, конечно.
Кристине, кажется, его вкусы пришлись по душе. Она сказала, что где-то в компьютере у нее есть Цой, но для фона он не годится.
– Да, лучше уж «Комбинацию» или этот, как его, «Ласковый май», помните? Хотя вы тогда были совсем малышкой.
– Ничего подобного. Восьмой класс, самый возраст!
– Вообще любопытно вспоминать те времена. Пусть они не дали человечеству великих произведений искусства, все же это был ветер свободы. Он нанес много мусора, но и расшатал этот бетонно-стальной монолит, который назывался советским искусством. Наше поколение много надежд возлагало на этот ветер, но сейчас, кажется, все опять застывает, только на сей раз не в бетоне, а в каком-то лаке, что ли…
– А любимая песня у вас есть? – спросила Кристина серьезно.
– Есть. Вы наверняка ее знаете: «…и солнце всходило, и радуга цвела. Все было, все было, и любовь была».
– Да, хорошая песня, только очень грустная.
– Почему?
– Как же… все было, и прошло. – Кристина невесело улыбнулась.
– Но было же! Не каждому человеку так везет, чтобы у него все было. И любовь была! Воспоминания, Кристина Петровна, дорогого стоят. Я считаю, все, что с нами было, остается навсегда.
– Очень жаль, что остается, – протянула она.
– Ну, это только для нас, грубых мужчин, – поправился он. – У прекрасного пола все иначе. В вашей системе координат нет времени, вы всегда живете сейчас.
– Вы считаете, это плохо?
– Нет, наоборот. Но вам тяжелее утешаться воспоминаниями.
– Да, это верно. Если нам плохо сейчас, значит, было плохо всегда. Зато и наоборот: раз сейчас хорошо, значит, всю жизнь так было.
Тут приехал гонец из фирмы, знакомый Нейману студент. Увидев постоянного клиента по новому адресу, он неожиданно тонко для своего простецкого вида усмехнулся и намекнул на специальную скидку, но Владимир Валентинович быстро расплатился и прогнал негодника.
Употребление фаст-фуда на семейном фарфоре со всеми приличествующими церемониями неожиданно сблизило их. Нейману вдруг вспомнилась бабушка, ее обеды с обязательными тарелками под пирожок, ну и сам пирожок, конечно. Идеально треугольной формы, ровно-золотистый, как фотомодель после солярия.
У Кристины Владимир Валентинович словно прикоснулся к прошлому, будто заглянул в то время, когда бабушка была еще жива.
Сидя на противоположных концах стола, они вели светскую беседу. О том, что пицца очень вкусна, не чета своим замороженным собратьям из супермаркета. Что такой ужин можно доставить и на станцию «Скорой помощи» в случае чего, если медики сильно устанут и захотят не только поесть, но и положительных эмоций.
Из дальней комнаты к ним вышла Кристинина кошка, изящная длинноногая сиамка с ярко-синими глазами. Наглого ханжества Нельсона в ней не было совсем – настоящая дама, привыкшая к всеобщему восхищению.
– Это же ваш портрет в мехе! – восхитился Владимир Валентинович. – Фантастическая красавица и так похожа на хозяйку…
– Но характеры у нас абсолютно разные, – со смехом перебила Кристина. – И скажу по секрету, если выбирать, мне бы хотелось быть такой, как она. Принципиальной лентяйкой, убежденной в своем божественном происхождении…
Сиамка сдержанно описала восьмерку вокруг ног Неймана и удалилась. «В такой аристократической атмосфере кошка поневоле выросла воспитанной особой, – подумалось Владимиру Валентиновичу. – Не то что мой безродный хулиган. Культуры у него никакой».
И еще ему подумалось, как хорошо было бы расти детям в этом доме…
– Вам, наверное, любопытно, из-за чего вы лишились законного празднества?
Нейман поморщился.
– Отставить самоедство! Напротив, Кристина Петровна! Если бы тот человек не причинил вам зла, я был бы ему даже благодарен. Этот вечер для меня – поистине подарок судьбы…
– Уже подарок? – Кристина недоверчиво нахмурилась.
– Да-да, – засмеялся Владимир Валентинович. – Уже. Каплю вина?
– Да, пожалуйста.
Жидкость убывала в бутылке медленно. Кристина пила символически, только для того, чтобы обозначить атмосферу праздника, и сам Нейман тоже больше делал вид. Ему было слишком хорошо сейчас, чтобы портить все алкогольным дурманом.
– Я могу рассказать, если хотите. Пожалуй, так будет лучше, а то вы станете додумывать и нафантазируете бог знает что.
– Да, мне хотелось бы знать, что произошло у вас с тем человеком, но не из любопытства. Я даже не знаю, как это объяснить… Мне просто хочется быть частью вашей жизни. Ну то есть, – Нейман смутился, а Кристина слушала спокойно и внимательно, не перебивая, – не просто сослуживцем или приятелем, а настоящим другом. Чтобы вы делились со мной своими бедами.
Она кивнула. Его всегда поражала в ней способность понимать серьезные вещи. Как бы неуклюже он ни говорил, Кристина никогда не понимала его слов превратно, не пользовалась ими для пустого кокетства.
– Хорошо, я расскажу, – серьезно сказала она. – Вам это и как специалисту будет интересно. Только с одним условием.
– Как вам угодно.
– Я не назову имени, а вы, в свою очередь, не станете вычислять этого человека. Дело это очень давнее, как говорится, быльем поросло. Я изменилась с тех пор, он, наверное, тоже. Не хочу бросать на него тень.
Владимир Валентинович кивнул.
– В общем, история банальная, – грустно усмехнулась Кристина. – Вы такие пачками выслушиваете в своем центре. Я собиралась замуж за прекрасного молодого человека, жизнь, так сказать, была полна радужных надежд… Мне, если пользоваться терминологией любимых вами романов, в ту пору минуло семнадцать лет, я только школу закончила и поступила в институт. Мозгов в голове, сами понимаете, сколько. Родители одобряли кандидатуру жениха и даже позволяли нам кое-что, чего добросовестные родители позволять не должны. Брак представлялся всем заинтересованным сторонам очень перспективным, и старшее поколение закрывало глаза на то, что я фактически переехала к жениху. Дата свадьбы была уже назначена, и на нее смотрели как на пустую формальность с одной стороны и повод для праздника – с другой. Уже платье было заказано в ателье, только кольца не куплены. – Она вдруг улыбнулась. – С этими кольцами вышло забавно, прямо информация к размышлению для всяких экстрасенсов. Никак я не могла себя заставить пойти в магазин! Вот все мне нравилось, и в жениха я была влюблена, и распирало меня от гордости, что я выхожу замуж первой из класса, и, очевидно, буду первой замужней дамой на курсе! До сих пор помню это ощущение безмятежного счастья… Я вообще ни о чем не тревожилась! В женихе не сомневалась ни секунды! А за кольцами не шли ноги, и все тут! Все завтра, завтра… Ну вот и наступило завтра – жених взял да и отлупил меня. Причем на ровном месте, я даже повода не давала…
– Нет такого повода, чтобы на женщину поднять руку, – буркнул Владимир Валентинович.
Ему тяжело было слушать Кристину, он сам почти физически переживал то отчаяние, которое должна была испытать она, в ту пору совсем девочка… Господи, семнадцать лет!
– Это да! Но в то время мне казалось, что если бы я, допустим, изменила, было бы не так обидно. Как бы аффект, не справился с собой. Вам, наверное, известна одна пошлая поговорка: бьет, значит, любит.
– Вот уж не знаю, психопат какого пола ее придумал!
– Во всяком случае, отсутствие состава преступления с моей стороны показалось мне особенно унизительным. Да, сразу скажу, никаких увечий не было. В вашей мужской классификации побоев это называется «навалять». Я тут же собрала вещи и вернулась домой. Смешно, но мне было стыдно признаться в том, что жених меня побил, я просто сказала, что мы поссорились. Он хотел мириться, клялся, что это было первый и последний раз… Родители тоже были недовольны моим решением и ненавязчиво продавливали его кандидатуру. Но меня будто какая-то сила заставляла противостоять этому давлению.
– И вы не вышли за него?
– Слава богу, нет. Потом была еще некрасивая история, ведь его родители были тоже не в восторге, что мы расстались, и укоряли его, что он такую девушку упустил. Ну, он и сболтнул, что я ему изменяла. Те родители сообщили моим, мои на меня наехали, а что я могла сказать в ответ? Ну, пожаловалась бы я, а все решили бы, что я в отместку пытаюсь его очернить. В таких делах, сами знаете, кто первый соврал, тот и правду сказал. В общем, как-то после этой истории у меня и с родителями отношения испортились. Что-то пропало, доверие, что ли, или я даже не знаю, как сказать… Отчуждение какое-то появилось. Может быть, оттого что я перестала быть ребенком, не знаю. Мы не ссорились, не ругались, у нас в семье это вообще было не принято, но я чувствовала, что своим несостоявшимся замужеством очень разочаровала их.
– Тяжело вам пришлось…
Она засмеялась:
– Тяжело? Мне? Вот уж нет! Вот если бы я вышла за него замуж… Не скрою, колебания были. И тогда, и потом, когда судьба неожиданно столкнула нас в этом городе. Мне даже стало как-то стыдно, что я так и не создала семьи. И когда я увидела, что на первый взгляд он со своей женой живет очень дружно, испытала такое нехорошее жгучее чувство – сожаление об упущенных возможностях. Стала думать – может быть, лучше было стерпеть. Потерпела бы и жила как за каменной стеной, а то все сама да сама…
– Да уж! За каменной стеной чужого равнодушия, – сказал Нейман.
– Вот я тоже так подумала, – согласилась Кристина. – За стеной-то неизвестно что делается, со стороны не разглядеть. И сама не докричишься, если что. Я так рассудила: он молодец, что отучил себя руки распускать. Исправился, хороший муж. Но что меня оболгал – этого не исправить, это гниль природная. И если с психопатом еще можно жить, то с подлецом – ни за что! Лев Толстой был прав, когда говорил, что в семейной жизни главное – терпение, и все нужно терпеть, только не унижение. Это нельзя никогда и нигде, ни при каких обстоятельствах.
Нейман улыбнулся:
– Кому-кому, а вам стойкости духа не занимать… И вы из-за этого печального опыта больше не вышли замуж?
Так хотелось обнять ее, целовать… Хотя бы взять за руку, чтобы она почувствовала – больше не надо сражаться в одиночку. Есть верный друг. Но он боялся испугать Кристину, вдруг она примет его искренний порыв за обычное мужское желание?
– Только не домысливайте всяких ужасов! А то вы смотрите на меня такими глазами, что мне становится себя очень жалко, – хмыкнула Кристина. – Нет, Владимир Валентинович, я даже в юности не была нежной фиалкой. Можно было бы поинтересничать и заявить, что неудачная попытка породила во мне страх перед семейной жизнью, но это неправда. К своим нынешним взглядам я пришла не сразу. А тогда я еще верила в любовь, полагая, что моя неудача – всего лишь частный случай и нисколько не характеризует мужской популяции в целом. Были у меня романы, как у всех женщин, мечтающих о счастье. Жаловаться не на что, никто меня больше не бил, не бросал, не обманывал… Я вас еще не сильно утомила своими откровениями?
– Нисколько!
– Тогда потерпите еще немного, капраз, хорошо? Уж начала исповедь, надо закончить. Видите ли, я воспитана так, чтобы «и в горе и в радости». Так жили мои родители, и бабушка с дедушкой, и я мечтала так прожить. С детства знала, что муж с женой одно целое. И дается тебе навсегда, как родители, например. Не скажешь же маме – я тебя больше не люблю, пойду найду себе новую. А то, что мне предлагала судьба, было совершенно из другой оперы. Посмотришь, он как бы и любит, но это такая любовь, как к новой машине. Выбирает меня, как некий аппарат для комфортной жизни. Впрочем, что я вам рассказываю, сейчас мужики что машину покупают, что жену выбирают, принцип один! – Кристина фыркнула. – Да еще и тест-драйв норовят устроить. Давай, мол, так поживем, посмотрим, подходим мы друг другу или нет. Спасибо, не надо!
Вздохнув, Нейман осушил свой бокал и налил еще.
– Я понимаю, о чем вы говорите. Любовь становится предметом потребления, вы это имеете в виду?
– Не знаю, – отрезала она. – Я не обобщаю, просто рассказываю вам свою историю. Про своих ухажеров я чувствовала, что от них в любую минуту можно ждать предательства, а для меня семья и предательство две вещи несовместные, вот и все. Самый смешной парадокс моей жизни заключается в том, что, не приемля предательства, я сама его и совершила.
Нейман посмотрел на нее с удивлением.
– Да-да. Ведь мой жених не отказывался от меня. Мы дали друг другу обещание быть вместе всегда, а раз начали жить как муж и жена, то уже связали свои судьбы. А раз я хочу, чтобы меня не оставляли ни при каких обстоятельствах, то и сама не должна была убегать. Получается, я дезертирша. Или дезертирка, не знаю, как правильно.
– Нет, Кристина, вы ошибаетесь. Дезертир – это тот, кто струсил перед лицом врага. А он не был вашим врагом. Это был чужой человек, притворившийся влюбленным, вот и все.
– Вы так думаете?
Лицо Кристины словно просветлело, и сердце Неймана сжалось. Боже мой, неужели она в самом деле чувствует себя виноватой? Что же делать, если самостоятельная, даже самодостаточная женщина с высшим образованием переживает из-за таких дремучих предрассудков? Слава богу, она в свое время сделала правильный выбор, но до сих пор терзается, считая, что спасти семью было важнее, чем спасти себя. Бедные женщины… Пока они так думают, вся его борьба против семейного насилия – все равно что попытка вычерпать Тихий океан с помощью детского ведерка для песочницы.
– Это вы потому так рьяно агитировали меня за разводы и предлагали уничтожение некачественных мужей? – усмехнулся он. – Не только меня, но и себя убеждали? И совершенно правильно делали! Я вот что вам скажу, Кристина: у любого человека есть неотъемлемое достояние – чувство собственного достоинства. Если кто-то покушается на это ваше чувство – он вас предает. А кто вас предал, тот вам никто: ни друг, ни враг, ни любимый. Пустое место. Вот и вся механика.
– Как у вас все просто.
– Как же иначе? Если во время боя сидеть, да размышлять, да мучиться, живо пойдешь ко дну.
Кристина поднялась, чтобы убрать со стола. Нейман любовался, как это у нее ловко получается. «Античность-FM» транслировала какое-то слабое мяуканье, выдавая его за новый хит.
Он прошелся по комнате, уже смелее ее разглядывая. На полке стояло несколько безделушек, среди них фарфоровая балерина. Точно такая же была у его бабушки. Добрый знак?
Он поискал в эфире, пока не поймал тягуче-сладкую мелодию.
– Разрешите?
Она вложила свою руку в протянутую ладонь. Как приятно было чувствовать легкое прикосновение ее тела… Оба оказались неважными танцорами, так, покачивались в такт музыке. Ему очень хотелось, чтобы Кристина склонила голову ему на грудь, но она точно выдерживала дистанцию.
– Спасибо вам, дорогой Владимир Валентинович, – тихо сказала она.
– За что?
– Вы будто вытащили у меня занозу…
Он немного увереннее расположил руку на ее талии.
– Кристина… – И, потянувшись к ней, осторожно коснулся губами ее виска.
Она резко выскользнула из его рук.
– Вы забываетесь, Владимир Валентинович!
– Кристина, послушайте…
– Не хочу слушать! – Она прищурилась и поджала губы. – Из уважения к вам я готова вынести этот инцидент за скобки, если вы обещаете никогда больше так не делать. Обещаете?
– Нет, не обещаю. – Нейман жалко улыбнулся. – Вы мне очень нравитесь, Кристина. Я влюблен… Да вы сами видите, что тут говорить.
Она тяжело вздохнула и отошла от него подальше.
– Владимир Валентинович, не думаю, что нам стоит развивать эту тему. Ход ваших мыслей мне ясен. Вы холосты, я одинока, почему бы не разнообразить наш досуг, верно?
– Нет, не верно! Вы меня извините за глупую цитату, но я старый солдат и не знаю слов любви!
Кристина невольно фыркнула, и Нейман, воодушевленный, продолжал:
– Я не сумею передать на словах то, что чувствую к вам, Кристина. Но на мою руку и сердце вы смело можете рассчитывать! – вдруг выпалил он.
– О? – Она неопределенно шевельнула бровью. – Следует ли понимать, что вы делаете мне предложение?
– Да, делаю! – У него словно тяжесть с души свалилась.
– Спасибо, Владимир Валентинович. – Кристина села, ссутулившись и обхватив ладонями виски. – Я чувствовала, что нравлюсь вам, но предложения никак не ожидала. И не могу его принять.
– Но я не прошу ответа немедленно. Я ведь еще не ухаживал за вами, и вы не думали обо мне, как о потенциальном муже…
– Это не важно. Я очень уважаю вас, очень ценю вашу дружбу и, наверное, могла бы полюбить. Но любовь любовью, а борщи еще никто не отменял. Мы же не можем каждый день заказывать пиццу!
– Почему – не можем?
– Владимир Валентинович, моя жизнь уже сложилась. Хорошо ли, плохо ли, но сложилась. Я много работаю, причем работа отнимает у меня не только время и силы, но и душу. Пусть это звучит высокопарно, но я всю себя посвящаю работе и не смогу уделять вам того внимания, которое муж вправе требовать от жены. Пусть я полюблю вас так же искренне, как сейчас уважаю, но это не заставит меня подать вам обед из трех блюд. Еще раз благодарю за оказанную честь, но я в принципе не готова к замужеству.
– Кристина, милая, я женюсь на вас не ради обеда! И не ради каких-то других удобств. Просто хочу, чтобы у нас была общая жизнь.
– Владимир Валентинович, у жены есть определенные обязанности, которые я выполнять не готова. Сколько вы сможете терпеть мой саботаж домашнего хозяйства? Я ни разу в жизни не гладила мужской рубашки!
– Что-то мы с вами слишком быстро перешли к прозе жизни, минуя фазу романтических ухаживаний, – буркнул Нейман. – Иначе вы бы поняли, что эти рубашки для меня ровно ничего не значат.
– Это сейчас! А что будет потом? На кой черт вам жена, которая не заботится о вас! Вы будете требовать, я, наверное, тоже начну искоренять какие-нибудь ваши недостатки… И чем больше мы будем любить, тем сильнее истерзаем друг друга. Не лучше ли оставить все как есть?
– Позвольте мне хоть поухаживать за вами…
Она покачала головой:
– Капраз, дорогой мой! Конечно, дело не в рубашках! Просто мне нравится быть свободной женщиной.
– Но вы и останетесь свободной.
– Нет уж! Быть вам просто подругой по постели – такой вариант брака для меня неприемлем. Идите домой, Владимир Валентинович. Вы еще скажете мне спасибо за то, что я вам отказала.

 

У нас в группе сменился преподаватель. Наш отец-основатель остался с нами, но руководит теперь бравый майор-спецназовец. Удивительный парень, правда, иногда забывает, что мы слабые женщины, а не морские пехотинцы. Построит нас в колонну по три, и давай гонять по залу! Раньше, если устанешь, можно было на скамеечке отсидеться, а теперь фигушки. Бежит рядом и подбадривает, как издыхающую лошадь: «Сила! Воля! Победа! Победи себя, и тебе никто не страшен!»
Вот и бежишь. В глазах темно, сердце колотится где-то в районе зубов, кажется, еще шажок, и ты его выплюнешь… А потом – раз, и вслед за шагом, который после «не могу больше», приходит второе дыхание. И как-то получается, словно ты выбежала из своего страха.
Нагрузки возросли, но никто из наших девушек не бросил группу. Впрочем, новый «сенсей» нами доволен. Сегодня после занятия построил нас и говорит:
– Молодцы, девчонки (очень трогательно это звучит в его устах, ведь нам, «девчонкам», от тридцати до пятидесяти), делаете успехи. Жаль только, что мы не в армии. Если бы я мог вас строить да в наряды отправлять, за месяц из вас таких бы зверей сделал!
Мы смеемся: забыли вы, товарищ преподаватель, что мы женщины, картошку чистим и туалеты драим без всяких нарядов.
Он, бедняга, даже покраснел.
Странно, раньше у нас был кружок самообороны, и мы занимались самообороной. А при новом руководителе никаких приемов не проходим, у нас только общая физическая подготовка. Зато боевой дух у всех поднялся, как на дрожжах. И дело тут, разумеется, не в том, что мы готовы одолеть своих мужей в рукопашном бою. До героини фильма «Никита» нам всем еще очень далеко.
Но мы слышим: «Не надо думать, получится или нет, надо просто делать!» – и с энтузиазмом виснем на перекладине, а кому-то даже удается подтянуться. Один раз, со скрипом и пыхтением, но это все же подтягивание!
Смешно, но незамысловатая армейская мудрость нашего нового преподавателя очень хорошо ложится мне на душу.
И мне почему-то больше не хочется жаловаться на свою судьбу и копаться в себе, постигая, как я, собственно, дошла до жизни такой. Понятие «жертва» стало мне неинтересно. Это уже не обо мне.
А причина таких перемен банальна до неправдоподобности. Я узнала вкус победы. Той самой победы над собой, о которой говорит наш инструктор. Пусть это очень маленькая «победка», но я преодолела себя, поняла, что могу победить свои страхи и слабости!
А жертва и победитель – два диаметрально противоположные понятия. Нельзя быть и тем, и другим одновременно.
Если бы я умела, то удалила бы все свои записи, настолько неправильными и смешными они кажутся мне теперь. Я все искала виноватых в том, что столько лет играла роль жертвы, а оказалось, как в нашей медицинской поговорке: ищешь градусник, а он под мышкой.
Любая жертва – прежде всего жертва собственного страха. Только я сама виновата в том, что дала страху поработить себя. И то, что это был не примитивный страх боли, меня не извиняет.
Бойтесь только собственного страха, говорит наш армейский гуру, и я верю ему. Мне рассказывали, что это очень смелый солдат, участвовал в боевых операциях, конечно, он знает толк в таких вещах.
«Если вы чего-то очень боитесь, – говорит он нараспев, расхаживая перед нами (есть у него такая манера, строить нас в начале занятия и обращаться с короткой вдохновляющей речью), – то или с вами происходит то, чего вы боялись, или что-то совсем другое, но такое же страшное».
Да, одиночество – это страшно, особенно женское. И этот страх, коренившийся во мне много лет, победить будет не так просто. Да и не только в страхе дело: мы с мужем прожили много лет и за эти годы стали очень близкими людьми.
Но я больше не позволю ему избивать себя!
Для него наш брак тоже важен, внезапно поняла я. И еще неизвестно, кому из нас он больше необходим! Мне? Но развод никак не скажется на моей карьере, а вот его имидж может серьезно пострадать, пусть даже сейчас на это смотрят гораздо проще. Кроме того, он дал мне в руки серьезнейший козырь: стоит ему заикнуться о разводе, и у меня исчезнут все резоны покрывать его пристрастие к рукоприкладству. Вспомним истории звезд шоу-бизнеса: сколько они, бедные, терпели, но развод мгновенно развязывал им языки!
Поэтому придется ему напрячься и изжить этот позорный аспект нашего во всех других отношениях удачного брака. Иначе я не стану с ним жить, и это не пустая бравада, а выстраданное решение. Как говорит наш сенсей, лучше смерть, чем бесчестье.
Я знаю, что предстоит тяжелая работа: на одних лозунгах далеко не уедешь. Придется не только обуздывать его нрав, но и бороться с застарелой привычкой. Сейчас я думаю: а что, если бы я дала ему отпор тогда, в самый первый раз? Наверное, и семью бы сохранила, и никогда больше не была бы бита… Но история не знает сослагательного наклонения.
Теперь мне стала понятна еще одна вещь, которая раньше всегда вызывала у меня недоумение. Почему избитым женам, обратившимся к нам за медицинской помощью, никто (в том числе и я) не сочувствует? Все дружно испытывают к ним некий букет эмоций, который я бы охарактеризовала как жалостливо-брезгливая неприязнь.
Потому, что эти женщины добровольно принимают статус жертвы! Они сдались, даже не пытаясь бороться. Они не защищали своего достоинства, женского и человеческого. Так много лет делала и я, но я хотя бы прятала свой позор.
Больше этого не будет. Я выстою. А если пойму, что резервов не хватает, придется просить помощи у соответствующих органов…
Назад: Глава десятая
Дальше: Глава двенадцатая